Текст книги "Бунт на «Кайне»"

Автор книги: Герман Вук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

В то утро Вилли охватило чувство потусторонней отчужденности. Он давно уже убедил себя, что «Кайну» никогда не суждено затралить мину. На этом, казалось, и должен естественно завершиться причудливый путь корабля. Вилли, однако, продолжал изучать руководство по тралению, хотя и считал, что это еще одна никому не нужная книга вроде лежащих в сейфе голландского и французского морских кодексов. Он даже перестал, вопреки разуму, верить в само существование мин. И вдруг оказалось, что все эти тральные устройства на корме соответствуют своему назначению! Отводители действительно заглублялись ниже якорных мин и шли прямо, подсекающий трал действительно перекусывал минрепы, а мины действительно представляли собой железные шары, способные поднять корабль в воздух. Еще одна истина была доказана – теперь Вилли начал уже привыкать к таким доказательствам, – но ему стало как-то не по себе, когда он еще раз убедился, что военно-морское ведомство более или менее знает, что делает.

Тральная карьера «Кайна» оказалась недолгой – в этом интуиция не подвела Вилли. Он только начал входить во вкус опасной игры, как топливный насос второго котла перестал действовать, и корабль снизил ход до двенадцати узлов. Это до крайности ограничило его маневренность в районе дрейфующих мин. Командир оперативного соединения отдал команду «Кайну» выйти из строя и вернуться на Окинаву. Дело было как раз перед полуднем. Вспомогательный тральщик, один из находящихся в резерве, идущий в хвосте, прибавил ходу и занял место «Кайна». «Кайн» развернулся на выход из района траления. Кеггс на мостике «Моултона» помахал Вилли на прощанье и просигналил ему: «Счастливчик! Может быть, я тоже попробую бросить гаечный ключ в насос. До скорой встречи!»

На обратном пути команда «Кайна» с удовольствием, смешанным с грустью, взорвала мину, плывущую далеко позади тральщиков. Зловещий коричневый шар заметил Вилли. Он следил за миной в бинокль, испытывая гордость владельца, пока она не поддавалась обрушившемуся на нее граду снарядов автомата. Потом вдруг она исчезла, и тотчас же на этом месте возник огненный столб кипящей воды.

На этом вторая мировая война для «Кайна» окончилась.

Никто на «Кайне» в этот момент, разумеется, не подозревал об этом. С трудом продвигаясь, корабль вошел в бухту Бакнер-бей (как теперь стал называться Накабусуку-ван), и Кифер послал на «Плутон» донесение с просьбой разрешить подойти к борту плавбазы. На следующий день он получил язвительное официальное письмо. Ввиду загруженности более срочной работой, «Кайну» не может быть представлена такая возможность до конца августа. Киферу предписывалось постараться произвести ремонт собственными силами, используя материалы, которые плавбаза будет рада ему предоставить.

Итак, старый тральщик снова стоял в гавани на якоре, покачиваясь на волнах, обрастая ракушками и покрываясь ржавчиной. У Вилли появилось много свободного времени для беспокойных мыслей о Мэй, и он стал очень нервным. Шесть недель прошло с тех пор, как было отправлено письмо с предложением. За это время он несколько раз писал матери и получил ответ. Он успокаивал себя, рассуждая, как все военнослужащие вдали от дома. Письмо или ответ Мэй могло застрять где-то из-за нерасторопности военно-морского ведомства. Корабль, везущий почту, мог попасть в аварию из-за тайфуна. Мэй могло не оказаться в Нью-Йорке. Военная почта работает, мягко говоря, неритмично, и тому подобное. Ни одно из этих предположений не подняло его дух, ибо он знал, как четко и надежно работала на самом деле военная почта. Чтобы отправить с Окинавы письмо и получить на него ответ, достаточно было двух, двух с половиной недель. За неимением другого дела моряки писали сотни писем, и Вилли прекрасно знал весь механизм их доставки. Он мрачнел с каждым днем. Он написал три страстных, полных мольбы письма и тут же порвал их, потому что чувствовал себя идиотом, перечитывая написанное.

Однажды, во второй половине дня, когда он вошел в свою каюту, он увидел на столе толстый конверт, надписанный женским почерком – не округлый с большим наклоном почерк матери, а заостренный и без наклона. «Как у Мэй!» – мелькнула радостная мысль, и Вилли бросился к нему. Торопливо разорвал конверт. Оно оказалось от лейтенанта Дьюсели. Большая, сложенная вчетверо газетная страница выпала из конверта на пол.

ДОРОГОЙ ВИЛЛИ,

думаю, что посылаемый мною материал позабавит тебя или кого-нибудь, кто еще остался на этой старой посудине. Я опять в Отделе информации на Черч-стрит, 90, слава Богу, в двух шагах от моих любимых баров. Вчера днем эта штука попала ко мне на стол. Ее надо было подшить в дело, но я заказал еще один экземпляр, а этот посылаю тебе. По-видимому, старика Желтое Пятно окончательно отпустили на подножный корм, что должно тебя радовать. Стьюбер Форкс, штат Айова! Умираю от смеха, повторяя это вслух. Во всяком случае, он теперь не сможет давать себе волю, заведуя призывным пунктом.

Ходят тут всякие туманные слухи о знаменитом «бунте на „Кайне“». Он стал своего рода легендой, хотя никто не знает, что, собственно, произошло кроме того, что Марика оправдали. Представляешь себе, каково мне тут с моими двумя боевыми звездочками, бывшему офицеру легендарного «Кайна», старому морскому волку! Умру, но не подам вида. Я мог бы завести здесь целый гарем из девочек Женского вспомогательного корпуса, если бы большие зады и волосатые ноги были мне по вкусу, но, видимо, я чересчур разборчив. Тем более что я, можно сказать, обручен. Это, наверно, тебя убьет. Когда я вернулся – ты помнишь, сколько писем я писал тогда домой насчет этой девицы из объявления в «Нью-Йоркере» – так вот, мой приятель из фирмы «Баттен, Бартон, Дэрстин и Осборн» нашел ее по моей просьбе, и скажу тебе – это самая красивая девушка в Нью-Йорке, ее зовут Кристел Гейс (ее настоящее польское имя не выговоришь, не сломав челюсти), она известная манекенщица и просто душечка. За последние шесть месяцев я немало времени провел в Сторк-клубе, и, поверь мне, мой мальчик, это тебе не служить на старике «Кайне». Между прочим, я видел твою возлюбленную Мэй Уинн, она пела в каком-то клубе. Она выглядит шикарно, но у меня не было случая поговорить с ней.

Вилли, надеюсь, ты мне простил все мои измены. Я ведь совсем другой породы, чем ты. Я никогда не говорил тебе, но меня всегда восхищала твоя выдержка перед стариком Желтопятным с его издевками, хотя во многих случаях причиной их был я. Я всего лишь попрыгунчик, а ты, дружище, нечто среднее между Джоном Пол Джонсом и христианским мучеником.

Вернешься домой, поищи мой адрес в телефонной книге. Имя моей матери Агнес Б. Дьюсели. Большой привет ребятам и держись подальше от этих камикадзе.

Искренне твой,

АЛФРЕД

P. S. Заметь, что Желтопятный все еще лейтенант-коммандер. Приказ о назначениях вышел в марте, я полагаю, его обошли, и на этот раз навсегда. Ура!

Вилли поднял с пола газетную страницу. Это была первая полоса «Джорнэл», выходящей в Стьюбер Форкс, штат Айова. Очерк внизу полосы был отчеркнут красным карандашом. Две колонки занимал снимок Квига, сидящего за письменным столом и хитро улыбающегося в аппарат. Вилли почувствовал, как его передернуло от отвращения при виде его физиономии.

 
             ВЕТЕРАН БОЕВ НА ТИХОМ ОКЕАНЕ —
НОВЫЙ НАЧАЛЬНИК МЕСТНОГО СБОРНОГО ПУНКТА
                     ВОЕННО-МОРСКИХ СИЛ
 

В очерке, написанном деревянным языком в духе многословного школьного сочинения, чего только не было о подвигах Квига на «Кайне». О бунте и о военном трибунале не было сказано ни слова. Вилли долго смотрел на фотографию Квига, потом скомкал газету, вышел в кают-компанию и бросил ее в море через иллюминатор. И тут же пожалел об этом – надо было показать ее Киферу. Его расстроило напоминание о прошлых мученьях и взволновало краткое упоминание о Мэй, но сильнее всего была зависть к Дьюсели. Он понимал, что это глупо. Он ни за что не поменялся бы с ним местами, и все же чувство зависти, гадкое и острое, не проходило.

Когда до экипажа «Кайна» дошли слухи о сбросе атомной бомбы, а затем новость об объявлении Россией войны Японии, общее настроение совершенно переменилось. Везде – на палубах, в проходах – можно было видеть радостные лица. Разговоры шли о планах на жизнь после войны, о женитьбе, о дальнейшей учебе, об открытии собственного дела. Среди экипажа нашлись и такие, кто пытался убедить других, что все это пропаганда, но их быстро заставили замолчать. Ежедневно адмиралы посылали строгие напоминания о том, что война еще продолжается, но это не производило никакого впечатления.

Как и все прочие, Вилли размышлял о том, есть ли у него шансы уволиться с флота, но на людях он сохранял строгое выражение лица и следил за порядком на корабле, несмотря на атмосферу беззаботности и веселья. Его одновременно раздражало и забавляло, как новые офицеры, которые, словно мухи, облепляли радиоприемники в кают-компании, громко выражают свою досаду по поводу того, что задерживается сообщение о капитуляции Японии. Чем меньше люди прослужили на корабле, тем громче они жаловались. Вот и корабельный врач («Кайн» наконец-то обзавелся собственным врачом, прибывшим в июне) не раз заявлял о своем отвращении к правительству и военно-морскому ведомству и о том, что он уверен, что Япония капитулировала еще неделю тому назад, но все это держится в секрете, пока срочно готовятся законы, которые оставят резервистов на службе еще на пару лет.

Вечером, 10 августа, на полубаке показывали какой-то фильм, еще более глупый, чем обычно. Вилли высидел одну часть, а потом спустился к себе. Он сидел на койке, читая «Холодный дом», как вдруг джазовая мелодия, передаваемая по радио, умолкла. «Мы прерываем нашу программу, чтобы сделать важное сообщение». Вилли выскочил на палубу и пронесся в кают-компанию. Передавали сообщение о капитуляции – всего несколько фраз, а затем музыка возобновилась.

«Слава тебе, Господи, – подумал Вилли, приходя в сильное волнение, – наконец-то. Я выжил. Я остался жив».

Наверху не было слышно ни звука. Он с удивлением подумал, неужели никто на корабле не слышал сообщения. Он подошел к иллюминатору и стал разглядывать залитую лунным светом гавань и темную синеватую громаду Окинавы. «Кифер поведет его на распилку, – подумал он, – не быть мне капитаном американского боевого корабля. Значит, не повезло».

Военный оркестр загремел «Когда Джонни вернется домой». Одинокая зеленая звезда внезапно вспыхнула над Окинавой и стала медленно опускаться вниз, плывя рядом с луной. Ослепительный каскад огней ринулся в небо, зажглись тысячи красных ракет, засверкали трассирующие пули, бессчетное число прожекторов шарило по небу. Красные, зеленые, белые сигнальные и осветительные ракеты – как салют из всех орудий в День независимости – брызнули по всему побережью в усыпанное звездами ночное небо. Это был знак благодарности в честь мира. Из динамиков грянул хор мужских голосов:

 
Когда Джонни вернется из похода домой,
Ура, ура,
Мы все его встретим веселой толпой,
Ура, ура…
 

Палуба над головой загудела от топота пляшущих матросов. А над Окинавой по-прежнему стояло зарево от салюта, стоившего немалых миллионов. Это был настоящий апофеоз щедрости победителей. Гром и рев пушек докатился до бухты, корабли в гавани подхватили стрельбу, и тогда Вилли услышал, как захлопали зенитки «Кайна», точно так же, как они палили тогда по камикадзе.

 
Как будем все мы веселиться,
Когда Джонни вернется домой,
О, когда он вернется домой,
Ура, ура…
 

На мгновенье Вилли показалось, что он шагает по залитой солнцем Пятой авеню в колонне моряков на грандиозном морском параде, а на тротуаре стоят приветствующие их толпы людей, и на голову ему сыплется серпантин. Он увидал башню Радио-сити и шпиль церкви Св. Патрика. Мурашки побежали у него по спине и он почувствовал благодарность судьбе, пославшей его воевать на «Кайн».

 
Как будем все мы веселиться,
Когда Джонни вернется домой.
 

Видение исчезло. Вилли стоял, уставившись на зеленую переборку и висевший на ней старенький радиодинамик.

– Кто разрешил этим мерзавцам стрелять из двадцатимиллиметровок? – произнес он вслух и взбежал наверх.

Первый приказ по всем флотам, объявивший введение балльной системы демобилизации, был разослан в ту же неделю. По всему тральщику раздавались вопли, проклятья и стоны, как будто в корабль попала торпеда. Вилли быстро подсчитал свои баллы и увидел, что он может быть уволен со службы, согласно приказу по флотам, в феврале 1949 года. Балльная система была рассчитана на то, чтобы избавиться от семейных и пожилых. Срок заморской службы и боевые заслуги не учитывались.

Но он не волновался. Разумеется, приказ чудовищно несправедлив, но Вилли был уверен, что через пару недель, как только волна недовольства докатится обратно по служебным инстанциям и дойдет до прессы, его отменят. Он легко представил себе, почему так получилось. Эту балльную систему придумали в военное время и отложили на отдаленное будущее, и вдруг кто-то вытащил ее из архива и пустил в ход, не взяв на себя труд вникнуть в ее смысл. Тем временем земной шар продолжал вращаться, день сменил ночь, а мир пришел на смену войне. Военное мышление сразу же устарело, и военно-морское ведомство стало отставать от событий.

Было все еще не ясно, что делать со стариком «Кайном». План ремонта на Окинаве лопнул. Переоборудование стоимостью не в один миллион, круглосуточная работа без учета затрат – все это было дело прошлого, такого же далекого, как годовщина Геттисберга, хотя в календаре их разделяла всего одна неделя. Начальник ремонтной службы на «Плутоне», небольшого роста человек с серым от утомления морщинистым лицом, сидевший за заваленным бумагами письменным столом, огрызнулся на Вилли:

– Что, черт побери, мне еще тебе сказать, Кейт? (Это был четвертый за неделю визит Кейта: первые три раза писарь завернул его обратно.) Все запутано отсюда до Вашингтона. Я сомневаюсь, чтобы Управление личного состава в данный момент санкционировало расход хотя бы сорока центов на четырехтрубник. Возможно, инспекция просто решит оставить его ржаветь здесь.

Он указал на проволочную корзинку, полную радиограмм, отпечатанных на желтой папиросной бумаге.

– Видишь? Каждая из них – это корабль со своими проблемами. Хочешь встать в очередь? Будешь сто седьмым.

– Извините, что потревожил вас, сэр, – ответил Вилли. – Представляю, какая лавина обрушилась на вас.

Взмокший от пота коммандер сразу перешел на дружеский тон.

– Ты и половины не можешь себе представить. Я рад бы помочь тебе, Кейт. Все мы хотим домой. Послушай, я дам тебе на недельку слесарей. Если они вместе с вашими механиками смогут починить эти проклятые топливные насосы, вы сможете отправиться домой своим ходом. Ведь вам только это и нужно, не правда ли?

Когда Вилли вернулся на корабль, он собрал всех трюмных машинистов на полубаке.

– Все зависит от вас, – сказал он. – Если они решат провести инспекцию нашего корыта, мы просидим на берегу вместе с пехтурой целый год, ожидая случая вернуться домой. Приведете в порядок насосы, и у вас будет собственный лимузин, который доставит вас домой за одну неделю. Ну как, возьмемся за насосы?

Через два дня насосы были в порядке.

Был отдан приказ всем стоящим в гавани эсминцам-тральщикам быть готовым к отплытию в Токио для очистки фарватера от мин перед прибытием кораблей-победителей. «Кайн» в их число не был включен. Кифер отправился вместе с Вилли к командующему минно-тральными силами на борт «Террора». Они пытались убедить капитана Рэмсбека, что готовы выйти в океан, но начальник оперативного отдела с недоверием покачал головой.

– Я понимаю ваше настроение, – сказал он, – но боюсь, что с «Кайном» все кончено. А что если по дороге у вас случится еще одна поломка? Сейчас время тайфунов. Как вы будете выходить из тайфуна на скорости двенадцать узлов? – Вилли и Кифер посмотрели друг на друга и грустно улыбнулись своей неудаче. В тот же день, стоя на ходовом мостике, они смотрели, как тральщики стремительно покидали бухту Бакнер-бей.

– Н-да, хотел бы я посмотреть на Токио, – проговорил Кифер. – На моем надгробии, наверное, будет начертано: «Почти, но не совсем». Какой фильм у нас сегодня вечером?

– С Роем Роджерсом, капитан.

– Почему Господь Бог так заботится о том, чтобы испортить мне настроение? Думаю, мне надо попоститься с месяц, и пусть ответ на это мне даст небо.

Итак, «Кайн» стоял, покачиваясь, на своем ржавом, обросшем водорослями якоре, в полупустой гавани, а офицеры и команда слушали церемонию капитуляции по радио.

Новая система баллов была обнародована, как и предполагал Вилли, в начале сентября. Это был реальный и справедливый план. Согласно ему, увольнялась половина экипажа «Кайна», в том числе и капитан. Для Вилли срок истекал 1-го ноября. Когда Кифер увидел приказ, он необычайно разволновался. Он вызвал старшего помощника к себе в каюту.

– Ты готов принять корабль, Вилли?

– Э-э, конечно, сэр, но кто мне его доверит? Я плаваю менее двух лет…

– Черт возьми, Вилли, сейчас твоя подготовка лучше, чем была у Де Врисса, когда он получил «Кайн». Два года в боевом походе приравниваются к пятнадцати годам службы в мирное время. У тебя достаточная подготовка – это я знаю. Я так и указал в июньском рапорте по личному составу. Дело верное. Если ты не против, мы попросим наше командование послать донесение в Управление личного состава. Ждать, когда вся эта мельница закрутится и выдаст мои документы на увольнение, значит – просидеть на Окинаве, пока не начнется война с Россией.

– Ну конечно же, сэр, я готов принять корабль…

Помещение отдела офицерского состава на борту «Террора» было до отказа забито капитанами и старпомами других кораблей, прибывшими с той же миссией, что и Кифер. Смысл нового приказа по всем флотам был прост и ясен. Он свидетельствовал о необычайно чувствительной реакции военно-морского ведомства на шум, поднятый общественным мнением. Увольнение в запас было обязательным для всех, за исключением случаев, которые могут поставить под угрозу безопасность Соединенных Штатов. Любое исключение из правил должно докладываться министру в письменном виде, за подписью адмирала флота.

Когда подошла очередь Кифера и Вилли, офицер-кадровик наскоро пролистал их бумаги и рявкнул на Вилли:

– Два года морской службы, и вы думаете, что сможете командовать эсминцем-тральщиком?

Тут вмешался Кифер:

– Это была в высшей степени напряженная служба, сэр.

– Ладно, не в этом дело. Я связан по рукам и ногам. Я представляю рекомендации, и мне же дадут по шее, если какой-нибудь молодой, безмозглый энтузиаст разобьет свой корабль. Адмирал твердит: не сметь рекомендовать тех, кто не имеет квалификации, а министерство твердит: не сметь задерживать тех, у кого достаточно баллов для увольнения в запас.

Он вытер пот со лба носовым платком и взглянул на роптавшую позади Кифера очередь.

– Целый день я слышу одно и то же. Естественно, Кифер, вы считаете, что он достаточно подготовлен. Вас так и подмывает уехать домой. А я остаюсь здесь. И отвечать придется мне…

– Он представлен к Морскому Кресту, если это для вас что-то значит, – вставил Кифер и рассказал, как Вилли спас корабль во время атаки камикадзе.

– Ну что ж, похоже на то, что он, пожалуй, мог бы справиться. Я отправлю донесение. А там, как решат в Управлении.

Через три дня из утренней сводки приказов стало известно о штатном расписании на «Кайне». Вилли не отходил от радиорубки. Он схватил радиограмму, отнес ее в кают-компанию и спешно расшифровал.

Капитаном «Кайна» был назначен Виллис Севард Кейт.

Кифер был уже готов к отъезду – он начал упаковывать вещи ещё в тот самый день, когда пришел приказ по всем флотам. Через десять минут после получения радиограммы собрался весь экипаж на церемонию передачи командования кораблем. Еще через девять минут Вилли и Кифер стояли у сходен с чемоданами экс-капитана. Шлюпки не было на месте: она отправилась на берег обменять коробки с фильмами. Кифер не отрываясь смотрел на гавань, барабаня пальцами по верхнему лееру.

– Том, я действительно думал, что ты хотел бы сам повести «Кайн» на разделку, – сказал Вилли. – Пройти через Панамский канал, и все прочее… ты мог бы остаться – это заняло бы еще пару месяцев в конце концов…

– Ты говоришь так потому, что твой срок кончается 1-го ноября. Ты забыл, как пахнет свобода, Вилли. Она пахнет, как все самые прекрасные женщины и самые лучшие вина в мире вместе взятые. От нее сходишь с ума. Минуты ожидания шлюпки длятся, пожалуй, дольше, чем месяц плавания под командой Квига, а это еще дольше, чем десять лет нормальной жизни. В конце октября ты вспомнишь о том, что я сейчас сказал.

– Неужели ты не питаешь никаких нежных чувств к старому доброму «Кайну»?

Писатель поморщился. Он огляделся вокруг себя – ржавая палуба, трубы с облупившейся краской. Стоял сильный запах топочного газа. Два раздетых до пояса матроса чистили картошку у шкиперской кладовой, ругая друг друга последними словами.

– Три года я ненавидел этот корабль, но сейчас я чувствую, будто только теперь начинаю его ненавидеть. Если бы мне пришлось остаться на борту, то лишь для того, чтобы убедиться, как далеко может зайти ненависть к неодушевленному предмету. Но я, собственно говоря, не считаю «Кайн» неодушевленным предметом. Он железный дух, посланный на землю Богом, чтобы разбить мне жизнь. И ему в какой-то мере это удалось. Отпусти мою душу, Вилли. Я устал от него… Слава Богу, вот и шлюпка.

– Ну, что ж, Том, будем прощаться. – Они пожали друг другу руки и стали следить за приближающейся шлюпкой. Вахтенный офицер по кораблю и новый старпом, лейтенант, командовавший ранее рейдовым тральщиком, стояли на почтительном расстоянии от двух командиров.

– Думаю, что с этого дня дороги наши действительно разойдутся, – вздохнул Вилли. – Тебя ждет блестящее будущее, в этом я уверен. Ты прекрасный писатель, Том. Я же похороню себя в каком-нибудь захолустном колледже до конца своих дней. Ни на что больше я не гожусь.

Кифер нагнулся, подхватил свои чемоданы, затем взглянул Вилли прямо в глаза. Его лицо исказилось, как от боли:

– Не слишком завидуй моему счастью, Вилли, – сказал он. – Не забывай одной вещи. Я прыгнул.

Ударил колокол. Кифер приложил руку к козырьку и спустился по трапу.