Текст книги "Заповедь"

Автор книги: Георгий Черчесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

Махарбек кивнул своим:

– Пойдемте. Будем искать другие пути...

Неохотно повернул следом за братьями Мамсыр, очень неохотно. Так и хотелось ему поскорее рассчитаться с кровником.

– Смотри, Мурат, ни с кем из нас не сталкивайся на безлюдной тропинке, – пригрозил он Гагаеву, уходя...

... Дома было решено, что братья отправятся на поиски счастья в город. Там больше возможностей, да и друзья есть, могут помочь... И тут заартачился Тузар...

– Не хочу в город, братья, – заявил он. – Оставьте меня здесь, в горах...

Махарбек стал было требовать, чтобы Тузар тоже уехал с ними, но вмешалась старая Кябахан и объявила, что она тоже не желает покидать Хохкау и могилу мужа. И попросила оставить с ней и Тузаром ее младшенькую дочь Фаризу. На том спор и завершился.

***

Прошел год. Мурат с нетерпением ждал, когда же Умар одумается, поддержит желание создать колхоз. Но произошло неожиданное. Как-то утром возле хадзара Мурата, направлявшегося в горы, поджидал Тузар Тотикоев.

– Некогда мне, надо сев завершить, говори, зачем пришел, – грубовато сказал Мурат: прошлое не так легко забывается.

– Совета твоего жду, – сказал смиренно Тузар.

– Что-то зачастили Тотикоевы ко мне за советом, – усмехнулся Мурат. – В прошлый раз так и не понял, угрожать мне вздумали или действительно совет спрашивать пришли. Странный получился разговор, очень странный...

– Мы всегда к тебе относились как к другу нашего брата Таймураза, – напомнил Тузар. – Пока не началось все это...

– Относились хорошо, пока я вам нужен был, – возразил Мурат. – И брат твой только о себе думал. Нет, все вы, Тотикоевы, не в своем уме.

– Зря оскорбляешь, – покорно сказал Тузар. – Просто мы не ту дорожку избрали...

– Дорога волка всегда в лес ведет, – привел поговорку Мурат...

– Попытаемся выбрать другую. И я верю, что ты нам поможешь, Мурат. Что скажешь, если я... подам заявление в колхоз?

Чего-чего, а этого Мурат никак не ожидал. Даже онемел от такой наглости Тотикоева. После всего, что случилось, он еще смеет в нашу трудовую семью проситься?

– Думаешь, Тузар, о чем говоришь? – пристально посмотрел Мурат на Тотикоева.

– Думаю, – смело встретил его взгляд Тузар. – Не только о себе, но и о будущих Тотикоевых... Дети пойдут, и от нас с тобой, Мурат, зависит, какая ждет их жизнь. Если будут сторониться всех, то вольно или невольно волками станут. Если же я вступлю в колхоз, глядишь, и они свяжут с колхозом свои мечты... Так что от твоего слова зависит, друзьями будут наши дети или врагами... Я понимаю, что много я не дам колхозу, – вновь заговорил Тузар. – Земли у меня мало, лошадь одна. Но и я, и все мои умеют работать не хуже других. В лени нас никто никогда не упрекал.

И это верно: Тотикоевы не ленивы. И все-таки Мурат нерешительно мялся.

– Прошлое над вами черной буркой витает...

– Прошлое? Советуешь нам жить прошлым, товарищ председатель? А к настоящему веры у тебя нет? Почему оглядываешься? Или невыгодно тебе смотреть на нас? Возьмешься по нынешним делам судить о людях – придется тебе принимать меры к брату своему, Умару...

Мурат вздрогнул. Дождался-таки... То, что так беспокоило, высказал молчун Тузар. Не говорит ли его устами весь аул?

– Не спорь, ты сам знаешь, кто больше вреда несет новой жизни – Умар с его настоящим или я с моим прошлым, – продолжал Тузар. – Но ты прощаешь ему гнилое настоящее, а нам все время напоминаешь прошлое... Несправедливо!..

– Иди, Тотикоев, иди... – тихо произнес Мурат. – Будем создавать колхоз, обсудим твою просьбу.

Ушел Тузар, но буря в душе, вызванная его словами, не утихала... И наконец жестокая, больно обжигавшая правда вынесла свой жуткий приговор в четкой и ясной фразе: Умар, хочет он того или нет, несет вред не только самому себе, но и делу, которому служит Мурат, бросает тень на новую власть...

***

Это случилось в погожий день, когда наконец-то небо над ущельем посветлело и блики солнца заиграли на водных бурунчиках Ардона. Все аульчане – и стар и млад – высыпали на свои участки, и склон горы запестрел рубашками и косынками. Мужчины вскапывали почву, женщины убирали камни и ровняли подпорки.

В разгар работ на дороге показалась бричка, в которую были запряжены две лошади, а третья, привязанная к задку повозки, бежала налегке следом. Бричка не громыхала по дороге, а тяжело переваливалась на ухабах, что может означать только одно: она до предела нагружена. Сидевший в ней горец то и дело взмахивал кнутом, заставляя лошадей ускорять бег...

– Салам Тотикоев! – узнала его одна из женщин, и это имя понеслось по склону горы от одного участка к другому.

Добежало оно и до Мурата. Он приложил ладонь к глазам, всмотрелся... Да, это был Салам Тотикоев. Чего его сюда принесло? Неужто опять нарушит покой Тузара? Ишь, и он оторвался от дела, стоит, опираясь ногой о лопату, и взгляд его внимательно следит за приближающимся братом... .

Но бричка продребезжала мимо участка Тузара и направилась туда, где сноровисто копал землю Умар. Он тоже, конечно, узнал Салама. Но, верный своим привычкам, не прервал работу – выдался хороший денек, и надо было использовать каждую минуту...

На крутогор, возле которого начинался участок Умара, Салам не стал гнать бричку. Спрыгнув наземь, он пешком приблизился к Умару и, приложив к груди ладонь, поздоровался.

«Сейчас ему Умар выдаст! – предположил Мурат. – Ишь как уверены в себе эти Тотикоевы. Или запамятовал Салам, какую память о себе они оставили в ауле? А забыл – так получай!» И отсюда было видно, как напрягся Умар, не сразу оглянулся на Тотикоева, а замер, точно убеждаясь, что Салам осмелился обратиться к нему. Но ожидаемого взрыва гнева со стороны Умара не последовало. Салам что-то говорил и говорил, потом повел рукой в сторону брички. Умар выпрямился, все еще не оглядываясь на Тотикоева, молча слушал. А Салам старался, кидал фразу за фразой, без пауз, потом опять повел рукой, показывая на бричку.

И Умар воткнул лопату в землю, но не стал выворачивать почву, а резко повернувшись, направился к повозке. Обрадованный Салам засеменил перед ним, устремился к бричке и широко отбросил мешковину, из-под которой что-то выглянуло, блеснув под солнечным лучом. Умар, перегнувшись через борт, впился глазами в то, что ему показывал Тотикоев, ощупал пальцами.

Потом Умар коротко что-то бросил Саламу и начал спускаться в аул. Салам, заспешив, схватил вожжи и, не садясь в повозку, угрожающе взмахнул ими на лошадей. Так до самого аула они и двигались: впереди Умар, следом, несколько отстав, бричка, которая, со скрипом перевалив через бугор, въехала в Хохкау...

Что там, во дворе Умара, творилось, отсюда было не рассмотреть: мешал хадзар, прикрывая собой повозку. Но со двора она выехала налегке и, дребезжа по горным выбоинам, легко побежала по дороге. Теперь в бричке находились и Салам, и Умар.

– Куда это они? – невольно вырвалось у Мурата.

– Догадываюсь, – сказал Дзамболат.

Мурат вопросительно оглянулся на отца.

– Направляются к отаре, что пасется на том склоне, – Дзамболат, видя, что Мурат не догадывается, в чем дело, пояснил: – В обмен на то, что привез Салам, Умар отдает ему овец.

Мурат весь вспыхнул от гнева. Неужели Умар дошел до того, что вступил в торговую сделку с Тотикоевыми? Этого не может быть! – твердил Мурат себе до тех пор, пока бричка не направилась в обратный путь: все увидели, что в ней, тесно прижавшись друг к другу, лежали овцы...

– С десяток отдал, – прикинул Урузмаг. – Знать, неплохие вещи привез Салам из города...

Мурат бросил на землю лопату, быстро переставляя ноги, сбежал по склону. Умара он застал перед ворохом вещей, наваленных на топчан.

– Любопытство сюда привело? – усмешкой встретил брата Умар. – И в самом деле, неплохие вещи я приобрел. Посмотри, какой отрез. В самый раз на черкески. Хватит и на меня, и на Руслана, и еще останется на Абхаза, как тот подрастет. – Он, чтоб лучше разглядеть, потянул ткань к окну: – Добротный материал, не один год послужит...

– Это привез Салам? – едва сдерживаясь, тихо спросил Мурат.

– Он.

– И ты взамен ему отдал овец.

– Вещи того стоят.

– Так ты что, затеял куплю-продажу с Тотикоевыми? – зарычал Мурат.

– А нельзя? – с интересом посмотрел ему в лицо Умар.

– С ними?! С Тотикоевыми?!

– Если один из них доставил нужный мне товар, почему не обменяться? – сказал Умар. – Он мне – то, чего у меня нет, я ему – то, в чем он нуждается.

– Ты простил им?

Умар отбросил отрез на топчан, встал напротив брата, произнес весомо:

– Власть их простила и отпустила.

– Власть могла, – фыркнул Мурат. – Но ты?! Тот, который чуть не погиб от их руки?

– Но рядом с тобой трудится Тузар. И ты не избегаешь его, а ведь он тоже Тотикоев.

– Сравнил, – лицо у Мурата перекосилось. – Еще неизвестно, как Салам это барахло заработал.

– Известно как, – парировал Умар. – Не нарушая советских законов. Они разрешают открыть чайную. Вот Салам и открыл. Жена его делает пироги на все вкусы, народ и хлынул к нему. К тому же пиво у него настоящее, сделанное по древним осетинским рецептам... Когда человек что-то умеет, он в накладе не остается. У Салама появились деньги. Он знает, что горцы обносились, а фабрики выпускают мало тканей. Он достал их и отправился в горы. И я ему благодарен. А он – мне, потому что я снабдил его свежей бараниной на шашлыки. Такие, как я, сейчас очень нужны городу. Еды там не хватает. А я могу дать и мясо, и козий сыр... Скоро и фрукты предложу – видишь, как грушами утыкал склон горы! И орехи будут! Эх, мне бы побольше земли – дал бы городу и зерно. И не только кукурузу, но и пшеницу!.. Чего таращишь глаза? Не веришь, что ли?

– Я таращу глаза, пытаюсь понять, кто передо мной: красный боец Умар Гагаев или кулак, – выпалил Мурат. – Будь ты неладен! Как смеешь думать о купле-продаже, когда вот-вот грянет... – задыхаясь от бешенства, он не мог продолжить фразу, ловя ртом воздух.

– ... Грянет мировая революция?! – подсказал Умар.

– Вот именно! О ней все помыслы твои должны быть, о ней!..

Умар поднял ладонь, укоризненно сказал:

– Все стараюсь с тобой всерьез поговорить, а ты бросаешь лозунги. Легче о далеких годах говорить, когда всего будет вдоволь и никому голодать не придется... Но человек, забывший, когда он вдоволь ел, в мечту перестает верить – видит и во сне, и наяву только краюху хлеба. И нет в нем веры, что когда-нибудь заживем лучше.

– Заживем! – заорал Мурат. – Вот создадим колхозы, заполучим трактор, и будущее придет. Не во сне – наяву!

– Что, нажимают на тебя сверху насчет колхозов? – сочувственно спросил Умар.

– Нажимают, – вздохнул Мурат. – И укоряют, мол, Хохкау – совсем малюсенький аул, а я не могу совладать с двумя-тремя десятками горцев. И это сейчас, когда пошел лозунг: «Добьемся сплошной коллективизации!»

– Сплошной? – усмехнулся Умар. – Вот чего не пойму, почему там наверху мечтают, чтобы весь народ строем ходил. В колхоз – строем, передумают колхозы создавать – строем же все и выйдут. Как-то ты меня упрекнул в том, что я не представляю преимущества коллективного труда. Неправда, я не дурак. Когда всем миром набрасываешься на дело, все спорится. Да, меня смущает требование отвести в колхоз лошадей и коров, сдать подводу и весь инвентарь... Ты знаешь, как тяжко они мне достались, сколько потов с меня сошло, пока поднял хозяйство. И вдруг опять остаться ни с чем!..

– Но добро свое возвратишь урожаем! – воскликнул Мурат. – И разве сейчас ты вкалываешь не ради урожая?

– А ты уверен, – прищурил один глаз Умар, – что урожай попадет в твой амбар?

– Как это? – растопырил пальцы Мурат.

– Помнишь, как изымались «излишки»? Разве для хозяина отобранное зерно было излишним? А отбирали.

– В стране был голод! – отчаянно закричал Мурат.

– Только это и сдержало меня тогда. Будь иначе – я сорвал бы со стены шашку, с которой ходил в атаку на белогвардейцев. Между прочим, бок о бок с тобой.

– Не жалеешь ли ты? – подозрительно посмотрел Мурат на брата.

– Нет, не жалею. Новая власть дала мне землю, благодаря которой я зажил без нужды. И теперь, когда хотят обратно отнять ее – отнять обманом, – я не поддамся. Знаю одно: человек, у которого есть клочок земли, не пропадет...

Уходя, Мурат в сердцах хлопнул дверью так, что зазвенели стекла в окнах. Умар не рассердился, не крикнул вслед, а прикрыв приобретенные вещи мешковиной, легкой походкой выскочил из хадзара и поспешно направился на свой участок – надо было наверстывать упущенное за время переговоров с Саламом и спора с Муратом...

***

Вечером, когда вся семья ужинала, заявился Тузар. Молодого горца пригласили к столу. По случаю неожиданного гостя отец потребовал, чтобы на стол поставили графин с аракой. Но Тузар наотрез отказался пить. Да и ел очень мало. Мурат с отцом переглянулись: впервые за многие годы один из Тотикоевых осмелился войти в их дом. Это что-нибудь да значило. Лишь весьма веская причина могла заставить Тузара забыть о многолетней вражде между двумя фамилиями. Но расспрашивать его не стали – наступит время, сам заговорит:

– Посоветоваться надо, – обратился наконец Тузар к Мурату.

– Не хватило терпения до утра? – усмехнулся тот.

Отцу не понравился негостеприимный тон сына, и он постарался исправить впечатление Тузара от приема в доме Гагаевых, дружелюбно спросил:

– Как твои в городе устроились?

– Занятие их не очень достойное для горцев, но времена стали другие – грех жаловаться. Ходит там в начальстве один Тотикоев, он и устроил Махарбека и Мамсыра при базаре. Сами они не торгуют, но за чем-то обязаны следить... Салам по-прежнему держит чайную, – Тузар опустил голову.

– Васо, я слышал, в Алагире? – заметил Дзамболат.

– На станции работает, – ответил Тузар. – А Дабе возит почту из Владикавказа в Алагир.

– Конюхом, значит, – усмехнулся Мурат.

– Как-то иначе называется его должность, не запомнил, – покорно произнес Тузар.

– Конюх есть конюх, как его ни называй, – отрезал Мурат.

– Ты будто радуешься, сын? – недовольно поморщился Дзамболат. – Чему бы?

– Теперь поймут, что такое жизнь, – весело ответил Мурат.

– Такая радость не достойна джигита! – резко прервал Дзамболат сына. – Ты понимаешь, что это оскорбляет Тузара? А в чем он провинился?

– Эх, отец, я вижу то, чего вы не желаете замечать. Мы с вами никогда не сможем приобрести во Владикавказе и Алагире дома... А они купили. Откуда деньги? Значит, утаили золото. Когда их арестовали, надо было тайники поискать, да мы постеснялись: как же, земляки ведь!.. А они вот воспользовались этим... Не надо их жалеть, – Мурат обратился к гостю: – Ты, Тузар, на них не похож. Достойно уважения уже то, что не отправился следом за братьями в долину...

Когда они вошли в комнату Мурата, Тузар застеснялся. Гагаев пришел ему на помощь:

– Что-то ты последние дни сам не свой. Тебя огорчила поездка к родным?

Тузар помялся, тихо промолвил:

– Не разрешили они мне жениться.

– Жениться? – встрепенулся Мурат. – На ком?

– В этом и трудность, – покачал головой Тузар. – Как услышали, что она не осетинка, – и слушать не захотели. Такого позора, говорят, мы не потерпим. Забудь ее и все!

– Не осетинка... – тут до Мурата дошло: – Зина?!

Тузар опустил глаза, несмело кивнул.

– Достойная невеста! – заключил Мурат.

– Может, есть закон, по которому братьев заставят дать согласие? – спросил Тузар.

– А мы и не будем у них спрашивать разрешения, – заявил Мурат. – Раз ты согласен, раз Зина согласна, то по советским законам выходит – быть свадьбе! И мы ее тебе устроим! Сельсовет устроит!

– Зина хочет, чтоб свадьба была по-осетински, – сообщил Тузар. – Ей нравятся наряд, приезд за невестой на конях...

– Вот это невеста! – воскликнул Мурат. – Она уважила не только тебя своим согласием! Она уважила весь аул. Скажи ей: все, чем красива осетинская свадьба, будет!

Свадьба прошла весело. Правда, огорчало, что из братьев Тузара прибыл лишь Салам, да и тот, казалось, только для того, чтобы своими глазами увидеть свадьбу, состоявшуюся без согласия родных. Он пробыл в ауле лишь до вечера.

– Куда ты? – попытался удержать его Дзамболат.

Но Салам только огорченно рукой махнул, отстаньте, мол, все... Так и уехал... Аульчан огорчило и то, что родители невесты не смогли прибыть, а прислали из Воронежа поздравительную телеграмму...

Глава 29

На душе у Мурата было тоскливо. Беседы с людьми приносили горечь.

Горцы терпеливо выслушивали его, но видно было, каких усилий им это стоило. В глазах были любопытство и... неверие. Мурат мучительно размышлял, пытаясь понять, почему неубедителен его рассказ, может, он произносит не те слова, или беда в нем самом? Неужто прав Умар, утверждая, что неверие пошло с того дня, когда он вместе с милиционером и шахтерами сделал обход аула в поисках утаенного зерна? А может, виной тайник Дахцыко? Но разве горцы не понимают, ради чего он это сделал?

Как-то Хамат заявил на нихасе:

– У сына Дзамболата – власть! Да такая, какой не было у самого Асланбека. Не смотрите, что, решившись на то или иное дело, он уговаривает аульчан поддержать его. На то он и коммунист, чтобы советоваться с народом. Но он мог бы и стукнуть кулаком по столу и приказать. Асланбек так не мог. Батырбек – не мог. А Мурат Гагаев может! – и, помолчав, добавил: – Но ох как страшно употребить эту власть неправильно, не на пользу людям!..

И при этих словах дотоле почтительно молчавшие старики закивали головами, хором поддакнули:

– Справедливо говоришь.

– Точно заметил Хамат...

– Верную мысль высказал...

А Иналык, как бы подводя итог обсуждению, обратился к Мурату:

– Ты можешь забыть все то, чему учил тебя отец. Ты имеешь свой голос и волю. И права у тебя велики. Но если ты забудешь истину, которую изрекли уста почтенных старцев, быть тебе изгоем.

Мурат молча кивнул головой, заверяя их в том, что навеки запомнит слова старцев. Он знал, к чему может привести забвение заповеди предков. Обычай «коды» страшен. Ты обращаешься к человеку, а в ответ – молчание. Ты направляешься ко второму, третьему, а они смотрят на тебя как бы не видя. Ничего срамнее, тягостнее этого нет. И отверженный бросает могилы предков, свой хадзар, родных, друзей и убегает прочь. Но позор преследует его всю жизнь... Вот какой обычай придумали еще аланы, клеймя предателей и убийц...

Мурат запросил в Хохкау агронома из Алагира. Объяснил, что его беспокоит. Слов нет, последние два урожая были высокие и принесли достаток в дом старшего из братьев Гагаевых. По весне то одна хозяйка, то другая спешили в хадзар Умара с чашей под платком, возвращались оттуда, осторожно придерживая посудину, чтоб не рассыпать муку... И все-таки говорить, что Умар разбогател, не приходилось – он мечтал о большем размахе. Что же говорить тогда о других горцах? Все трудятся отчаянно, а от нужды не могут избавиться. Вот и задумался Мурат, в чем дело. Умар посоветовал пригласить ученого агронома разобраться и подсказать, что надо сделать, чтобы пришел достаток к людям. Тот полазил по горным склонам, осмотрел участки, предназначенные под кукурузу, картофель, подсолнечник, под пашню и, тщательно вытирая вытащенным из галифе обширным платком пот с морщинистой шеи, произнес:

– Собственно, мне здесь неделю нечего делать. За день все уяснил.

– Ну и как? – затаили дыхание Мурат и Умар.

– Никаких агрономических секретов горцам раскрывать не надо. Они и без этого делают все возможное. И даже невозможное. Не просто обхаживают землю – вылизывают ее. И навоз вносят по науке. Можно сказать, добиваются максимума того, что может дать эта неблагодарная, чудом держащаяся на каменистых склонах земля...

– А как же быть? – развел руками Умар. – Думал, повысим урожай – прибыли станет больше.

– Это нереально... Завтра отправьте меня в Алагир.

– Но вы должны помочь! – взмолился Мурат.

– Рецепт давно известен, – усмехнулся агроном. – Создайте колхоз, затем слейтесь с другим, более сильным. Таким образом, ваши убытки будет покрывать он.

– Это что же? – поразился Мурат. – Наши беды взвалить на чужие плечи? Нам не так предки завещали...

– Вам необходимо расширить посевы, – стал сердиться агроном. – А для этого нужны новые участки земли. Где вы ее возьмете? Перенесете из долины? Хотел бы я это видеть.

– Что же нам делать? – развел руками Умар.

– Не надо здесь создавать колхоз.

– Но Дауд настаивает! – заявил Мурат.

– Дауду надо отчитаться о завершении сплошной коллективизации. А что будет дальше, ему все равно, – поджал губы в осуждении агроном. – Таких начальников у нас, к сожалению, немало развелось. Для них главное – исполнить, что сверху требуют. А на пользу это людям или нет... – он безнадежно махнул рукой.

– Так нам что, возражать против колхоза?

– Не позволят вам. Как только заикнетесь – за вас всерьез возьмутся, объявят врагами народа, ну а дальше один путь – в тюрьму или, если повезет, в ссылку...

– Надо что-то придумать, – пробормотал Мурат.

– Есть выход, – сказал агроном. – Но пойдут ли на это ваши, не знаю.

– Какой? – встрепенулся Мурат.

– Всему Хохкау перебраться на равнину. Земли там вволю, и трудиться вы умеете...

***

Мурат пришел на нихас задолго до того, как стали собираться люди. Окинув взором аул, в который раз с горечью убедился, что нет уже ни одного пятачка, на котором можно было бы поставить еще хотя бы один хадзар. Всем тесно. А с годами, когда подрастет детвора, заполнившая дворы, с жильем будет еще сложнее. Это счастье, что советская власть выделяет горцам землю на равнине. Но захотят ли аульчане перебраться на новое место, хотя оно и обещает жизнь в достатке?.. Те из Нижнего аула, кто рискнули, отправились в долину с тяжелым чувством, точно изменили своим предкам. А кажется, чего бы горевать? Там и земля плодородная, и поля ничуть не похожи на те жалкие клочки, что разбросаны по склонам гор, и дома выстроены на зависть, не теснят их скалы и обрывы, и вода рядом, в тридцати метрах, и таскать ее в гору не приходится...

– Чего не начинаешь сход, товарищ председатель? – насмешливо обратился Умар к Мурату. – Или ты думаешь, что времени у нас много?

Мурат вскинул голову: все здесь. Пришли на сход, как требовал, и женщины, но толпились в сторонке: вроде бы они и на нихасе, потому что все видят и слышат, и в то же время не могут ненароком обидеть своим присутствием строгих радетелей законов адата. И все-таки нашелся такой, кому не пришлось по душе само появление женщин вблизи нихаса. Заворчал, как ни странно, Дахцыко Дзугов.

– Неужто один раз не можем обойтись без женского уха? – проворчал он.

– Вопрос, который будем обсуждать, касается всех, – строго прервал его Мурат.

И никто не удивился тому, что тридцатишестилетний горец осмелился таким тоном говорить с человеком, которому уже перевалило за седьмой десяток. Но так уж само собой получилось, что высокая должность как бы добавила возраст Мурату.

– Иная женщина лучше мужчины поймет преимущества жизни на равнине, – заявил Мурат.

– Как там, в долине? Тоже непогода? – нетерпеливо спросил Хамат.

– К севу еще не приступили, – огорченно произнес председатель.

– Ой, предвижу: в поисках хлеба придется нам карабкаться через горы, в Грузию, – заявил Хамат.

– Всех наших овец не хватит, чтоб запастись на зиму хлебом, – Иналык с надеждой глянул на Мурата. – Чем власть нас утешит?

Председатель посмотрел на горцев и сказал:

– Собрал я вас по важному делу. Послушайте, что скажет Умар.

Тот не стал медлить.

– Люди! Вы меня знаете, я вас. Урожай у меня не хуже, чем у любого аульчанина. Но... Не о такой жизни мы мечтали! Каждый из вас едва сводит концы с концами. А вот Тотикоевы радуются жизни. Мы их лишили хадзара, отары овец, земли, фактически выгнали их в долину... А они процветают! Что так? Судьбой им предназначено быть богачами, а нам бедствовать и завидовать им?..

– К чему ты, сын Дзамболата, ведешь свою речь? – нетерпеливо прервал его Хамат. – Говори яснее.

– Яснее хотите? Пожалуйста!.. Взгляните на наши участки земли... Крохи!.. Они нас не прокормят. Как бы мы ни ласкали эти клочки земли, они так и останутся клочками...

– Что ты предлагаешь? – зашумели вокруг. – Что делать нам? Где искать выход?

Умар выждал, пока на нихасе утихнут, и сказал:

– Есть выход! Нам надо всем миром... отправиться в долину!.. Да, да, ВСЕМ МИРОМ!.. В таком случае начальство охотно поможет: и землю даст жирную, и средства на строительство жилья выделит...

Толпа заволновалась:

– Бросить здесь хадзары?!

– А могилы предков тоже за собой потащим?..

Аульчане так расшумелись, разволновались, что Умар понял: своим предложением он нанес землякам горькую обиду. И спора не произошло – всем миром отказались перебираться в долину...

... Погрустнел Умар. В одиночку отправляться в долину? Боязно. Другое дело – всем миром. Умар еще колебался, пока злой случай не заставил его наконец сделать выбор.

Над Хохкау нависала высокая и с виду очень крепкая скала, смахивавшая на острие кинжала. Сколько помнят старики, никогда она не омрачала жизнь горцев. И вдруг...

Это счастье, что сорвавшийся с утеса камень снарядом пронесся по крутому склону горы, легко перемахнул через забор, сооруженный, чтоб отводить в сторону снег и талые воды, и вонзился в заднюю стену хадзара Умара. Это счастье, что в этот день хозяин дома заставил всех своих домочадцев подняться на участок, чтоб быстро, не упустив лучшие сроки, посадить картофель и овощи... Опрокинулась стена, рухнула поперечная балка, и поддерживаемый ею потолок обрушился. Дали трещины и покосились обе боковые стены...

Обследовав хадзар, Умар бодро произнес:

– Восстановить можно...

– Не спеши, брат, – покачал головой Мурат. – К скирде только поднеси огонь – сама сгорит...

– Когда комар человека находит, он не сразу его кусает – сначала пищит, сзывая всех остальных, – поддакнул Дзамболат. – Предки как нам завещали? Скатился один камень с утеса – остерегайся: не торчи под этой скалой...

– И вправду говорят: на украденной лошади далеко не ускачешь, – тихо, точно самому себе, пробормотал Иналык.

Гагаевы, словно сговорившись, дружно сделали вид, что не услышали зловещий шепот аульского Сырдона, намекавшего на то, каким образом этот хадзар достался Умару.

– Может, больше не сорвется камень? – высказал надежду Урузмаг.

– Всем народом порешили, чтоб волк рысцой бегал, а он все галопом носится, – рассердился Дзамболат. – Разве можно уповать на авось?..

Мурат и Умар вскарабкались до самого подножья скалы и, задрав головы, внимательно осмотрели каждый метр отвесной скалы. Под лучами яркого солнца на фоне чистого голубого неба она казалась алым парусом, несущимся в небеса. Обвеваемое со всех сторон из века в век то пронзительными холодными, то обдающими жаром ветрами, выточенное каменное лезвие вершины было сплошь испещрено глубокими бороздами-морщинами. И как было определить тот час, день, год или век, когда иссякнут силы и цепкость у этих измученных извечной борьбой скалистых выступов и они поддадутся искушению и сиганут вниз, в глубокое ущелье, навстречу шумному потоку бешеной реки?..

– Нельзя рисковать, – подвел итог своим наблюдениям Мурат. – Нельзя...

– Значит, так тому и быть, – пробормотал Умар. – Значит, другого выхода и нет...

***

... Вечером Умар пригласил Гагаевых навестить его хадзар. Посматривая на сыновей, Дзамболат упорно о чем-то размышлял. Не о том ли, что с каждым днем они становились все больше непохожими друг на друга? Когда раздали землю, ему казалось, что теперь до счастья рукой подать, что не сегодня завтра придет достаток в дом каждого сына, но пока только Умар достиг того, о чем мечталось. Вот как живет: в каждой комнате – городская мебель, стол заставлен едой, точно в княжеском хадзаре, тарелки разрисованные, вилки серебряные... Ишь как завистливо поглядывает по сторонам Урузмаг. У него, бедного калеки, на столе не пироги – чурек!.. До сих пор не женат. А когда нет семьи, человек не может быть счастлив...

– Надо тебе, Урузмаг, жениться, – неожиданно для всех произнес Дзамболат.

За столом стало тихо.

– Да, да, вы не ослышались. Жениться вашему брату надо, – повторил отец. – Нельзя одному в доме...

– Я давно готов, – заявил Урузмаг, – он хотел, чтобы слова его прозвучали весело и их приняли за шутку, но голос Урузмага дрогнул, выдав его.

– Ты в самом деле готов ввести в дом невесту? – уставился на младшего брата Умар.

– Почему бы и нет? – с вызовом спросил Урузмаг. – Мне через год за тридцать перевалит... Или на младшего в нашей семье все время смотрят как на малыша?

– И невеста есть? – наклонился через стол Умар, пытаясь заглянуть в глаза Урузмагу.

– Есть, – младший брат отвел взгляд в сторону.

– Кто же она? – не выдержал Умар.

Урузмаг пожал плечами и несмело глянул на отца. Тот, видя, что сын не желает нарушать обычай и называть при нем свою избранницу – положено сперва намекнуть о ней старшему брату или другому родственнику, а тот уже ведет переговоры с отцом, – довольный, крякнул. Всем не терпелось поскорее узнать, кто та, что станет их родней, и Умар попросил:

– Отец, разреши ему назвать имя невесты... Пусть смотрит на меня и говорит мне. Вот и обычай будет соблюден...

Урузмаг нерешительно помедлил:

– Недалеко надо идти, – и умолк...

– К кому? – поинтересовался Умар.

Урузмаг бросил конфузливый взгляд на Мурата:

– Мое счастье зависит от тебя, брат.

– От меня? – удивленно поднял бровь Мурат.

Заинтригованные братья уставились на Урузмага.

– Говори же, сын, – попросил Дзамболат.

– Есть такой обычай, – несмело забормотал тот. – Пробраться в хадзар убитого, обвить себя надочажной цепью, – и примирение кровников состоялось ...

– Что? – вскочил с места Мурат. – Может, ты предложишь мне и голову им подставить – пусть отрежут у меня правое ухо? И такой обычай есть!

– Так к кому ты, Урузмаг, хочешь, чтобы мы послали сватов, – встрепенулся Умар.

– К Тотикоевым! – выпалил Урузмаг.

– Что ты сказал?!

– У Тотикоевых есть девушка, – поняв, что поздно отступать, пояснил Урузмаг. – Звать ее Фариза...

– Но это же Тотикоевы! – зарычал Умар. – Тотикоевы – наши кровники, враги всего аула!..

– Она не враг, – усмехнулся Урузмаг. – Она и слова-то такого не знает.

Искренность, с которой он произнес это, заставила всех заулыбаться.

Только Умар оставался непреклонным. Поднявшись с места, он приблизился к младшему брату, произнес:

– Ты понимаешь, что нам предлагаешь? Идти на поклон к Тотикоевым?! Просить их отдать нам девушку?! Просить?

– Не знал, что ты будешь против, – сказал Урузмаг. – Сам же с ними торгуешь.

– Торговать – это другое дело. Но породниться?! Да не только я – все мы против! – Умар схватился за голову: – И еще чего ты просишь?! Подумать только! Герой гражданской войны, Северный Чапай, наш Мурат должен тайно пробраться в хибару кровопийц Тотикоевых и обвить себя их надочажной цепью?! Будто наш брат – председатель сельсовета! – трус и боится их мести?! Что народ скажет? А власти что подумают?! Нет, Урузмаг, ты не в своем уме... Надо же догадаться, где искать невесту... И не подумать: как мы пустим под свою крышу Тотикоеву?!