Текст книги "Заповедь"

Автор книги: Георгий Черчесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

Мурат тоскливо посмотрел на него, закрыл лицо руками:

– Ждать нельзя!

– Ничего, с голоду не помрут, – заявил Кетоев. – Пусть потерпят.

– Я должен, понимаешь, должен ехать к ним! – совсем не по-мужски Мурат схватил за руку Тотырбека. Тот понял, что горец зря не станет так горячиться.

– Им грозит опасность?! – спросил Тотырбек.

Мурат молча покачал головой из стороны в сторону, подумал: грозит опасность мне, ох какая опасность!

Помолчав, Тотырбек предложил:

– Если что срочное, то позволь мне сообщить. Я постараюсь скрытно. Куда надо добираться?

Нет, не мог Мурат поручить ему такое. Как рассказать, что произошло? Да разве может мужчина поведать о таком происшествии? Это позор не только Таймураза, но и его, Мурата, позор. Крали одну девушку, а в бурке оказалась другая! Такое без смеха невозможно выслушать...

– Помоги мне выскользнуть из аула, – взмолился Мурат. – Помоги!

Кетоев был серьезен, особенно когда дело касалось не его самого.

– Посмотрим, – сказал он уклончиво и деловито добавил: – А сейчас мы с тобой направимся на танцы, и ты покажешь всему аулу, как следует исполнять хонга кафт! Понял?!

... Вырвались они далеко за полночь... Тотырбек оказался горазд на выдумки. Им так и не удалось бы скрыться от глаз добровольных помощников Дахцыко и Кайтазовых, если бы не план Кетоева.

– Мы не станем от них скрывать, что отправляемся в дорогу, – предложил он Мурату. – На виду у всех сядем на коней, но отправимся затемно. Они, конечно, последуют за нами, но будут сопровождать нас на расстоянии, прислушиваясь к стуку копыт. Ты спрыгнешь с коня и пойдешь в гору пешком, а я с твоим конем поведу их за собой подальше от аула...

Уже рассвело, когда Мурат добрался до пещеры. Еще издали он услышал тихий голос Заремы. Она... пела! Пела о любви, о молодости, о сильном джигите.

Мурат впервые слышал эту песню. Она пела тихо, чтобы голос ее далеко не разносился. Но она пела. На мгновенье он уверил себя, что ничего страшного не случилось. Раз поет – значит, все в порядке.

Мурат обрадованно полез к пещере. И наконец увидел ее. Она сушила волосы. Разбросав по плечам, она подставляла их солнцу и радовалась утру, полузакрыв веки от прыгающих солнечных лучей. Таймураз лежал рядом с ней на спине, закинув голову на висевшее на камне седло. Мурат с вновь возникшей тревогой стал всматриваться в них, стараясь по виду определить, произошло ли что-нибудь между ними. «Сидит в нижнем платье!» – закричал внутренний голос. «Но ведь у нее другого нет!» – запротестовал Мурат. «Но почему она не стесняется его?» – возмутился голос. «По молодости и невинности», – успокаивал себя Мурат. «Неспроста! – злорадствовал голос внутри его. – Посмотри, как и он свободно разлегся возле ее ног... » – «Но Таймураз всегда так развязен... » И тут вдруг Зарема встала на колени возле Таймураза, опустила волосы ему на лицо и стала водить ими из стороны в сторону. «Что она делает?!» – удивился Мурат и тут же понял: она щекотала Таймураза своими косами.

– Ага! Проснулся! – услышал он веселый голос Заремы.

Рука Таймураза обхватила голову Заремы и притянула к себе. Мурат отвернулся. Он больше не мог смотреть на них.

Верно говорят старики, что дружба всегда оборачивается к одному из друзей горем. Вот и у них так. Винить Таймураза? Но он же не знал ничего. Я ему никогда не рассказывал о своих чувствах к Зареме. Но как он смеет не знать? Почему я все о нем знаю? Почему он не чувствует, что делает больно своему побратиму? Почему он такой?!

– Таймураз! – крикнул он и удивился, какой вырвался хрип. – Таймураз!

Зарема тенью метнулась в пещеру. Мурат услышал облегченный вздох Таймураза.

– А я уже собрался винтовку хватать,– сказал он и крикнул в сторону пещеры: – Не бойся, это Мурат...

Мурат не смотрел туда, где находилась Зарема, Он глядел на Таймураза, который и сейчас был уверен в себе. Боль и ненависть, жалость и негодование боролись в его душе. Как бы он желал, чтобы все происшедшее оказалось сном. Как ненавидел Таймураза за то, что тот не удручен ошибкой. Мурат готов был вонзить в него кинжал и, чтобы сдержаться, успокаивал себя: он ничего не знал, он ничего не знал... Но почему после того как выяснилось, что в бурке другая, он не отослал ее домой? Или ему все равно? Таймураз не чувствовал его боли. Он стоял и спокойно ждал, что скажет друг.

– Значит, это правда? – произнес Мурат. – В бурке оказалась Зарема!

– Зарема? – обрадовался тот, что наконец узнал ее имя, и поспешно прижал палец к губам. – Тихо... – взяв из рук друга хурджин, он поставил его у входа в пещеру, сказал: – Здесь есть еда. Приготовь завтрак, Зарема...

Друзья спустились к роднику. Таймураз сел на камень, спросил:

– Как в ауле? Много шума?

– Есть шум, – подтвердил Мурат. – О тебе заговорили. Дахцыко грозится. Кайтазовы сердятся.

– Чепуха! – махнул рукой Таймураз. – Притерпится.

– Как она? – спросил Мурат с замиранием сердца. В мозгу стучало: он ничего не знал, ничего не знал...

– А что ей? – усмехнулся друг и вспомнил. – Вечером плакала.

– Грустит по дому? – и опять, чтобы успокоиться: он не знал, он...

– Как будто нет... – усмехнулся Таймураз. – Сказала, что любит меня.

Мурат опустил руки в холодную воду родника:

– А ты?

– Хорошая она...

– Но ты же другую хотел! – в сердцах воскликнул Мурат. Он не знал! Он не знал!

– Хотел, – спокойно посмотрел на него Таймураз. – Мальчишка подвел, черт бы его побрал! – и тихо добавил: – Но об этом только ты знаешь.

Намекает, чтобы молчал, не позорил его! Не просит – только намекает. Он не виноват, ведь он не знал!

– Что ты натворил, Таймураз? – горечь прорвалась в его голосе.

– Там темно было, – озадаченный его горячностью, ответил Таймураз. – Только утром увидел... Когда поздно было...

– Гяур! – отвернувшись от него, воскликнул Мурат.

Он провел мокрыми, прохладными от воды руками по лицу.

– Все не так! Предчувствие у меня было. Не зря возражал!

– А тебе чего переживать?! – небрежно спросил Таймураз. – Со мной случилось – сам и расхлебывать буду.

Он не знал! Потому у него и голос так спокоен и ровен. Мурату хотелось, чтобы он вышел из себя, взволновался.

– Выходит, не ты, а тебя украли! – зло выпалил он ему в лицо.

Таймураз вздрогнул, резко оборвал его смешок:

– Украл я, да только не ту! Понял? – и после паузы тихо добавил: – И эта хороша, – Мурат вздрогнул от прозвучавших в его голосе странных, до сих пор ни разу не звучавших ноток. – Знаешь, я не замечал ее: так, бегает пичужка, а она, оказывается, глаз с меня не спускала. Обо мне знает все. Целый день мне рассказывала мои истории, – он засмеялся, и в его смехе – тоже впервые! – прозвучала радость, а не привычная насмешка. – Мадина и Таира дразнили ее мной. Наверно, и сейчас они убеждены, что сговорились мы с нею...

Душа Мурата застонала, взбеленилась, вздыбилась: неужели правду говорит Таймураз? Это невыносимо!..

– Неправда, – запротестовал Мурат. – Это ты выдумал.

– Как неправда? Спроси у нее, – предложил он. – Сама мне поведала, – и серьезно попросил: – Не надо ей говорить, что я охотился за ее сестрой. Пусть так и останется в тайне, – и, спохватившись, гордо пояснил: – Не о себе беспокоюсь. Мне начихать, что там про меня начнут злые языки болтать. Но она не выдержит этого. Она по-своему все рассудит. Она думает, что мы давно ее караулили. Мурат, говорит, все время вокруг крутился, присматривался... – он посмотрел на него. – Было это?

– Было, – Мурат покраснел.

– А я и не знал, что тебе Таира нравится, – усмехнулся Таймураз.

Мурат облегченно вздохнул: ни Таймураз, ни Зарема не догадываются, кто была его избранница. Еще не хватало, чтобы раскрылась и эта тайна. Тогда совсем можно умереть со стыда.

Таймураз покачал головой:

– Не поверишь, как я ошеломлен. Да нет, не ошибкой... Ее любовью!

Мурат смотрел на своего друга и не узнавал его. Куда девалось его постоянное желание выглядеть могучим и сильным? Сегодня он не был похож на себя. Мурат подивился, как велика оказалась сила чувств девушки, что смогла вызвать в Таймуразе далеко упрятанную суровым воспитанием и нравами неизвестную ему струнку человеческого тепла. И еще тоскливей сжалось сердце Мурата от мысли, что он не сумел уберечь свое сокровище от бед, которыми так наполнен этот мир...

***

Асланбек как бы между прочим, но во всеуслышанье заявил, что пока нельзя никого обвинять в похищении: отсутствие того или иного парня еще не есть доказательство его вины. Мало ли куда может отправиться молодой джигит даже со свадьбы?! Поехать за друзьями в Нижний аул, просто промчаться по горам, даже отправиться на баловство, которое горцам непозволительно, но теперь городские привычки залетают и в горы, и кто знает, не появилась ли где-нибудь поблизости развеселая вдовушка... В этих намеках увидели желание отвести от своего внука подозрения. Но те, чьи родственники оказались в отлучке, доброжелательно выслушали его слова и доводы...

Все дни свадьбы Дзамболат пировал вместе с Асланбеком в доме Кайтазовых. Они засыпали всего на три-четыре часа, как вновь появлялся гонец и объявлял, что прибыли новые гости и не хотят садиться без уважаемого Асланбека. Старец ворчал больше для приличия, быстро подымался, велел будить приезжего, и они вновь направлялись в дом Кайтазовых, где свадебная трапеза со всеми ее обрядами начиналась снова. Дзамболат знал, что бесполезно кого-то подгонять, надо терпеливо ждать, когда завершится свадьба.

Услышав о похищении и зная норов своего Мурата, Дзамболат испугался, но вскоре заметил его в толпе ребят. Он почти не виделся с сыновьями, раз только встретил Умара и строго предупредил, чтобы тот глаз не спускал с младших братьев, не позволял никаких вольностей. «Голову отсеку тому, кто запятнает нас чем-нибудь!» – пригрозил он.

***

... Мурат сидел у родника и тупо смотрел на тонкую струйку прозрачной и холодной воды, вырывавшуюся из-под скалы и пузырчатыми линиями разбегавшуюся под зеркальной гладью. Оттуда, сверху, до него доносились голоса Заремы и Таймураза. Мурат пришел раньше намеченного срока, потому что ему не спалось, его опять мучили тяжелые сны, и он бежал от них сюда. И теперь он вынужден, точно вор, сидеть в ожидании друга вдали от пещеры и слушать веселый голос Заремы.

– Ты ешь, ешь, – упрашивала она Таймураза. – На охоте кто тебя накормит?

– Не хочу, – отказывался он.

– Не грусти, – ласкалась она к нему. – И не бойся – простят. Сама к отцу пойду. Я у него любимица. Свадьбу устроит. Все ущелье в гости пригласит. А я буду в белом платке в углу стоять. И все станут подходить, приподнимать платок, заглядывать мне в лицо: «А ну-ка, какую девушку лучший джигит ущелья себе в жены выбрал?» И будут ахать и восхищенно шептать: «Красавица!»

– Не будет свадьбы, – услышал Мурат голос друга, по которому нетрудно было догадаться, что он не в духе.

– Будет! Будет! – стала уверять она. – Посмотри мне в глаза. Ну, ты должен верить, что простят. Тогда и настроение у тебя станет лучше. Они еще пришлют за нами гонцов, – беспечно говорила она, веря в это.

Девчонка! И мысли ребячьи. Мурат представил себе, как Дахцыко посылает верных людей на переговоры с Таймуразом. Да он убьет человека, осмелившегося предложить такое. И дочь свою он никогда не простит, зря Зарема надеется. Сейчас не только отцовская любовь проверяется, но и гораздо большее: честь фамилии. Нет, Дахцыко ни за что не простит ни дочь, ни тем более Таймураза, не дай бог узнает, что он похититель...

И будто мысли его дошли до Заремы, она вдруг заявила:

– А не простят – и здесь жить можно. Ты не бойся, Таймураз, я не убегу от тебя. Везде с тобой буду. И без подруг не скучно. Так, самую малость. Считай, что совсем не скучно. Только когда ты на меня не смотришь, бояться начинаю. А когда ты рядом – я смелая! Ты самый сильный, самый мужественный, самый красивый, – и ты мой муж! И кинжал у тебя приметный. Особенно ручка. Вот тысячи положи передо мной – я твой кинжал сразу узнаю. Не веришь?

– Верю, – неохотно ответил он.

– Милый мой, – зашептала она, и Мурат зажал в отчаянии ладонями уши, а когда открыл, она стыдливо смеялась. – Я завидовала Мадине, а ты меня похитил! Какая я была глупая. Это из-за меня ты танцевал с Мадиной, а я...

– Мне идти надо, – глухо произнес Таймураз.

И отсюда было слышно, как раздражен он. Почему Зарема не замечает?

– Какая-то я не такая! – засмеялась Зарема. – С тобой обо всем могу говорить.

– Пойду я, – сказал в нетерпении Таймураз. – Дай ружье.

– Будь осторожен, – попросила она. Спустя мгновенье испуганно закричала: – Таймураз! Ты забыл еду! Я тебе кусок мяса завернула...

– Не надо, – недовольно отозвался Таймураз.

– Я сейчас спущусь, – закричала она. Ноги ее заскользили по склону горы, и, чтобы не упасть, Зарема часто засеменила...

– Что ты делаешь?! – закричал Таймураз. – Держись!

Мурат глянул наверх. Зарема, раскинув руки, во весь дух мчалась вниз и – сумасшедшая! – улыбалась! Еще миг – и ей не удержаться на ногах, и быть беде, ведь вокруг камни, острые выступы скал... Можно разбиться насмерть!

– Держи! – хрипло закричал Мурат Таймуразу.

Но тот уже бежал ей навстречу, роняя на ходу ружье. Они столкнулись посреди склона, Таймураз не удержал ее в руках, и она заскользила на спине, сбив и его с ног, и лишь возле Мурата они застыли. Лицо друга побелело. Она смеялась, да так счастливо, словно ей было совершенно не больно, хотя руки и ноги ее покрылись ссадинами. Внезапно она оборвала смех, и руки ее затрепыхались у ног, натягивая платье на оголившиеся колени. Память Мурата схватила это мгновенье и запечатлела в себе навеки. Потом не раз вспоминались ему стройные белые ноги и бедра, оказавшиеся намного полнее, чем ему представлялось, когда он видел Зарему в платье. Она прикрыла ноги и прежним, знакомым Мурату злым взглядом посмотрела в его сторону, будто обвиняя в своем падении. Таймураз поднялся с земли, спокойно, чуть-чуть устало спросил:

– Пришел?

Улыбка исчезла с лица Заремы. Не помни Мурат, какое настроение несколько мгновений назад было у девушки, ему и в голову бы не пришло, что она счастлива. И он понял: Зарема злится потому, что с его приходом Таймуразу надо покидать ее. Но как им обойтись той пищей, что носит Мурат? Он и так уж чуть ли не похищает еду из кладовой, которая у них не очень богата. Это у Тотикоевых она полна. Но к ним же не заявишься и не скажешь Асланбеку, что его внуку нужна пища. Асланбек вел себя так, словно похищение дочери Дахцыко никак не касается Тотикоевых. Он часто повторял, что не верит в слухи, которыми недоброжелатели хотят очернить его внука. Таймураз не мог поступить так, не посоветовавшись с ним... С каждым днем ему труднее было отмалчиваться. Теперь все отсутствовавшие парни возвратились в аул. Не было лишь Таймураза. И упорнее стали поговаривать о том, что похитил Зарему Таймураз. Обратили внимание и на то, что Дахцыко избегает старца и здоровается весьма сдержанно. Приближался день, когда должно было состояться объяснение, после которого или начнется кровавая вражда, или приступят к переговорам по примирению, в успех которых Мурат не верил...

– Идем? – спросил Мурат друга.

– Да, да! – облегченно сказал Таймураз и не оглядываясь пошел по тропинке.

– Я тебя буду ждать, – бросила ему Зарема.

Он не ответил. Оглянувшись, Мурат увидел, что Зарема жадно смотрела им вслед, и, позови ее муж, она так же, как несколько минут назад, со всех ног бросилась бы следом за ним. Таймураз молча шел впереди и даже ускорил шаг, стараясь поскорее оказаться вне поля ее зрения. Когда они были по ту сторону скалы, Мурату показалось, что он видит силуэт девушки на горе, нависшей над пещерой. Но он засомневался – вряд ли взобраться ей на такую крутизну...

Глава 7

Прошло два месяца после свадьбы Ирбека. Таймураз не появился в ауле. Все стало ясно. Он и только он!.. Асланбек предполагал, почему Таймураз пошел на похищение. Заставив мужчин фамилии ползти на коленях к дому Дахцыко, Асланбек сам создал опасную ситуацию. Смыть позор нельзя иначе, как совершив возмездие. Но почему взял это на себя младший? Разве не было других? Или у них дух ослаб? На сей раз ему не удастся примириться с Дахцыко, если даже он приложит все свое умение, всю хитрость старого, опытного человека, на веку которого немало мудрых дел.

Скучая ли по Таймуразу или надеясь через его ближайшего друга понять, почему внук поступил так опрометчиво, Асланбек каждый день присылал за Муратом младшего из братьев Батырбека – Тузара. Вначале Мурат был насторожен, боясь, что ненароком обмолвится и выложит ему правду о похищении, но потом расслабился, потому что, во-первых, старец больше не настаивал, чтоб Гагаев признался в участии в горестном деле, а во-вторых, он убедился: общение с Муратом облегчало Асланбеку муки... Старец был в том возрасте, когда тянет на откровения и хочется поведать о самом сокровенном. Он признался Мурату, что страдает от того, что на старости лет получил от самого любимого внука такой жестокий удар. Он, гордившийся тем, что прожил свой век праведно, что не совершал поступков против совести, не мог простить Таймуразу, что из-за него на пороге смерти видит укоризненные и недоумевающие взгляды аульчан...

Почему он избрал для своих душевных излияний Мурата – он мог позвать любого своего внука – и тот внимал бы ему с открытым ртом и затаив дыхание, – загадка и для других, и для него самого. Может, оттого, что Асланбек был убежден: Таймураз совершил похищение не без участия Мурата. Впрочем, не исключено, что старец почувствовал в Мурате тоже страдающую душу...

Две раненые души потянулись друг к другу, и если не удалось излечить болезнь, то облегчение обоим все-таки принесли эти долгие встречи-беседы, встречи-исповеди.

– Я с восьми лет трудился. Пас овец. Не своих. Чужих. Батрачил у богатого Кайтмырзы. И рано познал, что такое несправедливость. Однажды ночью, когда на ущелье обрушился сильный ливень, оползень унес в пропасть отару овец, которых арендовал у хозяина чабан по имени Хазби. Он пытался спасти их, да и его самого бросило в расщелину скал. Едва спасли. Получив недобрую весть, хозяин поспешил в горы, да не один, а со своей красавицей дочерью Мартой...

Асланбек рассказывал так интересно, что каждый участник давней истории показался Мурату близким знакомым, точно он расстался с ним вчера...

... Опечаленные чабаны, сидя вокруг костра, тупо смотрели на огонь, над которым повис котел с кипящим варевом. На горной дороге показалась арба. Чабаны стоя встретили хозяина. Кайтмырза грузно сошел на землю, отыскал взглядом Хазби и сказал:

– Ты понимаешь, что тебе и двух жизней не хватит рассчитаться со мной? Ты обязан был каждый понедельник поставлять мне тридцать кругов сыра и бочонок масла, добавь сюда шерсть, что с каждой овцы должен был стричь по триста граммов в сезон. Договор мы заключили на пять лет. Представляешь, сколько ты задолжал шерсти, сыра, масла? А сама отара? Она ведь должна была увеличиться чуть ли не вдвое.

Каждое слово хозяина больно било не только по Хазби – оно отдавалось в душе каждого чабана.

– Я буду работать, – глухо сказал Хазби. – Я возвращу тебе долг.

– Э-э, легко сказать, – покачал головой Кайтмырза. – И дней и ночей не хватит...

Марта бродила неподалеку, стесняясь приблизиться к костру, Асланбек не сводил с нее глаз. Она быстро посмотрела в его сторону, взгляды их встретились, и он смутился.

– Что же мне делать? – беспомощно развел руками Хазби.

Ох как не хотелось Асланбеку возражать Кайтмырзе при Марте! Он пытался справиться со своим гневом, но это было выше его сил, и он воскликнул:

– Несправедливо же требовать у Хазби то, чего уже никогда не даст погибшая отара! Имей совесть, хозяин!

– Но я тоже не хочу терпеть убытки, – возразил Кайтмырза. – Всевышний не восполнит мне эти потери. Значит, должен Хазби. Случись это с тобой – и с тебя потребую. И получу, не сомневайся. Сполна!

– Все, хозяин, у тебя продумано. Выходит, и гибель отары тебе не во вред.

– Не серди хозяина – тебе же хуже будет, – промолвил кто-то из чабанов.

– Хуже?! – закричал Асланбек. – Да разве может быть хуже, чем сейчас Хазби? Кайтмырза желает на всю жизнь закабалить его, всю кровь его выпить, – он вскочил на ноги, взмахнул рукой: – А мы не дадим! Не унывай, Хазби! Я одиннадцать лет работаю на тебя, Кайтмырза, так? Посчитай, сколько уже моих овец в твоей отаре...

– Знаю, – ровным бесстрастным голосом ответил хозяин.

– Так вот, все они пойдут в уплату твоего долга, Хазби!

– Что ты, Асланбек! – испугался Хазби. – Ты и сам беден.

– Беден, – с сожалением признал Асланбек. – Мои овцы и двадцатой доли твоего долга не покроют. Но все-таки помощь. Мы ведь тоже ЛЮДИ! И мы всего лишь ЛЮДИ! Никто не знает, что ждет нас завтра. Почему бы тебе, хозяин, на миг не представить себя на нашем месте?

– Не могу, – покачал головой Кайтмырза. – Ни себя не могу представить на твоем месте, ни тебя – на своем.

– Думаешь, мы вечно будем батраками? – взревел оскорбленный Асланбек. – Увидишь – и я стану человеком!

– Не станешь, – возразил Кайтмырза. – Делая такие подарки, никогда не вырвешься из нужды.

– Вырвусь! – искоса посмотрел на Марту Тотикоев.

От Кайтмырзы не ускользнул его взгляд. Он усмехнулся.

– Может, ты мечтаешь и породниться со мной? Заметил: поглядываешь на мою дочь. Не смело ли?

– А что? – смутился Асланбек и, негодуя на себя за слабость, гордо поднял голову: – Разве я меньше тебя тружусь? Или хуже сижу на коне?

Хозяин искренне засмеялся:

– В ловкости, силе и джигитовке я с тобой соревноваться не намерен. И в танцах тоже. Но и ты не берись тягаться со мной в том, в чем я силен, – в богатстве, – и сурово спросил: – Что ты можешь дать моей дочери? Что у тебя есть?

– Многое! Такой крыши, как у меня, ни у кого в мире нет. Вот она, – поднял вверх руки Асланбек. – Заоблачное небо! Постель у меня самая мягкая – земля-матушка. Перина – трава альпийских лугов.

– Во как богат! – притворно ахнул хозяин. – Вот что он предлагает тебе, Марта. Пойдешь за него?

Девушка встретилась взглядом с растерявшимся от такой прямоты хозяина Асланбеком.

– Пойду, – неожиданно вырвалось у нее.

– Что?! – ошалел Кайтмырза – игра, к его удивлению, оказалась серьезной. – Ты пойдешь за этого голодранца?! – он покосился взглядом на оживившихся чабанов и убедился, что назад хода нет. – Ну что ж, присылай сватов, Асланбек. Но знай: и калым я потребую под стать заоблачному небу и земле-матушке. Не обессудь. Тот, кто так высоко держит голову, не должен скупиться на калым... Так ждать сватов?

– Пришлю, – твердо пообещал Асланбек.

– И они примут мои условия?

Асланбек посмотрел на покрасневшую девушку и перестал колебаться.

– Примут все твои условия, Кайтмырза, – и обратился к девушке: – У твоего отца не разбогатеть. Я поеду в долину на заработки.

Не постеснялась присутствия отца, кивнула Марта...

... В день возвращения Асланбека из дальних краев домой на его беду в ауле была свадьба. В разгаре была джигитовка, когда на дороге показался Асланбек. Позабыв о джигите, который то поднимал на скаку с земли шапку, то соскакивал с мчавшегося коня и опять влетал в седло, то пролезал под его животом, – оторвавшись от этого захватывающего зрелища, гости выжидающе уставились на приближавшегося горца. Асланбек опустил чемоданы на землю и поздоровался с аульчанами – спокойно и с достоинством. Кайтмырза, прищурившись, окинул оценивающим взглядом чемоданы и сказал:

– Долго же ты отсутствовал, Асланбек.

– Долго, – согласился жених.

– Расскажи нам, что видел, чем занимался, – осторожно прощупывал его Кайтмырза.

– Долго рассказывать. Время ли? – Асланбек показал на дожидавшихся своей очереди продемонстрировать сноровку джигитов.

– Ничего, и им полезно послушать, – оборвал его Кайтмырза. – Сообщи всем, поравнялся ли ты со мной достатком?

Тихо стало на площадке. Теперь уже все с напряженным интересом поглядывали на чемоданы. Горец посмотрел прямо в лицо Кайтмырзе.

– Если говорить о богатстве, то... нет, не разбогател я, – он потыкал ногой чемоданы. – Все, что здесь находится, и двух твоих быков не стоит...

Вздох разочарования пронесся по толпе. Кайтмырза довольно засмеялся, вытерев глаза рукавом черкески, притворно вздохнул:

– Бедняжка дочь сиднем дома сидит, дожидаясь жениха. Даже на джигитовку не пришла. Как она будет разочарована! – и назидательно произнес: – Убедился: сказать легко – сделать трудно.

Увлеченные разговором люди не заметили бежавшую со всех ног к площадке Марту.

– И что теперь, Асланбек? Будешь проситься ко мне в батраки?

– Придется так, – покорно согласился Асланбек.

– Но солидно ли будет бывшего жениха дочери брать батраком? Не осудит ли народ? – лениво размышлял вслух Кайтмырза и презрительно бросил: – А говорил, что вы тоже люди.

И тут раздался отчаянный крик Марты:

– Отец! – запыхавшаяся от бега, она упала на колени, обхватила голову руками и зарыдала взахлеб.

– Дочь, ты позоришь меня, – гневно закричал Кайтмырза. – Встань!

Марта подняла голову, прижав руки к груди, умоляюще простонала:

– Но я люблю его!

Не слова вырвались из ее груди – боль ее, многолетние ожидания, несбывшиеся мечты. Аульчане не только не осудили ее за несдержанность, они встали на ее сторону. В толпе раздались возгласы:

– Она ждала Асланбека шесть лет!

– Нельзя им врозь, Кайтмырза!

– Он работящий человек. И джигит что надо!

Из толпы выскочил пожилой чабан, закричал:

– Кайтмырза, говоря, что не все люди, ты бросаешь камень в каждого из нас. Но и чабаны – люди. А Асланбек – лучший из нас! Дайте ему коня, и приз по джигитовке будет за ним! Почему, хозяин, стоишь на пути дочери и Асланбека?

– Не твое дело, холоп! – отмахнулся от него Кайтмырза. – Я поступаю по обычаю. Я не выгнал сватов Асланбека. Но он не может внести калым. Кому нужны эти ящики? – кивнул он на чемоданы.

– Горцы! Сельчане! Давайте поможем Асланбеку внести калым! – закричал молодой чабан. – Помните, как он помог Хазби? Теперь Асланбек в беде. Не горюй, друг! Я отдаю десять овец!

– И я столько же! – подал голос еще один горец.

– А я бычка!

– Никто не останется в стороне!

Горцы в рваных черкесках, чувяках, в видавших виды шапках обнимали Асланбека, подбадривали Марту... Взволнованный до слез, Асланбек поднял обе руки:

– Спасибо, люди, но смогу ли я возвратить вам долг?

Пожилой чабан притронулся к плечу жениха:

– Сможешь – отдашь, не сможешь – обижаться не будем.

Толпа одобрительно закричала. Асланбек прижал ладони к лицу, чтоб скрыть слезы. Горцы озадаченно умолкли. Асланбек поднял лицо, проникновенно сказал:

– Люди! Я должник ваш!

– Ты человек! – закричал на всю площадь Хазби...

– Пока была жива Марта, я был тверд в своей клятве – жил для людей. Потом болезнь унесла жену. Я по-прежнему слыл справедливым и честным человеком... Но вот теперь... К концу жизни... – Асланбеку было невмоготу признаться в этом. – К концу жизни стал хитрить я. Нет, в просьбах людям я никогда не отказывал, но в ответ высказываю свои просьбы. И получается: люди за мою доброту рассчитываются. Я понимаю, что веду себя неправильно, страдаю от этого, но поступать по-другому уже не могу. И выходит, Мурат, что я по-прежнему должник у людей...

– И мне хочется каяться и биться головой о скалу... Точно укоряют горцы меня, обвиняют в том, что недостоин я быть среди них...

– Ага! – оживился Асланбек, словно давно ждал подобного признания Мурата. – Значит, и тебя проняло!.. А иначе и не могло быть. У всех, у всех это заложено в крови. Спроси у любой матери, из какого бы племени она ни происходила, какая бы кожа: белая, желтая или черная – у нее ни была, все равно, из богатой она или бедной семьи, – спроси, с плачем ли ее ребенок появился на этот свет, – каждая скажет: да. Каждый человек криком и слезами возвещает миру о своем рождении. – Асланбек пристально посмотрел на Мурата: – Думаешь, это случайно? Не-ет... У природы все продумано: что бы ни свершилось, какое бы явление ни произошло, – присмотрись и, если ты проницателен, найдешь и причины, и последствия... Да, да, не спорь и не сомневайся. Природа все предусмотрела... А человек плачем встречает этот мир потому, что рождается он... должником...

– Но как этот долг можно отплатить? – вздохнул Мурат. – Как?..

– В этом-то и дело, что никто не знает, как, – печально произнес Асланбек. – Хочешь поступить праведно, как нарты, сея вокруг справедливость, но часто твои шаги оборачиваются к одним добром, а к другим – злом... Неспроста, ох неспроста наши предки придумали поговорку: садись так, чтоб никто не сказал тебе «подвинься»... Не всем она нравится. Особенно тем, кто любит чужое прихватить да других обойти. Но я тебе скажу: первый, кто произнес ее, был очень мудрым человеком. Очень!.. Он понимал: чтоб отдать долг предкам, родителям, фамилии, племени, народу, что тебя родили, вообще человечеству, надо перво-наперво уметь найти свое место среди людей...

Мурат потрясенно не сводил глаз со старца. Уважаемый, почтенный Асланбек и не представлял, как важно было то, что Мурат услышал от него, услышал тогда, когда ему было так тяжко... Должник у людей... Может, это и есть то заколдованное слово, которое подскажет, когда и как надо поступать?

... Горцы недоумевали, чего это понадобилось у Гагаевых русскому каменщику и Мамсыру. На сей раз каменщик был в темной рубашке и сапогах. Дзамболат спустился с лесов, повел рукой, приглашая гостей к костру, возле которого на камнях установлена широкая доска, служащая вместо стола. Но русского тянуло к стене. Он осмотрел ее, потрогал, поковырял пальцем землю, которой были замазаны щели между камнями. Упершись руками о стену, каменщик шутливо спросил:

– Не жаль будет, коли завалю?

– Кому нужен дом, чья стена от одного напора завалится? – пожал плечами Дзамболат.

Каменщик приналег всем телом, но стена устояла.

– Ничего! – рассмеялся русский и полез на леса, жестом попросив Дзамболата показать, как он кладет стену.

Горец неторопливо засучил рукава черкески. Урузмаг подал ему камень. Дзамболат повертел его в руках, приладил к стене... Каменщик попытался сдвинуть его с места...

– Ловко! – воскликнул он и попросил: – Дай попробую, – долго прилаживал булыжник к стене, закончив, глянул вопросительно на Дзамболата, тот с сомнением покачал головой, слегка нажал на камень, и он пополз вдоль стены.

– Ишь ты! – усмехнулся русский и, обратив внимание, что Тембол сыплет из мешка в расщелины землю, удивился. – А почему не глиной замазываете? Вон ее сколько у реки!

– Нельзя, – покачал головой Дзамболат. – Камень скользит по глине, а к земле прикипает...

Потом они сидели у костра, и Дзамболат наконец высказал свою просьбу.