Текст книги "Заповедь"

Автор книги: Георгий Черчесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

– Ты к колесу клади больше, – сказал Николай. – Легче пойдет, кавказец.

Мурат настороженно и зло сверкнул глазами, упорно, по-своему наполнил тачку ровным слоем. Николай пропустил вперед горца, усмехнулся:

– Упрям ты, дружище...

На следующем рейсе, когда Николай убежал вперед, Мурат, помедлив секунду, лопатой подгреб вперед щебень, к самому колесу, приподнял ручки тачки, прикинул. Ишь ты, полегчало! Довольный, покатил тачку к насыпи...

Пронзительно разнеслись удары по рельсу – сигнал к обеду.

– Эй, набегай щи хлебать! – на всю насыпь кричал поваренок.

Кого где застал сигнал, тот там и бросил тачку. Потянулись рабочие к котлу, пристроенному под навесом. Лишь одна фигура маячила на насыпи: это Мурат упорно толкал свою тачку. Прячась от дождя, люди толпились под навесом. Повар раскладывал кашу в миски, тарелки, котелки, корейские чашечки, которые ему протягивали рабочие. Николай поглядел на обедавших, пристроившихся кто прямо на мокрой земле, кто на корточках, кто на пне, хлопнул себя по шее, пробормотав:

– Чертова Маньчжурия! Гнус заел, – и, кивнув вдаль, где носилась сиротливая фигура Мурата, в сердцах сказал Таймуразу: – Да кликни ты своего земляка! Скажи, чтобы пуп не надрывал, – и заметил: – Не на себя работает.

– На себя, – возразил Таймураз. – Нам деньги нужны, калым за невесту, – он мрачно посмотрел на очередь. – Луна будет – ночью работать будем, – но, кинув взгляд на друга, пожалел его: – Мурат! Кашу хочешь, а? – не дождавшись ответа, вновь крикнул: – Иди, Мурат, поешь! – и засунул себе в рот полную ложку каши.

А Мурат, напрягая все силы, толкал тачку, с наплывом усталости ставшую такой непослушной. Дождь усилился. Крупные струи больно хлестали его по лицу.

... Ночью, когда огромный, невзрачный, на двести человек барак постепенно утих и одинокий фонарь тускло осветил ряды нар с рабочими, забывшимися тяжелым сном – храпя, откашливаясь, постанывая, беспокойно ворочаясь, – Мурат никак не мог уснуть. Лежа спиной к Таймуразу, он прислушивался к дождю, который отбивал назойливую мелодию по шаткой крыше, и мучительно думал.

– Таймураз, долго нам еще тут быть? – тоскливо спросил он друга. – Как в году дней много...

Сквозь дырявую крышу проникала вода и капала в подставленную жестянку. Мурат прислушивался к этому монотонному перезвону, а слышал шум горной речки, и только закрыл глаза – увидел Зарему и Мадину, которые, склонившись над водой, забыв о стоявших на обрыве кувшинах, весело брызгали в лицо друг дружке.

Проснулся он от громкого крика. Забыв захлопнуть за собой дверь, вбежавший в барак кореец уже с порога завопил неистово, захлебываясь от гнева. Столпившиеся возле него озадаченные корейцы подняли такой гвалт, что проснулся весь барак.

– Что стряслось-то? – вытаращил на них сонные глаза Николай.

И тогда один кореец стал объяснять по-русски:

– Он говорит, что подрядчика нет в бараке, сбежал он. Наши деньги украл. Подрядчик сбежал и все, что мы заработали, забрал! Все! Пропали деньги!

Весь барак единым махом оказался на ногах.

... Хмурый рассвет застал огромную толпу рабочих перед двухэтажным зданием, находившимся в тупике строящейся железной дороги. Стройка была важной, военного значения, и над нею был поставлен генерал. Люди в тревожном молчании глядели на часового, который в свою очередь боязливо косился на них и, выставив винтовку, ходил взад-вперед перед конторой. Полчаса назад в ее двери вошли посланцы рабочих: Николай, два корейца да еще один высокий и худой старик. Вошли в сопровождении вызванного часовым офицера, и теперь все ждали, когда они возвратятся от генерала. Ждали, надеясь на справедливость и страшась отказа. И когда делегация появилась на пороге, толпа шарахнулась навстречу, и только вскинутая в испуге винтовка часового заставила людей замереть на месте. Делегаты торопливо приближались к ним. По их лицам не понять, что к чему. И кто-то не выдержал, нетерпеливо закричал им:

– Ну что?!

Николай подошел вплотную к толпе и зло сказал:

– Бумажку нашу и читать не стал, – и протянул толпе петицию.

Сразу несколько рук потянулось к бумаге, точно рабочим хотелось убедиться, что так оно и есть, что это то самое прошение, которое они сообща до самого утра сочиняли, торопливо перебивая друг друга, волнуясь, на месте ли слово, дойдет ли смысл просьбы до грозного генерала, затронет ли его душу.

Пошла петиция по рукам рабочих, они впивались в нее глазами, все еще не веря, что нет на ней разрешения генерала на выдачу денег.

Доплыло прошение и до Мурата. Он молча оттолкнул чью-то руку, потянувшуюся к бумаге, и стал выбираться из толпы, бережно держа петицию.

– Куда ты, Мурат? – пошел следом за другом Таймураз.

– К этому генералу, – не оглядываясь, по-осетински пояснил Мурат. – Если он не напишет тут, – потыкал он пальцем в бумагу, – чтобы наши деньги дали, он жить не будет!

Пока толпа возбужденно обсуждала, как быть, Мурат и Таймураз пробрались к конторе с боковой стороны и нырнули в кусты сирени. Выждав, пока часовой завернет за угол, Таймураз встал под балконом, Мурат вскарабкался ему на спину, вытянул вверх руки и повис на перилах балкона. Еще миг – и он наверху. Дверь с балкона в комнату оказалась закрытой изнутри. Мурат перешагнул через перила, по выступу в стене пробрался к окну, заглянул внутрь, убедившись, что генерал один, раздвинул оконные шторы и бесшумно спрыгнул с подоконника в комнату. Генерал заметил его только тогда, когда к его груди прикоснулось острие кинжала. Генерал не испугался. Пораженный наглостью туземца в огромной мохнатой шапке, он терпеливо ждал, пока горец развернул прошение и сунул ему в лицо, приказав:

– Читай!

Генерал покорно взял бумагу, перевернул ее. Это не понравилось Мурату. Отняв прошение, он вновь перевернул его и подвинул к генералу, угрожающе процедив сквозь зубы:

– Читай! Ну! – и так как генерал медлил, горец предупредил: – Слушай! Ты будешь здесь, твоя голова – там! Мурат честно работал, – повертев прошение, выбирая, где генералу написать, Мурат махнул рукой: – А-а, ты буквы знаешь, ты и пиши, чтобы мне... – он вовремя спохватился, – всем чтобы деньги дали!

Генерал, с любопытством проследив за манипуляциями горца с прошением, усмехнулся, потянулся за ручкой, охотно кивнув головой:

– Ну что ж, напишу...

Мурат неотрывно следил за пером, неторопливо царапавшим бумагу, и, не скрывая торжествующей улыбки, довольный, вложил кинжал в ножны. Искоса поглядев на горца, генерал тоже с видимым удовольствием дружески улыбнулся ему и старательно закруглил подпись:

– Отдашь эту бумагу любому офицеру и получишь все сполна!

– Ага! – бережно взяв из его рук петицию, Мурат посмотрел на появившиеся на ней строчки, поцокал языком от удовольствия, нежно коснулся рукой плеча улыбающегося генерала и исчез в окне. Пробравшись по выступу к балкону, он спрыгнул на землю и побежал, спеша сообщить толпе свою радость...

Обогнув здание, Мурат и Таймураз бросили взгляд на поляну и взволнованно переглянулись. Там рота солдат, развернувшись цепью, теснила рабочих к сопкам. Мелькали приклады и кулаки, в воздухе висела густая ругань.

– Того, того в фуражке бери! – кричал офицер, показывая на Николая.

Солдаты врезались в толпу, пытались пробиться к Николаю. Размахивая бумагой, возбужденный Мурат старался перекричать людей:

– Вот! Вот! Есть! Зачем драться? Э-э! Что делаешь? – укорял он рабочего, вцепившегося в винтовку солдата; увидев офицера, горец рванулся к дому, протянул петицию: – Тебе это, тебе! Тут генерал сам написал.

В ответ офицер, ткнув пальцем в горцев, приказал:

– Эй, Жуков, этих лохматых тоже сюда!

Ефрейтор подскочил к Мурату. Горец протянул ему бумагу, но тот раздраженно вырвал ее из его рук, бросил на землю и, ухватившись за рукав Мурата, потащил в сторону конторы.

– Что делаешь? – ужаснулся Мурат, нагнулся, вытащил из-под ног толкавшихся людей прошение: – Пусти бумагу! Люди ночь ее писали. Генерал тут сказал: всем деньги дать!

Таймураз протиснулся к другу, стал отрывать пальцы ефрейтора от рукава черкески Мурата.

– Пусти! Зачем тянешь?

– Под арест их! – гневно приказал офицер солдатам.

Солдаты набросились на горцев, стали крутить им руки. Мурат ударил одного из них, второго...

– Тикай, братцы! Тикай! – разнесся по толпе отчаянный крик.

Над головами раздался залп. Со стороны тупика на толпу набегала, стреляя на ходу, новая цепь солдат.

– Бей их! – закричал рабочий со шрамом на лице и первым бросил булыжник в солдат.

И полетели камни, а в ответ неслись выстрелы.

– Тикайте! – раздалось опять.

Толпа бросилась врассыпную.

– Скорей! – закричал другу Мурат, оттолкнул от себя солдат и побежал к сопке.

Перед ним упал рабочий со шрамом, сраженный пулей. Недалеко кто-то застонал. Мгновенно сообразив, что все пространство до сопки простреливается, Таймураз, сворачивая к обрыву, позвал друга:

– Сюда! Сюда, Мурат!..

Впереди их по крутому склону спускался молоденький рабочий. Показывая на лесок, раскинувшийся по ту сторону обрыва, он вопил:

– Туда, братцы, туда! – и вдруг обхватил дерево, медленно сполз по его стволу.

– Помоги, Таймураз, – подхватил паренька Мурат.

– Скорее, Мурат, – торопил Таймураз. – Солдаты!

Вдвоем они потащили паренька через обрыв. Краем глаза Мурат увидел, что в них прицеливается солдат. Но тут откуда-то сбоку на него навалились два корейца, сбили наземь. На подмогу к солдату бросился ефрейтор, в упор выстрелил в корейцев.

– Скорей! Скорей! – кричал Таймураз.

Вот и лесок... Мурат и Таймураз стали торопливо углубляться в него, стараясь прикрываться за стволами деревьев. Позади остались шум, выстрелы...

Досадуя на солдат и рабочих, что завязали драку, горцы медленно брели по лесу. Мурат тащил на спине раненого парня. Таймураза насторожило, что рабочий перестал стонать, и он остановил друга.

– Постой, Мурат, положи его.

Они осторожно опустили паренька на землю. Таймураз склонился над ним, приложил ухо к его груди и молча поднял глаза на Мурата...

Они, конечно, не могли не похоронить его. Это самый страшный грех – не придать земле человека, скончавшегося на твоих глазах. Они вырыли кинжалами могилу здесь же, в лесу. Мурат положил стоймя к изголовью огромный камень. Молча постояли над могилой.

– Как его звали? – спросил Мурат.

– Не знаю, – пожал плечами Таймураз.

Шли по лесу без ясной цели, желая только одного – поскорее и подальше удалиться от конторы. Николай увидел их, когда они обходили лощину.

– Эй! Эгей! Эгей, кавказцы! – стоя на выступе по ту сторону ручья, энергично размахивал он рукой. Перейдя вброд ручей, кисло улыбнулся горцам: – Смотри, встретились, – нагнувшись, набрал в ладонь воды, приложил к вздувшейся от удара прикладом скуле, посмотрел на них оживленными глазами:

– Ну как, напугались? – Будто не замечал, что горцы смотрят на него осуждающе.

– Зачем все это? – сердито спросил Мурат. – Драка была зачем? – допытывался он и, вытащив из-за пазухи прошение, помахал им перед носом Николая: – Вот генерал велел, чтобы деньги дали. Не только нам. Всем! А вы драку начали!

Николай заинтересовался, взял бумагу, пробежал глазами написанное генералом, невесело глянул на горцев, зачитал им: «Подателя сего письма арестовать немедля».

Таймураз от неожиданности засмеялся. Мурат сердито посмотрел на друга, круто повернулся к Николаю, выхватил у него прошение.

– Хе! Человек так быстро читать не может, – и протянул бумагу другу: – Читай, Таймураз.

– Вот тут, – показал Николай.

Таймураз от усердия зашевелил губами, медленно вывел:

– А-ре-сто-вать... – глянув на Мурата, ошарашенно кивнул головой: – Ага!..

Мурат посмотрел на бумагу невидящим взглядом, схватился за кинжал, грозно закричал далекому генералу:

– У-у, гяур! Я твои глаза хочу видеть!

Николай успокоил горца:

– Ой, Мурат, твой кинжал быстрее головы думает. Теперь тебе с генералом лучше не встречаться... – и, махнув рукой в сторону, дружелюбно спросил: – Может, туда двинем? – и, не дожидаясь ответа, пошел...

Горцы замялись. Таймураз вопросительно посмотрел на друга. Тот нерешительно остановился. Мурат с осторожностью истинного горца относился к людям, которые легко заводят знакомства. Никакого повода горец не давал Николаю, но тот не раз обращался к нему, даже осмелился давать советы. Такая черта характера не вязалась у Мурата с представлением о твердом и сильном человеке. Но странное дело, как часто мимолетный взгляд едва знакомого человека, тон голоса меняют представление о нем. Николай шел, не оглядываясь, точно говоря этим, что он никому в попутчики не навязывается. Хотите – идите следом, не хотите – не идите. И это понравилось Мурату. К тому же всем своим видом русский показывал, что он знает и куда надо идти, и что делать. Может быть, и вправду с ним плутать не придется. Можно рискнуть и пойти с Николаем, но быть начеку, остерегаться подвоха... И Мурат решился, кивнул другу и направился следом за русским...

С тех пор как Мурат покинул аул, многое изменилось в его представлении о жизни, о людях... События последних дней заставили его пристально искать причины странного поведения русских. Вот хотя бы Николай. О чем он сейчас думает? Почему так легко прошел мимо водопада, на берегу которого стоял пограничный столб с надписью: «Российская империя»? Почему сказал такую фразу: «Сгинь, империя»?

Вечером, глядя на Николая, ворочавшего в костре угли, Мурат неожиданно задал ему вопрос, мучивший его весь день:

– Зачем русский в русского стрелял? Разве русский русского не понимает?

Не ожидавший подобного вопроса Николай глянул на горца своими озорными глазами, тихо повторил:

– Русский русского... – и пытливо спросил: – А вы, осетины, все друг друга понимаете?

– Ну а как же? – поразился Таймураз.

– А у вас богатые есть? – допытывался Николай. – Ну, князья, что ли?

Таймураз гордо выпрямился, твердо заявил:

– У нас все князья! Как на коня сядешь...

Мурат махнул на него рукой:

– А-а, Таймураз, у нас в горах тоже бедных много, – и пояснил Николаю: – У осетин говорят: богатый – волк, а бедный – овца...

– Ну, а волк с овцой... – понимающе кивнул ему Николай.

– А вот русский солдат кто – волк или овца?

– Бедняк он, как и ты, – сказал Николай.

– А зачем они как волки на нас? – загорячился Мурат.

– Служба, Мурат, служба, – вздохнул Николай. – Чуть что – шомполами их.

– Дурак он, твой солдат, – выпалил Мурат.

– Дурак, – неожиданно для горца легко согласился Николай и добавил:– Пока.

Мурат поежился:

– И я дурак! Я бы сейчас этого генерала!..

Костер пылал, освещая огненным светом беглецов, задумавшихся о своей жизни...

– Долго нам идти? – спросил Таймураз.

– Терпите, мужики, – ответил Николай и мечтательно вздохнул: – Нам бы к морю выйти...

И они вышли к морю...

Глава 13

Мурат, Таймураз и Николай дожидались условного знака в своей засаде за сваленными на пристани бочками, ящиками, мешками и поглядывали на публику, среди которой было много женщин в широкополых шляпах и платьях до пят с зонтиками в руках, поднимающихся по сходням на палубу. Матросы разводили пассажиров по палубам и, распахнув двери, говорили:

– Это ваша каюта.

Наконец беглецы по сигналу бородатого матроса торопливо вскарабкались по сброшенной за борт веревочной лесенке, и он, откинув узенький люк и втолкнув их одного за другим в отдающую холодом тьму, весело и галантно провозгласил:

– А вот и ваша каюта!

Николай, Мурат, Таймураз, ощупью пробираясь, ударяясь то лбом, то коленом о ржавые трубы, паутиной опоясавшие трюм, пристроились наконец и замерли, как им строго-настрого было приказано бородачом. Отплытия пришлось ждать несколько часов. Беглецы осмелели, стали переговариваться.

– А ты кто будешь, Николай? – спросил Мурат.

– Николай, не первый, не второй, просто Николай. – Охотно ответил тот и весело добавил: – Хотели мы второго по шапке – не вышло...

– Кого? – не понял Таймураз.

– Ну, тезку моего, Николашку, царя-батюшку.

– Про царя ты? – испугался Таймураз.

– Смешной ты человек, Николай, – тихо сказал Мурат. – Тебя не поймешь, когда ты правду говоришь, когда смеешься...

– Про царя-батюшку всерьез, – зло сверкнул глазами Николай. – Пока он нам всыпал, а потом, глядишь, мы ему. Вот я тульский, а где моя Тула и где я?

Здесь же, в трюме, они познакомились с Францем. Сперва открылся люк, обдав беглецов светом. В трюм свесились длинные, нескладные ноги в огромных ботинках. Толстая подошва смешно и нелепо тыкалась в пустоту, ища опору. Наконец человек спрыгнул вниз и холодно блеснул очками.

– Гутен таг! – и тотчас же деловито полез в угол. Там, на облюбованном с ходу месте, он надул резиновую подушку и стал укладываться на ночь. Но прежде чем уснуть, он объявил беглецам по-русски: – Я ехать Америка. Ви?

– Да вроде туда же пароход идет, – усмехнулся Николай.

Палуба нервно задрожала. В трубах яростно зашипело. Раздался скрежет железной цепи, поднимающей якорь. И начались муки адова круга. От жары и духоты в трюме некуда было деться. Бородач открывал люк только ночью и совсем ненадолго. И тогда они, высунув головы наружу, жадно глотали соленый воздух.

– Погоди, – умолял матроса Николай, – дай дохнуть!

Но матрос задраивал люк, и они в изнеможении валились навзничь.

***

Нещадно палящий солнечный диск двоился, троился в усталых глазах, пот заливал лоб, веки, рот. Дыхание сбивалось, и не хватало воздуха, мачете казалось трехпудовым молотом, но Мурат упорно махал им, с ожесточением врезаясь в стеной стоящую кукурузу. Его смешная шапка блином и распахнутая до пупа рубашка мелькали на несколько десятков шагов впереди цепочки работников, до горизонта растянувшихся на бескрайней плантации маиса. Они поглядывали на Мурата с уважением и одновременно с какой-то жалостью и недоумением. Каждый из них с детства был знаком с тяжким трудом. Они умели работать, но в такую жару никто – ни загорелые на солнце неоны, ни негры, привезенные сюда из Африки, ни более светлые батраки с севера – не решался соперничать с ним.

Видно было, что иноземец работал на пределе сил. Мурат замечал их доброжелательные, удивленные взгляды, но не позволял себе замедлить темп. Наконец у него была работа, и он стремился наверстать те месяцы, что попусту пропали в Маньчжурии из-за подлеца подрядчика. Надо было спешить – время летело, а в ауле его ждали. И Мурат спешил. И не подходи к нему изредка Таймураз с лепешкой и тыквенной флягой, в которой булькала нагревшаяся до тошноты невкусная вода, Мурат ни разу не остановился бы, не выпрямился бы, а махал бы своим мачете от зари до глухой темноты.

Такому темпу должен был бы радоваться хозяин плантации мистер Роллинс, ведь это на него работал рядом с тысячами батраков чудаковатый чужестранец в смешной шапке. Но у мистера Роллинса свой взгляд на это. Понаблюдав за Муратом две минуты, он укоризненно, с досадой сказал надсмотрщику Аурелио, который, естественно, ждал похвалы за то, что у него так работают:

– Не надорвется ли он завтра? Мне нужны работники, а не трупы.

На что Аурелио, пожав плечами, нехотя ответил:

– Ему нужны деньги.

Этот разговор слышал Франц и передал Мурату.

– К-хе! – только и произнес Мурат.

Мистер Роллинс хорошо знал свое дело. Он требовал, чтобы никто не смел щадить батраков. Но он многие годы сам был в их шкуре и знал, что у человека, каким бы крепким он ни был, есть предел возможностей. Преступить его – значило надорваться. А Роллинсу нужны были работники. Много работников! У него помимо плантации маиса на обширной территории были разбросаны фермы. К тому же он затеял хлопотливое строительство, а через год-два предстояло еще одно грандиозное дельце, связанное с итогами геологической разведки, которую он лично финансировал. И если риск оправдается, ох как много понадобится рабочих рук! Вел свое хозяйство мистер Роллинс умело, энергично используя все возможности, хоть мало-мальски сулящие прибыль. Этот чужак надеется увезти отсюда свой заработок. Но Роллинс постарается, чтобы этого не случилось. Он не терпит, когда деньги уплывают из его рук и знал не одного такого работягу, что не пьет, к женщинам в долину не спускается, каждое песо считает. Но он видел, чем это в конце концов заканчивалось. Жить здесь такой жизнью можно два-три, ну, от силы четыре месяца, а потом непременно следовал срыв, потому что человек не может жить только мечтой. Наступал день, когда он терял веру в свою звезду, надежды представлялись зыбкими, – и он напивался. А потом неумолимо так и чередовалось: целую неделю – отчаянная работа, а в получку – жестокая гульба, когда за ночь ничего не оставалось от заработанного. И с этим горцем случится то же самое. Сегодня выдача зарплаты, посмотрим, как он себя поведет.

Еще задолго до прибытия сейфа с деньгами появлялся фургон, разворачивался прилавок, тесно уставленный бутылками, сигаретами, платками, серьгами, и начинались атаки на батраков, щедро предлагался товар в кредит. Мало кто догадывался, что и фургон принадлежал самому Роллинсу, и танцовщица, исполнявшая на помосте мексиканскую румбу, не подозревая об этом, также работала по контракту с ним.

Когда мистер Роллинс и его дочь Вирджиния подъехали к площадке, там уже вовсю играл граммофон, и танцовщица, ловко приподнимая юбку, выделывала соблазнительные па. Вирджиния, навстречу которой поспешил Аурелио, чтобы почтительно помочь сойти с коня, отрицательно покачала головой: ей сверху лучше видно, да к тому же, будучи на коне среди этих батраков, она как бы и не среди них. Мистеру Роллинсу не по душе наезды сюда Вирджинии. Но какие развлечения могут быть в этой мексиканской дыре? Пусть посмотрит танцы.

Роллинс окинул взглядом очередь, что выстроилась к старику-кассиру, сидящему за вынесенным из конторы столиком. По бокам его, отбрасывая тень на переносный плоский сейф, замерли охранники. У Роллинса нет опасений, что батраки вздумают ограбить кассу, но охранники с винчестерами, направленными на толпу, – это хорошо. Они подчеркивают силу, власть мистера Роллинса. Хозяин с удовольствием отметил, что, получив на руки деньги, батраки направлялись к фургону, откуда призывно разносились музыка и возбужденные возгласы.

На пороге конторы Роллинс оглянулся. Кричал этот странный горец Мурат. Он не понимал, что ему объяснял кассир, и звал Франца:

– Скажи, что он тут?..

– Он коворит, – терпеливо перевел немец слова кассира, – что это есть оплата твой труд минус аренда... отсюда надо... айн доллар... фюнф унд цванциг цент абциен... Как это? – обратился он к Николаю.

– Вычесть... Отнять...

– Я, я... Да. Отнять, – подтвердил Франц.

Мурат навис над кассиром, резко спросил:

– Отнять? Зачем отнять?!

Франц положил ему на плечо руку, пояснил:

– Ты носишь эта рубашка, ты взять мачете. На ногах сопатос. Все это – кредит.

До горца наконец дошло, почему из его зарплаты вычли сумму. Дальнейшие его действия поразили Роллинса. Мурат сорвал с головы сомбреро, бросил на стол перед кассиром, яростно выдохнул:

– Сомбреро! – скинул с ног босоножки на толстой подошве, положил их на стол рядом с сомбреро. – Сопатос! – поверх них бросил мачете и поспешно, всей пятерней, перегнал костяшки счетов вправо, закричал озадаченному кассиру: – Забирай все свое! Забирай! Мурату деньги нужны! Деньги!

Один из охранников стволом винчестера смахнул со стола на землю вещи горца. Мурат поднял их и вновь бросил на стол:

– Давай деньги!

Франц озабоченно наклонился к горцу, пояснил:

– Но это совсем мало!

Охранник вновь сбросил вещи на землю, направил винчестер на горца. Мурат в ярости кинулся на него. Таймураз обхватил друга за талию, потащил в сторону.

– Не надо, Мурат. Он еще выстрелит!

– Не связывайся с ними, Мурат, – бросился к горцу и Николай.

Но разве можно было удержать Мурата? Гневно сверкая глазами, он вновь водрузил вещи на стол.

– Деньги давай! – весь напрягшись, он стоял, готовый в любую секунду вцепиться в обидчиков-грабителей.

Неожиданно кассир улыбнулся, презрительным жестом двинул по столу две монеты к горцу:

– Тейкет!

Мурат схватил деньги и, довольный своей маленькой победой, отошел от стола. Босой, без рубашки, он гордо посмотрел вокруг, показал всем монеты:

– Мои деньги хотел украсть, гяур!

Роллинс засмеялся. Из-за денег этот парень на смерть пойдет. Сумасшедший! Хозяин шагнул в контору.

Когда на следующий день мистер Роллинс скрупулезно, секунду за секундой выяснял, что же произошло после того, как он перешагнул порог конторы, он ужаснулся. А началось так безобидно. Зажигательный танец красавицы тронул за душу одного из подвыпивших батраков. Пробираясь сквозь толпу к фургону, он кричал по-испански:

– Пустите меня, я хочу с ней выпить!

Но танцовщица не пьет виски. Вконец раззадоренный испанец купил шампанского и, подбадриваемый толпой, бросился к помосту:

– Эй, красотка, я иду к тебе!

Он проходил мимо Вирджинии, когда пробка с шумом вылетела из бутылки и пена ударила коню в морду. Пугливый жеребец встал на дыбы и бросился в сторону. От неожиданности Вирджиния выронила поводья. Это чудо, что девушка сразу не вылетела из седла. Толпа шарахнулась врассыпную, пропуская коня. Кто-то из мексиканцев попытался схватить узду, но, сбитый конем, свалился без сознания.

Мурат находился поодаль от фургона. Увидев стремительно скачущего коня с девушкой, соскользнувшей на бок и испуганно вцепившейся в гриву, метнулся к лошади Роллинса, вырвал повод из рук мальчугана и, дико гикнув, устремился в погоню.

Такое и во сне страшно увидеть. Выскочив на встревоженный зов Аурелио, мистер Роллинс увидел бешено уносящегося вдаль коня с Вирджинией в седле, которая, цепляясь за шею жеребца, отчаянно взывала к покойной матери.

Следом за ней, вытянувшись стрелой, летел по плато Джин с горцем в седле.

– О Боже! – услышали батраки надтреснутый голос хозяина. – Вирджиния!

Вряд ли еще когда-нибудь приведется батракам увидеть мистера Роллинса таким растерянным.

– Ну, делайте же что-нибудь! – орал он на толпу, а охранникам кричал:

– Где ваши кони?!

Но к тому времени, когда охранники, оседлав коней, помчались на помощь девушке, Мурат уже настиг взбесившуюся лошадь. Толпа с напряжением следила, как горец, перегнувшись с коня, одной рукой подхватил поводья, а другой – подсадил девушку в седло. Напуганная Вирджиния вцепилась обеими руками в горца, боясь его отпустить: так утопающий намертво хватается за своего спасителя.

Кони бок о бок мчались еще добрых двести метров, прежде чем горцу удалось окончательно успокоить лошадь и повернуть ее к конторе. Толпа бросилась им навстречу. Впереди бежал сам хозяин. Мистер Роллинс первым встретил всадников, раскрыл объятия дочери и поспешно повел ее к конторе. Он даже позабыл поблагодарить горца. А вспомнив и оглянувшись, увидел его в окружении батраков, которые возбужденно хлопали Мурата по плечу, обнимали, а испанец, по чьей вине чуть не произошла беда, пытался напоить его шампанским прямо из горлышка бутылки.

– Тебе еще рано садиться на Норда, – произнес Роллинс.

– Но я же не знала, что так случится, – оправдывалась дочь.

Батракам было интересно услышать, что скажет мистер Роллинс Мурату, и они охотно расступились, когда хозяин направился к спасителю дочери. Все ждали, что сделает хозяин. Он это чувствовал. Окинув взором Мурата, его крепкую шею, сильные, покрытые темными волосами руки, босые ноги, Роллинс восхитился силой и ладностью парня и произнес:

– Ковбой! – И еще раз: – Ковбой!

Таймураз вскинул гордо голову, возразил:

– Горец! Горец!

Толпа радостно подхватила незнакомое слово:

– Горец! Горец!

Роллинс достал бумажник, отделил от пачки стодолларовую купюру, протянул Мурату. Батраки восхищенно загудели: хозяин не подвел их ожиданий – он вручил счастливчику целое состояние. Но что сделал этот сумасшедший?! Он отвел руку мистера Роллинса в сторону.

– Бери, бери, – покровительственно произнес хозяин, сам восхищаясь своей щедростью, – ты заслужил это.

Толпа радостно заволновалась, подбадривая горца.

Но Мурат опять отвел в сторону руку хозяина и неожиданно отвернулся от него в обиде. Вокруг замерли. Что происходит с этим горцем? Он не понимает, наверное, что хозяин дарит ему сто долларов! Мурат встретился взглядом с Францем, попросил:

– Скажи ему, Франц, деньги платят за работу, а за помощь говорят спасибо.

Слова горца вызвали общее недоумение. Глаза мистера Роллинса сузились. О чем толковал этот дикарь? Если бы он, мистер Роллинс, не был свидетелем того, как пять минут назад этот же странный горец за несколько песо лез на винчестер, не страшась получить пулю в живот, то он еще мог бы поверить словам, которые перевел ему длинный немец. Но ведь это было, он сам видел. И человеком, рисковавшим получить пулю, был он, спаситель его Вирджинии! Чего же он хочет?! Не насмехается ли он над ним, мистером Роллинсом? Нет, не похоже. Он почтителен и смирен. Тогда что же? Еще не хватало, чтобы слух прошел по округе о том, как из его рук батрак отказался принять стодолларовую ассигнацию! Нет, все это очень непонятно. Хозяин оглянулся и убедился, что и батраки, и надсмотрщики в недоумении. Он, Роллинс, не хочет оставаться в долгу у дикаря. Роллинс пересилил себя, выдавил улыбку:

– Горец – джентльмен, – аккуратно спрятав в бумажник купюру, он приказал надсмотрщику, кивнув на Мурата: – Завтра отправишь его на конеферму. Там ему будет лучше, – и, обняв дочь за плечи, скрылся в конторе.

... Вечерами весь лагерь сходился у костров, привольно рассыпавшихся у речки. Отсюда едва были видны очертания соломенных хижин и палаток. Вдоль берега на огромных камнях стояли батраки и шлепали бельем по воде. В звездной ночи пламенели костры, возле которых сидели уставшие люди. У каждой группы свой костер. Возле крайнего посапывали трубками молчаливые ирландцы. Один из них неторопливо намазал на ломоть хлеба паштет из консервной банки. Возле другого костра – мексиканцы. Худющий старик зашивал дыру на рубашке. Напротив него Хуан перебирал струны гитары. Блики от костра бегали по его молодому щербатому лицу. Недалеко от них возле огонька пристроились два американца. Они всегда держались в стороне от других батраков. Зато испанцев столпилось столько, что пламени их костра не видно...

– «В Чикаго родился человек, – читал Франц газету, по ходу переводя друзьям, – иметь шесть пальцев на каждый рука».

– О! – удивился Таймураз и, приладив к растопыренным пальцам левой руки указательный правой, спросил: – Так?

Мурат оторвал кинжал от веточки, которую стругал, грустно вспомнил:

– У нас в ауле у одного ребра не так растут, а вот так, – провел он ладонями по груди сверху вниз.

– У Дохса! – воскликнул Таймураз и гордо поглядел на Франца и Николая, мол, вот и у нас в ауле встречаются чудеса.

– «Принцесса Брауншвейг вышла замуж, – раскуривая трубку и одним глазом поглядывая в газету, перевел немец, – на свадьбе присутствовал... э... девятьсот гостей».