Текст книги "Заповедь"

Автор книги: Георгий Черчесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 47 страниц)

Через полчаса он опять появился из дома, и старики долго еще видели его сутулую фигуру, бесцельно бродившую по двору.

– Что-то задумал Асланбек, – промолвил Иналык.

– А что он задумал? – поспешно спросил Дзабо...

Шли дни, но ничего не происходило. Правда, было замечено, что Асланбек нет-нет да прикладывал ладонь к глазам и всматривался в отроги гор, где едва виднелась змейка узкой дороги. Вскоре выяснилось, кого он ждал. Как-то утром Дзабо и Хамат, пришедшие первыми на нихас, привычно окинули взглядом аул, который отсюда был как на ладони, и увидели во дворе Асланбека незнакомца в рубашке с открытым воротом, шароварах и огромных сапогах.

– У Асланбека гость! – воскликнул Хамат.

– Русский! – изумился Дзабо.

Незнакомец измерял длинной палкой площадь двора и что-то записывал в бумажку. У калитки, ведущей в сад, на низенькой табуретке сидел Асланбек и почтительно смотрел на действия незнакомца. На следующий день во дворе выросли штабеля кирпича: его на семи бричках привезли из города. Разом! А еще через день вставшим с зарей старикам предстала изумительная картина: все внуки и правнуки Асланбека, не исключая и Батырбека, копошились во дворе: возили землю, разводили раствор, таскали огромные камни. Русский, раздетый до пояса, прикладывал планку к земле и мелом чертил линии. Асланбек сидел посреди двора и зорко поглядывал по сторонам. Потом мужчины стали копать траншею во всю длину двора.

– Фундамент делают, – провозгласил друзьям Иналык. – Будут строить по-русски.

У стариков появилась новая забава: они стали заключать пари на то, кто быстрее построит хадзар – Асланбек или Дзамболат.

Так и крутили головами с оврага на середину аула и обратно. Прикидывали, кто как работает, у кого выше сноровка, кто за день сумел сделать больше. Трудно было вырабатывать условия пари, так как у Дзамболата стены уже на целый метр возвышались над землей, а Тотикоевы только делали фундамент. Старики дружно сожалели, что Гагаевы и Тотикоевы не разом начали строительство. С нетерпением дожидались, когда начнет ставить стены русский.

– Вот увидите, – убеждал Хамат, – русский опередит Дзамболата. Я, когда ездил на турок, видел, как быстро русские строят укрепления. Ставлю два против одного, что русский победит...

С ним заспорил Дзабо, чему никто не удивился. Он осмелился заключить пари и скоро пожалел: русский так быстро делал кладку, что, казалось, не пройдет и месяца, а хадзар будет уже заселен. На нихасе разговор ежедневно начинался с того, что Иналык, глядя в сторону двора, отмечал:

– Уже на уровне окна.

И кто-нибудь непременно добавлял:

– К концу дня будет на уровне роста человека.

Потом пошли бесконечные разговоры, зачем и для чего Асланбек затеял строительство, ведь у него и так просторно.

– На старости лет захотелось пожить в кирпичном доме, – заявил Иналык. – Ему это ничего не стоит.

– Богат, – сказал завистливо Дзабо. – Он мог бы и не только себе построить дом... Были бы у меня такие отары овец да столько земли, и я купил бы кирпич да выстроил дома, какие видел, когда был у турок...

Не считая той трагедии, когда из хадзара Кайтазовых вынесли сразу пять гробиков с малышами, умершими от скарлатины, судьба миловала эту фамилию. Она была второй по величине в ауле – после Тотикоевых, конечно. И земли у нее было побольше, чем у других, – опять же, не считая владений Тотикоевых, – и овец, и лошадей, и коров. Не скажешь, что всего у них было вдоволь, порой отказывались и от мясной еды, с мукой бывали перебои, но гостей они всегда встречали богатыми столами. Побогаче соседей были Кайтазовы, но мечтали о лучшей доле, верили, что наступит день, когда и о них скажут громко: зажиточно живут Кайтазовы! Основания были для такой надежды. Дзабо сам еще крепок в свои шестьдесят с лишним лет. Чабахан дала ему четверых сыновей – Давида, Татаркана, Ирбека и Дохса, двух дочерей – Таиру и Венеру, которой только-только исполнилось пять лет. Все были трудолюбивые, безотказные в делах. А там подрастут и внучата – двое старших сыновей уже имели наследников. Не считая девчонок, мальчишек младшего поколения в доме подрастало еще пятеро. Так что Дзабо мог смело смотреть в будущее. И не беда, что все его мужское потомство пошло в него – такие же малорослые. В удали и хозяйском глазе Дзабо никто не мог усомниться. И с турецкой войны он возвратился, прямо глядя в лицо землякам, – он там не опозорил ни аул, ни свою фамилию.

– Голову имеет Асланбек на своих плечах, – заявил Хамат. – В этом его сила. Рассказывают, что и он ходил в рваной черкеске да в ичигах... Все добро трудом заработал.

– Везло ему, – возразил Иналык. – Жена ему сыновей дала, а потом и сноха молодцов нарожала, – и убежденно добавил: – Кто не разбогател бы?

– Не говори, – заспорил с ним Хамат. – Есть и такие, у кого по десять-двенадцать сыновей, а бедняками-голодранцами ходят.

Спорили незло, так, чтобы было что сказать и что возразить. Внимание было поглощено стройкой. Глядя на поблескивающую спину русского под лучами горного солнца, Дзабо возмутился:

– Как это Асланбек разрешает ему расхаживать по двору в таком виде?! Женщины из окна могут увидеть!

В конце концов привыкли, что каменщик работал без рубашки. Да и спина его из бесстыже-белой превратилась в коричневую и уже не так резала глаз горцев...

Росли хадзары. И у Дзамболата, и у Асланбека. Сперва медленно, а потом набирая скорость. Особенно быстро стало продвигаться дело после того, как русский научил Дабе и Мамсыра своему искусству класть кирпичи, и они стали втроем возводить стены. Тесто на дрожжах так не растет, как этот дом. И опять возник спор у стариков, на сей раз о том, у Дабе или Мамсыра стена будет воздвигнута раньше. Русский был, естественно, вне конкурса: его руки так и мелькали. Салам не успевал ему подавать кирпичи.

Гагаевы накрывали крышу. И это серьезное дело Дзамболат взял на себя. Он сам прибивал обтесанные стволы деревьев, что сыновья притащили из леса.

Асланбек совершенно перестал появляться на нихасе. Его белая шапка и черная черкеска от зари до темноты маячили во дворе. Но он не вмешивался в строительство, лишь молча наблюдал, как растет хадзар. Его взгляд часто останавливался на овраге...

– Завтра будут накрывать крышу и Тотикоевы, – убежденно заявил Дзабо.

Никто не возразил: стены уже были довольно высоки. Но наступило утро, а каменщики продолжали воздвигать стены. Горцам стало ясно: Асланбек задумал построить двухэтажный дом. Такой, какие строят в городе Владикавказе... Хамат ахнул, а Дзабо возликовал: получалось, что пари выиграно им...

Глава 4

Много лет спустя, уже после войны, за несколько дней до своей странной, страшной, покрытой тайной гибели, дядя Мурат вдруг сам заговорил со мной о причинах своеобразного взгляда на дружбу между парнями. Начал он свою исповедь издалека, заявив:

– У каждого человека есть то, что должно умереть вместе с ним. Исчезнуть, чтобы не нести боль другим... Потому-то я и прошу тебя, племянник, держать в тайне то, что раскрываю тебе. До тех пор, пока жива Зарема, притаившаяся в моей душе правда принесет ей боль... Меня не станет, уйдет в иной мир Зарема – тогда можешь поведать и моим родным, и Дзуговым, и Тотикоевым... Печатай и в газете, и по радио передавай... Можешь и книгу издать... Только ПОСЛЕ... Уже БЕЗ меня и Заремы... Нет, племянник, я ни с кем другим не делился своей бедой: впервые рассказываю тебе, хотя и неуверен, что поступаю правильно...

И после такого предисловия дядя Мурат рассказал мне эту страшную историю, исковеркавшую жизни и самого Мурата, и любимой им Заремы, да и другу его не принесшей радости...

***

Дзамболат проснулся от топота копыт лошадей. Натягивая черкеску, выглянул в окно. Сыновья его были уже на ногах. Молодцы. Стоя тесной группой, они поглядывали на внуков Асланбека, которые, нарядившись в богато расшитые черкески и папахи, повязав шашки и кинжалы, закинув за плечи винтовки, выводили коней, собирались отправиться в путь за невестой. Таймураз – молодой, красивый, задиристый, в белой черкеске – обратился к Мурату:

– Поедем с нами! Ирбеку Кайтазову невесту приведем.

Сын в ответ только улыбнулся...

– Я серьезно, Мурат, поехали в Нижний аул...

Раз приглашают на такое серьезное дело, значит, сын завоевал доверие. Это хорошо. Только соглашаться не стоит, ведь едва знаешь людей, а в чужом ауле разное может произойти. Дзамболат напряженно ждал, что скажет сын, и недовольно поморщился, когда услышал приглушенный голос Мурата:

– Спасибо, Таймураз, я готов ехать. Только лошади наши устали после вчерашней доставки земли из долины...

– Э-э! – небрежно махнул рукой Таймураз. – В табуне Тотикоевых найдется конь для джигита!.. Тебе какой больше по душе?..

... Когда Дзамболат спустился в гостиную, там уже находился Асланбек, весь в блеске: начищенные газыри, кинжал, блики поигрывали на поясе, отделанном серебром.

– Отдохнул ли ты? – озабоченно посмотрел он в лицо Дзамболата. – Гонцы прибыли от Кайтазовых, приглашают на свадьбу. Долг наш – уважить эту почтенную семью. Богатства у них особого нет, но будет... Умеют ловить птицу счастья. Крепкие люди. Кровно обидятся, если мы не посетим их...

Возле высокого дерева, где дорога делала зигзаг, к ним присоединился Хамат. Дзамболат отметил про себя, что горец наверняка присматривался к дороге, ожидая, когда появится Асланбек, чтобы не приходить на свадьбу раньше его. Потом их догнал Иналык. Он был в той же черкеске, что и вчера, значит, она у него одна на все случаи жизни. Крепкий, немного угловатый Иналык твердо, не торопясь, переставлял огромные ноги в грубых ичигах по земле, на которой прошла вся его жизнь. И его нисколько не смущало, что одет он был далеко не так богато, как Асланбек.

У сакли Кайтазовых выстроилось множество арб и бричек. Возле лошадей хлопотали подростки. В доме все двери и окна были открыты настежь. Во дворе танцевала молодежь. Асланбеку обрадовались, прервали танцы, и аульчане, и приезжие гости почтительно приветствовали его, окружив, повели в сад, где были расставлены столы от забора до забора. Ждали только старшего, чтобы начать пир. Асланбек попытался отклониться от чести быть тамадой на свадьбе. Но стол всегда возглавляет старший по возрасту, и занять свое место ему пришлось. Теперь начались споры, кому сесть рядом со старшим. Каждый уступал место другому. Усадили всех, строго руководствуясь возрастом. Исключение сделали для Дзамболата, которому предложили место среди седобородых, ибо он был гость.

– Стол без хозяина дома – не стол, – объявил Асланбек и заставил Дзабо сесть по левую руку от себя. – Ты свое дело для свадьбы сделал: дал жениха, а все остальные заботы пусть лягут на твоих домочадцев!

Свадьба в горах всегда красочна, многолюдна и справляется с точным соблюдением вековых народных традиций. Каждому гостю свое место. Нет его только у жениха. Поговорка «Без меня меня женили» как нельзя лучше подходит к положению виновника торжества: он не имеет права присутствовать на собственной свадьбе и скрывается где-нибудь у соседей.

Появилась новая группа гостей. Стариков тотчас же повели к столу. Молодежь направили к кругу танцующих, напутствуя: «Идите веселитесь!» Парни стояли по одну сторону круга, девушки – по другую.

Всеобщее внимание привлекли стоящие несколько особняком братья Гагаевы. Мурата так и подмывало выскочить в круг, тем более что в толпе горянок он заметил Зарему, у которой сегодня были на редкость задорные, искрящиеся весельем глаза. Но гостям не положено напрашиваться на танец, и Мурат выжидал... Батырбек и Таймураз, вооруженные до зубов, оба в праздничном одеянии, приблизились к кругу. Таймураз стянул со спины винтовку, отдал ее Мурату, равнодушно бросил:

– Размяться, что ли?

Батырбек властно кивнул ему на круг:

– Покажи, как надо танцевать, брат!

Джигит поправил на себе шапку, провел руками по поясу, разглаживая черкеску, задорно крикнул:

– Мужчина, в жилах которого горячая кровь, не нуждается в уговорах! – и посмотрел в сторону девушек. – Нашлась бы достойная!

Зарема, не сводя с него глаз, восторженно шепнула стоящим рядом Таире и Мадине:

– Сейчас вы увидите! Убедитесь! Он покажет, как надо танецевать!

– Эй, где музыка? – рассердился Таймураз.

Это был поединок танцора и гармонистки. Ладный, ловкий Таймураз, с легкостью соблюдая рисунок танца, с каждым мгновением ускорял темп. Пальцы гармонистки метались по клавишам, на лбу от напряжения выступили капельки пота. А Таймураз несся птицей по кругу.

– Кого он выберет? Кого он выберет?! – шептала Зарема.

Мурат поглядывал на нее с умилением. Все в ней ему нравилось: и эта девичья непосредственность, и оживленность... Мурат опять был полон предчувствия близкого счастья, точно не было разговора-предупреждения Дахцыко. И не догадывался он, что началом всех его бед послужит именно этот танец, которым он любовался...

Точно застигнутый ударом молнии, Таймураз вдруг замер перед девушками, замер в красивой позе, на носках, вытянув свою ладную фигуру. И тут же опустился на каблуки, прижал руку к груди, приглашая на танец девушку.

На миг Зареме показалось, что он остановился перед ней. Она уже была готова выпрыгнуть в круг, но вовремя заметила, что его глаза смотрят не на нее.

– Мадина! – ахнула в восторге Зарема и горячо зашептала сестре: – Тебя, он тебя выбрал! Он хочет с тобой танцевать!!!

Да, Таймураз стоял перед Мадиной, он ее просил выйти в круг. Вот он какой, Таймураз: выбирает самых достойных! Но Мадина! Что делает ее сестра?! Она, зардевшись от всеобщего внимания, попятилась назад, стремясь спрятаться за спинами подруг.

– Куда ты? – поразилась Зарема. – Он приглашает тебя! Тебя!

Таймураз усмехнулся. Девушка то ли скромничает, то ли набивает себе цену. Ну что ж... Он молодцевато прыгнул в сторону, вскочил на носки и под восторженный гул парней прошелся по кругу, заставив гармонистку еще ускорить темп. И опять замер перед Мадиной. Не удержи сестру Зарема, не вцепись изо всех сил в ее рукав, девушка скрылась бы в толпе. Зарема отчаянно удерживала ее, шепча, уговаривала:

– Иди же, Мадина! Иди! Как упрашивает!

– Отступать поздно, Таймураз! – весело закричал Мурат. – Честь бедняка в его хлебосольстве, честь танцора – в согласии приглашаемой девушки.

У Таймураза от удивления и гнева сузились глаза. Как?! Он выделил эту девчонку из всех. Он, Таймураз Тотикоев, приглашает ее танцевать! А она изволит капризничать?! Поступить так с собой могут позволить другие, но только не он, не Таймураз Тотикоев! Да девушки за честь считают станцевать с ним... А эта!

– Не пойдет! – услышал Таймураз злорадный голос Заура Кетоева. – Другую проси.

Другую? Ну уж нет! Такого со мной не бывало. И не будет! Что она строит из себя? Своего счастья не чует! Конечно, можно сейчас сделать еще один круг и встать перед другой девушкой, и она с радостью станет его партнершей... Но отвергать его?! И Таймураз вновь замер перед Мадиной, сурово посмотрел ей в глаза, требуя повиновения, страстно внушая ей покорность, желая сломить ее упорство... Но она и на сей раз не вышла в круг!

– Лед гасит огонь! – радуясь поражению Таймураза, закричал Заур, и его слова обожгли парня.

– От огня и лед тает! – гневно произнес он в ответ и услышал смех.

Смеялись явно над ним. Над Таймуразом Тотикоевым! Он, точно ошпаренный, пронесся опять по кругу, на губах его играла улыбка, но глаза выдавали смятение. Нет, они не умоляли Мадину смилостивиться. Они, эти голубые глаза, упрятанные под черными бровями, по-прежнему пытались внушить ей: все равно мой напор сомнет твою волю, и ты выйдешь танцевать. А в глубине их затаился страх близкого позора. Сейчас Таймураз готов был отдать полжизни, только бы с честью выйти из-под обстрела насмешек. Он клял себя, что так неосторожно оказался в нелепом положении. Кто-кто, а Зарема почувствовала растерянность Таймураза и, стараясь помочь ему, с силой вытолкнула в круг сестру. Но Мадина вновь отпрянула назад.

Ноги Таймураза, казалось, высекали искры из земли. Каскад хитроумных движений вызвал восхищенные возгласы. И тут снова подал голос Заур:

– Эй, девушка, смотри, как старается, смилуйся над ним, а то парень совсем запарится!

Реплика еще больше подхлестнула Таймураза. Он закружил в танце так, что полы черкески стали захлестывать ноги. Изловчившись, он с разбега проехал на коленях, оставляя след на траве, добрых два метра, мгновенно вскочил на носки и опять оказался лицом к лицу со своей мучительницей Мадиной. Это уже переросло шутку. Смех стал стихать. Таймураз терпеливо ждал.

– Или вытащишь ее в круг, или век тебе носить вместо шапки женский платок, – сказал Батырбек гневно и громко, так, что все услышали. Он переживал за брата и не вынес бы срама от такого поражения.

– Не позорь его, сестра! – взмолилась чуть не плача Зарема. – Взгляни на лицо, как страдает!

– Приятней видеть не лицо, а спину незваного гостя! – сердито произнесла Таира.

Мадина посмотрела на Таймураза и растерялась – он... улыбался! Опять улыбался! А глаза? В них застыл ужас! Ой какой гордый... Откажу ему сейчас, он и в четвертый, и в пятый, и в шестой раз остановится передо мною. Не поймет, если даже скажут, что за девушкой остается право выбора: хочет – идет танцевать, не хочет – не идет. Тут для него вопрос чести и жизни.

– Иди, если сестра мне! – услышала Мадина злой голос Заремы и от сильного толчка оказалась рядом с танцором. Она подняла руки и поплыла в танце, и сразу в голубизне его глаз пропал страх. Глаза засверкали – торжествующе и горделиво. Все-таки получилось так, как захотел он, Таймураз.

Это был удивительный танец. Гармонь стонала, вскрикивала, мелодия с каждым мгновением становилась обрывистее, быстрее, азартнее...

– Давай, давай, Софья! – подбадривали гармонистку горцы. – Не подкачай!

Таймураз с легкостью лани кружил вокруг Мадины. То он оказывался впереди, преграждая ей путь, то несся по кругу навстречу ей, то плавно плыл рядом...

Девушку охватило странное ощущение, будто все, что происходит сейчас, она когда-то видела во сне. Куда бы ни повернулась, всюду натыкалась на улыбку партнера. Он преследовал ее, впрочем, не нарушая строгого этикета поведения в танце, и в то же время... Опережая убегающую и увертывающуюся, он старался заглянуть ей в лицо, смутить. Темп танца, взгляды, прерывистое дыхание танцора ошеломили Мадину. Все выглядело нереальным: мелькающие лица юношей и девушек, что-то азартно кричавших им, постанывающая гармонь, гибкое тело танцора... И когда она вдруг услышала шепот Таймураза, то подумала, что ей показалось... Лишь после того как умолкла музыка и Таймураз небрежным поклоном поблагодарил ее за танец, она вновь услышала этот страстный шепот – признание, сделанное им несколько секунд назад: «Минуту бы еще промедлила – и я вонзил бы себе в грудь кинжал». Глядя ему вслед, на эту прямую спину, на гордо посаженную голову, Мадина с ужасом подумала, что он и вправду вонзил бы в себя кинжал. От этой мысли ей стало нехорошо, и она оперлась на плечо сестры. А Зарема, радостная и счастливая, восторженно шептала ей:

– Видишь, какой он, видишь?!

Таймураз, тяжело дыша, сказал Мурату, кивнув на Мадину:

– Подросла...

– Только заметил? – усмехнулся тот.

– В сторону их дома я не смотрю, – сердито нахмурил брови Таймураз. – Ты видел, как она на меня глядела? Эти глаза и без пули разят!

– Мужчина не от свиста пуль погибает – от женского взгляда... Такое позволить с тобой?! Птенец, а с характером.

– Что осталось бы от ее характера, если бы я вырвал кинжал из ножен и на ее глазах вонзил бы в себя?..

– Подумывал? – удивленно глянул на него Мурат. – Из-за отказа в танце?

– Прицеливался, – признался Таймураз. – По мне лучше смерть, чем позор...

– Гордый ты, – убедившись в искренности друга, отвернулся Мурат. – Но зря...

– Вот как у нас танцуют, а как у вас? – на всю площадку закричал Таймураз и положил Мурату руку на плечо. Он уже оправился и сейчас трудно было поверить, что минуту назад в его глазах стыл страх. – Покажи, Мурат, как танцуют в горном Цамаде!.. Или там предпочитают стоять, красочно выпрямившись и держась за рукоятку кинжала?!

Умар посмотрел в сторону брата, молча глазами приказал, и Мурат охотно, на ходу засучивая рукава черкески, выскочил в круг... Нужно ли говорить, кого он пригласил на танец? Конечно ее, Зарему! Перед ней и застыл, прижав ладонь к груди. А ее не пришлось упрашивать! Она тут же закружилась в танце, мягко ступая, ловко выворачиваясь из-под раскинутых рук джигита.

Если бы он знал, для кого она старалась, кому хотела показать, как красива она и легка в танце!.. А когда Таймураз направился в сторону поляны, где собрались всадники, ехавшие за невестой, Зарема неожиданно резко прервала танец и скрылась за спинами девушек.

– Ты что натворила?! – зашептала ей на ухо Мадина.

– А он мне не нужен. Если бы Таймураз... – выдохнула Зарема. – Он так танцует...

– Одна добрая черта и у волка бывает, – провожая глазами Мурата, тоже направившегося вслед за Таймуразом к джигитам, заявила Таира.

– Что он тебе сделал? Ну что? – встрепенулась Зарема.

– Отстань, – попросила Таира.

А Мурат опять этот ее поступок понял по-своему: она не желает, чтобы он из-за танца упустил такой шанс – отправиться в составе почетного кортежа за невестой... Вот уж правду говорят, влюбленный слеп: ему ничего не стоит обмануть самого себя...

Музыка оборвалась, точно кто-то оторвал руки гармонистки от кнопок. И тут же умолкли голоса и хлопки, которыми сопровождался танец.

– Смотри, какой человек! – восклицание Таймураза заставило Мурата оглянуться.

К хадзару приближались трое. Впереди шел Дахцыко, а следом человек в рубашке, свисавшей поверх брюк, и высокий молодой мужчина – чопорный и смешной в своем клетчатом пиджаке, полосатых брюках и широкой кожаной кепке. Если кто-то из горцев напяливал на себя яркую одежду, его всюду преследовали насмешники: «Скотину хочешь напугать!» А этот собрался напугать всю вселенную!

Дахцыко закричал торжественно и весело:

– Эй, уважаемые, принимайте почетных гостей! – и жестом пригласил чужестранцев приблизиться к столу.

Следом за ними двинулись парни и девушки, бросая любопытные взгляды на необычных гостей, застыли у ворот, не смея подойти к старикам, ждали дальнейших событий. Асланбек, несмотря на пестрый вид пришельцев, не растерялся, потребовал:

– Младшие, где ваши встречные бокалы? В рог налейте, в рог!

Незнакомец в белой рубашке, увидев, что старики приподнялись, замахал протестующе руками, попросил:

– Сидите, уважаемые старшие, сидите! Что вы?!

– Осетин! – ахнули в толпе.

– Да, я осетин, а спутник мой – гость из дальней страны. Ученый. Интересуется, как мы, осетины, живем. Меня губернатор приставил к нему.– Он с почтением взял в руки рог с аракой.

– Встретил их возле аула, – пояснил Дахцыко. – Хотели проехать мимо, когда в ауле свадьба!

Чужестранец неловко перехватил длинными тонкими пальцами врученный ему рог. Зарема прыснула: так смешно выглядел непомерно короткий при росте чужестранца, оттопыренный в сторону мизинец. Горцы смотрели на него во все глаза, точно в ожидании чудачеств. Человек, не стесняющийся показаться на людях в такой одежде, должен выкинуть еще что-нибудь столь же необыкновенное! Но, к удивлению всех, этот чудак не допустил ни одной оплошности. Проследив, как пил из рога его проводник, он в точности повторил все его жесты и движения и рог поворачивал так, что ни капли не пролилось на землю. Он опорожнил до дна этот огромный рог вместимостью чуть ли не в полтора литра! И перевернув рог над своей головой, как это сделал только что его проводник, показал всем, что он пуст, и весело подмигнул горцам – и сразу стал понятнее и ближе, даже его наряд перестал смущать аульчан... Они шумно приветствовали человека, уважившего обычаи осетин. А когда проводник перевел слова, с которыми он обратился к горцам, заверив их, что этот славный обычай встречного бокала он будет горячо отстаивать в своей далекой стране, ибо это мудро – заставить выпить запоздавшего гостя, чтобы он с умным видом трезвого человека не поглядывал на развеселившихся гостей, а поскорее бы догонял давно уже находящихся в радостном пути участников пиршества, – этим он окончательно покорил всех. Первое впечатление, вызванное его внезапным появлением, исчезло. Горцам предстал умный, доброжелательный человек с пытливым взглядом, внимательно оглядывающийся по сторонам, все запоминающий. Он не улыбался заискивающе, не пытался нахрапом лезть в душу хозяевам. Вел себя спокойно и естественно, не стеснялся открывать свои чувства. Когда перед ним положили огромный кусок вареного мяса, он, ужаснувшись его размерам, шутливо развел руками, но тут же взялся за дело. Макнув говядину в цахдон, стал жевать ее и в знак восхищения поднял вверх свои кулаки. Ел он немного, с любопытством всматривался в лица горцев, вслушивался в их язык.

– Цахдон, – старательно выговаривая слова, наклонился к чужестранцу Асланбек. – Это цахдон.

– Хоть и знаю их язык, но не всегда могу понять его, – рассказывал проводник. – В его стране на многое иначе смотрят, чем у нас. Вчера в дороге проголодались. Постучался я в один дом. Хозяевами его оказались Кайтовы. Угостили нас. Барана зарезали. Гостю понравились олибахи и фыдчины. Да вдруг он перестал есть и спрашивает: «А хозяин – честный малый?» Не понял я его. А он еще один вопрос задает: «Не выставит ли он нам крупный счет?» Опять не понял я его, попросил пояснить. И знаете, что он сказал? «За угощение сколько заставит платить?»

Утихомирив расшумевшихся, недоумевающих аульчан, старый Асланбек жалостливо посмотрел на чужестранца:

– Несчастен тот, кто живет в стране, где за угощение надо платить...

Батырбек Тотикоев, которого Кайтазовы попросили быть шафером, молодцевато щелкнул плетью и дал команду. Джигиты бросились к лошадям. Танцы прекратились. Все окружили всадников.

– Вы там не подкачайте! – кричали из толпы.

– Не первый раз! – ответил Батырбек.

Проезжая мимо площади, где толпились девушки, Таймураз встретился с сердитым взглядом Мадины и неожиданно для самого себя объявил Мурату:

– Моей будет.

– Кто? – не понял друг.

– Та, с кем танцевал.

– Дочь Дахцыко? Дзугова? – удивился Мурат. – Нет, Тотикоевы Дзуговым кровники.

– Будет мне женой, – заявил Таймураз.

– Сватов не примут, не то чтобы...

– Я не стану посылать сватов, – грубо отрезал Таймураз.

Мурат чуть не задохнулся от пронзившей его мысли. Как? Его новый друг затевает такое недоброе дело?! Да он что, не понимает, каким нескончаемым горем обернется его намерение? Что это ему вздумалось? Неужто один танец может унести рассудок человека? Или шутит он? Да что-то непохоже. Лицо серьезное, глаза полны решимости...

– Ты... – он замялся, не стал грубить, а попытался воздействовать на разум, если он у друга остался. – Мне говорили, какой ценой достался вам мир с Дзуговыми, – и опять вражда?

Таймураз повернулся к нему, резко, отрывисто сказал:

– Сейчас важно одно: я хочу видеть ее в своем доме. Хочу!

– Она не шла даже танцевать с тобой, – напомнил Мурат другу.

– Мелочи, – сморщил нос Таймураз и скзал точно отмахунлся: – Тащили медведя к меду – уши оторвали, оттащить решили – хвоста лишили. Привыкнет.

Почему он должен отказываться от своего намерения? Только потому, что эта девчонка, посмевшая так независимо вести себя, из дома Дзуговых? Ни за что! Он совершит похищение, если даже это будет стоить ему жизни. Зато он покажет всем Дзуговым, что Тотикоевым они не страшны. Зато он смоет тот позор, что не дает спокойно спать. Таймураз не мог понять, почему Асланбек заставил фамилию, которую все в ущелье остерегаются оскорбить, встать на колени перед нищими Дзуговыми, у которых и мужчин-то раз-два и обчелся. Да что это за мужчины? Он ни одного из них не знает, кто был бы равен ему в ловкости и смелости, кто дерзнул бы на большие дела. Нет, Таймураз не станет склонять голову перед Дзуговыми. Пусть не уговаривает его Мурат. Уже решено... А у мужчин так должно быть: что решено – то сделано! Он похитит девчонку и посмотрит, будет ли она сверлить его гневным взглядом, когда окажется в сильных руках? Подумать только, он видел в ее глазах пренебрежение к себе?! Быть тебе в моих руках, Дзугова, дочь Дахцыко... Да, а как имя ее?..

– Как ее звать? – спросил Таймураз.

– Ну Таймураз, – насмешливо поглядел ему в глаза друг. – Ты даже имени ее не знаешь, а такое задумал...

– Потому и спрашиваю, что задумал, – Таймураз не намерен был шутить.

– Мадина, – сообщил Мурат и, взяв за локоть друга, внушительно заявил: – Ты не поступишь так!

– Не отговаривай! – сверкнул глазами Таймураз и пристально посмотрел на него. – Хочу знать, рассчитывать на тебя или нет?..

– Ты друг мне, – сказал Мурат и гордо посмотрел в глаза Таймураза. – Друг! – и уже принимая все близко к сердцу, заговорщически прошептал: – Надо все продумать... Дело опасное...

Но Таймураз не принял этого тона: он был из тех, кто не прислушивался к другим, а всегда решал все сам. Другим он позволял только безропотно идти следом. Отвернувшись от Мурата, он, нехотя, точно речь шла о самом обыденном, заявил:

– Продумал. Уже.

«Перестань кривляться и относиться к этому так легкомысленно!» – хотелось закричать Мурату. Таймураз не дал ему времени на возражения, спокойно объявил:

– Будь готов! Ночью дело и сделаем.

– Сегодня?! – воскликнул Мурат, забыв о своем намерении воспринимать любое предложение друга хладнокровно.

Его изумленный вскрик вызвал у Таймураза совсем иную реакцию, чем ожидал тот. Убедившись, что его решимость и смелость так велики, что привели в трепет Мурата, он гордо подбоченился, деловито спросил:

– А чего ждать?

Этот короткий, жесткий вопрос тревожно прозвучал в душе Мурата и не умолкал ни в пути, пока они добирались до Нижнего аула, ни потом, за столом, накрытым прямо на улице, где их продержали целых шесть часов, настойчиво подпаивая. Он как мог отбивался от назойливого соседа, который на правах сидящего на одно место выше (к главе стола) пытался насильно влить ему в рот лишний бокал араки. Поглядывая на друга, Мурат не замечал на его лице следов волнения, казалось, он совсем забыл о намерении похитить девушку. Таймураз, как всегда, веселился, был остроумен, не отказывался ни от одного бокала, охотно ел. Мурат же, держась джигитом, внутренне был напряжен. Завидуя другу, которому все нипочем, он одновременно и негодовал на него за то же самое. Человек, которому через несколько часов предстоит смертельное испытание, не должен быть так беспечен... Когда наконец им удалось подняться из-за стола и вывести невесту из дома, к Мурату пришли бодрящие мысли. Вдруг подумалось, что не может день, такой погожий, так щедро наполненный солнцем, весельем, улыбками, шутками, – не может такой день закончиться выстрелами и погоней. Непременно что-то заставит Таймураза отказаться от своего намерения. И обнимаясь с новыми знакомыми, клянясь в вечной дружбе, Мурат на некоторое время взбодрился, даже прошелся по кругу, вытанцовывая зильгинскую быструю...