Текст книги "Секториум (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 62 страниц)

Глава 2. КСЮ И ЗНАКОМСТВА

– …У каждого свой крест. В одиночку не под силу вынести на плечах все грехи человеческого рода. Имеем ли мы право осуждать тех, чей крест тяжелее? За что нам казнить братоубийц, если Сет покончил с Осирисом, а Каин с Авелем? Почему человек считает себя исключением в природе, которая сама убивает и воскрешает жизнь из мертвой плоти. Я скажу, почему… – Сириус поглядел на аудиторию. Ученики притихли. Лампа качалась под потолком, за узкими окнами, закрытыми решеткой, стояла ночь. – Я скажу вам то, что вы чувствовали сердцем, но боялись принять рассудком: человеческая цивилизация есть история отступничества. От слова, от веры, от истины, от закона. И если бы это было не так, чем бы мы отличались от коровьего стада? Человек, едва появившись, преступил закон фактом своего бытия. Он делал это всегда, делает до сих пор, и если однажды остановится – погибнет. За что нам осуждать преступника? Он несет в себе наследство Адама и Евы. Тянет ношу, которой побрезговали иные… как мясник разрубает плоть, чтобы мы могли насытиться едой на белой скатерти. – Сириус опустил ладонь на бритую макушку юноши, сидящего перед ним на скамье. Впервые я видела новичка в кругу приближенных. – Скажу тебе так, сын мой: унаследует истину тот, кто хочет узнать; изменит судьбу тот, кто захочет ее изменить; кто владеет желанием, тому принадлежит все. Но наши желания – наш крест, который мы несем из рода в род.

Похоже, парень просидел в тюрьме больше половины «курса». Остальных слушателей я знала в лицо. Компания подобралась из бывших поклонников. Компания та еще. В основном законченные шизофреники, которые прикрывали Сириуса при облавах после публичных проповедей. За хорошую работу им позволено было слушать учителя чаще и проповедовать сириотику шизофреникам начинающим. Никто из них Секториум не интересовал. На каждого было досье и следящая камера. Вероятно, именно такую камеру Сириус только что прилепил к бритому черепу новичка.

Количество приближенных «апостолов» колебалось в пределах тридцати человек. С каждым из них я, как личный секретарь Сира, связывалась перед собранием и беседовала, чтобы понять, не завербовали ли его правоохранительные органы? Готов ли он по-прежнему идти с Учителем до конца? Чем дальше шизели слушатели, тем сложнее становилось их контролировать. Шеф достал в Сигирии специальное оборудование, так как анализировать речь психа, не будучи психиатром, я затруднялась, но «пациенты» сбили с толку машину. Шеф пытался привлечь к сотрудничеству специалиста, но «пациенты» сбили с толку специалиста. Только моя интуиция давала Сириусу надежду, что среди приближенных нет «иуды». Чтобы свести риск к минимуму, он не гнушался обществом бывших заключенных. Сир не знал, что именно в их среде мне однажды попался желающий заработать… когда за донос на Сириуса обещали деньги. К счастью, те времена прошли, и задача упростилась: надо было собрать аудиторию, так как Сир, по складу своей натуры, перед диктофоном выступать не умел, не имел источника вдохновения. Кроме того, надо было замерить матричный фон во время лекции, сопоставить его с предыдущей записью и подать шефу, который затем в задумчивости анализировал данные.

Сириус от контакта с аудиторией получал эмоциональную разрядку. Попросту собирал вокруг себя энергетических вампиров и наслаждался актом «кровопускания», после которого чувствовал себя отменно: был мил и уступчив. В такие минуты он отказывался от идеи переделать мир по своему образцу. «Я счастлив уже тем, что живу, – заявлял он. – Представь, какой конкурс должен пройти человек, чтобы появиться на свет. И я – в числе избранных».

Зато в худшие дни Сира одолевала противоположная крайность: «Если я не стану Богом, – признавался он, – мне все равно, кем быть. Могу грузчиком… могу чистить обувь, рубить тростник. Что мне за дело до самого себя, если я – ничтожество».

– С такой энергетикой, – сказал однажды шеф, – у него действительно нет выбора. Только не нравится мне все это.

– Не нравится энергетика или не нравится Сириус? – уточнила я.

– Не нравится мне ваша планета, – признался Вега. – Чем дальше, тем больше.

Сириус не нравился шефу никогда. Не нравился как факт, опровергающий выстроенную им теорию гиперматриц, в которой и так еле-еле сходились концы с концами. Шефу не нравилось, что в плотной матричной среде живет существо, способное противостоять ее давлению без сигирийского оборудования, да еще «выбивать» из гиперматриц сознание отдельных граждан. То, что люди на проповедях продолжают сходить с ума, шефа не удивляло. Его удивляло и озадачивало направление помешательства, а также источник энергетики Сира и мощность его воздействия. Шеф был уверен, что феномен социопатии свидетельствует о разложении ментасферы в силу внешних воздействий: истечения срока годности гелиосома, например, или недомыслия создателей, прививших здесь нежизнеспособный генофонд. Теперь он наблюдал фонтанирующий источник разложения в самой среде. Шеф понимал, что теория неверна, но своими размышлениями на эту тему ни с кем не делился.

– Такие, как Сир, долго не живут, – утверждал он. – Если с ним не случится несчастья, он сопьется или в петлю полезет.

Сириусу было слегка за тридцать. Он не имел суицидальных идей, был склонен к алкоголю не больше, чем все остальные секториане, легкие наркотики на него не действовали, а сильных он боялся больше, чем милицейских облав. Он боялся за свою жизнь, которая с каждым годом теряла для него ценность.

– Все мы обреченные, – проповедовал он бритому пареньку, – всем нам отпущен кусок времени, за которым вечная темнота. И ты еще спрашиваешь, в чем твое преступление перед человечеством? Задумайся о вине перед Космосом, сын мой, ибо Космос знает, что творит твоими руками.

Лысый ни о чем не спрашивал Учителя, он тихо плакал, закрыв лицо грязными пальцами. Никто из слушателей не задавал вопросов. Сириус задавал себе вопросы сам и сам же отвечал на них:

– Кто есть Бог? – спрашивал себя Сириус. – Он Хаос и Космос, душа и тело, зло и добро. Он действует в самом себе, ради самого себя, руководствуясь своей причинностью, в которой человечество – не конечная цель. Если бы это было не так, человек был бы существом совершенным. За что же тебе, сын мой, прощение? Если бы Бог нуждался в нашем раскаянии, разве он не сотворил бы нас кроткими? Бог сделал из человека отступника, и теперь человеческие грехи есть грехи Бога. Ты спрашиваешь, зачем тебе жить, отверженному, а я говорю, Бог знает, зачем он сотворил тебя таким, потому что сотворил тебя против твоей воли.

В машине Сириус отдыхал. Потом попросил остановиться на пустыре, чтобы надышаться воздухом. Ночь была по-летнему теплой, воздуха хватало, но у меня сложилось впечатление, что он боялся «прослушки» в машине.

– Как ты думаешь, – спросил он, отойдя от дороги, – возможен ли рай? Представь себе фантастическую жизнь без страдания и боли. Представь бытие, когда не надо убивать, чтобы жить. Каким должно быть это бытие?

– Фантастическим.

– Моих людей не осталось. Новое поколение землян обо мне не вспомнит. Как ты думаешь, можно ли сделать рай там, где личность бессильна, а толпа неразумна? Ты чувствуешь противоречие в самой идее?

– Что-то есть… – призналась я.

– Какая дивная ночь! Какое счастье, что ты меня понимаешь!

Утром меня разбудил компьютер и пригласил в офис. В вестибюле у лифта нервно курил Миша, плевался и топтался, стряхивая пепел куда попало.

– Ты звал?

– Не звал, – сказал он, – но раз пришла, посиди с этой засранкой. Мне надо отскочить.

С тех пор, как «эта засранка» появилась в Мишиной жизни, он лишился сна, осунулся, стал отращивать бороду, чтобы добавить себе авторитета, а может, ему стало не до бритья. Он вынужден был забыть о прочих женщинах, чего прежде ни разу не делал.

– Третий день… – жаловался Миша, заталкивая окурок в вентиляционную решетку, – третий день без толку! Издевается надо мной! Издевается и хамит!

– Иди, Миша. Я с ней побуду.

– Она и тебе хамит?

– Она нормально себя ведет, ступай.

Ксюша сидела одна за компьютерным столом, заваленным старыми распечатками схем и графиков, по которым когда-то учился Миша. Графики были нервно почерканы его же рукой.

– Здрасьте, – сказала она, не глядя в мою сторону. – Что, нажаловался, да? Прислал меня воспитывать?

– Нет, пока только караулить.

– У, госссподи, – прошипела Ксюша, – я не могу!

– Довела начальника до нервного расстройства?

– А я предупреждала, что сама девушка нервная. Вас, между прочим, Вега искал.

– Зачем?

– Мне почем знать? Мне что, рассказывают?

– Если хочешь все знать, будь полюбезнее с Борисычем.

– У, госссподи! Я что, без него бы не разобралась? Скажите, пусть перестанет меня пасти, как дитё малолетнее.

Чтобы не рассмеяться, я вышла в коридор, но кабинет шефа был пуст. Ксения продолжала ворчать на сбежавшего Борисыча и нервно рыться в бумагах.

– Куда все девались?

– Туда, туда, – она указала в сторону лаборатории. – Индер позвал, все и побежали. И еще дядька в кепке пришел, тоже туда побежал. Там что, зарплату дают?

«Ну, нет! Ищи тебя потом…» – подумала я и села стеречь «засранку», так как кроме меня в офисе действительно не было ни души.

Только я устроилась за соседним компьютером, как Ксюша переключила гнев на меня:

– Теперь вы меня пасете? Я взрослый человек! Мне скоро восемнадцать!

– Неужели? Хорошо выглядишь. Я бы не дала больше пяти.

Ксюха надулась. Сначала она думала, как вежливо нахамить взрослой тете, потом ее увлекли Мишины записи, и она забыла…

– Работа нравится? – спросила я.

Ксюша сморщила носик, дав понять, что я отвлекаю ее не вовремя. В коридоре появился шеф и пригласил меня к себе. В отличие от Ксении, он выглядел абсолютно счастливым.

– Челнок идет с Лунной Базы. У нас мало времени. Присядь, дело есть. – Шеф спечатал на визитную карточку текст и обернулся ко мне. – Скажи, пожалуйста, сколько у Миши детей?

– Не могу знать. Мне известно только про Ксению.

– Познакомься с Дарьей Михайловной, – сказал он, отдавая мне распечатку.

На визитке было краткое досье на некую Дарью, которая на три года старше Ксюши, имеет адрес, номер телефона и сетевую почту. Тут же помещались данные о ее матери и двухлетнем сыне, Павле Егоровиче.

– Хотите сказать, что у него есть внук?

– И я еще небрежно искал, – улыбнулся Вега.

– Вы уверены?

– Я сделал экспертизу. Вне всякого сомнения, она его дочь. Если он не знает, сообщи деликатно.

– А можно неделикатно?

Шеф рассмеялся.

– Девушка меня не интересует, – сказал он, – ей не передались Мишины способности, но внук со временем должен быть протестирован. Надо будет заранее продумать его образование. И еще, – добавил он, отворачиваясь к компьютеру, – меня интересует все Мишино генетическое наследство. В ближайшее время я желал бы иметь полный список. Если он возьмется помочь, будет неплохо. Может, у него сохранились старые записные книжки. Пусть пройдется по адресам, будет больше толка. Еще лучше будет, если ты перестанешь его покрывать.

– Клянусь, я не знала об этой Дарье! Фамилия ее матери мне тоже ни о чем не говорит.

– Все! – закончил разговор шеф. – Надо встречать челнок, – он скрылся за дверью лаборатории, а я осталась стоять посреди коридора с визиткой в руках.

– Надо же! Ну и жизнь начинается. «Дарья Михайловна», – прочла я еще раз, а потом вспомнила о Ксюше.

– Где это ваш Борисыч? – спросила она с раздражением. – Он вернется когда-нибудь?

– Что-то не получается?

– Вы же все равно не разбираетесь в этом!

– Верно, – согласилась я и обратила внимание на дату рождения Дарьи Михайловны. – Ксюша, какой получится день, если от 13 мая 1997 года отнять девять месяцев?

Первый раз Ксюша оторвалась от работы, чтобы посмотреть на меня. Такой же взгляд бывал у ее отца, если я не могла сложить в уме элементарные числа.

– 13 августа 96-го, – ответила она. – Ну у вас и уровень постановки задачи. Упасть и не встать!

«То есть, – размышляла я, – после моего дня рождения он отправился куда-то добавить впечатлений. Тогда был Адам, и он наверняка знал, куда отправился Миша. Впрочем, ребенок мог родиться и раньше, и позже срока. Нет чтобы, как блазиане, указывать в паспорте дату зачатия», – подумала я, но выводы сделать не успела.

Дверь лаборатории распахнулась. Из нее вылетел огромный черный рюкзак и шлепнулся посреди коридора. Судя по грохоту, он весил под тонну. Мы с Ксюшей, как по команде, вытянули шеи. Вслед за рюкзаком выехал на роликах высокий и широкоплечий молодой человек, закинул рюкзак на плечо, так что лямки затрещали, и стремительно покатился по коридору.

Высота магнитных «коньков» добавляла ему сантиметры, не достающие до сборной по баскетболу; мускулистый торс стягивал кожаный жилет, сшитый влюбленной в него бабушкой на шестнадцатилетие, – именно в этом возрасте молодой человек перестал умещаться в стандартную одежду. Оба его бицепса были опоясаны алой татуировкой сигирийских иероглифов. На одном ухе висел пульт блазианского коммутатора, на другом – обычный телефон. Проезжая мимо компьютерной, молодой человек задержался, потому что его внимание кое-что привлекло. Он открыл дверь, въехал в комнату прямо с рюкзаком и затормозил перед столом Ксении.

Воздух наполнился специфическим ароматом герметика, характерный для внутренних интерьеров сигирийского транспорта. Глаза молодого человека закрывал зеркальный обод, на ободе крепилось дополнительное визуально-аналитическое устройство, позволяющее считывать скрытые голограммы в кабинах пилотируемых аппаратов. Молодой человек надвинул устройство на обод и, опершись кулаками на столешницу, завис над девушкой, как летающая тарелка зависает над территорией, наблюдая изменения ландшафта. Воцарилась недвусмысленная пауза. Ксения повела себя не по-детски разумно, – она попросту игнорировала пришельца. Она даже не оторвала взгляд от поля экрана, продолжая вводить данные в таблицу.

На поясе молодого человека побрякивал прибор, позволяющий ему проходить автоматическую идентификацию на транспортных развязках Галактики и Андромеды. На коленном ремне крепился каркас голографического монитора, на запястье – панель управления компьютером. Из-под жилета выглядывала серия татуировок на непонятном землянину языке. Единственная фраза, написанная по-русски, располагалась, как правило, на затылке и читалась так: «Ма! Я вернусь поздно». Если по каким-то причинам надпись отсутствовала, значит, она должна была появиться в ближайшие часы. Только, похоже, что в этот раз на молодом человеке не осталось места для новых татуировок. На шее у него сиял сиреневый «ангел», символизирующий удовлетворение после сдачи теста; на локте стоял «штамп» говорящий о том, что другой тест он с треском провалил и пересдавать не намерен. На брюхе разворачивался красочный сериал комиксов о том, как его достала такая жизнь, а на плече, повернутом в мою сторону, светился свежей краской текстовой столбец, который я успела перевести во время паузы: «Оставьте меня в покое, я – землянин», – гласила надпись на плече молодого человека.

Ксения не сочла нужным ни на секунду прервать работу. Напротив, покончив с одной таблицей, она, не переводя дух, приступила к следующей. Молодой человек согнулся и приблизился к девушке визуальным прибором.

– Ты кто? – спросил он.

– А ты кто? – последовал встречный вопрос.

– Я Имо.

– А я Ксю.

– Почему «Ксю»?

– А почему «Имо»? – спросила Ксения и, наконец, поглядела на молодого человека.

– Потому что я такой, – ответил он и выпрямился, расправив могучие плечи.

– Ну и дурак, – ответила Ксюша и опять приступила к работе.

Потерпев фиаско, Имо повернулся ко мне.

– Почему не встречаешь? – спросил он, и я не нашла, что ответить, потому что не надеялась быть замеченной на фоне молодой, красивой девушки.

– Как же не встречаю? Зачем же я здесь сижу?

– Булку с сюрпризом не встречаешь, – уточнил он и выкатился задним ходом коридор, потому что развернуться с рюкзаком было негде.

– Какой сюрприз? – не поняла я, но Имо лишь улыбнулся и продолжил путь к лифту.

Когда он скрылся, Ксюша отодвинулась от компьютера.

– Кто этот лысый придурок? – строго спросила она.

– Мой сын, – ответила я, краснея. – Какой сюрприз? О чем он? – ноги сами понесли меня к лаборатории, но недоумение на лице Ксюши заставило остановиться. Я испугалась, как бы простецкие выходки моего оболтуса не испортили ей впечатление обо всей конторе. – Его действительно зовут Имо, – оправдывалась я сбивчиво. – Наверху он отзывается на имя Дмитрий. Обычно он не ведет себя так… То есть, я хочу сказать, он волне воспитанный мальчик, только иногда непосредственный до беспредела.

– Я заметила, – согласилась Ксюша.

– Думаю, когда вы познакомитесь ближе… Ксюша, я схожу, узнаю, что он привез с Блазы?

– Идите уж… – сделала одолжение Ксюша, и ее возмущение сменилось снисходительным великодушием. – Я как-нибудь себя сама покараулю.

В лаборатории меня ждало совсем диковинное зрелище. Несмотря на то, что я готовилась к нему пятнадцать лет, оно застало врасплох не только меня, но и Вегу, Индера, а также Володю, который оказался случайным свидетелем.

Среди комнаты стоял еще один молодой человек, раздетый до пояса. Он подвергался облучению, обязательному для прибывающих инопланетян. Этот молодой человек не был похож на предыдущего. Он был в меру высок, в пределах разумного сложен и сильно загорел. Светлые локоны молодого человека отрасли до плеч, в руках он держал «хлебницу» и смотрел на меня, хитро улыбаясь.

– Ты тоже думаешь, что я привидение? – спросил он.

– Господи, боже мой! Каким образом? – воскликнула я.

– Обманным, – ответил Индер, продолжая высвечивать его ламой. – Сговорились, хулиганье!

Шеф, вопреки увиденному, все еще выглядел довольным.

– Надо было предупредить, – говорил шеф, – подстраховали бы.

– Обошлось и ладно, – заметил Володя, – радуйтесь.

Не радовался только Индер, орудуя лампой.

– Ты видишь, что он себе позволяет? – ворчал доктор, указывая в сторону удалившегося Имо. – Что за порядки? Кто ему дал право делать дела за спиной начальства?

– А я был так рад… – сказал загорелый молодой человек.

– А тебя не спрашивают, – ответил сердитый Индер, выключил лампу и обратился ко мне. – Если ему станет плохо, претензии к Имо!

Я растерялась. Молодой человек с «хлебницей» подошел ко мне:

– Разве ты меня не обнимешь? – спросил он. – Не поздравишь с возвращением? Разве так встречают землян, когда они вернутся домой?

Через минуту мы, обнявшись, шли по коридору. Я несла «хлебницу», он волок за собой рюкзак. За нами также медленно шли шеф и Володя. Они желали попасть в кабинет, а я – убедиться, что это не сон наяву.

– Хорошо, что я осветлил волосы? – спросил молодой человек. – Я не буду выглядеть смешным среди людей?

– Нормально, – ответила я. – Заплетем тебе косу, будешь на студента похож.

– Ты видишь, как я загорелся? Хотел привыкнуть к Солнцу, а стал на негра похожий.

– Загорел, – поправила я, – а не загорелся, но тебе идет.

Володя усмехался, глядя на нас, а Вега ждал, когда мы проволочемся мимо двери кабинета, но рюкзак был длинным, а коридор узким.

– Помнишь холл? – спросила я. – Ты сидел на диване, и ноги до пола не доставали. А вон в том кабинете ты однажды заснул прямо в кресле.

Пришелец иных миров растерянно озирался. Ясно было, что ничегошеньки он не помнит. Что он устал от впечатлений и хочет отдохнуть.

– Здесь был архив, но мы его убрали, – продолжила я, – сдвинули стенку и сделали большую компьютерную комнату. Узнаешь пульт слежения за радарами? Ты заметил, как много спутников теперь вокруг Земли?

Пришелец ничего не заметил. Он покинул Землю в пятилетнем возрасте, его отлет, как и прилет, проходил в слепой капсуле. С какой стати его должны волновать подробности переезда стены? Просто я не была готова проводить экскурсию. Я ждала этого дня так долго, что привыкла ждать.

– Познакомься с Ксенией…

Мы остановились на пороге компьютерной под пристальным взглядом девушки.

– Ксения – наша новая сотрудница, а это мой старший сын, Джон Финч.

Молодой человек поклонился неуверенно, но учтиво, как это делали герои фильмов, просмотренных им за годы отсутствия на Земле.

– А это наша Булочка, – добавила я и поставила «хлебницу» перед Ксюшей. В прорезь на Ксюшу глядели два внимательных глаза. Не судьба ей сегодня была сосредоточиться на работе. – Джон – тоже настоящее имя, потому что он немного американец.

– В прошлой жизни, – уточнил Джон, – а в этой жизни я очень альф.

– Только по паспорту. На самом деле, он человек.

Джон смутился, словно первый раз в жизни его назвали человеком. Впрочем, может быть, в Лого-школе это слово считалось ругательным.

– Постараюсь им быть, – пообещал он.

– А Ксюша – наш новый технический консультант.

– Пока еще ассистент, но тоже стараюсь… – ответила Ксю.

– Тогда вот тебе первое задание: узнай, пожалуйста, по сети Лунной Базы, не проявил ли контролер повышенного интереса к капсуле, пришедшей к нам сегодня.

Ксения вернулась к компьютеру, а я еще раз осмотрела «привидение» Джона и заметила на его плече татуировку «знак Солнца».

– Ты позволил ему себя разукрасить?

– Я позволил, – заступился Джон за младшего брата.

– Джон!

– Не сердись! Мне обидно, когда ты расстраиваешься из-за таких маленьких причин.

– Так не говорят, – поправила я, – и еще, чтобы ты знал, «загорел» и «загорелся» – это разные вещи. В первом случае ты просто в меру позагорал, во втором случае – заснул в солярии.

– Я заснул, – признался Джон.

– А в этот момент Имка подобрался к тебе с краской.

– Я сам позволил!

– Стандартный контроль, – сообщила Ксения, и мы замолкли. – Никаких дополнительных индикаторов не применялось. А что, вы везли с собой контрабанду?

– Я – контрабанда, – объяснил Джон.

– Да, да, – подтвердила я. – Для «белых гуманоидов» Джон самая настоящая контрабанда.

В модуле Имо успел навести беспорядок. Он развернул рюкзак посреди прихожей и захламил все вокруг своими коробочками, баллончиками с краской, бутылочками с растворителями, наборами рейсфедеров и пульверизаторов. Отдельную секцию рюкзака занимал пакет со стружкой, которая дымилась, источая дурманящее благовоние, и которую я запретила, но, как выяснилось, без результатно. Все это добро он неспешно носил через сад и устраивал в своей комнате. Булочку я вытряхнула в заросли травы. Джон присел у бассейна.

– Возле растений необычно активный воздух, – сказал он.

– Если станет плохо, зайди к Имо. Там воздуха нет вообще, сплошь герметики и химикаты. Имо, покажи Джону его комнату, – попросила я. В ответ раздался натужный хруст резинового мешка, из которого Имо вынимал барахло. – Ты слышишь, что я говорю?

– Он слышал, – сказал Джон.

– Тогда устраивайтесь. Я скоро буду.

– Не уходи. Еще немного побудь здесь.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Привыкну, – улыбнулся Джон. – Я же землянин. Я же на Земле.

– Это еще подземелье. Земля будет позже. Дядя Вова купил автобус. Поедем путешествовать, и ты увидишь много всего интересного, а пока отдыхай. Я вернусь быстро.

В офис я пошла с пустой банкой, и с намерением до конца выполнить Мишино поручение, но этого делать не пришлось. С Мишей мы столкнулись там же, в вестибюле.

– Финч, говорят, здесь? – спросил он и обратил внимание на размеры банки у меня в руках. – Они оба как папуасы?

– Дай пройти, – попросила я, но Миша загородил проход.

– Если они в таком виде будут шляться по городу!..

– Тогда что? Что ты сделаешь?

– Ты когда-нибудь начнешь заниматься воспитанием этих молокососов?! Кто им позволил явиться сюда вместе? Что за шуточки? А если Финча пасли?

– Шеф бы сказал. И вообще, занимайся своим «сокровищем», а моих не терроризируй.

Банку я поставила перед Индером и попросила наполнить ее раствором, который смывает татуировки, в соответствии с предстоящим объемом работ.

– О, да! – посочувствовал Индер и пошел готовить раствор, а я пошла ему помогать.

– Объясни мне, зачем он делает это?

– Он же молодой, – объяснил Индер, – раз делает, значит ему надо.

– Значит, ремня надо было дать вовремя и как следует, – добавил Миша, который шел за мной. – Опоздала – терпи. Я ее предупреждал! – объяснил он Индеру. – Не будет мне позволять заниматься воспитанием, вырастет балбес, со всех сторон положительный: на учебу ему положить… на работу ему положить… На мать родную положить… Так он еще и Финча подставил! Но Финч-то должен был соображать?! Знаешь что, – Миша снова накинулся на меня, – если ты не способна им доходчиво объяснить элементарные вещи, значит надо попросить меня или шефа!

Вполне возможно, что мои педагогические усилия никому из детей не пошли на пользу. В этом я готова была согласиться. Возможно, примени я более радикальные методы воспитания, толку было бы больше, но тогда это были бы не мои дети, а совершенно другие люди. Так уж сложилось, что Имо и Джону я могла объяснить все что угодно. Они могли меня выслушать и понять, но далеко не факт, что из услышанного ими был бы сделан надлежащий вывод. Так было раньше, так будет всегда.

Отсчет новой секторианской эры начался для меня в тот день, когда Имо впервые заговорил. Точнее, произнес пару слов, от которых у меня волосы встали дыбом, и я не могла их уложить, пока утрясались недоразумения и заминались скандалы, связанные с появлением ребенка в Галактике. Между тем, главный виновник замолчал еще на полгода. И с этим тоже ничего нельзя было поделать. Сколько Миша ни хорохорился, сколько не грозил ремнем, Имо не счел нужным потратить на него ни слова. То есть, говорить он мог, но все попытки пообщаться с ним натыкались на его абсолютное нежелание раскрыть рот. Со мной ему не было причин разговаривать, я и так знала, чего он хочет. С другими – тем более. Зачем? Мама придет и всем объяснит, чего хочет Имо. Шеф предположил, что у ребенка недоразвиты голосовые связки, и каждый звук дается ему с трудом. Индер еще раз осмотрел глотку Имо и еще раз подтвердил старый диагноз: «лентяй, каких свет не видел».

Впервые я заметила, что Имо общается, на детской площадке с такими же ребятами как сам, но и там его речь не была частым событием. На вопросы он отвечал односложно или не отвечал вообще; он долго думал, прежде чем открыть рот и никогда не прибегал к словам там, где можно обойтись жестом. У него появился друг Иван, такой же упрямец и молчун. Они прекрасно ладили, потому что не утомляли друг друга: молча возились в песочнице, лазали по заборам и в луже дрызгались тоже молча. Между ними существовала полная гармония взаимоотношений. Так они росли, молча и вместе. Только Иван пошел в колледж на соседней улице, а Имо отправился учиться в Сигирийскую Лого-школу.

Этому событию предшествовали баталии между мной шефом. В итоге победила демократия – мы предоставили сделать выбор самому Имо. При этом шеф активно агитировал его за Лого-школу, а я за колледж. Миша предательски примыкал поочередно к каждой из воюющих сторон. Когда я привлекала его к агитации, он описывал ребенку прелести счастливого земного детства. Когда его привлекал к агитации Вега, Миша с тем же пылом превозносил достоинства сигирийского образования. А когда я уличила его в предательстве, он не признал себя виноватым: «И то и другое хорошо, – сказал он. – Здесь мы за ним присмотрим, там ему мозги на место вкрутят. Если хочешь, чтобы парень сделал выбор, надо представить ему оба варианта». «Действительно», – подумала я и согласилась. Имо исполнилось пять лет. Время на размышление стремительно таяло.

– Ты что-нибудь решил насчет школы? – спрашивал я все чаще, а Имо все дольше думал над вопросом.

Он откладывал игрушки, садился в позу мыслителя и хмурился до тех пор, пока я не отвлекалась от темы. Я грешным делом надеялась, что решу без него. Только однажды на рассвете он сам разбудил меня. Почему-то все важные решения Имо принимал на рассвете.

– Пойду учиться в Сигу, – сказал он.

– Ты хорошо подумал, сынок? В Сигу надо ехать сейчас, а здесь ты бы погулял еще год и учился бы в одном классе с Иваном.

Имо задумался в последний раз.

– Нет, в Сигу, – сказал он, и это решение стало окончательным.

На Блазу мы отправились вместе с Адамом. Взяли любимые игрушки, которые нам сразу вернули. Запаслись теплой одеждой, которую нам посоветовали использовать только на Земле. Короче, отдали ребенка почти голым. Адам взял на себя роль «мужского плеча», на котором мне следовало рыдать, когда поведут мою деточку. А может, шеф поручил ему присмотреть за мной, чтобы я вела себя в соответствии с блазианской этикой, не позорила честное имя начальства. В тот раз мое поведение было безупречным. Рыдать не пришлось. Имо увел воспитатель альф, солидный мужчина, чем-то похожий на шефа, который давно ждал ребенка и знал о нем больше, чем легкомысленная мать. Все произошло быстро и спокойно. У меня осталось чувство чего-то незавершенного, и тогда к нам вышел Джон. Повзрослевший, обросший длинными локонами, со своей удивительной улыбкой. Джон вышел посмотреть на нас. Он почти забыл английский, общался со мной через автоматический «переводчик», спрашивал, часто ли мы будем приезжать, и можно ли ему выходить к нам после свиданий с Имо?

Первое время мы ездили на Блазу часто. Возили Джону подарки: диснеевские мультики, прочую развлекательную ерунду на русском и английском языках, которая могла понравиться мальчишке. Я собирала ее и перегоняла на сигирийские инфоносители. Надеялась, что Джон заговорит на человеческих языках, и подолгу просиживала с ним в фойе, прежде чем забрать Имо. Мне не хватало общения с Джоном, но срок свидания на территории школы был ограничен. Чтобы больше проводить времени с Имо, Адам снял жилье в иностранном поселении, по соседству с Семеном и Ольгой Васильевной. Старички присматривали за модулем в наше отсутствие, и за нами… тоже присматривали. Имо мне отдавали на сутки, поэтому в школе мы с ним почти не общались, чтобы больше времени сэкономить для Джона. Не знаю, затеялась бы эта история, если бы не обаяние маленького американца и не моя привязанность к нему. Джону было почти восемь лет, он производил впечатление вполне взрослого человека. Он ждал нас в фойе за час до прибытия, сам приводил за руку Имо и сам уводил его тоже за руку. Только однажды меня посетила мысль. Я спросила Джона на очень плохом английском, не хочет ли он с нами проводить время на поселении? И вообще, быть как бы членом нашей семьи?

Джон не понял вопроса. Я не стала мучить чужой язык и передала идею через «переводчик». Джон опять ничего не понял. Только когда Адам повторил то же самое на разговорном «сиги», Джон растерялся, а потом заплакал и обнял меня. Тогда до меня дошло, какой я была бестолковой.