Текст книги "Бунт на «Кайне»"

Автор книги: Герман Вук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

– Я должен указать причину?

– Отказ отвечать на вопросы без уважительной причины означает неуважение к суду, лейтенант Кейт.

– Я не помню, в каком состоянии я тогда находился. Это было так давно, – глухим голосом ответил Вилли.

– Вопросов больше нет. – Челли круто повернулся и сел на свое место.

Вилли, глядя на застывшие и лишенные выражения лица судей, решил, что своими показаниями вынес приговор не только себе, но и Марику. Он дрожал от бессилия и негодования. Эти идиотские судебные правила и процедуры не давали ему возможности встать и, наплевав на все церемонии, закричать, что он ни в чем не виноват! И в то же время он понимал, что никогда не сможет полностью оправдать себя в глазах офицеров, сидевших за судейским столом, и всего флота. Если быть честным, он подчинялся командам Марика по двум причинам – во-первых, он был уверен, что только Марик мог спасти от гибели тральщик, а во-вторых, он действительно ненавидел Квига. До того как Марик отстранил капитана от командования, Вилли никогда не приходила в голову мысль, что капитан психически болен. Более того, в глубине души он никогда этому не верил. Квиг, неумный, злой, мстительный, трусливый человек и никудышний командир, но он не псих. Однако версия о психическом расстройстве Квига была единственным оправданием для Марика, да и для него, Вилли, хотя и не соответствовала действительности. И Челли знал это. Знали это и члены суда. А теперь это знал сам Вилли.

Гринвальд поднялся и начал перекрестный допрос.

– Мистер Кейт, вы сказали, что не любили капитана Квига.

– Да, я действительно не любил его.

– При прямом допросе вы назвали все причины, почему вы не любили его?

– Нет, не все. У меня не было возможности назвать даже половину их.

– Тогда, пожалуйста, назовите эти причины сейчас, если у вас есть такое желание.

В голове Вилли роились мысли, которые, он знал, могли изменить судьбу не только его одного и повлечь за собой неприятности, из которых, возможно, ему уже не выбраться. Однако он должен пробить брешь в этой стене умолчания и недоговоренностей, пробить кулаком, как пробивают стеклянную дверь.

– Главной причиной, почему я не любил капитана Квига, была его трусость, проявленная в боевой обстановке.

Челли грозно приподнялся в своем кресле.

– Какая трусость? – быстро спросил Гринвальд.

– Он все время прятался от огня береговых батарей…

– Протестую! – громко перебил его Челли. – Защитник пытается привлечь данные, не значащиеся в деле и не имеющие к нему отношения. Он задает свидетелю наводящие вопросы, ответы на которые могут опорочить морского офицера. Я прошу суд сделать защитнику предупреждение и изъять из протокола вопрос.

– Прошу суд учесть, – сказал Гринвальд, обращаясь к Блэкли и глядя прямо в его сверкающие гневом глаза, – что причина неприязни свидетеля к капитану Квигу относится к числу фактов, которые не должны были игнорироваться обвинителем при прямом допросе, ибо, как явствует, это ключевой момент в показаниях свидетеля. Основания для неприязни имеют свою историю и представляют огромную важность для суда. Свидетель показал, что в медицине и психиатрии он не разбирается. Поступки Квига, вызвавшие у неосведомленного свидетеля неприязнь, могут на самом деле являться поступками и слабостями больного человека. Защита готова представить вещественные доказательства для подтверждения заявлений свидетеля по данному вопросу и фактически может доказать, что действия Квига вызваны его болезнью…

– На данном этапе судебного разбирательства защита не может излагать дело и тем более выносить окончательные заключения, – буквально взвился Челли.

– Вопрос о предполагаемой неприязни лейтенанта Кейта к капитану Квигу был поднят самим прокурором, – парировал Гринвальд. – Каждое показание, выслушанное судом, может подвергаться обсуждению и проверке…

Блэкли постучал по столу судейским молотком.

– Прокурору и защитнику делается замечание за недостойные пререкания личного характера. Объявляется перерыв.

Когда прокурор и защитник вернулись в зал суда, на столе перед Блэкли лежал раскрытый Морской устав. Очки в темной оправе разительно изменили внешность сурового председателя суда и сделали его похожим на добродушного университетского профессора.

– К сведению обеих сторон, суд, прежде чем вынести свое постановление, намерен огласить статью 4 раздела 13 и 14 государственных уложений о военно-морском флоте США.

«Любой член личного состава ВМС, который в условиях боевых действий проявил трусость, халатность или неповиновение, прячется или избегает опасности, когда воинский долг требует от него достойно встретить ее… или во время боя пренебрегает своими воинскими обязанностями, или дезертирует с боевого поста, или же подстрекает других к этому, подлежит суду военного трибунала, и по решению последнего может быть приговорен к высшей мере наказания вплоть до смертной казни».

Блекли снял очки и закрыл устав. А затем мрачно и устало произнес:

– Суд уже предупреждал стороны, что перед нами непростое и очень деликатное дело. Суд просит свидетеля и защитника быть осторожными в своих заявлениях и не ступать на зыбкую почву бездоказательности. Каждый, кто выдвигает против офицера военно-морского флота обвинение в проступке, влекущем за собой наказание смертной казнью, в проступке, равном по своей тяжести совершению убийства, должен отдавать себе отчет, какую огромную ответственность он берет на себя, и сознавать серьезность последствий такого заявления. С учетом всего вышесказанного, суд спрашивает защитника, не желает ли он снять свой вопрос с обсуждения.

– Нет, сэр, не желаю, – ответил Гринвальд.

– Суд просит свидетеля тщательно обдумать все последствия своего ответа и сказать суду, не желает ли он отказаться от своих показаний.

И хотя зубы у Вилли выбивали мелкую дробь, он твердо произнес:

– Нет, сэр, я не желаю отказываться от своих показаний.

– Учитывая все вышесказанное, протест обвинения отклоняется, – сказал Блэкли и, громко вздохнув, отодвинул от себя устав. – Перекрестный допрос защиты продолжается.

Вилли рассказал суду, как капитан Квиг отказался помочь огнем эсминцу «Стэнфилд», попавшему под обстрел вражеских береговых батарей у Сайпана, и попросту увел тральщик из зоны обстрела. Во всех подробностях он обрисовал эпизод с красящим маркером у атолла Кваджалейн и рассказал, как после этого капитан получил прозвище «старина Желтопятный».

Впервые за время допроса Вилли заметил, как, пока он говорил, менялось выражение лица у каждого из тех, кто сидел за судейским столом. Исчез прежний тяжелый и неодобрительный взгляд, которым они на него смотрели. Он видел перед собой семь обыкновенных офицеров, с интересом слушающих его рассказ, как нечто невероятное и весьма любопытное. Челли, насупившись, что-то чертил в блокноте.

– Мистер Кейт, кто придумал прозвище «Желтопятный»? – спросил Гринвальд.

– Трудно сказать, сэр. Оно как-то возникло само собой.

– Что оно означает?

– Прежде всего трусость, а потом этот случай с желтым маркером. Так что все получилось как бы само собой. Прозвище привилось.

– Вы перечислили все случаи трусости, которые помните?

– Во время боевых действий капитан Квиг неизменно оказывался на той стороне мостика, которая была укрыта от обстрела. Когда мы патрулировали вдоль берега и корабль менял курс и шел обратно, капитан тут же переходил на ту сторону мостика, которая была защищена от берега рубкой. Команда это заметила, и поведение капитана стало предметом постоянных шуток. Все, кто бывал на мостике, могут это подтвердить, если, конечно, не побоятся.

– Кроме этих случаев проявления трусости были ли у вас другие причины не любить капитана Квига? – спросил защитник.

– В сущности, я уже говорил, когда приводил самые характерные из его поступков… Ну вот пример, когда он заставил меня отдать ему сто долларов…

– Протестую! – медленно поднялся Челли. – До каких пор мы будем выслушивать безответственные и бездоказательные заявления? Мы обсуждаем здесь не вопрос о том, является ли капитан Квиг образцовым офицером, а вопрос о том, был ли он психически болен 18-го декабря. Защитник даже не коснулся этого вопроса. Я расцениваю действия защитника как стремление вступить в сговор со свидетелем с целью опорочить капитана Квига и увести суд от обсуждения вопроса по существу…

– Данный протест прокурора, в сущности, похож на тот, что уже был отклонен судом, – возразил Гринвальд. – Я опровергаю обвинение в сговоре. Факты есть факты, и, чтобы увидеть их, нет надобности в сговоре. Эти факты имеют непосредственное отношение к психическому состоянию капитана Квига и его способности управлять кораблем в тот момент. Свидетельские показания и факты проясняют причину неприязни лейтенанта Кейта к своему начальнику, а это обстоятельство самым тщательным образом установил сам прокурор во время прямого допроса свидетеля.

– Протест обвинения аналогичен первому и отклоняется, – заключил Блэкли и потер усталые глаза. – Защитник может продолжать перекрестный допрос.

– Мистер Кейт, расскажите о случае так называемого вымогательства у вас денег.

Вилли рассказал, как в порту Сан-Франциско затонул ящик со спиртным. Лицо Блэкли скривилось в брезгливую гримасу.

– Капитан приказал вам возместить эту потерю? – спросил Гринвальд.

– О, нет. Он ничего не приказывал. Он лишь заставил меня признаться, что я отвечал за все действия матросов, поскольку был вахтенным офицером, хотя все распоряжения по выгрузке ящика капитан отдавал самолично. Затем он посоветовал хорошенько подумать, что мне следует делать. Вот и все. Я как раз на следующий день должен был получить увольнительную. Моя невеста прилетела из Нью-Йорка. Я пошел к капитану, извинился за свою оплошность и сказал, что готов оплатить стоимость пропажи. Он с удовольствием принял деньги и подписал мне увольнительную.

– У меня вопросов больше нет, – сказал Гринвальд и сел. Он почувствовал, как под столом рука Марика крепко сжала его колено. Он быстро нарисовал огромную, мерзкую, косоглазую свинью в кипящем котле с надписью «Квиг», показал ее Марику, а затем разорвал на мелкие кусочки и бросил в мусорную корзинку.

Челли в течение двадцати минут бомбил Вилли вопросами, выискивая противоречия и ошибки в его показаниях. Несмотря на его желчный сарказм и язвительные замечания, Вилли не отступил от своего.

Покидая трибуну свидетеля, он взглянул на часы и удивился. Стрелки показывали всего десять минут двенадцатого. Как медленно тянулось время, точно так, как тогда, во время тайфуна! Он думал, что его допрашивали по крайней мере четыре часа.

Челли вызвал свидетеля капитана Рендольфа П. Саутарда, франтоватого поджарого офицера, остриженного под бобрик, с темным обветренным лицом. Три ленточки наград украшали его нагрудный карман.

Прокурор быстрым опросом установил, что Саутард командует Восьмой эскадрой эсминцев, ранее в течение десяти лет командовал эсминцами различных типов, включая старые четырехтрубные.

Свидетель был вызван прокурором в качестве эксперта.

Саутард показал, что эсминец в условиях тайфуна одинаково хорошо идет и по ветру, и против ветра. Из-за высокого надводного борта его фактически как бы разворачивает по ветру, в таких случаях управлять судном легче, когда ветер с кормы. Свидетель подтвердил правильность решения капитана Квига сохранять курс эскадры, как самого разумного, позволяющего уйти от тайфуна. А приказ Марика повернуть на север представлялся ему сомнительным и даже рискованным, поскольку корабль попадал прямо в зону шторма.

– Капитан Саутард, вам доводилось вести корабль через центр тайфуна? – начал Гринвальд перекрестный допрос.

– Нет. Бывало, что нас захватывало краем тайфуна, но всегда удавалось уйти от него.

– Вы командовали когда-нибудь эсминцем-тральщиком, сэр?

– Нет.

– В данном случае речь идет об эсминце-тральщике, оказавшемся в центре тайфуна…

– Я понимаю, – ледяным тоном ответил Саутард. – Я командовал такими кораблями, используемыми в охранении, изучил кое-какую литературу о них. Они мало чем отличаются от эсминцев, кроме более тяжелой надводной части.

– Я задаю вам эти вопросы, капитан, потому что вы единственный эксперт по кораблевождению, и суду должна быть известна степень ваших специальных знаний.

– Я понимаю. Ну что ж, в течение десяти лет я командовал почти всеми типами эсминцев в разных условиях и ситуациях. Правда, мне не приходилось командовать эсминцем-тральщиком, попавшим в центр тайфуна. Что нет, то нет. И я не знаю никого, кроме капитана «Кайна», кому такое довелось испытать. Такой случай бывает один на тысячу.

– Вы можете со всей ответственностью утверждать, что правила командования эсминцем ни в чем не отличаются от правил командования эсминцем-тральщиком, попавшим в центр тайфуна?

– Для таких случаев писаных правил не существует. Приходится действовать по обстоятельствам. Все зависит от командира корабля и обстановки, а она непредсказуема, меняется мгновенно. Тут всякое может случиться. Ну а правила кораблевождения остаются правилами.

– Гипотетический вопрос, капитан. Предположим, вы ведете эсминец при ветре и волнах, какие редко доводилось видеть. Корабль ложится то на один борт, то на другой, вода вот-вот захлестнет его, и корабль затонет. Момент крайней опасности. Что бы вы сделали – повернули судно носом против ветра, или же кормой?

– Да, ничего не скажешь, вопрос действительно гипотетический.

– Вы отказываетесь на него отвечать?

– Я отвечу, сэр. В момент крайней опасности я повел бы корабль против ветра, если бы мне это удалось. Но только в крайнем случае.

– Почему, сэр?

– Потому что в этом случае у ваших машин и руля наиболее благоприятные условия работы, а у вас появляется возможность не потерять управление кораблем.

– Ну а если, идя против ветра, судно не уходит от тайфуна, а, наоборот, остается в его зоне?

– Давайте все по порядку. Ваш корабль под угрозой, может вот-вот затонуть, положение, как говорят, хуже не бывает, что для вас сейчас самое главное? Вы сами сказали – момент крайней опасности.

– Да, сэр. Вопросов больше нет.

Тут же вскочил Челли.

– Капитан, кто, по-вашему, наиболее компетентно может определить, грозит ли кораблю крайняя степень опасности?

– Только один человек – командир корабля.

– Почему?

– Он назначен командиром корабля, следовательно, он знает о кораблях и морском деле больше своих подчиненных. Правда, некоторые офицеры готовы считать положение корабля безнадежным уже тогда, когда волна за бортом становится чуть выше обычной. Такие случаи бывают, и не так редко.

– Не считаете ли вы, сэр, что в тех случаях, когда вся команда убеждена, что кораблю грозит опасность, капитану следует прислушаться к мнению команды?

– Нет, не считаю! Панические настроения не редкость на флоте. Задача командира корабля совладать с ними и сделать так, чтобы команда верила капитану и подчинялась только ему.

– Благодарю вас, капитан.

35. Трибунал. День второй. Дневное заседание

Доктор Форрест Ландин, плотный, розовощекий, в очках с золотой оправой, с белокурыми с проседью волосами, имел чин коммандера. Он, как главный психиатр военного госпиталя, возглавлял медицинскую комиссию, освидетельствовавшую капитана Квига. Удобно усевшись в свидетельском кресле, он с добродушной готовностью отвечал на вопросы прокурора Челли.

– Как долго длилось освидетельствование, доктор?

– Мы тщательно обследовали и наблюдали пациента в течение трех недель.

– Кто входил в состав комиссии?

– Ваш покорный слуга, затем доктор Берд и доктор Манелла.

– Все три члена комиссии практикующие психиатры?

– Доктор Берд и доктор Манелла – гражданские психиатры. Сейчас они офицеры-резервисты. Я – кадровый морской врач, специализируюсь по психиатрии пятнадцать лет.

– К каким выводам пришла комиссия?

– По заключению комиссии капитан Квиг здоров.

– Никаких признаков душевного расстройства не обнаружено?

– Никаких.

– Означает ли это, что капитан Квиг абсолютно нормальный человек?

– Видите ли, такого понятия – «абсолютно нормальный человек» в психиатрии не существует. Все относительно. Нет ни одного взрослого человека, у которого не было бы проблем, разве что у полного счастливого идиота. Коммандер Квиг – вполне адаптировавшаяся личность.

– Можно ли допустить, что за две недели до обследования капитан Квиг был психически болен?

– Это невозможно. Коммандер здоров и, без сомнения, был здоров и прежде. Психические срывы – это травмы, которые не проходят бесследно.

– Вы не нашли признаков таких травм у коммандера Квига?

– Нет, не нашли.

– 18-го декабря 1944 года коммандер Квиг, капитан тральщика «Кайн» ВМС США, был временно отстранен от командования своим помощником, который заявил, что капитан в тот момент находился в состоянии психического расстройства. Допускаете ли вы, что коммандер Квиг действительно мог находиться в состоянии психогенного коллапса и действия его помощника следует считать оправданными?

– Нет, не допускаю.

– Способен ли разумный и нормальный человек совершить неразумные, необъяснимые и даже безобразные поступки?

– В жизни такое случается каждый день.

– Представим на минуту – это чисто гипотетическое предположение, – что коммандер Квиг во время исполнения своих служебных обязанностей был груб, раздражителен, придирчив, жесток и деспотичен и часто отдавал неправильные распоряжения. Противоречит ли это заключению вашей комиссии о его психическом здоровье?

– Нет, не противоречит. Мы не собирались характеризовать его как образцового офицера. Мы всего лишь установили, что он психически здоров.

– На основании вашего знакомства с коммандером, вы допускаете, что он может быть невыдержанным и грубым?

– Да. Это вполне в его характере.

– Отмечая все это, вы тем не менее не считаете поступок старшего помощника, освободившего капитана Квига от командования, оправданным?

– С точки зрения психиатров, он совершенно неоправдан. Таково единодушное заключение комиссии.

– Дайте профессиональную характеристику вашим коллегам.

– Берд имеет специальную подготовку по практическому психоанализу. Он недавний выпускник медицинского факультета Гарварда, получил диплом с отличием. Манелла – один из самых известных специалистов по психосоматике на Западном побережье.

– Где они находятся в настоящее время?

– Берд по-прежнему работает у меня. Манелла на прошлой неделе был откомандирован на Филиппины.

– Мы приложим ваше заключение к делу как вещественное доказательство. Теперь осталось выслушать доктора Берда. Благодарю вас, доктор Ландин.

Прокурор Челли не мог отказать себе в удовольствии с вызовом посмотреть в глаза адвокату Гринвальду и сопроводил свой взгляд еле заметной недоброй усмешкой. Шаркая ногами, Гринвальд приблизился к свидетелю; он потирал нос рукой, смотрел себе под ноги и олицетворял собой неподдельное смущение и неуверенность.

– Доктор Ландин, я юрист и не имею медицинского образования. Надеюсь, вас не затруднит, если я попрошу уточнить некоторые специфические термины. Возможно, я буду спрашивать об элементарных вещах.

– Пожалуйста, разумеется.

– Вы сказали, что у капитана Квига, как у каждого взрослого человека, были свои проблемы, с которыми ему приходилось справляться. Не могли бы вы пояснить, что это за проблемы?

– Почти вся такая информация является врачебной тайной.

– Понимаю, сэр. Ну а если вы расскажете о характере подобных проблем в общих чертах, не касаясь того, что в данном случае составляет врачебную тайну?

– Я протестую! – вмешался Челли. – Коммандер Квиг не подсудимый. Подсудимым является Марик. Вопрос адвоката не по существу и является попыткой нарушить врачебную тайну.

Блэкли взглянул на Гринвальда. Тот только пожал плечами.

– Как суд решит. Показания, имеющие отношение к проблемам, способным нарушить внутреннее равновесие коммандера Квига, представляются существенными для рассматриваемого дела.

Бросив раздраженный взгляд на Челли, Блэкли объявил перерыв. Менее чем через десять минут суд собрался вновь.

– Вопрос представляется существенным. Протест отклонен. Доктор Ландин имеет право в своих ответах соблюдать врачебную тайну.

Челли побагровел и грузно опустился в кресло. Секретарь повторил суду вопрос адвоката.

– Главной проблемой, можно сказать, является комплекс неполноценности, – начал доктор Ландин. – Он возникает обычно еще в детстве. В зрелые годы комплекс может усиливаться в результате каких-либо осложняющих обстоятельств.

– Несчастливое детство в каком смысле?

– Неблагоприятная обстановка в семье, развод родителей, финансовые затруднения, неприятности в школе.

– Что вы называете осложняющими обстоятельствами в зрелые годы?

– Ну, я не склонен здесь вдаваться в подробности. Но мне кажется, коммандера угнетает его маленький рост, низкое социальное происхождение и другие факторы. Очевидно, напряженная программа занятий в Морской Академии достаточно дорого обошлась ему. – Ландин замолчал. – Вот и все, что я могу сказать.

– А его нынешняя семейная жизнь?

– Это относится к области врачебной этики, – неохотно ответил доктор.

– Вы можете не конкретизировать, лишь в общих чертах.

– Я отказываюсь отвечать на подобные вопросы. Как я уже отметил, коммандер хорошо справляется со своими проблемами.

– Вы можете объяснить, как?

– Да, могу. Осознание себя в роли морского офицера является для него существенным уравновешивающим фактором. Это залог его личной безопасности, и поэтому он так рьяно защищает свою репутацию офицера. Этим объясняется его невыдержанность и дурной характер, о чем я уже говорил раньше.

– Такие личности обычно не склонны признавать свои ошибки?

– Да, известная тенденция к этому есть. Коммандер болезненно защищает свой статус офицера. В этом нет ничего ненормального.

– У него повышенная требовательность ко всем?

– Да, у таких людей это бывает.

– Он мелочно придирчив к подчиненным?

– Он гордится своей педантичностью. Любая ошибка подчиненного кажется ему недопустимой, ибо может подорвать его авторитет командира.

– Казалось бы, люди с таким стремлением к совершенству сами должны избегать ошибок?

– Что ж, мы знаем, что реальность не поддается полному контролю личности…

– А если такой человек, совершив ошибку, не склонен в ней признаться, что он тогда делает? Прибегает ко лжи?

– Разумеется, нет. В этих случаях – как бы это сказать – такая личность мысленно пытается изменить реальность, чтобы ее собственное поведение выглядело безукоризненным. В этих случаях возможно стремление переложить вину на другого…

– Доктор, разве искажение реальности не является признаком душевного расстройства?

– Само по себе, разумеется, нет. Речь может идти только о степени искажения. Мы все склонны видеть реальность не такой, какая она есть на самом деле.

– А коммандер, не искажает ли он реальность, скажем, больше, чем вы, я или кто-то другой, не обремененный его проблемами?

– Да, это его слабое место. У каждого есть свои слабости. Тем не менее это не болезнь.

– Не склонен ли такой человек к подозрительности, к тому, чтобы подозревать других во враждебности к себе?

– В какой-то степени да. Такие люди постоянно насторожены и готовы защищать свое достоинство.

– Он может подозревать своих подчиненных и сомневаться в их лояльности и компетентности?

– В какой-то степени да. Это частично объясняется стремлением к превосходству.

– Критические замечания начальства такие личности склонны считать несправедливыми придирками?

– Я уже говорил, все объясняется стремлением быть выше всякой критики.

– Такие люди отличаются упрямством?

– В них есть известная степень ригидности. Внутренняя неуверенность в себе часто не позволяет им признавать правоту других.

Нотки нерешительности в тихом голосе Гринвальда внезапно исчезли. Слова звучали четко и ясно:

– Итак, доктор, вы показали, что в поведении коммандера характерными являются следующие симптомы: ригидность и беспричинная подозрительность, мания преследования, «уход» от реальности, болезненное стремление к превосходству, навязчивая идея собственной правоты.

Доктор удивленно посмотрел на адвоката.

– Все выражено весьма слабо, все компенсировано…

– Согласен, доктор. И все же, в психиатрии существует какой-то общий термин или название для подобного синдрома?

– Синдрома? Кто говорил о синдроме? Вы неверно употребляете термины. Никакого синдрома нет, ибо нет заболевания.

– Благодарю, доктор, за поправку. Хорошо, скажу по-другому. Являются ли эти симптомы характерными для какого-то определенного невротического расстройства, обычного в психиатрической практике?

– Я понимаю, куда вы клоните. Паранойяльная личность. Но это не болезнь.

– Какая личность, доктор?

– Паранойяльная.

– Паранойяльная, доктор?

– Да, паранойяльная.

Гринвальд вскинул глаза на Челли, а затем медленно обвел взглядом лица членов суда, сидевших за столом, и лишь тогда отошел к своему столу.

Тут же вскочил Челли.

– Я еще не закончил перекрестный допрос свидетеля, – остановил его Гринвальд. – Мне нужно взглянуть в мои записи.

Челли сел на место. Наступила тишина. Гринвальд шуршал бумагами. Слова паранойяльная личность висели в воздухе.

– Доктор, как вы различаете у такой паранойяльной личности, как капитан Квиг, болезненное и компенсированное состояние?

– Как я уже неоднократно пояснял, – в голосе Ландина появились нотки раздражения и усталости, – все зависит от степени проявления. Никто из нас не является абсолютно нормальным человеком. У вас, возможно, легкая маниакальная депрессия, у меня могут быть слабые шизоидные симптомы. Миллионы людей живут с этими компенсированными пороками. Не делают же человека инвалидом шумы в сердце, сколиозы или другие физические нарушения. Надо искать фактор болезни.

– А это абсолютная или относительная величина, доктор?

– Что вы имеете в виду?

– Может ли так быть, что паранойяльные черты не мешают человеку выполнять любую работу в качестве подчиненного лица, но не позволяют ему, например, командовать кораблем?

– Это вполне возможно.

– Следовательно, офицер-связист с паранойяльными чертами может считаться психически здоровым, но если он захочет стать капитаном корабля, его могут уже счесть больным, не так ли?

– Вы перепутали все медицинские понятия и вообще излишне вольно с ними обращаетесь, – недовольно проворчал Ландин.

– Прошу простить меня, доктор.

– В случае с капитаном Квигом комиссия, которую я возглавлял, не сочла его неспособным командовать кораблем.

– Я помню ваше заключение, доктор. Можете ли вы мне описать ту грань, за которой паранойяльная личность становится больной личностью?

– Когда человек теряет контроль над собой и неспособен адекватно оценивать реальность.

– А как ведет себя паранойяльная личность, если реальность ей кажется непереносимой?

– Реакция может быть самой различной. От апатии до буйства или нервного коллапса. Все зависит от обстоятельств.

– Можно ли при контакте с такой личностью определить фактор болезни?

– Для опытного психиатра это не составит труда.

– Вы хотите сказать, когда пациент находится в состоянии апатии или начинает буйствовать?

– Отнюдь нет. Опытный психиатр и без этого может уловить такие болезненные проявления, как ригидность, мания преследования, сверхценные идеи и тому подобное.

– Для этого нужен обязательно психиатр, доктор, или обыкновенный, в меру образованный человек, например, адвокат, прокурор, судья, могут определить паранойяльную личность?

– Вы, видимо, не очень хорошо осведомлены об этой модели личности, – саркастически заметил доктор Ландин. – Характерным признаком этой формы заболевания является умение внушать доверие, способность производить впечатление нормального на окружающих, особенно если речь идет о самоутверждении.

Гринвальд опустил глаза на пол и помолчал несколько секунд. Со стороны судейского стола послышался легкий шум, словно все судьи одновременно захотели переменить позу в своих креслах.

– Гипотетический вопрос, доктор, о командире корабля с паранойяльными чертами… Предположим, с ним случается следующее: при пожаре он приходит в замешательство, испытывает страх и обращается в бегство; он наносит ущерб государственному имуществу и отрицает это; он подделывает официальные документы; он вымогает деньги у подчиненных или несправедливо и жестоко наказывает их за малейшую провинность. Является все это основанием, чтобы такого человека сочли непригодным для командования кораблем?

После долгой паузы, во время которой все смотрели на доктора Ландина, он, наконец, ответил:

– Это одна часть вопроса. Другая – как хорошо он выполняет свои непосредственные обязанности?

– Предположим, хорошо.

– Ну что ж. В таком случае он может быть вполне годен. Просто он не слишком желателен на этом посту. Это зависит от того, как у командования обстоит дело с кадрами. Если у вас есть другие кандидаты такой же квалификации, разумеется, предпочтение следует отдать им. А если война, и командных кадров не хватает, вам, возможно, придется использовать и его. В войну приходится рисковать…

– Доктор Ландин, вы, как эксперт, рекомендовали бы командованию восстановить коммандера Квига в должности командира корабля?

– Я?.. Видите ли, это вопрос не по адресу. Для этого существует Управление личного состава флота. Он психически здоров. Я неоднократно повторял, что паранойяльные черты, даже самые слабые, несут в себе известные деформирующие факторы. Такие люди бывают неприятны для окружающих. Но в военное время со многим приходится мириться. Он не инвалид.

– Вы хотели бы, доктор, чтобы ваш сын участвовал, в боевых операциях под командой капитана Квига?

Доктор Ландин посмотрел на прокурора, словно просил у него помощи. Тот немедленно вскочил.

– Протестую! Это попытка вызвать личную эмоциональную реакцию, а не получить ответ эксперта.

– Я снимаю свой вопрос, – сказал Гринвальд. – Благодарю вас, доктор Ландин. Защита допрос свидетеля закончила.

– Суд хотел бы выяснить кое-что, – вдруг произнес Блэкли. Члены суда настороженно посмотрели на председателя.

– Доктор, возможно ли временное болезненное состояние в результате стрессовой ситуации, не принявшее однако форму, скажем, полного коллапса? Позвольте, я свою мысль изложу иначе. Предположим, человек с легкими психическими нарушениями вполне справляется с обычными стрессами, связанными с его должностью командира корабля. Но обычные стрессы, усиливаясь, могут внезапно смениться чрезвычайной ситуацией. Как это скажется на способностях данной личности хорошо выполнять свои обязанности? Не может ли возникнуть растерянность, замешательство, ошибочные распоряжения?

– Вполне возможно. Чрезвычайные ситуации могут сделать такое с каждым.

– Но такого не должно случиться с командиром корабля!