Текст книги "Бунт на «Кайне»"

Автор книги: Герман Вук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Он так грохнул дверью, что, наверное, перебудил всех жильцов на этаже. В полном замешательстве, совершенно забыв про лифт, Вилли бегом поднялся на свой этаж по освещенной красным фонарем пожарной лестнице.

В восемь утра телефонный звонок прервал беспокойный сон Мэй. Она сняла трубку и безразлично спросила:

– Да?

– Это я, – услышала она усталый и приглушенный голос Вилли. – Как насчет того, чтобы вместе позавтракать?

– Хорошо, я спущусь через пятнадцать минут.

Он уже сидел за столиком, когда она вошла, освещенная ярким солнечным лучом, косо падавшим через дверной проем. На ней был белый свитер и серая юбка, на шее ожерелье из искусственного жемчуга. Волосы мягкими волнами обрамляли ее лицо. Мэй выглядела превосходно. Он встал и отодвинул для нее стул. В этот миг в голове его, быстро сменяя одна другую, пронеслись две мысли: «Хочу ли я прожить с этим человеком всю свою жизнь?» и «Как я смогу жить с кем-то другим, а не с ней? Где я смогу вновь найти ее?»

– Привет, – сказал он. – Проголодалась?

– Не очень.

Они заказали завтрак, к которому так и не притронулись. Они наперебой восхищались видом из окна, курили и пили кофе.

– Чем бы ты хотела заняться сегодня? – спросил Вилли.

– Чем угодно, на твой выбор.

– Выспалась?

– Так себе.

– Хочу извиниться за вчерашнее, – неожиданно для себя произнес Вилли, так как вовсе не собирался просить у нее прощения.

Мэй устало улыбнулась.

– Тебе не за что извиняться, Вилли.

Вилли почувствовал внезапно головокружение, почти тошноту, как будто он стоял, пошатываясь, на самом краю палубы и, глядя на бушующие волны, испытывал желание броситься вниз головой. Во рту пересохло. Он с усилием глотнул и резко поднялся со стула.

– Мэй, как ты посмотришь на то, чтобы провести остаток своей жизни с таким чудовищем, как я? – с трудом промолвил он.

Мэй смотрела на него с забавным недоумением и легкой грустью.

– Что с тобой опять, милый?

– Не знаю. Мне кажется, может, нам стоит поговорить о женитьбе, – упрямо повторил Вилли.

Мэй положила свою руку на руку Вилли и со спокойной улыбкой сказала:

– Ты хочешь сделать из меня порядочную женщину, Вилли?

– А что нам еще остается делать? – сказал Вилли. – Если ты считаешь, что я спятил, так и скажи.

– Я не считаю, что ты спятил, – сказала Мэй. – Просто я хочу, чтобы ты не сидел с таким видом, как будто только-что проглотил горькое лекарство.

Вилли рассмеялся. В течение долгой минуты он молча смотрел на нее.

– Ну, так что ты скажешь?

Мэй отвернулась и окинула взглядом залитую солнцем столовую. Большинство столиков были не заняты. В углу у окна парочка молодоженов в ярких лыжных костюмах склонились друг к другу. Юная жена кормила мужа с ложечки кофейным тортом.

– О чем, Вилли?

– О нашей женитьбе.

– Я не слышала, чтобы ты сделал мне предложение.

– Я предлагаю тебе стать моей женой, – сказал Вилли, отчетливо произнося каждое слово.

– Я подумала об этом, – сказала Мэй. Она вынула из сумочки помаду и румяна и серьезно посмотрела на Вилли. В его взгляде было столько удивления и обиды, что она рассмеялась. – Ну что ты, дорогой, – сказала она, кладя косметику на стол, и прикасаясь к его руке. – Это ужасно мило с твоей стороны. Ты просто прелесть. Но сегодня выдалось какое-то неудачное утро. Я не думаю, что от твоих слов я должна прыгать до потолка и ловить тебя за язык только потому, что ты чувствуешь себя виноватым и решил пожалеть меня. Если нам суждено стать мужем и женой, что ж, может, когда-нибудь мы и поженимся. Не знаю. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Совершенно сбитый с толку, Вилли смотрел, как Мэй умело подкрашивает губы. Все сказанное ими словно навсегда отпечаталось в его мозгу. Перебирая в памяти весь разговор, он не мог поверить в его реальность, настолько он казался невероятным. Вилли часто представлял себе, как сделает Мэй предложение, но никогда не думал, что оно будет таким неопределенным и уклончивым, как это получилось. Ему и в голову не могло прийти, что через несколько минут после того, как произнесет роковые слова, он все еще будет оставаться свободным.

Несмотря на внешнее спокойствие и самообладание, с каким она подправляла карминовое очертание губ, Мэй была смущена и ошеломлена не меньше Вилли. Ее реакция и слова, которые она произнесла, как будто не зависели от ее воли. Она не ожидала, что Вилли сделает ей предложение, и уж совсем не ожидала, что не захочет принять его. Тем не менее слова были сказаны, и ничего не было решено.

– Неплохо бы прокатиться верхом, – сказала она, все еще смотрясь в зеркало. – На милой смирной лошадке. Как тебе моя идея?

– Блеск, – сказал Вилли. – Поскорей заканчивай свои малярные работы.

Они ехали по снегу верхом на грустных старых лошадях. Под ними были жесткие и громоздкие ковбойские седла. Каждый раз, когда кобыла делала неожиданный рывок и начинала переходить на легкую рысь, Мэй, схватившись за седельный рожок вскрикивала и заливалась счастливым смехом. Вилли был опытным наездником, и хотя в этом развлечении ему недоставало ощущения настоящего риска, он с наслаждением вдыхал чистый воздух и любовался неправдоподобным великолепием природы, но больше всего его радовало прекрасное настроение его хорошенькой подруги. К обеду они страшно проголодались и с аппетитом съели два больших антрекота. Днем они прокатились на санях, уютно устроившись под пахнущими лошадиным потом одеялами и время от времени нежно прижимаясь друг к другу, в то время как оказавшийся весьма словоохотливым пожилой кучер монотонно рассказывал им о геологических особенностях долины. Вернувшись в отель, они выпили перед ужином немного вина, и оставшийся вечер промелькнул незаметно в приятной болтовне, танцах, нежных взглядах и душевном тепле. Поздно вечером Вилли попрощался с Мэй у дверей ее комнаты. Обменявшись долгим страстным поцелуем, они пожелали друг другу спокойной ночи, и он пошел к себе, чувствуя себя влюбленным и счастливым.

Возвращались в Сан-Франциско автобусом. Поездка была долгой. Они смотрели на заснеженные, поросшие лесом вершины и ущелья Сьерры, держа друг друга за руки в молчаливом согласии. Но когда автобус спустился в долину Сан-Хоакин и плавно покатил по шоссе № 99, по обеим сторонам которого тянулись бесконечные рощи сливовых деревьев и частные огороды, неприглядные в своей зимней наготе, Вилли почувствовал, что наступило время для серьезного разговора. В конце этого длинного, покрытого щебнем шоссе его ждал не только стоявший в Сан-Франциско «Кайн», его ждал разговор с матерью.

– Дорогая, – сказал он.

Мэй с нежностью посмотрела на него.

– Ты думала о нас?

– Конечно, и очень много. – Мэй выпрямилась на сиденьи и, высвободив свою руку, закурила сигарету.

– Ну и что ты скажешь?

Пока она зажигала спичку, закуривала, и, наконец, бросила спичку в пепельницу, в голове девушки одна за другой проносились мысли. Все они свидетельствовали о неуверенности, неудовлетворенности своей жизнью и опасении, что она загнана в угол.

– Что бы ты хотел, чтобы я сказала Вилли?

– Что согласна выйти за меня замуж.

Мэй пожала плечами. Его не очень пылкое и довольно прозаическое ухаживание, а теперь предложение о браке совсем не походили на любовь и брак, какими она себе их смутно представляла. Но здравый смысл подсказывал – не лучше ли взять то, что предлагают. Ведь она хотела быть с Вилли.

– Ты меня знаешь, Вилли, со мной не просто, – сказала она со смущенной улыбкой и покраснела. – Когда, где и как ты все это себе мыслишь?

Вилли вздохнул и крепко сжал ее руку.

– Обо всем этом мы поговорим потом, – сказал он.

Мэй выпрямилась и быстро взглянула на него. В глазах ее появилась привычная настороженность.

– Знаешь, милый, давай сразу выясним одну вещь. Если ты собираешься открыть приют для падших женщин, то мне это не подходит. Я не хочу, чтобы ты женился на мне из жалости или за мой счет решил совершать поступки, достойные настоящего мужчины, и все такое прочее.

– Мэй, я люблю тебя.

– Лучше обдумай все это еще раз.

– Я не собираюсь больше об этом думать, – сказал Вилли, но в его голосе не было уверенности. Он не мог разобраться в своих чувствах, подозревая, что его предложение Мэй продиктовано его представлениями о рыцарской чести. Наивный и неопытный в житейских делах, Вилли Кейт был пленником провинциальной морали. Более того, он не был самым умным парнем на свете. После ночи в Йосемитской долине Мэй несколько упала в его глазах и тем не менее стала еще желанней. Он не знал, что ему делать, и чувствовал себя скверно, потому что рядом была такая девушка, как Мэй, и он боялся ее потерять.

– Ты собираешься поговорить с матерью?

– Да. Лучше, если она будет знать об этом, и как можно раньше.

– Хотелось бы мне услышать, как ты объяснишь ей все это.

– Я расскажу тебе о нашем разговоре сегодня же вечером, – сказал Вилли. – Во всех подробностях.

Наступила долгая пауза, после которой Вилли наконец сказал:

– Теперь такой вопрос – вероисповедание? Ты очень религиозна?

Он с большим трудом заставил себя заговорить об этом. Ему было неловко оттого, что приходится говорить глупыми и напыщенными фразами о том, что, в сущности, не имело никакого значения.

– Боюсь, Вилли, что примерной католичкой я никогда не была и не буду. Так что вопрос сам собой отпадает, – сказала Мэй.

– Ну и прекрасно.

Автобус свернул к придорожному ресторанчику и остановился. Испытывая огромное облегчение, Вилли вскочил.

– Пойдем, выпьем кофе, иначе я просто умру от голода.

На одном из передних сидений пожилая леди распаковывала корзинку с едой. Она с умилением посмотрела на хорошенькую рыжеволосую девушку в пальто из верблюжьей шерсти и юного розовощекого энсина в длинной шинели с золотыми пуговицами, белом шелковом кашне и белой офицерской фуражке.

– Посмотри, – сказала она своему спутнику, пожилому джентльмену, глаза которого были прикованы к корзинке с провизией. – Какая красивая пара.

17. Две бутылки шампанского

Марик спал неспокойно и проснулся от звука металлической дрели прямо над своей головой. Он отбросил наваленные горой одеяла, соскочил с койки и вздрогнул от прикосновения босых ног к сырой палубе. При свете электрического фонаря он оделся, натянув на себя засаленную форму.

Он нес самую неприятную из всех морских вахт, к тому же круглосуточную – был дежурным офицером на поставленном в сухой док холодном опустевшем корабле. «Кайн» сейчас был грудой железа. Тепло, свет, энергия – все покинуло его. Из котлов и главных двигателей вынули внутренности. Топливо целиком выкачали, и ровное гудение вентиляторов, это дыхание судна, смолкло. Вместо него раздавались бесконечные скрипы, треск, грохот, дребезжание и сопровождающиеся скрежетом удары. С помощью своего рода пластической операции рабочие верфи вот уже в который раз омолаживали старое израненное судно. Сырой воздух Сан-Франциско медленно просачивался в коридоры, пропитанные резким запахом плесени. В офицерских каютах и матросских кубриках царил настоящий хаос. Всюду были разбросаны книги, журналы, грязное белье.

Офицеры и команда разместились в ближайших казармах. И только дежурный офицер да вахтенный у трапа продолжали поддерживать связь между опустевшей оболочкой корабля и его прежней сущностью. Через пару часов после того, как корабль вошел в док, капитан Квиг укатил к себе домой в Аризону, передав командование Гортону. Адамс, Кармоди, Рэббит и Пейнтер сошли на берег, а команда томилась в казармах, дожидаясь пятого дня пребывания в Штатах, когда можно будет уйти в увольнение. Все пали духом и были в таком похоронном настроении, что даже Марик, который всегда был в дружеских отношениях с матросами, едва мог заставить себя пойти к ним в казармы и провести перекличку.

Он поднялся на палубу в серый утренний туман и стал осторожно пробираться между разбросанными трубами, обходя или перешагивая через шланги, детали от машин, доски, куски брезента и упаковочные ящики. На мостике он нашел дежурного боцмана Фрикадельку. В своей грязной измятой белой форме он спал на свернутом канате. Марик воспринял это совершенно спокойно. Разбудив его, он направил рулевого на пристань за кофе и пончиками.

В восемь утра с синевато-серым лицом на борту появился энсин Хардинг. Сменив старшего лейтенанта, он побрел в кают-компанию и повалился на диван прямо на груду ножей и вилок.

Марик отправился в офицерские казармы и попытался там растолкать Кифера. Однако писатель не поддавался и, промычав: «В час у „Святого Франциска“», – опять заснул. Старший лейтенант переоделся в парадную синюю форму, которая, несмотря на химчистку, все еще остро пахла нафталином, и сел на автобус, идущий в город.

В Сан-Франциско он жил еще мальчишкой, и как только «Кайн» прошел под мостом Золотые Ворота, душу его охватило острое чувство ностальгии. Но, очутившись снова на Маркет-стрит, он не знал куда себя девать. Так, пытаясь убить время в тупом бесцельном шатании, он дотянул до часу дня.

Кифер ждал его в холле ресторана «Св. Франциск». Ссутулившись в кресле, он выглядел бледным и больным. Они прошли в нарядно убранный зал и заказали дорогой обед. Писатель настоял на бутылке шампанского, чтобы отпраздновать временное освобождение от Квига. Большую часть он выпил сам. Марику шампанское показалось похожим на сладкое пиво.

– Что случилось, Стив? – спросил Кифер. – Ты жутко хандришь.

– Я знаю.

– В чем дело?

– Не могу объяснить. Том, у тебя бывают дни, когда ты чувствуешь, что-то нехорошее носится в воздухе, что в этот день с тобой обязательно случится какая-нибудь гадость?

– Конечно, бывали. Так это тебя беспокоит?

– Возможно. Мне уже с утра, как только проснулся, все почему-то показалось безрадостным и мерзким. – Он оглянулся вокруг. – Я чертовски странно чувствую себя здесь. Подумать только, Стив Марик в ресторане отеля «Святой Франциск»! В детстве мне казалось, что здесь обедают только миллионеры.

– Как тебе Фриско после стольких лет?.. Кстати, сколько лет прошло?

– Десять, кажется. Мы переехали в Педро в 1933-м. Паршиво как-то на душе. Чувствую себя здесь, словно привидение.

– Ну, тогда все дело в тебе. Вот что значит возвращаться в места своего детства. Понимаешь, как быстро течет время. Словно холодное дыхание смерти у себя на затылке.

Марик криво усмехнулся.

– Холодное дыхание смерти… Воткни это куда-нибудь в свой роман.

В окно забарабанил дождь.

– Есть идея прогуляться через мост, – сказал Марик, – если, конечно, для тебя это что-то еще значит.

– К черту! Все это романтическая чепуха. Меня иногда заносит. Мы едем в Беркли. У меня там срочное дело.

– Какое?

– Там живет один знакомый профессор, англичанин. Я ему звонил сегодня утром. Он пригласил нас на чай в литературный клуб. Но в том-то и штука, что в этом клубе девяносто процентов девушек.

– Я согласен на все.

– Но тебе придется выслушать мой доклад на тему «Роман в годы второй мировой войны». Да поможет тебе Бог.

– Ничего, как-нибудь вытерплю, – сказал Марик и закурил сигарету.

Здесь, в ресторане шикарного отеля, вдали от корабля, одетые в парадную форму, оба чувствовали себя довольно странно. Им казалось, что они никогда прежде не были знакомы. И, как это часто бывает с незнакомыми людьми, волею судеб оказавшихся вместе, они начали говорить о самых сокровенных вещах. Они рассказали друг другу о своих семьях. За эти полчаса Марик узнал о семье Кифера и его любовных делах больше, чем за целый год совместного плавания на «Кайне». Он в свою очередь рассказал писателю разные случаи из своей рыболовной практики и был приятно удивлен нетерпеливыми и серьезными вопросами, которые задавал ему Кифер.

– Чудесная у тебя жизнь, Стив.

– Да нет, я бы не сказал. Выходит, что на этом не очень-то заработаешь. Хоть весь день надрывайся, а рынку никогда не угодишь. Наловишь алозу – никто не берет. Поймаешь макрель, так ее столько кругом, этой макрели, как грязи, будь она неладна. И так все время! А эти перекупщики на берегу! Так и норовят обжулить! Нет, это работенка для туповатых иностранцев, таких как мой отец. Я тоже бессловесный, но я не иностранец. Уж как-нибудь найду, чем заняться.

– Ты имеешь в виду службу на флоте?

– Да, пусть я дурак, но мне нравится флот.

– Я не понимаю тебя, Стив. Ловля рыбы это честная и нужная работа… Здесь ни одного лишнего движения, ни капли горючего не расходуется зря. Я понимаю, работа тяжелая, но в конце концов ты получаешь улов. И после этого ты мне говоришь, что тебе нравится флот! Туфта, туфта, туфта! Ничего там нет, кроме подхалимажа, идиотской муштры, бессмысленной и ненужной. Господи! А чего стоит флот в мирное время! Проповеди каждый день, словно ходишь в воскресную школу для взрослых.

– Ты что, считаешь, что стране не нужен флот?

– Конечно.

– И кто же тогда, по-твоему, должен служить на флоте?

– Такие как Квиг, а не полезные обществу граждане.

– Это точно, пусть квиги занимаются этим делом. А потом начинается война, и над тобой ставят командовать какого-нибудь Квига, и ты кричишь караул.

– Покричишь, покричишь, глядишь, время пройдет.

– Но ведь на флоте служат не только квиги.

– Конечно, нет. Он – издержка системы. Превратился в чудовище из-за того, что его ничтожная маленькая личность не может соответствовать требованиям, предъявляемым на флоте… Отличное шампанское, между прочим, жаль, что тебе оно не нравится. Однако, Стив, настоящий флот – это сплоченная кучка людей, где все передается по наследству, от отца к сыну. Это уже традиция, что-то вроде британского правящего класса. Тебе не удастся преуспеть на флоте. Так и останешься одним из презираемых временных служак.

– Ты говоришь, что рыболовство – нужное дело. А я думаю, что служба на морских кораблях тоже дело нужное. Особенно сейчас…

– Черт побери! Да ты оказывается патриот, Стив!

– Это точно. Я знаю морское дело и лучше отдам двадцать лет жизни флоту и получу за это пенсию, чем заработаю артрит и сгорбленную спину, таская из воды рыбу. Пусть я полный осел, но я так считаю.

– В таком случае, да благословит тебя Господь. Пью за Марика, адмирала Тихоокеанского морского флота США 1973 года, – он налил Марику шампанского и заставил его выпить. – Ну, как там всякие предчувствия?

– Знаешь, когда я об этом не думаю, это проходит.

– Девочки из Беркли сейчас нам все исправят. Ну, отчаливаем.

Профессор Каррен, низенький и толстый человечек с розовым лицом и маленьким детским ртом, провел офицеров в гостиную, шумную от оживленной болтовни студенток. То тут, то там мелькали фигуры неуклюжих молодых людей с бледными, серыми лицами. Появление двух боевых офицеров, одетых в синие с золотом мундиры, сразу наэлектризовало атмосферу. С девушек слетела вся их естественная беззаботность, и вместо нее появился фальшиво невозмутимый вид. В ход пошли пуховки и губная помада.

Профессор долго и высокопарно представлял Кифера аудитории.

– Это одна из восходящих литературных звезд Америки, – обратился он к девушкам, которые слушали его с горящими глазами. Он не забыл упомянуть, что некоторые из написанных Кифером рассказов и стихов, были напечатаны в «Йельском альманахе» и в других столь же замечательных периодических изданиях. Профессор подробно остановился на пьесе «Неувядаемый цветок веры», которая в течение целого года не сходила с подмостков Театральной гильдии. – Но, – произнес он лукаво, – чтобы вы не подумали, что Томас Кифер один из тех, кто работает для узкого круга интеллектуалов, добавлю, что он также печатался в «Эсквайре» и в «Журнале для женщин», а всем известно, что это одни из лучших иллюстрированных журналов.

Девушки хихикнули и понимающе переглянулись. Для Марика, сидевшего в глубине комнаты на облезлом зеленом диване, это было новостью. Кифер никогда не говорил о том, что он пишет. Было странно сознавать, что твой товарищ по кораблю, оказывается, молодой, но многообещающий писатель. Марику стало стыдно, что в офицерской кают-компании он не раз был в числе тех, кто отпускал грубые шутки по этому поводу.

– Итак, нам предстоит удовольствие прослушать доклад на тему «Роман в годы второй мировой войны», прочитаю его не я, а молодой человек, который мог бы сам с успехом написать роман о второй мировой войне. Представляю вам его – лейтенант Томас Кифер с корабля «Кайн» военно-морского флота США.

Ответив на громкие аплодисменты обаятельной улыбкой, Кифер весьма непринужденно начал свой доклад. Девушки ловили каждое его слово, но Марик не вынес из доклада ничего, кроме печального подтверждения, что неудовлетворительные оценки по английской литературе и языку были поставлены ему вполне заслуженно. Среди кучи имен – Кафка, Пруст, Хемингуэй, Стайн, Хаксли, Крейн, Цвейг, Манн, Джойс, Вулф – ему знакомо было только одно – Хемингуэй. Он смутно помнил, что как-то начинал читать дешевенькое издание какого-то романа Хемингуэя. Привлекла его обложка, где была изображена обнаженная девушка, сидящая на постели и разговаривающая с солдатом в полной военной экипировке. Но эта вещь с самого начала показалась ему слишком хорошо написанной, чтобы быть романом о сексе, и он так и не дочитал ее до конца.

Кифер говорил в течение получаса, и Марик почувствовал себя сбитым с толку и поверженным. После доклада девушки окружили Тома плотным кольцом, а Марик, прислонясь к стене, поддерживал вялую и косноязычную беседу с несколькими наименее привлекательными девицами, чей интерес к нему ограничивался лишь той информацией, которую он мог дать им о Кифере. Марик подумал, что сбываются его дурные предчувствия: ему здорово утерли нос, ткнув в собственное невежество и глупость. Он боялся, что уже не сможет так непринужденно, как прежде, разговаривать с Кифером.

Немного погодя Кифер подхватил двух самых хорошеньких студенток, и они отправились ужинать при свечах во французский ресторанчик с видом на залив.

В восемь утра Марик позвонил на судно – обычная утренняя проверка. К столу он вернулся, кусая губы и вытаращив глаза.

– Они требуют, чтобы мы вернулись на корабль, Том.

– Что? Когда?

– Прямо сейчас.

– Что случилось?

– Я говорил с Пузаном. Он не сказал, в чем дело. Гортон требует, чтобы мы немедленно возвращались.

Девушки разочарованно заахали. Расстроенные, они уехали в своем красном открытом «бьюике», а офицерам пришлось взять такси. Кифер проклинал судьбу и делал мрачные предположения о причине вызова на корабль. Марик молчал, вытирая влажные ладони о рукава кителя.

У трапа в желтом свете прожектора стояли Гортон и Хардинг. На палубе, согнувшись над голубыми огнями сварочных аппаратов, работали сварщики.

– В чем дело? – крикнул Кифер, поднимаясь вслед за Мариком по трапу.

– Где вы шляетесь, мистер Марик? – с хитрой ухмылкой произнес Гортон. – Старпом должен докладывать дежурному офицеру о своем местонахождении. Я вас искал во всех барах города.

Старший лейтенант недовольно поморщился:

– О чем это вы?

– Слышали, что я сказал? Вас повысили, Стив. Сегодня днем я и Адамс получили приказ. Теперь вы новый помощник капитана «Кайна». – Гортон горячо пожал руку изумленному Марику.

– Я? – пробормотал тот. – Я?

– Это происходит сейчас по всей эскадре, Стив. Например, на «Саймоне» – щенок, который только в октябре стал лейтенантом, уже получил старпома. А их новый капитан – лейтенант из резервистов. Все трещит по швам. Ладно, нам еще всю ночь работать.

– А насчет меня было распоряжение? – нетерпеливо прервал Кифер.

– Нет, и никогда не будет, Том. Так-то. Кармоди тоже сняли. Ты и Стив отведете корабль на стоянку. А помощником капитана ты станешь через год.

Кифер снял свою белую фуражку и швырнул ее на палубу. Она подпрыгнула, покатилась и исчезла. Гортон перегнулся через бортик.

– Господи, угодила прямо в лужу, – сказал он. – Похоже, новому старшему дежурному офицеру понадобится новая фуражка.

– Будь проклят этот «Кайн»! – сказал Кифер. – И чтоб всем нам было пусто!

Марик угрюмо смотрел на корабль, будто впервые в жизни ступил на его палубу. «Вот оно», – подумал он, но не смог бы точно сказать, что именно он имел в виду.

Миссис Кейт отметила про себя, что ее Вилли уже не тот мальчик, который три дня тому назад уехал в Йосемит. Они обедали в отеле «Марк Хопкинс» в ее номере, выходящем окнами на залив. Вид из окна был чудесный, обед отменный, шампанское – редкой французской марки, но Вилли был безразличен к виду за окном, безразлично ковырял вилкой в тарелке и совершенно забыл о вине, которое оставалось в ведерке с таявшим льдом. Матери пришлось напомнить ему о том, что неплохо бы наполнить бокалы.

Миссис Кейт поняла, что служба на корабле изменила Вилли. Он осунулся. Все детское в нем, что она так любила, исчезло, и в облике сына стали заметнее ее черты – высокие скулы и квадратный подбородок. Его глаза и рот больше свидетельствовали об усталости и известной раздраженности, а отнюдь не о прежнем добром нраве. Волосы на висках заметно поредели. Все это миссис Кейт заметила еще в первые минуты на причале. Но сейчас в нем произошла более глубокая перемена – он был сдержан и мрачно рассеян. И она вдруг поняла причину такого состояния сына.

– Мэй Уинн – очаровательная девушка, – сказала она, наливая Вилли чай и наконец прерывая долгое молчание.

– Конечно.

– Что у тебя с ней?

– Я, видимо, женюсь на ней, мама.

– Да-а??? Так неожиданно?

– Я знаю ее давно, мама.

– Как давно? – улыбнулась миссис Кейт. – Должна сказать, Вилли, что ты умеешь хорошо хранить свои тайны.

Не вдаваясь в подробности, он коротко рассказал матери о своем романе и объяснил, что не говорил с ней только потому, что еще до последнего времени сам не принимал всего этого всерьез.

– Ну а сейчас?

– Сейчас другое дело, мама.

– Ты вначале недооценил ее, Вилли. Она необыкновенно привлекательна. Из какой она семьи? Ты знаешь ее родителей?

Вилли ответил утвердительно и добавил еще что-то банальное о равенстве всех американцев и необходимости судить о людях по их заслугам, а не происхождению. В заключение, замолвив за Мэй словечко, он проговорился, что она поступила в колледж только для того, чтобы быть достойной его. Миссис Кейт восприняла эти откровения спокойно и дала сыну выговориться. Она закурила, встала из-за стола, подошла к окну и стала смотреть на залив. Вилли вдруг показалось, что такое же ощущение он испытывал в детстве, когда показывал маме свой дневник с плохими отметками.

– Ты сделал ей предложение?

– Да.

– В Йосемите, конечно?

– Да.

– Я так и думала.

– Но она еще не дала окончательного согласия, – сказал Вилли так, как будто это что-то прибавляло к достоинствам Мэй. – Она сказала, что подумает и потом ответит.

Миссис Кейт едва смогла удержать улыбку сострадания.

– Я думаю, она согласится, Вилли, – сказала она.

– Надеюсь.

– Вилли, скажи, какие у тебя отношения с этой девушкой?

– Что за дурацкий вопрос, мама!

– Я думаю, что этим ты уже ответил, Вилли.

– Не выдумывай, мама. Она не потаскуха, и я с ней не спал.

– Конечно, она не потаскуха…

– Она хорошая девушка, мама.

– Вилли, ты, кажется, уже закончил свой обед? Подойди сюда, садись на диван, я хочу тебе кое-что рассказать.

Она придвинулась поближе к сыну и взяла его за руку. Вилли это не понравилось. В этом было что-то слишком интимное, материнское, и это заставляло его чувствовать себя ребенком, нуждающимся в опеке. Но у него не хватило духу отнять руку.

– Прежде чем твой отец женился на мне, – начала миссис Кейт, – когда он был еще студентом-медиком, а затем интерном – он три года жил с медсестрой. Я не думаю, что ты об этом знаешь.

Вилли хорошо помнил, как отец коротко и вскользь обмолвился об этой женщине во время их единственного разговора о Мэй, но ничего не сказал матери.

– Вообще-то я никогда не была с ней знакома, но я видела ее фотографию и многое о ней узнала. Ее звали Кэтрин Квинлэн, красивая высокая брюнетка с прелестными большими, немного коровьими, прости меня за такое слово, но чудесными глазами и великолепной фигурой. Я знала о ней еще до нашей свадьбы. Твой отец мне все рассказал. Это чуть не расстроило нашу помолвку. Я ужасно ревновала. – Она вздохнула, вспоминая свою жизнь. – Так вот, я взяла с него слово, что все останется в прошлом. Он сдержал свое слово. Но одно время, Вилли, он тоже хотел жениться на этой девушке. Это так естественно. Но отец убедил его не делать этого, заставил его взглянуть фактам в лицо. Твоему отцу, Вилли, всегда нравилось вращаться в лучших кругах, жить легко и беззаботно. Он часто и много говорил о спартанском образе жизни ученого, но все это была лишь мечта, которой он себя развлекал. Если бы твой отец женился на медсестре, он вел бы спартанскую жизнь и горько сожалел об этом. Вот почему он повременил с женитьбой, а потом встретил меня… Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Она продолжала:

– У каждого мужчины есть чувство долга перед честной девушкой, с которой у него был роман. Более того, он постепенно привязывается к ней. Это неизбежно. Но дело в том, что любая девушка, если она хоть немного умна, прекрасно это знает. И если она действительно хочет привлечь мужчину и чувствует, что у нее хорошие шансы, она обязательно рискнет. И сделает последний ход.

Щеки у Вилли запылали, он начал что-то возражать. Но мать прервала его:

– Вилли, дорогой, это жизнь, естественная и неизбежная. Все было уже миллионы раз. В такое положение может попасть любой человек. Но запомни, в основе брака должны быть не угрызения совести или влечение к женской красоте, а равное происхождение и одинаковое понимание жизненных ценностей. Если ты женишься из чувства вины, ну что ж, это чувство со временем проходит и что тогда остается? Ну скажи мне честно, тебе кажется, что ты любишь эту девушку, или же чувствуешь себя перед ней обязанным?

– И то, и другое.

– Это значит, что ты чувствуешь себя обязанным ей. Конечно же, ты пытаешься убедить себя, что любишь ее, чтобы хоть как-то примириться с необходимостью женитьбы. Вилли, неужели ты хочешь иметь детей от певички из ночного кабаре? Хочешь, чтобы итальянские торговцы фруктами из Бронкса – я не сомневаюсь, что они вполне порядочные люди, – на правах тестя и тещи приходили в твой дом, когда им захочется навестить своих внуков и внучек? Ты можешь представить себе все это?

– Откуда я знаю, что встречу девушку лучше? По крайней мере я хочу быть с этой. Она единственная, кто мне нравится.

– Вилли, тебе двадцать три года. Твой отец женился в тридцать. За шесть лет ты встретишь еще тысячу девушек.

– Ты все повторяешь, что я хочу жениться на ней, потому что испытываю вину. Откуда ты знаешь, что я чувствую? Я люблю ее. Она красива, у нее хороший характер, она не глупа, и я уверен, что она будет мне хорошей женой. А если она родом из простой семьи, что из того? Мне кажется, я буду жалеть потом всю жизнь, если упущу ее…