Текст книги "Избранное"

Автор книги: Франц Фюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 55 страниц)

Гермес

«Да ведь это я, – оторопело думал он, – это же мое изображение!» Утреннее солнце светило ему в лицо. Прищурясь, взглянул он на другой берег, где на откосе раньше лежали зебрята, и увидел, что их тела тоже отпечатались в глине.

Позабыв от удивленья голод и жажду, Прометей присел на корточки и стал ощупывать твердые края засохшего ила, который так хорошо сохранил его очертанья. «В самом деле, это моя грудь – думал он, – это мои плечи, это мои руки, это мои ляжки, это мои ноги, а это мое лицо! Даже брови можно нащупать!» Утренние лучи отражались в углублениях отпечатка, когда солнце поднялось, по ним заскользили свет и тени, и стало казаться, будто лежащий улыбается и ворочает глазами, казалось даже, будто его грудь вздымается и опускается.

«Он хочет мне что-то сказать!» – мелькнуло в голове у Прометея, и в этот миг он словно бы услыхал голос Геи: «Смешай все руками, пусть тепл и холоден, пусть влажен и сух будет твой матерьял…» Он мигом вскочил на ноги. Разве не была тина теплой и холодной, влажной и сухой, разве не были смешаны в ней земля, вода и огонь и к тому же Тысячи всевозможных жизненных сил и соков, кровь, пот и внутренности погибших животных и растений и разве не продолжала в ней жить сама неистребимая, неумирающая Гея, праматерь всего сущего, вечная материя?

– Я слушаю тебя, мать, говори со мною, твоим сыном! – зашептал он. Лежащий приоткрыл рот, и Прометей снова услыхал слова: «Смешай все руками, пусть тепл и холоден, пусть влажен и сух будет твой матерьял!»

– Матушка Гея! – воззвал Прометей и вмиг соскользнул в ров по крутому откосу. – Я же знал, что ты не бросишь свое чадо в беде!

Обеими руками он набрал глины и начал ее формовать, а глина была в аккурат настолько влажной и настолько сухой, настолько теплой, но уже и настолько холодной, что легко поддавалась месящим рукам и принимала любую форму, какую они хотели ей придать.

Прометей принялся лепить выпуклости туловища, и у него было такое чувство, будто глина сама лепится в желанный образ.

– Я сотворю себе товарищей, – проговорил он, обозначая изгибы ребер, – я сотворю для этой планеты новое племя! Не такое, как титаны и боги, но и не такое, как животные и растения. Мы отыщем остров в Южном море и там построим наше царство. В нем будут властвовать любовь и справедливость. Это будет остров блаженных!

К туловищу прибавились руки и ноги. Титан опьянел от радости и творческого вдохновения. Еда и питье были забыты. Медленно, тщательно лепил он сложные локтевые и коленные суставы, ладони и пальцы. Вот над плечами поднялась шея, вот округлился череп, вот разделились губы и над скулами выросли выступы висков. Прямые волосы или локоны? Кудрявые. Не веря своим глазам, смотрел создатель на свое творение.

Глиняная фигура сама стояла на ногах, не нуждаясь в подпорках, Правда, эти ноги были чуть коротковаты, а руки чуть длинноваты, да и живот, пожалуй, вышел толстоватый, но какое все это имело значение, когда он видел перед собой, наяву и во плоти, собственное подобие, с той лишь разницей, что это подобие было пока безжизненно. Да разве могла в нем затеплиться жизнь, если оно не было ни мужчиной, ни женщиной?

«Ты будешь мужчиной», – проговорил Прометей и приделал своему товарищу мужской орган. Теперь, надеялся он, глиняное тело сотрясет судорога, нечто вроде внутреннего всхлипа или вздоха, восторженного рывка в бытие, – новоявленное существо откроет глаза, широко раскинет руки, забормочет что-нибудь и задышит, глубоко и блаженно, – однако ничего такого не произошло. Творение стояло перед творцом, дразня его обманчивым сходством, но жизни в нем не было. Прометей придирчиво осмотрел свое создание. Ничего он как будто бы не забыл, во всяком случае, ничего такого, что считал важным. Вылепил и кадык, и подбородок, и пятки, даже ногти на пальцах рук и ног. Что же он упустил или сделал неправильно? Неужели Гея ввела его в заблуждение? Этого быть не могло. Ясное дело, он неверно истолковал ее слова. Но что же ему делать теперь? Звать ее бессмысленно, это он знал твердо, она, конечно, не ответит. И все же он позвал ее, позвал трижды.

Никакого ответа.

Он ткнул глиняного болвана кулаком в живот.

– Скажи что-нибудь! – вскричал он.

Болван оставался нем.

Прометей готов был опять заплакать.

Тут он заметил, что в том месте, куда он ткнул свое созданье, – в середине живота – образовалась вмятина, и понял, что, хотя смесь сухого и влажного, которой он пользовался, была вполне пригодна для лепки, для странствия по жизни она никак не годилась. Слишком уж мягким оказался его глиняный друг! Стоит только нажать на него пальцем, и он уже изуродован, что же будет, если он упадет, или наткнется на сук, или будет пробираться сквозь заросли! Любой куст изорвет его в куски, а любой ручей, в который он вступит, размоет ему ноги. Нет, пусть глиняный приятель сперва посохнет на солнышке и затвердеет, как то лежащее отображение, лишь после этого он пробудится к жизни! Бережно взял создатель на руки свое творение и отнес на возвышение берега, на солнце.

– Посохни, друг, – сказал он, – впитай в себя солнце и ветер. Обрети твердость для будущей твоей жизни, твердость понадобится и на острове блаженных! Тем временем я сотворю тебе подругу.

И он слепил вторую фигуру, но на сей раз совершил противоположную ошибку: ноги оказались очень длинными, бедра очень узкими, а толстоватым получился не живот, а зад.

«Не беда, – думал он, – эти двое уж как-нибудь поладят! Надо, чтобы они сразу увидели друг друга, когда в них проснется жизнь!» Глиняную женщину он тоже отнес на берег и поставил в трех шагах от мужчины, а потом потрогал плечи и бедра своего первенца. Масса стала уже намного тверже, но все-таки была еще мягковата. «Вот удивятся они, когда откроют глаза и сразу увидят друг друга», – подумал Прометей и, представив себе это воочию, не мог удержаться от смеха. Теперь он был бы не прочь поесть, но старался заглушить голод работой. Он вылепил еще четыре глиняные фигуры, двух женщин и двух мужчин, и с каждым разом они удавались ему все лучше. Последней женщине он сделал длинные волосы, ниспадавшие до колен, а последний мужчина так точно походил на своего создателя, что даже выражение глаз было у него Прометеево.

Теперь уж первый, наверное, высох, подумал Прометей, закончив шестого. Он, правда, думал так, еще работая над четвертым, но, боясь разочарования, не решался посмотреть. К тому же он все время надеялся, что какой-нибудь звук – возглас, крик, смех, пусть даже вой – даст ему знать о том, что глиняное существо ожило, но напрасно он напрягал слух. Больше он ждать был не в силах. Постепенно перенеся на берег четвертого, пятого и шестого, он собрал все свое мужество и тронул первого за плечо. Фигура высохла, стала твердой и отливала золотисто-медовой смуглотой, как кожа ее создателя, и ни нажатие пальцем, ни удар не оставляли на ней следа.

Однако она оставалась все такой же застывшей и безмолвной. В отчаянии тряс Прометей свое изображение, но это была лишь засохшая тина в образе Прометея, и больше ничего.

Быть может, по изволению Геи женщина должна вступить в жизнь первой? – ломал голову Прометей. Однако и женщина оставалась бесчувственной и неподвижной.

– Матушка Гея! – воззвал Прометей. – Ведь ты присутствуешь в этих созданьях! Услышь меня, матушка, дай мне знак! Шевельни хоть кончиком пальца!

Тишина.

– Матерь, не знаю, что мне теперь делать!

Тишина.

Прометей сжал кулаки и поднял их, чтобы разбить свои творенья, как вдруг услышал за морем, в пустыне, какое-то шарканье. Боясь неведомой опасности, он спрыгнул обратно в ров, укрылся в ложбинке, где лежали ослята, а взглянув оттуда на аравийскую землю, увидел, что по песку скользит какое-то маленькое существо. Малыш привязал к ногам две круглые чашки и двигался вперед, отталкиваясь палкой. Прометей не верил своим глазам. Незнакомое явление быстро приближалось, и Прометей разглядел, что по песку на двух черепашьих панцирях катит мальчик и при этом весело насвистывает.

На краю рва мальчуган остановился.

Прометей выпрямился.

– Чем это ты здесь занимаешься? – спросил ребенок, показывая на фигуры, расставленные на берегу. – Я уже порядочно времени за тобой наблюдаю.

Теперь Прометей не верил своим ушам.

– Ты кто такой, карапуз? – удивленно спросил он.

– Я Гермес, – сказал ребенок таким тоном, будто не знать этого просто стыдно. Личико у него было по-девичьи нежное и такое прелестное, что даже чересчур широкий нос его не портил. Ушки зато были маленькие, углы рта лукаво приподняты, не очень длинные волосы вились темными локонами. Лоб – крутой, высокий, нисколько не угловатый, а мягкие брови осеняли пару больших голубых глаз, которые, при всей их живости, спокойно и пытливо разглядывали окружающий мир и чуть-чуть насмешливо смотрели сейчас на ошеломленного Прометея.

– Я, да будет тебе известно, направлялся к моему батюшке, – продолжал мальчик, опираясь на посох – ствол молодого ясеня, – и с критского берега увидел, как ты здесь что-то лепишь. У меня, да будет тебе известно, невероятно острое зрение. Что это ты делаешь?

– Созданья, – сказал Прометей, которому ничего лучшего в голову не пришло. Гермес засмеялся. Смех его звучал искренне и с искренним чувством превосходства, однако без малейшего злорадства.

– Не очень-то получается, верно? – спросил он с таким лукавым простодушием, что Прометей не мог на него сердиться.

– Ноги, пожалуй, слишком коротки, да? – молвил Гермес, указывая на первого глиняного истукана.

– Послушай-ка, ужасно любопытный Гермес, – не выдержал Прометей, – кто ты, собственно, такой? Я никогда не слыхал твоего имени. Ты наверняка не тот, за кого себя выдаешь. Выглядишь ребенком, а говоришь до того умно, будто тебе десять миллионов лет. И кто твой батюшка, и откуда ты идешь? – И вдруг с внезапно ожившей надеждой: – Тебя прислала Гея?

– Я бы мог быть и взрослым, – отвечал Гермес, – только не хочу. Понимаешь, взрослый всегда остается самим собой, а ребенок еще может стать кем угодно. Кроме того, в детстве больше узнаешь. От ребенка ни у кого нет секретов. Они говорят и говорят, а я слушаю. Вот я и знаю все на свете. Но теперь скажи мне, кто ты. Стой, не говори, я хочу сам сообразить. Хоп, догадался: ты Проми, да? Я хочу сказать – Прометей.

– Верно, – ответил Прометей, перестав удивляться. – Но откуда ты меня знаешь? Я же тебя никогда не видел.

– Ну а кем ты еще можешь быть, – сказал Гермес. – Будь ты титаном, ты лежал бы внизу, у Аида, будь ты богом, сидел бы на Олимпе, если бы только не был Посейдоном – тогда бы ты плавал в море. Лишь Артемида и Деметра бродят по разным странам, но то женщины. Аполлон тоже иногда странствует, но он никогда не заходит так далеко, и у него волосы голубые, а у тебя коричневые. Ни Кратосом, ни Бией ты тоже быть не можешь, тех я знаю в лицо. Кроме того, – добавил он, – ты совсем не похож на паршивого шпика.

– Благодарю покорно, – отозвался Прометей, – благодарю покорно. Только откуда у тебя все эти сведения?

– От слушанья, вот откуда, я же тебе говорил. Мы, титановы дети, целыми днями лежим на асфоделиевом лугу, и твой брат Эпи рассказывает нам всякие истории, память у него невероятная. Девушки-рыбы, дочери Океана, тоже трещат без умолку, да и другие кое-что рассказывают, дедушка Атлант и Гиперион, он ведь какое-то время облетал мир вместе с Солнцем. А потом является батюшка, пристает к женщинам и сулит им луну с неба. При этом тоже много чего узнаешь, например про его ссору с Герой. А иногда и Уран рассказывает о древних-предревних временах.

– Уран? А разве Кронос не разрубил его на куски?

– Конечно же, разрубил, – согласился Гермес, – но мы его опять собрали и соединили. Океановы дочери вылавливали его из моря по кускам, так что он собран еще не совсем, но более или менее. Кое-чего еще не хватает, да ведь он дряхлый старик и ужасно угрюмый, но, надо отдать ему должное, рассказывать он умеет! Детей постарше при этом всегда прогоняют, им такое слушать не полагается, только мне можно оставаться, потому что я еще маленький. Видишь, какое преимущество? Между прочим, Уран раньше тоже иногда лепил, только он месил гораздо сильнее и более горячие массы.

Прометей не знал, что и думать.

– Я, наверное, мог бы тебе сказать, почему у тебя ничего не вышло, – болтал мальчуган. – Чего ты туда намешал?

– Грязь с пожарища.

– Ах да, это старая Геина смесь. Но ее надо мять гораздо дольше, в один день это не делается! Уран в свое время месил несколько миллионов лет и каждое утро подбавлял немного росы, а каждый полдень немного молний. А что ты хотел вылепить?

Прометей поведал мальчику свою судьбу. Мгновенье он раздумывал, не Зевс ли это пытается его выспросить или склонить к нарушению только что заключенного мира, однако потом он это подозрение решительно отбросил. Зевс выдал бы себя даже в образе мальчика, и никогда бы ему не обрести такой подкупающей прелести. Итак, титан открыл мальчику свое сердце, объяснил, почему хочет создать себе сообитателей для острова в Южном море, и рассказал, как делал их до сих пор.

– Гм, – выслушав его, пробормотал Гермес. – Кровь и слезы заменяют росу, это верно. Да и Зевсова молния скоро станет привычной для сотен тысяч живых существ, ведь мы видели, как она ударила в подземное царство. Ну и картина была, скажу тебе: молния, угодившая в черную реку, и следом за нею – серный дождь… Кстати, глину ты брал с того места, куда попала вторая Зевсова молния?

Прометей отрицательно качнул головой.

– А надо было брать оттуда, – назидательно сказал Гермес. – Поверь мне, в таких делах я знаю толк. Так что возьми теперь с того места. Глиняную компанию там, наверху, можешь спокойно разбить. Не плачь, считай, что это была пробная работа. Но и в глине с пеплом ослицы кой-чего будет недоставать. Что ты мне дашь, если я тебе открою секрет?

– Что я тебе дам?

– Ну ясно, мы обменяемся: я тебе скажу, что надо добавить, а ты мне за это дашь что-нибудь равноценное. Не такой же я дурак, чтобы надрываться задаром, как тот добрый, славный молотобоец. Стало быть, говори, что ты мне дашь?

– Что же я могу тебе дать, малыш? – устало проговорил Прометей. – Взгляни на меня: у меня нет ничего, нет даже места, где бы я мог обретаться, кроме этой пустыни. – Но, увидев, что карапуз скривил рот, поспешно добавил: – Ничего не могу тебе предложить, кроме своей дружбы.

– Пш-ш, – фыркнул Гермес, – похоже, это не больно-то много, иначе бы ты не стал лепить себе друзей из глины. Но так и быть, я тебе скажу, чего не хватает в твоей смеси, а за это со временем что-нибудь у тебя попрошу. Конечно, что-нибудь стоящее. Согласен?

Прометей кивнул и скрестил руки на груди, однако Гермес сказал:

– Это старый обычай, мне он не нравится. Давай подадим друг другу руки. Это будет означать: если ты не сдержишь уговора, то твоя рука будет моей, и наоборот.

Они протянули друг другу руки, и Прометей ощутил крепкое пожатие, будто руку его держала отнюдь не детская ручонка.

– Решено! – заключил Гермес и отнял руку. – Значит, я могу когда-нибудь что-нибудь у тебя попросить. Ну, а теперь за дело! Это ведь очень просто: ты взял воду, огонь и землю, а про четвертую стихию – воздух – совсем забыл.

– Я думал об этом, – защищался Прометей, – потому и поставил их сушить. Воздух теперь овевает их со всех сторон.

– Снаружи-то да, – возразил Гермес, – но он не замешен вовнутрь.

– А как я могу его замесить?

– Ты должен вдуть дыхание в свои творенья, Прометей, – теперь Гермес говорил даже немного торжественно, – и сделать это точно в тот миг, когда они начнут переходить из влажно-сухого состояния в сухо-влажное. Только тогда у них могут образоваться органы. Если ты упустишь момент, придется все начинать сначала, а материала для опытов у тебя не так уж много. Хватит едва на троих, а уж двое-то тебе нужны наверняка. Ты хорошенько попотеешь от страха, это я тебе сразу могу сказать!

И я тебе посоветую еще кое-что: смешай свое дыхание с дыханием женского существа. Мне кажется, от этого действительно может произойти что-то новое. Иначе ты в итоге сотворишь лишь старую породу.

Прометей смотрел на мальчика с нескрываемым восхищением, а Гермес едва уловимой улыбкой дал понять, что ожидал подобного восхищения, но что выказывать его излишне. Так что Прометей возразил только, что женщины у него здесь нет, а его советчик, насколько он мог заметить, не женского пола.

– Я в самом деле не женщина, – отвечал Гермес, – хотя иногда очень желал бы ею быть. Но оставим это. Я пришлю тебе помощницу. Какая-нибудь уж найдется, может быть, Афина или Деметра, в крайнем случае – Геба.

– Ты собираешься на Олимп, Гермес? – испуганно спросил Прометей.

– Я же тебе говорил, что иду к моему батюшке.

– А кто твой батюшка?

– Зевс, конечно, кто же еще? Моя мать – это Майя, дочь Атланта. Но быть все время с нею, среди теней, очень скучно, несмотря на все истории. Я желаю не только слушать их, но переживать сам. Поэтому я решил стать богом и поселиться возле батюшки, на Олимпе. Двенадцать богов там уже есть, а я буду тринадцатым. Тринадцать – это хорошее число, оно приносит счастье. А ты, Прометей, веришь в числа?

– Нет, – резко сказал Прометей, не желавший признаваться в том, что он не имеет понятия ни о какой вере в числа. Поэтому, не продолжая разговора об этом новом для него предмете, он спросил:

– Ты весь путь намерен проделать пешком? Разве ты не умеешь летать?

– К сожалению, разучился, – пояснил Гермес. – От того, что слишком долго лежал там, внизу. Гефест должен что-нибудь изобрести и выковать для меня – пару искусственных крыльев или что-либо в этом роде. Только чтоб они были на башмаках, понимаешь, а не на спине, как у ворон. Но эти чашки тоже недурны. На берегу их сейчас валяется великое множество, можно всякого понаделать.

Он поманил к себе Прометея и доверительно шепнул ему на ухо:

– Панцирь черепахи, три высушенных коровьих кишки и шип акации или очень твердая чешуйка – смог бы ты что-нибудь из этого смастерить?

– Нет, – честно отвечал Прометей.

– В самом деле нет?

– В самом деле нет.

– А вот я могу, – сказал малыш с таким умным видом, что Прометей расхохотался.

– Поторопись, – попросил он. – Я ведь тебя жду!

– Хорошо, – сказал Гермес и заскользил прочь. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как Прометей позвал его обратно.

– Послушай, Гермес, – озабоченно начал он, – если я и какая-нибудь богиня вдохнем в эти существа свое дыхание, то разве не станет новое племя бессмертным?

– Разумеется, – отвечал Гермес, – а ты этого не хочешь?

– Меньше всего на свете, – сказал Прометей. – Бессмертие делает ленивым, а я хочу, чтобы мои созданья были деятельны. Нет, бессмертная богиня для этого не годится.

– Но ты ведь и сам бессмертен, Прометей, – сказал мальчик, – если ты один дашь им свое дыхание, будет то же самое.

Прометей задумался.

– Я должен смешать его с дыханием смертного существа, – сказал он наконец, – и уже знаю какого: с дыханием Амалфеи! Она, правда, всего только коза, но ты не найдешь создания, превосходящего ее достоинствами: храбрая, когда она защищает своих детей, но не безрассудная, немного прожорливая, правда, и немного болтливая, но такая верная и добрая. Приведи ко мне Амалфею!

– Это ты можешь сделать сам, – сказал Гермес, – для этого я тебе не нужен. Огненную глину никто у тебя не утащит. А раз ты умеешь летать, то быстро вернешься.

– Ах, Гермес, неужели ты мне не поможешь? – взмолился Прометей. – Я ужасно боюсь, что пропущу нужный момент. А испортить я могу не более одной фигуры. Если же дело затянется, Амалфея заспешит к своим козлятам.

– Может, сейчас у нее их нет!

– У нее всегда они есть. – Прометей взял мальчика за руку и грустно промолвил: – Гермес, милый мой, что я могу тебе предложить! Ведь у меня ничего нет. Я готов дать тебе еще одно обещание на будущее.

– Ну ладно, – сказал Гермес, немного подумав, – только при одном условии. Если из твоего замысла действительно что-то выйдет и новое племя со временем разрастется, пусть оно каждый год мне что-нибудь дарит и отмечает этот день. МЫ назовем это жертвой. Согласен?

– Завтра у нас день с самой короткой тенью. Остановимся пока на этом дне?

– Нет, это должно быть установлено точно: накануне! И когда твое племя будет насчитывать сто голов, пусть оно свершит это в первый раз. Сегодня вообще самый благоприятный день для твоего начинания: день перед самой короткой ночью. Так по рукам?

– Да будет так! – сказал Прометей, и они опять пожали друг другу руки.

– Поторапливайся, – воскликнул Гермес, когда Прометей взмыл в воздух, – мне еще сегодня надо попасть на Олимп, нынешний день и для меня самый благоприятный!

Когда летящий скрылся из виду, мальчик превратился в юношу. «Посмотрим теперь, что поделывает батюшка», – сказал он про себя и, прикрыв глаза рукой, через пустыню, море и горы устремил взгляд на Олимп. И он увидел Зевса на золотом троне, в окружении богов, в правой руке – молния, на плече – орел, а перед ним стоял Гефест и надевал ему на голову какой-то круглый предмет с семью зубцами, сверкавший на солнце семицветным блеском.

– Что это еще такое? – удивленно спросил Гермес. – Даже я этого не знаю.