Текст книги "Избранное"

Автор книги: Франц Фюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 55 страниц)

Первые деяния Зевса

Прометей тщательно продумал речь Зевса, и если, входя в собрание богов, он был полон подозрений и вначале эти подозрения еще усилились, то, поразмыслив, он нашел все сказанное Зевсом понятным и даже правильным. Распределение должностей было разумным, то, что один должен быть главным, тоже не вызывало возражений, он и сам предложил бы Зевса. «У каждого племени зверей есть вождь, так уж повелось, – рассуждал он, – и раз Зевс предводительствовал нами в битве, пусть делает это и в мирное время. Правда, мне не нравится, что сестры и братья стояли перед ним на коленях, но я полагаю, что это не нравится и самому Зевсу».

Потому он кивнул головой и сказал:

– Я согласен с вашим предложением, дорогие братья и сестры.

– Хорошо! – вскричал Зевс и захлопал в ладоши. – Стало быть, все в порядке!

В глазах Геры сияло торжество. Гестия печально смотрела в землю, Прометей же ничего этого не заметил. Теперь, когда все устроилось, он почувствовал усталость, и вдруг ему захотелось повидать отца и мать – Япета и Фемиду – и прежде всего своего братца Эпиметея. «Вот удивится этот соня, когда я внезапно предстану перед ним и скажу: „Доброе утро, дорогой брат, спи себе дальше! Новое время началось, и я теперь один из семи властителей!“» И он невольно рассмеялся, представив себе, какое лицо сделается у брата.

– Согласен, – повторил он, – я готов отвести титанов в подземное царство, но после того хотел бы навестить бабушку Гею. А высплюсь я в лесу, я уже давно предвкушаю эту радость.

– Передай Гее мой привет, – сказал Зевс, – и отдыхай себе вволю, дорогой брат.

– Этого я и хочу, – ответил Прометей и отправился в путь собирать титанов.

– А теперь – в воду! – воскликнул Посейдон. Он встал и схватил свой трезубец.

– Но мы ведь еще не закончили, братец, – сказала Деметра, – наша сестра Гестия не получила еще никакой должности.

– А я никакой и не хочу, – заявила Гестия.

– Так не годится, сестра, – с упреком сказал Зевс, – ведь мы хотим править все вместе, так мы решили, этого и должны придерживаться. Но у меня есть предложение, которое тебе понравится. Мы ведь должны здесь, на Олимпе, оборудовать себе жилище, где мы будем собираться, держать совет, с приятностью есть, пить и отдыхать. Мы могли бы хорошо разместиться вон в тех пещерах, и пусть это будет царство Гестии, где она станет полновластно распоряжаться, вести хозяйство и заботиться о порядке. Я полагаю, что это ей будет в радость, ведь наша добрая сестра так печется о благе других.

– Да, – сказала Гестия, – я довольна.

– В море! В море! – крикнул Посейдон и помчался к морю, которое простиралось между Элладой и Критом, похожее на фиалковый луг.

– К цветам! – воскликнула Деметра и спрыгнула вниз, в долину роз.

– А мы с тобой, дорогая сестра, пойдем осмотрим наше жилище, – сказала Гера и обняла Гестию за плечи.

Зевс остался один.

Он глубоко вздохнул и расправил грудь. Только что он едва не падал от усталости, но теперь опять был бодр и свеж.

«Я самый могущественный, – думал он и, сплетя пальцы, вывернул ладони наружу, да с такой силой, что затрещали суставы. – Я самый, самый могущественный из всех! Нет никого могущественнее меня! Я самый могущественный из всех!» Эта торжествующая мысль заставила его ощутить еще неведомую телесную силу. Казалось, до сих пор он не осознавал этой силы, не осознавал даже самого своего тела. Впервые он почувствовал, что, вдыхая, надувает грудь и легкие воздухом, что под кожей у него напрягаются мышцы и что, когда он размышляет, язык его медленно скользит по внутреннему краю губ.

Он разнял сплетенные пальцы, отвел назад локти и плечи, выгнул спину, подтянул живот. Потом оглядел себя сверху вниз, раздвинул и сдвинул колени, пошевелил пальцами ног и подумал: «Это мои бедра! Это мои колени! Это мои ноги! Это я!»

Вдруг он с такой силой потряс вершину Олимпа, что треснули скалы. Нарушилось течение вод, сочившихся с ледника в недра горы и там скоплявшихся. В откосах и склонах пробились новые родники, из старых одни были засыпаны и пересохли, другие, слившись вместе, образовали подземные озера.

Тут из расселины в скале вышла дева. Это была Метида, одна из тысячи дочерей Океана и Тетии. Ее обязанностью было присматривать за водами этой горной цепи, и она добросовестно обихаживала свое хозяйство, даже во время битвы титанов.

– Ты нарушаешь порядок, незнакомец, – сердито сказала она Зевсу.

– Кто ты такая? – ошеломленно спросил Зевс.

– Я Метида, дочь Океана и Тетии, – объявила дева. – Мое дело следить за течением здешних вод, а ты все их перепутал! Уж не бог ли ты, сражавшийся против Кроноса?

– Да, это я, – ответствовал Зевс и почувствовал, как его грудь сама собой расширилась, ему даже показалось, будто тело его начало светиться. Он еще шире расправил плечи, еще больше выпятил грудь. – Да, я Зевс, – повторил он. Сперва он хотел прокричать эти слова, но потом произнес их так тихо, что Метиде пришлось напрячь слух, чтобы понять. Он желал, чтобы, когда он говорит, все вокруг умолкало – и журчанье воды, и бульканье тающего льда. Но помимо этого, ему хотелось также на первых порах быть понежнее с девой, и это желание заставило его смягчить тон.

– Да, я Зевс, – немного помолчав, повторил он в третий раз. Теперь он говорил своим обычным голосом, но в нем слышалось раздражение. Он надеялся, что, услыхав его имя, Метида благоговейно вздрогнет, воскликнет «О-о-о-о!» – и воззрится на него с восхищением, но она ничего такого не сделала, на уме у нее были явно одни только вверенные ей реки. Это раздосадовало Зевса и лишило уверенности.

– Я Зевс, верховный бог, я могу делать, что мне захочется, – произнес он опять – теперь он громко кричал. Радость от сознания своего могущества улетучилась, сменившись яростью оттого, что он производит столь слабое впечатление. Но Метиду все же охватил страх. Этот грубиян, столь же глупый, сколь неотесанный, внушал ей опасения. Может быть, это вовсе не Зевс, Победитель Кроноса! Она хотела молча уйти опять под землю и поведать о случившемся своему отцу Океану, но Зевс схватил ее за руку и не отпускал, а потом вдруг притянул к груди.

– Ты тоже принадлежишь мне, – сказал он, стараясь голосом и взглядом выразить нежность, которую ощущал в себе вместе с силой. Метида сопротивлялась и хотела закричать, но Зевс зажал ей рот рукой. Дыхание его участилось, он задрожал – и то и другое сделалось непроизвольно: его тело будто стало вдруг независимым и еще более могучим, чем он сам, и это тело испытывало необоримое желание прижать к себе другое существо так тесно, чтобы слиться с ним воедино. В лесу Зевс часто смеялся, наблюдая, как животные вот так же, дрожа и сопя, налезают друг на друга и столь жадно соединяются, что не замечают ничего вокруг, даже появления врага. Теперь вдруг он понял их всех, кабана, быка и барана, воробья, голубя и даже мух, которые вслепую налетали друг на друга. Он прижал Метиду к себе и пытался обхватить ее еще и ногами; теперь не только его грудь, но и вся его плоть, казалось, готова была разорваться. Он не слыхал и не чуял больше ничего, кроме биения и шума собственной крови, не чувствовал и отчаянно молотивших по нему кулаков девушки. Вместе с нею он бросился на каменистую землю над водами и вдруг почувствовал, будто сам он – гора, из которой вытекает новый источник, изливающий всю свою силу без остатка.

Потрясенный и совершенно расслабленный, но все-таки ощущая приятную легкость, словно после долгого сна, лежал он на Метиде и не замечал, что возле него появились еще два существа. Это были Кратос и Бия, сыновья Атланта, бежавшие на Землю с места битвы, когда там появились Сторукие. Теперь они уже некоторое время выглядывали из щели в леднике и, когда Метиде наконец удалось сбросить с себя Зевса и убежать, погнались за нею и притащили обратно.

При виде этих двух сыновей титана, бывших еще несколько часов назад его злейшими врагами, Зевс едва было не вскочил и не схватился за меч, но, заметив, с какой готовностью они волокут к нему рыдающую деву, сразу понял, что они исполнены рвения служить победителю. Это открытие вмиг подавило в нем все другие мысли и чувства. Дева была ему теперь безразлична, она его больше не волновала, да и жалости не вызывала тоже. Преодолев усталость, он принялся размышлять.

Эти услужливые братья, Кратос и Бия, пожалуй, могут мне пригодиться, думал он. Надо иметь при себе кого-то, на кого можно слепо положиться.

Ведь может случиться, что кто-то пожелает занять мое место, например Посейдон. Когда он хорошенько освежится в море, то вполне может взлелеять такие планы. И сестрички Геры надобно мне остерегаться.

Конечно, слепого Аида бояться нечего, Гестии тоже, а вот Прометей может стать для меня опасным. За ним-то и нужен глаз да глаз. Его давешнее согласие было, конечно, притворством.

Сыновья Атланта тем временем подтащили рыдающую Метиду к Зевсу и, грубо заискивая перед ним, смеялись. У Кратоса смех был глупый, у Бии – страшный.

– Она хотела убежать от тебя, повелитель, – сказал Бия, а Кратос кивнул.

– Позволь мне наконец уйти, Зевс, – рыдала Метида.

– Куда же ты хочешь уйти? – спросил Зевс, не обращая внимания на Кратоса и Бию и даже не думая их благодарить. Он решил держать себя так, будто братья давно состоят у него на службе и всегда оказывают ему подобные услуги. – Ну, так куда же ты хочешь уйти? – повторил Зевс с наигранным, фальшивейшим радушием.

Тут Метида начала его страшиться. Медленно и беззвучно открыла она рот, словно собирала свои телесные силы для ужасающего вопля, ибо душа ее уже вопила. Это испугало Зевса. Ему вдруг пришло в голову, что она может пойти к Гее и на него пожаловаться, и эта мысль испортила ему настроение. Геи он боялся, несмотря на все свое могущество. Он не мог забыть, как она рассердилась на него за его грубые шутки во время превращения в зверей. Как же должна она разгневаться теперь, когда он учинил насилие над Метидой.

«Ты меня не выдашь», – подумал он.

Метида принялась кричать, но Зевс успел уже пожелать сделаться ростом с Олимп, и, сделавшись ростом с Олимп, он просто-напросто сунул Метиду, казавшуюся теперь крошечной ягодкой, себе в рот, чтобы ее проглотить. Ибо она была бессмертна и убить ее он не мог, да и спрятать тоже не мог нигде, кроме как в собственном чреве. Метида же привыкла лазать по подземным ходам и пещерам и, очутившись вдруг в огромной теперь пасти Зевса, вскарабкалась вверх по нёбу и устроилась в углублении его черепа, между виском и лбом. Когда же Зевс снова принял свои обычные размеры и все части его тела уменьшились вместе с ним, она сжалась в крошечный комочек, поистине не больше ягодки.

– Ха, Метида! Теперь ты ни перед кем не сможешь меня оклеветать! – вскричал Зевс, уверенный, что теперь она ему уже не опасна.

Бия же, становясь на колени перед Зевсом и заставляя брата сделать то же самое, произнес:

– Это было великолепно, благороднейший! – И прибавил. – Мы бы тоже за ней приглядывали, повелитель…

Кратос захохотал.

Зевс взял меч и клинком его постукал по плечам коленопреклоненных.

– Стало быть, вы будете мне служить, – сказал он.

Клинок коснулся шеи братьев.

– Мы неизменно будем тебе служить, благороднейший, – заверял Зевса Бия, а Кратос кивал.

– Разве он не может говорить?

Кратос покачал головой.

– Он немой, благородный повелитель, – отвечал за брата Бия. – Немой, хотя все понимает. Отец наш Атлант однажды ударил его по губам, когда он посмел ему перечить, и с тех пор он молчит и повинуется. Верно, брат?

Кратос кивнул и засмеялся, тогда засмеялся и Бия.

– Ну хорошо, я принимаю вас к себе на службу, – проговорил Зевс. – Вы должны слушаться только меня, хорошенько это запомните! Ни от кого из моих братьев и сестер никаких приказаний не принимать, тем паче от Прометея. Напротив, вы должны передавать мне каждое подозрительное слово, из чьих бы уст оно ни исходило. Служите мне верой и правдой, и вы об этом не пожалеете. Не забывайте – я самый могущественный из всех! Помните, какая участь постигла Метиду!

– Можешь на нас положиться, благороднейший! – сказал Бия, а Кратос засмеялся. Про себя же Бия подумал: «Всех-то тебе не проглотить, дурак ты эдакий!»

– А теперь я желаю отдохнуть, – заявил Зевс. – Я устал, и у меня вдруг ужасно заболела голова, между виском и лбом. Последний удар Кроноса поистине едва не рассек меня пополам! Гестия и Гера наверняка уже обустроили наше жилище. Я пойду сейчас туда. Вы оба, разумеется, останетесь снаружи. Вообще вы явитесь мне на глаза, лишь когда я вам прикажу. Я должен сначала сообщить остальным, что вы мои слуги. – И он прибавил: – Спите по очереди! Глядите в оба!

Он кивнул им обоим и направился к обиталищу богов. Голова у него нестерпимо болела. «Самое время мне отдохнуть, – думал он. – Я просто падаю от усталости!» Вдруг его пронзила мысль: «Кто защитит меня от Кратоса и Бии, если они сами задумают стать властителями?» Этот вопрос продолжал его мучить, когда он уже лежал на ложе из мха, приготовленном Гестией. Но в конце концов усталость взяла свое, и он заснул.

III. СОТВОРЕНИЕ ЛЮДЕЙПеремены в царстве богов

Так было создано царство богов, и Зевс вскоре стал его самодержавным властелином. Он мог делать сам и позволять другим все, что хотел, ни перед кем не отвечая. Правда, время от времени он созывал своих братьев и сестер на совет, но, собираясь вместе, они больше болтали, нежели совещались, и, уж конечно, ничего не решали и никогда не требовали у Зевса отчета. Это было Зевсу очень по нутру, а больше всего ему нравилось, что дела, можно сказать, сами собой приняли такой благоприятный для него оборот.

Прежде всего, совет с самого начала был неполный. Старший из братьев, Аид, неизменно отсутствовал. Он, правда, начинал уже понемногу видеть, но тревога за жену удерживала его вдали от верхнего мира. Дело в том, что Кора, прибывшая в подземное царство вместе с титанами и с тех пор делившая с Аидом ложе и трон на холме, была очень удручена тем, что вынуждена сторожить своих единоплеменников, вместо того чтобы пребывать с ними вместе в блаженном полусне. Поэтому Аид поймал в лесу матери Геи трехглавого пса по имени Кербер и посадил его сторожем на берегу реки, там, где она делает петлю. Но нежная молодая дева так страшилась этого чудовища, что Аид не мог теперь оставлять ее одну. Вот почему он никогда не участвовал в совете богов. Он оправдывал свое отсутствие тем, что не переносит сверкания ледника, и Зевс, боявшийся того влияния, какое старший из братьев мог оказать на остальных, охотно разрешил ему не бывать в совете.

Посейдон тоже являлся не всегда. Ему было так хорошо в изукрашенном раковинами и жемчугом коралловом дворце у Критского побережья, что покидал он его с величайшей неохотой. Там он жил со своей женой Амфитритой, одной из дочерей старика Океана, и тремя детьми: зеленоволосым и зеленочешуйчатым Тритоном, который от головы до пупка был богом, а ниже пупка дельфином; щекастой и пузатой, словно медуза, Родой и своей любимицей тоненькой Бентесикимой, обожавшей плавать и резвиться в кипящих пенных волнах и водоворотах. Ему было куда приятней взлетать вместе с нею на гребни волн, нежели сидеть в совете. Да и тихая Деметра находила в своем цветущем царстве больше радости, чем на холодном Олимпе. Прометея же Зевс посылал в самые отдаленные части Вселенной, чтобы он там присматривал за порядком. Правда, звезды, луны и солнца как свершали, так и продолжали совершать свой круг без помощи Прометея, но он добросовестно посещал все, даже самые дальние небесные тела, ибо его разбирало любопытство, встретится ли ему еще где-нибудь в бескрайней Вселенной лес, населенный живыми существами. Покамест он не обнаружил ни единой звезды, которая хоть сколько-нибудь походила бы в этом отношении на Землю, но неудачи лишь подстегивали его, заставляя рыскать в самых глухих уголках. Это, разумеется, отнимало у него много времени, поэтому он тоже все чаще пропускал совет богов. По сути дела, в этом совете присутствовали всегда только Гера и Гестия. Гестия вообще не произносила ни слова, а Гера на каждое слово супруга отвечала преданным кивком. Поскольку же Посейдон и Деметра тоже стремились лишь к одному – поскорее возвратиться в свое царство, – то и они были согласны со всем, что говорил Зевс. А тому только этого и надо было.

Лучше и быть не могло, думал он про себя.

Вначале эти встречи еще как-то походили на подлинное совещание.

– Гиперион просил меня дозволить ему снова править конями Солнца. Что вы на это скажете? – спросил Зевс своих братьев и сестер на первом совете, но сразу же сообщил им свое мнение: – Я против того, чтобы мы ему это разрешали. Титаны должны оставаться в дремотном забытьи. Кони Солнца и сами отыщут дорогу в небесных полях. Наш брат Посейдон должен только утром послать их в путь, а вечером опять изловить. Их стойла-пещеры ведь расположены на краю его царства, всего в нескольких шагах от его дворца. Что вы на это скажете?

Так он повел дело, и родичи одобрили его предложение, прежде всех Посейдон. Он любил лошадей и мечтал вывести породу белых коней, которые могли бы жить в воде, как рыбы. На следующем совете Зевс уже без обиняков заявил:

– Дорогие братья и сестры, как вы, должно быть, заметили, я взял к себе на службу сыновей Атланта, Кратоса и Бию… Прометей иногда очень долго бывает в отлучке, и мне просто не обойтись без помощников. А эти двое показались мне весьма расторопными. Прошу вас помочь им, ежели им придется выполнять какую-либо работу в ваших владениях.

Посейдон, правда, был озадачен этими словами и намеревался высказать сомнения: можно ли использовать подобным образом недавних врагов? Но Зевс никакого обсуждения не допустил.

В конце концов он стал открывать совет такими словами:

– Дорогие сестры и братья, я полагаю, что никаких необычайных событий, которые следовало бы обсудить, покамест не произошло. Так давайте же более достойным образом проведем прекрасные часы нашей встречи – будемте есть, пить и веселиться!

Не успев договорить, он хлопал в ладоши, и Гестия начинала разносить нектар и амброзию, а если дело было летом, Деметра поспешно спускалась в долину, чтобы нарвать там сочнейших плодов. И тогда боги трапезничали, смеялись, шутили и рассказывали друг другу о своих героических подвигах и великой битве с титанами, а Посейдон, Гера и Зевс похвалялись даже деяниями, которых вовсе не совершали, например победою над Сторукими. Посейдон кричал, что насадил по меньшей мере семь их голов на каждое острие своего трезубца, а Гера уверяла, будто так переплела и перепутала шеи чудовищ, что они пооткусывали друг другу носы. Зевс же в конце концов передушил их всех голыми руками. О том, что Кронос добровольно сдался чудовищам и тем совершил отважнейший из всех подвигов, не упомянул никто.

Прометею все это совсем не нравилось, но поскольку и он не хотел ссор, то все реже появлялся на трапезах богов и жил в лесу. В конце концов его вообще перестали приглашать. Только время от времени Зевс просил Прометея сварить ему самый крепкий и жгучий нектар, ибо голова у него болела часто и так сильно, что он едва мог терпеть. Но и самый усыпительный нектар скоро перестал давать ему облегчение.

– Не мог бы ты спросить Гею, быть может, она знает какое-нибудь зелье против этих моих болей? – спросил он наконец у своего помощника.

Тот с сожалением пожал плечами.

– Я уже пытался, – отвечал он, – но Гея лишь изредка мне является. Она стала совсем крошечной, и когда показывается, то молча трясет головой и вскоре пропадает.

Но это была лишь полуправда. На самом деле Гея сказала Прометею, что гневается на Зевса за то, что он снова заточил ее детей, Сторуких, а вместе с ними и ее бедного сыночка Кроноса. Она сердилась также, что внук никогда ее не навещает, хотя находится так близко. Однако обо всем этом Прометей умолчал. Он догадывался, что Зевс с ним неискренен, и отнюдь не чувствовал себя обязанным открывать ему всю правду.

Это вовсе не означает, что Прометей избегал Олимпа. Он добывал нектар и амброзию, обучал Гестию различным способам их приготовления и охотно приходил в гости, когда та или иная чета богов праздновала прибавление в семействе. Это бывало всегда очень забавно, ибо дети богов являлись на свет уже наделенные разумом и речью, хотя при рождении своем и выглядели как грудные младенцы. Было весьма потешно, когда такая вот сосущая палец крошка с полной серьезностью заявляла:

– Нет, мне бы не хотелось сейчас отходить ко сну, я бы желал еще немного побеседовать!

Впрочем, младенческое состояние длилось у этих детей недолго – за несколько дней они подрастали настолько, что почти достигали родительского роста. Однако боги не становились такими исполинами, как титаны, ибо их родители слишком много времени провели в тесном сердце Кроноса и из-за этого лишились способности расти. Они достигали в лучшем случае высоты пальмы или оливы, и это свойство переходило к их детям.

Первым Гера произвела на свет сына Арея, беспутного и совершенно невыносимого малого с туловищем мощным, как у медведя, и неуклюжими конечностями, которыми он сразу же принялся колотить, словно навозный жук. За ним последовала прелестная дочь, Геба, тесно сдружившаяся с Гестией. Для нее вскоре стало величайшей радостью подавать гостям друзы с нектаром и плодами. Перед каждым, кого она потчевала, Геба склоняла голову и с улыбкой говорила: «Ешьте на здоровье!» Такая приветливость на Олимпе была внове и всем нравилась. Еда от этого казалась вдвое вкуснее. Только Арей непрерывно ворчал.

– Я бы хотел еще чего-нибудь, – бурчал он.

– Чего именно? – терпеливо спрашивали Геба и Гестия.

– Не знаю, – бурчал он, – чего-нибудь другого!

Но однажды, увидев, как два коршуна растерзали фазана, он слизал кровь с камня и сказал:

– Вот это вкусно! Это сладкое и теплое! Этого я и хочу!

С этого дня он шел следом за хищниками и пожирал вместе с ними сырое мясо с кровью. У богов это вызывало отвращение, они презирали Арея, а Гестия прозвала его кровопийцей. Но он смеялся над их бранью и говорил:

– Вы даже понятия не имеете о том, чт о на самом деле вкусно.

Он пытался поселиться в лесу, однако характер у него был такой невыносимый, что животные сговорились между собой и прогнали его. У кого было жало, жалил его, у кого были зубы, кусал его, у кого были копыта, топтал его, у кого были когти, его царапал. Даже пугливый крот выполз из своей норы и ущипнул его за пятку. С этого дня Арей возненавидел все живое и громко ликовал, когда видел, как погибает одушевленное создание.

– Я всех вас уничтожу, дайте только срок! – грозился он иногда. Но поскольку он был столь же труслив, сколь жесток, то больше ходить в лес не решался.

После Гебы на свет явилась пара близнецов, сестра и брат, которых Зевс назвал Артемидой и Аполлоном. Оба ребенка были в высшей степени понятливы и красивы и, казалось, принадлежали к совершенно другой породе: вместо жестких черных волос, которые покрывали головы богов, у них были вьющиеся локоны – у Аполлона голубые, у Артемиды же серебряные. Больше всего на свете они любили животных. Аполлон вскоре научился управлять конями Солнца, а Артемида стала покровительницей леса. Ей доставляло удовольствие бегать наперегонки с оленями и антилопами, без страха травила она и стаю волков. Избегала она только больших кошек – после того, как однажды на нее набросился рассвирепевший лев. Правда, время от времени она брала у своего отца Зевса меч, но и тогда не осмеливалась нападать на этих ловких разбойников.

– Я хотела бы добыть себе меч вдесятеро длиннее этого, – сказала она брату. – Тогда я могла бы усмирять хищных кошек прежде, чем они на меня набросятся. А уж как бы мне хотелось взять одну живьем! Осмотрись хорошенько, не найдется ли где подходящего дерева для меча.

– Но такой меч будет слишком неудобен, сестра, – возражал Аполлон, – ты не сможешь его даже поднять, не то что взмахнуть им. Однако я все-таки погляжу, ведь я с моими солнечными конями облетаю всю планету.

В один прекрасный день на берегу отдаленного острова Аполлон увидел девушку, которая купалась в морской пене и пела. Остров назывался Кипр и благоухал розами и медом, а купавшаяся там девушка была наипрекраснейшим созданьем, какое когда-либо встречал Аполлон. Он был так очарован, что остановил коней и сошел к ней.

– Кто ты? – спросил он в восхищении.

– Афродита, – сказала девушка. Она купалась нагая и, разговаривая, покачивала бедрами.

– Кто твои родители? – продолжал спрашивать Аполлон. – Богиня ты или титанида?

– Не знаю, – отвечала девушка. – Я появилась вдруг, а море пенилось, но пена была красная, и в глубину падали крупные красные капли. Потом пена стала белой, она подняла меня наверх и вынесла сюда, на берег. С тех пор я здесь. – Она медленно повернулась кругом. – Нравлюсь я тебе? – спросила она.

Аполлон кивнул.

– Тогда возьми меня с собой, – попросила Афродита. – Я так одинока, а это совсем невесело. Ты мне тоже нравишься. Я хочу тебя поцеловать.

И Аполлон взял девушку с собой на Олимп.

Когда Зевс увидел Пеннорожденную – а имя Афродита как раз это и значит, – он приказал отвести ей место в жилище богов. Геру это раздосадовало. Она боялась, что эта дева может отвратить от нее супруга. То был первый случай, когда она возражала Зевсу. Она бранилась, кричала и топала ногами. В конце концов ей пришлось уступить, но для Афродиты она сделалась злейшим врагом. Ненависть ее к новенькой была так велика, что она при каждом удобном случае подстрекала против нее родичей и даже детей.

– Разве это не позор, дорогая сестрица, – обращалась она, например, к Деметре, – наша добрая матушка Рея, сделавшая для нас так много, не имеет права нас посетить, потому что она титанида. А эта приблудная тварь, которая даже не знает, от кого она произошла, будет жить здесь, как равная нам по рождению! Не находишь ли ты, что наш брат слишком много себе позволяет? Мы не должны этого терпеть.

– Мне эта новенькая тоже не нравится, – согласилась Деметра. – Она ужасно бесстыжая и дерзкая.

И Артемида, и даже кроткая Геба тоже невзлюбили Афродиту и злились на Зевса за то, что он оказывает ей предпочтение и называет ее не иначе, как «мое милое дитя».

– Она лентяйка, – заявила Геба. – От нее несет ленью, как от жирной селедки. Она только и знает, что валяться без дела, потягиваться и рассматривать свое лицо в зеркале горного озера. Я просила ее помочь мне почистить друзы, но она только презрительно сморщила нос.

– Она чужачка, – сказала Артемида. – Ее речь трудно понять, это какой-то странный лепет. А кожа у нее такая белая, что больно смотреть!

Даже земляные черви и те не такие белые. Не пойму, что в ней находят отец и брат.

– Не для того мы присягали в верности Зевсу, – сказала Гера. – Так он в один прекрасный день может втюриться в корову и притащить ее сюда. Это просто позор! Надо нам подумать, что предпринять.

Даже Посейдон, хотя он был мужчина, поносил Афродиту. Он завидовал Зевсу и полагал, что Появившаяся на поверхности моря должна по праву принадлежать ему. Но поскольку он не хотел оговаривать могущественного брата, то ругал его любимицу.

– Ленивая, дерзкая, безмозглая, бездарная и отменно безобразная девка, – возмущался он. – Я даже думаю, что она дочь Сторуких.

Одна только Гестия защищала Афродиту:

– Какая бы она ни была – белокожая или дерзкая, – но она живет здесь, с нами, к тому же она вовсе не такая плохая. Примиритесь же с нею, добрые братья и сестры.

– Зевс первым нарушил мир, – возразила Гера. Она схватила Гестию за волосы и зашипела: – Послушай-ка, гордая сестра с длинным языком! Если ты передашь брату или приблудной хоть слово из того, что мы здесь говорили, я привяжу тебе камень на шею и брошу в самое глубокое и черное озеро. О, какие прекрасные у тебя волосы, дражайшая сестрица, – продолжала она и левой рукой погладила волосы Гестии, которые схватила правой. Поблизости от нее неожиданно возник и насторожил уши немой Кратос. – Твои волосы столь же прекрасны, как твой кроткий нрав, любимая сестра, – громко проговорила Гера. – Как мудро поступил наш брат Зевс, сделав тебя хранительницей нашего домашнего очага! Он, конечно же, самый лучший и самый умный из нас, и я несказанно горда тем, что он мой супруг. Ради него я полюбила и прекрасную Афродиту.

Тут Посейдон в ярости кинулся в море. А немой Кратос шевелил ушами и смеялся.