Текст книги "Избранное"

Автор книги: Франц Фюман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 55 страниц)

У него достаточно богатая фантазия, чтобы представить себе самые невероятные вещи, ответил гость.

– Но только не такие, поверь нашему опыту! Мы почувствовали это уже в самом первом эксперименте: отчаяние и унижение. Зачем они тебе? Не надо, еще раз прошу тебя! Я же твой друг, послушайся моего совета…

– А есть у тебя, – спросил гость, взявшись за ручку двери, – есть у тебя какое-нибудь объяснение этому? Ты же специалист по проблемам каузальности. Следствия без причины не бывает, так ведь ваши классики учат. Какие же у тебя есть объяснения?

– Эффект АК со струйным засасыванием, – тихо сказал Янно.

– Что такое АК?

– Антикаузальность.

– Черт вас дери! – прокричал голос из комнаты. – Хотите зайти, так заходите. От вашей болтовни за дверью свихнуться можно.

Гость открыл дверь и растерянно замер на пороге; Янно подтолкнув его вперед. Лаборатория чем-то походила на прачечную: стены из бетона, пол из бетона, потолок из бетона; маленькое окно; тяжелый табачный дым и винный перегар. Ни одной картины, ни одного горшка с цветами, даже какой-нибудь статистической диаграммы с красными и синими кривыми и той нет; ни одного цветного пятна – кругом только серый цвет. Даже письменный стол и сидящий за ним Пабло были серыми; коричнево-серый стол и пепельно-серый Пабло; а между письменным столом и окном стоял – это был единственный прибор – светло-серый каркас с бледно-серой чашей из плексигласа, а рядом темно-серым пеньком вращающийся стул. Пабло фыркнул, как тюлень, и его одутловатое лицо с недельной щетиной на щеках поднялось из глубины кресла. Он что-то поставил в ящик письменного стола и задвинул его. Глаза Пабло были несколько остекленевшими.

Гость все еще стоял на пороге.

– Это Пабло, – сказал Янно.

Пабло засопел; гость шагнул было к нему, но тут Янно вскрикнул.

– Что за чертовщина? – заволновался он. – Смотрите на компьютер.

– Не двигайтесь с места, – крикнул вслед за ним Пабло.

Гость замер.

– О, материя, – сказал Янно, – такого никогда не бывало!

Гость в поисках компьютера посмотрел в том направлении, куда глядели оба экспериментатора, и стал внимательно изучать каркас. Высотой он был в половину человеческого роста, вверху сходились на конус четыре металлические трубки, снизу они были загнуты, образуя ножки; сверху на трубки было насажено металлическое кольцо, в нем помещалась чаша из плексигласа; в центре каркаса выглядывала небольшая серо-зеленая панель размером с футляр для маникюрного набора; двумя серебристо-серыми проводниками панель соединялась с пультом, установленным на письменном столе; на пульте пять кнопок. Еще два проводка тянулись от пульта к чаше; между чашей и панелью гость заметил две тонюсенькие нити, которые слабо поблескивали на фоне серого бетона; наконец, на передней стенке компьютера – если это был компьютер, а это действительно был компьютер – имелась шкала с делениями и стрелкой. Других деталей он не разглядел. Почему закричал хозяин комнаты и Янно, оставалось непонятным.

– Зеленый, – сказал Янно торжественно, – зеленый! И все светится, светится, светится!

Пабло склонился над столом, уставившись своим остекленевшим взглядом на деления шкалы.

– Подойдите чуть ближе, – приказал он, сопя, – но только совсем чуть-чуть, на шаг, не больше!

Гость послушно сделал небольшой шаг к столу и каркасу.

– Кажется, петля стала еще больше, – сказал Янно, и гостю почудилось, будто панель засветилась немного более яркой зеленью. Впрочем, может быть, произошло это лишь потому, что в последний момент Пабло нажал на предпоследнюю кнопку пульта, отчего на окнах опустились жалюзи, а на стенах под потолком зажегся приглушенный свет, от которого все тона в комнате стали чуть холоднее.

Янно снял с крючка около двери балахон, похожий на ку-клукс-клановский, который закрывал человека целиком, оставляя лишь прорези для глаз, – балахон был из серой ткани с асбестовой прокладкой – и опустился перед компьютером на колено.

– Действительно, девять и восемь. Невероятно!

Пабло покачал своей тюленьей головой.

– Нет ли у вас при себе каких-либо печатных изданий, – спросил он у гостя, – старых бумажных книг, картин или чего-нибудь такого?

Только паспорт и служебное удостоверение логика, ну и, конечно, личный номер на спине, ответил гость, но Пабло пояснил, что от этих штук помех не бывает.

– Случается, что печатные вещи, – продолжал он, – особенно старые, действуют на наш компьютер сильнее, чем сам испытуемый, и тогда возникают ошибки, прямо до скандала доходит. Вроде должен человек увидеть сравнительно далекое будущее, а он вообще ничего не видит – оказывается, петля замкнулась на книжонку. Глаз-то у компьютера нет, не может он разобраться, что к чему, а может, и есть, только мы не знаем, как они смотрят. Так правда ничего при себе – хотя бы письма?

Гость подумал и ответил отрицательно.

– А фотографии?

Последовало смущенное покашливание.

– Как бы это сказать, впрочем, здесь все мужчины. – Гость собрался было промямлить свои признания, но Пабло отмахнулся.

– Ладно, ладно, эти штуки тоже не мешают. Главное, чтобы старых вещей не было!

Вздох облегчения.

– Девять и девять десятых, – сообщил Янно, – у тебя потрясающий коэффициент АК! У нас еще не было такой характеристики; может, ты и впрямь исключение?

Голос его приглушался капюшоном. Гость, все еще стоя на прежнем месте, повернулся к вешалке у двери, но та была пуста.

– Вам защитный костюм не нужен, – успокоил его Пабло. – Это просто экран для нашего компьютера, чтобы аура испытуемого не искажалась экспериментаторами. Не бойтесь, ничего страшного с вами не случится!

– А вам, уважаемый Пабло, экранизирующей одежды не понадобится?

В первый раз Янно рассмеялся от души, что было слышно даже через капюшон.

– Этот тип, – сказал он, бесцеремонно ткнув пальцем в сторону своего коллеги, – насквозь пропитан алкоголем! Он совсем отупел, понимаешь, совсем опустился. Да к нему от будущего ни одна секунда не потянется; словом, он стал просто придатком к компьютеру. А теперь подойди-ка еще на один шаг.

Гость сделал еще шаг, и Янно заликовал.

– Десять минут! О, материя, целых десять минут! О таком рекорде и мечтать было нечего. А какая засасывающая струя! Какая петля! Теоретически добиться большего уже невозможно.

– Ты все ему объяснил? – спросил Пабло.

– Я как раз говорил ему об антикаузальности, когда ты послал нас к черту. Хочешь, объясни ему сам. В конце концов, это же ты проводишь эксперимент.

– Я самый что ни на есть закоренелый практик, – проворчал Пабло, – вся моя теория укладывается в три слова, а если с подробностями, то в десяток. Объясняй уж ты, светило теории! Я ведь вижу, что тебе невтерпеж.

– Итак, – начал Янно из-под капюшона, – АК, антикаузальность, причинно-следственная антисвязь – как бы тебе это объяснить? Ты знаешь, что для многих феноменов природы и общества есть соответствующие антиструктуры, антифеномены: тело и антитело, капитал и антикапитал, материя и антиматерия, реформы и антиреформы, эротика и антиэротика, разум и антиразум. Точно так же дело обстоит и с каузальностью. АК представляет собою полную противоположность привычной причинно-следственной связи.

– То есть следствие без причины, – уточнил гость.

– О нет, – ответил Янно назидательно. – Это можно было бы сказать о природе в целом по отношению к ее первоначалу. Не интересует нас и полная противоположность, то есть причина без следствия, хотя она и встречается как особый культурный или административный феномен. Оба эти явления вовсе не антикаузальны, а лишь а-каузальны, поскольку каузальность в них просто отрицается, она отсутствует. В случае с антикаузальностью причинно-следственная связь не ликвидируется, а как бы переворачивается: она не приравнивается к нулю – происходит превращение минуса в плюс и плюса в минус. Подобно тому как антиматерию можно считать «перевернутой» обычной материей: отрицательное ядро вместо положительного ядра, положительный электрон вместо отрицательного, точно так же антикаузальность…

– …является обратной по отношению к обычной причинно-следственной связи, – продолжал гость, – но это означает, что следствие предшествует причине и обусловливает ее?

– Браво, недаром тебя логике учили, – сказал Янно. – Строго говоря, эффект АК предполагает такое взаимодействие причины и следствия, когда событие, происходящее позднее и обычно именуемое следствием, на деле оказывается причиной более раннего события, которое в привычном понимании само считается причиной.

– Ха, – воскликнул гость с не меньшей страстью, чем собеседник, – в этом случае одно понятие подменяют другим и наоборот, только и всего. Я топаю ногой, раздается стук, – гость топнул, послышался стук, – допустим, я назову теперь причину, то есть движение ноги, «следствием», а стук, то есть следствие, «причиной»; мы поменяли понятия местами, но суть события от этого не изменилась и никогда не изменится.

Он вновь топнул ногой, и снова раздался стук.

– Нога – стук: причина – следствие; нога – стук: следствие – причина. В действительности же все осталось по-прежнему.

Он топнул в третий раз, и в третий раз послышался стук.

– Если бы все обстояло так просто, – сказал Янно, – то для нас было бы непростительной глупостью заниматься подобной чепухой. Но АК – реальна. Это вовсе не переименование одного в другое. АК представляет собою объективный факт реального мира, точно так же, как объективно существует антиматерия, которая отнюдь не является досужей выдумкой. АК существует, в этом не приходится сомневаться, как, впрочем, и в том, что эффект засасывания в твоем случае все более усиливается. Ты привел пример, который вроде бы трудно опровергнуть, и все же воспользуемся им еще раз: с точки зрения антикаузальности твоя нога топнула потому, что ее принудил к этому будущий стук. То есть стук действительно послужил причиной, и вовсе не оттого, что мы его так назвали, а совершенно реальной причиной, которая логичным образом отнесена в будущее; стук же с точки зрения антикаузальности стал реальным следствием и потому действительно предшествует причине.

– Слишком сложно, – засопел Пабло, – слишком и слишком! – Вдруг он, грузно навалившись на стол, задрожал всем телом. Из ящика письменного стола вынырнула бутылка; он сделал несколько глотков, а гость, учуяв запах, подумал: самая дешевка!

– Это же абсурдно, – сказал гость, подавив в себе приступ отвращения, – я имею в виду твои объяснения.

Пабло поставил бутылку обратно.

– Разумеется, абсурдно, – ответил Янно, – такова природа антикаузальности; абсурдно, но факт, и это тоже природа антикаузальности. Пример действительно не очень удачен. Впрочем, вскоре ты сам получишь возможность во всем убедиться… – И добавил тихо, почти неслышно из-под капюшона: – Если ты, конечно, не исключение. Разумеется, – продолжал он после некоторой паузы, которой воспользовался для своих размышлений и гость, – здесь также справедливо общее правило, по которому последующее событие не всегда есть результат предшествующего; то есть в нашем случае соответственно наоборот: последующее событие не всегда есть причина предшествующего. Более того: было бы совершенно неправильно думать, что антикаузальность является господствующим принципом причинно-следственных отношений, возможно даже, что его нельзя считать и преимущественным принципом; важно, что наряду с прочим существует и АК, но это «и» – ужасно. Значит, существует засасывающая струя будущего, которая наперед определяет наши действия и поступки. Разинутая пасть спрута, невидимые щупальца; мы – марионетки. Мы верим в свободную волю, прикладываем усилия, стремясь к чему-либо, что еще не осуществилось, а оно оказывается подлинной причиной всех наших дел.

– Но позволь, – сказал гость, – ведь это же недоказуемо; что бы ты мне ни говорил и как бы ты ни упорствовал, а все-таки ваш фокус состоит лишь в переименовании понятий. Каким образом ты намереваешься мне доказать, что причиной более раннего события оказалось событие, наступившее позднее? Сначала топают ногой, потом раздается стук. Я же объясняю последовательность событий совершенно просто и естественно: я топаю, раздается стук, причина и следствие, если же ты хочешь поменять слова местами, то это каприз и произвол. С наукой они ничего общего не имеют.

– Однако, – сказал Янно, – критерием и здесь служит практика. Если бы тебе довелось увидеть то, что происходило в этих стенах, у тебя также не было бы иных объяснений.

– Но ведь ты мне все рассказал. Этого вполне достаточно, чтобы видеть нормальное взаимодействие причин и следствий, которое напрочь лишено мистики. Человек подвернул ногу и неловко упал в кресло…

– …но он не хотел садиться, пойми наконец! Он сопротивлялся, а все же нечто заставило его сделать это! То, что он сел, что ему надлежало сесть, и надлежало с абсолютной неизбежностью, определялось причиной, находящейся в будущем: подвернутая нога была следствием, модальность которого определяется, конечно, не только причиной. Зато причиной определяется сама суть факта, а именно то, что человек сел.

– Ха, самовнушение, и больше ничего. – Гость рубанул ладонью воздух. – Ваш пациент лишился воли, оттого и ногу подвернул!

– Но ведь это также подтверждает мою теорию! Иначе откуда появиться самовнушению, откуда взяться безволию? Значит, свою роль сыграло событие, увиденное в чаше! А оно, как доподлинно известно, относилось к будущему, то есть к тому, что случится позднее и чему лишь предстоит наступить, стало быть, это более позднее событие послужило причиной для следствия, которое по времени опережало причину. Будь по-твоему, произошло самовнушение – но главное то, что событие более позднее обусловило более раннее событие. А это и есть чистейшей воды АК, причем самая реальная!

Гость озадаченно замолчал, а потом сказал:

– Но все-таки в чашу он смотрел до того, как споткнулся.

– Смотрел до того, – ответил Янно, – безусловно, до того. Но увиденное им еще не было объективной реальностью, а лишь отражением в сознании того будущего события, которому лишь предстояло произойти. Реальное событие совершилось позднее.

– Черт возьми… – сказал гость.

– Либо ты, – раздалось из-под капюшона, – принимаешь эту взаимосвязь «прежде – потом», либо тебе придется изменить свои представления о материи, причем существенно!

– Слишком сложно, – проворчал Пабло, – слишком, слишком.

– Совсем просто, – сказал Янно, – совсем просто. АК означает: последующее событие обусловливает предыдущее, будущее воздействует на настоящее. Думаю, это достаточно просто.

– Уже лучше, – сказал Пабло, – только все еще слишком расплывчато!

– А прошлое? – спросил гость.

Янно помедлил.

Пабло отхлебнул из бутылки.

Вновь кисло пахнуло перегаром.

– Извини, – произнес наконец Янно с трудом, – но подобные вещи мы обязаны хранить в тайне, таковы в институте порядки, пойми, пожалуйста…

– Конечно, – сказал гость, – прекрасно понимаю!

Он подумал, потом снова спросил полувопросительным, полуутвердительным тоном:

– Словом, получается что-то вроде телеологии?

– Какое-то сходство есть, – облегченно вздохнул Янно. – Но телеология – это стремление к определенной цели, реализация того, что заложено ранее; а АК – это движение от чего-то, раскрытие того, чему еще только предстоит совершиться и стать сущим и что обращается к нам из будущего. Словами это трудно выразить. Пожалуй, лучше всего было бы сказать: антителеология.

– Ерунда, и хватит разговоров, – решительно произнес гость. – Ловите людей на самовнушение, да еще теории свои городите. Предлагаю пари один к двадцати.

– Теперь он Фауста представляет, – усмехнулся Пабло. – А кровью расписка будет? – Когда же гость вздрогнул в ответ, Пабло тут же уточнил: – Спорить на что хотите? На водочные талоны?

– На фунты! – сказал Янно.

Бутылка звякнула о стол.

– Вот это да! – сказал Пабло. – Вот это да!

– Нельзя нам пари держать, – проговорил Янно, – но, с другой стороны, если он и впрямь является исключением…

Он отошел чуть назад от каркаса, и гость вдруг увидел панельку, которую Янно до сих пор загораживал собою. Она пламенела чистым зеленым светом, будто изумрудное яблоко, и от этой яркой зелени все серые предметы и вещи в унылой комнате словно бы чуть изогнулись, обрамляя источник света.

– Так каким же будет пари? – осведомился Пабло.

– Как всегда самонадеянным, – отозвался Янно. – У нас ведь иных не бывает.

– Во всяком случае, мы вас предупредили, – сказал Пабло и протянул над столом руку, – потом не жалуйтесь.

Однако гость не спешил скрепить пари рукопожатием.

– Вы тут говорили что-то о Фаусте и крови, – сказал он нерешительно. – Как прикажете вас понимать? Дело в том, что я очень чувствителен и не переношу боли. Может быть, у вас все-таки что-то…

– Нет-нет, не бойтесь! – успокоил его Пабло. – Просто мы кое-что вспомнили из одной старинной, еще бумажной книги, абсолютно ненаучной, хотя… – да нет, ничего!

Гость все еще медлил.

– Ну, – торопил Пабло, – будете заключать пари или нет? Вы ровным счетом ничего не почувствуете. К тому же теперь вы можете подойти ближе.

Казалось, будто гость сделал над собой усилие.

– Хорошо, – сказал он почти весело, словно стряхивая с себя оцепенение. – Согласен! Один к двадцати! А сейчас вы оба увидите, чего стоит ваша пресловутая, фантастическая АК! Говорите – бессилие и отчаяние, но только это отчаяние – удел других! Я объявляю войну вашим фантомам из будущего!

– Мне бы хотелось, чтобы ты победил, – медленно сказал Янно. – Пусть даже моя теория будет опровергнута; и все-таки… – И со страстью, почти крича: – Я хочу этого!

Руки разъединились.

– А теперь садитесь на место! – пригласил Пабло.

Гость подошел к каркасу и только тут разглядел на яблочно-зеленом компьютере две шкалы со стрелками. Стрелка большой шкалы стояла в крайнем правом положении у цифры 10, а стрелка маленькой шкалы со множеством тонких делений дрожала в левом краю.

– Прошу опустить лицо в чашу! – распорядился Пабло.

Гость уселся в вертящееся кресло и наклонил голову к чаше. Пабло прикрепил – гость весьма недоверчиво следил за ним уголками глаз, – Пабло прикрепил ему на затылок с помощью клейкой ленты третий проводок, который выглядывал из чаши и которого гость поначалу не заметил. Впрочем, гость ничего особенного не почувствовал; он вглядывался в чашу, но она была пуста, а сквозь прозрачное дно ее виднелась лишь подставка, однако по всему ощущалось немалое волнение, с которым гость воспринимал происходящее вокруг.

– Больно не будет, не надо бояться, – успокоил его Пабло. – Ну, пожужжит немного, так ведь это, знаете, всякие вспомогательные штуковины! Нам бы меди настоящей да настоящего дерева для пульта, а то кнопки иногда заедает – просто ужас, только где же их достанешь? Настоящее дерево! И думать нечего. Мы ведь всего-навсего оранжевый институт, к тому же я работаю в красном коридоре. С нами не церемонятся. Сами знаете, логики-то небось тоже не в фиолетовой зоне сидят. А все же эффект у нас стабильный, надежный. Ну, я пошел к пульту, сейчас подключу вас.

Стало быть, он увидит сейчас, что произойдет через десять минут, удостоверился гость, уткнув голову в чашу, и Пабло подтвердил:

– Да, через десять минут, но только последние секунды этого события, а сколько именно, скоро будет ясно, секунд двадцать пять, тридцать.

– Исключительный случай, – прошептал Янно. – Исключительный!

– Голову хорошенько наклонить к чаше! Ничего страшного не случится. Так, молодцом! Один к двадцати, да еще на фунты! Само собой, все будет записываться на пленку! – Пабло нажал на самую верхнюю кнопку, и на бетонной стене появился светло-серый квадрат. – Начали! – сказал Пабло, нажимая на вторую кнопку, и маленькая стрелка резко прыгнула вправо, к самому краю шкалы.

– Тридцать секунд, – сообщил Янно.

– Что я говорил? – спросил Пабло. – Неплохо угадано. Итак, вы увидите тридцать секунд. С момента включения это будет тридцатая секунда девятой минуты, а кончится точно в десятую минуту нулевую секунду.

– Нет, – сказал Янно, – в девятую минуту пятьдесят девятую секунду.

– Чепуха, до десяти ноль-ноль!

– Девять пятьдесят девять!!

– Десять ноль-ноль!!!

– Не все ли равно! – раздалось из чаши. – Повторяю условия пари: если я увижу, что хожу по комнате, то останусь сидеть. А если увижу, что сижу, то встану и начну ходить – то есть я буду делать противоположное увиденному, причем я заранее точно объявлю, что я собираюсь делать! А теперь начинайте! Я готов!

– Давайте сверим часы, – предложил Янно.

Гость сквозь край чаши взглянул на ручные часы:

– Одиннадцать сорок одна.

– Верно. Еще четыре секунды – три… два… один… ноль!

Пабло нажал кнопку в самой середине, и с тихим жужжанием над яблочно-зеленым отсветом чаши выгнулась мерцающая голубая дуга. Голова провидца будущего казалась теперь окруженной голубым нимбом, словно голова Кроноса. Одновременно в квадрате на бетонной стене появилась тень бегущего человека. Поскольку наблюдатели знали, кого должны увидеть, то в расплывчатом силуэте они вскоре узнали своего гостя.

– Я бегу по Дубовой аллее, – выкрикнул гость, который увидел себя совершенно четко; он бежал навстречу самому себе с искаженным от напряжения лицом, – я бегу по Дубовой аллее, значит, я остаюсь сидеть за столом! Я остаюсь… – тут тень бегущего человека сделала внезапный рывок в сторону, прочь от тени черного колосса, причем из-за правого плеча бегущего закачался длинный отросток, воткнувшийся в спину, будто копье; из чаши раздался крик, и в то же самое время в светло-сером квадрате показались расплывчатые контуры одного из стандартных высотных домов, потом в квадрате возникло окно на пятом этаже. В окне что-то зашевелилось, и тут же из чаши послышался вопль: «Ребенок Библя в открытом окне!», а в светло-сером квадрате и в голубом мерцании чаши в это время отчаянно несся спаситель с копьем в спине, которое раскачивалось в такт бегу; гость вскочил со стула, и проводок оборвался.

Маленькая стрелка, вернувшись обратно на двадцать девять секунд, замерла дрожа, большая стрелка послушно пошла вслед за малой; компьютер вновь стал серым, погасло голубое сияние, но гость всего этого не заметил.

– Телефонная книга, где у вас телефонная книга? – закричал он, и Янно бросился к двери.

– Нету здесь телефона, – проворчал Пабло, – мы всего-навсего красный коридор. В коммутаторской есть телефонные книги, только туда заходить нельзя. – Но гость уже бежал вслед за Янно. Он увидел, как Янно рванул дверь в желтом коридоре.

– Телефонная книга? – сказал лаборант. – Вам повезло, тут как раз одна завалялась.

Логик выхватил книгу у него из рук; издание было шестилетней давности, но Библи и тогда жили в этом доме, а изменения начальных цифр по районам были всем хорошо известны. Логик набрал нужный номер; линия была свободна; аппарат прогудел несколько раз; никто не отвечал. Естественно: время рабочее; гудки смолкли, раздался щелчок, и сразу же послышались частые гудки – «занято».

– Тут всегда разговоры прерывают, если кому-нибудь из «синих» нужно линию освободить! – сказал лаборант.

– Бесполезно! – выкрикнул логик после нескольких попыток. – Пробуйте набирать дальше и сообщите пожарникам; это дом напротив моего – Дубовая аллея, 98 «В».

Он бросился из комнаты.

– Твой пропуск! – закричал Янно. – Ты забыл пропуск! Тебя не выпустят! – Но гость уже убежал.

– Вы время забыли проставить, – сказал охранник, когда Янно вручил ему наконец пропуск.

– Одиннадцать часов сорок три минуты, – сказал логик, на лбу которого выступил пот. – Прошло уже две минуты. Но отсюда всего три квартала, я успею!

Охранник еще раз перечитал пропуск, взглянул на часы и кивнул; хорошо, что он не стал составлять протокол о случившемся. Стальная дверь скользнула в сторону; на улицу; к перекрестку; красный огонек светофора; свисток полицейского. Транспортер для пешеходов бежал поперек; лучше вернуться на тротуар. Красный свет будет гореть не больше тридцати секунд; если подождать, то все равно получится быстрее, чем объясняться с полицией! Зеленый свет; он прыгнул на дорожку транспортера, и то же самое сделал полицейский.

– Эй, вы! – сказал он, коснувшись пальцами козырька. – Вы только что пытались пройти на красный свет…

Задержанный бросился бежать.

– Эй, гражданин! – Полицейский метнул магнитный прут в личный знак на спине беглеца и с помощью микролебедки быстро и безо всяких усилий подтащил нарушителя к себе.

– Эй, вы, номер 17-1-13-ОР, вы только что пытались пройти на красный свет.

– Пустите меня, – крикнул задержанный, – иначе разобьется ребенок!

– Какой ребенок? – спросил полицейский, включая запоминающее устройство протокольного компьютера и приготовив на всякий случай маленькую грифельную доску.

– На Дубовой аллее, дом 98 «В», пятый этаж, второе окно слева!

– Отсюда этот дом не виден.

– Я видел его, – вздохнул номер 17-1-13-ОР, – в чаше будущего, поймите же наконец.

– Насчет того, что тут без чаши не обошлось, я сразу догадался, – сказал полицейский, пробежав сведения, выданные компьютером. – Стало быть, интеллигент, денег хватает, цвет обычный – все ясно! А теперь расскажите по порядку, что произошло, торопиться вам больше некуда!

Логик простонал:

– Послушайте, я был в СФ.

– Где?

– В научно-исследовательском институте структурной футурологии.

– Ага!! – Грифель заскрипел по доске. – А у кого?

– 28-3-47-ОБ!

– Какой же это отдел? Учтите, мне институт знаком, не вздумайте мне голову морочить.

– Отдел регистрации и слежения за информацией.

– Ничего себе, ведь это ж небось синий коридор! У вас что, и допуск туда есть? – Он присвистнул. – И вдруг такая спешка? – медленно сказал он.

Отчаянный взгляд на часы: еще пять минут. Номер 17-1-13-ОР ударил полицейского ребром ладони, выбил микролебедку, а потом пнул ногой в живот. Полицейский осел наземь; магнитный прут, впившийся, словно копье, заколыхался за спиной вместе с лебедкой. Они казались невесомыми. Прохожие старались не глядеть в его сторону, отворачивались. Снова вспыхнул зеленый свет, и логик бросился бежать.

Нападение, рассуждал в нем кто-то посторонний, нападение на вооруженного представителя власти является полнейшей неожиданностью; неожиданные события вызывают замедленные реакции; следовательно, то, что произойдет в результате моего нападения, будет также замедленной реакцией. И он подумал, поскольку цепочка умозаключений замкнулась: опять схема Бамалип. Кто-то посторонний продолжал в нем думать: будущее очевидно! И в это же время стучала мысль, перекрывая все: лишь бы не было аварии, боже мой, только бы не это, здесь транспортер часто останавливается.

Пешеходный транспортер катил без остановок.

Тротуар; на нем толпятся люди; завыла сирена; далеко сзади послышались свистки, потом раздался пронзительный свист впереди. Военизированный отряд девушек маршировал по улице. Судя по шуму, целый полк. Флейты, кларнеты, флажолеты, барабаны; марш номер семь, самый модный на сегодняшний день. Тамбурмажор подбросил жезл, и девушки замаршировали на месте, готовясь к перестроению. Жезл взлетел еще раз; барабанная дробь; перестроение, и логик с магнитным прутом на спине врезался в ряды девушек, одетых в военную форму.

Тысячеголосый крик возмущения; сбившиеся ряды продолжали построение; одна из девушек упала; толпа бушевала. На противоположной стороне офицер полиции готовил сеть к задержанию беглеца. Вновь завыла и смолкла сирена, не в силах заглушить оркестр.

– Камрад полицейский! – закричал логик и помчался прямо на сеть. – Камрад, не надо меня задерживать! Ребенок в опасности! Ребенок на Дубовой аллее!

Голос логика был таким умоляющим, что офицер одним движением убрал сеть и молча освободил проход к Дубовой аллее.

– Спасибо, товарищ! – крикнул номер 17-1-13-ОР на бегу. Он знал, что улица, ведущая к Дубовой аллее, разрыта, но не знал, что рабочие сняли пластиковые мостки и приспособили их под скамейки, чтобы посмотреть на уличный концерт. Тот начинался, как всегда, с гимна; от звука флажолетов у зрителей замирало сердце; логик карабкался через канаву. Кабель, вар, люминесцентные светильники, шипение газовой трубы. Он боялся взглянуть на часы.

– Девять минут пятьдесят девять секунд, – твердил он себе, а должно пройти полных десять минут! Одна секунда, он не видел этой последней одной секунды! Он выбрался из канавы и побежал по Дубовой аллее, задыхаясь, хрипя.

– Он бежит, – сказал Пабло, который вместе с вернувшимся Янно смотрел пленку, запечатлевшую тридцать секунд будущего – точнее, двадцать девять секунд, ибо эксперимент был прерван; теперь изображение шло синхронно с реальным временем.

– Конечно, он бежит, – буркнул Янно, – ведь он и видел, что будет бежать.

Сирена, пожарная машина, логик резко отскочил в сторону.

– Что могло его напугать? – спросил Пабло. – Эта штуковина в спине похожа на магнитный прут… ух ты, так он сбежал; значит, в конце концов он все-таки будет сидеть, – неуклюже сострил он.

Логик смотрел на высотный дом, в котором жили Библи.

– Он увидел дом, – сказал Пабло.

На пятом этаже открылось окно.

Янно прикусил губу.

– Окно, – сказал Пабло, – окно открывается.

На подоконник вылез ребенок.

– Ползет, – сказал Пабло и потянулся к бутылке.

– Нет, – закричал логик, – нет! – и огромными прыжками помчался вслед за пожарными, которые с трудом перелезли через канаву, ведущую прямо к подъезду; пожарники тащили брезент, который обычно натягивают, чтобы ослабить удар падающего с высоты тела.

Пленка кончилась; экран вспыхнул ослепительным светом.

– Сейчас он упадет, – сказал Пабло, и тут же Янно заорал:

– Скотина, ты скотина, тупое, спившееся, грязное животное! – Потом он бросился к каркасу, отшвырнул его ногою в угол и с криком выбежал из комнаты.

– Можно подумать, будто что-то изменится, – сказал Пабло, покачав головой и глотнув из бутылки, в которой оставалось не больше половины, – будто что-то можно изменить! Видно, Янно никогда этого не поймет. Известное дело, синий коридор, идеалисты… – Он сгреб ногой осколки в кучу. – А на всю его теорию антикаузальности хватило бы трех слов: «Ничего не поделаешь!» И только. Если угодно, могу добавить еще три слова: «Умная машинка это знает!»

Крик Янно еще слышался в коридоре. Пабло бросил пустую бутылку в угол, к куче мусора и осколков.

– Чему быть, того не миновать! – тихо повторил он; потом подошел к окну и распахнул его.

Восемнадцатый этаж; издали доносилась музыка уличного концерта. Он оперся о подоконник; серая пустота качнулась на него, и он отшатнулся назад.

– Не надо, – сказал он заплетающимся языком; свежий воздух действовал расслабляюще; он стоял неподвижно и прямо, как стоят пьяные, перед тем как грохнуться на землю; он громко сказал, борясь с косноязычием: – Очень хотел бы я знать, заплатит ли он за проигранное пари! – И, глядя на обрывок провода, добавил: – Я бы на все деньги малышу венок купил, да, венок, на все деньги, на все… – Потом голова его мотнулась вниз, он пошатнулся и добавил: – Ну ладно, на половину, – после чего рухнул в обломки разбитого компьютера; крик Янно в коридоре давно умолк.