Текст книги "Избранное"
Автор книги: Франц Фюман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 55 страниц)
В самом деле, как им было сойтись, этим троим, столь нуждавшимся друг в друге? Мать Земля все знала о каждом, но ей не дозволялось покидать свою планету, а титанам было запрещено ее навещать. Зевс же не мог снестись с братьями и сестрами без того, чтобы их не услышал Кронос, и даже не знал, как бы мог он невозбранно приблизиться к правителю. Что касается его матери Реи, то Кронос отныне не спускал с нее глаз. Так что вся надежда была на Прометея. Но зачем этому молодому титану подвергать себя опасности и вступать в союз с Зевсом ради свержения властелина?
А Прометей тем временем ломал голову над тем, как бы ему еще раз посетить Землю-мать. Он хотел получить ответ на вопрос, почему, когда он провидит будущее, каждый раз в миг наивысшего напряжения ему приходится открывать глаза. Это было ужасным разочарованием, и Прометею очень хотелось спросить у Геи, в чем тут дело, но он не знал, каким образом незаметно пробраться к ней. Кроме того, он желал непременно поговорить с нею и о том чувстве, которое он, послушав щебет птиц, назвал «счастьем». Ощущать его было безмерным блаженством, но вызвать его снова Прометею, несмотря на все его старанья, не удавалось. Бывало ли так и с другими? Прометей больше выдержать не мог, ему надо было найти кого-то, кому можно довериться. Однажды он попытался поговорить со своим отцом Япетом и матерью Фемидой, однако они слушали его с недоумением и в конце концов запретили думать о делах, связанных с Геей. Старица-то хорошо бы его поняла, да и коза Амалфея с ее козлятами была бы, наверное, способна ощутить дуновение этого счастья. Но их мир – мир всего живого – был недостижим. Кому же излить душу?
И тогда он пошел к Эпиметею.
Но брат его тоже не понял.
– Такое чувство, будто у тебя распирает грудь и она вот-вот лопнет, и кружится голова, и хочется выть, как воет буря? Да ведь это, наверно, ужасное состояние, – сказал Эпиметей. И добавил. – Вот что бывает, дорогой братец, когда суетишься и повсюду рыщешь, вместо того чтобы спокойно отдыхать!
От этих слов Прометею стало очень грустно, и, безутешно одинокий, он полетел вокруг желтой планеты Плутон.
«С кем же мне все-таки поговорить? – думал он. – Какое же скучное царство у Кроноса! Вечно все должно оставаться по-старому: солнце должно катиться, катиться, катиться и катиться, Вселенная молчать, молчать, молчать и молчать, скала оставаться неподвижной, неподвижной, неподвижной, неподвижной, а время все так же идти, идти, идти, идти, и ничто не меняться вовеки, вовеки, вовеки, вовеки! Да ведь если всегда происходит одно и то же, то получается, будто времени нет вовсе и на свете ничего не происходит! Зачем же тогда вообще существуют титаны? Не к чему нам тогда и существовать, раз мы ничего не можем достичь! Тогда неоткуда взяться и будущему. Не потому ли я его больше не вижу?»
Об этом своем даре – прозревать Время – Прометею тоже не удалось поговорить с Эпиметеем.
– А что это такое – Будущее? – удивленно спросил Эпиметей. – Слава повелителю, все ведь останется так, как оно есть! Звезды ходят своим путем, воды стремятся по своему руслу, мы же каждое воскресенье сходимся на пир к Кроносу, в Небесный чертог, – так есть, и так пребудет во веки веков. Экое искусство – увидеть все это наперед!
– А если все же так не будет, – возмущенно спросил Прометей, – если Кронос вдруг перестанет господствовать?
– Ты с ума сошел, братец, – в ужасе ответил Эпиметей, – как смеешь ты даже помыслить такое? Если повелитель это услышит, он немедля сбросит тебя вниз к Сторуким, да и меня посадит туда же, за то, что я не довел до его сведения твои преступные речи.
Понял тогда Прометей, что больше говорить с братом не следует, равно как и рассказывать ему о Зевсе и о его братьях и сестрах.
«Ах, братец, – вздохнул он про себя, – если бы я мог сделать так, чтобы и ты видел то же, что вижу я!»
Тут он вспомнил, что мать Земля, дабы приобщить его к этому дару, провела ему рукой по глазам. Быть может, и мне это удастся, подумал он. Подошел он тогда к брату, положил ему на глаза обе ладони и медленно провел ими от переносицы к вискам.
– Что ты еще такое затеял? – удивленно спросил Эпиметей.
– Теперь закрой глаза, – сказал Прометей и отвел руки от лица брата.
Эпиметей сделал то, что ему было велено.
– Видишь ты что-нибудь? – спросил Прометей.
– Да! – удивленно воскликнул Эпиметей. – Как странно! Я вижу лучше, чем когда-либо!
– А что видишь ты, братец? – дрожащим голосом спросил Прометей.
– Тебя, – ответил Эпиметей. – Вижу, как ты мне закрываешь глаза. Теперь вижу, как ты рассказываешь мне о том, что называешь будущим, а теперь о том, что называешь счастьем. Теперь я вижу, как ты входишь в мое жилище. Странно, теперь ты вышел и скрылся, а я остался один.
– Так ведь это значит, что ты видишь прошедшее, – сказал Прометей, ошеломленный и разочарованный одновременно.
Эпиметей раскрыл глаза.
– Поистине, – сказал он, – я могу в точности увидеть то, что было. Это как бы воспоминание, только яснее и четче. Погоди! – попросил он и снова закрыл глаза. – Я хочу взглянуть на себя в детстве. – И тотчас рассмеялся. – Поистине, вот мы с тобой дети, наша мать Фемида ищет и зовет нас, а мы играем в прятки! Мы спрятались за диском Луны! А вот пришел дядя Атлант и бранит нас! О! А теперь мы становимся все меньше, меньше, меньше…
– Дальше, – подгонял его Прометей, – дальше назад! Видишь ли ты, что было до нашего рожденья?
Эпиметей так напрягался, вглядываясь в прошедшее, что на лбу у него вздулись жилы.
– Нет, – сказал он, – только туман и мрак. Больше я ничего разглядеть не могу. Последнее, что я видел, была наша мать Фемида на ложе, она обнимала нас обоих, а отец наш Япет стоял перед нами. Дальше назад я не вижу ничего.
– Странно, – пробормотал Прометей, – значит, и у твоей силы есть предел. Если бы только могли мы спросить об этом у матушки Геи!
– Что ты там бурчишь, брат? – спросил Эпиметей, снова раскрыв глаза.
– Ничего, – отвечал Прометей, – ничего, братец.
Эпиметей засмеялся.
– А ведь ты наделил меня прекрасным даром, добрый брат! Теперь я могу всегда воочию представить себе последний пир у властелина. Благодарствуй, родной мой!
С этими словами он забился в угол пещеры и, мысленно переместясь назад, в золотые стены Чертога, стал вкушать амброзию и нектар. Прометей же пришел в такую ярость, что, хотя стояла глубокая ночь, помчался вниз, на Землю.
Когда Прометей, летя из сверкающей Вселенной, нырнул в воздушное море Земли и плывущее облако закрыло от него звезды, то, побуждаемый доселе лишь яростным упорством, он вдруг почувствовал такой страх перед грозящим ему наказанием, что из боязни вернуться помчался с удвоенной скоростью. Когда он провел дядюшку Кроноса и спас мальчонку Зевса, внезапно принятое решение подавило в нем безотчетную тревогу; теперь, однако, он точно знал, что, посещая Гею, преступает недвусмысленный запрет повелителя и за это ему грозит кара – быть закованным в полярный лед.
Тысячу лет, с ужасом думал он, тысячу лет неподвижно лежать, ничего, кроме льда, не видеть, ничего, кроме льда, не ощущать, не нюхать, не пробовать, не слышать, – ничего, кроме льда, даже одна мысль об этом невыносима! Размышляя об этом, он понял, что надо немедленно возвращаться, и все же какая-то неодолимая сила гнала его на спящую планету.
«Я бы еще мог полететь на солнцемесяц Меркурий, искупаться в парах его фонтанов, это разрешено, это позволяют себе также Атлант и Тейя» – так думал Прометей, пока черно-синий земной шар под ним становился все больше, и, когда он услыхал скрип грезящих во сне деревьев, тоска по лесу, по счастью завладела им с такой силой, что он словно одержимый замахал руками, хотя, приближаясь к цели, скорость надо было уменьшить. Воздух больше не держал его, черные верхушки деревьев неслись ему навстречу, и, чтобы не разбиться, он вынужден был прыгнуть в открытое море вблизи Крита. Оглушенный ударом, лежал он в мелкой бухте, пока его не пробудила по-утреннему свежая вода. На какой-то миг он оцепенел от ужаса, вообразив, что уже заморожен, но потом услыхал шум прибоя. Когда же он открыл глаза и увидел над собою низкий свод прочерченного светлой полоской неба, ему показалось, будто Кронос подсматривает за ним через щели мирозданья, и его сковал лед страха.
«Горе мне и моему неповиновению, – думал он, дрожа, – если повелитель меня здесь обнаружит. Я дорого заплачу за все!» Он хотел встать на ноги и убежать в лес, но страх удерживал его на месте. «Если Кронос как раз сейчас смотрит вниз, – рассуждал он, – он, может быть, примет меня за поваленное бурей дерево. Если же я начну двигаться, то непременно привлеку его внимание!»
Так что он остался лежать, как лежал, хотя ему было ясно, что до самого вечера он не выдержит.
«Что же мне делать? – раздумывал он, все еще оглушенный. – Лучше бы я остался у Эпиметея, или полетел дальше, на Меркурий, или хотя бы проснулся, когда было еще совсем темно! А сейчас уже занимается утро. Что теперь будет?» И тут наконец он вспомнил о своем искусстве.
«Да я просто дурак, – сказал он себе, – для чего же мне дано умение видеть будущее? В самом деле, это падение совсем сбило меня с толку. Мне стоит только закрыть глаза, и я буду знать, чем все кончится!»
Он быстро смежил веки, и ему предстало окутанное мраком море, берег, темное небо, и больше ничего.
Что это значит? Быть может, это сон?
В растерянности он снова открыл глаза и увидел то же самое море, тот же самый берег, то же самое небо, и, хотя давно уже дрожал от холодной воды и от страха, теперь совсем застыл от парализующего чувства разочарования и покинутости.
«Прежде тоже бывало, что картина вдруг останавливалась, но перед тем я успевал увидеть часть будущего – почему же я теперь ничего не вижу? – в смущении думал он. – Неужто мать Земля снова отняла у меня свой дар? Почему она это сделала, и почему именно теперь, когда он мне нужнее всего? Не хочет ли она тем самым побудить меня к возвращению? Или боится, что повелитель прокрадется за мною следом и найдет маленького Зевса? Но тогда она могла бы предостеречь меня более вразумительно. А может, она сердита на меня за то, что я так долго не навещал ее? Но ведь она сама мне так советовала. Что же мне теперь делать? Не могу же я вечно тут лежать. Если Кронос покинет Чертог, он непременно меня заметит. При его подозрительности он ведь первым делом глядит вниз, на Землю».
Послышался светлый звон – стык между небом и морем, который называют горизонтом, начал алеть. Из пещеры Ночи ко дворцу повелителя выкатили солнечный диск. Близился час – это было известно Прометею, – когда Кронос совершал ежедневный облет Вселенной.
Край тьмы забрезжил желтизной, над водой показалась верхняя округлость солнечного колеса, его макушка, и первый луч света, словно предательски указующий перст, уставился в ослушника. Тот же чувствовал себя так, будто все мирозданье взирает на него с возмущением и жалостью. Последние звезды от него отвернулись; утренние ветры, пробудившись, непрестанно вздыхали «А-ах!», а пена прибоя, разлетавшаяся брызгами от этих вздохов, матово переливалась белым и голубым, как арктический лед. Из темной расщелины, покачиваясь, выпорхнула чайка и заверещала: «На Северный полюс! На Северный полюс!» Остов небесного купола сдвинулся в сторону. Неужто повелитель в гневе выступил из обломков Ночи? Прометея охватил ужас. «Матерь Гея», – шептал он в отчаянии. Голос его потонул в шуме волн, но он не смел говорить громче, дабы ветры не отнесли его слова наверх. Блестя чернотой, как дельфиньи спины, ускользали прочь островки мрака.
От Геи не было ответа.
Он снова закрыл глаза, и снова в образовавшейся темноте ему предстали море, берег и небо, под чей округлый свод только что вкатилось солнце. Это всегда выглядело очень забавно, будто гигантский шар выскакивает из вод, казавшихся неподвижными, но на сей раз остановились не только волны, но и солнце, и порхающая чайка, и вздыхающий ветер. Время снова споткнулось, картины снова становились все более насыщенными, и глаза Прометея снова не выдерживали их напора. Однако на этот раз он решил не сдаваться и прижал веки кулаками. От этого череп его затрещал по всем швам, глазные яблоки заскрипели, будто они сейчас лопнут, и в этот миг нестерпимой муки Прометей заметил между морем и небом собственное свое лицо. Но руки его опустились, глаза раскрылись и, мигая, опять увидели море, небо и берег в розовой свежести утра.
Солнце поднималось. Чайка ковыляла по утесу. Ветер разгонял клочья облаков.
«Что это было? – думал взбудораженный Прометей. – Это же было мое собственное лицо! Что сие означает?»
Он поднялся и сел, забыв всякую осторожность. «Это было мое лицо, – бормотал он, – это было мое лицо. Что хотела Гея мне этим сказать?» Прометей понял, что эта встреча с самим собой была на самом деле посланной ему вестью, от разгадки которой, возможно, зависела его судьба, но это было пока что последней его связной мыслью. Чрезмерное напряжение сил так изнурило его, что мысли не держались в голове, а поскольку страх его улетучился тоже, то какое-то время, подперев голову рукой и почти испытывая чувство избавления, он тихо лежал на омываемом водою розовеющем берегу, над которым властно занимался день.
Солнечный диск оторвался от моря и, разливая сиянье, взлетал вверх, в небо, которое ширилось, чтобы вобрать в себя всю полноту света. Облака развеялись, серая дымка под стремительным натиском лучей разорвалась на серебристые полоски и медленно тонула в поднимающемся пурпуре, и, в то время как ночной и утренний сумрак, смешавшись, растворялись друг в друге, горизонт отступал перед россыпью бесчисленных островов и уплывал в шафрановом пламени неоглядных далей. Море вскипало огнистой пеной над черной пучиной, жадно тянувшей в себя берега. Высоко над тающей дымкой открылся небосвод, и, покамест все шире разливалась по небу дневная лазурь, взмахами крыльев невидимой жар-птицы уже заявлял о себе сокрушительный полдневный зной.
Прометей как завороженный лежал в искрящейся воде. Хотя он уже тысячи раз видел утро, подобная картина предстала ему впервые. У него было такое чувство, будто мирозданье вокруг него раздвигается в бесконечную ширь, а он, пребывая в самой его средине, остается всего только песчинкой. Способность мыслить понемногу возвращалась к нему, однако теперь все его мысли свелись к изумлению, а страх превратился в покорность. «Смотри, это всего только одно утро, – рассуждал он про себя, – всего только одно утро, а ведь они повторяются вечно! Постигаешь ты теперь волю твоего властелина? Вечно и неизбежно повторяется то, что так потрясает душу: вечен день и вечен свет, вечна ночь и вечны звезды! Гляди, как покачивается солнце, отражаясь в море, как в его пурпурном сиянии расцветают облака и острова! Вставай, возвращайся, пади ниц перед Кроносом и признайся ему в своем проступке! Быть может, он милостив и сократит тебе наказанье наполовину! Поторапливайся, не то будет поздно!»
В этот миг Кронос вышел из Чертога.
Прометей хотел встать, но услыхал, как лес приветствует наступивший день. Не вслушиваясь, он распознал ликующие голоса жаворонков, в которых тонул тысячеустый смех чижей и синиц. Воркованье больших голубей с пышными воротниками отвечало шуму прибоя, когда же в верхушках деревьев замяукали кошки, Прометей расплылся в улыбке, а раздавшееся вслед за тем утреннее блеянье коз его растрогало. Это Амалфея, подумал он, как-то они поживают, она и маленький Зевс? Все ли еще он качается меж ветвями ясеня? Или уже научился ползать? Малышу ведь самое большее пять тысяч лет!
Над морем потянуло запахом апельсинов и грибов.
– Поторапливайся: встань и лети обратно! – громко приказал он себе, но слова его заглушил равномерный стук.
– Добрый день, зеленые и красные дятлы, – прошептал Прометей, – добрый день, канюки, добрый день, птичье племя, добрый день, дорогой мой лес!
К стуку примешивалось верещанье, мурлыканье и свист, а также добродушное глухое клохтанье, похожее на всхлипы ветра. «Это веселые удоды с их хохолками и тонкими изогнутыми клювиками!» – думал Прометей. Восхищенный, повернул он голову на птичий зов, и тогда лес, который до сих пор, будучи на самом краю его поля зрения, выглядел темным столпом, подпирающим небосвод, раскрылся перед ним в таком прихотливом многообразии зелени, что эта часть острова Крит показалась Прометею такой же чудесной, как Вселенная. Улыбки пушистых сосен в тени мрачных пиний! Мерцанье бесчисленных звезд в лиственном каскаде одной-единственной оливы, обращенное в себя свечение тихого папоротника! Прометей глядел и не мог наглядеться. Как долго длилась его разлука с лесом!
«Если уж мне суждено быть замороженным, – размышлял он, – то пусть это хоть будет не зря, тогда уж я поваляюсь во мху, повидаю Амалфею, поиграю с маленьким Зевсом и полетаю наперегонки с журавлями!» В то же время он думал: «Возвращайся к Кроносу, пока не поздно! Не пренебрегай его милостью! Он сократит тебе наказание наполовину!»
На синеве, залившей теперь почти все небо, заклубилось первое облако.
– Я лечу назад, – решительно сказал Прометей, но, уже собравшись лететь, добавил: – Но сперва я все же загляну к Амалфее.
В этот миг Кронос взглянул вниз, на Землю.
«Куда бы я ни направился, сразу назад или сперва в лес, прежде всего надобно встать!» – подумал Прометей и напряг было мускулы, чтобы подняться, и тут ему пришло в голову, что Кронос, может быть, вовсе его не видел и потому величайшей глупостью было бы добровольно ему во всем признаться. Но в то же время ему пришло в голову и другое: что повелитель, возможно, уже давно за ним наблюдает и что он, Прометей, возможно, сейчас упускает случай добиться смягчения наказания. В то же время ему пришло в голову, что Кронос, вероятно, давно его видел, давно вынес ему приговор и сейчас летает где-нибудь вокруг Сириуса, а потому безразлично, что бы теперь ни сделать.
«Так что же? – раздумывал он. – Лететь назад, пойти в лес, пойти в лес, лететь назад? Думаю, и раздумываю, и ничего не надумал: мечусь внутри круга и не могу из него выбраться!» Вдруг его охватила ярость. «Это несправедливо со стороны Кроноса, что он запрещает мне бывать на Земле! – взбешенно думал он. – Легко ему говорить, что буйствовать можно и на других планетах! Конечно, Марс, Нептун, Идальго и многие другие планеты хороши тоже, но на них нет жизни, и десять тысяч таких, как они, не заменят мне Землю. Но ведь Кронос этого не понимает!»
В этот миг он почувствовал, хотя еще довольно смутно и неопределенно, что речь идет о чем-то более значительном, нежели несколько лет заточения во льдах. Он медленно встал, а когда встал, ему вспомнилось видение – собственное его лицо, и внезапно он догадался, что оно означает. Он стоял на берегу, видел лес, видел небо и торжественно произнес:
– Я пойду сейчас в лес, и мне безразлично, видит меня Кронос или нет! С его стороны несправедливо это мне запрещать!
Один голос в его душе кричал: «Это неповиновение!» Другой возражал: «Это несправедливо!» Прислушиваясь к обоим, Прометей еще мгновение стоял в нерешительности, потом, не оглядываясь, побежал в лес.
Кронос как раз собирался взойти на солнечную колесницу и тут заметил бегущего. Пока Прометей лежал на берегу, Кронос принимал его за ствол дерева, однако, когда ствол этот зашевелился, Кронос понял, в чем дело. В порыве гнева он хотел метнуть молнию в ослушника, но потом одумался.
«На предстоящем пиршестве я учиню суд, и то будет грозный суд! Мне надоело наблюдать, как нарушают мою волю! Я навечно заморожу Прометея во льдах, если только он сегодня же не раскается в своем проступке и добровольно в нем не сознается. Тогда я ограничу наказание миллионом лет! Это послужит предостережением всем непокорным!»
Это решение почти развеселило мрачного Кроноса. Он велел Атланту поймать для него комету, летевшую на дальнюю звезду Орион. Садясь на нее, успел еще увидеть, как Прометей скрылся в лесу, потом Земля уплыла из его поля зрения, и он взлетел в белую пустоту Вселенной.
Прометей побежал в лес, прямо туда, откуда слышалось блеянье коз. Он так стремительно ломился вперед, что сойки издавали предостерегающий крик, от топота убегавших зверей в чаще стояли шелест и треск, а птицы в листве возмущенно галдели. Громче всех бранились чижи. Прометей остановился. «Вы что, не узнаете меня? Ведь я Прометей, ваш друг!» – только он хотел произнести эти слова, как неведомый недруг прыгнул с дерева ему на спину и повалил на землю. Рысь, подумал Прометей, чувствуя под руками пушистый мех, однако, когда эта рысь принялась с ним бороться, он понял, что это существо совсем иной, его собственной породы.
Посланец Кроноса, подумал он в замешательстве. Вражеские руки безжалостно стиснули его горло, и тут уж Прометею было не до размышлений. Ожесточенно сражался он с незнакомцем в рысьей шкуре, и к полудню оба так обессилели, что свалились в мох.
С трудом переводя дыхание, молча лежали они бок о бок, мысленно подбирая бранные слова, чтобы продолжить схватку взаимными поношениями, как вдруг земля между ними раскололась, и из щели высунулся какой-то росток. За секунду он вытянулся в длину и раскинулся в ширину, подобно можжевельнику, только вместо иголок от его деревянистого стебля отходили темно-желтые мясистые листья, а на самом верху распустился крошечный венчик ядовито-желтого цвета – цвета ненависти.
Это посланье от Геи, подумал Прометей, но вдруг к дереву подскочил козленок, чтобы попробовать невиданное растение. Только он надкусил кончик листа, как из кустарника вышла его мать, Амалфея, и, хорошенько боднув малыша, с наслаждением лизавшего густой медовый сок, отбросила его в кусты. Козленок заблеял от испуга и недовольства, но тотчас, не унывая, затрусил обратно к вкусным листьям.
– Бе-ека, ме-ека, бяка, кака, – сердито заблеяла коза, – листик желтенький – кусака, будешь желтый лист лизать, бе-еды не миновать!
Драчуны, отдыхавшие на земле, невольно расхохотались. Сами того не желая, они дружелюбно взглянули друг на друга – теперь они были уже в состоянии назвать свои имена.
– Я Прометей, – сказал один, и тотчас отозвался другой:
– Я Зевс.
– Кто ты? – ошеломленно спросили оба.
Они опять назвали друг другу свои имена.
– Да ты лжешь! – сердито воскликнул Прометей. – Зевсом ты никак быть не можешь. Тому всего лишь несколько тысяч лет – откуда ему быть-таким большим и сильным!
– Я никогда не лгу! – в ярости вскричал Зевс. Он тоже принял Прометея за лазутчика Кроноса, и его подозрения еще не вполне рассеялись. Возможно, они опять вцепились бы друг другу в горло, но тут из лесу вышла матерь Гея. Она решительно шагала к ним, и с каждым ее шагом ствол чудо-растения выпускал из себя аршинной длины коричнево-красный лист.
– Итак, вы встретились, – сказала Гея, – померились силами и узнали, что вы друг другу равны. Памятуйте об этом!
Прометей прервал ее.
– Это и вправду мальчик Зевс? – спросил он.
– Он вырос в лесу, среди всего живого, – отвечала матерь Гея, – оттого он стал большим, умным и сильным вдесятеро быстрее, нежели мог бы стать в вялости и скуке Млечного Пути.
– И я бы его одолел, – вскричал Зевс, – если бы ты не встряла!
– Не хвастайся! – прикрикнул на него Прометей. – «Я бы…»
– Довольно, – гневно сказала Гея, – употребите свои силы на что-нибудь более полезное, не то Прометею придется миллион лет просидеть во льдах, а ты, Зевс, никогда не сможешь освободить твоих братьев и сестер.
– Миллион лет? – в ужасе воскликнул Прометей.
Гея кивнула.
– Кронос видел тебя, – пояснила она, – а когда он взволнован, его мысли становятся такими шумными, что я их слышу. Он решил на завтрашнем пиршестве учинить над тобою суд. Если ты немедленно вернешься назад и признаешься в своем проступке, то он смилуется и сведет наказание к миллиону лет, иначе он заморозит тебя навечно.
– Да не может он этого сделать! – вскричал Прометей и разом вскочил на ноги.
– Он это сделает, сынок, – возразила Гея. – Он желает, чтобы впредь при одной мысли о неповиновении каждый бледнел и вспоминал о каре, постигшей бедного Прометея.
– Но я же не совершил никакого преступления, – все еще не веря и удивляясь, сказал Прометей. – Ничего особенного я не сделал: разозлившись на Эпиметея, я в ярости улетел от него и примчался сюда, ну, заглянул к Амалфее пожелать ей доброго утра, поговорил с тобой…
– Если бы ты только пролетел над лесом, – сказала Гея, – это было бы уже неповиновением, а его-то и не терпит нынешний властелин. Пустись ты в обратный путь сразу же после того, как очутился на берегу, все бы осталось по-старому: Кронос ничего бы не знал, тебе не грозило бы наказание, у Зевса не было бы товарища, а мы, надеющиеся, по-прежнему пребывали бы в неизвестности. Все зависело единственно от твоего решения, вот почему ты не мог увидеть будущее – образ его был полностью скрыт в твоем решении. Эта возможность упущена, и тебе остаются только два пути. Первый – покорно принять назначенное тебе наказание…
Матерь Гея не успела закончить.
– А второй – борьба! – добавил Прометей.
– Борьба против Кроноса! – воскликнул Зевс. Он вскочил и протянул Прометею руку. – Борьба против Кроноса, брат! – порывисто воскликнул он.
Прометей восстанавливал в памяти слово за словом все, что ему сказала Гея.
– Что ты медлишь, брат? – торопил Зевс.
Прометей взял протянутую руку соратника и сжал ее так крепко, будто стискивал горло властелина. Зевс ответил ему столь же крепким пожатием, и от пронзительной боли оба почувствовали, как воля их слилась воедино.
– Борьба против Кроноса! – воскликнули они разом. – Борьба против Кроноса! Борьба против Кроноса!
«Борьба против Кроноса!» – откликнулся лес, и даже скалы, скрипя, повторяли: «Борьба против Кроноса! Борьба против Кроноса!»
Оба все еще стояли с торжествующим видом, не разнимая рук, но Гея их подгоняла.
– Вы решились, – проговорила она, – так сохраните же свою решимость и примите этот дар в помощь, для вашего подвига. – Она указала на растение с мясистыми листьями – темно-желтыми и звенящими красно-бурыми. – Применяйте его обдуманно, – продолжала она, – пусть вам послужат ваши глаза, ваши уши и ваш разум, и пусть послужат как следует! У вас остаются только нынешние полдня.
Зевс достаточно давно знал Гею и усвоил, что она поясняет лишь самое необходимое.
«Опыт – это все, – говаривала она, – а опыту не научишь, его обретают собственными усилиями». Так что к загадочным заданиям он привык, но этот подарок привел его в полное замешательство. «Как можем мы с помощью этого куста победить Кроноса?» – намеревался он спросить, но тут раздался жалобный визг, и они увидели, как козленок-лакомка катается по земле, извергая из себя все, что он сжевал. Амалфея схватила малыша зубами за загривок и пыталась вытрясти из него яд.
– Листик желтенький жевать – бе-еды не миновать, – жалобно сказала она, на миг отпустив своего детеныша, – вот ты и получил!
Судороги были так сильны, что в пасти у козленка показались синие кишки. Тут Прометей вспомнил первое видение будущего, которое ему явилось: заключенные, словно лягушки, выскакивали у властелина изо рта!
– На завтрашнем пиршестве Кронос должен отведать сок этого растения! – воскликнул Прометей. – Завтра очередь моего брата, так я его подменю.
– О какой очереди ты говоришь? – спросил Зевс.
– Об очереди прислуживать за столом, – отвечал Прометей.
Козленка перестало рвать, теперь он, дрожа, лежал в траве, а мать Амалфея нежно его вылизывала.
Прометей поведал Зевсу, что во время пиршества на детей возлагается обязанность разносить и подавать еду.
– Разве ты еще дитя? – удивленно спросил Зевс.
– Детей в царстве Кроноса больше нет, – ответил Прометей, – поэтому мы, младшие, вынуждены по-прежнему нести эти обязанности. Титаны боятся производить на свет новых потомков. Им известно, что Кронос испытывает страх перед новорожденными, и они остерегаются вызывать подозрение у властелина. Мир, которым повелевает Кронос, – это мертвый мир, брат мой.
– Я лишу его владычества! – вскричал Зевс. Он протянул руки к небу и растопырил пальцы. – Вот этими руками я задушу его, как змея душит медведя!
– Да, душить ты умеешь, – подтвердил Прометей, – это я заметил. Но против Кроноса таким способом ничего не поделаешь – его горло одето в гранит.
– Я этот гранит разгрызу! – закричал Зевс.
Прометей покачал головой.
– Когда я видел вашу битву с Кроносом, вы держали в руках застывшие молнии, – задумчиво сказал он, – молнии сверкали, как вот эти темно-красные листья.
– Что ты такое говоришь? – спросил изумленный Зевс. – Как мог ты видеть эту битву? Ее же еще не было.
Тогда Прометей рассказал ему о чудесной способности, которой его наделила Гея.
Зевс капризно выставил вперед подбородок. Когда он обратился к матери Гее, лицо его потемнело.
– Надели и меня этим даром! – потребовал он. – Почему ты не сделала этого раньше? Разве я хуже другого твоего внука?
«Я сын властелина, – думал он, – а этот – всего только сын обыкновенного титана. Неслыханно, что Гея оказывает ему предпочтение!»
– Я не обязана тебе отчетом, сынок, – отвечала Гея, неожиданно превратившаяся в старуху. – Но знай: своими дарами я могу наделить лишь один-единственный раз.
Я вечный рост и становленье, и мои дары тоже всходят, цветут и увядают. Им суждено либо исчезнуть бесследно, либо стать чьим-то достоянием. Но повторить их вновь я не в силах. Прометей получил дар провидения, тебе же, упрямый внук, я подарю нечто иное: ты будешь способен превращаться во что захочешь. Сын мой Кронос обладает способностью превращаться в зверей, я надеялась, что благодаря этому дару сердце его склонится к моим созданьям, однако он презирает все живое. Ты же, мой дорогой, сможешь превращаться во что угодно: в облако или в дуновение вётерка, даже в такие существа и предметы, которые ты придумаешь сам, – в черного лебедя или в золотой дождь! Если вы двое – ясновидящий и оборотень – будете держаться вместе, вы сможете совершить все, что пожелаете.
– Матушка, – сказал Зевс, – ты должна была бы одарить этой силой также моих братьев и сестер. Что есть у меня, должно быть и у них. Я не желаю никаких преимуществ, ибо царство, которое я намерен основать, будет царством равенства.
– Ах ты мой капризный внучек! – вздохнула Гея. – Я ведь только что тебе объяснила, что не могу бесконечно раздавать свои дары, ты просто меня не слушал. Ну хорошо, я все же исполню твою просьбу, но за это мне придется пожертвовать многими моими способностями и впредь я не смогу показываться ни в каком образе, кроме этого. Но пусть будет так! Пусть с тебя, с твоих сестер и братьев начнется новый век, пусть он и называется также по-новому! Ты и твой род не будут более зваться титанами, я назову вас богами. На, восприми мою силу, ты, первый из нового рода! Приветствую тебя, о Зевс, первый из богов, коего зрят мои очи!
