Текст книги "Бунт на «Кайне»"

Автор книги: Герман Вук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 42 страниц)

– Здравствуй, Мэй.

Она даже пошатнулась, схватила Фезера за руку и остановилась с открытым ртом.

– Боже мой, Вилли. Ты хочешь, чтобы я умерла на месте? Ты давно здесь?

– Только что вошел. Не хотел мешать тебе…

– Я… Уолтер – это Вилли Кейт… капитан Кейт… или лейтенант Кейт – не знаю, как тебя величать. Ты все еще капитан этого тральщика?

– Я сегодня утром вывел корабль из состава флота…

– Рад познакомиться с вами, Вилли. – Фезер протянул ему руку. – Мари рассказывала мне о вас…

Они пожали друг другу руки. Фезер был недурен собой; его изображение на афише было неудачным. Лицо у него было приятное, оживленное. У глаз лежали морщинки и тени, а в густых каштановых волосах поблескивала седина. Его рукопожатие было твердым, голос сильным, мягким и приятным.

– Привет, Марти, – холодно бросила Мэй.

– Присоединяйтесь к нам, вы оба, – обратился к ним музыкант. – Мы хотели бы только перекусить что-нибудь…

– Мне надо поговорить с тобой, Мэй, – проговорил Вилли.

– Чудесно, пошли все в гриль-бар, – воскликнул Фезер.

– Мне надо поговорить с тобой, Мэй, – повторил Вилли упрямо.

Мэй робко взглянула на Фезера. Выражение лица у нее было такое, будто она попала в ловушку.

– Ради Бога, Мари, – сказал музыкант небрежно. – Учти, что у нас времени в обрез…

Она погладила его по руке.

– Я недолго, Уолтер. Ты иди.

Фезер поднял одну бровь и кивнул, улыбнувшись, Вилли.

– Приготовились к параду, лейтенант?

– Я не участвую в параде.

– Жаль. Ну так приходите сюда сегодня вечером. Приведите с собой кого-нибудь. Я вас приглашаю.

– Благодарю вас.

– Пошли, Марти, – сказал дирижер. – Выпьем по чашечке кофе.

Мэй и Вилли остались одни в большом танцевальном зале, расписанном ацтекским орнаментом. Ряды пустых столиков с приставленными к ним стульями делали его еще более нелепым.

– Зачем тебе понадобилось красить волосы? – спросил Вилли. Его голос звучал резко в пустом зале.

– Тебе разве не нравится?

Они стояли друг против друга на расстоянии не более полуметра, словно боксеры на ринге.

– Нет. Мне кажется это вульгарным.

– Спасибо, милый. Все репортеры ночных клубов в городе похвалили меня за то, что я совершенствуюсь.

– Репортеры ночных клубов этим зарабатывают себе на жизнь.

– У тебя чудное настроение по случаю возвращения домой.

– Ты голодна?

– Не имеет значения. Ты сказал, что тебе нужно поговорить со мной. Здесь так же удобно, как и в любом другом месте, если тебе нужно уединение.

Они подошли к ближайшему столику и сели. Вилли распахнул плащ и стащил с шеи шарф. Мэй глубже закуталась в свое пальто. Ему показалось, что она дрожит.

– Ты стал совсем другим, – проговорила она.

– Почему ты не ответила на мое письмо?

– Что тебе сообщил Марти?

– Это не важно.

– Ты всегда терпеть его не мог. И никогда не считал его своим другом. Бог знает, почему ты ему нравишься…

– Ты не считаешь, что я имею право получить ответ на свой вопрос? А не слышать только: «Спасибо, нет. У меня есть саксофонист и я теперь блондинка».

– Я не обязана выслушивать всякие гадости. Вспомни, друг мой, что ты столкнул меня в грязь. А кто-то взял и поднял меня из нее, какое тебе до этого дело?

– Мэй, все, что я сказал в своем письме, я могу повторить сейчас. – Он хотел добавить «я люблю тебя», но не смог. Кругом было слишком много улыбающихся ацтекских масок.

Выражение ее лица смягчилось.

– Это было чудесное письмо, Вилли. Я плакала, читая его. Оно до сих пор хранится у меня. Но ты опоздал на четыре месяца.

– Почему? Ты разве обручена или замужем? Что случилось?

Мэй отвернула от него лицо.

По лицу Вилли пробежала судорога. Он спросил ее напрямик:

– Ты его любовница?

– Такого слова-то больше не существует. Любовницы исчезли со времен Диккенса, дорогой мой.

– Ответь мне, Мэй!

Она повернулась к нему. Лицо ее так побелело, что ее грим показался ему слишком ярким.

– А ты как думаешь? Что делают взрослые люди, когда они вместе день и ночь, как мы с Уолтером, играют в камешки? Все о нас всё знают. А ты лезешь со своими дурацкими, старомодными вопросами! – Слезы выступили у нее на глазах.

Вилли едва мог вымолвить что-то. Ком стоял у него в горле.

– Я… не надо, не надо, Мэй.

– Ну, я думаю, этим все сказано, так ведь?

– Не обязательно… Я только… – Он оперся подбородком на кулак. – Дай мне десять секунд, чтобы прийти в себя…

– Это все, что тебе надо знать? – сказала она с горечью. – У тебя ведь такие широкие взгляды.

Вилли посмотрел на нее и кивнул.

– Ну все, проглотил. Пойдешь за меня замуж?

– Теперь ты благородничаешь. Благодарю – это твоя длинная масть. Утром ты одумаешься и живо ретируешься.

– Мэй, послушай, я люблю тебя и всегда буду любить. Как бы ты меня ни называла, я это заслужил. Все, что случилось, – моя вина. У нас могла быть настоящая любовь, настоящая весна и все то, о чем пишут в книжках. Я все испортил. Но мы созданы друг для друга, я уверен в этом. Если ты любишь меня, выходи за меня замуж.

Мэй не отняла руки. Ему показалось, что он ощутил ее легкое пожатие. Ее крашеные волосы мучили его, и он старался не замечать их.

– Почему ты так изменился, Вилли? Ты стал другим.

– Я чуть не погиб, и тогда я понял, что ты – единственное, что я боюсь потерять. – Ему самому понравилось, как он это сказал, но про себя подумал, так ли уж она ему нужна. И все же нахлынувших чувств было уже не остановить. Мысль о том, что он должен добиться Мэй, укоренилась в его сознании.

– Вилли, что ты хочешь от меня? – устало спросила она. – Чтобы я жила с тобой в колледже на солдатские гроши, жарила отбивные, стирала пеленки и беседовала с тобой о книгах? А ведь я зарабатываю двести пятьдесят в неделю.

Он потянулся к ней и поцеловал ее. Ее губы улыбались, когда он их целовал. Он вскочил на ноги, притянул ее к себе и стал осыпать ее лицо поцелуями. И на этот раз она ответила, как когда-то. Она откинула назад голову, а он продолжал обнимать ее, и произнесла низким голосом:

– Удивительно! Все так же, как прежде.

– Тогда – решено…

– Отнюдь нет. Садись, морячок! – Она толкнула его на стул, села сама и прикрыла глаза рукой. – Однако ж! Чепуха какая-то начинается, прямо скажем. Просто диву даешься…

– Ты любишь этого Фезера?

– Если называть любовью то, что было у нас с тобой, то такие вещи не повторяются. И слава Богу.

– Он стар для тебя.

– А ты молод. Во многих отношениях – это еще хуже.

– Ты не можешь целовать одинаково двух мужчин так, как целовала меня сейчас. Ты не любишь его.

– Секс занимает ничтожную часть дня.

– Зато из-за него стоит прожить всю остальную часть.

– У тебя всегда на все готов ответ. Скажи честно, Вилли, зачем тебе надо было снова являться невесть откуда? Все растоптано, разбито, и все кончено. Было прекрасно, но ты все испортил.

– Разве все дело в сексе? Мы с тобой одинаково думаем. Разговариваем, как прежде. Даже эти горькие слова, которые мы говорим друг другу, они живые и стоят того, чтобы их услышать, они волнуют, потому что мы их говорим друг другу…

– Я привыкла к деньгам.

– Я дам тебе эти деньги.

– Деньги твоей матери?

– Нет, я займусь бизнесом, если ты этого хочешь. Я могу начать любое дело, какое подвернется…

– Я думала, ты хочешь преподавать.

– Хочу. И я считаю, что ты глупости говоришь насчет денег. Ты дурочку валяешь.

Лицо Мэй выражало отчаянье и смятение.

– Ты знаешь, что я пережила? Я думала, что наша любовь умерла и не воскреснет. И была этому рада…

– Она не умерла. Она все еще жива в нас…

Мэй внимательно посмотрела на него.

– Хорошо, раз ты такой благородный, я, пожалуй, скажу тебе кое-что. Мне безразлично, поверишь ли ты в это или нет, и не хочу, чтобы это что-либо меняло. Просто чтобы ты знал, что в этой сделке есть двое благородных. Я не спала с Уолтером. А потому тебе не надо спасать бедную, заблудшую душу. – Она саркастически усмехнулась, видя его ошеломленное лицо. – Ну, видишь, трудно поверить. Я говорила тебе, мне это безразлично…

– Господи, Мэй, конечно я верю тебе…

– Не думай, что он не пытался, Бог этому свидетель, и не продолжает настаивать, как он это умеет. Но есть одна загвоздка. Он действительно хочет жениться на мне. И он не какой-нибудь студентик, которому дай только потискать. Но он, кажется, еще не разведен. А у меня предрассудки католички. Не могу ложиться в постель к женатому человеку. Кто бы этому поверил? Вот и нет смысла тебе…

– Мэй, можем мы увидеться сегодня после концерта?

– Нет, Уолтер устраивает небольшой прием.

– Тогда завтра утром?

– Господи, утром!

– Днем!

– Ты все думаешь, что ты еще на флоте. Что делают цивилизованные люди днем?

– Занимаются любовью.

Она вдруг от всей души засмеялась.

– Глупый. Я сказала – цивилизованные люди, а не французы. – Она посмотрела на него с озорством, как прежде, когда они бывали вместе. – Знаешь, ты все такой же прежний Вилли, несмотря ни на что. А поначалу был так грозен…

– Это все твои волосы, Мэй. Они вывели меня из себя. У тебя же были самые красивые в мире волосы…

– Я знаю, что они тебе нравились. Это была идея Уолтера. Здесь он безжалостен. Изучил статистику и все такое. Все любят, чтобы певички были блондинками, и все тут. – Она поднесла руки к волосам. – Неужели это так ужасно? Я похожа на шлюху, что ли?

– Милая, любимая моя, если хочешь, оставайся навсегда блондинкой. Я даже не знаю, на кого ты похожа. Я просто люблю тебя.

– Вилли, как ты чуть не погиб? Что произошло?

Он рассказал историю с камикадзе, следя за выражением ее глаз. Оно было ему знакомо.

– И… и потом ты написал это письмо?

– В ту же ночь.

– И ты наутро не передумал?

– Как видишь, Мэй. Я даже пытался звонить тебе из Пёрл-Харбора…

– Странно, что ты зовешь меня Мэй. Я уже привыкла к Мари.

– Видишь, я получил это за мой выдающийся героизм. – Он вытащил Бронзовую Звезду из кармана и открыл коробочку. Глаза Мэй сверкнули от восхищения.

– Возьми ее себе.

– Мне? Ты с ума сошел!

– Я хочу, чтобы она была у тебя. Это единственное, что мне удастся получить за все, что было…

– Нет, Вилли, нет…

– Пожалуйста…

– Не сейчас. Спрячь ее. Не знаю, может быть, в другой раз… Спасибо, но спрячь ее в карман.

Он положил медаль в карман, и они посмотрели друг на друга.

Немного погодя она сказала:

– Ты не знаешь, о чем я сейчас думаю.

– Я надеюсь на лучшее.

– Мы могли бы поцеловаться еще раз. Уж если ты такой герой.

Она встала, распахнула полы его плаща и, прильнув к нему, прижалась губами к его губам. Уткнув лицо в его плечо, она стала тихо говорить:

– Я прежде всего думала о том, как хорошо было бы иметь от тебя детей… Ничего подобного я не чувствую к Уолтеру – то совсем другое… Вилли, для этого надо иметь железные нервы и… и потом, ты никогда не сможешь забыть Уолтера… да и я не забуду… честно говоря, ты был жесток со мной. Я уже совсем было пришла в себя, пока час назад не явился ты…

– Ты была счастлива?

– Счастлива? Счастье бывает, когда руки-ноги целы, насколько я знаю. – Она заплакала.

– Клянусь, ты не права, Мэй.

Внезапно она отстранилась от него и вытащила зеркальце из кармана пальто.

– Боже, если Уолтер увидит меня в таком виде, что тогда начнется…

Она усердно заработала, наводя красоту.

– Вилли, ты – дьявол какой-то, ты приносишь мне одни беспокойства. Ты мое наваждение. Облачка пудры слетали с пуховки. – Представляю себе, как бы ты хотел, чтобы твои дети были католиками! Дочитав до этого места в твоем письме, я заплакала – такой абсурд… О каких детях может быть речь?.. Посмотри мне в глаза. Выжженная пустыня…

Несколько музыкантов прошли за занавес на сцену. Мэй оглянулась на них через плечо. Улыбка погасла, и ее лицо приняло деловое выражение. Она спрятала пудреницу. Вилли спросил скороговоркой:

– Я увижу тебя завтра?

– Ну конечно, почему бы нет? Закажем ленч на двоих. Но в половине четвертого я должна быть в студии грамзаписи.

– А завтра вечером?

– Вилли, не дави на меня. И перестань строить всякие планы. Этот разговор ни к чему хорошему не привел… У меня голова пошла кругом, но это ничего еще не значит… Послушай, сделай одолжение, сотри помаду… – Она еще раз с беспокойством оглянулась на музыкантов.

Он сделал шаг в ее сторону и сказал тихо:

– Я люблю тебя. Мы будем счастливы. Не богаты, а счастливы. У нас не будет двухсот пятидесяти в неделю, но мы будем счастливы. Счастливы в любви.

– Счастливы, говоришь? Ну, до завтра.

– Я люблю твои глаза, твое лицо, твой голос, твои губы. Я не хочу расставаться с тобой. Пусть это будет завтрак, не ленч, завтрак в семь утра. Я перееду в твой отель, чтобы быть с тобой рядом…

– Нет-нет, никаких завтраков. Не надо сюда переезжать. Не сходи с ума. Война окончилась, времени хватит, и утром, и вечером. Вилли, перестань так смотреть и уходи, Бога ради, мне же еще надо работать… – Она резко повернулась, вся дрожа, и пошла на сцену, зябко кутаясь в пальто.

Дверь открылась, и вошел Уолтер Фезер.

– Ну как дела, лейтенант? Если вы хотите увидеть парад, то они уже идут по Пятой авеню. Уже слышно, как бьют барабаны.

На мгновение их взгляды встретились, и на лице музыканта мелькнуло выражение, напомнившее ему вдруг Тома Кифера – то ли присущая ему снисходительная ирония, а может быть, скрытая под внешней развязностью слабость. Это его ободрило. С Кифером он мог вполне потягаться.

– Благодарю вас, Фезер. Пожалуй, пойду взгляну. – Он посмотрел на сцену. Мэй наблюдала за ними, держа в руках ноты. Он махнул ей на прощанье, и она слегка кивнула в ответ. Вилли вышел на улицу.

Звуки духового оркестра эхом повторялись в переулках. Он поспешил на Пятую авеню, протиснулся сквозь толпу к краю тротуара и стал смотреть на проходящие мимо синие ряды военных моряков. Музыка заставила Вилли расправить плечи и ощутить на них плотный капитанский плащ. Он не сожалел о том, что стоит в стороне. Его голова была занята предстоящей ему борьбой. Он добьется, чтобы Мэй стала его женой. Он еще не знал, что ждет их обоих, и даже не был уверен в том, что они будут счастливы, да это и не занимало его. Он только знал, что Мэй станет его женой.

Над колоннами победителей в воздухе плыли обрывки бумаги. Они то и дело опускались вниз и касались лица последнего капитана «Кайна».