Текст книги "Сказка о двух сторонах (СИ)"

Автор книги: Emiliya Wolfe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 57 страниц)

«Слишком поздно», – вспомнила Эмма и попыталась убрать руку, но ущерб был уже нанесен. Её отец схватил её за запястье и грубо подтянул рукав до локтя, обнажив Тёмную Метку во всей её скелетной красе. Череп, казалось, смеялся, эта извивающаяся змея, которую Эмма обычно находила такой завораживающей и угрожающей в ярких больничных огнях. Румянец покинул лицо Чарльза, и он отпустил её запястье, как будто его ужалили.

Как будто в замедленной съёмке часы вывалились из его руки. Трое Поттеров наблюдали за их падением по воздуху и видели, как они коснулись земли за долю секунды до того, как они услышали звук разбивающегося стекла. Золото должно было быть достаточно прочным, чтобы выдержать падение, логично, что стеклянная рама должна была только треснуть, а целые часы раскололись на части. Каждое звено цепи было разорвано, и в тот момент казалось, что оно разорвало все звенья, над восстановлением которых родители так усердно работали. Сердце Эммы было похоже на стекло, такое хрупкое, что всё могло разбить его, и тишина была единственным, что сдерживало его.

В доблестной попытке спасти свою семью Натали Поттер, не сказав ни слова, встала с кровати, чтобы собрать каждый крошечный кусочек часов. На это было больно смотреть – её руки и ноги были скелетными, и ей пришлось опереться на кровать из-за усилия, которое требовалось для простого приседания. Чарльз смотрел на неё, потрясенный, в то время как Эмма, казалось, пришла в себя.

– Мама, тебе нельзя вставать с постели, – сказала она, пытаясь ей помочь.

– Не надо. Ты не посмеешь коснуться её, – сердито прошипел Чарльз.

Обе женщины остановились. Эмма почувствовала странную вибрацию в груди.

«Пожалуйста, не делай этого, папа», – пыталась она сказать глазами, но в мужчине, стоявшем перед ней, не осталось и следа отца.

– Держись от неё подальше, – продолжал он тем же угрожающим тоном, теперь приближаясь к ней. Эмма невольно съежилась. Как мог этот мужчина быть тем же любящим отцом, которого она помнила с юности? – Как ты посмела после всего, что мы для тебя сделали. После всего, через что мы прошли, после всего, что мы тебе простили, оказывается, что я был прав. Ты никчёмная слизеринка, и мне следовало отречься от тебя с того дня, как тебя отсортировали. Кто знает, какую опасность ты навлечёшь на наш порог? А теперь… Эта штука… Это знак Того-Кого-Нельзя-Называть. Скажи мне одну вещь: это восхищение тем, как он убивает невинных, или ты действительно присоединилась к его делу?

– Папа, ты не понимаешь, – быстро сказала Эмма. – Если бы ты только позволил мне объяснить…

– Этот ответ – всё, что мне нужно, – коротко прервал он.

– Мама, – обратилась Эмма с мольбой к матери, которая попыталась протянуть ей руку. Но Чарльз взял Натали за руку.

– Не смей втягивать сюда больную мать. Я даже не узнаю девушку, которую вырастил.

– Я не сделала ничего плохого! Ты всё равно меня не растил! Ты просто сидел и судил меня, я каждый раз терпела неудачу. Мама, пожалуйста, понимаешь? Ты всё ещё веришь в меня, не так ли?

Натали Поттер переводила взгляд с мужа на дочь и убрала руку Чарльза. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Чарльз нажал на её тревожный звонок, прежде чем кто-либо из них успел среагировать.

– Ты потеряла право называть мою жену своей матерью. Отныне у тебя не будет и отца. Ты четко выбрала, в чем заключаются твои привязанности. Насколько я понимаю, у меня никогда не было дочери.

Эмма была в отчаянии. Из всех их ссор это было худшее. Ей нужно было, чтобы её мать заговорила, отругала отца, как в первый год, и дала Эмме возможность объяснить. Но медсестра прибыла слишком быстро, чтобы Натали могла вмешаться, поэтому вместо этого она побежала к матери, чтобы подержать её за руку хотя бы в последний раз, если её отец собирался запретить им видеться друг с другом.

– Девушка совсем сошла с ума, – сказал её отец. – Она расстраивает мою жену, к которой ей нельзя прикасаться. Пожалуйста, удалите её.

– Пойдём, дорогая, – сразу же сказала медсестра ласково, как будто она уже привыкла уводить так людей из палаты.

Она успокаивающе положила руку Эмме на плечо. Эмма пыталась сопротивляться, ухватившись за дверной проём, чтобы протянуть руку, и она могла бы поклясться, что её мать тоже протянула пальцы. Они находились на расстоянии полсантиметра друг от друга, когда медсестре наконец надоело и она схватила её за талию, физически выволокнув из комнаты.

– Это для вашего же блага, – сердито сказала медсестра, как будто разговаривая с капризным ребёнком, – Ваша мать всё ещё может быть заразной.

Но когда её вывели, Эмма могла поклясться, что услышала слабый голос, зовущий её по имени.

Комментарий к Глава 42. Разбитое сердце.

У меня такой вопрос…

Что, черт возьми, происходит?

Где отзывы, просмотры?

Я не вижу практически не какой отдачи, и знаете, пропадает всякое желание переводить…

Хотела вернуться к старому графику, выкладывать главы по пятницам, но эта часть фанфика мне так понравилась, что я решила выложить её сегодня.

Следующая глава будет в пятницу.

========== Глава 43. Будьте осторожны в своих желаниях. ==========

Когда она попала в кабинет Слизнорта, её всю трясло. Эмме даже не удалось как следует выбраться из камина, она пробила решётку, высыпала на пол кучу пепла и дыма и заставила вздрогнуть Слизнорта, который провёл чернилами по всему пергаменту.

– Милая девочка, – потрясенно произнёс учитель. – Что с тобой?

Эмма была слишком занята кашлем, чтобы ответить, поэтому глава факультета помог ей подняться за руку, отряхивая тлеющие угли с её плеча. Она дезориентировано посмотрела на него. Девушка поняла, что узнала его, но почему-то ее разум не мог должным образом связывать понятия.

«Школа… учитель…» – медленно подумала она. Тут же разочарование учителя сменилось беспокойством.

– Не волнуйся, не волнуйся, – сказал он почти самому себе, вынимая палочку. – Нет ничего такого в том, что маленькое заклинание не может исправить. Осмелюсь предположить, что наблюдение за физическим состоянием вашей матери после драконьей оспы, должно быть, было настоящим шоком для вашего организма. Поторопись, дорогая, все равно почти пора обедать. Горячий чай принесет вам пользу перед следующим уроком. Честно говоря, мне непонятно, почему Дамблдор настаивает на том, чтобы вот так вытаскивать детей из класса, вместо того, чтобы ждать надлежащего воссоединения на выходных. Вы четвёртая, кто прошёл через мой камин в этом месяце, хотя, надо сказать, это самый впечатляющий выход.

Любезная болтовня Слизнорта успокаивала Эмму на протяжении всего пути к двери, куда он отправил её, ещё раз похлопав по плечу. Послушно она последовала его инструкциям и направилась в Большой зал. Похоже, ей нужно было напоминать себе даже о том, чтобы продолжать моргать. Все было так бессвязно, что каждый раз, когда она закрывала глаза, ей требовалось полсекунды, чтобы открыть их. Если бы она заговорила, она была уверена, что сказала бы что-то невнятное. Она набила свою тарелку хлебом и джемом – простой едой, не требующей особого внимания. Хлеб был еще теплым из духовки, белые пушистые булочки, которые, вероятно, больше подошли бы к столу для завтрака, чем к обеду. Она коснулась внутренней части одного, поражаясь его мягкости.

В настоящее время к ней присоединились другие шестикурсники. Они оживленно болтали, садясь, приветствуя её, прежде чем вернуться к разговору о своем уроке гербологии. С облегчением вздохнув, она поняла, что никто из них не был на арифмантике и поэтому не знал, что что-то не так. Она попыталась прислушаться к болтовне, но почему-то не могла сосредоточиться на словах. Её мысли, казалось, просто терялись, и когда Алекто сделала замечание, что в тот день она была даже тише Регулуса, её голос захрипел и она изобразила боль в горле. Это принесло ей отзывчивый взгляд и кружку горячего чая от Рабастана. Она не совсем понимала, как чай появился на обеденном столе – хотя Слизнорт упомянул об этом, она видела, что воду и тыквенный сок подавали только в полдень.

Эмма была так увлечена тем, что намазывала хлеб маслом, что даже не заметила, как пустеет зал. И только после того, как Алекто похлопала её по плечу, она поняла, что пришло время для чар. Поблагодарив Мерлина за то, что следующая тема в ее списке была для неё самой лёгкой и что остаток дня состоял из свободных периодов, Эмма поклялась уделять больше внимания тому, что происходит, внутренне пытаясь встряхнуть себя.

***

Пятнадцать минут спустя Эмма проклинала Мерлина за то, что пришла в класс чар, где сейчас практиковали чары Патронуса. Она забыла, что понедельник – это обычные классы чар, а четверг и пятница – объединение защиты от темных искусств и чар. Профессор Флитвик побуждал их вспоминать счастливые воспоминания, но Эмма не могла вспомнить ни одного из них.

«Насколько я понимаю, у меня никогда не было дочери», – повторял её отец в её голове, когда она пыталась что-то вспомнить. – «Девушка совсем сошла с ума».

– Эмма, – прошипела Софи.

Она моргнула стеклянными глазами, возвращаясь к своему окружению. Как ни странно, это было немного похоже на головокружение. Она медленно повернула голову к девушке.

– Что не так?

Оказалось, что она все-таки говорила нормально, хотя слова казались ей чужими.

– Ты говорила странные вещи, – с сомнением посмотрела на нее Софи. – Ты все время повторяла себе под нос: «Девушка совсем сошла с ума», это сбивает с толку.

– Извини, – ответила Эмма, размышляя над объяснением. Мысленная концентрация забирала каждую унцию её энергии. – Это часть моей домашней работы по арифмантике. «Девушка сошла с ума» – проклятая строчка в одной из изучаемых нами книг. Мы должны выяснить, как было наложено проклятие.

– Такой странный класс, – ответила Софи, удовлетворенная ответом. – Но мы сейчас на чарах, хорошо? Я знаю, что у тебя это хорошо получается, но некоторым из нас действительно нужно попрактиковаться.

«Бедная Софи», – подумала Эмма. Софи изо всех сил трудилась во время СОВ на экзамене по Чарам, но каким-то образом все это исчезло летом из-за ее неисправной долговременной памяти. Теперь у неё были проблемы с большинством заклинаний, не говоря уже о заклинании Патронуса. Эмма была уверена, что Флитвик мягко посоветует ей бросить этот предмет перед ЖАБА, чтобы она могла сосредоточиться на вещах, в которых она была лучше. Девушка выбрала заклинания только потому, что это был один из основных предметов, и она не знала, что делать дальше в жизни.

Поэтому вместо того, чтобы позволить себе вернуться в состояние транса, Эмма решила помочь Софи с её заклинанием патронуса. В теории, конечно, это было легко. Она поправила позу девушки и попыталась заставить её вспомнить счастливое воспоминание о воссоединении её семьи на Рождество. Её сестра последние три года училась в Южной Америке и наконец вернулась в Англию. От палочки Софи начало исходить теплое белое сияние, и она от волнения хлопнула в ладоши, быстро разрушив чары. Эмма невольно улыбнулась ей. Каким-то образом Патронус поднял часть груза, который, как она не осознавала, давил на неё.

Рядом с ними появился Флитвик, с сияющими глазами, – Десять очков Слизерину. Отлично, мисс Паркинсон, просто замечательно!

Алекто показала им большой палец вверх с того места, где она тренировалась на другом конце комнаты с Регулусом. Неожиданно Эмма вспомнила о новом «правлении» седьмого курса старосты. Это казалось таким давним и бессмысленным. В тот день она вспомнила, что её разрывала потребность доказать, что Слизерин так хорош, как они думали, но теперь все, что она могла вызвать, была апатия.

«Как будто у меня в жизни раньше не было проблем», –попытылась успокоить себя Эмма, – «Может, через пару дней все пройдет».

***

Через три дня пришла воскресная почта. Эмме каким-то образом удалось пережить последние два дня, даже не заставив Регулуса подозревать о чем-то, остальные списали её недостаток энергии на «простуду». Она нетерпеливо просмотрела почту в поисках совы от родителей.

«Мама должна была вразумить его», – подумала Эмма, – «Она всегда так делает. Она всегда рядом со мной, даже если я не всегда виду и хочу этого».

Вскоре она увидела как к её части стола неслась сова, огромная белоснежная, и по мере того, как она приближалась, она могла различить, как на неё смотрели маленькие глазки-бусинки. Птица приземлилась, элегантно взмахнув крыльями, и пока Люсинда и Хелен ворковали над её красивыми перьями, Эмма смотрела только на конверт и его плавные буквы, мало чем отличавшиеся от самой птицы.

«Мисс Эмме Поттер,

Школа чародейства и волшебства Хогвартс.

Шотландия»

Она нахмурилась. Это не было написано ни её матерью, ни её отцом. Хотя письмо Нарциссы было элегантным, оно не было таким изящным. Эмма вообще не узнала почерк. Она перевернула его и не увидела имя отправителя, но зато там была печать с надписью: «Больница магических болезней и травм Святого Мунго». Еще больше озадаченная, она открыла его и начала читать.

«Дорогая мисс Поттер,

Нам очень грустно быть носителями таких печальных новостей. Миссис Натали Поттер из палаты номер 34, отделения по борьбе с отравлениями и болезнями, скончалась прошлой ночью после тяжелого рецидива драконьей оспы. Хотя ее смерть прошла как можно более безболезненно, мы считаем, что рецидив был вызван чрезмерным стрессом и тревогой в критический момент лечебной процедуры.

Примите наши глубочайшие соболезнования.

Больница Святого Мунго для лечения магических болезней и травм.

В каком-то отчаянии Эмма проверила конверт на предмет другого пергамента. Как назло, оказалось еще одно короткое письмо, сложенное пополам. Она нетерпеливо открыла его, чуть не разорвав при этом.

«Дорогая мисс Поттер,

С глубоким сожалением вынужден сообщить вам о сложившейся ситуации. Чарльз Поттер был задержан и помещен в карантин после контакта с жертвой драконьей оспы. Поскольку нет живущих родственников, которые могли бы сообщить вам об этом, я взял дело в свои руки.

Примите мои самые сердечные извинения,

Целитель Генри Джеймс.»

Внезапно Эмме захотелось, чтобы не было второго письма. Все её тело было словно погружено в лёд. Если бы она когда-либо испытывала эффект от дементоров, она бы сравнила его с этим. Её мозг, который последние несколько дней работал как патока, казалось, отключился, и она обнаружила, что идет по пустым коридорам своих мыслей. Её тело взяло верх, желая защитить её от этой опасности, но не зная как. Она автоматически сложила оба письма обратно в конверт, как будто это были всего лишь поздравительные открытки.

– Просто поздняя открытка на день рождения от моей двоюродной бабушки Урсулы, – увидев выжидающие взгляды подруг небрежно сказала Эмма, прежде чем съесть последний тост, проглотить его и выйти из Большого зала.

Она продолжала идти в таком темпе по всему замку, делая вид как будто собиралась прогуляться по коридорам, пока не оказалась у Астрономической башни. Там она села, обняв колени и раскачивалась взад и вперед, не зная, что делать. Все её тело чувствовало себя в неизвестной ситуации. Она должна плакать, она должна устраивать истерику, она должна делать что угодно, только не это. Но это было не так. И как-то автоматическое движение немного помогло. Она попыталась подумать, видела ли она Джеймса в Большом зале. Эмма не могла вспомнить. Слизеринка не была уверена, хочет ли она вспоминать.

Через некоторое время она расслабилась, хотя по-прежнему ничего не чувствовала. Эмма пыталась заставить себя горевать, но не могла. Все, о чём она могла думать, это то, что они каким-то образом ошиблись и утром пришлют еще одну сову. Другого выхода не было.

***

Через неделю сова не прилетела… Каким-то образом Слизнорт узнал об этой ситуации, потому что на той неделе он забрал Эмму и Джеймса для урока зельеварения. Эмма не удивилась, увидев Джеймса таким удрученным, каким он был, когда их забрали из класса Истории Магии, но она была удивлена ​​тем, насколько серьезным он стал. Он добавлял каждый ингредиент из книги, ни разу не оглянулся, и когда девушка выглянула через его плечо, чтобы увидеть, что он пишет, она увидела, что конспект урока написан слово в слово его аккуратным почерком. При виде этого у нее по спине пробежал холодок. Она думала, что могла бы пережить все, если бы там был только Джеймс. Но Джеймса там не было. Во всяком случае, не настоящий Джеймс. Это был робот Джеймс, совершавший движения, но личность внутри, казалось, съежилась.

Так же, как скрутился в узел её живот, потому что казалось, что Джеймс собирался уйти, даже не заметив ее присутствия, он быстро сжал ее руку. Она не могла вспомнить, когда в последний раз была так близка со своим близнецом, и инстинктивно обняла его и обняла так сильно, как только могла. Она никогда в своей жизни не чувствовала такой благодарности. Эмма не могла представить, что бы случилось, если бы он был на карантине.

Но так же быстро, как он проявил к ней некоторую привязанность, он оттолкнулся, бормоча, что он опоздает на следующий урок. Это было больнее всего, и Эмма впервые задалась вопросом, не упомянул ли ее отец об их последней ссоре её брату. Он даже не взглянул ей в глаза. Во всяком случае, с тех пор она не видела Джеймса.

***

Был вечер субботы, и Эмма пила огневиски в честь дня рождения Алекто. Было удивительно легко притвориться, что все нормально, когда она чувствовала себя такой мертвой внутри. Она предположила, что это произошло потому, что не было других эмоций, с которыми можно было бы бороться. Она чувствовала себя немного виноватой из-за того, что не могла найти того счастья, которое она могла бы испытать для своей лучшей подруги, и очень виноватой за то, что она даже не подумала о творческом подарке, когда Алекто приложила столько усилий для её семнадцатилетия. Вместо этого Эмма подарила подруге новую книгу темных заклинаний, которую она давно хотела опробовать, – перо с цитатами и коробку медовых герцогов. Алекто поблагодарила ее без тени сарказма, поэтому она подумала, что все было хорошо.

Теперь Эмма смотрела на рыжую. Она смеялась и хвасталась своими новыми волшебными часами, традиционно подаренными родителями на семнадцатый год. Эмму внезапно охватило видение часов, разбивающихся на части на нетронутом полу больницы. Холод, который она почувствовала неделю назад на Астрономической башне, вернулся с такой силой, что она поставила свой стакан на стол, боясь его разбить. Знакомый комок пробился к ее горлу. Она тихонько ускользнула от разговора в коридор, вернув стену с портретом на место.

Она чувствовала себя черепахой, которую сбросила с большой высоты птица, напавшая на нее: сначала она сжалась в себя, делая вид, что, пока она остается в своей полой раковине, ничего не произойдет. Но свист ветра становился все громче и громче, и она выглянула наружу только для того, чтобы увидеть, как земля мчится к ней. Страшная правда смотрела ей в лицо, поэтому она позволила себе уйти, жалобно соскользнув на пол и задыхаясь сидеть прижав колени к груди.

Логично, что она распознала в этом приступ паники, очень похожий на тот случай, когда Регулус заставил ее спрыгнуть с метлы, но в глубине души она знала, что это было гораздо больше, хуже и страшнее. Она свернулась клубочком, положив голову на колени, пытаясь сделать вдох за вдохом, но как бы глубоко она ни пыталась вдохнуть, казалось, что кислорода никогда не хватало, чтобы закрыть зияющую дыру, которая образовалась в её сердце. Десять минут спустя она все еще не остановилась, и ее сердце билось так бешено, что Эмма боялась, что оно вот-вот лопнет. Девушка попыталась сконцентрироваться на том, чтобы успокоиться, но стало только хуже. Ей казалось, что она хотела убежать, но бежать было некуда, потому что её тень всегда следовала за ней. Она сжала кулаки, сердясь.

«Почему она не дождалась, пока я попрощаюсь? Почему она мне не сказала? Почему она ничего не сделала? Разве она не хотела жить? Она вообще пыталась жить?»

Внезапно её охватило тепло. Она сжалась в нем, поняв, когда она вдохнула запах, что это был Регулус и что он держал ее так, как она держала его после их урока окклюменции. Как она сказала ему, что мать держала её. Эмма прижалась ближе, пытаясь передать тепло своему ледяному телу, но холод был слишком глубоким, чтобы его можно было растопить. Затем она попыталась оттолкнуть его, но он только крепче прижал её.

– У тебя нет двоюродной бабушки Урсулы, – было единственное, что он сказал на её действия.

– Тебе следует быть на вечеринке, – без энтузиазма сказала Эмма, не желая рассказывать ему, что произошло. Если она это скажете, тогда это станет реальностью. Она еще не упала на землю.

– Никто не заметит моего отсутствия, – мягко ответил он.

Она в этом сомневалась. Регулус не особо много говорил, но она всегда видела, когда он уходил. Всегда казалось, что чего-то немного не хватает. Хотя это было ничто по сравнению с тем, что она чувствовала сейчас.

– Думаю, Софи могла бы, – добавила она слишком поздно. Казалось, что всё, что она сделала, было слишком поздно.

– Меня не волнует Паркинсон, – просто сказал он.

Они снова замолчали. Эмма вертела в голове слова отца.

«Насколько я понимаю, у меня никогда не было дочери»

Она хочет знать, хотела ли её мать тоже поговорить с ней, сказала ли она что-нибудь после того, как назвала её имя, то, что Эмма теперь никогда не узнает. Поэтому она сделала единственное, что делала, когда ей было больно, – она ​​снова отстранилась.

– Я даже не знаю, зачем ты здесь, – сказала она, сожалея о своих действиях, даже когда говорила, её зубы стучали.

– Я не забыл, что ты сделала для меня, когда мне понадобилась чья-то поддержка – ответил он. – В прошлое воскресенье ты оставила конверт на столе.

Если бы Эмма не была так поглощена своим горем, она была бы шокирована его признанием. С другой стороны, она бы тоже не позволила ему снова обнять её. Против её воли дрожь превратилась в лихорадку. Каким-то образом от того, что кто-то узнал, что произошло, нагрузка на её сердце немного приподнялась. Но это также усложнило задачу держать все это в себе. Эмма никому не рассказала, и ей было стыдно за то, что семья не хотела её, и было уже слишком поздно исправлять это.

«Если я скажу это вслух, тогда это станет реальностью».

Может быть, кто-нибудь скажет ей, что это была всего лишь путаница в больнице, она спикировала вниз и спасла свой черепахоподобный панцирь от разрушения о камни внизу, как ее часы разбили ей сердце.

Постепенно она поняла, что это правда, говорила она это или нет. Никогда больше её мать не испечет свежий торт и не забудет где-нибудь свою палочку. Никогда больше Эмма не почувствует запах жареного картофеля и не узнает, что они снова собираются сесть рядом с потрескивающим огнем, как счастливая семья. Больше никогда её мать не сможет заставить исчезнуть все её печали. Никогда больше она не увидит, как ярко-голубые глаза Натали Поттер морщатся, когда она глубоко задумалась или сдерживала смех.

– Почему она бросила меня? – жалобно спросила Эмма Регулуса, глядя на него снизу вверх, когда она наконец, начала осваиваться в реальности.

Он покачал головой в ответ – на это не было хорошего ответа. Это был момент, когда правда поразила её, и настоящие слёзы хлынули фонтаном, когда она бесконтрольно рыдала в его мантию, и плакала ещё сильнее, когда он поглаживал её по волосам, как никогда больше не сделает её мать.

Комментарий к Глава 43. Будьте осторожны в своих желаниях.

Я заметила, что прошлая глава понравилась многим)

Неужели вам так нравится драма,стекло и тому подобное?

Если да, то думаю, что ближайшие главы будут только таким.

❗ Оставляйте пожалуйста отзывы❗

========== Глава 44. Пустое пространство. ==========

– Пошли, – мягко сказал Регулус, когда её рыдания стихли, – Мы не можем оставаться здесь всю ночь.

Эмма кивнула, от слёз у неё разболелась голова.

«Моя мать мертва» , – подумала она впервые в своей голове, признавая это должным образом. Она знала, что не сможет сказать это вслух. Что-то помешало этому слову появиться в её голове, но теперь казалось, что оно застряло на переднем крае.

«Моя мать умерла. И она не вернётся» Она была не настолько наивна, чтобы думать, что её мать вернется в виде призрака. Куда она пойдет? Их дом? Большую часть времени там никого не было. Кроме того, к чему на самом деле нужно было вернуться? Неблагополучная семья? Лучше, если Натали Поттер поедет куда-нибудь далеко отсюда в гораздо лучший мир. В конце концов, именно суровая реальность этого убила её в конце концов. Эмма не питала иллюзий относительно того, что вызвало рецидив.

«Моя мать умерла. И это моя вина.»

Регулус уже встал и протянул ей руку. Он поступил так же, как Джеймс, когда в их сад вошла бродячая лиса: терпеливо и не желая делать резких движений. Она была за это благодарна. В данный момент она не думала, что сможет выдержать ещё одну резкость. Она взяла его за руку и удивилась тому, какой она была теплой.

«Я впервые держу Регулуса за руку», – подумала она. Она держалась за него, когда он произносил пароль, и если он был удивлен, то не стал это комментировать.

Она сконцентрировалась на контакте с детским намерением. Как она заметила ранее, было тепло, хотя она думала, что у кого-то, кто так же хладнокровен, как Регулус, тоже были бы холодные руки. Они были покрыты мозолями из-за игры в квиддич и, вероятно, из-за уроков по зельям. Но больше всего её интересовало то, что она не возражала против контакта. Эмма всегда ненавидела людей, державших её за руку, особенно после инцидента на Святочном балу. Раньше это было потому, что никто никогда не мог сравниться с Джеймсом.

Теперь это как-то казалось клеткой, как будто она застряла и не может вырваться. Обычно от этого у неё по спине пробегала дрожь страха – смехотворная реакция на такое маленькое проявление доверия. Эмма не совсем понимала почему, но теперь казалось, что Регулус стал её спасательным кругом, буйком в её море печали. На этот раз она не хотела вырываться. Если она его отпустит, то наверняка утонет. В любом случае, она не очень хорошо плавала.

Когда они вернулись, вечеринка всё ещё была в разгаре. Заметив их, Алекто объявила, что ей пора открывать свои подарки, так как она видела только подарок Эммы этим утром и Рабастана за обедом – он проклинал весь день тех, кто не желал ей счастливого дня рождения, исполнить ей серенаду. Хотя Алекто нравился этот дьявольский план, даже она в конце концов почувствовала себя неуютно, избегая всех гриффиндорцев. Человек не мог вынести столько плохого пения.

Когда все благополучно устроились у камина, Регулус подвёл Эмму к двери, убеждая её подняться наверх. Когда он отпустил её руку, холодный воздух казался неприятным. Она обернулась, готовая сделать, как ей сказали. Её слезы истощили её, и она не спала как следует с тех пор, как они сыграли в квиддич. Её мышцы всё ещё болели от неправильного использования, и её тело требовало перерыва. Но девушка поняла, что из-за того, что она пропустила так много моментов с матерью и, возможно, с отцом, она теперь не сможет пропускать время проведенное с друзьями.

Поэтому она попыталась вытереть лицо и снова поднялась по лестнице к огню. Регулус и Рабастан сидели немного в стороне за диваном. Она подошла ближе, гадая, что беспокоит их двоих. Эмма почувствовала странное желание обнять их, сказать им, как много они для неё значат.

– Скажи ей, – говорил Рабастан. – Это всё, что я могу тебе посоветовать.

– Сейчас не время! – тихо воскликнул Регулус. – Её мать только что умерла.

Сказанные вслух слова были шокирующими… даже холодными. Это казалось таким грубым. Слёзы снова выступили на глазах Эммы, но она проигнорировала их. Они её ещё не заметили. Эмма не могла видеть лица Регулуса, но Рабастан на этот раз выглядел серьёзным, как будто он искренне считал, что поступает правильно.

– Поверь мне, лучшего времени нет, – убеждал парень.

Он мог бы добавить больше, но его глаза были прикованы к Эмме. Эмоции стёрлись с его лица и сменились… подвижностью? Регулус немедленно повернулся, и его глаза расширились. Он открыл рот, как будто хотел что-то сказать, затем снова закрыл.

– Что ты должен мне сказать? – спросила она.

Они были спасены от ответа возгласом радости Алекто. Люсинда подарила ей бесплатные билеты на экскурсию на фабрику Берти Боттс.

– Я ждала этого весь год, – призналась она, слегка смущённая своим громким возгласом.

***

Позже тем же вечером пятеро из них собрались вокруг костра: Рабастан, Регулус, Алекто, Люсинда и Эмма. Все остальные легли спать, но ребята решили убраться сейчас, а не утром. Рабастан предложил пойти на кухню выпить чаю, чем заслужил подзатыльник от Алекто. Все они знали, что он просто пытался отвлечься от работы. Алекто ушла сама, заявив, что имениннице не нужно убираться. Теперь они наслаждались горячими напитками в относительно чистой общей комнате. Треск огня казался странным по сравнению с шумом озера, но к этому времени они уже привыкли и находили это странно расслабляющим.

Они тихо болтали о бессмысленных вещах, розыгрышах, обо всех своих вечеринках – кроме, конечно, Регулуса – и о своей будущей поездке на фабрику Берти Боттс. Люсинда извинилась перед Алекто и тут же вручила Регулусу свой подарок: поездка была назначена на конец июля, так что было бы бесполезно ждать его дня рождения. Пока Рабастан дразнил Алекто и издевался из-за её расстроенного лица, Эмма взглянула на Регулуса, и её лоб слегка нахмурился.

Как будто он прочитал её мысли, он тихо пробормотал: – Алекто и Рабастан уже знали. Рабастан открыл конверт, и Алекто узнала об этом, как только ты вышла из Большого зала.

По какой-то причине было облегчением, что Регулус не сказал Рабастану так быстро, как только смог. Эмма не знала почему, но почему-то это было похоже на нарушение доверия. Если бы она хотела, чтобы кто-нибудь узнал о смерти её матери, она бы им об этом сказала. Конечно, будет некролог, но её мать была уже старая даже по волшебным меркам. Это не попало на первую полосу, и почему-то это было важно для неё. Её горе было личным. Что касается того, как умерла её мать, она унесет этот секрет в могилу.

Ещё через несколько минут они все отправились спать. Когда Эмма снова прижалась к простыне, она думала о том, как её друзья помогли ей, а она даже не знала об этом. Они были её семьей вдали от дома и в некотором смысле были к ней ближе, чем могли быть её родители. Её брат и двоюродная сестра жили в разных домах, что затрудняло совместное времяпрепровождение. Эти четверо, четверо сидящих у костра, они знали ее лучше, чем она думала. Когда Люсинда умножила одеяла для всех, чтобы вылечить похмельную дрожь по утрам, она решила так или иначе поблагодарить их.