Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

ГЛАВА 10

Вернувшись к своим обязанностям, кузены не виделись несколько дней. Они понимали – такое положение дел, скорее всего, сохранится до тех пор, пока не соберутся вместе все разрозненные части христианских сил. Увы, никто не мог сказать, сколько времени на это уйдёт.

Оба короля, Ричард и Филипп, слегли с леонардией – так в армии называли цингу. У Ричарда клочьями вылезали волосы, шатались и выпадали зубы. Филипп выглядел да и чувствовал себя гораздо лучше. Наверное, поэтому он, не обращая внимания на недуг, внезапно предпринял отчаянную попытку положить конец изматывающей осаде и захватить Акру своими силами, без чьей-либо поддержки, что было вовсе на него не похоже. Основная часть английского флота, которым более не командовал де Сабле, оставалась заперта в гавани Тира: суда не могли выйти в море из-за свирепых штормов. И вместе с ними из Тира не могла выбраться почти половина войск Ричарда, прибывших из Нормандии.

Воспользовавшись болезнью Ричарда, Филипп возжелал присвоить себе всю славу победителя Акры и, пока из Тира не прибыли нормандские подкрепления, упорно и ожесточённо штурмовал главный оплот защитников города – Проклятую башню.

В это время Ричард, хоть и был прикован к постели, обменивался с Саладином посланиями, договариваясь об условиях сдачи Акры – слухи об этом ходили по всей Святой земле.

Однако, как следовало из сообщения Ибрагима (сообщения, которое Алеку передал Сен-Клер), Саладин вёл свою игру и был рад возможности выгадать время благодаря затянувшимся на дни и недели переговорам. Курьеры и гонцы бесконечно разъезжали туда-сюда, но покамест переговоры оставались безрезультатными. По-видимому, султан со дня надень ожидал прибытия флота из Каира и армии, двигавшейся сушей из Багдада. Саладин не сомневался, что одного только флота или одной только армии хватило бы, чтобы отбить у войск Филиппа охоту штурмовать стены Акры.

Алек доставил полученные сведения своему начальнику, мессиру Роберу де Сабле, великому магистру ордена Храма, но тот счёл их несущественными на фоне происходящих великих событий.

Тем вечером кузены впервые за неделю отобедали вместе, после чего уселись на оборонительном валу надо рвом. Глядя на расстилающуюся за рвом безлюдную пустыню, Синклер рассказал Андре о своём визите к де Сабле. Рыцари захватили арбалеты в надежде, что найдут здесь какую-нибудь достойную мишень, но их ждало разочарование: земля, ещё недавно кишевшая сарацинскими всадниками, теперь была пуста и заброшена и целиться было решительно не в кого.

Поражённый словами кузена, Сен-Клер искоса посмотрел на него.

– Де Сабле считает неважным, что на уме у Саладина? Да это безумие!

– Ничего подобного. Сперва мне тоже так показалось, но мессир Робер де Сабле сказал, что они уже получили сведения на сей счёт и разработали соответствующие планы. А ещё он сказал, что сейчас у него на сковороде есть рыба покрупнее.

– Какая же?

– Кипр.

– Что-то я не пойму.

– Это меня не удивляет... Ричард хочет продать Кипр тамплиерам.

– Продать?! Что за бред? Кипр – остров. Как можно продать остров?

– Запросто, если он твой и ты можешь затребовать хорошую цену. А ты должен знать, что Ричард прибрал Кипр к рукам, прогнав с трона идиота Комнина и начав распоряжаться в его так называемой империи. Сперва Ричард заполучил остров, а теперь передумал оставлять его себе. Кипр ему больше не нужен, и он согласен продать его подходящему покупателю, ордену Храма.

– Но почему, во имя здравомыслия, он вообразил, будто тамплиеры проявят хоть малейший интерес к столь безрассудной затее?

Алек Синклер, глядя на своего кузена француза, приподнял брови, округлил глаза и комично поджал губы.

– Возможно, потому, что он знает, как сильно они хотят обзавестись таким владением. Наверное, благодаря своей многолетней дружбе с нынешним великим магистром Ричард знает, как сильно нуждается орден в надёжной, безопасной базе для проведения своих операций. В базе, с одной стороны, достаточно удалённой от христианских земель, чтобы избавиться от вмешательства со стороны королей и пап, с другой же стороны – достаточно близкой к Святой земле, чтобы вести здесь в будущем военные кампании. Может, Ричард пошёл на это ещё и потому, что сундуки с его военной казной опустели, а он знает, что орден рад будет заплатить за эти владения самую высокую цену... Как по-твоему, хватит любого из этих соображений для того, чтобы продать Кипр?

Андре покачал головой в печальном недоумении, словно дивясь тому, что позволил себе удивиться.

– И что, переговоры уже ведутся?

– Они уже закончились. Соглашение достигнуто, сделка заключена, продажа состоялась.

– Понятно. Что ж, пожалуй, в этом есть кое-какой смысл. А можно ли узнать, за какую сумму продан остров?

– Тебе я сказать могу, но, пожалуйста, больше никому ни слова. Договорились?

Андре кивнул.

– За сто тысяч золотых сарацинских византинов. Сорок тысяч сразу и по десять тысяч каждый год в течение шести лет с того момента, как орден установит на острове своё правление.

Андре слегка присвистнул.

– Ричард умеет обделывать дела... Сорок тысяч золотых византинов – это замечательная прибыль за продажу того, что три месяца назад досталось ему даром. И как скоро Храм утвердится на острове?

– Полагаю, довольно скоро. Тамплиеры готовы действовать немедленно. Я получил приказ срочно отплыть на остров, подыскать место для резиденции и доложить о своих успехах де Сабле. Отплытие назначено на послезавтра.

– Господи, так быстро? И откуда вы начнёте поиски? Собираетесь побывать в Фамагусте? Если да, будьте добры, найдите могилу отца и от моего имени позаботьтесь о том, чтобы она содержалась в должном порядке. Вы сделаете это?

– Боже, кузен, ты мог бы и не просить. Конечно сделаю. Даже если дела не приведут меня туда, я специально сделаю крюк и наведаюсь на могилу мессира Андре. Положись на меня. А ты чем собираешься заняться, пока меня не будет?

Андре ухмыльнулся.

– Несением службы, чем же ещё. После того как я вас разыскал, я утратил своё особое положение. Выступая в роли официального заместителя сэра Александра Синклера, я мог ехать, когда и куда мне заблагорассудится. Но теперь, когда выяснилось, что вы живы-здоровы, я снова стал заурядным армейским ворчуном, хотя и рыцарского звания. Ныне, как полноправный рыцарь-тамплиер, я командую отрядом из сорока братьев-сержантов, уроженцев Анжу. Это обязывает меня вставать на молитвы в ночные часы, когда глаз не продрать, и ежедневно патрулировать со своими людьми границы вражеской территории, примыкающей к отвоёванным нами землям с юго-востока. Но скучать мне не приходится, на скуку просто не остаётся времени. Парни Саладина атакуют нас каждый день, стремясь прорваться за ров, поэтому порой стоит огромных усилий их сдержать.

Синклер вскинул голову.

– Ты сказал «парни Саладина». Ты так о них и думаешь, просто как о парнях? Без злобы?

– Без злобы? Полагаю, да, когда я думаю о них как о некоем целом. На мой взгляд, они просто дети здешних мест, такое же порождение природы, как дюны или скорпионы. Глупо было бы ненавидеть дюны. И уж конечно, я не испытываю к ним ненависти из-за того, что они неверные, и не считаю их стаей ужасающих кровожадных демонов. Насколько я могу судить – и по собственному опыту, и по вашим рассказам, – сарацины в большинстве своём такие же люди, как и мы. Они отличаются от нас главным образом иными верованиями. Подозреваю, что даже их тревоги и беды очень похожи на наши. А почему вы спросили?

Алек хмыкнул и встал.

– Не знаю. Возможно, надеясь услышать именно то, что ты сказал. Особенно о том, что ты не испытываешь к ним ненависти. В этом краю слишком легко поддаться ненависти, слишком многие здесь находятся в её власти, и франки, и мусульмане.

Он подтянул поясной ремень, приподнялся на цыпочки и потянулся.

– Кузен, а ты можешь сказать, в чём разница между Иисусом и Мухаммедом?

Сен-Клер снова усмехнулся.

– Нет, не могу. Но чувствую, что вы собираетесь мне это объяснить.

– Вовсе нет, потому что сам не знаю. Для меня это слишком сложный вопрос. Однако, даже не будучи христианином в обычном смысле этого слова, я продолжаю чтить Иисуса как человека, поскольку он отличается от Мухаммеда, по-моему, своим отношением к власти. Иисус вообще не стремился обрести власть. Никогда. Он просто жил своей жизнью, так, как считал нужным. Уже впоследствии люди наделили его божественными качествами. Но Мухаммед? Мухаммед – совсем другое дело. Он с самого начала стремился к власти, желая править умами и деяниями людей от имени Бога. Возможно, он и вправду действовал по наущению Аллаха, но это уже выше моего понимания и не поддаётся проверке. Исходя же из собственного опыта и наблюдений могу сказать одно: я с сомнением отношусь к тем, кто претендует на особые, личные отношения с Богом, дающие им право поучать людей, как жить и что делать. И мне кажется весьма красноречивым тот факт, что никто из них не бедствует – ни султаны, ни эмиры, ни халифы, ни папы, ни кардиналы, ни патриархи, ни архиепископы, ни епископы. Проклятье, я голоден! Ты можешь в это поверить?

– Не может быть. Мы ели всего час назад. Или вас одолевает голод в предвкушении плавания на Кипр?

– Возможно, ты прав, кузен. Но как бы то ни было, я бы сейчас съел что-нибудь. Так что бери оружие и пойдём разомнём ноги.

Они почти дошли до того места, откуда двинулись ко рву, когда Алек Синклер остановился й вручил свой арбалет Андре. Упёршись руками в бока, под краями нагрудника, он выгнул спину так, что лопатки почти соприкоснулись.

– Завтра первое июля, – промолвил он, крякнув и распрямившись. – По моим расчётам, месяц выдастся отнюдь не скучным, и, полагаю, самое интересное здесь начнётся, пока я буду на Кипре. Право, мне почти жаль, что приходится туда плыть.

– Вы хоть знаете, сколько пробудете в отлучке?

– Откуда мне знать? Возможно, уйдёт месяц, чтобы завершить дела, а может, ещё больше. Никто меня не торопит, поэтому нет нужды спешить. Лучше всё тщательно продумать, подготовить и сделать как надо, чем потом латать прорехи или ждать, пока кто-нибудь другой явится и исправит, что я напортачил.

– Против этого трудно возразить.

Алек Синклер поднял глаза к небу, снова взял арбалет и положил его на плечо.

– Будь осторожен, кузен, пока меня не будет. Постарайся не дать себя убить. Я найду тебя, как только вернусь, но у меня нет ни малейшего желания обнаружить тебя на попечении госпитальеров. Ты ведь знаешь – они наши соперники и страшно задаются, когда кому-нибудь из храмовников приходится вручить себя их заботам. Бог свидетель, мы рады, что они под рукой, однако их высокомерие порой бывает невыносимым. Ну, до встречи, кузен.

Двое мужчин неуклюже, поскольку были в доспехах, обнялись, и каждый пошёл своей дорогой. Синклер вернулся в палатку рядом с шатром де Сабле и командорским шатром Храма, а Андре направился в расположение своего отряда, где в поставленных в несколько рядов палатках размещались братья-сержанты.

* * *

Восьмого июля, спустя шесть дней после того, как Алек Синклер отплыл на Кипр, восемь людей Андре полегли в ожесточённой схватке с попытавшимися прорвать осадную линию сарацинами. По всей видимости, мусульмане работали без устали всю ночь напролёт, с великой осторожностью, ибо ухитрились под покровом тьмы бесшумно заполнить участок рва фашинами – тугими связками камыша. Камыш сюда доставили, надо полагать, издалека, поскольку в окрестностях Акры он не рос.

Незадолго до рассвета всё было готово: воины Аллаха лежали на земле у рва, накрывшись песочного цвета плащами, и дожидались, когда сменится последняя предрассветная стража.

В тот ранний час, когда сон крепче всего и люди меньше всего ожидают опасности, сарацины сбросили плащи и вскочили. Словно явившиеся ниоткуда джинны, они в великом множестве устремились на наведённый ими узкий мост. А вслед за пешими сарацинами к мосту уже спешили их конные товарищи.

Манёвр почти удался. Мусульмане смогли бы застать христиан врасплох, если бы не две мелочи, сыгравшие против сарацин. Один молодой боец из Туркополя, легковооружённый ополченец, обученный воевать с лёгкой сарацинской конницей, никак не мог заснуть из-за тошноты. В предрассветной тьме он отошёл ко рву, чтобы избавиться от содержимого желудка, и – надо же было такому случиться! – оказался как раз возле наведённого сарацинами моста. С трудом веря своим глазам, он немедленно поднял тревогу и, к счастью для христиан, привлёк внимание конного отряда госпитальеров, отправлявшегося патрулировать на юг.

Как только воин из Туркополя поднял тревогу, сарацины атаковали, но госпитальеры были так близко от моста, что добрались до него раньше арабов и помешали врагам ворваться в позиции франков. Но силы оказались почти равными, и на мосту в ожесточённой рукопашной схватке обе стороны несли тяжёлые потери.

Сен-Клер со своим отрядом в сорок человек ехал на север как раз тогда, когда госпитальеры двигались на юг. Услышав позади шум, он развернул бойцов, чтобы перехватить неприятеля в стремительной контратаке.

Впоследствии Сен-Клер припоминал, что больше сотни врагов сумели пробиться на его сторону рва. Некоторые были верхом, но гораздо больше было пеших, причём среди последних имелось немало стрелков, которые с близкого расстояния посылали во франков стрелы и арбалетные болты в придачу к стрелам, летящим в христиан из-за рва.

На глазах Андре в самом начале схватки его старший сержант рухнул с седла, прошитый арбалетным болтом, пробившим доспехи насквозь. Не успел Сен-Клер опомниться, как ещё двое его людей перелетели через головы своих коней, сражённых стрелами.

Враг попытался достать Андре длинным лёгким копьём, но тамплиер отбил остриё тыльной стороной руки и сверху вниз рубанул мусульманина длинным мечом.

Тут же его с двух сторон стремительно атаковали два всадника, оба в зелёных облачениях мусульман, ищущих мученическую смерть. Не зная, что ещё предпринять, Андре выпрямился, привстав на стременах, и вздыбил своего громадного коня, чтобы его тяжёлые копыта с железными подковами сокрушили мелких лошадей противника.

Но когда огромный скакун встал на дыбы, пеший вражеский воин, рискуя угодить под передние копыта, рванулся вперёд и всадил длинное копьё в незащищённую грудь коня, прямо в сердце. Конь упал, едва не придавив Сен-Клера. К счастью, за миг до того, как толчок выбросил Андре из седла, он успел вырвать ноги из стремян.

Латы и кольчуга Сен-Клера весили больше девяноста фунтов, и, попытавшись приземлиться на ноги, он тут же тяжело опрокинулся на спину. Только чудом рыцарь сумел не выпустить оружие и откатиться в сторону, чтобы его не придавил рухнувший вслед за всадником конь.

Андре понимал, что оба врага совсем рядом, и, когда один из них обрушил на тамплиера сокрушительный рубящий удар, Сен-Клер ухитрился парировать его. Рука его онемела от отдачи, а сверкающий симитар снова взлетел вверх, чтобы описать смертоносную дугу и покончить с Андре. Но не успел клинок достичь вершины замаха, как что-то мелькнуло, мусульманина пронзил тяжёлый арбалетный болт, и хозяин симитара обрёл ту самую мученическую смерть, к которой стремился.

Задыхаясь, почти всхлипывая, Сен-Клер лежал неподвижно и глядел вверх. Некоторое время он не мог шевельнуться, а вокруг раздавался шум битвы, звучали стоны, проклятия и резкие возгласы, предваряющие лязг сталкивающегося металла. Андре старался набрать воздуха в грудь и гадал, удастся ли ему пошевелиться.

Он напрягся, слегка приподнял голову и осмотрелся, но почти ничего не разглядел из-за трупа своего убитого коня. Извернувшись, рыцарь с надсадным кряхтеньем сперва сел, а потом поднялся на ноги, слегка пошатываясь и нащупывая рукоять меча. На земле, прямо у него под ногами, валялась шипастая сарацинская булава. Андре наклонился, подобрал её левой рукой и повертел, приноравливаясь к весу оружия.

Ощутив движение справа, Андре развернулся туда и увидел, что к нему наперегонки несутся двое бородатых арабов. Как ни странно, это зрелище воодушевило его: глубоко вдохнув, он мрачно усмехнулся и приготовился к схватке.

Первым на него налетел тот воин, что бежал слева. Мусульманин обеими руками занёс симитар над головой и, воззвав к Аллаху, обрушил клинок на голову неверного. Однако Андре парировал удар мечом, а левой рукой опустил на нападавшего булаву. В тот же миг Сен-Клер развернулся, упал на одно колено, и следующий враг, не сумев вовремя остановиться, сам напоролся на выставленный клинок. Когда тяжесть тела упавшего потянула клинок вниз, Андре вскочил, навалился на рукоять, вонзив меч поглубже, яростно повернул его в ране и тут же вырвал.

Сзади запели трубы, послышался нарастающий грохот копыт мчащихся на помощь отрядов, и сарацины устремились назад по импровизированному мосту, который чуть не помог им прорвать фронт франков.

Сен-Клер оглянулся на своего павшего коня и со всех ног побежал к нему, чтобы забрать висящие у седла арбалет и колчан с болтами. Но оружие оказалось придавлено конским трупом, который никак не получалось сдвинуть с места. Оставив бесплодные попытки, юноша бросился назад, ко рву, но схватка там уже закончилась. Последние сарацины отступили за пределы досягаемости даже самых дальнобойных арбалетов, а кто-то из передового отряда госпитальеров уже поджёг мост, пустив в ход сосуд с греческим огнём.

Глядя на поднимающиеся надо рвом густые клубы дыма, подсвеченные языками пламени, Сен-Клер ощутил внезапно навалившуюся усталость. Страх и возбуждение битвы отступили, и теперь единственным его желанием было растянуться на песке прямо здесь, на месте недавнего боя.

Но вместо этого Андре принялся подыскивать человека, который мог бы заменить погибшего в схватке старшего сержанта. Это было нетрудно. На должность помощника командира лучше всего подходил брат-сержант, которого товарищи звали не по имени, a Le Sanglier – Дикий Кабан. Он в любом случае был первым в очереди на повышение.

Вскоре Сен-Клер узнал, что восемь его людей погибли – пятая часть отряда. Ещё десять были ранены, причём один так тяжело, что погибших вот-вот могло стать девять.

Молча выслушав донесение о потерях, Андре с угрюмым видом стал выбирать себе нового коня из пяти уцелевших, но лишившихся своих всадников скакунов.

Когда Сен-Клер наконец сел верхом, он с удивлением обнаружил, что у него сильно болит левый бок. С высоты седла он увидел тёмные столбы дыма далеко к югу от Акры – наверное, за заливом.

Приказав Кабану собрать людей и продолжить прерванный путь – как-никак, их отряд сегодня послали в патруль, – Сен-Клер развернул коня и поскакал в тыл, туда, где группа английских рыцарей тоже смотрела на юг, на дымы на горизонте.

– Что там горит? – подъехав, спросил Андре.

Один из рыцарей узнал его и резко кивнул. Андре припомнил, что встречался с ним в шатре Ричарда.

– Кажется, это Хайфа, – ответил англичанин и пожал плечами.

Похоже, его совершенно не интересовало, что горит.

– Что ещё может быть по ту сторону залива? Между нами и Хайфой ничего больше нет, разве что Саладину взбрело в голову спалить весь свой флот.

– А мы что, штурмовали Хайфу?

– Божьи потроха, конечно нет! У нас пока полно дел здесь, под Акрой.

– Кто же тогда поджёг Хайфу? Это мог сделать только Саладин. Но с какой стати ему разрушать город, который он удерживает?

Английский рыцарь скривился и пренебрежительно повёл плечом.

– Да кто их поймёт, этих неверных? Может, он не хочет, чтобы город достался нам. Думает: не ему – так никому. Разве такого не может быть?

Некоторое время Сен-Клер молчал, размышляя над услышанным.

– Да, Денистон, похоже, вы правы. Вероятно, падение Акры ближе, чем мы предполагали. Саладин, должно быть, ожидает, что сразу после падения Акры мы выступим к Хайфе. Город не так далеко отсюда, там есть порт с удобной глубокой безопасной гаванью, что не может нас не привлекать. Но если султан ждёт нашего выступления к Хайфе, выходит, он знает, что Акра должна пасть очень скоро – не сегодня, так завтра.

– Да ладно вам! Откуда ему это знать? Мы охраняем все подступы строже, чем стерегут в цистерцианской обители добродетель монахинь. Никто и ничто не может ни попасть в Акру или выбраться из неё, в том числе сведения... Особенно сведения. На то и нужна осада!

– Скажите, лорд Денистон, вы умеете плавать?

– Плавать? Вы имеете в виду, как рыба?

– Да, как рыба. Арабы умеют. Их пловцы прибывают в Акру и покидают её каждой божьей ночью, вы уж поверьте мне.

– А сами-то вы себе верите? – хмыкнул англичанин, оглядывая своих спутников и словно призывая их в свидетели того, какую чушь несёт этот французский идиот. – В жизни не слышал подобного вздора! Плавать туда-сюда, надо же!

Андре пожал плечами, усмехнулся и добавил:

– Из Акры ещё и летают туда-сюда.

– Летают? Летают?

Рыцарь вновь обернулся к товарищам, всем своим видом говоря: да этот человек спятил!

– Летают. Но не люди, Денистон, а птицы. Голуби. Мусульмане рассылают с посланиями почтовых голубей. Правоверных мусульманских голубей, которые летают от мечети к мечети, от минарета к минарету.

Андре предостерегающе поднял указательный палец.

– Имейте это в виду и будьте настороже. Прощайте.

Он повернул коня и ускакал, прежде чем кто-нибудь из английских рыцарей успел ему ответить.

Андре направился прямиком туда, где его дожидались уцелевшие воины его отряда. Когда он приблизился, Кабан отсалютовал и доложил:

– Командир, все люди сосчитаны. Двадцать два человека остались в строю, ещё десять находятся на попечении госпитальеров. Один из них при смерти, троих надо долго лечить, а шестеро, скорее всего, смогут вернуться в сёдла в этот же день, после того как их перевяжут.

Андре кивнул в знак того, что принимает доклад.

Потом он принялся обдумывать ситуацию. Отряд, уменьшившийся наполовину, не мог должным образом заниматься патрулированием, поскольку численность таких разъездов оговаривалась уставом. Конные отряды, совершавшие рейды далеко за пределами лагеря, должны были не бояться случайных столкновений. Считалось, что сорока человек для этого достаточно – но уж никак не двадцати.

– Мы вернёмся в лагерь, сержант, и перегруппируемся. Нас основательно потрепали, в сёдлах осталось слишком мало бойцов, чтобы продолжать путь, не говоря уж о том, что мы рискуем остаться без коней. Уверен, ты уже знаешь, что лошади более уязвимы, чем мы. А каждый потерянный конь уменьшает наши шансы на победу. Итак, ты остаёшься за старшего, а отрядный знаменосец поедет со мной. Я вернусь в лагерь, доложу командирам ситуацию и попрошу пополнения, чтобы возместить сегодняшние потери. Мне нужен точный список убитых. Не сию минуту, но как только он будет готов. Или он у тебя уже есть?

– Пока только в голове, мессир.

– Ладно. Но позаботься о том, чтобы я получил копию списка, как только он будет составлен, до того как ты сменишься с сегодняшнего дежурства.

Кабан отсалютовал, и Андре, развернув коня, направился к высившемуся вдалеке командорскому шатру.

Перед огромным главным шатром Храма царили шум и суматоха. Рыцари, не только тамплиеры, буквально осаждали командование просьбами и требованиями. Сен-Клер прекрасно понимал, что сколь бы кровопролитной и яростной ни была схватка, в которой участвовали его люди, она не могла вызвать такого переполоха. Наверняка рыцарей привели сюда не менее важные дела, чем его.

Словом, Андре пришлось долго ждать в длинной очереди, прежде чем он смог предстать с докладом перед дежурным командиром Храма. Дежурный, рыцарь из Пуату по имени Ангулем, выслушал донесение и просьбу Сен-Клера о подкреплении и что-то быстро записал.

– «Довлеет дневи злоба его», сказано в Священном Писании, – подняв глаза на Андре, проговорил Ангулем. – Похоже, и ваш отряд, и госпитальеры потрудились на славу. Это дорого нам обошлось, но я слышал, что ваши люди за каждого своего павшего забрали по пять вражеских жизней. Однако потери половины вашего отряда в единственной стычке более чем достаточна на сегодня. К слову сказать, Филиппу нынче везёт не больше нашего. Ступайте, прикажите вашим людям пока отдыхать и ни во что не ввязываться. Но пусть на всякий случай находятся под рукой. В патруль я отправлю другой отряд.

Андре отсалютовал и повернулся было, чтобы уйти, но замешкался и оглянулся через плечо.

– Прошу прощения, но правда ли, что, пока мы тут говорим, король Филипп ведёт людей в атаку?

– Да, и снова на Проклятую башню. Сапёры доложили, что под неё проведён подкоп и она может обрушиться в любую минуту. Поэтому Филипп снова повёл своих людей на приступ, надеясь, что на сей раз вражий оплот падёт. Но мне говорили, что французы несут тяжёлые потери, большой кровью расплачиваясь за каждый шаг.

Сен-Клер покинул палатку, нашёл ожидавшего его знаменосца и отослал его назад с наказом передать Кабану: до конца дня старший сержант остаётся за командира и должен позаботиться об отдыхе людей.

Потом Андре отправился на поиски места, откуда можно было бы увидеть, как французы штурмуют Проклятую башню. Оказалось, однако, что атака уже закончена, несмотря на то (а может, благодаря тому), что большой участок башенной стены, футов в тридцать в ширину, обрушился, превратившись в груду обломков. На этих обломках теперь толпились яростные защитники; оттуда, где находился Сен-Клер, они казались муравьями, копошащимися на разворошённом муравейнике.

Андре наблюдал за возвращением Филиппа в его шатёр: за ним нетрудно было проследить даже с расстояния в милю, потому что за монархом на высоком древке несли знамя с королевскими лилиями Франции.

Слегка разочарованный тем, что пропустил главное, Андре с высоты седла обводил глазами открывавшуюся перед ним панораму, пока не остановил взгляд на шатре Ричарда Английского – этот шатёр можно было сразу узнать по гербу. Говорили, что Ричард всё ещё болен. Он страдал от нарывов, у него выпадали волосы и зубы, гнили дёсны, но, похоже, это не мешало королю твёрдо добиваться нужных ему условий капитуляции гарнизона Акры.

Андре вздохнул. Лагерь полнился противоречивыми слухами, но самые осведомлённые люди утверждали, что Ричард категорически отказывается обсуждать с сарацинами условия сдачи, какие обычно обсуждаются на войне, и непреклонно требует безоговорочной капитуляции, немедленного освобождения всех франкских пленников и возвращения не только Истинного Креста, но и всех городов и замков, захваченных мусульманами после сражения близ Хаттина. Если слухи соответствовали действительности (а зная Ричарда, Андре готов был им поверить), король вёл себя крайне неосмотрительно: он не оставлял Саладину возможности уступить, сохраняя своё достоинство. Согласившись на такие неслыханные требования, султан совершил бы политическое самоубийство, утратив право именоваться военным, религиозным и государственным вождём. Даже для Сен-Клера, новичка в Святой земле, была очевидна нелепость подобных требований. Такой человек, как Саладин, предпочёл бы смерть бесчестью – а именно бесчестьем стало бы для него согласие на условия, выдвинутые врагом.

Но не успел Андре подумать об этом, как отчётливо осознал: Ричард тоже всё это понимает и не рассчитывает, что его условия будут приняты. Более того – он не желает, чтобы их приняли. Ричард был королём-воином, ярчайшим светочем христианства, монархом с львиным сердцем, паладином и поборником спасения Римской церкви. Ему, герою, вовсе не требовался выгодный мир, добытый не мечом, а с помощью презренных переговоров. Его не устраивало ничего, кроме полной победы. Он обобрал своё новое королевство, чтобы оплатить войну, и твёрдо намеревался не потерять ни единой крупицы славы, которую можно было добыть на этой войне... А что за славу можно стяжать, выторговывая у трусливых неверных уступки мирным путём? Поэтому король делал всё возможное, чтобы вынудить султана к большой, масштабной войне. Войне, которую Ричард, по собственному глубокому убеждению, не мог не выиграть.

Андре с горечью подумал, что соображения Ричарда точны, если помнить о представлениях короля о чести и долге. Снедаемый неуёмным стремлением к славе, алкающий всеобщего восхищения, король Ричард ни на миг не сомневался в своём праве распоряжаться жизнями своих соотечественников и подданных, а его власть и сила позволяли довести задуманное до конца. Он будет сражаться с Саладином до последней капли крови, пока с обеих сторон останется в живых хотя бы один воин.

Андре уловил ярко-жёлтый промельк на фоне королевского шатра – скорее всего, женское платье. Беренгария? Или, может, Иоанна? Подумав об этих женщинах, Сен-Клер вспомнил их глаза, пристально рассматривающие его, и улыбнулся, хотя улыбка получилась несколько нервной. Что они могли подумать о его неожиданном, оставшемся без объяснения, исчезновении из Лимасола?

Странно, что со дня отбытия Андре с Кипра никто из лагеря Ричарда не перемолвился с Сен-Клером ни единым словом. Правда, Андре разговаривал с де Сабле, но недолго и лишь на общие темы. У де Сабле было столько дел, что ему было не до пустых разговоров о том, недоволен ли его друг король одним из своих приближённых.

Сам Андре с тех пор, как его сюзерен прибыл в Святую землю, даже не пытался к нему подойти. Кто-то мог бы назвать такое поведение небрежением, но в голове Андре мелькали мятежные мысли о верности, ответственности и долге перед сюзереном.

Мессир Анри Сен-Клер отказался от благ, какие давала спокойная жизнь в почётной отставке, и вернулся на королевскую службу. Причём на сей раз служба привела его в чужую страну, где ему пришлось решать новые, незнакомые задачи, требующие от него непривычных навыков и умений. И это в том возрасте, когда многие его ровесники просто умирают от старости! Андре не давала покоя ещё одна мысль: он был уверен, что долг сеньора предписывает Ричарду лично сообщить сыну своего старого верного слуги о кончине последнего. И пока король этого не сделает, внезапно и твёрдо решил Андре, сам Сен-Клер даже не попытается приблизиться к Ричарду Плантагенету. Что же касается двух женщин, жены и сестры Ричарда... Подумав о них, Андре уныло скривился и то ли засмеялся, то ли застонал. Он убеждал себя, что жизнь королев не имеет к нему никакого отношения, хотя тихий, но настойчивый внутренний голос упорно твердил ему обратное.

С глубоким вздохом Андре попытался выкинуть все эти мысли из головы. Резко дёрнув за поводья, он развернул коня и вернулся к своему отряду.

* * *

Несколько следующих дней, безжалостно муштруя людей, Сен-Клер пытался разобраться в себе и приглушить смутное, но неотступное чувство вины перед Ричардом.

Двенадцатого июля город пал, и всё в мгновение ока изменилось. Боевой дух армии взмыл до небес, неожиданно все снова исполнились воодушевления. Люди с радостью брались за любые поручения: каждый хотел иметь возможность после рассказывать, что именно он делал при сдаче Акры.