Текст книги "Избранное"
Автор книги: Франц Фюман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 55 страниц)
Рев Зевса, донесшийся с Северного побережья, испугал еще троих, собравшихся в Критском лесу для тайных переговоров: Атланта, Бию и немого Кратоса.
Атлант строил планы освобождения Кроноса и поручил сыновьям хитростью выведать у Прометея тайну незримого тяготения.
– Послушайте, мои славные, верные сыны! Высокие властители, титаны, дремлют, отупев от своего поражения, а пробуждение их длится долго. Даже посягательство Зевса на их дочерей и жен задело только их головы, коснулось языка, но до сердца не дошло. Их уста произносят слова возмущения, однако их ненависть спит еще так же крепко, как их воля к борьбе. Я стараюсь их разжечь, но сила моя невелика. Вот если бы их разбудил Кронос, то сон их испарился бы, словно капля росы под лучами солнца. Мы должны освободить властелина, сыны мои, а для этого нам необходимо знать, какая сила держит взаперти его тюрьму незримыми путами. Прометей единственный посвящен в эту тайну. Вы должны ее у него вырвать.
Сыновья поклонились ему со скрещенными на груди руками, а он продолжал:
– Вы поступили умно, сыны мои, что нанялись к этому Зевсу. Делайте все, чтобы оставаться его помощниками! Не останавливайтесь ни перед какими унижениями, не пренебрегайте никакой хитростью, не бойтесь никакого насилия! Возьмитесь за Прометея, улещайте, заверяйте в своей преданности, зорко и неусыпно за ним следите! А теперь прощайте, мне пора возвращаться. Перейду опять вброд темные реки. Аид не должен знать, что я. отлучался.
Когда он это сказал, взревел Зевс, и Кратос с Бией поспешили туда, откуда им было видно мановение повелителя. Они знали, что из-за своих головных болей он ищет Прометея. Вконец измученный Зевс решился просить помощи у Геи, и титан был нужен ему как посредник. Атлант же поспешил к скалистым вратам, через которые реки Стикс и Ахерон устремлялись в подземное царство, и Рея неслышно скользнула за ним следом.
Посейдон и Гера увидели Атланта, бегущего вдоль лесной опушки, и одновременно подумали: «Мы слишком перетрусили. Титаны еще не поднялись на Олимп, и Сторукие покамест тоже не на свободе! – И еще они подумали: – Что же нам делать? Опять все неясно. Однако были произнесены слова, которых назад не возьмешь».
– Прометей, где ты? – ревел Зевс.
Лес молчал.
– Я хочу посмотреть, что он затевает, – решительно проговорила Гера. – Я еще никогда не слышала, чтобы он так бушевал. Кто знает, что он теперь нам готовит. Неправильно мы поступали, принижая Прометея. Я хочу с ним поговорить, прежде чем его найдет Зевс.
Посейдон кивнул, и Гера побежала в лес, колыхавшийся от Зевсова рева.
– Ай-ай, моя голова, моя голова! – ревел Зевс, а в его реве звучал еще чей-то голос, в котором слышался звон металла и свист утреннего ветра: «Отвори! Я хочу выйти! Я хочу на свет!»
«Его безумие хочет выйти наружу и пожрать нас всех!» – в ужасе подумала Гера. Зевс теперь ревел без умолку. Рев был такой оглушительный, что Гера отважилась покликать Прометея. Теперь она только искала у него защиты и не помышляла больше ни о какой хитрости.
– Прометей! – кричала она. – Прометей, где ты?
– Гук-гук! Гук-гук! Гук-гук! – послышалось в ответ с верхушки сосны.
– Где-ты, где-ты, где-ты, где-ты, – дразнились наглые чижи.
– Тут, тут, тут, тут, – скрипели вороны.
– Про-мее-мее-мее-мее-мее-мее-тей, – мекали бекасы.
В ярости Гера топнула ногой о мягкий мох.
– Чего тебе, Гера? – спросил чей-то голос позади нее.
Гера испуганно обернулась. Из древнего ствола оливы с дуплом, похожим на расселину горы, вышел тот, кого она искала. Рот и руки у него маслянисто поблескивали.
– Возьми, – сказал он и протянул Гере горсть оливок, – возьми, попробуй, они гораздо вкуснее амброзии! Гея называет их маслинами. Они утоляют голод и помогают от всех болезней. Отведай!
– К чему это сейчас! – гневно сказала Гера. – Ты разве не слышишь, как ревет наш властелин, а его безумие вопит еще громче? Быть может, у него в голове растет новый Сторукий.
От рева Зевса с деревьев посыпались желуди.
Гера бросилась Прометею на шею и зарыдала.
– Не хочу я больше жить с Зевсом, – кричала она, – я переберусь к тебе, Прометей! Не могу я больше!
– Сестра, – сказал Прометей, – для всех нас будет хуже, если ты сейчас оставишь властелина. – Он осторожно оттолкнул ее от себя. – Погляди, муж твой болен, это чуждое существо у него в голове сделало его таким капризным и коварным, но у меня есть средство ему помочь. Оно спрятано здесь, в лесу. Однако прежде, чем мы приступим к лечению, Зевс должен нам обещать, что впредь будет исполнять свои обязанности добросовестно и справедливо.
Говоря это, он думал: «Я прекрасно понимаю, Гера, к чему ты стремишься. Ты хочешь воспользоваться недугом брата, чтобы самой заделаться владычицей. Только тогда будет еще хуже, чем теперь. Я на стороне Зевса. Уверен, что он переменится».
– Ай-яй-яй-яй, голова моя, голова! – раздался рев совсем близко, и Гера поспешно спряталась в дупло оливы. Ломались сучья, трещал хворост – показался Зевс и, завидев своего помощника, бросился на него с кулаками.
– Почему ты не идешь, когда я зову? – орал он. Глаза у него закатились, а жилы на лбу и на висках вздулись и были толстые, как змеи. Волосы он растрепал, продираясь сквозь чащобу, лицо исцарапал. Прометей хотел было оправдаться, но в это время опять раздался звонкий голосок: «Выпусти же меня наконец! Я хочу на свет!»
– Кто это? – спросил Прометей. – Кого ты там заточил? – И, не дожидаясь ответа, крикнул: – Тихо ты там! Не шевелись! Нам надо обсудить, каким способом тебя вызволить.
– Ладно, – ответил голосок, – я подожду!
Головная боль немного утихла. Плача и стеная, Зевс поведал Прометею историю с Метидой.
– Теперь понятно, – сказал Прометей. – Метида у тебя в голове родила ребенка, он растет и разрывает тебе череп. Метиду тебе удалось сделать крошечной, с ягодку, а ее ребенка – нет!
– Я этого не переживу! – стонал Зевс. – Я уже хотел превратиться в какое-нибудь безголовое существо, чтобы избавиться от боли. Однако тогда я не смог бы снова принять собственный облик – у меня бы не было рта, чтобы произнести заклинание. Что же мне делать, дорогой мой? Ай-яй-яй, я все-таки в кого-нибудь превращусь!
– Мы должны пробить у тебя в голове отверстие, брат Зевс, – заявил Прометей, – чтобы ребенок мог вылезть наружу. Судя по голосу, это девочка.
– Угадал! – отозвался звонкий голосок.
– Череп у меня слишком твердый, – жаловался Зевс, – я уже все испробовал. Даже мечелист матери Геи не может его вскрыть. Лист гнется, а камень разлетается в куски.
– Стало быть, его расколет острое железо, – произнес Прометей.
Он сложил руки трубочкой и трижды торжественно прокричал в глубь леса: «Кузнец, выходи!» После третьего зова кусты расступились, и перед ним явился мужчина, черный от копоти. Он хромал, опираясь на золотой костыль, грудь у него была прикрыта кожаным передником, а в левой руке он вертел какой-то блестящий предмет.
Зевс испуганно отпрянул.
– Кто это? – вскричал он. – Я его не знаю! Что ему нужно? Что это у него в руке?
Кузнец подошел ближе.
Сгорая от любопытства, Гера пыталась высмотреть что-нибудь из ствола оливы, но на уровне ее глаз в дереве не было ни единой щелки. Ей пришлось стать на цыпочки, и все же она увидела не самого кузнеца, а только его рыжую шевелюру.
– Это твой сын Гефест, которого ты сбросил с Олимпа, – объяснил Прометей.
– Выскользнул он у меня, – воскликнул Зевс, – я хотел его поднять, чтобы поудобней уложить, а он забарахтался и просто выскользнул у меня из рук. Наконец-то я тебя нашел, сынок! Какая радость! Сколько времени я тебя искал! Ой-ой, мой череп, мой бедный череп! Что это у тебя в руке, сынок?
– Топор, – хриплым голосом ответил Гефест, – железный топор, батюшка.
– И что ты, мой дорогой, собираешься сделать этим железным топором? – спросил Зевс.
– Раскроить тебе череп, батюшка, – сказал Гефест и поиграл топором.
В этот миг Гера, долго стоявшая на цыпочках, потеряла равновесие и выпала из дупла оливы.
– Смотри-ка, моя сестра и соправительница, – проговорил Зевс и присел на пенек.
Гера ухватилась за ветку какого-то куста и поднялась на ноги, за кустом же оказался Посейдон, и вдруг из чащи выступили Арей, Артемида и Аполлон, и немного погодя также Геба, Деметра и Кора. Встревоженные ужасающим ревом, все они поспешили в Критский лес, когда же вслед за тем появился Гефест с секирой и показались еще Гера и Посейдон, они подумали, что начинается суд над Зевсом, а тут уж никто из них не хотел остаться в стороне.
Лица их выражали насмешку и ненависть.
– Милости просим, бессмертные, – сказал Зевс, не сводя глаз с топора.
Секунду было совсем тихо, потом из чащи как будто послышался страшный смех немого Кратоса.
«Оба шакала тоже здесь, – про себя сказал Зевс, – внизу под землей выжидают Аид и Кронос, а передо мной стоит отвергнутый мною сын с топором, чтобы раскроить мне череп. Вот, значит, как вы это задумали! Давно уже я чую ваше предательство, дорогие сестры и братья. Но погодите-ка!»
Он вскочил на ноги и крикнул:
– Хочу быть великаном и доставать головой до неба! – И в ту же секунду он вырос до неба, но соответственно выросла и узница, бившаяся в его черепе. Ему казалось, будто на голову ему рушатся горы. Плача, он пожелал принять свой прежний облик. – Делайте со мной что хотите! – простонал он. – Я больше не могу!
Гефест помахивал топором.
– Бей! – шептала Гера. – Бей его, бей!
Арей поигрывал мускулами, а Кора от страха закрыла лицо.
– Брат Зевс, – начал Прометей, – мы не причиним тебе никакого зла. Гефест вскроет тебе череп, но прежде ты должен поклясться, что будешь более справедливым правителем. Твоему произволу надо положить конец. Обещай нам это!
Узница в черепе Зевса принялась снова молотить кулаками.
– Довольно! – кричала она. – Довольно болтать! Я хочу наконец выйти! Сделайте что-нибудь, не то я сама проломлю себе ход!
– Бей! – взвыл Зевс. – Я все вам обещаю!
Прометей смазал лоб сидящего Зевса маслом, потом достал из дупла оливы кубок, наполненный золотистым напитком, да и сам кубок был золотой, на рубиновой ножке.
Зевс пристально и недоверчиво рассматривал кубок. Он боялся, что теперь и его самого отравят так же, как он когда-то отравил Кроноса. Но в то же время, несмотря на страх и боль, невиданный доселе сосуд привел его в восхищение.
– Где ты его нашел? – спросил он, медленно вертя в руках кубок. – Ни на одной звезде не видел я такой красоты.
– Его изготовил Гефест, – отвечал Прометей. – Гефест создал много прекрасных вещей, которых раньше не было. Выпей, не бойся. Это лучший нектар, в нем сварены плоды виноградной лозы. Напиток этот смягчает всякую боль.
Зевс кивнул, однако, когда он поднес ко рту кубок, головная боль его разом стихла. Узница могла смотреть сквозь глаза Зевса, как сквозь зазоры, и теперь, увидев золотой блеск кубка, подумала, будто ей уже открылся свет.
Раз головная боль прошла, то Зевс поставил кубок обратно, но узница немедля принялась опять молотить кулаками.
– Бей, бей! – заорал Зевс и подставил Гефесту лоб, однако, когда блеснул занесенный над его головой топор, Зевс обхватил ее руками. Гефест остановился, но тут к Зевсу подскочили Посейдон и Арей и отвели ему руки за спину. Гефест опять занес топор, а Гера зашипела ему в ухо: «Ударь изо всех сил, сын мой! Теперь он в нашей власти! Разруби его пополам!» Это услышал Зевс и отчаянно задергался в руках брата и сына. Тут топор опустился ему на голову, но лезвие его было таким острым, а удар таким точным, что он лишь немного расщепил череп, как раз настолько, чтобы в образовавшуюся щель могло проскочить свернувшееся калачиком существо, которое, падая, развернулось и оказалось стройной и высокой, как сами боги, девой.
– Вот и я, – сказала дева, – меня зовут Афина. Фу, как там внутри было тесно и жарко! А вы, значит, вот какие. Я всех знаю по голосам, но видеть могла, лишь когда вы подходили вплотную к батюшке. Высокая – это, наверно, Гера? Привет тебе!
– Привет и тебе, Афина, прелестное дитя! – откликнулась Гера и обняла Выскочившую из головы. Сама же при этом думала: «Этот Гефест ужасный болван. Он мог разрубить Зевса пополам. А теперь случай упущен, и надолго! – И еще одна мысль ее тревожила: – Надеюсь, он не слыхал того, что я ему шептала. Ах, что там, конечно же, не слыхал! А если и слыхал, то я буду все отрицать или скажу, это, мол, был голос Геи или ветер».
Прометей примочил место разруба маслом, прижал кости одну к другой, затем обвязал голову целебной травой и усиками вьюнков. Первый из богов сидел еще совершенно отупевший, ошеломленный и глазел на освобожденную деву и обступивших ее родичей. Медленно начал он понимать, что его не сбросят к Сторуким. Осторожно попробовал повернуть голову, потом еще чуть-чуть и еще чуть-чуть, в одну, в другую сторону, затем осмелился ее поднять и опустить и наконец стал крутить ею, как ручей крутит какой-нибудь камешек. Рана его почти не беспокоила. Избавясь от страха и от боли, он почувствовал себя веселым и раскованным, как никогда.
«Теперь и я познал то чувство, которое Прометей называет счастьем!» – думал он.
Он отхлебнул глоток вина, встал и подошел к деве.
– Привет тебе, Афина, – сказал он и, наклонясь, поцеловал ее в лоб. – Ты прекрасна, еще прекраснее Афродиты. Довольно ты меня мучила, впредь ты должна меня только радовать.
«Он ничего не слышал, – успокаиваясь, подумала Гера, – иначе он бы разбушевался!»
Афина стояла теперь между Герой и Зевсом, а их обступила семья богов. Они не знали, что им теперь делать, в растерянности переступали с ноги на ногу и улыбались.
– Холодно здесь, – сказала обнаженная Афина, – но это не беда, свобода так прекрасна. Вот, значит, каков свет! Он мне нравится. Как сладостно дышать воздухом! Ах, и ветер так приятно задувает в волосы, и небо такое голубое!
Вдруг она заметила кубок, отставленный Зевсом.
– О, – воскликнула она в изумлении, – что это такое?
– Я дарю тебе этот кубок, – сказал Гефест, – а себе сделаю другой. Будь осторожна, он тяжелый, это чистое золото.
– Сделай мне еще золотой нагрудник, – воскликнула Афина, – и какой-нибудь головной убор, чтобы волосы так не трепались. Сможешь?
– Думаю, да, – ответил Гефест. Он покраснел и сгорбился над своим костылем. – Для тебя уж я постараюсь, – заверил он. Ему хотелось говорить приятным голосом, но, к его досаде, голос звучал грубо и хрипло.
Афина же издала радостный возглас.
– Какой ты молодец! Мне кажется, я тебя люблю. – Она обняла кузнеца, но, еще не разомкнув объятий, воскликнула: – Фу, да ты пачкаешь! Это ужасно, что ты разгуливаешь такой черный и грязный. Отчего ты не такой белый, как остальные? Чем это покрыта твоя кожа?
– Я называю это копотью и пеплом, – сказал Гефест. – Таким становишься, когда имеешь дело с огнем.
– А разве нельзя это стереть? – спросила Афина. Она плеснула ему вина на лоб и на грудь и протерла мхом. Потом она причесала его, насколько это можно было сделать пятерней.
– Гляди, какой ты стал красивый, – сказала она. Потом обошла весь круг богов и каждому пожала руку, однако Арея, который, выпятив грудь, выступил перед Деметрой и Корой, она пропустила.
– Эй, ты! – воскликнул Арей. – Ты что, меня не видишь? Я для тебя слишком мал, не так ли? – Глупо захохотав, он схватил девушку за плечо, но Афина, волчком крутанувшись на пятке, сбросила его руку.
– Не тронь меня, – резко сказала она. – Ведь ты Арей, верно? Твой рев мне никогда не нравился.
Арей с ворчаньем сжал кулаки, но ударить не посмел. В эту минуту оба поняли, что навсегда стали врагами. Другие боги радовались, ибо никто из них не любил Арея. Только на Афродиту его грубость и неотесанность производили сильное впечатление, но сейчас ее здесь не было.
Пока Афина приветствовала богов, Зевс подошел к Гере и поцеловал ей кончики волос, чего не делал со времени битвы титанов. Потом он хлопнул в ладоши:
– Вернемтесь наверх, в наше жилище, дорогие мои! Не видите вы разве, как бедное дитя дрожит и зябнет? Моя высокородная сестра, будь так добра, проводи ее. Отведи ей самое теплое место. Можешь заставить Афродиту подвинуться.
– С удовольствием, – ответила Гера и подхватила Афину под руку.
– Ступайте вперед, – сказал Зевс, – я вас догоню. Я хочу только поблагодарить Гефеста. И ты, милый Прометей, можешь идти. Никогда не забуду я твоей услуги, дорогой мой.
Боги вернулись в свои пещеры.
Зевс и Гефест остались одни.
– Мой дорогой, дорогой сын, – произнес Зевс и положил обе руки на плечи кузнеца, – мой дорогой, возлюбленный сын, благодарю тебя. В этот час ты принес мне двойное избавление: от моих болей и прежде всего от мучительной заботы о твоей судьбе. Как ты вырос и возмужал, сынок, всей своей статью ты истинный бог! Ты должен поведать мне о событиях твоей жизни, ибо теперь ты поселишься у нас, дорогой, и будешь радовать нас своим присутствием.
– С охотой, дорогой отец, – запинаясь, ответил Гефест, счастливый, взволнованный и ужасно смущенный, потому что плохо представлял себе, что тогда станется с его мастерской в лесу.
«Может быть, я могу взять ее с собой, – размышлял он. – Если Олимп содержит руду, то это возможно!» И он попытался объяснить Зевсу, что такое железный рудник и кузнечный горн, что такое молот, щипцы, наковальня, воздуходувные мехи и плавильная печь. Зевс делал вид, будто все понимает, а тем временем ощупывал лезвие железного топора. Он ударил по стволу молодого ясеня, в руку толщиной, и свалил его одним махом, после чего опять ощупал лезвие и нашел, что оно нисколько не затупилось.
– Великолепно, – воскликнул он, – ты, значит, нашел его в воздуходувных мехах?
– Выковал на наковальне, отец, раскалил и выковал, – терпеливо отвечал Гефест. – Из руды и огня в плавильной печи получается металл, а из металла на наковальне получается вот такой клинок. Я же тебе только что объяснял.
– А где ты нашел плавильную печь, сынок?
– Ее я тоже сделал, отец Зевс.
– А наковальню, сынок?
– Ее я тоже сделал, отец Зевс.
– Ну а руду ты тоже сделал, сынок?
Гефест вздохнул.
– Нет, отец Зевс, руду я нашел.
– Вот видишь, я же говорил! – обрадовался Зевс. Он опять замахнулся топором и ударил по дубовому суку, вдвое толще ясеня. На сей раз ему пришлось ударить трижды, но и это лезвию не повредило.
– Скажи, эта штука может расколоть и гранит? – спросил он.
– Гранит не берет и самый лучший топор, – ответил Гефест.
– А существует что-либо, способное его расколоть?
Гефест медлил с ответом.
– Сынок, – начал Зевс, – я хочу открыть тебе мою третью заботу, и это не только моя собственная забота. Нашему царству угрожают чудовища, страшилища с сотней рук и сотней ног. Они заточены глубоко в недрах земли, но трясут и расшатывают стены своей тюрьмы, а если они выйдут на волю, мы погибли. Однажды мы их одолели, но теперь мечи наши сломаны и зазубрены, а камнями и дубинами нам от них не отбиться. – Он повертел в руке топор, и, когда металл сверкнул на солнце, казалось, будто он режет свет. Глаза Зевса горели. – Освободи нас, мой дорогой, и от этой последней заботы тоже, – попросил он. – Изготовь для нас острейшее оружие, какое только способна выдуть твоя наковальня!
– Постараюсь, отец, – сказал Гефест, но его голос звучал необычайно подавленно.
Зевс внимательно за ним наблюдал. Кузнец разглядывал мох и кварцевый грунт, будто хотел проникнуть взглядом сквозь почву и увидеть чудовищ. Какое-то время он стоял и молчал, только камень поскрипывал под его костылем. Зевс не спускал с него глаз.
– Иногда я слышал их вой, – сказал наконец Гефест, словно разговаривая сам с собой. – Это было ужасно, ни один зверь так не воет, никакая буря и никакой огонь… – Он хотел прибавить: «Мне их жалко», но вместо того сказал: – Так ты думаешь, они нам угрожают?
– Они могут прямо завтра на нас напасть, – ответил Зевс.
Гефест становился все задумчивее.
Вечерами, когда в пещере горел огонь, Гея часто рассказывала ему о бедных Сторуких, заточенных во тьме и холоде и оттого так горестно вздыхавших и плакавших. Тогда Гефест вспоминал о часах, проведенных им в осотнике, и мечтал выковать меч, который разрубил бы тюрьму этих несчастнейших и освободил бы их. Днем же в руднике он опять испытывал страх перед воющими Сторукими. Так он жил между страхом и мечтой, обитал над узниками, добывал руду и временами, заслышав их плач, думал, что это плачет его собственное одинокое сердце. Ибо однажды, на седьмом году его жизни у Геи, он увидел, как резвятся и ликуют в море Посейдоновы дети, и собственное одиночество отозвалось в нем такой болью, что пресеклось дыхание. Дрожа от тоски и беспомощности, он вошел в воду и проковылял немного вглубь, чтобы поиграть с резвящимися детьми, но поскольку плавать он не умел, а звал и махал напрасно, оставаясь незамеченным, то вернулся к себе в мастерскую и так дико ударил по железу, что испортил лучшее свое изделие. В последовавшую за тем ночь он плакал над загубленным металлом, а наутро, гонимый желанием найти себе товарища и все-таки скованный необъяснимым стыдом, тайком, как рысь, прокрался на берег, полный решимости на этот раз во что бы то ни стало броситься в волны. Но тут на полпути ему встретился Прометей и поведал о богах на высокой горе Олимп и о его, Гефеста, божественном происхождении. Прометей утешил его, сказав, что если он решится вскрыть Зевсу череп и освободить его от головных болей, то час его возвращения домой недалек. Гефест не хотел этому верить: не веря, выковал он с помощью Прометея топор, все еще не веря, нанес удар, и вот предсказание исполнилось, приглашение переселиться на Олимп было высказано, но теперь у Гефеста не шли из ума предостерегающие слова Геи: «Они будут тебя хвалить, будут тебе льстить, и ты пойдешь за ними, и это будет твоя погибель…»
Лгала ли Гея, предостерегая его против богов? Лгала ли, когда изображала ему Сторуких замученными, беспомощными существами? Или же лгал сейчас Зевс, лгали собственные глаза и уши? Как мог этот добрый отец быть злобным властелином, как могла непостижимо прекрасная Гера быть злой женщиной? Но ведь Зевс явно ее боялся, или то была только игра, подобная той, что затевают олени, когда угрожают друг другу, пугают друг друга и наскакивают один на другого, выставив вперед рога, чтобы под конец опять мирно и дружно обгладывать ясеневую кору?
Гефест перестал что-либо понимать.
Зевс догадывался, что происходит с его сыном. Он боялся, как бы кузнец не позвал старицу.
Вдруг его осенило.
– Сынок, – быстро сказал он, – принеси мне топор, который рубит гранит, и ты получишь в жены прекраснейшую из богинь.
– Геру? – спросил растерявшийся Гефест.
– Да что ты, – отвечал Зевс, – я же тебе сказал – прекраснейшую, а прекраснейшая у нас Афродита, Рожденная из пены морской. О сынок, сынок, никакое описание не в силах передать ее прелесть! Признаюсь, я сам хотел на ней жениться, но я отдаю ее тебе, мой любимый сын. Изготовь мне оружие и сделай его таким острым, чтобы оно одним махом отрубало сотню рук! Тогда чудовища перестанут нам угрожать, и ты сможешь насладиться прекраснейшей богиней.
При этих словах у Гефеста закружилась голова, так же, как она закружилась у него, когда перед его глазами предстали Гера и другие богини, а под конец – обнаженная Афина. В эти минуты у него было такое чувство, будто его жизнь из тьмы пещеры шаг за шагом выходит на ослепительно яркий свет, а позднее, когда он уже остался наедине с Зевсом, ему невольно подумалось, что все золото существует лишь для того, чтобы украшать собой шеи этих чудо-созданий, а все драгоценные камни ради того только и возникли, чтобы однажды засверкать у них в волосах. Если бы Зевс обещал ему Геру, он поклялся бы исполнить для него любую работу, но кто такая Афродита? Имя звучало маняще, но что за ним скрывалось? Не было ли это обманом, против которого его предостерегала Гея?
– Что ты медлишь, сынок? – нетерпеливо спросил Зевс.
От смущения Гефест не произносил ни слова. Наконец он отважился пробормотать, что ведь Афродиты он не знает. Тогда Зевс превратился в буйный ветер, помчался на Олимп и схватил спящую богиню, а когда он с нею на руках явился перед сыном, тот упал на колени. Она во сто раз прекраснее Геры, подумал он в смятении.
– Нравится она тебе? – с улыбкой вопросил Зевс.
– Отец, – ответил Гефест, – я знаю такую руду, в которой скрыта сила огня. Гея запретила мне ее добывать, но я хочу выковать из нее оружие для тебя. Ради Афродиты я сделаю все что угодно.
У спящей дрогнули веки.
– Не буди ее! – вскричал Гефест. – Она не должна увидеть меня таким! Я грязен и ковыляю на одной ноге. Я хочу предстать перед нею другим. Прощай, отец! Когда солнце трижды взойдет и зайдет, ты увидишь меня вновь. Я принесу тебе то, чего ты желаешь.
Он оттолкнулся костылем и, ни разу не оглянувшись, быстро заковылял в лес. Зевс уложил Афродиту в мох, недалеко от берега, потом вернулся назад и сел на гнейсовую глыбу.
– Где вы там? – крикнул он немного погодя. – Я жду!
Раздвинулись ветви лаврового куста, и оттуда вышли Бия и Кратос.
Бия улыбался, а Кратос хохотал.
– Чего ты хохочешь, Кратос, – напустился на него Зевс, – а ты, Бия, какие темные мысли прячешь за своим ясным лбом? Подойдите поближе, друзья, ближе, еще ближе, – стоп, не слишком близко! Так, остановитесь. А теперь рассказывайте.
– Что мы должны тебе рассказать, хозяин? – спросил Бия. Он попытался чистосердечно взглянуть в глаза Зевсу, но сразу отвел взгляд. Кратос, перестав хохотать, скривил рот.
– Я слушаю, – немного погодя сказал Зевс. – Я слушаю, – повторил он, поскольку оба молчали, – я слушаю!
Глупый смех Кратоса.
И снова молчание.
Зевс помахивал топором.
– Не пойму, чего ты желаешь, хозяин, – неуверенно сказал Бия. Никогда еще повелитель с ними так не разговаривал. Неужели ему что-то известно об их встрече с Атлантом?
Зевс встал, срезал несколько вьющихся растений, бросил их Кратосу и сел опять на место.
– Вот, – сказал он, – вот, немой Кратос, возьми это и свяжи своего брата.
Кратос связал Бии руки за спиной, потом связал ему ноги у щиколоток и в коленях, и Бия все это молча стерпел.
«Если бы я только знал, что знает Зевс», – думал он, пока Кратос его вязал, а Кратос в это время думал примерно то же, только белее смутно, и мысли его выражались не словами, а страхами. Зевс молчал. «Знает он или не знает о нашем разговоре с отцом Атлантом? – в растерянности спрашивал себя Бия, пока веревка опутывала его ноги. – О его усилиях пробудить титанов? О данных нам поручениях? А если что и знает, то что именно?»
Зевс молчал.
Кратос так туго затянул узлы, что веревка затрещала. Его брат не мог теперь шевельнуть ни ногой, ни рукой.
«Во всяком случае, я должен разыгрывать из себя невинного», – подумал Бия, но тут Зевс щелкнул пальцами, и Кратос толкнул брата.
Бия упал в кусты.
Зевс сделал знак, и Кратос подкатил связанного к гнейсовой глыбе. В таком положении Бия не мог видеть лицо сидящего Зевса, он видел только ноги до колен, а они были так же неподвижны, как самый камень. Но вот в вышине над ним раздался голос его господина, и Бия испугался, хотя господин его говорил ласково, как никогда.
– Ударь своего брата по лицу, добрый Кратос, – проговорил Зевс совсем тихо, и Бия решил, что Кратос ударит только для виду. Однако Зевс прибавил: – Ударь как следует!
И Кратос ударил изо всех сил, а потом по велению властелина стал еще топтать ногами лицо и тело брата. После чего развязанный Бия проделал то же самое над Кратосом, ибо теперь вязал он, и Зевсу не надо было призывать его бить изо всех сил. Бия бил и топтал Кратоса так, будто перед ним лежал не брат его, а сам Зевс.
– Довольно, – сказал наконец властелин и велел обоим стать перед ним на колени.
На головах у них вздулись шишки, а на плечах и на бедрах красовались зеленоватые синяки. Одно вздутие походило на мухомор, другое на еловую шишку. Боги возликовали бы, увидев ненавистных соглядатаев в таком состоянии.
Даже звери ухмылялись, а умные сойки надрывали горло, распространяя новость по всему лесу. «Драть! Драть! – кричали они. – Прекрасно! Прекрасно! Знатно выдрали дрянного Кратоса!»
На их односложном языке это звучало так: «Дра, дра! Пра, кра! Пра, дра, зна, кра!»
– Бить, бить, бить! – усердствовал рябинник.
– И Бию, и Бию, и Бию! – требовал канюк.
– Колоти, колоти, колоти, колоти! – призывал маленький травничек.
Кратос скулил, Бия тяжело сопел.
– Пусть это будет вам уроком, – изрек Зевс. Он говорил по-прежнему совсем тихо и ласково. – Думаете, я не знаю о ваших кознях! Не знаю, с кем вы шушукаетесь? Думаете, вы можете меня провести? Вы вправду так думаете? Отвечайте!
В действительности Зевс почти ничего не знал, а уж о разговоре Атланта с сыновьями не знал и подавно. Он только из необдуманного обращения Геры к Гефесту понял, что строятся козни с целью свергнуть его с престола, и если благодаря удачному вскрытию черепа стало очевидно, что Гера пока не преуспела в своих планах, все же некоторые шаги явно были сделаны. Если же Гера искала союзников, то не так уж далека от истины была мысль, что его сестра и супруга подступалась и к паре его помощников. Существовало только два пути: либо эти двое что-то знают о планах Геры, и тогда сейчас представляется удобнейший случай их уличить, либо они не знают ничего, значит, можно им доказать, что они никуда не годны, и своей великодушной снисходительностью завоевать еще большую их преданность. Братья как-то упустили, что Зевс не предъявил им ни одной улики, а говорил только вообще. Они считали, что он разоблачил их как сторонников Атланта, и потеряли голову от страха.
Ни один из них не думал о Гере.
– Отвечайте! – крикнул Зевс – теперь он кричал. – Отвечайте! Я жду до тех пор, пока трижды не прокричит сойка!
– Драть! – восторженно возопил трескучий голосок с верхушки пинии. Сойка решила, что битье начинается снова, и, не помня себя от волнения, пустилась в соседний лес, чтобы растрещать новость по всем верхушкам. Ее белые хвостовые перышки мерцали в темной зелени деревьев. – Драть! – кричала она в упоении, и из чащи леса еще дважды донеслось: «Драть! Драть!»
Зевс стал подниматься.
– Прости нашего отца, благородный властелин! – воскликнул Бия и упал Зевсу в ноги. – Его привела сюда тоска по сыновьям. Он хотел только еще раз свидеться с нами и потому явился в верхний мир.
– Атлант? – ошеломленно спросил Зевс. В его вопросе звучало такое искреннее изумление, что даже немой Кратос понял: Зевс ничего не знал об их разговоре с отцом. Неловким кряхтеньем хотел он предупредить Бию, но это было излишне. И Бия тотчас увидел неосведомленность того, кто разыгрывал из себя всеведущего владыку. Теперь он готов был сам наставить себе синяков за то, что попался Зевсу на удочку и выдал отца.
