Текст книги "Секториум (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 62 страниц)

Индер испарился. Никто в Секториуме с Мишей на деньги не играл, а за «просто так» Миша не соглашался. Игры его напрягали. Он не умел расслабиться, автоматически держал в голове все карты, успевал за ход просчитать сотню вариантов и, если был шанс, никогда не упускал его, но при этом хитрил, мошенничал, блефовал и обижался, когда не шла карта. «Кто так делает! – жаловался Индер. – Ты его не успеешь научить, а он тебя уже обыграл. Кому это надо?» К счастью, Миша не любил играть даже в интеллектуальные игры. В шахматы – его зашкаливало, как допотопный компьютер. Мише не хватало опыта и выдержки, но если он шел на принцип – обыгрывал всю контору, включая сигирийцев. Только сегодня блефовала я, Миша не стал бы играть даже на большие деньги.

– Пошел собирать урожай, – объявил он после завтрака, и целиком посвятил себя поискам потомства. – А насчет Ксюхи… передай шефу, чтобы не волновался. Девка бестолковая до невозможности. Вся в мать. Точная копия.

Именно эту мысль мне захотелось проверить. Я пошла в компьютерную, где в одиночестве трудилась Ксю.

– Играешь в преферанс? – спросила я.

– Нет.

– Пойдем, Индер тебя научит.

– Так, я же… – она хотела сказать «работаю».

– Пойдем, пойдем. Познакомишься с ними ближе, посмотришь лабораторию. Просто так они тебя туда не пустят.

Ксению удивила моя настойчивость.

– А если придет Борисыч?

– Не придет.

– Куда вы опять меня тяните, Ирина Александровна? – спрашивала она, но шла. Это радовало. Некоторая доля авантюризма от папы ей перепала.

– Красивая девка, – сказал Володя, когда я вернулась в холл. – Серега, кстати, о ней спрашивал.

– Спрашивал? С какой стати? Почему спрашивал?

– А что? Дело молодое.

– Еще раз спросит, напомни, что она Мишина дочь.

– У него своя девка-то есть?

– Не знаю. Мы эту сторону жизни не обсуждаем.

– А у него она есть, жизнь-то?

– Тоже не знаю.

– Что за мужик? Ни семьи, ни крыши над головой. Проповедник, блин, ёлы зеленые! Все проповедники вон, глянь, как устроились… Серега чем хуже? Что ж и с красоткой не погулять?

– Володя! Тебе болтать-то не вредно?..

Володя затушил окурок.

– Я только сказал, что красивая у Мишки девчонка, хоть и похожа…

– Мишка тоже далеко не урод…

– Ну, это тебе видней. Я только сказал, что похожа.

– Посмотрим, насколько похожа.

Долго ждать не пришлось. Ксения вышла из лаборатории с мешком в руках. В мешке было что-то тяжелое. Она понесла это в компьютерную, а я, сгорая от любопытства, пошла за ней. Гора мелочи с грохотом вывалилась на стол.

– Во что вы играли? В дурака? – удивилась я. – На всю кассу?

– В дуру… – Ксюха морщилась, разгребая кучу. Ничего пригодного для использования в ней не нашлось, разве что старый рубль с портретом Ильича. – Ваши длинные гуманоиды оборзели, – сообщила она. – Они всех землян считают идиотами или только новых сотрудников?

– Боюсь, что уже не считают.

– Хлам один… – ворчала Ксюха.

Действительно, чего там только не было: от советских медяков до карточек кипрского банка. Видно, длинные гуманоиды неоднократно вздули Петра и чувствовали себя героями. В той же коллекции оказался жетон метро, пивные крышки, значок «Слава КПСС» и латунная медалька в честь тридцатилетия какой-то помпезной конторы. И это еще не все. Кто из наших умудрился проиграть гуманоидам пуговицу от шинели и блямбу почтового сургуча? И как гуманоиды слопали фуфло, будучи профессионально адаптированными в цивилизации? Не иначе как в пылу азарта.

– Все! – заявила Ксения, собрав на ладонь ценные железяки. – Можете меня поздравить с первой зарплатой. Остальное сдайте в металлолом.

– Давай лучше спрячем, – предложила я. – Кто знает, когда пригодится.

Мы обрушили «сокровища» в ящик стола, дождались, когда утихнет эхо. Ксения надела плащ.

– Проводите меня до лифта, – попросила она. – Не хочу столкнуться с вашим батюшкой.

– Почему? – удивилась я и столкнулась с шефом, который как раз появился в фойе.

– Где твои дети? – спросил шеф.

Я только собралась ему напомнить про Ксюшину зарплату, как она ускользнула.

– Где, я тебя спрашиваю? Кто разрешил Джону выйти из модуля? – шеф был сердит на моих детей, которые ушли гулять. – Я же велел до экспедиции дома сидеть! Разыщи немедленно этих лоботрясов. Скажи, что запрос пришел из диспетчерской службы. Кто, я буду на него отвечать? Что за безответственность, я не понимаю?

– Сейчас разберусь.

– Разберись немедленно! – сказал шеф. – Пусть Имо свяжется с Блазой и вернет Финча в модуль. Не то я обоих отсюда выставлю!

– Сейчас же найду и всыплю обоим.

– Сейчас же! – повторил он и остался доволен, если не поведением моих лоботрясов, то хотя бы моей готовностью их воспитать.

Чего, казалось бы, проще – позвонить! Шеф принципиально устранился от воспитания моих сыновей. Понял раньше всех, что занятие бесполезное.

– Имо, ты где? – спросила я. Мне ответила долгая пауза. – С кем? Дай трубку Джону. Джон, где вы? – пристала я к человеку, который впервые отправился гулять по Земле. – Хорошо, с вами есть кто-то, кто умеет говорить по-русски? Вы одни?

– С Иваном, Кириллом, – стал перечислять Джон. – С девушкой Кирилла и ее ручным крысаком.

– С крысой! – поправила я.

– Нет, с крысом, – стоял на своем Джон.

– Джон, я заставлю тебя выучить заново весь словарь. Спроси у крысака, что за место, если вы такие бестолковые.

– Они говорят «крыс».

– Они могут, а ты иностранец. Ты должен говорить правильно.

В трубке началось обсуждение.

– Дайте трубку Ивану, в конце концов! – попросила я. – Вы в городе или на природе?

– У озера, – наконец-то ответил Имо.

– Ты помнишь, что шеф не разрешил уводить Джона далеко? Ты на машине?

– А что?

– Запрос пришел с твоей будущей работы. Надо послать ответ, давайте-ка, возвращайтесь оба.

– Я послал ответ.

– Тогда надо продублировать, чтобы шеф успокоился.

Имо задумался. Миша заглянул в гости и, видя, что у меня безнадежный разговор, включил параллельную линию.

– Имо, шеф сказал, что выгонит вас обратно в школу. Ответ надо продублировать сейчас же!

– Слышишь, Макака! – вмешался Миша. – Где у тебя файл?

– Миша, не лезь!

– Да, погоди, мать, – отмахнулся Миша. Имо стал диктовать компьютерный адрес. – Неси сюда его комп, – распорядился он, – пусть шеф дублирует сам, если он такой параноик. В каком архиве? – переспросил Миша, а я стала пробираться в комнату Имо, рискуя свернуть себе шею.

Компьютер, как самая ненужная вещь современного молодого блазианина, валялся в шкафу вместе с обувью, и внешне больше походил на сандаль: что-то пристегнутое к ремешку.

– Никогда не пользовалась такими игрушками, – сказала я и отдала его Мише.

– Ой, мать! – вздохнул Миша. В его руках сразу вскрылись панели, развернулся голографический экран, замигала сетка из сигирийских символов. Под ними развернулась карта поисковика с фрагментом земного ландшафта. – Они у Нарочи, – сказал Миша. – Пока доедут, шеф сбесится.

– Они там с девушкой и ее ручным крысаком, между прочим. Того гляди, и я внуков дождусь.

– С девушкой, небось, Иван, – догадался Миша, – а твои – крысака пасут. Ну, вот! Миша выбрал из почтового списка файл, адресованный в диспетчерскую службу. Поди, отдай этому неврастенику.

Я взяла ремень с управляющей панелью, экран поплыл за рукой, сдвинул поле и взгляд зацепился за знакомый иероглиф: «Галей» было написано в графе поступившей корреспонденции. Это слово я узнала бы в любом написании. Я узнала бы его и через сто лет, но Миша подозрительно прищурился.

– Дам шефу и сразу вернусь, – пообещала я и попыталась в лифте оживить панель.

«Галей» было написано во входящей почте, но обратный адрес не был указан. К слову не прилагалось информации, что это был за адресат и с какой проблемой он обращался к Имо.

Шеф развернул почту сам и просмотрел ее на скорости, от которой у меня все буквы сливаются в однородный фон.

– Иди, – сказал он, наконец, и успокоился.

– А компьютер?

– Зачем?

– На место хочу вернуть.

Шеф поглядел на меня поверх очков с великим подозрением: глаза бегают, порозовела, стало быть, врет, – подумал шеф. Клянусь, что именно так он и подумал.

– На, – сказал он, но глядеть не перестал.

– Между прочим, Ксюша до сих пор зарплату не получила.

– Получит, – пообещал шеф. – Что-то еще?

– От Адама по-прежнему ничего? Никакой информации о нем не получали?

– Нет. А ты?

– И я нет.

– Почему спросила? Он пытался связаться с тобой?

– Почему? Я спросила просто так. Нельзя спросить просто так? – я сделала удивленное лицо и вышла, а шеф проводил меня до лифта тем же подозрительным взглядом.

Глава 4. АРХИВ

– Где ты молился сегодня, раб Божий? – спросил отец Сириус ученика, которого в прошлый раз наставлял делать это с комфортом. Ответ не был слышен из-за гомона аудитории. – А ты? – обратился Сир к его соседу. – Давно ли вы ходили в храм, братья мои?

Братьев не любили в храмах, да и братья, по совести сказать, не любили туда ходить, но Сириус не запрещал. Сириус не запрещал своей пастве никогда и ничего, во время службы братьям самим становилось тошно. Тогда их выносили на улицу подышать. Из тех, кому особенно подурнело, изгоняли бесов. Бесы выходили и возвращались. Однажды я спросила у шефа, что это, и тот удивился: «Сама догадаться не можешь?» Могу, но лучше услышать. Когда услышишь то, о чем догадываешься, уверенность возрастает. «Апостолам» Сириуса было спокойно только в темном подвале, где Учителя не беспокоили.

– Построй свой храм, – сказали Сиру «апостолы», – и научи нас, рабов Божьих, как следует молиться и кому молиться, чтобы выйти из душевной смуты.

– Я отучу вас быть рабами Божьими, – ответил им Сир. – Для этого не надо строить храм. Бог мой, что творится?.. – вздохнул он и поглядел в окно. За окном творилась теплая летняя ночь. – Что с нашими душами делают в храмах? Как из желудя не вырастет райское дерево, так и раб никогда не станет человеком. Кто вы, люди? – аудитория, наконец, затихла. – Церковь вернет гармонию в ваши души, но разве она скажет, что есть ваша душа? Никто кроме меня не откроет вам истину, ибо истина есть погибель. – Аудитория безмолвствовала. Слышался стук механических часов, словно мины, заложенной в тишину. – Когда человек обрел под ногами земную твердь, он утратил то важное, что привносило ясность в его бытие. Где-то, между сумасшествием и смирением, мы потеряли главное звено человеческой души: понимание того, кто мы и зачем живем. Для чего появились на свет и во имя чего покинем его в свой срок. Я готов вернуть вам утрату, но готовы ли вы нести эту ношу по жизни? Груз сей тяжел для человеческих плеч. Братья мои, то, что мы называем жизнью, есть величайшая иллюзия бытия. Мы не наделены разумной волей, чтобы строить будущее. Мы только собираем архив. Каждый из нас лишь переносит информацию с одного уровня бытия на другой. Кто-то действует разумом, кто-то чувством. Путем проб и ошибок, мы, как пчелы несем в соты мед, складываем из своих судеб архив Вселенной. И, чем больше информации мы несем, тем большими отступниками становимся, ибо отступничество есть шаг в неведомое. Если такое предназначение покажется вам странным… Идите в храмы, братья мои, – Сириус подождал, облокотившись на трибуну. Никто не ушел. – Идите, не сомневайтесь. Не каждому под силу донести свой крест до Голгофы. Для иных храм – добрый приют, где можно не терзаться бессилием, ибо ничто не освободит от сомнения лучше, чем вера; ничто кроме молитвы не избавит вас от необходимости мыслить и рассуждать. Только я хочу спросить ушедших, какой архив вы оставите после себя?

Никто и не думал идти в храм. Предложение поступило не по адресу. Здесь не было ни одного «застрявшего» между сумасшествием и смирением. Здесь сумасшедшими были все. Сир тучей навис над первым рядом скамеек:

– Если жизнь каждого из вас ни на йоту не изменит судьбы человечества, идите. Не сомневайтесь. Идите туда, где вас утешат, где вы почувствуете ценность самое себя, ибо раб всегда имеет цену. Только отступники не имеют цены, потому что не имеют хозяина, который ее назначит.

Идея покончить с религией обуяла Сириуса на Блазе. Там он без труда добрался до архива Секториума и узнал некоторые обстоятельства, в которые шеф не планировал его посвящать. Сириус посвятил себя сам и пришел к выводу, что контора намеренно занимается решением не той задачи.

– Глупо было провоцировать гиперузлы, – заявил он мне однажды, застав на поселении в одиночестве. – Ваша религиозная трактовка социальных аномалий – бред! Дичайший бред! Поверь мне, бывшему священнику. Разрастание матричных узлов лишь следствие проблемы, но никак не причина. Причину надо было искать. Надо было досконально работать с гипотезой Птицелова. Вы изначально, осознанно, сговорившись, пошли неверным путем.

– С какой гипотезой? – не поняла я.

– Ты записала с его слов: «небо растет и давит на землю», но не потрудилась извлечь смысл…

– Это было невозможно.

– Надо было выяснить, во что бы то ни стало.

– Поговорил бы с ним сам! – рассердилась я, но Сир был прав. То, что я не разобралась в смысле сказанного Птицеловом, был мой профессиональный прокол.

– Надо было глубже работать с экспертами. Что они имели в виду, когда говорили «другие цивилизации Земли»? Что же, тоже языковые трудности вам не позволили разобраться?

– Тогда была очевидна самостоятельность гиперматриц. Сигирийцы не сталкивались прежде с таким явлением. Перед нами было очевидное решение проблемы. Понимаешь? Очевидное!

– Вы даже не приблизились к проблеме, – заверил меня Сир. – Вега запретил вам приблизиться к проблеме. Он использовал вас, как рабочий инструмент, но вы же мыслящие существа. Если бы вы думали, вместо того, чтобы предаваться безделью. Если бы Михаил Борисович был настроен работать… Вы погрязли в праздности, увлеклись ничего не значащими мелочами, увязли в быту. Зачем Птицелов прислал тебе Имо? – вдруг спросил он.

– Затем, что так принято. Затем, что даже флионеру бестолковому ясно, что ребенок не должен расти сиротой при живой матери.

Сириус не успокоился, он допросил с пристрастием сначала меня, затем Юстина и выяснил, что слово «смерть» в языке флионеров не несет того же смысла, что у землян; «переводчик» Юстина сработал буквально, и тоже по моей оплошности, потому что именно я адаптировала языки. Мне самой надо было выяснить это раньше, чем Сириус влез в мою личную жизнь. Тогда я впервые задумалась о том, что Птицелов, вероятнее всего, жив. Задумалась, но вывод не сделала и никому не сказала. Сама пыталась выстроить теорию из разрозненных фактов, но, чем больше старалась, тем больше путалась. И выводы Сириуса, в большинстве своем, были мне непонятны. Я никогда не могла уловить точный смысл его слов, мне всегда казалось, что за сказанным скрывается многослойный подтекст. «Вы настолько разные люди… – сказал однажды шеф, – не надо удивляться. Вы считываете информацию с разных уровней. Странно, что вы вообще поладили».

Странно. Притом, что с Сириусом кроме меня не ладил никто. Ни к кому в Секториуме он не обращался на «ты», никого не называл по имени.

– Что на тебя сегодня снизошло? – спросила я Сириуса по дороге домой. – Не боишься, что разгонишь их не по храмам, а по больницам?

– Да будет так, – согласился он. – Я чувствую себя лекарем, который ни разу не навредил больному, потому что имел дела с покойниками.

– Плох тот доктор, который считает больного покойником.

– Мои пациенты так безнадежны, что им навредить нельзя. Я осознанно выбрал эту стезю. Понимаешь?

– Честно говоря, не очень.

– Те, кому я могу помочь, никогда не попросят о помощи. Тем, кто просит, я уже не в силах помочь.

В ту ночь мне приснился конец света. Гигантская волна поднялась над городом и покатилась, сметая дома. От удушья я проснулась. Булочка спала у меня на шее. Сад утопал в полуденном солнце. В модуле стояла тишина, только компьютер ворчал голосом шефа:

– Зачем ты позволяешь Джону гулять? До экспедиции он не должен покидать модуль. Где они сейчас?

Я сделала вид, что сплю. Откуда мне было знать? Я сказала им раз, сказала два… Пусть теперь сам позвонит и скажет.

– Ирина! – окликнул компьютер. Булка спрыгнула с кровати. – Зайди!

Связь отключилась. Сон кончился. Наступила явь, но взбучка в кабинете начальника не состоялась: у Имо проснулась совесть, он вернул Джона в модуль, и шеф сейчас же отпустил меня стеречь детей.

– Ты не должен позволять Имо распоряжаться собой! – наставляла я старшего сына. – Он тебе не начальник. Ты не должен выполнять все его указания. – Сын прятал глаза, ерзал на табуретке. – Здесь Вега всем начальник! Самый большой и ужасный начальник всех времен и народов. Чтобы выйти наверх, ты должен спросить разрешения у него. С какой стати Имо тебя повел?.. Ты что, не мог сказать ему?..

Джон смутился. «Сейчас начнет врать», – догадалась я. Джон всегда смущался перед тем, как соврать, но врал. Его извиняло то обстоятельство, что врать его обычно вынуждали.

– Что? – спросила я. – Вы задумали что-то, о чем я не должна знать? Зачем он привез тебя раньше времени?

– Я должен ему помочь. Имо попросил меня…

– О чем?

Джон смутился еще больше.

– У него сложный период.

– Рассказывай.

– Что рассказывать? Ты же знаешь, он заканчивает школу… Нет, он будет, конечно, работать для Веги, но ведь это… Как это сказать? Он должен найти себя в жизни, и я хочу ему помочь.

– Джон! Имо слов-то таких не знает: «найти себя в жизни»! Когда это он себя потерял? Выброси из головы. Ты что, на Сириуса сегодня нарвался? Это он тебе объяснил кое-что о человеческом предназначении?

– Имо же не человек, – вывернулся Джон.

– И что теперь? У него должен быть особенный смысл?

– Конечно!

– Пусть сам ищет. Ты здесь причем?

– Он искал, – ответил Джон. – Теперь я помогаю.

– Каким образом? Может, и я помогу?

– Расскажи о нем то, чего я не знаю.

Вопрос застал меня врасплох.

– О его земном детстве расскажи, – настаивал Джон. – Расскажи мне всю его жизнь.

– Это, пожалуйста, – обрадовалась я и стала готовить завтрак.

Рассказывать о детях я могу часами. Были бы слушатели. Только взгляд Джона вдруг изменился. Джон стал похож на человека, погруженного в транс; или на альфа, который собирается писать информацию на мозговой чип, минуя осмысливающий этап восприятия. Тут же вспомнилась Ольга Васильевна. «Надо поскорее забрать их из этой школы», – решила я и поймала себя на том, что не могу сосредоточиться.

– Лучше расскажи, что ты делал сегодня заполночь в офисе? Чей смысл жизни ты там искал?

Джон покраснел. Это было последнее предупреждение: не хочешь слушать вранье, отстань по-хорошему.

– Приборы тебя засекли. Шеф рассердился. Я объяснила, что ты давно не был на родине, что тебе может быть интересно все, что нормальному человеку примелькалось. Но, Джон, ты ведешь себя странно, и это замечаю не только я.

– Сириус уговорил меня не ехать в турне, – признался Джон.

– Еще чего?!

– Я же поеду.

– Значит у нас с временами глаголов непорядок?

– Снова неправильно?

– Неужели не чувствуешь сам? Джон, что происходит? На Блазе ты говорил прекрасно.

– Нет, все так: сначала Сириус уговорил остаться, потом Имо уговорил ехать.

– Тьфу, на вас обоих. Когда вы все успели?

– Сегодня заполночью…

– Все! Больше ни шагу из дома без моего разрешения, а ночью я тебя привяжу за ногу к Имо, раз ты слушаешь только его.

Так я поступала и раньше. Ничего нового в процедуре привязывания за ногу для Джона не было. Он страдал чудовищным лунатизмом и мог во сне уйти из модуля пешком в одних портках. За башней стояла вечная блазианская мерзлота, не выше пятнадцати градусов. Джон во сне не соображал, что надо одеться. Обычно я караулила его сама, меняла коды на башне, ставила таз холодной воды у выхода. Если Джон хотел уйти, это не спасало. Он обходил тазы, распутывал узлы, хуже всего, что во сне он каким-то образом угадывал код замка, который я набирала в строжайшей секретности. Проблемы кончились, когда я стала привязывать его к Имо. Имо просыпался и доходчиво ему объяснял, что во время отбоя надо спать.

– Так и знай, привяжу! – грозила я, а сама связывалась с шефом. – Вега, наш челнок в ближайшее время на Блазу не собирается? – спросила я начальника, чем рассердила его еще больше.

– Ты будешь сидеть дома и воспитывать детей, – сказал он. – Если ты не в состоянии их воспитать, будешь контролировать. Никакой Блазы, пока они здесь. Будешь отчитываться за каждую минуту, вплоть до окончания экспедиции.

– А я разве просилась? Чего это вы на меня налетели?

– Ирина, возьми, наконец, на себя ответственность! Наведи порядок в своей семье!

«Порядок… – удивилась я. – Можно подумать, я знаю, как его наводить». Все, что я могу себе позволить в отношении детей, это наблюдать их на расстоянии, которое они определяют сами. Я не творец, в отличие от Сириуса. Я наблюдатель. Мое дело наблюдать и делать выводы, чтобы потом, когда мои дети потеряют смысл жизни, точно сказать, где он лежит.

Вслед за Джоном дома появился Имо. Я удивилась, застав его в модуле средь бела дня. Еще больше я удивилась, когда поняла, что Имо не просто шел мимо и заглянул, он именно пришел домой – явление исключительно редкое. Кроме того, он заявил, что сам будет заниматься с Джоном грамматикой и забрал у меня учебник. Я просто перестала понимать происходящее. Они вели себя как сиамские близнецы: вместе выкупались в бассейне, вместе устроились в беседке, при этом каждый занялся своим делом. На Земле они даже спать приспособились в одной комнате, а в другой валять дурака, делать вид, что готовятся к тестам. В школе они вели себя совершенно не так, у них были слишком разные интересы. Имо любил уйти подальше, забраться повыше, изрисовать потолок там, где он недосягаем с помощью пожарной лестницы, изрисовать проходящих мимо одноклассников, потому что его никто за это не ругал. Джон любил взять книжку и отключиться. С той же книжкой его можно было найти и через час и через день. На его компьютере была вся мировая библиотека. Больше всего на свете он обожал читать про Землю, про героев с мечами, которые спасают простой люд от дракона; про пришельцев, которые учат землян жить правильно и не совершать дурные поступки. Меня, как родителя, радовал сам факт, что ребенок с книжкой. Что он не карабкается по стене с баллончиком краски. Имо же ни одной книжки в своей жизни не открыл без принуждения, и это невероятно меня огорчало. Теперь он только и делал, что топтался возле Джона, мешая ему учиться.

Пискнул компьютер, пригласил Имо зайти в офис. Имо не отреагировал. Пискнул еще раз, Имо и бровью не повел. Я бы уже примчалась в мыле, а ему хоть бы что. Можно было конечно взять его за шиворот и отвести, но разве не интересно, чем кончится? Я продолжила наблюдать. Наводить порядок в моем семействе не имело смысла.

Нет! Одну книгу Имо все-таки открыл сам, о чем мне однажды сообщил его друг Иван. Книга называлась «Кузовной ремонт….» какого-то транспорта. И это событие имело незабываемую предысторию. Ее вполне можно было бы рассказать Джону, потому что «Кузовной ремонт…» был единственной книгой, которую открыл его младший брат.

В день, когда Имке исполнилось четырнадцать лет, Толик Панчук, отец Ивана, а заодно мой сосед, шел по улице и матерился так, что куры шарахались в подворотни. Он шел к Мише, сообщить ему то, о чем знала вся улица. А заодно предложить ему выпороть Димку. Своего Ваньку он уже порол, а Димку моего пороть – кишка тонка. Он решил возложить эту миссию на Мишу, как на исполняющего обязанности отца, но я дала понять, что справлюсь с этой задачей самостоятельно:

– Объясни, что он натворил, – попросила я, – а уж за мной не заржавеет.

Речь Панчука-старшего перешла в истерику:

– Там, на мусорной горе! – объяснял он. – Новый самосвал! Совсем новый! Как шашлык насадил, гаденыш! Как шашлык! Идем. Не веришь?

Там, где кончался частный сектор, и начинались свалки да заброшенные стройки, действительно находился грузовик. Он стоял, подняв зад к небу, а из-под мятой крышки капота торчала арматура толщиной с запястье. Железяка насквозь пропорола капот, к тому же погнулась, нанизав на себя машину. Нет, не как шашлык… как рыболовный крючок.

В отчаянии папа-Панчук, не находил себе места.

– Какая падла их сюда занесла?! – вопил он. – Как они… мать их, вперлись на эту хреновину? Ты видишь, как засела? Здесь пилы не подсунуть! – кричал он и был совершенно прав. Машина села на самое основание арматуры, торчащее из бетона. – Куда я подгоню, на х… тягач? Здесь вездеход не пройдет!

Действительно, до ближайшей местности, по которой пройдет вездеход, не дотянулась бы и стрела подъемного крана. Из воплей Панчука я узнала, что страховка покрывает только случай аварии и угона. То, что два интеллектуально одаренных подростка решат проверить ее проходимость, полис не предусматривал. Панчук-старший готовился к харакири. Этот несчастный грузовик олицетворял надежды на будущее благополучие семьи. Но главная подлость заключалась не в этом. Если абстрагироваться от интересного положения, в котором оказалась машина, там ремонта всего ничего. Арматура, если разобраться, серьезно не повредила ни один важный «орган».

Вернувшись домой, я обратилась к Володе, который незамедлительно выехал на объект и подтвердил худшее: «Разбирать и выносить по частям», – сказал Володя. Вечером, вместо праздничного застолья, состоялся семейный совет.

– Ты заехал или Ванька? – спросил Имку Володя.

– Ванька, – ответила я, – но идея был его.

– Штурманом, значит, – Володя похлопал Имо по плечу. – Ну, что ж, парень, готовься к разговору с шефом.

– Подожди, подожди, – испугалась я. – Зачем шеф? Это наши дела…

– Толян горластый вас в покое не оставит, – объяснил Володя. – Он знает, что Мишка – мужик при деньгах, начнет копать, как да что? Зачем вам морока?

– Давай хотя бы Мишку дождемся. Он что-нибудь придумает.

– Пока дождемся, растащат по запчастям. Эх, был бы Адам, – вздохнул Володя, – не было бы проблемы. Собирайся, парень, к начальству.

– Володя, может, обойдемся сами?

– Нет, без них не обойдемся. (Он имел в виду инопланетян).

– Мне стыдно к шефу…

– Тебе-то чего? – удивился он и указал на Имо. – Вот кто оправдываться будет. Здоровый мужик вырос. Идем, мамка нас дома обождет.

Они пошли. Я – за ними. В кабинете шефа физиономия Имо не выразила никакого раскаяния. Он вкратце изложил техническую сторону события и напрочь опустил эмоциональную. Зато моя физиономия выражала троекратное раскаяние за всех.

Шеф надел пиджак, снял очки и вышел в коридор.

– Циркачи! – сказал он, глядя на меня. – Идем, покажете.

«Тарелка» зависла в сумерках над облачной маскировкой. Шеф изучил окрестность, машину, задумался и вопросительно поглядел на Имо.

– Зачем ты это сделал? – спросил он.

– Не он, – объяснила я, – Ванька. Этот только…

– Не надо, Ирина! – остановил меня шеф. – Человек так сделать не мог! Даже с двухсотлетним стажем вождения такого класса машин. Я знаю, кто это сделал, и знаю как. Только не понимаю, зачем? – его взгляд снова обратился к Имо. – Зачем ты сказал матери, что заехал Иван?

– Это не он, – оправдывалась я, – сам Иван сказал.

– Хороший у тебя друг… – Вега продолжал смотреть в бесстыжие глаза Имо, Имо продолжал смотреть на шефа. – Ну-ка, становись к пульту…

Имо занял место за рычагами управления «тарелкой», словно всю жизнь ее пилотировал. Я ушла в нижний сегмент, чтобы этого не видеть, села на коврик, схватилась руками за голову. «Если б был Адам…» – подумала я. Как просто было бы все. Когда был Адам, проблемы не казались такими масштабными. Да разве мы тогда знали, что такое проблемы?

Машину сняли с крючка, не вставая на грунт. Я бы предпочла выдрать ее вместе с бетонной глыбой и сбросить на участок Панчуку, чтобы не смел больше ругаться матом в моем присутствии, но шеф оставил ее на дороге и предупредил, что в другой раз, когда нам захочется подвести контору под монастырь, он всерьез задумается, нужны ли Галактическому сообществу земляне, и не стоит ли еще раз начать здесь цивилизацию с чистого листа?

Наутро улица рассказывала, как все было на самом деле; как Панчуки, отец и сын, накануне страшно разругались, как старший дурень чуть не выгнал из дома младшего дурня, а тот, в свою очередь, отомстил, покусившись на святое. Улица рассказывала, как военный вертолет всю ночь тащил машину тросами. Ничего подобного не было. Шеф справился моментально, а утром все помирились. В гараже полным ходом шел ремонт. Имо присутствовал. Иван помогал. Имо только ходил за пивом, поскольку пиво ему давали без вопросов в любом возрасте, равно как водку и сигареты. Тогда-то ему и подвернулась под руку единственная книга его жизни. Не думаю, что он осилил ее до конца, но картинки рассматривал с интересом. Имо листал книгу и ходил в магазин, ходил в магазин и листал книгу, а когда ремонт был закончен, положил книгу и ушел домой.

К книгам у Имо всегда было странное отношение. Когда он вырезал себе трафарет из обложки «Войны и мира», я пришла в ужас. У меня было состояние, близкое к истерике Панчука.

– Ты что, ма? – не понял мой младший сынок. – Это же просто инфоноситель.

«Действительно, – задумалась я. – Прочищаем же мы трубы камина старыми дисками, а на них, поди, целые библиотеки. И не стыдно. Какой-то я мало продвинутый, консервативно мыслящий родитель. Что святого в стопке бумаги? Может, новому поколению удобнее постигать гармонию мира через кузов автомобиля?»

Безусловно, наблюдать детей гораздо интереснее, чем воспитывать. Вот опять компьютер пригласил Имо в офис. Опять Имо сделал вид, что не слышал. Интересно, когда у шефа иссякнет терпение? И что он сделает, когда терпение иссякнет? Вместо офиса Имо отправился в магазин и опять повел с собой Джона. Потом они вернулись и уселись на кухне. Джон стал выдавливать из пакета кошачий корм, а Имо вытряхивать из банки варенье в тарелку с мороженым, которым он планировал предварить обед. Мороженое он предпочитал всем остальным блюдам вместе взятым. Об этой стороне его земной жизни Джону тоже следовало бы рассказать. Подозреваю, что именно мороженое тянуло Имо на Землю во время каникул, а вовсе не тоска по родине. По крайней мере, Миша утверждал, что дело обстоит именно так, и проверял экспериментально.

Мишины опыты над ребенком меня злили необыкновенно. Особенно манера подкрасться к спящему Имо ночью с мороженым и спросить на ухо: «Пломбир с арахисом будешь?» Ребенок садился на кровати, брал рукой холодный предмет и только потом открывал глаза. Мишу это забавляло. Оказывается, если Имо не дать мороженое, он мог продолжить спать сидя с протянутой рукой. Когда я прекратила это свинство, эксперимент был поставлен иначе. Большой дядя Миша решил проверить, сколько мороженого влезет в маленького мальчика Имо. Он забил мороженым камеру своего холодильника, дождался, когда я отлучусь, и пригласил Имо в гости. Имо пришел, стал обстоятельно угощаться, поглядывая на дядю. Имо всегда ел медленно, и это всегда раздражало Мишу. Сначала дядя терпел, потом зашелся слюной и стал помогать. Говорят, после пятой порции его гланды вздулись гнойниками как морские мины, и непременно бы лопнули, только терпение Индера лопнуло раньше: он поймал Мишу в коридоре, отрезал ему гланды ножницами, выбросил и пошел разбираться. Говорят, когда Индер зашел взглянуть на Мишин холодильник, Имо все еще ел.