Текст книги "Бунт на «Кайне»"

Автор книги: Герман Вук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)

Часть II. «Кайн»

6. Письмо доктора Кейта

Энсин Кейт проследовал за коридорным в свою комнату в отеле «Марк Хопкинс» в Сан-Франциско и, войдя, остолбенел: пред ним предстал город в лучах заката. Под небом, на котором клубились облака – красные на западе, розовые и лиловые на востоке, – мерцали холмы. Над мостом Золотые Ворота ясно сияла вечерняя звезда. К востоку, над серыми арками Оклендского моста, протянулась, словно нить янтаря, гирлянда огней. Коридорный включил свет, открыл дверцу шкафа и оставил Вилли наедине с закатом и своим багажом. Новоиспеченный энсин остановился у окна, поглаживая свеженькие золотые нашивки: да неужели такое возможно – так далеко от Нью-Йорка, и эдакая красота!

«Ну, пора и распаковываться», – сказал он вечерней звезде и открыл саквояж из свиной кожи. Большая часть имущества хранилась в деревянном сундуке, который он оставил у администратора, а в саквояже было всего лишь несколько смен белья. Поверх белых рубашек лежали два сувенира последних нью-йоркских часов – грампластинка и письмо.

Вилли покрутил пластинку на пальце и пожалел, что не прихватил с собой портативный проигрыватель. Такой вечер – разве не превосходная декорация для моцартовской арии, для нежного голоса Мэй! Она записала эту арию специально для него в каком-то бродвейском ателье, в тот вечер они оба были изрядно воодушевлены шампанским. Вилли улыбнулся, вспомнив о восхитительных апрельских вечерах его десятидневного отпуска, вечерах, проведенных с Мэй.

Он потянулся к телефону, затем отдернул руку, сообразив, что в Бронксе уже почти полночь, все кондитерские закрыты и погружены во тьму. Кроме того, напомнил он себе, они расстались навсегда, он ведь не собирался жениться, а Мэй слишком хорошая девушка, чтобы держать ее в неопределенности. План у него был такой: сполна насладиться патетическим прощанием, затем удалиться, не писать и не отвечать на письма, позволив их отношениям мирно почить от бескормицы. Мэй он в свой план не посвящал. Первую часть он выполнил, теперь надлежало следовать второй.

Он отложил пластинку и взял таинственное отцовское письмо. Разглядывать его на свет смысла не имело – письмо было объемистое, упакованное в непрозрачный конверт. Он потряс конверт, понюхал его и в сороковой раз подумал: что бы это там могло быть?

Вечером, накануне отъезда, отец спросил:

– Когда ты полагаешь прибыть на «Кайн»?

– Не знаю, папа, недели через три-четыре.

– Не позже?

– Может, и через шесть, но не больше. Я слыхал, они перебрасывают нас довольно быстро.

Отец, прихрамывая, подошел к столу и достал из кожаной папки запечатанный конверт.

– Откроешь и прочтешь, когда отрапортуешь на «Кайне» о своем прибытии, в тот же день, не раньше и не позже.

– А что там?

– Ну, если бы я хотел сказать это уже сейчас, я не утруждал бы себя писаниной, не так ли?

– Это деньги? Деньги мне не нужны.

– Нет, не деньги.

– Твой наказ мне, да?

– Что-то вроде. Ты мне обещаешь сделать все, как я сказал?

– Конечно, папа.

– Отлично. А теперь отложи и забудь. И совсем необязательно сообщать о письме матери.

От отца Вилли теперь отделяли три тысячи миль и ему ужасно захотелось одним глазком взглянуть хоть на первую страничку. Он подергал за клапан конверта. Клей пересох, и конверт легко открылся. Письмо было перед ним. Но слово, данное отцу, удержало его. Он запечатал конверт и сунул его на дно саквояжа, подальше от соблазна.

Ладно, подумал он, надо все-таки написать Мэй, одно лишь письмецо. Она наверняка ждет. Когда он уйдет в море, его молчание будет понятным, а пока это жестоко, Вилли не хотел быть жестоким с Мэй. Он уселся за стол и сочинил длинное нежное послание; чтобы понять, что это письмо прощальное, Мэй надо было бы быть ясновидящей. Когда он дописывал последний нежный абзац, зазвонил телефон.

– Вилли? Черт подери, друг, как ты там? – Это был Кифер. – Получил твою телеграмму, приятель. Звонил весь день. Где тебя носило?

– Самолет застрял в Чикаго, Ролло…

– Ладно, кончай. Время не ждет. Тут у нас вечеринка намечается.

– А ты где, в «Фермонте»?

– В клубе младшего офицерского состава, на Пауэлл-стрит. Давай поскорее. Тут есть одна высокая блондиночка, просто класс, она не занята.

– А где Кеггс?

– Он уже в море. Ты ж знаешь, Вилли, в Фриско все ждут транспорта по три недели, а старине Кеггсу не повезло.

– Как же так получилось?

– Бедняга сошел с поезда и тут же двинул в транспортный отдел за приказом. А в этот самый момент звонит телефон – командир одного из этих гробов, тральщиков: он отправляется в Пёрл и у него, видите ли, есть место еще для трех офицеров. И Кеггсу выдают приказ шпарить прямиком туда. Ему в Фриско даже носки не удалось сменить. Ушел во вторник. Все упустил. А это тот еще городок, Вилли, доложу я тебе, выпивки и девочек – навалом. Так что садись на свой велик…

– Сейчас прибуду, Ролло.

Заканчивая письмо к Мэй, он чувствовал себя в известной степени лицемером. Но ему легко удалось себя успокоить: в конце концов, он имеет право до выхода в море получить причитающуюся ему долю удовольствий.

Вилли считал себя непонятым героем: он все еще страдал от оскорбительного назначения на «Кайн». Его, преодолевшего все сорок восемь недостатков, попавшего в те пять процентов, что составляют гордость училища, – и послать вылавливать мины на престарелой галоше времен первой мировой войны! Это было унизительно, и дважды унизительно, потому что Кеггс, который стоял рядом по алфавиту, но очков на двести уступал по всем параметрам, получил такое же назначение. Совершенно ясно, что флот распорядился ими просто так, по алфавиту, не задумываясь об истинной ценности каждого, будто они не люди, а свиньи, которых отправляют на бойню. Так думал Вилли.

Его втянули в длившийся двадцать дней водоворот выпивок и вечеринок. Он перекатывался с Кифером из клубов в бары, оттуда – в квартиры девочек. Уменье развлекать публику игрой на фортепиано быстро сделало его популярным. И офицеры и девочки приходили в полный восторг от «Если б знала антилопа, антилопа гну…», и ему приходилось исполнять ее по нескольку раз за вечер. Он восстановил обретенное в колледже умение сочинять куплеты, используя фамилии своих приятелей:

 
Хирохито, лишь услышав о Кифере славном, дрожит,
   утешаться скорей сигареткою с травкой бежит.
 

Вилли, беря джазовые аккорды, проворно передвигался от имени к имени, успевая отметить куплетами всех, находившихся в помещении. Аудитория шалела от восторга, особенно девушки, полагавшие, что дар его граничит с чем-то сверхъестественным. Они с Кифером взяли напрокат старый «форд» и на бешеной скорости носились по горным дорогам, обедали в китайских ресторанчиках, обильно поглощая блюда из морских гребешков и крабов, и очень мало спали. Их приглашали в приличные дома и в закрытые клубы. Это была грандиозная война.

Кифер познакомился с офицером из транспортного отдела. В результате друзья отбыли на запад в плавучем госпитале. «Сестрички и свежая клубничка – это как раз то, что нам надо, Вилли, мой мальчик», – заявил Кифер, с гордостью сообщая новость. Они, пошатываясь, поднялись на борт «Мерси» на рассвете, после довольно буйной прощальной вечеринки, и, пока этот плавучий гроб тащился к Гавайям, продолжали развлекаться в том же темпе. Каждый вечер медсестры валили в кают-компанию, и Вилли играл на рояле. По части встреч между представителями разного пола на «Мерси» существовали строгие правила – где и когда, но Кифер быстренько все разведал, и устроил так, что они могли гоняться за счастьем сутки напролет. Тихий океан они почти не видели.

Они высадились в Гонолулу рука об руку с двумя лишенными всяких предрассудков сестрами, лейтенантами Джонс и Картер; обменявшись торопливыми поцелуями под неоновой рекламой ананасов «Доул», они условились встретиться за ужином. Два наших энсина погрузили багаж в такси, за рулем восседал курносый гаваец в рубашке всех цветов радуги.

– Военно-морская база, Пёрл, пожалуйста.

– Есть, джентльмены.

Кифер высадился у казармы для холостых офицеров, длинного барака из некрашеного дерева. Вилли отправился к офицеру-кадровику в бетонное холодное здание Гавайской береговой охраны, где ему сообщили, что «Кайн» находился на военной верфи, в доке С-4 на ремонте. Он забросил багаж в другое такси и понесся к докам. В доке С-4 ничего, кроме вонючей воды с маслянистыми разводами, не было. Он отправился бродить по верфи, оглушенный звуками судоремонта, расспрашивая всех встречных рабочих, матросов и офицеров. Никто и слыхом не слыхивал о таком корабле. Повсюду стояли линейные корабли, авианосцы, крейсеры, эсминцы; дюжины серых монстров, кишевших матросами и клепальщиками. «Кайна» нигде не было. Вилли вернулся к кадровику.

– Только не говорите, – сказал толстый лейтенант, – что они снова смухлевали с картой стоянки…

Он порылся в груде донесений в ящике стола:

– О, извините. Они ушли. Отвалили сегодня утром.

– И куда?

– Простите, секретная информация.

– Ну хорошо. А мне что теперь делать?

– Понятия не имею. Вам надлежит прибыть на корабль.

– Но мой корабль ушел час назад!

– Это не моя ошибка.

– Послушайте, – сказал Вилли. – Единственное, что я хочу знать: каким транспортом добраться до «Кайна».

– А, тогда вам нужен транспортный отдел. Я-то по кадрам. Следовательно, вам надо обратиться к офицеру, который отвечает за транспорт.

Лейтенант встал, опустил никель в автомат с кока-колой, вытащил покрытую изморозью бутылку и шумно выпил. Вилли подождал, пока он усядется на свое место.

– Кто этот офицер и где он находится?

– Господи, да откуда ж я знаю!

Вилли вышел. Поморгав на ярком солнце, он увидел на соседней двери табличку «Транспортный отдел».

– Этот, похоже, не слишком много знал, – пробормотал Вилли и вошел в дверь. За столом сидела сухопарая дама лет тридцати семи.

– Простите, – сказала она вошедшему Вилли, – но катеров больше нет.

– Все, что мне нужно, – это транспорт на военный корабль США «Кайн».

– «Кайн»? А где он?

– Не знаю.

– Тогда каким же образом вы собираетесь до него добраться?

Она вынула из ящика бутылку кока-колы, сорвала крышку об угол стола и выпила.

– Никто не говорит, где сейчас корабль. Он отвалил сегодня утром.

– О, так он не на верфи?

– Да нет же! В открытом море.

– Ну и каким образом вы собираетесь добираться до него на катере?

– Мне не нужен катер, – воскликнул Вилли. – Я, что, просил катер?

– Но вы пришли сюда, не так ли?! – рявкнула женщина. – Это служба катеров.

– На двери написано «Транспортный отдел».

– Совершенно верно. Разве катер – не транспорт?

– О’кей, о’кей, – сказал Вилли. – Я здесь новичок, и очень глупый. Пожалуйста, объясните мне, как добраться на мой корабль.

Женщина размышляла, постукивая зубами о горлышко бутылки.

– Ну, я полагаю, вам нужен транспортный отдел флота. А это транспортный отдел верфи.

– Благодарю вас. А где находится транспортный отдел флота?

– Господи, да откуда мне знать! Почему бы вам не спросить офицера по кадрам, это следующая дверь.

На сегодня Вилли сдался. Если военно-морской флот не спешит послать его вслед за «Кайном», ему тоже спешить незачем. Он вернулся в офицерское общежитие, чрезвычайно утомившись от перетаскивания в такси и из такси сундука и двух чемоданов.

– Как всегда вовремя. – Кифер был такой свеженький и шикарный в выглаженной рубашке цвета хаки и брюках. На Вилли была его тяжелая синяя форма. – Отличные новости. Адмирал дает сегодня вечеринку для медсестер. Донси и Картер получили разрешение взять нас с собой.

– Какой адмирал?

– Да кто его знает! Их здесь как блох на собачьей заднице. Ты отыскал свой корабль?

– Он ушел сегодня утром. И никто не говорит, в каком направлении.

– Ну и отлично! Еще одна отсрочка, может, к счастью. Пойди прими душ.

Вечеринка начиналась весьма тихо и пристойно, в красивом адмиральском доме на территории базы. Большинство гостей впервые видели живого адмирала и потому держались чинно. Адмирал, высокий лысый человек с поразительно темными подглазьями, с истинным величием лично приветствовал каждого входящего в уставленную цветами, устланную соломенными циновками гостиную. После первых бокалов атмосфера несколько потеплела. Вилли, сдавшийся на уговоры Кифера, послушно уселся за рояль. При первых же нотах лицо адмирала засияло, и он примостился рядом, размахивая бокалом в такт музыке.

– У мальчика явный талант, – сказал он стоявшему рядом капитану. – О господи, этот второй эшелон все-таки привносит некоторое оживление.

– Совершенно верно, сэр.

Кифер слышал разговор:

– Эй, выдай-ка «Антилопа знает», Вилли.

Вилли покачал головой, но адмирал заявил:

– Что? Что это такое? Ну-ка, сыграйте, что бы там такого ни было.

Песенка произвела сенсацию. Адмирал поставил бокал и зааплодировал, все подхватили. Адмирал гоготал от удовольствия.

– Как вас зовут, энсин? Боже, вы настоящая находка!

– Кейт, сэр.

– Кейт. Отличная фамилия. Вы не из индианских Кейтов?

– Нет, сэр. Я с Лонг-Айленда.

– Все равно отличная фамилия. Ну-ка, еще немного музыки. Погодите… Вы знаете «Кто треснул Пенелопу камбалой по попе»?

– Нет, сэр.

– Черт, я думал, все знают.

– Если вы напоете, сэр, – с радостным энтузиазмом вмешался Кифер, – Вилли тут же подберет.

– Да боже мой, конечно, напою, – адмирал оглянулся на капитана, – если Мэтсон мне поможет.

– Разумеется, адмирал.

Вилли легко подобрал припев «Кто треснул Пенелопу камбалой», и дом задрожал от хора мужских и женских голосов, дважды исполнивших песенку. Сестры хихикали, переглядывались и щебетали.

– Это, черт побери, лучшая вечеринка, – орал адмирал. – Кто-нибудь, дайте мне сигарету. Где вы расквартированы, молодой человек? Я хочу, чтобы вы приходили почаще.

– Я пытаюсь попасть на военный корабль США «Кайн», сэр.

– «Кайн»? «Кайн»? Иисус Христос, он что, все еще в строю?

Капитан Мэтсон наклонился вперед и сказал:

– Его переделали в тральщик, сэр.

– А, один из этих… А где он сейчас?

– Только сегодня отплыл, сэр, – он понизил голос. – Операция «Пепельница».

– Гм, – адмирал бросил на Вилли быстрый взгляд. – Мэтсон, можете вы позаботиться об этом пареньке?

– Полагаю, что да, адмирал.

– Ну, давайте еще музыки, Кейт!

Вечеринка кончилась в полночь, и капитан протянул Вилли свою карточку:

– Приходите ко мне в 9.00, Кейт.

– Есть, сэр.

Наутро Вилли явился в кабинет капитана в здании штаба Тихоокеанского флота. Капитан встал из-за стола и с явным удовольствием пожал ему руку.

– Я получил огромное удовольствие от вашей игры, Кейт. Никогда еще не видел адмирала в таком хорошем расположении духа. Видит Бог, ему это явно на пользу.

– Благодарю вас, сэр.

– Ну, – сказал капитан, – если вы хотите, я могу отправить вас в Австралию самолетом. Может, вы перехватите там «Кайн», а может, и нет. Он идет в конвое. Каждый начальник порта норовит наложить лапу на эти корабли сопровождения, пихает куда попало.

– Как прикажете, сэр.

– Или, если хотите, мы можем временно оставить вас здесь, в офицерском резерве, пока «Кайн» не вернется в Пёрл. Это может продлиться несколько недель, а может – и несколько месяцев. Все зависит от того, насколько вы спешите выполнить свой воинский долг, или… Впрочем, можно использовать вас и здесь. Однако адмирал не станет препятствовать, если вы спешите в бой.

Капитан Мэтсон ухмыльнулся.

Вилли глянул в большое окно, которое выходило на море и горы. По туманному склону дальней горы, покрытому пальмами, проплывала радуга. На лужайке под теплым ветерком колыхались пурпурные цветы гибискуса, над коротко подстриженным газоном автоматическая поливалка выстреливала сверкающие брызги воды.

– Я бы подождал в офицерском резерве, сэр.

– Отлично. Адмирал будет доволен. Доставьте свои бумаги моему писарю сегодня, в любое время.

Вилли был официально переведен в офицерский резерв и расквартирован вместе с Кифером в общежитии для холостых офицеров. Южанин, которого уже определили к связистам Третьего флота, возбужденно суетился вокруг Вилли, распаковывавшего чемоданы.

– Парень, вот и началась твоя военная житуха!

– Не знаю, не знаю. Может, я нужен там, на «Кайне»…

– Да наплюй ты на это! У тебя вся война еще впереди. А пока ты на несколько недель доставишь радость старику Киферу и адмиралу! – Он вскочил и начал повязывать черный галстук. – На дежурство. Увидимся вечерком.

Распаковываясь, Вилли снова наткнулся на письмо отца. Неуверенно покрутил его в руках – в конце концов, до того, как он попадет на корабль, может пройти еще несколько месяцев. Он заступил на службу, пусть временную, но все же службу, и она может продлиться довольно долго. Он закурил, разорвал конверт и сел читать. Первые же слова потрясли его. Он читал, сидя на краешке стула, письмо дрожало в руках, между пальцами догорала сигарета, и пепел сыпался на пол.

ДОРОГОЙ ВИЛЛИ!

К тому времени, когда ты прочтешь это письмо, меня скорее всего уже не будет в живых. Извини, что пугаю тебя, но, полагаю, вряд ли существует какой-либо иной, более приятный способ сообщить такую новость. Мои давние проблемы с пальцами ноги приобрели весьма тяжкий характер – это злокачественная меланома. Прогноз плох на все сто процентов. Я уже давно знал об этом и предполагал, что, возможно, умру летом. Но процесс стал развиваться гораздо быстрее. Сейчас, когда я пишу письмо (за два дня до твоего отъезда), я уже должен быть в больнице, но поскольку надежды нет никакой, я решил лечь туда попозже, чтобы не портить последние дни твоего отпуска. Я постараюсь потянуть до того времени, как узнаю, что ты отбыл из Сан-Франциско. Мать еще ни о чем не знает. Думаю, что проживу еще не более трех-четырех недель.

Я несколько не дотянул до «возраста средней продолжительности жизни», как его определяет статистика страховых компаний, и не могу сказать, что готов к смерти, но это только потому, что достиг в жизни немногого. Я оглядываюсь на свою жизнь, Вилли, и вижу, что ценного в ней было мало. Твоя мать была прекрасной женой, и по этому поводу у меня нет никаких сожалений. Но мне кажется, что я прожил второсортную жизнь – не только по сравнению с жизнью моего отца, но и с точки зрения моих собственных возможностей. У меня были хорошие задатки к научно-исследовательской работе. Но когда я полюбил твою мать, я решил, что не имею права жениться, если не получу хорошей практики в богатом районе. Я планировал за десять-пятнадцать лет такой работы поднакопить денег и затем вернуться к исследованиям. Я действительно считаю, что мог сделать нечто существенное в области лечения рака. У меня была теория, или, точнее, идея, которую я пока не мог четко изложить, для этого потребовалось бы года три систематических исследований. До сего дня это еще никому не приходило в голову. Я следил за научной литературой. Мое имя могло бы стать столь же славным, как и имя моего отца. Но сейчас у меня нет времени даже для того, чтобы вкратце изложить ход исследований. Самое ужасное, сейчас я понял, что если бы я настоял на своем, твоя мать поддержала бы меня и вела более умеренный образ жизни на более скромные доходы.

Но в моей жизни были и приятные моменты, я могу честно в этом признаться. Я любил читать, любил играть в гольф, в этом отношении я получил все, что хотел. И дни летели слишком быстро.

Жаль, что я не знаком с твоей девушкой. Мне кажется, что она или флот, или и она, и флот, оказали на тебя очень хорошее влияние. И, поверь мне, Вилли, это самая радостная мысль, которую я унесу с собой в больницу. Из чистой лености я позволил нашим с тобой отношениям – как и многому другому в жизни – развиваться без всякого моего участия, возможно, потому, что твоя мать слишком жаждала взять на себя всю полноту забот о тебе. У нас больше не было детей, и это плохо. Нам просто не повезло. У твоей матери было три выкидыша, о чем ты, наверное, не знаешь.

Я скажу тебе любопытную вещь. Мне кажется, что я о тебе более высокого мнения, чем мать. Она считает тебя беспомощным малышом, о котором надо заботиться всю жизнь. Но я понял, что хотя ты кажешься достаточно избалованным и мягким, сердцевина у тебя крепкая. В конце концов я вижу, что ты всегда вертел матерью, как хотел, в то время как мать полагала, что полностью управляет тобой. Не думаю, что ты делал это намеренно, однако, все происходило именно так.

До этой истории с флотом у тебя в жизни не было никаких серьезных трудностей. Я внимательно наблюдал за тобой во время твоей истории с сорока восемью недостатками. Она имела комический характер, но это было настоящее испытание. Ты выдержал его достойно.

Возможно, потому, что я знаю, что никогда больше не увижу тебя, Вилли, я могу позволить себе некоторую сентиментальность. Мне кажется, ты похож на всю нашу страну – молодую, наивную, избалованную и изнеженную изобилием и удачей, но обладающую при этом внутренней твердостью, крепкими и здоровыми корнями. Наша с тобой страна – страна пионеров, и эти, вновь прибывшие к нам: поляки, итальянцы, евреи – вместе с теми, кто поселился здесь ранее, у всех есть смелость и инициатива, чтобы двигаться вперед, чтобы стремиться сделать свою жизнь лучше в этом новом мире. На флоте тебе придется встретиться с массой молодых людей, большинство из них, смею сказать, покажутся тебе людьми довольно низкого уровня, если судить по твоим меркам. Но я готов побиться об заклад – хотя и не доживу до того, чтобы увидеть результаты, – они создадут самый великий военный флот в мире. Думаю, что и ты станешь хорошим морским офицером. Возможно, на это потребуется долгое время.

Я говорю это не для того, чтобы критиковать тебя, Вилли, я и сам достаточно изнежен. Возможно, я ошибаюсь. Может, ты вообще никогда не станешь морским офицером. Может, мы проиграем войну. Но в это я не верю. Я уверен, что мы победим, и ты возвратишься с большими почестями, чем сам ожидаешь.

Я знаю, ты разочарован, что тебя послали на «Кайн». Сейчас, увидев его, ты, возможно, даже испытываешь отвращение. Но запомни: до сих пор все развивалось так, как ты хотел, и вся твоя инфантильность – от этого. Нужно, чтобы ты сам мог пробить каменные стены. Полагаю, на «Кайне» у тебя их будет предостаточно. Я не завидую той жизни, которая тебе предстоит, но завидую той силе, которую ты в результате приобретешь. Если бы у меня в юности было хотя бы одно такое испытание, я не умирал бы неудачником.

Это жестокие слова, но я их не вычеркну. Они не причиняют слишком большую боль, кроме того, я не хочу более вымарывать их своей собственной рукой. Со мной все кончено, но эти последние в моей жизни слова останутся с тобой. Если у тебя все будет хорошо, тогда в том мире, если он существует, и я познаю какой-то успех.

Насчет того, что тебе выбрать – пение или сравнительное литературоведение: когда война окончится, твои взгляды могут совершенно перемениться. Не раздумывай понапрасну по поводу далекого будущего. Сконцентрируйся на настоящем. Какую бы задачу ни поручили тебе на «Кайне», помни, что выполнение ее требует от тебя всех сил. Это и есть твой путь к победе.

Удивительно, как мало, оказывается, должен я сказать в этих последних словах. Я должен был бы исписать еще дюжину страниц, но мне все же кажется, что ты и сам можешь достойно пройти свой путь, – потому что в ином случае любые мои слова не будут иметь смысла, смысл им придаст твой собственный опыт. Запомни, если можешь: самое ценное в жизни – время. Тебе, наверное, кажется, что у тебя его – неисчерпаемые запасы, но это не так. Потраченные впустую часы разрушают жизнь в ее начале точно так же, как и в конце, только в конце это становится понятнее. Пользуйся временем, пока оно у тебя есть, Вилли, чтобы сделать из себя что-то стоящее.

Религия. Боюсь, мы не много дали тебе в этом отношении, потому что и сами были небогаты этим. Но, думаю, перед тем, как лечь в больницу, я все же вышлю тебе Библию. В Библии много сухих и неинтересных мест, где говорится об иудейских войнах и обычаях, и они могут оттолкнуть тебя, но ты совершишь ошибку, если отвергнешь Ветхий завет. Это, мне кажется, сердцевина всей веры, и одновременно в нем полно обыкновенной житейской мудрости. Ты должен обрести способность понимать ее. Но на это требуется время. А пока пусть хотя бы слова станут для тебя знакомыми. Ты об этом никогда не пожалеешь. Я пришел к Библии, как и ко всему в жизни, слишком поздно.

Теперь насчет денег. Я оставляю всю собственность твоей матери. Душеприказчиком назначен дядя Ллойд. Тебе я оставлю страховой полис на десять тысяч долларов. Если ты решишь жениться или продолжить образование, этого должно хватить для осуществления твоих планов. Деньги – вещь приятная, Вилли, и на них можно купить почти все, кроме работы, которую ты действительно хочешь иметь. Но если ты растратишь свое время просто на удобную жизнь и забросишь призвание, ты ничего не выиграешь от такого обмена. Останется внутреннее беспокойство, которое отравит все.

Ну вот, Вилли, уже три часа ночи, если судить по моим старым настольным часам в кожаном футляре. В окно библиотеки глядит ущербная луна, и пальцы онемели от писанины. Нога болит дьявольски. Меня ждут снотворное и постель. Боже, благослови барбитураты.

Позаботься о матери, если она доживет до глубокой старости: будь добр к ней, когда вернешься с войны достаточно сильным, чтобы вырваться из-под ее опеки. У нее много недостатков, но она добра, и она всегда по-настоящему любила нас с тобой…

У Вилли вырвались рыдания. Последние абзацы он дочитывал сквозь слезы:

…Думай обо мне и о том, кем бы я мог стать, Вилли, в те минуты, когда окажешься на жизненных распутьях. Ради меня, ради отца, который сворачивал не на те дороги, выбирай правильные, и пусть с тобой будет мое благословение и оправдание.

Я протягиваю тебе руку. Мы уже много, много лет не целовали друг друга. Я любил целовать тебя, когда ты был ребенком… Ты был такой симпатичный и послушный малыш, с прекрасными огромными глазами. Боже! Как давно это было. Прощай, сынок. Будь мужчиной.

ОТЕЦ

Энсин Кейт встал, вытер глаза и помчался вниз по лестнице к телефону. Он опустил монету.

– Я хочу вызвать Соединенные Штаты…

– Простите. Частные переговоры только из центрального корпуса, с разрешения военного цензора. Неделя на выполнение заказа, – произнес голос с гавайским акцентом.

Вилли ринулся на базу, мечась от корпуса к корпусу, пока не разыскал телеграф. «ЧТО С ОТЦОМ?» – телеграфировал он, уплатив по срочному тарифу, и дал на телеграфе свой обратный адрес. Телеграф открывался в восемь утра, и ровно в восемь Вилли уже сидел на ступеньках и курил. Ответ пришел в одиннадцать тридцать.

«ОТЕЦ УМЕР ТРИ ДНЯ НАЗАД. ЕГО ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА БЫЛИ О ТОМ, ЧТО ОН ТЕБЯ ЛЮБИТ. ПОЖАЛУЙСТА НАПИШИ. МАМА»

Прямо с телеграфа Вилли пошел к капитану Мэтсону. Тот сердечно приветствовал его.

– Вы уже приступили к работе, Кейт?

– Сэр, я передумал, я хотел бы вылететь на «Кайн», если возможно.

Лицо капитана вытянулось.

– Вот как? А что произошло? Вам выдали сломанное шифровальное устройство?

– Нет, сэр.

– Но я уже доложил адмиралу, что вы остаетесь здесь. Он был очень доволен.

– Сэр, мне не хотелось бы воевать, играя на фортепиано для адмирала.

В глазах капитана появилось холодное, отчужденное выражение.

– В подразделении, куда вас назначили, работы хватает. Вы увидите, что служба на берегу столь же почетна, как и любая другая.

– Я не сомневаюсь, сэр…

– Вас назначили в офицерский резерв по вашей же просьбе.

– Да, сэр, я знаю, но…

– Приказ о вашем назначении уже подготовлен и отослан в Центральный штаб. Не вижу причин для изменения приказа. Ваша просьба отклонена.

Капитан надел очки и уткнулся в лежавшие перед ним бумаги.

– Благодарю вас, сэр, – сказал Вилли и вышел.

Вилли остался в Пёрл-Харборе, расшифровывал донесения, в которых говорилось о крупных сражениях под Рендовой и Мундой, о победном ночном сражении у Велла Лавелла, о массированной подготовке к дальнейшим операциям. Часто он натыкался на название «Кайн» – корабль был в гуще всех событий. В Сицилии и Италии высадились союзники. Муссолини пал. А в это время Вилли играл для адмирала на рояле.