Текст книги "Избранное"
Автор книги: Франц Фюман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 55 страниц)
Как она отнесется к подарку? Я невольно повернулся к ней и увидел ее странно переменившейся: в этом лице, до сих пор неподвижном, как маска, с одинаковым, застывшим выражением смирения (каким оно сделалось, когда муж предложил пойти прогуляться на бульвар), теперь проглянуло неудовольствие, хотя и скрытое, но изобличавшее чувство, которое противостояло воле мужа и которое она уже не в состоянии была подавить. И в этот момент скрестились даже их взгляды: она смотрела на противоположную сторону улицы, нарочито повернув голову влево, в то время как он смотрел вправо, на лавку ювелира, там все еще приценивались к брошам с кроваво-красным альмандином, ведь был будний день, не воскресный, и мастер стоял в дверях, сложив руки на груди, и улыбался.
Он стоял чуть ли не как главнокомандующий, так, будто он принимал парад, и тут я услышал снова звон колокольчиков, странно приглушенный, идущий откуда-то из глубины, а ювелир стоял и улыбался. Она не смотрела на него, она напряженно смотрела в сторону, дескать, пусть видят, что она не смотрит на ювелира; а муж ее громко приветствовал его и кивнул; мастер отвечал легким поклоном, и меня вдруг дернуло спросить, нравятся ли ей броши, там, на витрине, но она сделала вид, что не слышит. Г. обратил ее внимание на меня, дескать, слышишь, к тебе обращаются, и даже шагнул, наперерез ей, в сторону лавки, небрежно ухватив ее за руку и увлекая за собой, к витрине с брошами. Она последовала за ним, а я за ней. Ювелир поздоровался; она молча кивнула; Г. протянул ювелиру руку, и тот в ответ протянул свою – сперва жене Г., и я почувствовал, как она подалась ко мне, беспомощно, словно бы ища поддержки у незнакомого человека, ее лицо теперь выражало не просто неудовольствие, в нем проглянуло отвращение; я почувствовал, что нервы ее сдали, и это меня так поразило, что я, неожиданно для себя, вдруг пожелал самого невероятного: чтобы она дала пощечину ювелиру или своему мужу.
Она приблизилась к мастеру, невероятно медленно.
Брызнут слезы у нее из глаз?
Она опустила взгляд.
Бросится она бежать?
Она протянула руку.
Она сегодня нема как рыба, его красивая женка, пошутил Г. и, обхватив ее талию, притянул к себе, сердечно рассмеявшись; тогда она тихо поприветствовала ювелира, и я почувствовал, что она сломлена, не зная отчего и почему, но сломлена – как порода, как цирковое животное, даже как народ, только голос ее был уже даже не беззвучный, а тень, больше ничего. Я вдруг подумал, что ювелир не ответил на приветствие. Что ж, промолвил Г., просто так, бросив мимоходом, и мы пошли дальше, в то время как ювелир говорил уже с другим прохожим, а потом раздался звон колокольчиков и он скрылся за дверью своей лавки. Что ж, сказал Г., если его красивой женке нравится эта брошь с кроваво-красным ромбом, он мог бы купить ее, только что ей за честь, ведь такие сейчас носит каждая вторая, к тому же она у него и без того красива. Он привлек ее к себе. Мне бросилось в глаза массивное золотое кольцо, и я заметил, как она вздрогнула, но не сделала движения, чтобы высвободиться из объятия. Правда, за всю дорогу она уже не сказала ни слова, и он тоже молчал, воздерживаясь от каких-либо замечаний: чувствовалось, что они переступили какую-то черту, какую-то незримую, но строго соблюдаемую до сих пор границу осторожности, и теперь явно спешили поскорее домой, и что-то должно было произойти, но ничего не происходило.
Я подумал, что самое время распрощаться с ними, пока неловкость не достигла остроты; однако продолжал идти, подгоняемый любопытством, и чувствовал, что становлюсь сообщником. Она накрывала на стол; Г. просмотрел домашнее задание и остался доволен письмом; он похвалил детей, и они сияли. Цинтию попросили пойти помочь матери; Свен тем временем показал мне свои машинки. Я спросил, хочет ли он стать горняком, но Г. отрицательно мотнул головой, как будто без сожаления: медная руда, дескать, идет на убыль, на его жизнь еще достанет, а потом все. Уголь же, чистый бурый уголь, довольно грязное занятие, а добыча калия решительно не имеет ничего общего с трудом горняка: шоферы под землей, и только, и вообще их скоро вытеснят машины; горняк – это борьба с природой, с ним может сравниться еще разве только моряк. Он потянулся всем телом, расправляя упругие члены, смеясь при этом, недаром же он сладил с пластом, укротил строптивую добычу, и я, глядя на него, снова увидел, как он, возвратившись из закладки, раскалывает неторопливыми, размеренными ударами сланец, который теперь податливо распался на громадные куски: горнякам стоило усилий погрузить их в вагонетку, а Г., присев на корточки, ухватил руками один из осколков и поднял его вверх, над головой, когда другим удавалось приподнять только на уровень груди.
Она ничего этого не знала. Он сидел на фоне сгустившихся сумерек; квартира располагалась на шестом этаже, окно было еще не зашторено, и в проеме его видны были желтые пятна фонарей и громоздящиеся крыши – теснящийся шифер и мачты антенн и среди них странно своевольная луна. Г. придвинул ногой бар, откупорил две бутылки пива, бутылку водки, разлил, намереваясь, по всей видимости, поднять бокал за здоровье гостя, но я предложил: «За всех горняков!», и бокалы, сведенные вместе, зазвенели: «На счастье!» Потом Г. извлек из куртки свою находку, и я назвал ее по имени: Принцесса-рыба. Он восторженно захлопал в ладоши; название понравилось ему; золотые чешуйки сверкали и переливались на свету, и он поворачивал рыбу то одной стороной, то другой, любуясь блеском; он не спросил, откуда мне пришло такое название, а я подумал, что это не столь важно, скажу я или нет, что заимствовал его из одного стихотворения Гёте, только предложил: пусть, мол, привинтит ископаемую рыбу к медной плите, большой шлифованной медной пли…
Перевод Т. Холодовой
ОБМОРОК– Это совсем просто, – сказал Янно, – эксперименты по искривлению пространства неизбежно вели в тупик, ибо суть эффекта заключается в искривлении времени. Нет, это нельзя представить себе наглядно, даже само понятие «искривление» используется условно, лишь указывая на выход в пятое измерение. И вот когда время – или, строго говоря, весь хронотопический континуум – выходит в иное измерение, а происходит это в определенных интервалах, то будущее как бы накладывается на настоящее. Временной поток образует своего рода петлю, которая проходит через один и тот же момент времени дважды. Словом, все довольно просто.
– Почему же об этом почти ничего не слышно?
Янно с вежливым сожалением пожал плечами.
– Практического значения эффект почти не имеет; радиус кривизны слишком мал, он обычно соответствует всего нескольким долям микросекунды. Какое уж тут практическое значение?
– Разве столь малый промежуток времени поддается фиксации?
– Только на уровне элементарных частиц, но существуют участки повышенной каузальности, в которых петля значительно расширяется. Пабло использует это обстоятельство и получает характеристики, доходящие до нескольких секунд, а иногда до минуты.
– Но в таких случаях эффект приобретает колоссальное значение…
– Вовсе нет. Эффект сильно локализован в пространстве и может быть получен лишь применительно к конкретному лицу, на котором проводится эксперимент; с военной точки зрения эффект интереса не представляет, в личностном аспекте он также не имеет сколько-нибудь серьезного значения. Обществу вряд ли нужна способность человека узнавать чуть-чуть раньше то, что он сам же и сделает чуть-чуть позже.
– То есть человек может увидеть только свое собственное будущее?
– Да, он видит в будущем только себя и, разумеется, свое непосредственное окружение. Поэтому Пабло сейчас в опале. Еще бы: эгоцентрические забавы, формалистические выверты прогностики, элитарный интеллектуализм – сам знаешь, каких собак у нас могут понавешать. Потихоньку он продолжает этим заниматься – для приятелей, для тех, кого они по знакомству направят; ну и берет он за это, соответственно, кое-какую мзду.
Гость согласно кивнул головой, мол, само собой.
– А в каких случаях можно рассчитывать на интервалы повышенной каузальности, о которых ты говорил?
– Их рассчитывает химокомпьютер; расчетные формулы очень сложны и представляют собою суммы тензоров, которые в значительной степени зависят от индивидуальной константы, так называемого коэффициента АК, а константа в свою очередь связана с циклоидой – впрочем, к чему тебе все это?.. – Он пристально посмотрел на гостя. – Ты что же, все-таки настаиваешь на своем? Послушай моего совета, откажись от этой затеи.
– А больно будет? – спросил гость.
Лет ему было немногим больше сорока, одет по-городскому. В голосе послышалась робость, которую несведущие люди испытывают перед сложными приборами.
Янно невесело усмехнулся.
– Физической боли, конечно, никто не чувствует…
– Но?..
– Есть ведь еще и душевные муки, поэтому мне хочется тебя предостеречь. Остается ощущение полного бессилия, и это ощущение угнетает каждого, что бы он ни говорил. Особенно после повторного эксперимента. Сейчас Пабло категорически возражает против повторных экспериментов, да с ним почти никто и не спорит. Сама же процедура до крайности примитивна. Опускаешь лицо в чашу с плазмообразным веществом – нет, не беспокойся, это не огонь, лишь странное голубоватое свечение, но током там не бьет. В общем-то, при этом ничего не чувствуешь, ни тепла, ни запаха. Какого-либо негативного последствия тоже не наблюдалось. Как только это свечение, то есть распадающийся логоалкалоид, начинает проникать в поры твоей ауры, химокомпьютер тут же рассчитывает необходимые данные, и ты почти сразу видишь кусочек своего будущего, которое отстоит от настоящего момента на тот отрезок времени, что указывается на шкале компьютера. Глаза, конечно, нужно держать открытыми, но ты решительно ничего не почувствуешь, разве только то, что твой бумажник стал немного полегче. Цены у Пабло растут так же стремительно, как и везде. Думаю, придется раскошелиться на целый фунт, не меньше. Так что я бы на твоем месте еще раз хорошенько…
Он думал, это будет стоить дороже, перебил гость, а на увещевания, что, мол, на фунт можно купить целых две бутылки крепкого или шесть желтых обеденных талонов, с фруктами и сносным кофе, – а такие деньги не швыряют псу под хвост, даже если ты принадлежишь к категории лиц с доходом третьего класса, – на все эти увещевания гость возразил, что случай представляется в своем роде уникальный, будет ли еще такая возможность, неизвестно…
Янно с раздражением отмахнулся.
– Уникальный, уникальный – все так говорят. Будь спокоен, уникальным он и останется, только в гораздо более глубоком смысле. Я хочу уберечь тебя от ненужной траты нервов и денег. Достаточно просто понять, что ты и так постоянно видишь свое будущее, только как бы уже исполнившееся будущее, но ты вообрази, будто увидел его на минуту раньше, чем оно наступило. Каждое «СЕЙЧАС» когда-то было «ПОТОМ», а каждое «ЕСТЬ» когда-то означало «БУДЕТ». Ты вот губы скривил, а двадцать секунд назад твоя ухмылка была самым настоящим будущим. Так представь себе голубое свечение, себя в этом свечении и что видишь ты в нем, как криво ухмыльнулся, только и всего. Стоит ли жаждать эдакого чуда? Ведь чего-либо другого ты не увидишь. Не лучше ли тогда оставить свой фунт при себе, да и чувства полнейшего бессилия, похожего на обморок, испытать не придется. Словом, возьми любое заурядное мгновение из своей повседневной жизни, а потом представь себе голубое свечение, в котором ты видишь самого себя, лицом к лицу, как в обычном зеркале. Собственно говоря, совершеннейшая тривиальность.
Гость с жаром возразил:
– Тривиально только потому, что тривиальна наша повседневность, иначе говоря, характер времени – я имею в виду не эпоху, хоть и ее тоже, а время вообще, время как категорию. Сущность времени состоит в том, что оно является динамическим процессом, и действительно глупо было бы платить деньги, чтобы убедиться в том, что происходящее сейчас не существовало раньше и в этом смысле должно считаться будущим по отношению к прошлому – причем сравнить и проверить их совпадение невозможно! Вот в чем заключалась и заключается тривиальность! У вас же можно проверить, действительно ли наступит то, чему предстоит наступить в будущем, а это поистине сенсация, как бы там ни относилось к ней ваше начальство. Я думаю, вы сами не понимаете, что оказалось у вас в руках! Вас, конечно, ничем не удивишь, вы это видели сотни раз, но нашему брату, которому попасть сюда очень непросто… – Янно хотел было возразить, но гость отмахнулся. – Пожалуйста, расскажи мне лучше все по порядку; решения моего тебе все равно не изменить. Итак, я опускаю голову в светящуюся чашу и открываю глаза – что я там увижу? Будущее и настоящее одновременно?
– Глазами ты увидишь будущее, все остальные органы чувств будут воспринимать настоящее. Например, ты будешь слышать наши голоса, но видеть только то, что должно наступить.
– А вы сможете увидеть то же самое, что увижу я?
– Мы можем видеть то и другое – настоящее и будущее – одновременно. Правда, будущее лишь как отражение электрических импульсов твоего мозга, то есть довольно расплывчато. Но контуры различить можно, можно узнать черты лица, и, уж конечно, видны движения – идешь ты или стоишь; точнее говоря, видишь ты себя идущим или стоящим.
– И в какую сторону движется при этом время, вперед или назад?
– В искривленном пространстве оно двигалось бы назад, но неизменно по направлению к прошлому. Благодаря же темпоральному искривлению время вновь движется вперед, и небольшой интервал будущего захлестывает настоящее, как бы накладывается на него. Допустим, ты видишь, что произойдет через одну минуту, а в лучшем случае – в пять последних секунд, причем если брать за точку отсчета самый первый момент, когда ты начал видеть будущее, то это будут секунды с пятьдесят шестой по шестидесятую. Параллельно истекают секунды обычного времени, с первой по пятую. Мы же увидим и настоящее и будущее, но будущее – весьма схематично. А ты увидишь его совершенно отчетливо, но зато только его, только будущее. Пятьдесят шесть, нет, пятьдесят одну секунду спустя…
– …произойдет как раз то, что я видел в светящейся чаше.
– Да, произойдет именно это. На пятьдесят шестой секунде наступит пятьдесят шестая секунда, и так далее до шестидесятой секунды, а потом пойдет время, которого ты уже не видел. Петля кончилась, интервал пересечения будущего с настоящим пройден; будущее непрерывно переходит в настоящее, так что время – за исключением микропроцессоров – имеет лишь одно измерение. И все же…
– Оставь, тебе все равно меня не отговорить!
– Я только хотел сказать, что ты даже минуты будущего не увидишь, а скорее всего, лишь пару секунд.
Глаза у гостя блестели, в ответ промелькнула искорка и в глазах у Янно.
– И все же, – медленно проговорил гость, изображая раздумье, хотя возражение было готово и прямо-таки рвалось наружу, – и все же допустим, я возьму да сделаю что-нибудь другое, совсем другое, не то, что видел в чаше?
Лицо у Янно вновь приобрело усталое и унылое выражение.
– Ты точно так же самоуверен, как и все, только потом эта самоуверенность сменяется отчаянием, чувством собственного бессилия, почти обмороком. И начнутся жалкие потуги все как-то объяснить! После того, как ты убедишься, что все произошло именно так, как должно было произойти, то есть случилось то, что ты видел перед этим. Реакция у всех одинаковая. Поначалу смелый взгляд: мол, я вам не кто-нибудь, потом эксперимент, растерянные лица, и, наконец, люди начинают сомневаться в самой реальности. Никто не хочет примириться с тем, что все происходит именно так, как должно было произойти. Никто не хочет примириться с тем, что ведет себя именно так, как ведут себя остальные в подобных случаях. Человек, можно сказать, чувствует себя вдвойне бессильным: он ощущает свое бессилие перед неотвратимостью рока и бессилие перед тем, что эта неотвратимость ни для кого не делает исключений. Сначала каждый думает, что поступки определяются намерением:я вижу мое предстоящее действие, значит, могу изменить его, это зависит от моей воли! К тому же он верит в свою волю:пусть другие дали себя одурачить – он-то уж покажет этому року. А потом ему демонстрируют его бессилие, причем двойное – его бессилиеи егобессилие; его затянуло что-то, чему он не смог противостоять, и он лишился своей индивидуальности! При этом с самого первого момента каждый ведет себя точно так же, как остальные: те же вопросы, те же надежды, те же иллюзии, те же аргументы и те же оправдания, когда с ним случилось то же, что и с другими. Разумеется, за исключением случаев, когда будущее приоткрывается лишь на мгновение и человек просто видит себя самого у светящейся чаши. Но и тогда возникает чувство бессилия; даже за пять секунд угадываешь его жуткое могущество, одно лишь прикосновение его крыл низвергает тебя. А до чего жалкими оказываются уловки, с помощью которых люди пытаются обмануть самих себя! То радиус кривизны, мол, рассчитан неверно, то показанное будущее якобы было на самом деле прошлым, то, дескать, все это фокусы и трюки, словом, чего только не говорят. Но сами уловки симптоматичны. Они свидетельствуют о гнетущем отчаянии перед лицом собственной беспомощности и бессилия.
Гость посмотрел с вызовом.
– Вот, – сказал Янно, – все так смотрят. Нетрудно, оказывается, будущее угадать. Я заранее знал, что из этой затеи выйдет.
Он открыл ящик письменного стола.
– Подобные вещи любой может утверждать, – проговорил гость, – особенно если нельзя проверить! Что касается эксперимента, – продолжал он, – то не забывай, я дипломированный логик. И мой силлогизм неопровержим. То, что мне предстоит сделать, зависит от моего решения; решение же свое я могу изменить, следовательно, к тому, что я могу изменить, принадлежит и то, что мне предстоит сделать в будущем. Это силлогизм типа Бамалип, и известен он со времен великого Галена. Кто может опровергнуть силлогизм и помешать мне изменить мои будущие действия? Ответь мне, ответь мне хотя бы на один лишь этот вопрос!
Пока гость произносил свою реплику, Янно вытащил из ящика карточку с напечатанным текстом и дал прочитать гостю:
«Смысл твоего вопроса сводится к следующему:
Кто может помешать мне сделать противоположное тому, что я увидел в чаше, ведь я волен в своих поступках?»
– Допустим, – согласился гость, – тебе действительно удалось предвосхитить мой вопрос, но ведь он и долженбыть задан. Меня интересует ответ.
– Ответ ты получишь в ходе эксперимента, только потом возникает проблема, как этот ответ объяснить. У меня есть свое объяснение: засасывающий эффект антикаузальности, эффект АК, но о нем после. Ты сам убедишься, что исходишь из ложных посылок, хотя твои логические умозаключения сами по себе, может быть, и верны. А теперь пошли, пока Пабло совсем не окосел.
– Окосел?
– Ну да, пока он совсем не напился. Ты не представляешь себе, до чего он опустился.
– Давай повторим все еще раз, – сказал гость, когда они шли по невысокому туннелю, в котором тихонько гудели электрические реле. Они проходили мимо синих дверей. – Итак, я опускаю голову в чашу и вижу кусочек ближайшего будущего, удаленного, скажем, на одну минуту. То есть я чуть раньше вижу то, что наступит чуть позже. Я верно понял?
– Верно, – подтвердил Янно, поворачивая в коридор с зелеными дверями, – верно, но увидишь ты только самые последние секунды.
– Пускай последние, но все-таки это будут секунды, которым еще только предстоит наступить, следовательно, я увижу то, что мне еще только предстоит сделать, так ведь? Прекрасно. Тогда возникает альтернатива: либо я буду неподвижно сидеть у стола, либо сидеть не буду, а начну расхаживать, показывать что-нибудь и прочее. Сидеть молча и неподвижно или что-то делать, двигаться – к одной из этих двух возможностей сводится любой мой поступок.
– Свой диплом ты получил не зря, – сухо произнес Янно. – Дилемма действительно такова: либо ты будешь двигаться, либо нет.
– Превосходно. И вы сможете увидеть это вместе со мной?
– Изображение достаточно отчетливо. Кроме того, мы можем снять его на пленку.
– Тем лучше, результат получится более объективным. А теперь допустим, что я – и вы, и кинокамера, – мы увидим, как в приближающемся будущем я преспокойно сижу у стола. Но когда указанное время X наступит, я встану и пройдусь по комнате.
– Ты не сделаешь этого!
– Почему?
– Потому что в этом случае ты и увидел бы другое! Если светящаяся чаша показала тебя сидящим, значит, когда наступит время X, ты будешь сидеть, причем именно на том месте, где ты себя видел.
– А если я встану?
– Тогда ты не увидел бы себя сидящим.
– Пусть я увидел себя сидящим, а все-таки встану.
– Ты не можешь сделать этого, если ты этого не видел.
Гость застонал. Слова Янно «поверь мне, все будет так, как я сказал» чуть было не лишили его самообладания.
– Ты можешь довести человека до сумасшествия. Я знаю, ты хороший специалист по проблемам причинности, но где-то вы все-таки ошиблись. Ваш эксперимент основан на заблуждении.
– Тип шесть, – спокойно констатировал Янно.
Теперь они шли по коридору с желтыми дверями.
– Подумай сам, – умолял гость, – ну подумай же сам! Возьми еще раз хоть мой пример. Мы видели, что я буду сидеть за столом. По времени будущего, допустим, на пятьдесят шестой секунде, по времени настоящего – на первой секунде.
– Формулируешь ты прекрасно.
– Так, между первой секундой и пятьдесят шестой секундой проходит ведь вполне реальное время?
– Пятьдесят одна секунда реального времени, реальнее не бывает.
– И этим временем я могу распорядиться по своему усмотрению?
– Да, с помощью того, что ты называешь свободной волей.
– Ею я и воспользуюсь, можешь быть спокоен. Вот где собака зарыта. Вся ваша дребедень парализует волю, ослабляет сопротивляемость человека, и ваш испытуемый попросту впадает в состояние самогипноза, который заставляет его рабски копировать то, что ему внушается увиденным в чаше. Но со мною этот номер не пройдет, не пройдет! Я вслух, громко скажу вам, что я увидел, и поступлю наоборот, то есть в нашем случае начну расхаживать по комнате, ну а если увижу в чаше, что я хожу, то усядусь на место и буду сидеть.
– Нет, делать ты будешь то, что увидел!
Гость посмотрел с недоверием.
– Вы что, правда хотите меня загипнотизировать? Я вам согласия не даю.
– Тип номер три, – произнес Янно, почти скучая.
– Станете вы меня гипнотизировать или нет? Я требую четкого ответа!
– Пожалуйста, четкий ответ: ничего подобного делать мы не собираемся! Между прочим, твоя мысль о самогипнозе оригинальна, поздравляю. До этого еще никто не додумался. Стало быть, в некотором отношении ты представляешь собой исключение.
– Я буду исключением во всех отношениях, вот увидишь. Предлагаю пари. Я заявляю, что если вы меня не загипнотизируете и не станете каким-либо иным способом мешать мне, то в момент X я сознательно сделаю иное, нежели все мы видели перед этим, причем так, чтобы у вас не было никаких сомнений. Ну, что ты теперь скажешь?
– Только одно: остальные говорили то же самое и с такой же уверенностью. Они считали, что все зависит от их воли. Как мы ни старались убедить их, нам не верили.
За поворотом начинался коридор с оранжевыми дверями. Здесь висела картина, и Янно перевернул ее. Картина изображала великого просветителя Кристиана Вольфа, на лице которого играла оптимистическая улыбка. На обороте портрета была прикреплена бумажка с машинописным текстом: «Пари предлагают не позднее, чем на этом месте!»
– Дешевые фокусы, – проворчал гость. – Если бы я не предложил пари, ты бы даже не притронулся к портрету. И вообще, какого черта, – продолжал он, – не хватает только явления духов, как на спиритическом сеансе. По-моему, подобное поведение – как бы сказать? – не слишком корректно для научного работника. Я мог бы выразиться и резче.
– Черный юмор, – горько сказал Янно. – Так легче справиться со своим бессилием. Впрочем, наверно, ты прав. Я действительно бестактен. Нервы у нас сдают, тут уж ничего не поделаешь. Но, в сущности, я тебя не удерживаю.
Он повернул картину и добавил:
– Пожалуй, все-таки тип номер пять.
– Что значит «тип номер пять»?
– Это я о твоих последних словах. Да нет, больше я тебе ничего не скажу, а то опять не поверишь, что я знал их заранее.
– У вас что, составлен целый каталог разных типов?
– Конечно! Можешь посмотреть его у Пабло. Очень интересно с психологической точки зрения: классификация типов неприятия действительности. Тип номер один сомневается в аппаратуре. Например, он садится к чаше, а потом говорит: «Ну, вот и все, можно вставать». И встает как раз в тот момент, который рассчитан компьютером. Тогда сей тип заявляет, что часы спешат или отстают. Тип номер два можно охарактеризовать следующим образом: допустим, человек увидел в чаше, как он почесывал затылок. Он говорит: «Именно этого я делать не стану». И как раз, когда он произносит «именно этого», он почесывает затылок, причем все происходит точно в заданный момент. Тогда человек начинает ругаться, кричит, что его подловили… словом, что-то похожее на твою мысль о самовнушении. Тип номер три – expressis verbis – считает, что его загипнотизировали.
– Позволь, но этого вы опровергнуть действительно не можете, по крайней мере вы не можете доказать самому испытуемому, что не прибегали к помощи гипноза.
Янно молча пожал плечами. Теперь он повернул в коридор с красными дверями.
– Лаборатория Пабло находится в самом конце, – сказал Янно. – Мы шутим, что Пабло работает почти в инфракрасном секторе.
Применяется ли в институте обычная шкала цветов для дверей или иная, спросил гость, и Янно ответил, что обычная, то есть каждый цвет обозначает степень секретности ведущихся работ, от красного цвета и выше; тогда гость с удивлением заметил, что Янно работает в коридоре с синими дверями, значит, его работа считается гораздо секретнее, чем у Пабло, хотя, насколько ему известно, Янно всего лишь навсего собирает и сортирует газетные вырезки, Пабло же…
– Именно поэтому, – ответил Янно. – Подвохов можно ждать только от прошлого, а будущее для всех открыто. Впрочем, – добавил он тут же, – мы все здесь мелкая сошка, институт у нас оранжевый.
– Под стать вашей логике, – пробормотал гость и вдруг резко протянул руку. – Итак, пари? Ставлю целых пять фунтов против одного!
– Нет, не могу, – покачал головой Янно. – Ведь я точно знаю, что ты проиграешь. Погоди, не кричи, выслушай меня. Пари предлагались сотни раз, десятки раз я сам был свидетелем – и ни одного исключения, ни одного! Допустим, мы увидели, что человек будет сидеть у стола вполоборота, причем ровно через двадцать секунд; увидев это, человек сразу вскакивает и начинает бегать по комнате; вдруг он подворачивает себе ногу и падает на стул, пододвигается вполоборота к столу, а время, конечно же, ровно X! Вторая попытка. И снова мы видим то же самое: он будет сидеть за столом через двадцать – нет, на этот раз уже через восемнадцать – секунд; человек опять встает, только теперь он ходит по комнате осторожно и говорит, мол, ничего подобного больше не случится, уже теперь-то он ноги не подвернет! Он медленно подходит к столу и внезапно, ни с. того ни с сего кричит: «Вы что думаете, я вам подопытная обезьяна? Думаете, я во всем стану вам подчиняться? Вы ждете, что я по комнате буду мотаться, а я не буду!» Он садится и орет: «В конце концов, я – свободный человек!» И конечно, опять время X. Нас словно обухом по голове ударило, и сам он был совершенно подавлен, а потом превратил свою неудачу в целую программу. Он стал твердить, что ему надоело во всем прислушиваться к мнению других и теперь он намерен подчиняться лишь собственнойволе, утверждая тем самым свою индивидуальность. А тут как раз готовились очередные выборы в институтское руководство. Вот он и написал большущеё письмо в дирекцию с отводом основного претендента. И надо же было приключиться такой чертовщине, что чуть ли не каждый сотрудник института написал похожее письмо, и сверху поступило распоряжение снять кандидатуру претендента – помнишь, ходили слухи, будто этот Н. Н. берет взятки, слухи, кстати говоря, вздорные, как потом выяснилось. Тут бы нашему поборнику свободной воли образумиться, но он уже совсем закусил удила. Еще бы. Ведь он из чистейшего каприза хотел выкинуть штуку, которая совершенно противоречила бы здравому смыслу, и вдруг каждый, буквально каждый, делает то же самое; потом еще раз и опять совершенно сознательно он сделал новую глупость, а люди опять взяли с него пример, к тому же в результате по институту вышел приказ, который дирекция долго не решалась подписывать, хотя и очень желала этого и даже получила соответствующее указание от вышестоящего начальства. В конце концов он решил, что у него есть лишь один-единственный способ проявить свою свободную волю, и он кончил жизнь самоубийством – и в тот же день разразилась целая эпидемия самоубийств. Так что ему пришлось выпить чашу своего бессилия до самого дна. Словом, это был жуткий «эффект засасывающей струи».
– Тьфу! Опять самовнушение, и больше ничего, – скривился гость и предложил ставку до десяти фунтов к одному.
Они остановились перед лабораторией Пабло.
– Конечно, мы работаем всего-навсего в оранжевом институте, – мрачно сказал Янно, – но это еще не означает, что здесь собрались круглые идиоты! Мы привлекали к экспериментам психологов; мы привязывали человека к стулу, если видели, что он должен встать, но у него от нейлонового шнура тут же начиналась острая аллергия, приходилось человека отвязывать, и он сразу вскакивал с места. Или мы приделывали к подлокотникам кресла стальные наручники, но испытуемый буквально за несколько десятых секунды до срока вдруг отказывался от продолжения эксперимента, так как он, видите ли, боится, что его потом будут мучить кошмары. Я мог бы рассказать тебе сотни таких случаев. Мы снимали всю лабораторию на пленку, определяли время X с точностью до микросекунды, и всегда происходило одно и то же: будущее оказывалось именно таким, каким оно должно было оказаться. Что показывает светящаяся чаша, то и наступает, и нет никакой возможности как-то помешать этому или что-либо изменить. Сначала говоришь себе: «Ну дела! С ума сойти!» А потом чувствуешь, что действительно сходишь с ума; сначала смеешься ты, а потом смех раздается внутри тебя сам собой, будто над тобой смеются какие-то адские силы, во власти которых ты оказался. Ты бессилен, совершенно бессилен – поверь мне, это нельзя представить себе со стороны!