Текст книги "Опыт автобиографии"
Автор книги: Герберт Уэллс
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 70 страниц)
Сейчас, думается, самое время поместить различные документы, большей частью письма, которые я написал между 1890 и 1900 годами, чтобы показать характер моих взаимоотношений с родными, а также с одним-двумя близкими людьми, сыгравшими в это время заметную роль в моей жизни. Я выбрал эти письма из целой груды скопившихся у меня материалов. Самой трудной моей задачей было произвести этот отбор, призванный показать, как развивается человек, каких много. Мне кажется, что люди не очень любят читать чужие письма и вряд ли прочитают их от корки до корки. И все же эти письма, предназначенные тому или иному адресату, а никак не печати, помогают понять происходившие во мне тонкие процессы, связанные с умственным взрослением. Некоторые странички воспроизведены факсимильно, чтобы передать еще неустоявшийся почерк и детскую манеру иллюстрировать письма смешными рисунками, остальные переписаны и набраны петитом. Поскольку письма эти часто повторяют уже сказанное, необязательно все это читать. Они предназначены для того, чтобы растолковать и расширить уже известное. Мне хотелось бы поместить их в рукописном виде. Пожелтевшие истлевшие страницы несут в себе нечто неповторимо реальное и достоверное. В них содержится мало нового, но они освещают былое и самим своим существованием служат ему подтверждением.
Эти письма содержат много домашних шуточек, помогающих воссоздать атмосферу семейства, которое, само того не желая, вынуждено было разбрестись в разные стороны. Невольно и безотчетно каждый из нас двигался к новым знакомствам и впечатлениям, которые домашние уже не могли с ним разделить. Письма эти мне кажутся сейчас чрезмерно патетичными и проникнутыми желанием преувеличить успехи, даже самые мизерные, но за эгоизмом и тщеславием чувствуется желание сохранить близость друг к другу, чувствуется юмор. Однако внутренних побуждений к нему становилось все меньше и меньше, и в последних письмах юмор почти совсем исчезает. Смешные рисунки тоже становятся редкостью, а под конец их почти не найдешь, и они появляются лишь по случаю Рождества или дней рождения, воскрешающих семейные чувства. Под конец ощущение родства совсем замирает и остается лишь воспоминание об уходящих родственных связях.
Думаю, каждая биография, полная и последовательная, обнаруживает, что память о доме, где прошло детство, потом ослабевает, сменяясь одним впечатлением за другим. Лет до тридцати у меня была очень сильная привязанность ко всем членам семьи. Лишь на середине жизненного пути я освободился от этого чувства. Мне думается, это нормально. Путь каждого человека – это паломничество от общности к одиночеству. Я сомневаюсь в том, что последующие человеческие связи и формы зависимости от тех или иных личностей или сообществ, которыми мы возмещаем первоначальную укорененность в семье и уверенность, идущую от нее, имеют то же влияние на нас, что и врожденные связи. Мы не уходим от них, это случается само собой. Мы завязываем дружбу, оказываемся в определенном социальном кругу, в какой-то компании, клубе, движении, обществе, партии, имущественном слое, но все это на время. В конечном итоге, если жизнь наша оказывается достаточно долгой, мы остаемся один на один с самими собой, приходим к самим себе и предстаем перед лицом вселенной и подступающей смерти.
Сильнейшее влияние во второй половине моей жизни оказала на меня моя жена, которая служила для меня своеобразной шкалой морали. На протяжении многих лет мне чудилось, что я не совершил в самом деле того или иного поступка, пока ей о нем не рассказал. И даже сегодня, хотя она уже семь лет как умерла, я вдруг начинаю думать: «Это позабавило бы Джейн». И начинаю в своем воображении писать ей письмо или придумывать для нее «ка-атинку» и только потом вспоминаю, что ее нет.
Многие из приведенных ниже писем не датированы. Я их снабдил (в квадратных скобках курсивом) приблизительными датами. Некоторые из них я проверил по календарю Эфгрейва, который в этих делах большой помощник.
* * *
Колледж наставников
Блумсбери-сквер, Запад-Центр,
5 июля 1890 г.Дорогой старина Фред!
Одна только строчка, чтобы ты вспомнил своего брата из Лондона, для которого память о тебе дороже всех полевых цветов, нужных мне для работы[7]7
Мне нужны были эти цветы для занятий ботаникой в школе Милна.
[Закрыть]. Маргаритки, одуванчики, фиалки, и все в этом роде, самый ничтожный цветок, который сейчас радует глаз, сложены у меня в большую корзину.Надеюсь, ты живешь счастливо и жив-здоров. Я весь в трудах, но аппетит у меня хороший, а это для меня постоянный источник счастья.
«Наши шутки малы, но чувства огромны», Теннисон.
Остаюсь всегда уважающий тебя
Берти.
Что случилось? Почему люди в трамвае шарахаются от него? Зачем в такую жару теснятся друг к другу? Они что, увидели сатану? Или висельника? Или уайтчепелского убийцу? Нет, ничего подобного. Перед нами просто юный лаборант-биолог, который только что на занятии препарировал форму жизни, известную под названием «налим» (Scylla canicula). И от него пованивает.
46, Фицрой-роуд, Северо-Запад.
Понедельник, 15 июня 1890 г. [1891(?)г.]Дорогой Джи-Ви!
Я послал тебе твои очки – их сделали уже давно, но я не мог отослать их по причине болезни, да я и позабыл про них.
Около трех недель я болел инфлюэнцей, и у меня в результате было осложнение в верхушке правого легкого. Мне пришлось отказаться от работы у Бриггса, и теперь я, немного окрепнув, ищу работу, которая позволила бы мне оставаться дома.
Я написал матери четыре или пять дней тому назад, но все еще не получил ответа.
Входить в подробности моей болезни не имеет смысла. Ничего хорошего. Жить теперь чуть легче, чем если б у меня не было степени. Я печатаюсь в следующем номере «Фортнайтли», и, если они пришлют мне экземпляры, один из них будет твой. Редактор пригласил меня зайти к нему по поводу следующей статьи, которую они берут, было бы неплохо, если б из этого что-нибудь вышло[8]8
О том, как состоялась эта встреча, я написал чуть выше.
[Закрыть].Твой верный сын
Берти.
Мне пришлось заплатить за пропущенные уроки. Свадьба отложена – навсегда?
Среда, вечер
[21 сентября 1892 г.]Дорогая матушка!
Наверху ты видишь донельзя знакомую фигуру. Справляющую свой двадцать шестой день рождения. На заднем плане изображены новые книжные полки, сделанные твоим старшим сыном, который прибыл сюда в среду и все это время над ними трудился. Он прочел все, что попадалось ему под руку, и проглатывал по шесть книг сразу. Изабелла все время работает и ей удается (конец письма потерян)
[Январь (?) 1893 г.]Дорогой Фред!
Конечно же мама приедет сюда и будет жить с нами. Ей будет, однако, не хватать Найвудса. Если я буду ее содержать, посылай мне три фунта в неделю или двенадцать в месяц для покрытия расходов. Я намерен передать все дела Фрэнку и отдавать ему все деньги. Если ты последуешь моему совету, я за всем присмотрю самолично. Напиши мне. Я очень занят, извини за краткость.
Басс
Оставайся там, где ты есть, мой мальчик, но и не тревожься еще и об этом деле.
Напиши маме, пусть она немедленно сюда приезжает, все упакует, и уверь ее, что с Джи-Ви все будет в порядке.
[22 мая (?) 1893 г.]Дорогая мисс Роббинс!
Когда мы шутили в среду вечером относительно того, на какие ухищрения готов пойти застенчивый человек, дабы избежать грозящей ему перспективы общения, мы и не предполагали, что на такие же ухищрения порою способна и судьба – этот Великий Шутник, занявшийся моим делом. Что до меня, то мне совсем не понравилось, когда в четверг я проснулся в предрассветный час и обнаружил, что я – объект его шуточек и он меня здорово стукнул – так здорово, что я чуть не покинул в одночасье эту забавную вселенную. Впрочем, с помощью льда и таблеток опиума, одного успокаивающего средства за другим, моя жена и доктор остановили кровь, я перехитрил этого хитреца и с тех пор лежу на спине, капризный, но выздоравливающий. Должен сказать, что при грудных болезнях не испытываешь никакой боли, остаешься веселым, и в голове прочищается, словно ты выпил крепкого чая. Моя бедняжка жена взяла на себя всю боль, все труды и переживания, она устала и боится за меня. Ну, а я что, мне все сочувствуют и в меня верят.
Было бы очень мило с Вашей стороны, если б Вы заглянули к нам утром, моя жена очень бы хотела с Вами повидаться. На той неделе, если только я опять не развалюсь, я надеюсь спуститься вниз, и гость, который бы со мной поговорил и в свою очередь меня выслушал, был бы очень кстати. Поблагодарите мисс Робертс за сочувственное письмо, которое она, вопреки всем правилам этикета и своим опасениям, следуя вашему дурному примеру, написала моей жене.
Думаю, преподавание для меня навсегда в прошлом, и, хочется мне этого или нет, я буду теперь жить литературным трудом.
С наилучшими пожеланиями, преданный Вам
Г.-Дж. Уэллс.
[26 мая 1893 г.]
ВторникОфициальный бюллетень
Мистер Уэллс впервые со среды поел мяса и вчера, семнадцатого, повернулся на бок и с чужой помощью сел на постели; он весел. Кровохарканье не возобновляется, не лихорадит. Сон хороший. Сегодня чувствует себя лучше. Съел яйцо, вареную баранину. Пульс ровный, ни температуры, ни воспаления, ни кровохарканья, ни сгустков крови нет уже сорок восемь часов. Много крепче, способен поворачиваться и садиться без посторонней помощи. Немного капризничает. Настаивает на том, чтобы писать письма чернилами всем, кого только знает, – непослушен, исписывает по две страницы, вместо того чтобы звонить в маленький колокольчик, когда желает привлечь к себе внимание, переворачивает стол, требует книг для чтения и, если они не соответствуют его вкусу, швыряет их в сиделку, играет с Фредди в шашки и старается выиграть. Есть надежда, что он встанет в субботу. Не строит никаких определенных планов. Возможно, проведет месяц в Вентноре, а затем, если удастся, – отъезд из Лондона.
Особенно советуем в соболезнующих письмах не писать, что все может быть и к лучшему.
28, Холден-роуд
Уондсуорт, Юго-Запад.
26 мая 1893 г.Дорогая мисс Роббинс!
Ваш недостойный преподаватель биологии до сих пор, бедняга, прикован к постели, и глядит в потолок, который уже изучил к этому времени досконально, но он явно выздоравливает, а уж в субботу наверняка, надеемся, будет днем переведен в переднюю гостиную. Но с виду он больной, исхудалый, небритый и как бы несколько придушенный общим вниманием. А вообще-то смотрите на него сколько заблагорассудится, только не смейтесь.
Пока я болел, меня очень утешали невинные сочувственные письма, но все перекрыла короткая записочка мисс Томас, подписанная Джоном Бриггсом, заместителем директора колледжа. После этого я поверил истории о любовном послании, небрежно подписанном Холройдом, Баркером и Смитом.
Передайте мои добрые пожелания мисс Робертс и мисс Тейлор, в особенности мисс Робертс. Скажите ей, что девушке не пристало шутить с бронхитом, какие бы еще за ней ни водились грехи.
И верьте мне, преданному Вам
Г.-Дж. Уэллсу.
P. S. Боюсь, что ему не удастся увидеться с Вами до воскресенья, но я Вам до этого еще напишу.
Искренне Ваша
И. У.
6, Нью-Коттедж,
Медс-роуд,
Истборн.
ВторникДорогая мисс Роббинс!
Ваш покорный слуга пробыл в этом веселом месте уже восемь нескончаемых дней. Его ежедневно выводят на здешний чрезвычайно каменистый пляж и раскладывают на солнце на три, четыре или пять часов, как получится, и там он самой полной грудью, какую ему только дал Господь, вдыхает морской воздух, смешанный с запахом тех крабов, что уже выбрались на тот ручей, с которого еще никто не вернулся. Ну, а вечерами я правлю экзаменационные работы и делаю замечания заочникам, по ночам же без особого удовольствия размышляю о смерти, о будущей жизни и неопределенности этого уравнения. К тому же у меня огорчения, связанные с мисс Робертс. Когда я был совсем плох, она послала мне возмутительную книгу одного богослова – само это слово мне противно, – где говорится о том, что Хаксли не принял в расчет его (богослова) возражения, согласно которым геология (а это чистая ложь) подтверждает Книгу Бытия, а Евангелие от Марка было написано за тридцать восемь лет до Рождества Христова (а это уже что-то совсем идиотское), и подобные же глупости. Эта дурацкая книга подбила меня написать два письма мисс Робертс, где я посылал проклятия ее богам и утверждал, что Господь Бог, как мне хорошо известно, – джентльмен и никогда бы не связался с богословом, который городит такую чушь. Жаль, что я был тогда так невежлив, но подобная форма религии вызвала мой протест и возмущение. Впрочем, боюсь, мисс Робертс никогда меня не простит.
Провидение позаботилось о том, чтобы умножить неприятности моей жены, и послало тяжкую болезнь ее матери. Из нас двоих она сейчас в худшем положении, хотя я пребываю в неопределенности чахоточного больного. Более серьезный человек, чем я, был бы очень обеспокоен своей неспособностью играть роль мужчины в таких трудных обстоятельствах. Все легло на плечи моей жены, а я не могу избавить ее от страхов, самый больший из которых – пока еще мое состояние.
Искренне надеюсь, что Вы упорно готовитесь к экзаменам. Я могу только пожелать Вам пройти по первому классу и помнить при этом о бедном страдальце, которого Вы в ином случае очень огорчите. Я надеюсь на следующей неделе посетить Ред-Лайон-сквер, лишний раз увидеть Вас и обо всем с Вами поговорить.
Искренне Ваш
Г. -Дж. Уэллс.
Что до литературных трудов, к которым Вы меня толкаете, тут я не преуспел. В «Глобе» увидела свет одна моя унылая статья, пересыпанная шуточками, назойливыми, как громыханье погремушки. Короткий рассказ для «Блэк энд уайт» показался мне каким-то женственным и вместе с тем желчным, он мог быть написан мужеподобной старой девой. Что думают о нем в «Блэк энд уайт», не знаю. У меня самого голова плохо варит. В ней столько всего вертится! Когда приду и подробно с Вами поговорю, все прояснится.
[Конец июня или июль 1893 г.]Дорогой Фредди!
Мне нечего сказать тебе кроме того, что ты должен держаться, усердно работать и знать, сколько у тебя любящих друзей, которые беспокоятся о тебе, хотят слышать о тебе – лишь бы ты писал. У нас все в порядке. Мы еще не нашли подходящий дом, но и не слишком его искали. Я все время очень занят. Я уже почти написал свою часть книги «Физиография» на степень с отличием. Книгой занимаюсь совместно с Грегори и начал ее за день до того, как ты отплыл в Кейптаун, а еще на меня свалилось множество мелкой педагогической работы, и на следующей неделе (как раз, когда ты прибудешь в Кейптаун) я буду царствовать в экзаменационной комнате, битком набитой кандидатами на степень.
Изюме шлет тебе любовь, мамочка как раз сейчас тебе пишет.
Твой любящий брат
Чмокин.
Когда я говорю о комнате, набитой экзаменующимися, речь идет либо о Лондонском университете, либо о Колледже наставников, где я зарабатывал примерно гинею в качестве человека, присматривающего за тем, чтобы все шло чин-чином. Моя мать собиралась навестить меня в Лондоне после отъезда брата. Четыре фигурки на приложенной картинке – это я, моя мать, моя тетя Мэри и моя кузина Изабелла.
[Вероятно, начало августа 1893 г.]
4, Камнор-Плейс, Саттон.Дорогая мисс Роббинс!
Я не последний, кто спешит поздравить Вас, но все же рад сообщить, что я первый узнал о Вашем причислении к первому классу по успеваемости. Наша Аделина сдала экзамен по биологии, а вместе с нею ее сорванцы, к числу которых, во всяком случае, принадлежат Уэллс и Джонс. Мисс Сондерс прошла по второму классу, а мисс Найт – Вы, конечно, помните романтичную девушку с выразительными темными глазами, – к моему сожалению, провалилась.
Все радуются сверх всякой меры Вашему успеху, но следует иметь в виду, что это только начало и никак не превосходит моих ожиданий. Я был бы глубоко разочарован, если б дело обернулось иным образом. Вам не стоит еще два-три года покушаться на степень, хотя в должное время Вам предстоит выбрать себе специальность. Вы обязаны получить степень с отличием, чем Вы только вернете долг своим работающим в разных областях учителям.
Выбор предмета, по которому стоит добиваться отличия, – дело очень серьезное, и об этом стоит сразу же подумать. Для того, чтобы, подобно мне, приобрести широкий кругозор, надо избрать что-нибудь из биологии. По чести говоря, я считаю математику менее интересной, нежели биология. С другой стороны, Вы достаточно уже продвинулись в математике и можете рассчитывать здесь на большие успехи, в то время как Ваша биология – это всего лишь скороспелый плод годичных занятий. Впрочем, мы все это обсудим по Вашем возвращении. Это может сильно помешать Вам в Южном Кенсингтоне. Я рад, что визит Ваш продлится еще неделю. Патни в последние три дня был совершенной парилкой. Надеюсь, однако, что Вы появитесь раньше, чем мы отсюда уедем, поскольку мне бы очень хотелось обсудить ваше будущее подробнее, чем это возможно в письме.
Жена шлет вам самые искренние поздравления в связи с Вашим успехом. А как прошел Пейнтер? Мне, кстати, заказали статью в «Пэлл-Мэлл газетт» и подписали договор на статьи в ежедневные номера, а это явно лучше, чем все, на что мог рассчитывать бедняк вроде меня.
Ваш
Г. -Дж. Уэллс.
4, Камнор-Плейс,
Саттон.
[Ноябрь, (?) 1893 г.]Мой дорогой Фредди!
Мне кажется, если я напишу тебе сейчас, письмо придет как раз к Рождеству, и, по-моему, тебе будет приятно получить поздравление именно к этому дню, даже если я поспешил со своим посланием. Но здесь мы начинаем думать о Рождестве, сегодня крепкий мороз, дороги заледенели, а в прошлое воскресенье был первый снегопад. Книжные прилавки завалены яркими рождественскими журналами, и в Лондоне витрины пестрят поздравительными открытками и подарками. Две мои книги (учебники биологии) были опубликованы, и я со времени твоего отъезда написал уйму статей для самых разных изданий. Мои рассказы, кажется, не пользуются большим успехом, но я нашел хороший рынок для статей, которые сущая болтовня, и пишу их все в большем количестве. Я получил позавчера чек на четырнадцать фунтов тринадцать шиллингов за статью для одного номера «Пэлл-Мэлл газетт». Неплохо? Но, может быть, мне в этом месяце просто повезло. Во всяком случае, я не трогаю сейчас, слава Богу, свои скромные сбережения, сижу дома, поправляю здоровье. А как твои дела? Надеюсь, потихоньку, и ты прочно укореняешься в Южной Африке. А ты играешь в шахматы или шашки? Если играешь, то, надеюсь, делаешь успехи, потому что со мной ты играл в последний раз просто ужасно.
Изабелла, мамочка и кот в полном порядке, и нам неплохо живется в нашем новом доме. От нас до луга всего двадцать минут, и мы ходим в Доркинг через Банстед и Эпсом. Нас навещает много народа из Саттона, так что мы чувствуем себя больше дома, чем в Патни, где, совсем как в Лондоне, не обращают внимания на соседей.
Я не виделся ни с отцом, ни с матерью, с тех пор как ты уехал, но надеюсь на днях к ним выбраться. По-моему, у них все в порядке. Фрэнка я тоже не видел уже несколько месяцев.
Боюсь, мне больше нечего тебе рассказать. Не слишком много событий, но кто-то написал, что самые счастливые наши дни – это когда с нами ничего не случается. Мы живем счастливо изо дня в день, и, надеюсь, так будет и дальше.
Верь мне, мой дорогой Фредди.
Твой любящий брат
Чмок-Чмокин.
Изабелла и тетя шлют тебе привет.
4, Камнор-Плейс,
Саттон.
15 декабря 1893 г.Дорогая матушка!
Я надеялся провести в Рогейте денек-другой перед Рождеством, рассчитаться с долгом отцу и пожелать Вам всем счастья, но, к сожалению, это не получится, и я посылаю только небольшой чек (выписанный на отца), чтобы заплатить за все, что он для меня сделал, и в какой-то мере скрасить тебе наступающий праздник. Фрэнк, наверно, рассказал тебе, что мне все-таки удается сводить концы с концами при помощи статей. Две мне вернули, но я написал две новые. Видел ли Джи-Ви отзыв в «Тудэй» о моей статье насчет человека миллионного года?
Мы с Изабеллой днем собираемся к миссис Роббинс в Патни до понедельника – ты ведь помнишь мисс Роббинс, которая приходила к нам на чай как-то в воскресенье – и вечером мы с ними идем в концерт. Моя простуда и так далее прошли, иначе я не смог бы так себя вести.
Мы ждем приезда Фрэнка сразу после Рождества.
Все тебя любят.
Верь мне, моя любимая.
Твой преданный сын Берти.
Писать книги – не сахар. Вторая часть моего учебника биологии была самым жестоким образом раскритикована в номере «Нейчур» от последней недели.
7, Морнингтон-Плейс,
Северо-Запад.
8 февраля 1894 г.Дорогая мама!
Обо мне не беспокойся. Наши неприятности были неизбежны, но мне не хочется входить в подробности. Мы с Изабеллой расстались, она – в Хемстеде, а я здесь. В разводе я виноват почти целиком. Я здесь окружен очень приятными людьми и очень занят. Вчера ходил на фабрику по производству микроскопов и написал статью для «Пэлл-Мэлл газетт», гранки которой послал Джи-Ви. Говорил ли я тебе, что сделался одним из обозревателей? Я в хорошем состоянии, по утрам не кашляю, и никаких других неприятностей. Надеюсь, Фрэнк скоро меня навестит. Сообщи мне, когда он ко мне собирается, а то меня целый день нет дома. Передай привет Джи-Ви. Я скоро займусь зоологией. Попроси его послать открытку Эллерингтону и сообщить, что работа на звание бакалавра наук по зоологии не придет к нему еще четыре недели и ему не удастся сделать дело в срок.
Твой любящий сын Берти.
Хорошо бы отец отправил мне по экземпляру программ по биологии и по зоологии, последний урок и контрольную работу по каждому из этих курсов. Спасибо.
Таскулум-вилла,
Семь Дубов, Кент.
10 августа 1894 г.Дорогой отец!
Я хотел приехать к тебе на этой неделе, но опять не удалось, и я решил поправить дело с помощью письма. Я думал, что Фрэнк, который был у меня несколько недель тому назад, все тебе объяснит. Все очень просто. Прошлым январем я сбежал в Лондон с одной молодой девушкой, своей студенткой. Особенно распространяться об этом не стоит, что было, то было, и остается только уладить дела. Изабелла съехала из Саттона и перебралась в Хемстед, где и живет сейчас (на мои средства); она прошла уже примерно половину процедуры развода со мной. Я думаю, нас разведут в начале следующего года, и тогда я женюсь на мисс Роббинс.
Хозяин дома в Саттоне получил уже плату до июня. Пока я жил там с мисс Роббинс (она считается моей женой), но сейчас к нам присоединится и миссис Роббинс. У нее собственный дом в Патни, который она сдала на двадцать один год по девяносто фунтов за год. Мы намерены купить дом, поскольку квартира у нас не очень удобная, и там осесть. Моя жена собирается получить степень бакалавра наук (ей остался еще один экзамен) и заняться со мной литературной работой.
А теперь насчет моей работы. «Пэлл-Мэлл газетт» пока что кормит меня. Я пишу от шести до десяти колонок в месяц и получаю по две гинеи за колонку. Все это время я еще работал у Бриггса и получал примерно шестьдесят фунтов в год, но это отнимает очень много времени, и я собираюсь оставить это дело. С «Джорнал ов эдьюкейшн» я тоже расстаюсь: он отнимает по дню в месяц, а приносит всего лишь фунтов двенадцать в год. Я пишу для «Эдьюкейшнл таймс» от двух до пяти колонок в месяц по полгинеи за колонку, а когда выдается свободное время, делаю еще статьи для «Блэк энд уайт» и «Нэшнл обзервер». Есть еще рассказы, которые сейчас трудно пристроить, но я надеюсь, что мое имя появится в серии, выходящей в «П. М. баджет». За рассказы платят немногим больше, чем за статьи, но в конечном счете подобные публикации приносят больший доход, поскольку могут быть включены в книгу. Кроме того, я пишу еще одну большую вещь впрок и связался с агентом, который опубликует некоторые мои статьи для «Пэлл-Мэлл газетт» в виде книги.
Думаю, что я верно обрисовал, как у меня обстоят дела. Некоторые трудности возникают в связи с процедурой развода, но когда этот счет будет оплачен, я не вижу, почему бы нам не полегчало. Мне придется платить Изабелле фунтов сто в год, а то и больше, но в целом мой доход превышает триста пятьдесят фунтов и еще возрастет. Миссис Роббинс хочет помочь нам с меблировкой, получив деньги по закладной. Это прибавит еще фунтов тридцать к ее девяноста фунтам ренты. Во всяком случае, я не окажусь в стесненных обстоятельствах и не сомневаюсь, что сумею выполнить свой долг по отношению к тебе и маме.
Здоровье меня совсем не тревожит, разве что простудился немного и в этом году перетрудился.
Передай от меня привет матери и верь в то, что я остаюсь твой навеки
Берти.
Конечно, ты дашь прочитать все моей матери. Мама должна помнить мисс Роббинс – она как-то приходила в воскресенье днем на чай.
Со сдачей дома у миссис Роббинс ничего не вышло. Ее жилец не уплатил решу и улизнул вечером со всей мебелью. Дом пришлось продать, а деньги положить в банк.
12, Морнингтон-роуд, Северо-Запад.
5 декабря 1894 г.Дорогая мамочка!
Жду Рождества и посылаю тебе маленький подарок (жаль, что такой скромный). У меня все хорошо и на том же уровне. Я не так много работаю для «Пэлл-Мэлл газетт», но поставляю материал для «Сатердей», где платят много больше, и возлагаю надежды на «Нью ревью».
В этот день недели я читаю лекции в Колледже наставников. С моими книгами ничего пока не выяснилось, но, я думаю, в марте появятся две или даже три.
Я хочу знать все о тебе. А от Фреда были какие-нибудь вести?
Любящий тебя
Берти.
Крошка Берти рад писать все, что в голову взбредет, и шлет горячий привет милому часовщику, папочке и мамочке.
12, Морнингтон-роуд, Северо-Запад.
5 февраля 1895 г.Дорогие папа и мама!
Большое спасибо за письма, которые я получил в последние несколько дней. Очень любезно со стороны папы, что он попросил себе только сорок фунтов, но все равно я вышлю ему шестьдесят, хоть сейчас с деньгами у меня не так хорошо. Возьмите десять фунтов из пятнадцати на жизнь и в порядке эксперимента отложите пять на следующий квартал. Чеки, которые я шлю, можно класть в сберегательную кассу – они сейчас берут чеки, – а потом берите оттуда сколько нужно и сколько вам вздумается. Как только у меня появится еще немного денег, я надеюсь сделать для вас больше. Я мечтаю переселить вас в лучший дом, купив его или взяв в аренду, но когда это будет – бог весть, во всяком случае, не в этом году. Как бы я ни преуспевал, ничего бы не было, если б не вы. В детстве вы, невзирая на обстоятельства, всегда снабжали меня карандашами и бумагой, книгами из библиотеки и всем подобным, и, если бы не моя мать с ее воображением и отец с его многообразными уменьями, откуда бы у меня взялись эти качества?
Ваш любящий сын
Берти.
12, Морнингтон-роуд, Северо-Запад.
Воскресенье, 13 октября [1895 г.]Дорогая мамочка!
Хочу сообщить тебе одной строчкой, что я уже три недели как вернулся к своей старой хозяйке (после того как женился). А неделю назад к нам пришла удача. Моя последняя книга принесла мне большой успех – все о ней слышали, – и самые разные люди хотят со мной познакомиться. Я почти никому не сказал, что мы поднялись в общественном мнении и меня уже приглашают к себе и сегодня, и завтра, и каждый вечер целую неделю, кроме понедельника и пятницы. Получил письма от четырех издательств с предложением предоставить им мою следующую книгу, но, думается, я останусь верен своей прежней фирме. Приятно обнаружить, что ты что-то значишь после многих лет разочарований и напрасных попыток.
Какой адрес у Фреда в Иоганнесбурге? Сообщи поскорей. Перед самым вашим письмом я послал ему экземпляр «Чудесного посещения» на адрес господ Гарлик. Я бы желал все о нем знать. Несомненно, эта страна быстро поднимается. Я знаком с одним тамошним банковским чиновником, который мог бы помочь Фреду. Он был моим коллегой в школе Милна. Он шотландец, умрет богатым, человек с головой, дружески ко мне расположен и при желании мог бы дать Фреду уйму полезных советов. Зовут его Джонстон. Я возьму его адрес у Милна.
Привет отцу и Фрэнку.
Твой любящий сын
Берти.
Линтон, Мейбери-роуд,
Уокинг, Суррей.
Пятница, 24 января 1896 г.Мой дорогой братишка с поля брани!
Как ты? День или два в начале года, когда Джеймсон поражал весь мир{151}, очень о тебе беспокоился и конечно же послал бы телеграмму, чтобы узнать, все ли у тебя в порядке, но телеграфные линии были перекрыты, дабы передавать более важные сообщения. Я думаю, мы скоро получим подробный и живой рассказ от тебя обо всем этом. Здесь царит веселье, ходят слухи о военных делах, в мюзик-холлах распевают оскорбительные для германского императора песни, только и разговору, что о морских экипажах, и никого от Края земли до Джона о’Гроутс не волнует работа борющегося за свое существование автора. Само собой, книга, которую я собирался опубликовать, не выйдет до марта. Ты видишь, как далеко отзываются ваши уитлендерские страсти.
Со мной все в порядке. Я заработал фунтов пятьсот-шестьсот за прошлый год и надеюсь в новом заработать больше, и уж никак не меньше. Я женился, со всеми моими трудностями покончено, и совсем недавно снял очень милый домик в Лиссе с семью приличными комнатами, садом и всем, что может понадобиться моим старикам. Они переезжают на той неделе. Фрэнк намерен расширить свое часовое дело, и в целом все идет как по-писаному. Я побывал у них под Рождество, все трое хорошо выглядят и веселы. Дела Фрэнка, по-видимому, пошли в гору. Новый дом – один из дюжины или около того приличных небольших коттеджей и находится близко от церкви.
Я сейчас катаюсь на велосипеде и не так давно съездил в одно местечко под названием Одихем, которое могло пробудить старые воспоминания.
Уже написав эти строки, я получил твое письмо. Хорошо, что у тебя все в порядке. Как ты пишешь, вторжение было предпринято в интересах капиталистов, хотя Джеймсон как таковой достаточно приятный человек. Но все-таки не пристало Трансваалю якшаться с немцами. Ты читаешь газеты? В «Ревью ов ревьюс» обычно упоминается обо мне.
Сходи, навести Джонстона, если сможешь. Ты увидишь, он превосходный человек. А в один прекрасный день я у тебя появлюсь. Надеюсь, у тебя все в порядке – и с голландским языком, и с твоими делами. Есть ли надежда открыть собственное дело? Если ты освоишь голландский и привыкнешь к тамошним обычаям, у тебя появится больше возможностей, чем в нашей перенаселенной стране. Но не вздумай пускаться в спекуляции с золотыми приисками или еще чем-нибудь в этом роде. И береги деньги. А если ты войдешь в какое-то дело, доверяй старине Джонстону. Он человек первосортный, разумный, абсолютно честный. Как ты думаешь, правильно ли было уехать из Англии? В конечном счете, не так плохо, верно?
Жаль, что время летит так быстро: до конца недели я еще должен написать рассказ для одного нового ежемесячника, так что не могу больше писать тебе.
С самыми добрыми пожеланиями твой любящий брат
Чмок-Чмокин.
Бросли
[Июль 1896 г.]Иллюстрированное письмо
Вы здесь видите не голландца, а престарелого джентльмена с хорошими манерами, который не так давно проживал в Хетерли, Вустер-парк, Суррей. Он неплохо играет в шахматы, шашки и вист – крокет он освоил очень быстро – и одинаково откликается на имена Хозяин, Папочка или Старик. По возвращении в Лисс он прихватил с собой весь табак и ящик с брослийскими глиняными трубками. Неподалеку от него можно будет вскоре увидеть невысокую даму приятной наружности (что и следует из приложенной иллюстрации). Она, возможно, будет здесь на дне рождения своего среднего любимого сына, которого она называла когда Фредди, когда Феззи, когда Физзумс, а то и Мастер Фредди. Незачем говорить, что за его здоровье будут пить в должный день, как в Лиссе, так и в Хетерли, с самыми теплыми чувствами. Третья особа (иллюстрация) – что без лишних слов понятно – твой давно исчезнувший брат Чмок. Ты можешь заметить, что с годами и с увеличившимся благосостоянием он приобрел размеры, которые ему удается держать в определенных границах лишь благодаря усиленной езде на велосипеде. Он рад сообщить, что дела у него идут хорошо, книги продаются чуть ли не сами собой, несмотря на Тезоименитство. А если говорить о Тезоименитстве, то он, можно сказать, его и не заметил, разве что ездил посмотреть на броненосцы – сотни их стояли у Спитхеда и Солента. Он объезжал их два раза на катере в сопровождении того парня, которого ты видишь на рисунке. А когда он плыл по морю, король Сиама вышел из Портсмутской гавани на своей яхте и каждый благословенный броненосец приветствовал его салютом (иллюстрация). Вообще-то это поздравительная открытка по случаю Тезоименитства. Я разок-другой слышал от матери, что дела твои идут очень хорошо, и рад сейчас получить от тебя собственноручное письмо. Пусть и дальше тебе сопутствует счастье, ибо ты его в высшей степени заслужил. Пусть и дальше повторяется этот счастливый день, и радости тебе, старина!
От
Чмока.
Хетерли, Вустер-парк.
Канун Нового года, 1896 г.Мой дорогой братец Фредди!
Получил от тебя забавную открытку, за которую пришлось приплатить шиллинг и пенс, но я с большой радостью заплатил бы и больше за одно только удовольствие держать ее в руках. А поскольку сейчас канун Нового года, а я все время думаю о прошедшем годе и обо всем, что он нам принес, я не могу найти ничего лучшего, чем написать тебе это письмо еще до того, как наступил Новый год. Если начинать с самого себя, я в этом году все еще на гребне успеха и, мне представляется, иду ко все большей славе, поскольку мое имя распространяется по всему свету и люди, которых я в глаза не видал, из Чикаго, из Кейптауна и даже из такого далекого места, как Янг-Дзе-Кианг, что в Китае, пишут мне и говорят, какое удовольствие они черпают в моих книгах. До сих пор это принесло больше славы, чем денег, но я надеюсь, что в будущем году моя слава окажется оправлена золотом. В этом году я заработал от восьмисот до тысячи фунтов, в будущем году денег окажется больше, потом еще больше, и тогда я надеюсь осуществить планы, которые вынашиваю. Как ты знаешь, старики хорошо устроены в Лиссе, дела Фрэнка сдвинулись с мертвой точки. Когда я в последний раз был в Лиссе, то заметил в прихожей два ящика с часами и еще две коробки с разными деталями. А на следующий год (но пока он знать об этом не должен, чтобы не сглазить) я надеюсь помочь ему твердо встать на ноги. Думаю, удастся устроить его в Лиссе в хорошую лавку, а стариков поместить в лучший дом, чем сейчас. Но ты знаешь старую поговорку: «Поспешай не торопясь». Я хочу, чтоб все поскорее наладилось и утвердилось. А когда Фрэнк сделается опять почтенным горожанином, мы дождемся тебя – загорелого, крепкого и с набитым кошельком. И мы присмотрим в Уокинхеме, Питерсфилде или каком-нибудь другом подходящем месте подобающее пристанище для тебя, чтоб ты все начал сызнова и с наилучшими надеждами. Договорились? Наша маленькая старушка цветет и хлопочет, так что и лет через двадцать, а то и раньше она, не сомневаюсь, будет рада увидеть всех нас троих людьми процветающими, живущими в собственных домах и невероятно довольными жизнью. Старик тоже еще не запылился, и если не придираться, то можно считать, что его хватит еще лет на сто. Вот почему в этот приближающийся Новый год я необычайно весел и полон надежд не только на себя, но и на все наше благословенное семейство.
Доброго тебе счастья, братец Фредди.
Твой навсегда
Г.-Д. Чмок-Чмокин.
Не знаю, доходит ли до тебя «Пирсонс мэгэзин», в апреле там начнет печататься мой роман, на который я возлагаю большие надежды, и так до декабря. Только не перепутай – «Пирсонс мэгэзин», а не «Пирсонс уикли».
Будь добр, передай привет Джонстону, он хороший парень – ты ведь заметил? Когда он уезжает? Если он приедет, мне хотелось бы, чтобы он у меня остановился и мы с ним поболтали о старых временах.
Посмотри «Сатердей ревью», если он тебе попадется. Ты увидишь среди еженедельных обозрений Г.-Дж. У. Это я – всякий раз.
Не забудь написать нашему парню и расскажи ему все про себя.
Бич-коттедж,
Гренвил-роуд.
18 декабря 1898 г.Дорогой отец!
Всю прошлую неделю я собирался написать тебе и рассказать, чем я занимаюсь. Ничего не знаю о параграфе в «Букмене», о котором ты говоришь, можно мне взглянуть на него? Скорее всего, Никол что-то узнал от Барри, который нас навещал. Но параграфы в «Академии» были написаны Хиндом, редактором, после того как он сюда приезжал и мы говорили о нашей работе. Статьи о 2100 годе скоро появятся в «Графике» с цветными иллюстрациями. Я был сильно занят правкой книги, которая в апреле или мае будет опубликована братьями Харперами, и кончится мое годичное или около того молчание. Это будет вроде «Машины времени», но во всех отношениях больше и лучше. Надеюсь, люди за это время меня не забудут. Старые книги по-прежнему продаются – от четырех до шести экземпляров в неделю, принося мне пятифунтовые банкноты. Книгой, о которой говорила «Академия», занимается Линкер; это сентиментальная история в относительно новой манере. Я думаю, это он предложил ее в «Харперс мэгэзин». Называется она «Любовь и мистер Льюишем». И еще заключил договор на серию рассказов для «Стрэнд мэгэзин», но работа эта меня не привлекает. Это как разговаривать с дураками: слово лишнее скажешь – не поймут. Чуть что новое – они сразу же начинают уверять, что читатели этого не поймут. Написал два рассказа – совершенный бред, а они приняли с восторгом. Еще написал рассказ, превосходный, им же он совсем не понравился. Что ж – пойдет в другое место. Сейчас мне пишется с трудом, хотя речь идет – между нами говоря – о комическом романе в старой диккенсовской манере, со множеством забавных людей, совершающих заурядные поступки («Киппс»). Мне здесь лучше, чем где бы то ни было во времена Южного Кенсингтона, и каждый день удается хорошо поработать. Мне в один день приходит в голову столько свежих идей, сколько приходило за неделю в Вустер-парке.
Эми просила меня тебе передать, что в Скулбредс выставлена одна аппетитная индейка – как раз для тебя. Мы все вас любим. Может быть, следующей весной мы к вам и выберемся. Я не видел тебя целую вечность. Наилучшие пожелания на Рождество.
Навсегда твой
Берти.
Наш толстый кот сбежал. Тактично сообщи об этом Фрэнку.
Не слишком холодно, надеюсь?
Печень тебя не тревожит?
(На рисунке – индейка по дороге в Найвудс.)
Арнольд-хаус,
Сандгейт, Кент.
7 июня 1900 г.Дорогая мамочка!
Так как близится срок, посылаю ежеквартальные пятнадцать фунтов и надеюсь на следующей неделе тебя повидать. Было очень приятно получить письмо от Фреда, – правда ведь? – а к этому времени, уверен, он прочитает все письма, которые ты ему послала с самого начала войны. Сколько их у него накопилось!
Мне не понравилось, что ты «отложила» пять фунтов. Я не хочу, чтоб ты экономила и копила деньги, которые я тебе присылаю. Их не так уж много, и ты должна тратить их целиком и устраивать жизнь как можно приятнее.
Посылаю тебе также первый отзыв на «Любовь и мистер Льюишем». С момента его появления они успели уже продать тысячу шестьсот экземпляров в Англии и две тысячи пятьсот в колониях, и, думаю, с точки зрения доходности, это лучшая книга из по сию пору написанных.
Передай привет отцу и Фрэнку. И поверь, что я остаюсь твоим любящим сыном
Берти.
* * *
Сохранились десятки подобных писем, но и приведенных достаточно, дабы показать стиль и манеру и что я из себя представлял в те годы. Просматривая их, я, кажется, в первый раз обратил внимание на то, как постепенно выхолащивались наши отношения – неизбежное следствие разницы во взглядах, опыте и круге общения. Мне захотелось сопоставить эти письма с другими образчиками, тогда мною написанными, и я, пролистывая страницы «Сатердей ревью» (1894–1897) в поисках своих публикаций, обнаружил одну любопытную вещицу. В ней тоже проглядывает нечто сходное. Вещица эта из «Сатердей ревью» не была перепечатана, и, по-моему, ее уместно будет здесь привести в качестве дополнения. В ней то же чувство усталости и неуверенности и та же тоска по семейному теплу. Боязнь остаться одному в целом не имела под собой почвы. Я мало-помалу научился ладить с людьми – это не то, что Арнольд Беннет называет «умением жить», но что-то очень близкое. Мне не приходится сетовать на отсутствие друзей или любовных связей, и до сегодняшнего дня я не жалуюсь на одиночество. И хотя я никак не наездник, никогда не занимался никаким аристократическим видом спорта и не принадлежал к такого рода клубам, жизнь не обделила меня тем, что составляет ее прелесть, да и приходило это ко мне всегда своевременно.
