Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

Звук шагов отвлёк Андре от раздумий. Повернувшись, он увидел, что к караульному, который стоял на другой стороне смотровой площадки башни, кто-то подошёл. О чём говорили эти двое, юноша не расслышал, но вскоре увидел, как поднявшийся на башню человек – его силуэт чётко вырисовывался в свете вставленного в держатель факела – направился к нему. Молодой рыцарь выпрямился и встал, внезапно узнав своего друга и товарища из Орлеана, Бернара де Тремеле. При виде Андре Бернар приподнял брови.

– Сен-Клер? Я думал, после нескольких дней, проведённых в седле, ты уже крепко спишь.

– А! Стало быть, ты считаешь, что в сравнении с тобой я слабак? Ты-то сам почему не спишь?

– Я лёг было, но не смог заснуть. Наверное, в голове роится слишком много мыслей. До рассвета осталось уже немного, во сне время летит незаметно, а я решил немного отсрочить завтрашний день. А ты о чём размышлял здесь в одиночестве?

Махнув на прощание наблюдавшему за ними часовому, Андре последовал за де Тремеле вниз по узким ступенькам, что вели к мощёной дороге под зубчатыми стенами. Он не отвечал, пока они не оказались там, где их уже нельзя было увидеть и услышать с башни.

– За членство в нашем братстве порой приходится платить высокую цену.

Они как раз начали спускаться по следующему лестничному пролёту, но, услышав эти слова, де Тремеле остановился, повернулся и поднял глаза на Андре.

– Ты снова о своём отце?

Андре кивнул.

– Что ж, это верно, брат, – согласился де Тремеле. – Цена и вправду высока. Но когда ты почувствуешь, что это тебя мучает, подумай вот о чём: каким бы невыносимым тебе ни казалось настоящее, всегда может произойти нечто несравненно худшее, и тогда цена станет гораздо выше. Поверь, единственный наш путь – это отчаяние.

Раскатисто рассмеявшись, де Тремеле снова зашагал по ступеням вниз.

– Бернар, скажи честно, тебе уже кто-нибудь говорил, что ты дерьмо?

– Как же, и не раз.

На сей раз де Тремеле бросил это через плечо, не останавливаясь.

– Но дерьмо все обходят стороной, чтобы не наступить. Тут ты тоже поверь мне на слово.

Он снова расхохотался, а когда они очутились у подножия лестницы, схватил Андре за рыцарскую мантию и мягко, но решительно увлёк юношу в тень под лестницей.

– Заруби себе на носу, парень, и никогда об этом не забывай, – произнёс де Тремеле тихим голосом, в котором больше не слышалось ни единой шутливой нотки. – Через несколько дней, когда мы доберёмся до Везле, тебя официально признают претендентом на вступление в орден Храма. Если после ты не замараешь свой нос и будешь выполнять все поручения, ты станешь послушником. В конце концов, если не возникнет никаких помех, тебя сделают полноправным рыцарем Храма, посвящённым во все тайны так называемого священного учения. Ты думаешь, что сейчас тебе трудно скрывать что-то от своего благородного отца? Что ж, в ближайшее время эти трудности покажутся тебе пустяковыми. После вступления в Храм ты окажешься в обществе людей, совершенно чуждых тебе по духу, прозябающих в самонадеянном невежестве, воображающих, будто они, рыцари, – избранники Бога и соль земли. Да что там рыцари! Сержанты Храма и те мнят себя избранными! А ты, ведая, что их священный и тайный орден был придуман братством, к которому ты принадлежишь, не сможешь открыть им правду, чтобы сбить с них спесь. Твоя жизнь рыцаря-тамплиера будет пропитана ложью, на твои раны будет сыпаться соль всякий раз, когда тебя станут будить посреди ночи для участия в молебне – ведь для тебя этот ритуал ничего не будет значить. Ты узнаешь на собственной шкуре, что это за жизнь, но выбора у тебя не будет. Тебе останется только подчиняться и соблюдать их лживые обряды, не ропща, не выказывая ни малейшего недовольства. Полагаю, по сравнению со всем этим такая мелочь, как невозможность поделиться своими знаниями с отцом, не станет казаться тебе слишком высокой ценой за принадлежность к братству. К счастью, твоё одиночество не продлится вечно. Как только ты пройдёшь все испытания и будешь признан достойным полноправного членства, строгости и ограничения для тебя будут смягчены и наши братья, направляющие политику Храма, позаботятся о том, чтобы тебе поручали задания, в которых ты сможешь проявить себя наилучшим образом.

Де Тремеле снова улыбнулся и сжал плечи Сен-Клера.

– Хотя сам я никогда не присутствовал на внутренних бдениях Храма, могу с уверенностью сказать – следующие несколько месяцев будут для тебя сущей мукой.

– Да, – вздохнул Андре. – Об этом меня предупреждали. Но благодарю тебя за очевидный восторг, с которым ты напомнил, что ждёт меня впереди.

– Всё это действительно тебя ожидает, Андре, но к тому времени, как мы доберёмся до Святой земли, всё останется позади, и ты вернёшься в мир живых людей. А сейчас отправляйся спать и отдохни хорошенько, чтобы с ясным взором приветствовать новый день. Говорят, будет дождь, так что нам придётся тащиться до Везле в непогоду, и вряд ли у нас будет возможность переночевать где-нибудь с такими удобствами, как здесь.

На восточном небосклоне над ослепительными снежными вершинами Альп сияло солнце, освещая огромное горделивое знамя ордена Храма, поднятое на холме, что господствовал над полями у города Везле. В отличие от прочих штандартов и хоругвей это знамя не развевалось под лёгким ветерком, а тяжело свисало с поперечины над высоченным древком. Хорошо известный всем равносторонний восьмиконечный алый крест чётко выделялся на снежно-белом фоне, словно возвещая о величии ордена. Под знаменем стоял почётный караул из десяти вооружённых рыцарей, облачённых в белое, а вокруг, по всей вершине холма, раскинулся разбитый на правильные прямоугольники лагерь рыцарей и сержантов Храма. Правда, больше всего в лагере было новичков, зачастую ещё не прошедших посвящения: они были набраны совсем недавно, чтобы восполнить страшные потери, понесённые Храмом в Святой земле.

Сейчас на пологом склоне холма, перед первой линией палаток, выстроились более тысячи воинов, но менее сотни из них уже имели воинский опыт. Рыцарей – их было человек шесть из каждых двадцати – можно было распознать по белым мантиям, украшенным удлинёнными крестами. Не чёрными крестами ордена, а ярко-красными, свидетельствующими о священной миссии – отвоевании Святой земли. Такие же алые кресты красовались на простых коричневых накидках сержантов и на чёрных накидках стоящих в строю тут и там старших сержантов.

Ниже по склону, перед рядами храмовников, толпилось прочее христианское воинство, напоминая густые, колышущиеся колосья на ветру. Хотя никакая нива или даже цветочный луг не могли бы похвастаться таким разнообразием ярких красок. Толпа заполонила всё пространство до маленького городка Везле, не видного отсюда из-за множества палаток и шатров. Справа от храмовников, отряд за отрядом, выстроились по подразделениям воины Ричарда Плантагенета. Между отрядами всадников и пеших копейщиков стояли группы королевских арбалетчиков и лучников в неброской серо-коричневой одежде. Отряды ополчения из разных провинций различались цветами штандартов и одежд: штандарты Бургундии, цвета знаменитого тамошнего красного вина, соседствовали с тёмными, густо-синими знамёнами Аквитании, за которыми можно было увидеть зелёные с золотом стяги Анжу и Майена, чёрные с малиновым – Пуату, сине-белые, бледно-зелёные, жёлто-красные – Бретани и Нормандии. И конечно, выше всех вздымалось и реяло гигантское шёлковое знамя Англии, со львами святого Георгия на малиновом фоне; держал его сам архиепископ Кентерберийский Балдуин, лично набравший для воинства Ричарда три тысячи валлийцев, главным образом лучников.

Напротив всего этого великолепия, слева от тамплиеров, располагались силы Филиппа Августа и его союзников. В соответствии с саном и достоинством короля Франции его штандарт с золотыми геральдическими лилиями на небесно-голубом поле дома Капетов вздымался не ниже стяга его английского союзника. Позади этого штандарта переливались всеми цветами радуги знамёна главных союзников и вассалов Филиппа, знатнейших и могущественнейших владык христианского мира. Как и предсказывал Ричард годом раньше, среди прочих цветов выделялись яркие цвета графа Стефана де Сансерра, Филиппа, графа Фландрии, и Анри, графа Шампанского, – племянника обоих королей, которого сопровождала блестящая кавалькада менее знатных французских баронов. Людвиг Германский, маркграф Тюрингии, тоже прислал французскому королю своих людей. А ещё на поле было бессчётное множество рыцарей из Дании, Венгрии и Фландрии.

И повсюду, в гуще обеих армий, можно было найти епископов. Они служили молебны, но под их ризами, а иногда и поверх риз виднелись доспехи. Эти прелаты снарядились на войну и были не менее опасны для любого сарацина, оказавшегося в пределах досягаемости их оружия, чем воины-миряне.

Андре Сен-Клер любовался многолюдным сборищем с небольшого холма у переднего края боевого порядка тамплиеров. Молодой рыцарь остановил коня перед первой шеренгой, держась справа от своего непосредственного начальника, брата Жюстина, наставника послушников. Брат Жюстин был угрюмым ветераном, от которого несло прогорклым козьим сыром. Сен-Клер находился от него на расстоянии двух конских корпусов, но даже там исходивший от старика едкий запах порой заставлял юношу придерживать дыхание.

По другую руку от брата Жюстина застыл в седле командующий походными силами Этьен де Труайя, славившийся своим суровым нравом и бесконечным презрением ко всякого рода пышной показухе вроде подобных парадов. Братья ордена Сиона дали де Труайя прозвище Un sanglier Templier – Вепрь Храма. Он не принадлежал к ордену Воскрешения и, следовательно, даже не подозревал о его существовании. Труайя был одним из самых высокопоставленных тамплиеров на всей земле, ранее звавшейся Римской Галлией, а после перешедшей к франкам. Как и многие ему подобные, он крайне нетерпимо относился ко всему, выходившему за рамки его ограниченного мира, в котором самой высшей ценностью считал Храм. Соответственно, всё, не имевшее отношения к Храму, не заслуживало внимания Труайя, а всё, хоть как-то противоречащее интересам Храма, являлось недопустимым. Однако как бы мессир Этьен ни относился к нынешнему сборищу, он не мог не явиться на сбор войск двух королей-крестоносцев – хотя бы потому, что был магистром ордена в Пуату, то есть высшим из орденских чинов, присутствовавших в тот день в Везле. Де Труайя был здесь в качестве гостя и наблюдателя: храмовникам предстояло сражаться в Святой земле бок о бок с мирянами, но орден находился в ленной зависимости не от какого-либо короля или сеньора, а от Святого престола, и высшие сановники ордена присутствовали здесь как личные представители Папы.

В то утро брат Жюстин назначил Сен-Клера своим сопровождающим и адъютантом, а также курьером для связи с вождями собравшегося внизу ополчения крестоносцев. Поскольку Андре ещё только намеревался вступить в орден, о чём заявил официально всего два дня назад, столь ответственное назначение могло показаться необычным. Но все знали, что молодой рыцарь связан тесными родственными узами с главным военным наставником Аквитании, поэтому понимали решение брата Жюстина.

Позади Андре, Жюстина и де Труайя застыли молчаливые и неподвижные ряды скованных железной дисциплиной храмовников. Тишину нарушали лишь переступавшие копытами застоявшиеся кони.

Ярким контрастом к суровому молчанию храмовников был висевший над армией мирян многоголосый гомон, из которого то и дело вырывались резкие повелительные выкрики (издалека слов приказов было не разобрать) и звуки труб и рогов. Конь Андре гарцевал, ржал и пытался податься к коню брата Жюстина, хотя молодой рыцарь пытался удержать скакуна, чтобы вконец не одуреть от вони.

– Где твой отец? Я его не вижу, – не глядя на Андре, спросил краешком рта брат Жюстин.

Де Труайя бросил на Жюстина хмурый взгляд.

Андре наклонился в седле вперёд и слегка повернул голову вправо, обводя взглядом склон, где над бурлящей, беспорядочной пёстрой массой людей и коней реял штандарт святого Георгия.

– Он где-то там, брат Жюстин. В этой толчее, в самой гуще. Непременно. По поручению короля Ричарда он занимался церемониалом и порядком построения, поэтому обязательно должен быть где-то там...

Не успел Сен-Клер договорить, как Этьен де Труайя сдавленно чертыхнулся и, пришпорив коня, поскакал вверх по склону. Даже его спина выдавала крайнее раздражение магистра.

Брат Жюстин покосился ему вслед, вздохнул и невозмутимо промолвил:

– Маршал просто недоволен тем, что творится внизу. Думаю, как и все мы. Мы вроде бы явились посмотреть на некое действо, но понимаем ли мы, что вообще там происходит? Единственное, что я могу ясно разглядеть, – это непотребно огромное скопище увешанных драгоценностями епископов, собравшихся между двумя армиями и дожидающихся своей очереди исполнить роль в представлении. Но если даже половине этих пустобрёхов, жалких сукиных сынов, позволят отслужить по молебну, мы все умрём от старости раньше, чем спустимся с холма.

Сен-Клер никак не ожидал услышать такие слова из уст наставника послушников, но юноше хватило ума не выдать своего изумления. Однако он чувствовал, что надо что-то сказать, потому откашлялся и проговорил:

– Ничего страшного, брат Жюстин. За всё отвечает Ричард Плантагенет, который жалует высшее духовенство не больше, чем его покойный отец. Все эти епископы будут молиться, но будут молиться вместе, когда придёт время, и не дольше, чем требуется.

Наставник послушников буркнул что-то невразумительное, как видно, не считая нужным делиться соображениями с зелёным новичком. Но потом всё же проворчал:

– Может, и так. Архиепископ Лиона будет запевалой, а аббат Везде подхватит.

Их перебил топот копыт: один из старших рыцарей, имени которого Андре не знал, выехал вперёд, остановился возле брата Жюстина и заговорил с ним так, будто Сен-Клера вообще не существовало:

– Что происходит? Де Труайя злится пуще кота, которого окатили из лохани.

– Знаю. Но в том-то и дело, что ничего не происходит. Де Труайя терпеть не может впустую тратить время, а эта ерундень разозлила бы и святого. Там, внизу, сотня тысяч человек, всем им предстоит сегодня отправиться в путь, а сюда согнали целое полчище епископов, которые готовы молиться до скончания века.

Рыцарь откашлялся и сплюнул.

– Последние три дня и без того были раем для святош: одна бесконечная потная месса с пением молитв и клубящимися облаками благовоний. Пора с этим кончать. Давно пришло время сворачивать палатки, нагружать повозки, строиться в походные колонны и выступать.

Он повернул голову, скользнул невидящим взглядом по Сен-Клеру и кивнул наставнику послушников.

– Попомните мои слова. Либо мы сойдём с этого холма и двинемся в путь сегодня в полдень, либо Ричарду Плантагенету будет грозить отлучение...

Рыцарь цинично хмыкнул и договорил:

– ...Но поскольку святая мать-церковь поручает Ричарду командовать этим походом, в надежде, что тот покончит с Саладином и его сарацинами и вернёт Риму Святую землю, вряд ли короля отлучат.

– Де Шаторо! – Голос, донёсшийся сверху, походил на звук раскалывающегося камня, и рыцарь, разговаривавший с братом Жюстином, резко выпрямился. – Дерьмо! Смотри хорошенько. Следи, нет ли движения между лагерями. Любого движения!

– Есть, брат маршал! – выкрикнул де Шаторо и, не желая вызывать недовольство де Труайя, резко развернул коня и пришпорил его, прежде чем передние копыта скакуна коснулись земли.

Краешком глаза Андре заметил, что брат Жюстин проводил всадника взглядом, прежде чем повернуться к молодому рыцарю и буркнуть:

– Оставайся здесь. И если внизу что-нибудь изменится, начнёт двигаться какой-нибудь большой отряд, сразу пошли за мной.

Андре услышал, как застучали копыта коня – брат Жюстин поскакал вслед за Шаторо, – но не стал смотреть наставнику вслед. Андре и так чувствовал, что, оказавшись на особом положении ещё до вступления в ряды послушников, привлёк к себе излишнее внимание. Правда, его товарищи не подавали виду, что обижены, но юноша был достаточно проницателен, чтобы заподозрить – под личиной кажущегося безразличия всё-таки таятся недобрые чувства. И у него не было ни малейшего желания усугублять ситуацию, лишний раз привлекая к себе внимание.

Внизу ничего не изменилось, когда спустя некоторое время вернулся брат Жюстин.

– Сен-Клер, маршал де Труайя хочет, чтобы ты отправился туда и официально, от лица высшего военного командования ордена, поторопил этих лентяев. Ты спустишься вниз, найдёшь своего отца, главного военного наставника, и сообщишь ему, что маршал Храма желает приватно посовещаться с двумя монархами. Как думаешь, тебе это по силам?

Андре и виду не подал, что заметил сарказм.

– Видишь тот валун? – спросил наставник послушников.

– Да, брат Жюстин.

Валун был настолько огромен, что его невозможно было не заметить. Рядом с этим камнем необычной формы и гигантской величины укрывшиеся в его тени конные рыцари казались совсем маленькими.

– Поскачешь туда и найдёшь своего отца. Но поедешь как официальный курьер маршала, под боевым штандартом.

Брат Жюстин повернулся в седле, сунул два пальца в рот и громко свистнул, чтобы привлечь внимание молодого рыцаря в строю за своей спиной – на длинном копье этого тамплиера трепетал треугольный стяг.

– Давай-ка сюда, ты! – крикнул наставник послушников, поманив юного знаменосца.

Покинув строй, тот направил коня к брату Жюстину.

В отличие от большой орденской хоругви, на этом боевом штандарте Храма был изображён простой равносторонний чёрный крест на белом фоне. Нести штандарт считалось великой честью и служило предметом ревнивого соперничества между рядовыми братьями каждого отряда. Брат Жюстин встретил знаменосца резким кивком и, не сводя с него глаз, ткнул пальцем в Сен-Клера.

– Брат, у меня есть для тебя поручение. Ты должен сопровождать этого гонца, который, не будучи пока послушником, тем не менее обладает рядом скрытых достоинств. Ты останешься с ним, пока он не переговорит с главным военным наставником армии короля Ричарда, а потом вернёшься с ним обратно. Я сообщу командиру твоего отряда, где ты и чем занимаешься.

Брат Жюстин повернулся к Андре.

– Что касается тебя, то, как только поручение будет выполнено и тебе скажут, где короли встретятся с маршалом, ты заберёшься на вершину того валуна и подашь нам сигнал штандартом. Если они выберут английский лагерь, держи стяг в правой руке, если французский – в левой. Если они решат встретиться между армиями, там, где толпятся прелаты, подними древко над головой обеими руками. Я поручу самым зорким наблюдателям высматривать сигнал, к тому же тебя легко будет узнать по твоему девственному покрову.

Наставник имел в виду одеяние претендента на вступление в Храм, которое носил Андре, – белое, без каких-либо символов и знаков.

– Сигнал подашь собственноручно, понял? Красный крест знаменосца вполне может затеряться среди множества крестов на одеждах других.

Брат Жюстин снова бросил взгляд на знаменосца:

– А ты всё понял? Дашь ему свой штандарт, чтобы он с его помощью подал сигнал. Это важно. Тебе всё ясно?

– Да, мессир. Я должен передать ему штандарт, чтобы он подал сигнал. А потом мне забрать штандарт обратно?

Брата Жюстин дёрнул головой, как будто получил пощёчину.

– Конечно! Бога ради, это ведь знамя, а не дорожный посох.

Он поколебался, потом громко шмыгнул носом и снова обратился к Андре:

– Как только подашь нам знак, маршал и его свита спустятся вниз, к назначенному месту, а ты вернёшься ко мне с докладом. Ясно? Тогда ступай, не теряй времени. Маршал де Труайя будет с нетерпением ждать твоего сигнала.

Сен-Клер кивнул и направился за знаменосцем, который, подняв повыше щит и отсалютовав Жюстину штандартом, уже скакал вниз по склону.

* * *

Сен-Клер вернулся только через два часа. Первое, что он заметил, добравшись до вершины холма, – за время его отсутствия лагерь свернули. Все палатки были сложены, всё приготовлено в дорогу. Андре отсалютовал наставнику послушников, но тот пренебрежительно отмахнулся.

Ничуть не обидевшись, даже обрадовавшись, что временно освобождён от выполнения обязанностей, Андре направился к своему отряду из пятнадцати новичков – всем им предстояло проходить испытания в качестве претендентов, а потом и братьев-послушников. Будущих сержантов среди новичков не было: все в этом отряде принадлежали к благородному сословию и либо уже удостоились посвящения в рыцари, либо, по меньшей мере, были оруженосцами. Новичкам сообщили, что в послушники их примут в Лионском соборе, а пока им надлежало носить белые одеяния, известные под названием «девственный покров». До приёма в послушники эти люди считались слугами ордена, и обращались с ними соответственно. Однако это входило в традиции Храма, и никто из кандидатов не сетовал на такую участь. Лион находился всего в пяти днях пути на юго-восток от Везле, значит, не пройдёт и недели, как они вступят в орден.

Новички были разного возраста: от долговязого, голенастого подростка лет шестнадцати до серьёзного загорелого малого, с виду ровесника Андре. С этим рыцарем Сен-Клер два дня назад проходил обряд первичного посвящения, но с тех не перемолвился ни словом. Теперь же, когда Андре молча подошёл и сел рядом, юноша тихонько заговорил краешком рта, стараясь не поворачивать головы и не привлекать к себе внимания:

– Что происходит? Это неслыханно, чтобы гонец из новичков ехал в сопровождении знаменосца. Кто вы вообще такой?

– Меня зовут Андре Сен-Клер.

– А, теперь я понял. Вас послали с поручением к вашему отцу.

Андре нахмурился, гадая, отчего в голосе его собеседника прозвучала нотка не то горечи, не то цинизма. Но Сен-Клер невозмутимо ответил:

– Да, так и есть. Вы этого не одобряете?

– Не моё дело. Я просто полюбопытствовал. Н₽ обижайтесь, у меня плоховато с манерами, за то и прозвали франком.

Сен-Клер рискнул бросить на собеседника быстрый косой взгляд, почти убеждённый, что слышал в его голосе насмешку. Но лицо юноши было невозмутимым.

– А вы кто?

– Меня зовут Эвсебий. Моя мать была очень благочестивой, и меня назвали в честь святого. Я из Экса, что в Провансе.

– Тогда понятно, откуда у вас такой выговор. А я из Пуату.

Андре увидел, что его собеседник чуть заметно наклонил голову. Потом оба они умолкли, ожидая, когда окинувший их хмурым взглядом сержант проедет мимо.

Когда опасность миновала, Эвсебий, выгнув бровь, посмотрел вниз, на кожаный мешочек, висевший на поясе Андре, и тихонько спросил:

– Что в этом кошельке? Его не было, когда вы спускались с холма.

– А вы наблюдательны.

Заинтригованный Андре мысленно улыбнулся. Провансалец был проницательным, умным, чётко излагал свои мысли, и, кажется, с ним приятно было общаться.

– Там сушёные смоквы, подарок Тристана Мальбека, маркитанта короля Ричарда.

Тристан по прозвищу Кривой Нос долгое время служил старшим управителем и квартирмейстером Элеоноры Аквитанской, а после её заточения в темницу перешёл на службу к Ричарду и выполнял при нём те же обязанности.

Эвсебий улыбнулся.

– Похоже, вы неплохо разбираетесь в маркитантских делах.

– Можно сказать и так. Но главное, Тристана я знаю с детства. Он друг моих родителей, и я хорошо помню, как он баловал меня лакомствами, когда я был малышом. Давал какое-нибудь редкостное угощение и предупреждал, чтобы я не съедал всё сразу, потому что неизвестно, когда ещё удастся раздобыть такое. А смоквами, если хотите, я вас после угощу.

Эвсебий не взглянул на Сен-Клера, но кивнул.

– Спасибо. Полакомлюсь с удовольствием. Я уже несколько лет не пробовал плодов смоковницы. Но что происходит там, внизу? И где маршал?

Он снова умолк: сержант, закончив объезд, развернулся и опять направился к ним, присматриваясь к обоим юношам и явно выискивая, к чему бы придраться. Однако, хотя Андре и Эвсебий были неофитами, простаками они не были. Не найдя ни малейшего повода выразить своё неудовольствие, сержант продолжил путь. Он проехал вдоль половины строя, когда кто-то его окликнул, помешав продолжить внимательный осмотр.

В ответ на оклик вояка так быстро отъехал в сторону, что стало ясно: он так же рад покинуть новичков, как те – избавиться от него. Но хотя некоторые в строю шевельнулись, никто из кандидатов не двинулся с места, и только Сен-Клер заговорил, очень тихо: его слова предназначались лишь для ушей Эвсебия.

– Там, внизу, всё быстро закончилось благодаря нашему нетерпеливому маршалу де Труайя, – сказал он так, как будто их беседу и не прерывали. – Стоило ему встретиться с королями, как меньше чем через час прелаты отслужили последний торжественный молебен по краткому чину, пропев перед завершающим благословением «Те Deum»[8]8
  «Тебя, Бога, хвалим», католическая молитва (лат.).


[Закрыть]. А после сразу заиграли сбор. Так вот, мы находимся слишком далеко и не видим этого, но армия уже пришла в движение. Причём до полудня осталось ещё больше часа.

– Хмм.

Эвсебий взглянул на Сен-Клера и снова уставился перед собой, как было положено.

– А я вот решительно не возьму в толк, о чём вы толкуете. Что примечательного в том, что армии, собравшиеся для похода, выступили в поход?

– Потому что последние два дня казалось, что они вообще никогда не выступят. Короли Филипп и Ричард разошлись во мнениях чуть ли не во всём и никак не могли договориться. Два дня непрерывных переговоров так и не привели к согласию. Но, по мнению отца, прошлой ночью удалось-таки многого добиться, хотя бы формально. Короли созвали тайный совет, который продолжался под усиленной охраной почти до полуночи, и Ричард клятвенно заверил, что армия во что бы то ни стало выступит в Лион сегодня и что никто не ляжет спать, пока они не разберутся с придуманным прелатами церемониалом.

Сен-Клера прервал звук сигнальной трубы, и младшие командиры тут же принялись равнять свои отряды, готовясь вести их вниз с холма. Все посторонние разговоры на время прервались, все сосредоточились на том, чтобы держать строй. Лишь когда отряд начал двигаться вниз по склону, направляясь к собравшемуся в долине сонму вооружённых воинов, собеседники смогли продолжить беседу. Первым снова заговорил Эвсебий. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто из командиров за ними не наблюдает и не прислушивается к ним, он спросил:

– Итак, вчерашняя встреча. Чего на ней достигли?

– Соглашения, – ответил Андре, стараясь говорить тихо, хотя шум двигающейся колонны, цокот копыт, бряцанье доспехов и оружия, поскрипывание кожаных сёдел всё равно помешали бы его подслушать. – Официального договора о дружбе, взаимопомощи и доверии, подписанного и скреплённого печатями в присутствии множества высших духовных лиц. Торжественного прекращения военных действий. Англия, а также Анжу, Пуату и Аквитания, наряду с остальными землями, принадлежащими дому Плантагенетов, обязались хранить мир с Францией и всеми её вассалами и союзниками. Такие же обязательства взяла на себя Франция. Обе страны должны вместе вести священную войну, а если один из монархов погибнет или умрёт до завершения похода, оставшийся в живых возглавит объединённое войско и, во имя Христа и святой церкви, доведёт дело до конца. Если же кто-то из королей дерзнёт нарушить договор, его ждёт отлучение от церкви, порукой чему является совместное решение епископата обоих королевств.

– Эй, ты! Тот, который шевелит губами! Надеюсь, ты молишься, вошь, но даже если так – молись про себя. Ещё раз увижу, что у тебя двигаются губы, и весь следующий месяц будешь чистить нужники. Слышишь меня?

– Слышу, брат сержант! – отчеканил Андре.

Ни он, ни его собеседник не заметили приближения младшего командира, но теперь, когда на них положили глаз, о разговорах в строю пришлось надолго забыть.

Следующие четыре часа, до самого привала, Андре и Эвсебий молчали, но знакомство уже завязалось, и похоже было, что оно перерастёт в дружбу.

* * *

В тот вечер ужин был организован довольно бестолково, поскольку в первый раз тысячи людей пришлось кормить на бивуаках, у походных костров. После ужина утомлённые долгим переходом спутники двух молодых рыцарей разбрелись по палаткам, а Андре и Эвсебий остались у костра и возобновили начатую ранее беседу.

– Неужели Филипп с Ричардом всё-таки смогли договориться? – откровенно удивился Эвсебий. – Ни за что бы не подумал, что они на такое способны. Мне рассказывали, что эти двое вечно ссорились, как торговки рыбой, и, завидев друг друга, становились похожи на драчливых котов, которые с шипением кружат и норовят пустить в ход длинные когти...

Он осёкся и с опаской поглядел на Сен-Клера.

– Вас не задевают такие речи?

– Почему они должны меня задевать? – невозмутимо отозвался тот. – Потому что я считаюсь другом Ричарда или потому что вы подозреваете меня в неестественных наклонностях?

Эвсебий воззрился на Сен-Клера, не находя нужных слов и не в силах прочесть что-либо по лицу собеседника. Андре дал ему ещё немного помучиться в догадках, прежде чем продолжить:

– Честно говоря, насчёт котов вы здорово сказали: я очень живо представил себе эту картину. Но послушайте меня, приятель. Если нам суждено стать друзьями – а мне сдаётся, это вполне возможно, – нужно начать доверять друг другу. Уверяю, что бы вы ни сказали, я не побегу доносить на вас наставнику послушников. Надеюсь, вы придерживаетесь тех же принципов?

Андре дождался кивка Эвсебия и поторопил:

– Ну, говорите дальше, у вас здорово получается. Особенно насчёт драчливых котов.

Помолчав немного, Эвсебий снова кивнул.

– Отлично. Пусть будет так... Так вот – больше всего отношения Ричарда и Филиппа отравляет то, что они бывшие любовники. Ну и Филиппу, конечно, обидно, что он не может больше задирать перед Ричардом нос.

Эвсебий снова помолчал, на сей раз ухмыляясь.

– Правда, если уж на то пошло, его можно понять. До сих пор он мог козырять перед любовником-соперником королевским титулом – то было его единственное, но несомненное преимущество. И вот пожалуйста – Ричард тоже король. Причём его владения обширнее, казна богаче, сам он явно привлекательнее и сильнее и имеет вполне заслуженную репутацию умелого, отважного воина. Не говоря уж о том, что владеет большим флотом, могущественней генуэзского, нанятого Филиппом за бешеные деньги для переправки его армии. И вряд ли Филиппу легче сносить всё это из-за того, что Ричард бурно радуется жизни и сам по себе яркая личность; Плантагенету и в голову не приходит прятать свои достоинства, чтобы угодить французскому королю.

Эвсебий покачал головой.

– Да, просто удивительно, как это слова клятвы не застряли у Филиппа Капета в глотке, как он не подавился ими. Но вы говорите, он проглотил-таки горькую желчь и смирил гордыню? Скажите, а что они порешили насчёт Алисы?