Текст книги "Избранное"

Автор книги: Франц Фюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 55 страниц)

– Да, да, я знаю, Атлант, – повторил Зевс с напускным равнодушием.

«Ничего ты не знаешь», – в ярости думал Бия, и Кратос думал примерно то же, только более смутно, и мысль его выражалась не словами, а злорадством.

– Как удалось ему пройти мимо Аида? – спросил Зевс.

– Твой высокородный брат Аид находился в это время у твоего высокородного брата Посейдона, – отвечал Бия.

– Знаю, – молвил Зевс, для которого это сообщение было новостью, – а кто там был еще?

– Твоя сестра Гера, наша высокочтимая госпожа, – сказал Бия.

– А еще кто?

– Больше никто.

Вдали шумело море.

«Вот я и поймал тебя, Гера, вот я тебя и поймал!» – с торжеством думал Зевс. Она все-таки дальше зашла в осуществлении своих планов, чем он предполагал. Что Атлант плел интриги, его не тревожило. Он знал: титаны ведут себя спокойно, а с одним их предводителем он справится. Расследовать это дело когда-нибудь, конечно, придется, но это терпит.

– Расскажите про Геру, – потребовал Зевс.

Бия проследил в уме ход мыслей Зевса. Теперь он точно знал, что хочет услышать его господин, и передал ему все несдержанные и злобные речи, какие Гера когда-либо вела о своем брате. Он поведал Зевсу все пересуды и сплетни, и если какое-нибудь из Гериных выражений казалось ему недостаточно крепким, то он прибавлял и подправлял, сколько ему было нужно. Других богов он не щадил тоже. Закончив свой рассказ, он опять обхватил ноги повелителя, прижался к ним лбом и еще раз взмолился:

– Прости нашего отца, о благородный! Он не хотел гневить тебя. Его погнала сюда тоска.

Зевс размышлял. Слуги его оказались все же усердней, чем он полагал, и, очевидно, на самом деле желали быть ему полезными. То, что Атлант искал с ними связи, было понятно, понятно было и то, что они пытались его выгородить. В конечном счете и то и другое было даже хорошо, ибо благодаря этому промаху они оказались у него в руках. Теперь он в любой момент может этим воспользоваться, чтобы вновь обвинить их и даже наказать. Поэтому он счел уместным еще на некоторое время оставить их в неведении и притворился, будто никак не может принять решение. Он думал, что они будут терзаться страхами, а Бия разгадал его намерение и нарочно делал вид, что боится. Боялся он только одного: что Кратос захохочет, но его брат превозмог себя.

– Это серьезное упущение с вашей стороны, что вы сразу не донесли мне о подобном происшествии, – изрек наконец Зевс, – но я еще раз прощаю вас и вашего отца. Покамест довольно того наказания, которое вы претерпели. Однако впредь вы будете передавать мне каждое слово, какое произнесет против меня кто-нибудь из богов или титанов, даже кто-нибудь из животных. Каждое слово, ах, да что я говорю, каждый взгляд, каждый жест, даже каждую мысль. Да, да, каждую мысль, нечего так глупо на меня таращиться! Разве вы не знаете, что можно увидеть даже мысли? Они выказывают себя в уголках глаз, на губах и между бровями, и призвук их слышится в смехе, а также в молчании. Посему раскройте глаза и навострите уши, не то вам навеки будет уготовано место вон там, внизу, – вы знаете, что я имею в виду! Вы меня поняли?

– Вполне, повелитель, – ответил Бия, а Кратос засмеялся, но теперь его смех был уместен.

– Расскажите-ка мне все еще раз, – потребовал Зевс и милостиво присовокупил: – Можете встать.

Братья встали и так и стояли, не счищая грязь с колен. Бия подумал, что сейчас выгодно выказывать всяческое почтение Зевсу, поэтому он стоял, не издавая ни звука, вытянув руки вдоль туловища. Он не шевельнулся, даже когда его ужалил комар. Кратос глядел на него, скаля зубы, стоял же он, по своему обыкновению, в небрежной позе, чуть присев на одну ногу, а другую выставив вперед, болтал руками, кисти сжал в кулаки, и временами похохатывал, а Бия думал, что будет весьма полезно показать Зевсу, кто из братьев усерднее. Он еще раз сообщил все, что знал о недовольстве Геры. Память у него была отменная, и даже свою ложь он повторил точно.

Зевс кивал, удовлетворенно и озабоченно. Перед ним предстала картина заговора, созревшего уже настолько, что заговорщиков можно было схватить и судить. Однако как их схватишь? Если он нанесет удар, а боги, обороняясь, сообща выступят против него, он неминуемо падет, пусть бы Гефест и принес ему наиострейший топор. Правда, при рождении Афины они его пощадили, однако за него, по сути дела, не считая Гефеста, был только Прометей. Лица остальных выражали лишь ненависть и ликующую беспощадность. Афродиты среди них не было, она, возможно, стояла бы за него, но она слаба, ленива, и в битве от нее мало проку. Нет, сейчас он никоим образом выступить не может, надо ждать более удобного случая, а случай этот придет, если на сей раз он соберет рать против Геры. Ему было ясно, что поначалу он может опереться в этом деле только на Прометея.

Это его злило.

«Что у него за повадки, – думал он, – они приводят меня в бешенство. Его прямота действует мне на нервы. „Это хорошо, это плохо, это честно, это подло, это верно, это неверно“, – кто в состоянии это выдержать! Но придется мне стиснуть зубы и потерпеть. Я буду с ним часто видеться в лесу. Когда он среди зверей, его еще можно вынести. Ничего не поделаешь! А действовать надо».

Еще одно обстоятельство тревожило Зевса. Бия выложил ему такую кучу сведений о непокорстве сестры и супруги, а также других богов, что он опасался кое-что забыть. А ведь каждое высказывание важно, Прометея надо засыпать доказательствами, тут же доказательства так и сыплются! Надо сказать, что Бия на удивление много заприметил, но может ли память слуги быть лучше, чем память господина? Кроме того, Зевс намеревался заметить себе все, изобличающее его шпионов, а ведь это мог сделать только он сам.

Бия окончил свой рассказ, но стоял, все еще вытянувшись в струнку.

– Все это я уже знал, – сказал Зевс, – но я вижу, что вы бдительны.

Он милостиво кивнул Бии, но только сейчас заметил, как тот стоит.

– Как небрежно ты стоишь! – напустился он на Кратоса. – Бери пример со своего брата! Стой так же прямо и неподвижно!

Тогда Кратос тоже вытянулся и стал смирно, как Бия. Однако когда его укусил комар, он его хлопнул.

– Стоять смирно! – приказал ему развеселившийся Зевс. – Или укус комара важнее для тебя, чем мой приказ?

Кратос стал смирно, и комар укусил его в то вздутие на голове, которое походило на еловую шишку.

Зевс поднялся и стал помахивать топором, засверкавшим под лучами солнца. Солнечные зайчики заплясали в древесных кронах, золотыми бликами заиграли на затененных гнездах. Бия и Кратос все еще стояли, застыв как каменные. Зевс улыбнулся, увидев в отблеске топора четырех пискливых дроздят под крылом встревоженной дроздихи, вдруг его охватила такая радость, что хотелось обнять весь лес и все живущие в нем существа. Заговор Геры провалился, Гефест кует для него наиострейший топор, головная боль прошла, Афина выпущена на свободу, и даже рана в черепе перестала болеть. Триумф за триумфом, что тут может значить мелкая неприятность! Осторожно через лист ощупал он больное место и убедился, что оно почти зажило. Тогда он снял повязку, с топором в руке выпрямился во весь рост и, не в силах совладать со своей радостью, превратился в легкий ветер и действительно обнял весь лес.

Бия и Кратос наблюдали за ним, не шевелясь.

– Теперь вы можете двигаться! – воскликнул Зевс, вновь представ перед ними в образе бога. Братья расправили ноги и руки, а Кратос прихлопнул на носу комара, чем только набил себе новую шишку. Бия засмеялся, засмеялся и Зевс, и тогда наконец снова захохотал Кратос…

– Омойтесь в море и сегодня побудьте в лесу, – приказал им Зевс. – Олимпийские боги не должны видеть вас в таком состоянии.

Братья поблагодарили его и побежали на берег.

«Ну а теперь, – сказал себе Зевс, – домой, на Олимп! Нынешний день принес мне красивую дочь, работящего сына, два одушевленных камня, избавление от головной боли, важное известие и весьма благое обещание. Какой неожиданный поворот. Это просто непостижимо! Ну а теперь я желаю радоваться и отдыхать».

Царь Зевс

На третий день после того, как Гефест расстался с Зевсом, ранним утром кузнец появился на Олимпе. Он ехал в колеснице из золота с двумя золотыми колесами, которые вертел руками. Казалось, будто на гору медленно и степенно поднимается солнце, более яркое, нежели солнце небосвода. Его сияние разбудило богов и богинь, в этот час еще лежавших в своих постелях из листьев и мха. Протирая заспанные глаза, вылезли они из своих каменных пещер, а при виде катящегося золота стали испускать радостные крики и восторженно хлопать в ладоши. Гефест искал. Афродиту, но она еще крепко, спала. Тут появился сам Зевс, взошел на площадку колесницы, перед сиденьем, и Гефест покатил экипаж в пещеру властелина.

Боги с любопытством толпились у входа, но Кратос и Бия оттеснили их назад. Зевс приказал им никого к нему не пускать, пока он разговаривает со своим сыном Гефестом, так что они даже Гере не дали вернуться в ее собственное жилище.

– Потерпите самую малость, дорогие братья и сестры! – крикнул Зевс негодующим богам. – Гефест отныне всегда будет с нами. Скоро все мы соберемся на совет.

Богов эти слова успокоили, и они опять забрались в свои постели, потому что на дворе было еще очень свежо. Афина пригласила Геру подождать у нее. Она занимала вместе с Афродитой, которой как раз сейчас снился Арей, небольшой каменный покой рядом со спальней господствующей четы. Гера приняла предложение. Едва очутившись вне досягаемости шпионов, она принялась поносить Зевса, но Афина его защищала.

– Надо же ему поговорить с сыном, – сказала она, – он же отец.

– А я мать, – возразила Гера.

– Отец имеет больше прав, – заметила Афина.

Вот когда Гера взорвалась!

– Почему это? – запальчиво сказала она. – Я не согласна! Я его родила! Я его выносила в своем чреве! Как мать я имею на него больше прав!

Пока они так спорили, Зевс обнимал сына, но, еще не разомкнув объятий, спросил:

– Принес ты мне обещанное?

Гефест кивнул, вытащил из-под сиденья колесницы продолговатый золотой футляр и раскрыл его. Зевс жадно заглянул вовнутрь и увидел толстый черно-серый жезл и также черно-серый конус, завершающийся тончайшим острием, а в основании имеющий круглое углубление в виде втулки.

Зевс ожидал топор или меч с искрящеся-острым клинком. Увидев жезл и конус, он был разочарован.

– Что это такое? – спросил он. – У этой штуки даже лезвия нет. А острие сломится от первого же удара. На что мне оно?

– Возьми! – твердо сказал Гефест.

Зевс взял жезл, но чуть было не выронил.

– Для дубинки он слишком тяжелый, – проворчал он, раздражение его росло.

– Потряси им, – потребовал Гефест.

Зевс изо всех сил потряс дубинкой, но ничего не произошло. Потом по велению сына тряхнул и конус, но опять ничего не случилось.

– Ты что, кузнец, смеешься надо мной? – с угрозой спросил Зевс.

– Прости, отец, – отвечал Гефест, – я только хотел показать тебе истинную силу этого оружия. Порознь его части не действуют. А вот погляди теперь!

Прислонясь к колеснице, чтобы не упасть, он взял в левую руку жезл, в правую конус и вставил жезл в углубление конуса. Жезл и конус в точности подходили друг к другу и составляли словно единое целое.

– В этом острие спрятана сила огня, – объяснил Гефест, – а в этом жезле сила металла. Поодиночке они не действуют, даже когда лежат совсем рядом. Если же их соединить, они неотразимы.

Выглянув из пещеры, Гефест показал Зевсу дуб, росший у подножия Олимпа.

– Видишь ты вон тот дуб, что стоит одиноко среди каменной осыпи? – спросил он.

Зевс кивнул.

– Поехали, – сказал Гефест. Прихватив жезл, он сел в колесницу и покатил ее к выходу. Утренняя прохлада загнала богов обратно в их уютные постели, и площадь была пуста, только Кратос и Бия несли дозор перед жилищем властелина. Гефест велел им отойти в сторону, потом, словно копье, занес за плечо жезл вместе с конусом, нацелился в крону дуба и, размахнувшись, метнул руку вперед, не выпустив, однако, оружия. Казалось, будто он только изобразил бросок, потому что жезл остался у него в руке. Однако воздух потрясли раскаты грома, а с тончайшего острия в ветви дуба полетела белая молния, и они тотчас загорелись.

– Молния, – бормотал потрясенный Зевс, – молния. – Глаза его были широко раскрыты и пылали, как огонь под скалой. – Молния, – бормотал он, – ты принес мне молнию, сынок! Ты вырвал тайну у Кроноса! Как я о ней мечтал! Теперь она моя!

Зевс оторопело смотрел на огонь, пылавший ярче восходящего солнца. Он часто ломал голову над тем, как бы ему стать повелителем грома и молний, ибо сам он мог обернуться кем угодно, но изменить образ окружающих его предметов был не в силах. Меняя собственное обличье, он заставлял, скажем, свой изломанный меч расти или сжиматься, однако в молнию этот меч никогда бы не превратился, а превратиться в молнию сам Зевс не отваживался, боясь сгореть от собственного жара. Наблюдая грозу, однажды он пожелал стать тучей, но и это было не то, что надо: получилось только, что он, мокрый и угрюмый, висел над Критским лесом, деревья щекотали ему живот, а ветры чуть не разнесли его в клочья. Тогда он сжал тучу в руке: сколько же молний содержал этот мешочек? Наверное, не очень много, потому что мешочек был невелик. Или они там, внутри, как змеи, вылупляются из прозрачных яиц? Сколько же времени требуется, чтобы подросла такая вот голубая молнийка? И надо ли ее кормить, и что она ест? Огоньки, кипящий воздух, а может быть, тоже нектар или же пищу змей? А чем, собственно, кормятся змеи? Вопрос сменялся вопросом, а Гефест не говорил ни слова.

Осторожно приступил Зевс к расспросам.

– Сколько еще молний сидит там внутри, сынок?

Гефест расплылся в улыбке.

– Сколько ты пожелаешь, отец, – отвечал он.

– А если я пожелаю десять? – недоверчиво спросил Зевс.

– Тогда потряси жезлом десять раз.

– А если я пожелаю сто?

– Тогда сто раз.

– А если тысячу?

– Тогда тысячу раз.

Тогда Зевс с хриплым возгласом бросился к колеснице, вырвал у кузнеца громоносный жезл и, как давеча Гефест, выбросил руку в сторону того же дуба – с острия слетела вторая молния, и все дерево, от комля до кроны, было тотчас объято пламенем.

Испуганные ударами грома, боги стали выглядывать из своих пещер. Гроза не была для них чем-то необычным, однако все же странно было слышать удары грома в такое ясное утро, да еще так близко! Гера первая высунула голову наружу. Зевс заметил ее и мрачно кивнул. Подняв жезл над головой обеими руками, он подошел к пещере.

– Ну-ка, выходите на совет! Выходите, дорогие мои заговорщики! Выходи, моя верная женушка, выходите, дорогие братья, сестры и дети! Я думаю, нам надо кое-что обсудить.

– Что это значит, брат? – в растерянности спросила Гера.

Зевс не отвечал, он даже не улыбнулся. Что еще за новый поворот? Все олимпийские боги были теперь в сборе, из горных ручьев выскочили даже некоторые дерзкие дочери Океана. Ленивая Афродита и та вылезла из своей зеленой постели, а Гефест, увидев ее, обхватил обеими руками золотой передок своей колесницы.

– Что это значит, брат? – спросила Гера во второй раз, но Зевс не обращал на нее внимания. Он прислонился к колеснице у ворот, держа жезл, как копье, и одно за другим оглядывал лица собравшихся. Боги пребывали в тревожном ожидании, и даже Гера в третий раз своего вопроса не задала. Когда Зевс взглянул ей в глаза, она, как три дня тому назад Бия, его взгляда не выдержала и устремила взор вниз, на объятый пламенем дуб. Тогда Зевс пальцем поманил к себе Афину.

– Подойди ко мне, милое дитя, – торжественно проговорил он, – ты в заговоре не участвовала. И ты подойди, Пеннорожденная Афродита, и ты, мой славный сын Гефест, который всегда был дорог моему сердцу. Сюда, ко мне, Кратос и Бия, верные мои слуги! А вы, остальные, слушайте меня, слушай и ты, брат Посейдон, там, внизу, в твоем изобильном рыбою море, и ты, брат Аид, меж двумя черными реками, слушайте и вы, титаны, во тьме пребывающие! С самого начала мне были ведомы ваши гнусные замыслы, ибо знайте: я бог, внемлющий тишайшему шепоту сердец! Мой слух пронизывает Вселенную, и ничто от него не утаится: мой взгляд проникает сквозь самый густой мрак, мой язык ощущает всякое кощунство; мой нос чует всякую измену; моя рука хватает всякого мятежника; моя пята растаптывает всех чудовищ, а моя разящая молния-мстительница исполняет мой приговор! Взгляните на этот дуб! Он не понравился мне, и вот он сгорает дотла. Взгляните на ту пальму на африканском побережье! Слишком высоко вознеслась она в небо. Сдается мне, она хочет сравняться со мной. Я этого не потерплю.

Он замахнулся булавой, целясь в пальму, но Гефест вдруг в ужасе закричал: «Нет! Не надо!» Он кричал, что сгорит весь лес, ибо эта молния в тысячу раз сильнее, чем молния из тучи, но Зевс уже успел потрясти своим новым оружием. Ударил гром, с треском блеснул ослепительный свет, искрометное пламя охватило веер пальмы и побежало вниз, по верхушкам деревьев. Вмиг весь зеленый берег был охвачен огнем, пылающие финики и кокосовые орехи, шипя, неслись по воздуху, похожие на падающие звезды; апельсины и лимоны лопались, кипя благоуханным соком, а из разлетавшихся в желтом пламени кустов стремглав выбегали павианы, львы, жирафы, антилопы, газели, шакалы, слоны и носороги и бросались в широкую реку Нил. «Я повелитель молнии!» – кричал Зевс содрогающимся от ужаса богам, перекрывая рев зверей и треск горящих деревьев. И прежде чем Гера успела понять, что все ее планы рухнули, на нее по мановению повелителя набросились Кратос и Бия.

Гера вопила, призывая на помощь. Она думала, что теперь ее отправят в темницу к Сторуким. Отчаянным усилием она вырвалась и пробовала выхватить у Зевса громоносный жезл, но Афродита подставила ей ножку, и она упала, а Кратос и Бия сразу же кинулись на нее. Боги стояли молча, ни во что не вмешиваясь, но Зевс, все еще опасавшийся восстания, уже направил острие жезла на скалу у них под ногами. Дрогнул тут Олимп, молния ударила в клокочущее нутро планеты, и сквозь тончайшие участки земной коры, в которой образовались кратеры, на поверхность изверглось жидкое пламя. Сотрясение было таким сильным, что Аид в ужасе соскочил с престола и сквозь воронку ныне засыпанного вулкана взглянул на Олимп. Да и Посейдон вместе с женой и детьми выбежал из своего содрогающегося грота, а Прометей, летевший на Луну, торопливо размахивая руками, понесся обратно на охваченную огнем родную звезду.

Зевс же тем временем за волосы поднял с земли связанную Геру и, размахивая ею перед богами, кричал:

– Поглядите на эту ничтожную, которая вознамерилась отнять у меня власть! Она надеялась возвыситься надо мной, что ж, да свершится ее воля. Вперед, Кратос и Бия, подвесьте ее на высочайшем пике Олимпа, а к ногам привяжите ей кусок скалы – самый большой, какой только найдете! Пусть она чувствует тяжесть своей вины до тех пор, пока мне заблагорассудится ее снять. И горе тому, кто посмеет ей помочь! Он на веки вечные повиснет рядом с нею.

Гера рыдала, молила о пощаде, звала на помощь, но боги молчали, принимая как должное то, что Кратос и Бия вяжут и вешают их сестру и мать. Разве будешь сражаться с молнией! Конечно, все они были бессмертны, их не мог убить и самый жаркий луч, но им было отнюдь не безразлично, в каком виде продолжать свое бессмертное существование – со здоровыми членами или с сожженными легкими и жареным сердцем. К болям же все они были чувствительны, а тут еще терпи боли вечно! Ну а если молния к тому же разорвет их в куски, что за радость быть бессмертным и влачить бесконечную жизнь, прыгая в виде двух половинок, одна – на левой, другая – на правой ноге?

Так что они и пальцем не шевельнули ради Геры, куда там – они не отваживались возмущаться даже про себя, хотя Зевс выкрикивал им их же собственные мятежные слова, которые ему передал Бия. Именно потому, что его шпион многое преувеличил, боги поверили, что Зевс видит все скрытое на самом дне их души. Ибо не было на свете такого зла и такой напасти, какой олимпийские боги в душе не желали бы Зевсу, и теперь, к своему великому ужасу, они слышали все это из его собственных уст. В испуге они опустили глаза долу и отчаянно пытались не думать вообще, но поскольку это им никак не удавалось, то они, словно сговорившись, думали одно и то же: Зевс властелин и наказание Геры не более чем справедливо! Даже Афина думала: она пыталась восстановить сына против отца, это тяжкое преступление, за него следует жестоко наказать. Однако, когда Афродита звонко расхохоталась, увидев, как тяжесть камня растянула тело ее злейшей врагини, Гестия молча повернулась и ушла в свои покои.

Зевс ей не препятствовал, но, когда вдохновленные ее примером Деметра и Артемида хотели броситься на помощь африканским степям и лесам, он их остановил.

– Стойте! – молвил он. – Стойте, я вам приказываю! Не смейте мешать огню! Мне нравится, как он горит, а значит, пусть горит. Мне люб его запах. Он приятно щекочет ноздри. Чудесный аромат, такой свежий и пряный!

Он потянул носом воздух. Запах горелого мяса – мяса животных, которые не успели спастись, – достигал Олимпа.

– Гори, гори, зеленый лес! – вскричал Зевс. – И ты, древняя Гея, восчувствуй мое могущество! Ибо впредь я буду повелевать всеми существами в воздухе, на суше, на море и в недрах земли, над богами, титанами, зверьми и растениями, как мне заблагорассудится. Я буду делать и дозволять все, что хочу, а вы не посмеете мне перечить и все, что я прикажу, будете исполнять беспрекословно. Я повелитель молнии! Поняли вы это или нет?

Склонились тут боги и богини перед Зевсом и во второй раз стали перед ним на колени, стал и Аид, и Посейдон со всем своим семейством. Зевс же, пока они так перед ним стояли, уселся на золотую площадку колесницы, взглянул сверху на их согбенные спины и молвил:

– Ты, любимый мой сын Гефест, изготовишь мне золотой престол, такой же красивый, как твоя колесница, только больше и выше, и сверкать он должен еще ярче. С него я буду обозревать мое царство, держа в руке молнию, а рядом со мною будут, словно каменные, стоять Кратос и Бия и ловить мои приказания.

«Ярче золота, – думал Гефест, – только Афродита!» Он украдкой смотрел на нее, она же смотрела на Зевса. «Он бесподобен, – размышляла она, – и я буду восседать рядом с ним, и это будет бесподобно. Гера будет висеть на выступе скалы, а я – сидеть рядом с Зевсом на золотом престоле, смотреть, как она болтается, и смеяться над ней. Сегодня исполнится мое самое сокровенное желание. Какая перемена!»

Одетая, как и другие боги, в звериные шкуры, сшитые стеблями плюща, – Афина теперь носила их тоже, – Афродита сладко потянулась. Это были шкуры крупных зайцев. Из-под серого ворсистого меха сверкали белизной ее плечи и бедра. Гефест не сводил с нее глаз, хоть и вынужден был иногда моргать. «Она прекрасна, прекрасна, прекрасна!» – думал он, вспоминая пещеру Геи и саму черную старуху. И ему пришла в голову та же мысль: «Какая перемена!»

– Ты слышал, дорогой мой сын? – спросил Зевс, так как Гефест не отвечал. Кузнец вздрогнул, очнувшись от своих грез.

– Я сооружу тебе трон из золота и драгоценных камней, отец, – пообещал он.

Зевс обрадованно кивнул.

– Это слово мне нравится, – сказал он. – Оно звучит торжественно. «Трон» – это совсем не то, что «престол». Откуда ты взял это слово?

– Его иногда употребляла Гея.

– Ах да, – сказал Зевс, – она знает старые слова, они известны ей со времен Урана. Уран восседал на троне, на троне из воздуха, пока его не сверг Кронос. А ныне я сверг Кроноса, и ныне я сам желаю восседать на троне! Это слово должно относиться только ко мне, и вы можете употреблять его только касательно меня. У вас, стало быть, будут престолы, а у меня трон. И вы будете сидеть, а я восседать. Какие ты еще знаешь старые слова, Гефест?

Гефест задумался.

– Про еду она говорила «кушанье», – вспомнил он.

– Это очень хорошо! – воскликнул Зевс. – Вы будете есть, а я кушать. Вы будете есть еду, а я кушать кушанье, и вы будете сидеть на престолах, а я восседать на троне!

Его пыл невозможно было унять.

– А какое слово говорила старуха вместо «пить»? – пожелал он узнать.

– Пить, и больше ничего, – отвечал Гефест.

– Этого не может быть, – возразил Зевс, – у нее наверняка было другое слово. Если она вместо «есть» употребляла свое, особое слово, то и вместо «пить», несомненно, знала свое. Ты просто забыл. Постарайся вспомнить!

Гефест пытался точно восстановить все в памяти, причем с самого начала. Он вспоминал, как следом за Геей ковылял через осотник, как вытаскивал из пламени костыль, однако, хоть он и вполне явственно представлял себе стены пещеры и пляшущее среди них пламя, никакого слова вместо «пить» он вспомнить не мог. Вспомнилось ему другое: «глава» вместо «голова» и «лик» вместо «лицо» («О, глава моя побелела, мой лик почернел», – пела иногда Гея, прикорнув в углу, чтобы вздремнуть). Зевс перенял у него и эти слова, но его злило, что Гефест ничего не может ему предложить вместо слова «пить».

Вдруг у него возникло опасение, что нектар теперь покажется ему не таким вкусным.

«Надо мне самому спросить Гею, – размышлял он. – Гефест оказался глуповат. Я навещу ее, и она сообщит мне все слова, которые знает с незапамятных времен. Можно ли себе представить, что и она когда-то была владычицей? И что она была молода, красива, что она мать титанов, животных и растений? Какие совершаются перемены, какие перемены!»

И только он подумал, что время перемен миновало, ибо его господство будет длиться вечно, как Аполлон почтительно спросил:

– А как желаешь ты зваться сам, дорогой отец?

– Глупый вопрос, – отвечал Зевс. – Разумеется, Зевсом.

– Такое имя есть у каждого из нас, – пояснил Аполлон. – Ты Зевс, Гера – Гера, Афина – Афина, Гефест – Гефест, в этих именах ничего особенного нет. Тебе же к твоему имени надо прибавить еще какое-нибудь особенное, ибо ты и сам особенный. Вот, знаю! Называй себя царем! Царь Зевс – это звучит превосходно! Нравится тебе?

– Сынок, золотой ты мой, – в восторге вскричал Зевс, – откуда ты взял это слово? Это же великолепно! А что оно значит?

– Только то и значит: царь. Я сам его придумал, отец.

– А разве Дозволено придумывать слова?

– Это тебе решать, царь.

Зевс сморщил лоб и задумался.

– Дозволено, – решил он наконец, – дозволено придумывать. Новые слова так же хороши, как и старые. Хотя старые, пожалуй, все-таки немного лучше. Но «царь» – хорошее слово. А теперь придумай мне что-нибудь вместо «пить».

Аполлон немного подумал. «Хлебать», – пришло ему в голову, а также «лакать» и «дуть», но все это ему не понравилось. Наконец он сказал:

– А как ты находишь: «испивать»?

– Очень хорошо, – одобрил Зевс, – вы, значит, будете пить нектар, а я испивать! На сегодня довольно. Слишком много новых слов быть не должно, не то я их опять позабуду. На сегодня у нас есть «царь», «трон», «глава», «лик», «кушать», «испивать» – этого довольно. Каждый день ты, Аполлон, будешь придумывать три новых слова. А ты, Гефест, дашь знать, если тебе вспомнятся старые. Старые, по-моему, все-таки лучше.

Зевс размышлял, как бы ему поторжественней завершить этот день и с подобающей важностью отпустить все еще коленопреклоненных богов, как вдруг над Олимпом закружил орел, которого спугнул поток раскаленной лавы, и, потерявшись, он вцепился когтями в звериную шкуру на плече Зевса.

В этот миг Зевс поверил, что он на самом деле существо высшего порядка, нежели остальные боги. Охотнее всего он пал бы на колени перед самим собой и поклялся бы в верности царю. Но он также понял, что отныне он, царь, должен не только употреблять иные слова, чем остальные, но и вести себя по-иному. Медленно отвел он в сторону правую руку с громоносным жезлом, вытянул левую и с важностью провозгласил:

– Благороднейшая из птиц приветствует царя богов! – А обратившись к орлу, произнес: – Добро пожаловать, мой друг! Ты будешь моим спутником и гонцом!

Шкура на плечах у Зевса была медвежья, возможно, орел решил, что поймал медведя, потому что он распустил свои огромные крылья и издал гортанный победный клич. «Ор-р-р-р! – кричал он. – Ор-р-р-р!» И Зевс обрадовался.

– Слышите, – сказал он, – он называет мне свое имя. Он приветствует меня. Он гордится тем, что стал моей птицей. Поэтому впредь он будет царить над всеми птицами, и вам надлежит его звать царским орлом, а не просто орлом. Это звучит более торжественно. Вы меня поняли? Повторите: царский орел!

– Царский орел, – хором сказали боги, все еще стоявшие на коленях, а птица над их головами хрипло кричала: «Ор-р-р-р!» Засмеялся тут Зевс и сказал: «Можете встать», – и боги встали и стояли, как три дня тому назад Кратос и Бия, не счищая пыли с колен, а Гера висела на скале и кричала. Орел заметил ее, беззащитную, и хотел было налететь, но Зевс схватил его за лапы, и тогда Кратос куньей шкуркой привязал его к, колеснице.

Внизу горел север Африки.

– Теперь ступайте, – обратился Зевс к Деметре и Артемиде, – теперь ступайте, гасите и побеждайте огонь! Пусть Посейдон поможет вам, и Океан тоже. А ты, Аид, нырни опять в подземную тьму и береги то, что тебе доверено. Не спускай глаз с Атланта. Береги также Кору, я отсылаю ее к тебе. Ступай вниз, дитя мое, и не оставляй мужа, коему ты принадлежишь. Проводите и охраняйте ее, дочери Океана! А теперь подойди ко мне, сын мой Гефест. До сих пор я наказывал, теперь хочу вознаградить. Ты получишь то, что я тебе обещал.

Когда Деметра и Артемида, на пути к Нилу, и Кора, на пути к Аиду, услыхали эти слова, они в последний раз обернулись, чтобы взглянуть, чем царь вознаградит кузнеца. Увидев, что он подвел к хромому красавицу Афродиту, они злорадно захихикали. Гера тоже увидела это, и, как ни тяжелы были ее мученья, сердце ее возликовало от злобного удовлетворения.

«Так тебе и надо, коза белоснежная, – думала она, – поживешь теперь в дыму и копоти и узнаешь, каково это! Не придется тебе больше ластиться к Зевсу, отныне хромец не отпустит тебя ни на шаг!» И она еще раз громко рассмеялась, однако камень, оттягивавший ей ноги, заставил ее снова застонать.

Афродита была в ярости, но скрывала свои чувства и притворялась, будто радуется обручению с кузнецом. Ласково, как только могла, она почесывала Гефесту рыжеватую бороду, и он сиял, словно утренний луч. К Афродите он не смел прикоснуться, не смел еще даже поднять на нее глаза. Он только выставил вперед подбородок, чтобы прелестные, нежные пальчики могли почесать ему также шею, и, когда они туда добрались, закрыл глаза и застонал от наслаждения.

В этот миг Афина тронула его за плечо.