Текст книги "Заповедь"

Автор книги: Георгий Черчесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)

Гости вошли в хадзар. Скиф огляделся.

– Неужто ты, герой гражданской войны, живешь здесь, в этой комнатушке с тусклыми, едва пропускающими свет окошками?! – возмутился он и кому-то погрозил кулаком: – Ах, черствые люди! Почему о тебе не позаботились?..

Мурат махнул рукой, попытался превратить все в шутку:

– Да что мне, бобылю, надо? – и, прихватив нож, направился к двери.

– Куда ты, Мурат? – попытался остановить его Скиф. – И зачем это нож с собой прихватил?.. Спешим мы.

– Дело гостей прийти в дом, дело хозяина – когда они из него выйдут, – напомнил Мурат осетинский обычай...

Ему бы насторожиться, поразмыслить о том, ради чего большой начальник двое суток добирался до Богом забытого поднебесного аула... Только ли для того, чтоб увидеться с ним? Велика важность. Задумайся Мурат об этом – глядишь, и догадался бы, что не без умысла Скиф Кайтиев прибыл в Хохкау...

И тогда, когда утром Скиф приказал Тимуру обойти хадзары аула и пригласить всех жителей на нихас, Мурат, который всегда на фронте кожей чувствовал приближающуюся угрозу, не разглядел опасности... Насторожись он тогда – сколько бы разочарований избежал в жизни!..

Мурат хотел привести гостей на нихас тогда, когда все аульчане будут налицо. Но Скиф настоял пойти заблаговременно, объяснив это желанием поговорить с людьми... Хамат встретил гостей, как и положено старшему, с чувством собственного достоинства, ничуть не заискивая перед высоким начальством.

– Твоя просьба провести сход, дорогой Скиф Кайтиев, застала дома не всех аульчан. Пришлось послать гонцов в горы, – сказал он. – Подождем, когда все соберутся.

Как и положено, Хамат поинтересовался здоровьем гостей. Потом поговорили о погоде...

Хотя было воскресенье, когда по законам адата не полагалось работать, тем более на глазах старцев, собравшихся на нихасе, Умар, конечно же, опять затемно отправился на свой участок земли. Нетрудно представить, как роптала его душа, когда добравшийся до участка Руслан сообщил отцу, что его ждут на нихасе. Но и спустившись к нихасу, он нет-нет да поглядывал на зеленевший пятачок земли на склоне горы. Перехватив его взгляд, Иналык погладил бороду и спросил:

– Скажи, сын Дзамболата, если бы тебе вдвое увеличили надел, силенок хватило бы обработать?

У Умара от такой перспективы дыхание сперло в груди, и, точно боясь, что радужное видение может улетучиться, он поспешно выдохнул:

– Хватило бы!

– А втрое? – продолжил сладкую пытку Иналык.

– Ночью работал бы, – но хватило бы!.. – голос Умара был так тверд, что никто не усомнился в его вере.

– А вот отдайте ему свои участки, – и вы убедитесь, – усмехнулся Хамат и пояснил гостям: – Умар настоящий хозяин. И воля есть, и терпение, и руки у него золотые... Земля таких хозяев любит – расцвел его участок. Мог бы быть под стать брату и Касполат, да здоровье на войне оставил...

– Последнее ранение Касполата было тяжелое, – пояснил Кайтиеву Умар. – Рана маленькая, но много крови потерял. Мы в атаку шли, я видел, как он упал с седла, но останавливаться не велено было. Уже после боя мы с Муратом отыскали его...

– Значит, брат падает, а ты должен скакать вперед? – укоризненно произнес Дахцыко.

Умар вздохнул, пробормотал, оправдываясь:

– Военная дисциплина...

– И в прежнюю войну так было, – кивнул головой Хамат. – Иначе – суд чести, – с трудом произнес он по-русски.

– Теперь это называется трибуналом, – промолвил Умар.

Касполат приблизился к нихасу, почтительно поздоровался и встал рядом с Умаром.

– Садись, Касполат, – мягко сказал Скиф. – Не возражай, Дзамболат, ему трудно стоять...

Но старший Гагаев, нахмурив брови, строго посмотрел на сына, давая понять, что этого делать никак нельзя.

– Годы у меня не те, чтоб сесть рядом с вами, – тихо произнес Касполат.

– Годы? – встрепенулся Хамат и без видимой причины горячо, будто споря с кем-то, возразил: – Годы могут оправдать стариков, ибо несут немощь. А о молодых судят не по годам, а по мыслям и делам.

Это было нечто новое. Такое на нихасе, где культ возраста незыблем и идет из глубины веков, не звучало.

– Ну, кажется, теперь все мужчины Хохкау собрались, – глаза старца пытливо прошлись по лицам горцев и остановились на Кайтиеве: – Прежде чем ты начнешь разговор, я произнесу свое слово. Не возражаешь, уважаемый Скиф?..

– Ну что вы!.. – торопливо произнес Кайтиев. – Гость говорит тогда, когда ему позволят хозяева...

Хамат удовлетворенно кивнул головой и глухо произнес:

– Старый я стал. Многое не понимаю, Приезжает ко мне гонец из райцентра, говорит: сделай то-то и то-то. А я в толк не возьму, зачем это надо делать, душа противится... Последний раз приказывает: запрети калым, это вредный пережиток, и кто будет его требовать и давать, – арестовывай...

На нихасе зашумели, заволновались...

– Калым – пережиток?! Не-ет, – возразил Иналык. – Когда жених платит за невесту, заполучив ее, оберегает как драгоценность.

Старики закивали головами, соглашаясь с ним.

– Вот и я думаю: что-то этот гонец пошутил... Или это твои приказы, уважаемый Скиф?

– Партия так решила, – не стал скрывать Кайтиев. – Заплатив калым, муж смотрит на жену как на купленную вещь и заставляет работать с утра до ночи, постоянно напоминая, во что она ему обошлась, и подсчитывая, сколько ей надо трудиться, чтобы окупить затраты. В долине комсомольцы конфискуют быков, кур и овец, отправленных женихом родителям невесты, – такой указ вышел.

– Хороший закон, – неожиданно заявил Дзамболат. – Мне нравится.

– Еще бы не понравился, – съехидничал Иналык. – Он тебе, отцу сыновей, сколько богатства сохраняет. А как тому, кто растит дочерей, тратится на их одежду, а затем отдает в чужую семью? Задаром! Разве это справедливо?

Скиф с интересом всматривался в лица разговаривавших. Коков недобро поглядывал на всех, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться. Разгорелся спор. Мнения разделились: одни были за калым, другие – против... Наконец умолкли, ожидая, чью сторону примет Хамат.

– Старый я стал, – глухо повторил Хамат. – Скажи, уважаемый Скиф, закон отменил и араку?.. Выходит, пить на свадьбе придется это... – как она называется? – водку?..

– Нет, и водку нельзя... – резко произнес Коков. – Свадьба должна быть вообще без выпивки...

– О-о Уастырджи! Да не допусти ты, чтобы я когда-нибудь на такую свадьбу попал! – взмолился Хамат.

Нихас отозвался одобрительным смехом.

– Народ наш всегда презирал пьяных, – напомнил Хамат. – Самое большое проклятие у осетин: «Да появится в вашей фамилии пьяница!» Но как можно свадьбу проводить без тостов?! Держать в руках рог, – а чем он будет наполнен? Чем?!

– Молоком, – пошутил кто-то.

Хамат всем телом повернулся к Кайтиеву, жестко заключил:

– Неумный человек придумывает эти законы. Крайности всегда опасны, и власть добра, бывает, приносит людям зло... – и неожиданно обратился к Мурату, посоветовал: – Ты поменьше прислушивайся к таким. У тебя на плечах голова, сын Дзамболата. Пусть она сама решает, что хорошо и что плохо. Это очень важно, чтоб ты, Мурат, был и в мыслях, и в делах своих самостоятельный. Не только для тебя важно. Для всех нас!.. Для всего Хохкау!.. Почему так говорю? А вот почему...

Он поднялся, скособочился, засовывая руку в глубокий карман галифе, и, порыскав, выловил нечто, раскрыл ладонь: на ней лежала печать.

– Это мне дал тот человек, что приезжал из Алагира, – пояснил Хамат. – Сказал: «Стукнешь ею по бумаге – и любое твое решение станет законом для каждого жителя Хохкау». Потому что аульчане, уговорив стать председателем сельсовета, дали мне власть. Согласился я, подумав: буду председателем до тех пор, пока более достойный не появится. И вот дождался этого дня. И при всем народе хочу передать печать Мурату... Давайте голосуйте за это...

Мурат встрепенулся, стал резко возражать, мол, не хватит у него знаний, и возраст не тот, обратился за поддержкой к Кайтиеву... Но Скиф молча смотрел на горцев, а вперед неожиданно шагнул Коков. Сказав несколько приятных для слуха Мурата фраз, он неожиданно заявил:

– Не стыдно ли тебе, Мурат, герою гражданской войны, днями копошиться на клочке земли, беспокоиться только о своем хозяйстве, когда в стране идет ожесточенная борьба за новую жизнь? Не кажется ли тебе это предательством по отношению к тем, кто рядом с тобой сражался и не дожил до сегодняшнего дня? – и, обращаясь к нихасу, предложил: – Надо, надо его сделать председателем сельского совета. Пусть наведет порядок в ауле... Авторитет красного бойца, «Северного Чапая», должен сказаться!..

Мурат вновь зароптал. Но теперь его никто не слушал. Горцы уже знали, как положено голосовать, – дружно подняли руки... Хамат облегченно вздохнул и протянул Мурату печать:

– Бери, – и когда новый председатель взял ее, усмехнулся: – Но учти: она не сказочная свирель нартов, по звуку которой сбываются задуманные желания. Мне не удалось, потому и нечего мне было отвечать на вопросы: как утверждается в ауле новая жизнь? Почему не открыта школа?.. Замучили меня ими, сам я стал себя упрекать... Ну а теперь ты дуй в эту свирель. А мы всем миром посмотрим, что ты из нее выдуешь... И еще одно учти: через год я тебе возвращу вопросы, которыми ты всех нас замучил: почему в Хохкау все по-прежнему? И худо тебе придется, если нечего будет ответить... – Хамат хитро посмотрел на Кайтиева: – Я свое дело закончил. Теперь твоя очередь.

Скиф откровенно и задиристо захохотал:

– Скажи, уважаемый Хамат, как ты догадался о моих намерениях? Я ведь тоже кое-что хотел предложить Мурату, да ты опередил меня... Да уж ладно, пусть будет по-вашему...

Спустя три дня, чуть рассвело, он вывел со двора оседланного коня. В воротах столкнулся с Умаром, направлявшимся на участок.

– И тебе не терпится взяться за прополку? – весело оскалил зубы брат.

– В Алагир я, – устало прошипел Мурат. – Коков приглашал...

Подъехав вплотную, Умар посмотрел в лицо брату.

– Щеки впали, глаза горят лихорадочным огнем, а сам бледный... Да не болен ли ты? – уточнил Умар.

– Ночь не спал, – признался тот. – Обдумывал, с чего начать...

– Нелегкую ношу ты взял на себя, – не то укоризненно, не то жалеючи сказал брат. – Надо сажать, а ты – в долину...

Мурат пропустил мимо ушей его замечание. Тяжело взобравшись в седло, спросил:

– На тебя мне рассчитывать?

– Разве ты не брат мне? – усмехнулся Умар.

– Спасибо, – поблагодарил Мурат и хлестнул коня плеткой.

***

Председатель райисполкома Коков не сводил настороженно нетерпеливых глаз с Мурата, пока тот делился с ним своими грустными мыслями...

– В общем, ведем разговор о новой жизни, а ее как не было, так и нет, – заключил Мурат и упрекнул председателя райисполкома: – Как раньше никто не интересовался Хохкау, так и нынешняя народная власть позабыла о нем.

– Нам бы выжить! Выжить! – ударил ладонью по столу Коков. – Об этом пока речь. В стране голод, люди мрут тысячами, некому даже хоронить. А ты мне здесь фантазии разводишь. Подавай ему новую жизнь! – он гневно блеснул глазами: – Партячейка у вас есть?

– В ауле члены партии – я да мой брат Касполат.

– На кого же ты будешь опираться, товарищ председатель сельсовета?

– Для этого и хочу сделать что-то такое, чтоб народ увидел прелесть новой жизни и помогал ее строить, – сказал Мурат.

– Значит, нужен пряник? – зло усмехнулся Коков. – А где взять этот пряник? Скажи, где?! – закричал он на Мурата, будто тот был виноват во всех невзгодах. – А может, вместо пряника надо твоим землякам показать кулак? А?..

– У нас в ауле нет врагов советской власти.

– Это тебе так кажется, – оборвал его председатель райисполкома. – Враги есть везде.

– У нас нет, – непреклонно повторил Мурат.

– Нет явных – есть скрытые, – остановившись напротив, Коков навис над ним. – Ты их не знаешь, и это твоя беда. Первое, что тебе как председателю сельсовета придется сделать, это выявить врагов. И взять их в оборот! – он потряс перед Муратом огромным кулачищем. – Чтоб ни один из них не пикнул. Тогда и дела у тебя лучше пойдут.

– Нам открыть бы школу, – вздохнул Мурат. – Детишек в ауле много, а грамоте их учить некому...

– Я тебе про одно, а ты меня все на свою стезю тянешь, – недовольно буркнул Коков и посмотрел в окно.

– Направь к нам учителя, – попросил Мурат: – Буду кормить его тем, что сам ем, поить молоком, хоть его нам самим не хватает. Жить будет у нас в доме...

– А заниматься с детьми где будет? – резко повернулся Коков. – Ты что, построил школу? Где детишек будешь собирать?

– Н-да, – озадаченно протянул Мурат.

– То-то... В Нижнем ауле пошли по другому пути. Выявили врагов, конфисковали у них дом и открыли в нем школу. Вот им я направил молоденькую учительницу...

У Мурата мелькнула соблазнительная, коварная мысль...

– И нам так можно? – шепотом спросил он.

– Нужно так, только так, – внушал председатель райисполкома. – Другого пути у нас пока нет.

– А если мы... конфискуем... Учительница будет?

Коков вздохнул:

– Не скоро, друг, не скоро... Их в год на всю Осетию направляют всего по пять-шесть... – Он порывисто нагнулся к Мурату: – От Хохкау до Нижнего аула мы, по-моему, ехали час-полтора... Так?

– Да.

– Вот и выход нашли, – обрадовался председатель райисполкома. – Та молоденькая учительница, которую я направил в Нижний аул, будет день там учить детишек, день – у вас. Доставка ее туда-сюда – за тобой. Идет?

– Идет, – кивнул головой Мурат.

– Хорошо... Сейчас скажу, чтоб тебе бумажку дали. Это и будет приказ для учительницы, – Коков, толкнув ногой дверь, громко закричал: – Дауд! Иди сюда, Дауд!.. – и обернулся к Мурату: – Это мой секретарь. Ученый. Он делопроизводство ведет, – и доверительно сообщил: – Не люблю я заниматься бумажками...

Вошел худенький паренек в черной шляпе с порванными полями.

– Опять ты в этой шапке, – недовольно поморщился Коков и строго спросил: – Чем занят?

– Подсчитываю, сколько изъято излишков хлеба.

– И как?

– Мало, – развел руками Дауд. – Уверяют, что у людей нет зерна.

– Но разнарядку мы выполним?! – разволновался председатель райисполкома.

– Отстаем на полторы тысячи пудов, – ответил Дауд.

– Полторы тысячи?! – ахнул Коков. – Как я объясню во Владикавказе?! Опять не избежать нагоняя... – он резко рубанул рукой по воздуху: – Надо потребовать, чтоб у всех отнимали зерно. Подряд!

– Это незаконно, – покачал головой Дауд. – Согласно инструкции, излишки изымаются у кулаков и зажиточных середняков.

– А ты определишь, кто зажиточный середняк, а кто просто середняк?

– И об этом ясно сказано в инструкции, – рассудительно ответил Дауд. – У кого есть лошадь или сельхозинвентарь, тот зажиточный.

– Где же достать зерно? – нахмурился Коков, и тут взгляд его уперся в Мурата: – А ты сколько изъял?

Тот неопределенно пожал плечами.

– Сколько в Хохкау собрали? – спросил у Дауда председатель райисполкома.

– Нисколько. Этот аул вообще у нас не обложен продразверсткой.

– Это почему? – рассердился Коков. – А ну-ка выпиши им триста пудов.

– Триста пудов?! – ахнул Мурат. – Да откуда в Хохкау излишки зерна? У нас земли нет.

– Земли нет, а хлеб есть! – потряс кулаком Коков. – Есть! В каждом ауле есть. Куда ни приедешь – на стол ставят пироги. А сами плачут, мол, плохо живут, голодают.

– Закон гостеприимства требует, чтобы перед гостем последнее ставили, – напомнил Мурат.

– Ты мне брось эти разговоры! – вышел из себя председатель райисполкома. – От них пахнет вражьим духом. В стране каждую минуту гибнут тысячи голодающих. Ждут от нас помощи. А мы ведем разговоры о том, что у горцев нет зерна. Есть! Надо только проявить решительность и жесткость. Перестать жалеть тех, кто добровольно сам не сдает излишки... Чтоб через два дня триста пудов зерна сюда доставил! Ясно?

Мурат отрицательно покачал головой:

– Я не смогу.

– А мы тебе поможем! – зарычал Коков – Дауд! Направь с ним милиционера и двух шахтеров из Садона. – Он направился к двери, на пороге обернулся: – Дауд! Напиши ему бумажку, – кивнул он на Мурата. – Он скажет какую. А я отправлюсь в Бирагзанг, посмотрю, все ли там в порядке, – и вышел из кабинета...

– Суровый у тебя начальник, – сказал секретарю Мурат.

– Угу, – буркнул, выводя буквы красивым почерком, Дауд и, любуясь текстом, поведал: – Пока он воевал, его семью тиф точно снежным комом слизнул. Теперь один на свете. Живет только мировой революцией.

Дауд еще корпел над распоряжением, когда в окно постучали. На дворе на горячем коне гарцевал Коков. Сидел он в седле ладно, в руках – плеть из тонко нарезанной кожи. Когда Дауд распахнул окно, председатель райисполкома прокричал Мурату:

– Я придумал, с чем тебе возвратиться в Хохкау. Дауд, выдели ему пятнадцать керосиновых ламп. Из тех, что получили позавчера. И о керосине не забудь, – и весело улыбнулся: – Горцы, каждый вечер зажигая лампы, будут, хотят они того или нет, невольно благодарить тех, кому они обязаны таким удобством. И твой авторитет, новый председатель сельсовета, окрепнет... Вот тебе и «пряник»! – и, хлестнув коня, ускакал, ровно и уверенно держась в седле...

– Ночь проведешь здесь, – кивнул на диван Дауд. – А утром вместе с милиционером отправишься в Хохкау. Шахтеров возьмете в Мизуре...

Мурат покорно кивнул. Но ночью, перекинув через круп коня мешки с керосиновыми лампами, сел в седло и, ничего не ответив сторожу, который укоризненно покачал головой:

– Куда ты на ночь глядя?.. Не по-осетински... – окунулся в ночную тьму...

***

Горцы бурно, не скрывая чувств, радовались керосиновым лампам.

– А Кайтазовым? – раздалось в толпе аульчан.

– А им за что? – резко возразил Мурат.

– Да у них и была керосиновая лампа, – вспомнил кто-то. – У них и у Тотикоевых.

– У Тотикоевых даже три! – воскликнул Дахцыко. – А что они не пользуются ими, так это потому, что керосина нет.

– Керосин будет, – успокоил Мурат. – В пятницу направим в Алагир арбу, на которой и доставим сюда керосин. Целую бочку! И потом райисполком нам будет выделять по бочке каждые три месяца.

– И об этом договорился Мурат, – уважительно произнес Иналык. – Вот это настоящий председатель сельсовета!

– А кто поедет за керосином? Это же потеря целых двух дней в такую горячку, когда земля требует все силы и время!

– Я знаю кто, – сказал Мурат. – Захотят Тотикоевы керосин – пусть доставляют его из Алагира. Откажутся – ни капли не получат. Об этом я позабочусь.

– Что-то ты чересчур суров к ним, сын, – попытался смягчить слова сына Дзамболат.

– Время сейчас такое, – покачал головой Мурат. – Кто кого – так стоит вопрос. Будем жалеть врагов – сами головы лишимся.

– Ничего с Тотикоевыми не случится, если такую повинность возложить на них, – сказал Дахцыко. – Вспомните, сколько их поручений наши фамилии выполняли.

– Верно, – раздалось в толпе горцев.

– Поддерживаем твое решение, Мурат.

– И спасибо тебе говорим всем миром!..

Дзамболат, поглаживая ладонью бороду, с трудом прятал довольную улыбку.

– Какие еще новости привез, сын? – спросил он.

– Школу будем открывать, – объявил Мурат.

– Школу?!

– Где?!

– Когда?!

Мурат поднял руку, требуя тишины, и, дождавшись ее, провозгласил:

– Где и когда – на днях услышите...

Оживленные горцы расходились с нихаса, бережно неся в руках керосиновые лампы и обсуждая важную новость об открытии школы... Мурат придержал за локоть Умара:

– Давай еще одно дело сегодня завершим... Урузмаг дома?..

***

На стук вышел из дома Тузар и, увидев Мурата, Умара, Урузмага и Тотырбека Кетоева, гоня от себя недобрые предчувствия, торопливо, точно стремясь показать им, что не ждет ничего плохого от их посещения, откинул щеколду и широко распахнул калитку, радушно пригласив:

– Входите, уважаемые соседи, будьте желанными гостями...

Пришельцы не ответили ему, хотя входящему в чужой дом положено пожелать счастья его обитателям; пряча глаза, прошли мимо, поднялись по ступенькам... Тревога вошла в душу Тузара, но он, пересилив себя, кивнул им на топчан:

– Усаживайтесь. Сейчас хозяйка накроет фынг...

Гости молча оглядывали комнату. Умар резко толкнул дверь, ведущую во внутренние покои, присвистнул:

– Смотри, и эта просторная...

Мурат почувствовал, как у Тузара защемило в груди. Оно и понятно: гости так себя не ведут, они походили скорее на купцов, приглядевших добычу. Мурат не стал осматривать внутреннюю комнату, хмуро промолвил:

– Здесь все помещения хорошие. Асланбек знал, что и как строить...

Урузмаг, постукивая самодельным деревянным протезом, двинулся к третьей двери. Тузар встал у него на пути.

– Там – женщины. Нельзя...

Взгляды их столкнулись. Урузмаг откровенно усмехнулся в лицо Тузару, обвел руками вокруг:

– Теперь здесь будут дети...

– Есть у нас и детская, – показал на четвертую дверь Тузар.

Мурат искоса глянул на него, сурово обронил:

– Не понял ты, Тотикоев. Тебе вместе со всеми женщинами и детьми придется перебираться в старый дом. А в этом будет... школа!

Тузар побледнел, пробормотал:

– Я слышал, что на равнине у богачей отнимают дома. Но здесь, в горах? Ведь все знают, что этот дом строили мы, Тотикоевы. На свои средства. Мой дед Асланбек вон там, посреди двора, сидел и смотрел, как кладут стены. Разве можно дом, который семья строила для себя, отнять, хотя бы и ради школы?!

– К утру все, что есть в этом здании, перетащите в старое, – сказал Мурат так, как будто получил от Тузара согласие.

Тузара охватило бессилие. Он устало опустился на топчан, обратился к председателю сельсовета:

– Мурат, не ты ли, бывало, заходил в наш дом без стука, весело приветствуя всех, ловким толчком ладони шутливо нахлобучивал мне на глаза шапку? Все в доме были рады тебе. Только Таймураз оставался невозмутим, и когда ему надоедал веселый гомон домочадцев, он кивал тебе: «Пошли». И вы уходили: впереди – брат, позади – ты, его друг...

– Эй, Тузар! – раздался из глубины женской половины дома голос старой, давно не покидавшей кровати Кябахан, матери посаженных в тюрьму братьев. – Всмотрись в этого изверга. Неужели это тот самый подросток, что вечно голодный то и дело приходил с Таймуразом в наш хадзар, и я его щедро кормила? Неужели это он пристраивался за столом напротив Асланбека и, морщась от наслаждения, уплетал за обе щеки дзыкка, приготовленный моими руками?..

Мурат застыл посреди комнаты, и только желваки, игравшие на щеках, выдавали его состояние.

– Оборотнем вывернулся тот мальчуган, – продолжала клеймить его Кябахан. – Какое счастье, что Асланбек не дожил до этого дня!..

Дружное рыдание женщин поддержали причитания старухи:

– Будь проклят ты, черт-дьявол, будь проклят!

– На нашу доброту ТАК ответить?!

– Куда смотрели глаза мудрого Асланбека?..

– Крови жаждет Мурат, нашей крови!..

Мурат сжал кулаки, выбросил правую руку вверх:

– Умолкните, женщины! Ишь раскудахтались. Чего ж вы молчали, когда Тотикоевы целились в моих отца и братьев, вот в него, Тотырбека Кетоева, в его отца и дядю? Почему тогда не вспомнили про заветы Асланбека?.. Не потому ли, что ваша верх брала и не стоило щадить голодранцев, как вы нас называете? Вспомнили о совести теперь, когда в беду попали...

Тузар нашел в себе силы проводить их до калитки. Мурат с Умаром и Тотырбеком вышли, даже не оглянувшись. Урузмаг, пожав плечами, извинился:

– Больше негде школу разместить. Негде! – и торопливо заковылял на самодельном протезе.

В спину им ударил дружный плач женщин. Дверь, ведущая в их половину, резко распахнулась, и Кябахан, едва стоя на дрожащих ногах, плюнула вслед Мурату:

– Будь проклят ты, змеей прокравшийся в нашу семью!

Плач женщин окутал Мурата липкой пеленой отчаяния, пальцы рук сами собой сжались в кулаки...

Убедившись, что Тотикоевы перебрались в старый хадзар, Мурат запряг арбу.

– Я в Нижний, за учительницей, – сказал он отцу и, не глядя ему в глаза, добавил: – Если в мое отсутствие кто-нибудь прибудет, устрой их...

– А кто должен прибыть? – уточнил Дзамболат.

– Мало ли кто... – поежился Мурат.

Отец внимательно посмотрел ему в лицо, но сын больше ничего не сказал...

... Учительница оказалась еще моложе, чем предполагал Мурат. Востроглазая, юркая, она радостно порхала из комнаты в комнату хадзара Тотикоевых и восхищенно встряхивала пышными светлыми волосами:

– Лучше, чем в Нижнем ауле... Здесь будет класс для малышей... Там – для тех, кто постарше... В этой же комнате поставим пианино, – и озабоченно спросила Мурата, молча следившего за ее быстрыми перемещениями: – Вы сможете приобрести пианино? – и стала мягко убеждать его, настаивать: – Понимаете, это очень важно, когда с детства приобщают к искусству... Разностороннее развитие личности получается... Нет, я буду просить вас, настаивать купить пианино.

– Сколько надо денег?

Она замялась:

– Не так мало. Но и не так много. Особенно если учесть, какую важную роль оно сыграет в жизни маленьких горцев аула...

Уяснив, что и как требуется для оборудования школы, Мурат вместе с учительницей обошел аул, и все пригодные столы и табуретки перекочевали в здание будущей школы. Вечером, собравшись на нихасе, мужчины договорились провести зиу: сделать скамейки и сбить длинные, во всю длину комнат, столы...

– Нужна еще доска, – спохватилась учительница. – Чтоб писать мелом. Возьмем в Нижнем: там – две. Пусть поделятся и карандашами и бумагой... – и опять тряхнула головой, отчего белокурые волосы веером легли на плечи:

– В общем, с понедельника можно начинать уроки. Вы уж к этому времени составьте мне полный список всех – до одного! – детей школьного возраста, проживающих в Хохкау...

... Умар, дождавшись Мурата, направлявшегося в сельсовет, шутливо произнес:

– На прием хочу к тебе напроситься, – и, встретив его недоуменный взгляд, пояснил: – Я сейчас к тебе обращаюсь не как к брату. Нужен мне совет председателя.

– Как-то слишком торжественно, – тоскливо поглядел Мурат вдаль, где по его расчетам вот-вот должны были показаться милиционер и шахтеры. Сердце сжималось от недоброго предчувствия.

– Слишком много для меня значит то, о чем тебе скажу, – вздохнул Умар, и голос его задрожал.

– О чем ты? – перевел на него взгляд Мурат.

– Кайтазовы как узнали, что ты конфисковал хадзар Тотикоевых, тут же всполошились. Вчера приходила ко мне невестка Дзабо и напрямик заявила: «Житья Кайтазовым от Мурата не будет. Да и тяжко видеть землю, отданную чужим. Нам один путь – перебраться в долину»...

– Верно сказала, – кивнул головой Мурат. – Пусть перебираются.

– Они предложили мне купить их дом, – сообщил Умар. – Знают, шайтаны, как тесно у нас. А тут еще и дети подрастают.

– Ну, так купи...

– В том-то и дело, что потребовали за дом коня, шесть коров и двадцать овец. Где мне их взять? Мы с тобой, Мурат, на фронте не деньги зарабатывали, а свободу завоевывали. Я им говорю: «Давайте в рассрочку на пять лет». А Кайтазовы ни в какую! – и с затаенной надеждой спросил: – Может, ты их пристыдишь, чтоб не сразу все требовали?

– Не соглашаются получить оплату по частям? – гнев стал захлестывать Мурата. – Так никакой оплаты им не будет! Слышишь, Умар? Никакой оплаты!..

– Как это? – растерялся тот.

– Пойдем! – резво зашагал к хадзару Кайтазовых Мурат.

Умар едва поспевал за ним. Брат резко распахнул калитку и, не обращая внимания на яростный лай рвущихся с цепи собак, пересек двор и взбежал на крыльцо... На нетерпеливый стук в дверях показались женщины. Мурат рукой отодвинул их и, громко стуча сапогами, шагнул в комнату. Не прислушиваясь к испуганным вскрикам и нервному шепоту женщин, объявил:

– Ваш дом именем советской власти конфискуется!..

– Что он сказал? – зашептались женщины. – Какие слова произнес?

– Конфискуется дом – значит отнимается у вас как у врагов новой жизни.

В ответ раздались плач, проклятия...

– Тихо! – Мурату пришлось повысить голос. – Дается вам три дня, чтоб освободить хадзар. Три дня! Ясно? – и с удивлением услышал в своем голосе нотки, что заметил у Кокова. – Через три дня чтоб вашего духу в Хохкау не было!..

На улице Умар сказал:

– Я не об этом просил тебя...

– Этот дом будет тебе наградой за доблесть в боях, – успокоил Мурат Умара. – И Кайтазовы пусть будут довольны, что народ и наша власть простили им вражескую деятельность...

Глава 26

В эти дни, трудился ли Мурат на участке, находился ли на нихасе, собирал ли хворост в лесу, – настороженно поглядывал на дорогу, ведущую в долину. Шли дни, а никто не приезжал. И когда ему уже стало казаться, что зря он волновался, что Коков передумал направлять в Хохкау шахтеров за излишками зерна, они нагрянули. В день, когда Кайтазовы, навалив свой скарб на три арбы, покидали аул. Все жители высыпали на улицу: кто для того, чтобы попрощаться с отъезжающими, кто – чтоб не зевнуть подробностей этого необычного для Хохкау события... Вот уже Кайтазовы уселись на арбы поверх вещей: сперва подсадили старух, потом детей; вскарабкались женщины и, наконец, подростки, которые, взяв в руки вожжи, замахнулись плетью, и скорбная процессия медленно двинулась в путь. Там, где дорога виляет, обходя обрыв, передняя арба неожиданно затормозила.

– Что-то забыли, – высказал догадку Дахцыко.

Но тут на пригорке показалась встречная арба. За нею – вторая, потом – третья. Следом шли еще две подводы.

– Кто эти незнакомцы? – заволновались аульчане.

На передней арбе рядом с милиционером сидел худой мужчина в черной шляпе. Приподнявшись, он спросил что-то у Кайтазовых, кивнув на аул. Услышав ответ, милиционер дернул вожжи, и арба покатила к Хохкау... «Дауд!» – узнал мужчину в черной шляпе Мурат.

Теперь уже весь аул следил за незнакомцами, которые деловито, не здороваясь с аульчанами, продвигались по единственной улице Хохкау. Дауд увидел Мурата и радостно указал милиционеру. Тот круто повернул лошадь в его сторону. Арба остановилась в полушаге от председателя сельсовета.

– Ты чего же один ускакал? – не здороваясь, строго спросил Дауд. – Осерчал товарищ Коков. Хотел сам ехать сюда, чтоб проучить тебя. Да во Владикавказ вызвали. Вот меня и направил...

К арбе приблизился Хамат, приветливо обратился к прибывшим:

– Агас цаут, уважаемые гости! По всему видно, путь проделали вы немалый. Пожалуйте в дом, посмотрите, как живем, попробуйте наше угощение...

– Нам некогда! – грубо обрезал Дауд. – На ночь мы недалеко отсюда останавливались, передохнули...

– Что вы за гости такие? – в негодовании развел руками Хамат. – И почему так себя ведете? Ночь недалеко провели – значит, не захотели, чтоб мы крышей поделились. Наши предки такой поступок считали за оскорбление.

– Не с добрыми намерениями они прибыли сюда, – догадался Иналык.

– Это с точки зрения кого посмотреть, добро мы делаем или зло, – повысил голос Дауд. – Если с вашей, то зло. А вот для тех, кто умирает с голоду, излишки зерна, которые мы у вас конфискуем, будут спасением. Ясно?!