Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

Мессир Анри сердечно кивнул.

– Де Тремеле, говоришь, из Орлеана? Кажется, некогда был магистр Храма, который носил такое же имя и был родом из Орлеана?

– Мессир Бернар де Тремеле. – Рыцарь, улыбнувшись, кивнул. – У вас превосходная память, мессир Анри. Это было более тридцати лет тому назад, и он пробыл магистром всего лишь год. Он был старшим братом моего деда. Я много слышал о нём в юности, потому что этот человек пользовался большим уважением, но самому мне с ним встречаться не довелось. Может, присоединимся к королю?

Все трое направили коней туда, где король и два оруженосца спешились перед небольшой группой коленопреклонённых английских йоменов. Когда рыцари подъехали, Ричард уже поднимал своих подданных на ноги, со смехом похлопывая по толстым стёганым курткам, заменявшим лучникам доспехи.

– Вставайте! – говорил он. – Воин ни перед кем не должен стоять на коленях. Можно преклонить колено, чтобы принести клятву верности, но оставаться в такой позе – значит выказывать раболепие, а я не потерплю подобного от людей, которых считаю своими друзьями. Брайан! – окликнул Ричард командира англичан, единственного человека среди йоменов, не носившего громоздких стёганых «доспехов». – Отбери трёх самых лучших своих людей. Нет, постой. Это было бы... неблагоразумно. Я сам выберу этих троих, испытаю удачу. Ты будешь наблюдать за схваткой.

Обведя взглядом дюжину изумлённых простолюдинов, король поднял руку.

– А сейчас все послушайте меня. Я выберу из вас троих и сойдусь с ними в схватке на дубинках. Три поединка – пока один из нас не будет сбит с ног или не выйдет из строя после крепкого удара. Судьёй станет Брайан.

Король подбодрил воинов ослепительной ухмылкой: зубы его поблёскивали, глаза искрились.

– Но, предупреждаю, драться без дураков: любой, кому придёт в голову поддаться мне из почтения к королевскому достоинству и сану, будет следующую пару недель рыть нужники. Всё поняли? Лучше уясните это как следует, потому что я не шучу. Я знаю себе цену, я действительно хороший боец и желаю лишний раз подтвердить это в честной схватке. Если кто-то из вас окажется лучшим бойцом и одолеет меня, так тому и быть. Но тот, кто поддастся, нанесёт мне оскорбление и не дождётся никакой благодарности! Зато для того, кто сумеет сбить меня с ног, у меня припасён золотой византин. Если понадобится, найдутся и три монеты.

Ричард снова оглядел строй, встретившись взглядом с каждым, а потом пальцем поманил к себе трёх человек.

– Ты, ты и ты. Я буду драться с вами. Пусть кто-нибудь даст мне дубинку – и за дело!

Тем временем весть о предстоящих поединках уже облетела всё ристалище. Воины знали, что король любит развлекаться подобным образом, и, прежде чем Ричард и его первый противник подготовились к схватке, толпа окружила их таким плотным кольцом, что остальным девяти йоменам отряда Брайана из Йорка пришлось образовать заслон, чтобы сдержать натиск любопытных и дать соперникам свободное место. Но девять англичан, хоть и были крепкими парнями, не смогли бы сдержать напиравшую толпу, поэтому мессир Анри вмешался и быстро выделил людей для поддержания порядка.

Первый поединок начался не слишком красочно: оба противника легко кружили на слегка согнутых ногах, держа наготове крепкие дубинки и не сводя глаз друг с друга. Каждый выжидал, когда противник выдаст свои намерения, и старался уловить малейшее движение ног, позу и даже выражение лица соперника.

Йомена, рослого, широкоплечего молодого парня по имени Уилл, которому, на взгляд Сен-Клера, не исполнилось и двадцати, но чьи огромные ручищи и запястья могли натягивать чудовищно тугой длинный лук, похоже, ничуть не смущало, что ему выпало помериться силой с самим королём. Он держался уверенно, невозмутимо и, несмотря на молодость, не лез на рожон. Внимательно следя за Ричардом, он плавно скользил по кругу, слегка согнув колени, готовый распрямиться, как тугая пружина.

Анри не удивило, что первым атаковал Ричард: король внезапно метнулся вперёд и вправо, вертя дубинкой так быстро, что за его движениями невозможно было уследить, и с такой силой, что дубинка могла бы раздробить кости, если бы противник не парировал удары. Мало кто смог бы не отступить под столь яростным напором, но молодой йомен держался стойко. Он уверенно встретил натиск и отбивал удары словно без особых усилий.

Наконец атака прекратилась так же внезапно, как и началась: не завершив замаха, Ричард вдруг отпрыгнул назад, легко приземлился на цыпочки и встал в оборонительную позу. Его молодой противник, не дав королю времени на передышку, тут же перешёл в наступление. Над полем вновь зазвучал стук сталкивающихся дубинок. Ричард, которому теперь пришлось обороняться, слегка отступил под натиском юного йомена, но тут же отвоевал преимущество с помощью ложного выпада и искусного обратного удара. Правда, лучник ушёл от удара разворотом вправо, но это чуть не привело поединок к концу, потому что парень на мгновение оказался вполоборота к Ричарду, оставив спину открытой. Король не преминул воспользоваться этим, продолжив и завершив замах. Дубинка описала дугу и уже готова была обрушиться на спину Уилла, но тот с невероятным проворством сумел увернуться и оказаться за пределами досягаемости соперника. Полновесного удара не получилось: кончик дубинки короля лишь скользнул по толстой стёганой куртке, а поскольку остановить такой мощный замах было невозможно, дубинка с силой стукнула по земле. Это подарило юноше мгновение, за которое он вновь принял боевую стойку.

После этого оба противника, не желая больше рисковать, некоторое время выжидали. Затем последовала серия коротких атак и контратак; оба бойца по очереди теснили друг друга. Но это не могло продолжаться долго – тем более что за Ричардом Плантагенетом оценивающе наблюдали его же собственные воины. Король сделал ложный выпад, целя вправо, сам прыгнул влево и снова нанёс обратный удар в надежде застать противника врасплох.

Однако не тут-то было: лучник не только парировал удар, но и выбил дубинку из рук короля, заслужив удивлённые и восхищённые возгласы зрителей. Правда, тут же выяснилось, что обезоружить Ричарда – ещё не значит его победить. Король так и не дал противнику воспользоваться минутным преимуществом. Он метнулся за упавшим оружием, чуть не угодив Уиллу под ноги, а когда йомен отпрянул, проскочил под самыми его руками, подхватил с земли дубинку и вновь оказался в боевой стойке.

Мессир Анри не смог удержаться от восхищённой улыбки. Секрет блистательного, непредсказуемого Ричарда Плантагенета, внушавший истинным воинам всех рангов и званий уважение и любовь к этому человеку, заключался в том, что он никогда не опускал руки и всегда сражался до конца.

Так вышло и на сей раз: мгновение назад победа, казалось, была уже в руках Уилла, но вот Ричард, только что вновь завладевший своим оружием, нанёс стремительный и мощный удар по бедру противника.

Толстая стёганая прокладка смягчила силу удара, поэтому кость не сломалась, но нога перестала служить лучнику, и он упал на четвереньки. В то же мгновение дубинка Ричарда упёрлась ему в шею, и парню не осталось ничего другого, кроме как сдаться.

Наблюдавшие за поединком воины разразились восторженными криками, когда король-победитель учтиво протянул руку поверженному противнику и помог ему подняться на ноги. Ричард всячески показывал, что ему тоже здорово досталось, что он почти выбился из сил, но, как только Уилл, волоча ногу, покинул площадку, король уже сделал знак следующему бойцу.

Этот поединок оказался гораздо короче и неинтереснее первого – то ли потому, что победа воодушевила и разгорячила Ричарда, то ли потому, что напугала его противника. Так или иначе, второй боец не сумел отбить и трёх ударов, на третьем рухнул без сознания и был унесён с поля.

Последний йомен вышел вперёд медленно и осторожно. Он держался прямо, если не считать чуть заметно согнутых коленей, придававших его позе лёгкий намёк на подобострастие. Оружие он сжимал обеими руками, держа наперевес, его глубоко посаженные глаза внимательно изучали Ричарда. Король, положив дубинку на плечо, тоже присматривался к противнику. Мессир Анри уже знал, что третьего человека зовут Корш: он слышал, как йомена окликали товарищи. Глядя на лицо этого человека, рыцарь сразу понял, что Корш – не имя, а прозвище, которым лучника наградили за его внешность. Этот боец с низко постриженными на лбу волосами, с большим, крючковатым, как клюв хищной птицы, носом и большими чёрными глазами под прямыми бровями и впрямь походил на коршуна.

На сей раз противники даже не стали кружить, чтобы выбрать удобную позицию. Они не пытались прощупать друг друга, а просто стояли, оценивая и выжидая. Время шло, толпа тоже замерла в напряжённом ожидании, и когда укушенный оводом конь Анри всхрапнул и решил встать на дыбы, рыцарь резко натянул поводья, утихомиривая его.

Скакун Анри словно подал бойцам сигнал: стоило животному переступить копытами, как противники одновременно прыгнули навстречу друг другу, и над полем разнёсся дробный стук дерева о дерево. Удары были такими стремительными, что за ними невозможно было уследить. Но они так же быстро отбивались: защита обоих бойцов казалась непреодолимой. А потом, между двумя ударами, йомен по имени Корш вдруг отпрыгнул назад, приземлился на полусогнутые и тут же снова ринулся вперёд, перехватив атакующего короля в тот миг, когда тот прыгнул вслед за своим противником. Анри чуть ли не физически ощутил силу столкновения бойцов, однако у Корша были два преимущества: инерция броска и внезапность. Ричард пошатнулся, теряя равновесие, стараясь удержаться на ногах. Он шагнул назад, но зацепился пяткой за камень и тяжело рухнул навзничь, широко раскинув руки и выронив дубинку.

Казалось, победа Кроша не вызывала сомнений, но от Анри и, скорее всего, от многих других зрителей не укрылось, что в последний миг победитель замешкался, возможно, вспомнив, кого сбил с ног. Его замешательство длилось всего долю мгновения; в следующую секунду Корш прыгнул, чтобы нанести последний удар. Но опоздал.

За это ничтожно малое время Ричард сумел совершить невозможное. Он подтянул колени к груди, перекатился назад и, выбросив вперёд мощные ноги, вскочил с ловкостью акробата. Король вернулся в стойку, но на этом великолепном трюке дело не кончилось: Корш уже налетел на него, занеся дубинку для завершающего, сокрушительного удара. Но Ричард опередил противника, стремительно бросившись навстречу. Король обеими руками ухватился за ворот стёганого «панциря», поднял ногу, упёр её в живот противника и резко повалился на спину, увлекая йомена за собой. Потом быстро выпрямил ногу, и Корш, перелетев через Ричарда, тяжело грянулся о землю.

У зрителей перехватило дыхание; никто в толпе не шевелился. Слышно было лишь тяжёлое дыхание Ричарда, который встал и выпрямился во весь рост, пошатываясь и глядя вниз, на неподвижного Корша. Наконец король махнул рукой в сторону своего поверженного противника.

– Во имя божьей глотки, как ты там, малый? – спросил Ричард. – Я тебя ненароком не убил?

Его слова пробудили всех от оцепенения; вокруг поверженного бойца мигом столпились люди.

– Он дышит! – крикнул кто-то. – Он жив! Эй, осторожнее! Отойдите, дайте ему воздуху!

Воины шумно, с облегчением заговорили, обсуждая детали поединков, оценивая противников, их достоинства и недостатки.

Сидя на коне и возвышаясь над всеми, мессир Анри Сен-Клер увидел, как пальцы лежащего без сознания человека дёрнулись и сжались в кулак; как Ричард зашагал вперёд и поднял обе дубинки, свою и Корша, после чего вернулся к поверженному противнику и уставился на него с непроницаемым видом.

Открыв глаза, боец по прозвищу Корш увидел, что его окружают сочувствующие, и сам король Англии Ричард стоит рядом с ним на коленях. Король кивнул и что-то проговорил, но Корш ещё не до конца пришёл в себя и не понял, что именно сказал монах. Только позднее лучнику растолковали, что Ричард наградил его тремя золотыми византинами – такой суммы йомен никогда ещё не видел и вряд ли когда-нибудь увидит снова. Правда, бедняге так досталось, что он даже не помнил окончания схватки, но товарищи обо всём ему рассказали. Теперь он мог заслуженно гордиться тем, что не только стойко сражался с самим Ричардом Плантагенетом, но даже сбил короля с ног, заработав, как и было обещано, полновесный византин. Ещё два, как пояснили йомену товарищи, Ричард добавил в благодарность за добрый бой.

Мессиру Анри Сен-Клеру этот ритуал был знаком уже много лет. Такие сцены давно не производили на него впечатления, однако он каждый раз невольно, даже нехотя, восхищался умением Ричарда подобным незамысловатым образом привлекать к себе сердца простодушных воинов. Впрочем, рыцарь видел во всём этом лишь безудержное стремление Ричарда к самовозвеличиванию и мог только дивиться слепоте людей, позволявших так бесстыдно манипулировать собой.

Сен-Клер отвёл взгляд от упивающегося всеобщим восхищением короля, посмотрел на сына и увидел на его лице не снисходительное веселье после яркого представления и тем более не восторг, а угрюмое недовольство. Разумеется, кроме мессира Анри, знавшего и любившего каждую чёрточку лица Андре, никто не разглядел бы этого выражения. Но Анри ошибиться не мог и теперь терялся в догадках, что за ним кроется: презрение, подозрение, неодобрение или откровенная неприязнь? Анри решил, что подходит любое из объяснений.

Сен-Клер понял, что и сам начал хмуриться. Это могло показаться окружающим подозрительным, поэтому он усилием воли принял бесстрастный вид и развернул коня. Удержавшись от искушения вновь взглянуть на сына, Анри решил при первой же возможности выяснить, почему Андре так резко изменил мнение о своём защитнике и спасителе, который, судя по последнему письму, ещё недавно был его героем.

* * *

Покои, отведённые мессиру Анри Сен-Клеру, были удобными и уютными, приличествующими его должности главного военного наставника. По ним не гуляли сквозняки, плиты пола были плотно подогнаны и повсюду, кроме места перед очагом, усыпаны для тепла свежесрезанным тростником. На высоких каменных стенах висели тяжёлые гобелены, вся мебель была добротной и удобной, в том числе высокая, массивная дубовая кровать.

Когда мессир Анри распахнул дверь и придержал её для сына, он увидел, что управитель Эктор уже распоряжается слугами, один из которых подбрасывает поленья в пылающий огонь, а двое других накрывают на стол, расставляя кушанья и напитки. При виде господина Эктор хлопнул в ладоши, дав сигнал своим помощникам немедленно закончить все дела и уйти. Когда за слугами закрылась дверь, управляющий с поклоном спросил:

– Будут ещё какие-нибудь распоряжения, мой господин? Мессир Анри покачал головой и отослал его взмахом руки.

– Иди спать, Эктор. Сегодня ты мне больше не понадобишься.

Проводив управляющего взглядом, Анри обернулся к сыну, уже снявшему мантию и пояс с мечом. Андре положил меч на край только что накрытого стола и, не обращая внимания на кушанья, одобрительно понюхал длинное горлышко серебряного кувшина с любимым вином отца.

Слегка улыбнувшись при виде этого, Анри тоже снял плащ и пояс с длинным мечом, повесил их на крюк, вбитый высоко в стену рядом с дверью, подошёл к одному из двух кресел, стоящих возле очага, и уселся.

– Расскажи-ка мне, что за размолвка у тебя вышла с твоим сеньором, или, как говорят в Англии, лордом Ричардом? – потребовал старый рыцарь без обиняков. – И не вздумай делать вид, будто не понимаешь, о чём я говорю.

После сражений короля с йоменами отец и сын впервые остались наедине.

Андре уже наливал вино в оставленные слугами оловянные кубки, но, услышав слова отца, обернулся и, приподняв бровь, настороженно посмотрел на него. Потом медленно выпрямился, аккуратно поставил кувшин и нарочито неторопливо, явно давая себе время подумать над ответом, расправил плечи.

Мессир Анри внимательно наблюдал за сыном, восхищаясь его самообладанием: лицо Андре было самым невинным, хотя он наверняка гадал, почему отец задал этот вопрос, что ему известно и о чём он догадывается. Анри не торопил, ожидая, пока молодой человек заговорит сам.

Прошло достаточно времени, чтобы можно было сосчитать до десяти.

Андре слегка наклонил голову – это можно было истолковать как кивок – и снова принялся наливать вино. Заткнув кувшин и оставив его на столе, он с двумя кубками в руках подошёл к очагу, где сидел молча наблюдавший за сыном мессир Анри. Так же молча юноша вручил отцу кубок, тоже уселся и уставился в сердце пылающего очага.

– Как побываешь в Англии, где вечно сыро, холодно и знобит, так начинаешь дивиться, что и здесь летом, во Франции, ночью нужно разжигать огонь.

– Но здесь вовсе не Франция. Мы в старом каменном замке в Западной Бургундии – мрачном и сыром, по которому гуляет ветер, куда ни зимой, ни летом не проникает солнечный свет. Здесь всегда холодно. И ты уклоняешься от ответа на вопрос.

– Нет, отец. Вовсе нет.

Андре поднял глаза.

– Просто я ещё не подобрал нужных слов.

– Почему? Неужели ответить так трудно? Мы здесь вдвоём, и, что бы ты ни сказал, нет риска, что тебя обвинят в нарушении вассальной верности. Я сразу понял по твоему лицу – у тебя с королём произошла какая-то размолвка. Но Ричард был тобой доволен, когда мы разговаривали сегодня, поэтому размолвка не может быть серьёзной. Будь она серьёзной, ты попал бы в опалу, а то и в тюрьму.

– Верно. Я мог бы быть даже казнён. Всё верно, отец. Но вспомните – вы сами предупреждали: если какие-нибудь черты характера Ричарда мне не понравятся, следует держать это при себе. – Андре пожал плечами. – Что ж, я так и сделал. Да, я столкнулся кое с чем... неприятным. С тем, чего не искал и не думал найти в короле.

– Неприятным. Всего лишь?

– Всего лишь, если не забивать этим голову, что я и пытаюсь сделать. Потому что иначе лёгкая неприязнь грозит перейти в отвращение.

– Хмм. Так расскажи, что за случай вызвал у тебя такие чувства.

Лицо Андре стало суровым.

– Это вовсе не случай, отец, всё гораздо хуже. К сожалению, речь идёт о неотъемлемой черте характера короля... Об изъяне, с которым я не могу смириться.

При виде холодного неодобрения на строгом лице сына мессир Анри почувствовал, как по шее пробежали мурашки. Первое, что ему пришло в голову, – это всем известная склонность Ричарда к мужеложству.

– Вы ненавидите евреев, отец?

– Что?

Подобного вопроса Анри никак не ожидал и был сбит с толку.

– Ненавижу ли я... Нет, я не испытываю ненависти к евреям.

Но потом, поколебавшись, Сен-Клер-старший с недоумением осведомился:

– А тебе-то какое до них дело? Почему ты меня об этом спросил?

– Простите. Большинство людей, как я посмотрю, их ненавидят. Евреев называют убийцами христиан.

Андре нахмурился, а когда заговорил снова, голос его звучал тише:

– Ричард... Ричард не любит евреев.

В глубине души Анри почувствовал нарастающее облегчение.

– Понятно. И это производит на тебя неприятное впечатление? – Он серьёзно кивнул, не ожидая ответа Андре. – Что ж, мнение Ричарда разделяют многие. Но, принимая во внимание твоё прежнее восхищение этим человеком, думается, я понимаю, почему ты в нём разочаровался, особенно если он не делает секрета из своей неприязни. Но нелюбовь к евреям – всеобщее поветрие, распространённое не только здесь, в Анжу или в Аквитании, но и по всему христианскому миру. Тем паче что такая нелюбовь не порицается, а порой даже поощряется церковью.

Анри помолчал, подумал и задал новый вопрос:

– Скажи мне вот что, сын. Неприязнь к евреям коробит тебя во всех или только в Ричарде?

– Он король, отец. Его поведение подаёт пример всему народу. А в Англии многие из его подданных – евреи.

– Ну-ну!

Старый рыцарь увещевающе поднял руку.

– Успокойся. Очень многие не согласились бы с тобой. Существует распространённое мнение, что евреи – всего лишь евреи, ни больше ни меньше, в какой бы стране они ни жили. У евреев своя, особая вера, они живут замкнуто, сторонясь остальных людей, если только речь не идёт о делах. Они дают деньги в рост, что заказано христианам, и, хотя проживают во владениях христиан, не приносят вассальной присяги ни одному из сеньоров. Поэтому евреи Англии навсегда останутся евреями и никогда не станут англичанами, так же как их соплеменники в здешних краях никогда не станут анжуйцами, аквитанцами или даже французами.

Андре внимательно выслушал отца и кивнул.

– На всё сказанное вами я мог бы найти возражения... но стоит ли их приводить, отец? Как вы считаете?

Мессир Анри взмахом руки отмёл эти слова.

– Что я считаю, не имеет значения. Хотя, на мой взгляд, твои заявления спорны. Сейчас для нас важны в первую очередь твои убеждения, потому что они, как видно, вступают в противоречие с убеждениями твоего короля. Давай-ка разберёмся с этим.

Андре отвёл глаза, поднял бокал и отпил почти половину.

– Разобраться с этим? Похоже, я не в силах разобраться с этим здраво, во всяком случае, пока.

Теперь пришёл черёд Анри отвести взгляд и уставиться в огонь, собираясь с мыслями перед тем, как изложить их сыну. Он слегка потёр пальцем кончик носа и спросил:

– Я когда-нибудь рассказывал тебе о Кареле?

– О Кареле Далматинце, мадьяре? Который был вашим наставником в детстве? – Андре улыбнулся. – Рассказывали, и не раз. Но вы уже много лет не произносили его имени, с тех пор как я был совсем зелёным юнцом. Помню, однако, ваши слова: «В Кареле было сокрыто гораздо больше, чем он показывал людям».

– Да. Многие, глядя на него, видели лишь чужеземца: странного с виду малого с пышной шевелюрой, узкими глазами и забавным выговором. Им и в голову не приходило, что это всего лишь видимость, маска, которую Карел надевал для того, чтобы избавиться от назойливого любопытства тех, кого он считал глупцами.

Андре наклонил голову к плечу, в глазах его светилось любопытство.

– Полагаю, глупцами он считал большинство людей?

– Да. И был по-своему прав, ибо Карел приравнивал легкомыслие к глупости, а большинство людей предпочитают быть легкомысленными, а не вечно серьёзными. До того, как стать воином, Карел был законником. Его состоятельная семья пользовалась влиянием на своей родине, и один из тамошних епископов обратил внимание на мальчика, заметил его способности и отправил в Рим, учиться при папском дворе. Выяснилось, что у Карела склад ума настоящего законника; и он невероятно быстро, в очень юном возрасте, сделал себе на этом поприще имя.

Анри умолк и задумался, по лицу его блуждала странная улыбка.

– Я подозреваю – хотя и не могу этого доказать, – что Карел был священником или даже епископом. Я бы не удивился, узнав, что он достиг ещё более высокого духовного сана. Но в любом случае, после столь блистательного начала что-то пошло не так. Он узнал или испытал в Риме нечто такое, что раз и навсегда отвратило его от клира. Карел бросил всё, оставил Рим, отказался от прежней жизни и начал всё заново, став человеком, в котором никто не заподозрил бы клирика и юриста... А тем паче епископа. Он сделался наёмным воином. В тысяча сто тридцать третьем году Карел нанялся в войска германского вельможи, Конрада Гогенштауфена, будущего короля Конрада Третьего. Прослужив в войсках Конрада двенадцать лет, Карел по неизвестным мне причинам ушёл в отставку. Но каковы бы ни были эти причины, на службу к Конраду поступил отступник-законовед, а спустя двенадцать лет уволился с неё уважаемый опытный командир. Мой отец познакомился с Карелом в Германии за несколько лет до его отставки. Они подружились – одному Господу ведомо, как и почему. В общем, покинув службу у германского короля, Карел разыскал моего отца и нанялся к нему обучать дружину Сен-Клеров современному воинскому искусству. Справился он с этим отменно, а по истечении срока договора остался на службе у отца в качестве моего наставника. Благо он мог подготовить и клирика, и воина.

Внимательно слушавший Андре подался вперёд.

– Простите, отец, но он обучал вас наукам или искусству сражений?

Мессир Анри повёл плечом.

– И тому и другому, потому что разница тут невелика. Карел, во всяком случае, не делал таких разграничений: по его разумению, учёба есть учёба, чем бы ты ни учился владеть, пером или мечом. Он говорил, бывало, что, хотя в науке и на войне мы используем разное оружие, в любом случае владеть им нам помогает разум. Только разум подсказывает нам, как пользоваться мечом и пером, только разум видит разницу между ними, только разум помогает одному из людей стать на голову выше прочих... Чем бы он ни занимался.

Андре слушал, широко раскрыв глаза.

– По-моему, ваш Карел был удивительным человеком.

– Вряд ли мне могли найти бы лучшего наставника и учителя. Тебе он тоже наверняка бы понравился, случись вам познакомиться. Но он умер ещё до твоего рождения.

– Вы мне раньше об этом не рассказывали.

В голосе Андре прозвучала укоризненная нотка.

– Когда ты был мальчиком, у тебя имелись собственные наставники, а Карела уже не было в живых. Я не видел смысла утомлять тебя рассказами о человеке, которого уже нет на свете. Правда, время от времени я скармливал тебе крупицы его мудрости, но не всегда упоминал источник.

Мессир Анри снова умолк, задумчиво глядя перед собой.

– Ты должен понять: никто никогда не сомневался, годится ли Карел в мои наставники, никто не спрашивал, чему он меня учит, – после паузы продолжил старый рыцарь. – Теперь я понимаю, что никому до этого не было дела. Мой отец не умел ни читать, ни писать, зато видел, что меня каждый день гоняют по ристалищу и мне это доставляет удовольствие, я делаю успехи. Этого ему было достаточно. Мою матушку тогда уже разбил паралич, который и прикончил её к тому времени, когда мне исполнилось четырнадцать, поэтому у неё не было ни сил, ни желания проверять, чему и как я учусь. А кто в целом свете, кроме родителей, мог бы этим заинтересоваться? Таким образом, к моей великой радости, никто не мешал мне сидеть, разинув рот, у ног Карела и узнавать о разных чудесах. По мере того как я взрослел, он всё чаще говорил со мной более откровенно: о своих убеждениях, об ответственности человека – любого человека, – возложенной на него Всевышним. Карел со знанием дела толковал о промысле Господнем и о Божественной сути, о праведности и о верности долгу – о таких материях, которые большинство людей, в том числе большинство священников, и представить себе не могут, не говоря уже о том, чтобы их усвоить. А у Карела были очень твёрдые убеждения и воззрения на Бога, человека и их взаимоотношения.

– А как он умер?

– От чумы, которая свирепствовала в том году по всей стране. Его смерть была для меня великой утратой. После его кончины в моей душе осталась пустота, заполнить которую я смог, лишь повстречав твою матушку и женившись на ней. Но я отчётливо помню, что во время последней беседы с Карелом речь у нас шла как раз о евреях и о повсеместной ненависти к ним.

– Правда, отец? – промолвил Андре с долей скептицизма. – Ведь это было очень давно, и ваша память может играть с вами шутки. Я знаю, со мной такое тоже время от времени случается.

Отец взглянул на него искоса, приподняв бровь.

– Ты так думаешь? Что ж, это могло бы случиться, будь я таким дряхлым стариком, каким ты меня, похоже, считаешь. Но я знаю, что с моей памятью всё в порядке, и тот последний разговор с Карелом имел для меня особое значение. Я мысленно возвращался к нему снова и снова, вспоминал каждое слово, потому что, то был наш последний разговор. Карел никак не мог примириться с широко распространённой ненавистью к евреям, потому что она казалась ему идущей вразрез со всем, во что он уверовал ещё в детстве. Он спросил – почему, как я думаю, евреев всегда винят в муках Спасителя?

Анри слегка улыбнулся.

– Не успел я назвать очевидную, как мне казалось, причину, как Карел заявил – если принять на веру постулат, что Иисус явился в наш мир, чтобы искупить своей мученической кончиной наши земные грехи, то, следуя логике, мы должны признать все сопутствовавшие искуплению события частью Божественного плана. А коли так и коль скоро Господь по своей природе всеведущ, Он заранее предвидел и предусмотрел каждую деталь этого плана. Почему же тогда, спросил меня Карел в свой последний день, во всём случившемся винят одних евреев? У нас с ними один Бог. Неужели Он отверг их, чтобы заботиться только о нас? Или мы должны поверить, что евреи – единственные грешники человечества и, без сомнения, виновны в том, что из-за них Спаситель вынужден был принести себя в жертву? А если так, то неужели лишь впоследствии все прочие народы, включая самонадеянных римлян, ступили на стезю греха, заразившись этим от иудеев?

Мессир Анри покачал головой, словно до сих пор пребывал в недоумении.

– Мне тогда, наверное, было лет двенадцать, но я помню, что даже в столь юном возрасте я смог понять подоплёку вопросов своего наставника. Помню, как, поразмыслив, я сказал Карелу, что думаю по этому поводу, и удивился, когда он со мной согласился. «Конечно, всё это чепуха, – сказал он и отвесил мне лёгкий подзатыльник, как делал всякий раз, когда бывал мною доволен. – Оскорбительная нелепость подобных заключений очевидна любому человеку, способному логически мыслить и выстраивать цепь рассуждений. Будь евреи единственными грешниками в мире, не было бы причин для существования христианства. Евреи уже считают себя избранным народом, поэтому потребовалось бы лишь сошествие на землю еврейского Мессии и свершение всего того, что требуется по еврейскому закону. Однако всё случилось по-другому. Благое послание распространилось из Израиля во все страны мира, ставшие впоследствии христианскими. Ведь с этим никто не спорит. Так скажи мне, юный Анри Сен-Клер, какова, по-твоему, истинная причина, лежащая в основе всей этой вздорной напраслины, которую возводят на евреев?»

– И у вас нашёлся ответ?

Мессир Анри поднял бровь.

– Ну а ты мог бы дать на это ответ, ты – человек уже взрослый?

Андре улыбнулся и склонил голову, как будто соглашаясь с отцом. На самом же деле он считал, что подробно смог бы ответить на такой вопрос, к полному удовлетворению Карела. Однако Андре ограничился кивком.

– И что же тогда сказал Карел? – осведомился он.

– Я никогда не забуду того, что он сказал. Он заявил, что именно священнослужители – Карел был склонен почти во всём на свете винить клириков и вообще церковь – задумали оклеветать евреев ещё на заре христианства, когда им потребовался козёл отпущения и нужно было отвлечь внимание людей от собственных грехов. Карел твёрдо в это верил. «Евреи оказались лёгкой добычей, – сказал он, – и церковь, запомнив это, с тех пор не раз прибегала к такому же приёму».