Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

ГЛАВА 2

Наступил десятый день апреля лета Господня 1191 – четверг Святой недели.

Мессир Анри Сен-Клер, наслаждаясь покачиванием палубы под ногами, готов был поверить, что из него может получиться моряк.

Небо было безоблачным, лазурным, море под корпусом корабля – гладким и спокойным. Лёгкий ветерок, наполнявший паруса судов, гнал громадный флот короля Ричарда, словно умелый пастух – стадо овец.

Мессир Анри стоял на носу флагманского королевского корабля Ричарда и смотрел на растянувшиеся в линию остальные суда. Шестьдесят четыре корабля заполонили море от горизонта до горизонта, и Сен-Клер знал: то лишь малая часть королевского флота.

Судно, на котором находился главный военный наставник, – длинная, стройная галера с реявшим на мачте королевским штандартом Англии – могло ходить и под парусами, и под вёслами. Десять таких боевых судов составляли особую часть флотилии и являлись гордостью Ричарда. Все они были построены в соответствии с планом, разработанным королём и его главным флотоводцем, мессиром Робером де Сабле.

Галеры эти создавались именно как военные корабли, каждая из них являлась самостоятельной боевой единицей и имела дополнительный парус, по три запасных руля и по тринадцать якорей – поскольку не раз могла возникнуть настоятельная необходимость обрубить якорный канат и умчаться. Команда такой галеры состояла из пятнадцати матросов, не считая капитана. На каждой галере имелось по тридцать вёсел и по три полных набора тросов и снастей. Носы этих длинных, стройных судов заканчивались остроконечными таранами, способными пробить обшивку вражеского судна; два ряда вёсел обеспечивали высокую манёвренность, а низкая осадка – устойчивость даже при неспокойной погоде. Быстроходные, вёрткие галеры могли перевозить по сотне вооружённых людей с полным снаряжением, но в первую очередь предназначались для защиты остального флота.

Начав долгое путешествие с перехода из Дортмунда в Лиссабон, в прошлом месяце флот попал в бурю. Шторм разметал десять боевых галер, и одна из них пропала. Теперь пять из оставшихся, включая галеру короля, двигались линией в арьергарде флота, состоявшего из ста девятнадцати сильно нагруженных судов – на них следовала в Святую землю вся армия Ричарда. Шестьдесят четыре корабля держались перед пятью галерами, а остальные суда ушли ещё дальше, туда, где Анри уже не мог их разглядеть. Возглавляли флот три огромных, массивных корабля, именуемых дромонами – медлительных, неуклюжих, зато крепких, устойчивых и надёжных. Мессир Анри слышал, как Робер де Сабле уважительно говорил, что у этих судов «хорошие мореходные качества».

Сен-Клер знал, что с высоты птичьего полёта их боевой порядок кажется гигантским треугольником, лежащим на водной глади Средиземного моря. Возможно, то было самое большое скопление военных кораблей со времён Троянской войны.

До мессира Анри доносился насмешливый голос короля, и Сен-Клер легко представил себе напряжённые, неуверенные улыбки Робера де Сабле и остальных командиров флота, стоящих вокруг монарха на задней палубе. По разумению главного военного наставника, ему повезло, что он не там.

Хотя сегодня дела вроде бы шли хорошо, никто бы не рискнул побиться об заклад, как долго продлится относительное затишье.

Две недели назад, тринадцатого марта, Филипп Август при виде Беренгарии впал в детский приступ ярости и во всеуслышание возмутился тем, что ему приходится встречаться с «этой безмозглой наваррской шлюхой, посмевшей занять место моей маленькой сестрёнки Алисы». С тех пор Ричард частенько походил на взбесившегося медведя. То, что Беренгария не была знакома с Алисой и ни разу не встречалась с ней во время затянувшейся неприглядной истории, не имело ни малейшего значения для Филиппа: французский король просто не мог отказать себе в удовольствии дать выход своему раздражению и ревности. Но Филипп не ограничился словесными выпадами. Он озадачил всех, внезапно вызвав нанятый им венецианский флот, погрузив на суда все свои войска и войска своих вассалов и отплыв к Святой земле. При этом он не сообщил об отбытии королю Англии, равному ему по рангу командующему.

Ричард, как и все остальные, был захвачен врасплох таким поворотом событий. Ему не оставалось ничего другого, кроме как действовать сообразно со сложившейся ситуацией. А именно: отказаться от детальной проработки планов кампании и отдать приказ о погрузке своей армии на корабли. К сожалению, единственная возможная альтернатива заключалась в том, чтобы не обращать внимания на действия Филиппа, предоставив тому поступать, как вздумается... Но мысль о том, что Филипп первым прибудет в Святую землю и стяжает славу единственного спасителя Иерусалима, была для Ричарда просто невыносима. Теперь, со смертью германского короля-императора Барбароссы, единственным спасителем Иерусалима мог стать только Ричард Плантагенет.

Однако, как и следовало ожидать, из-за спешки армию грузили на корабли в суете и беспорядке и, несмотря на опытных и умелых командиров, беспорядок вскоре перерос в хаос. Долгое время сумятицы и шума было много, а толку мало. Хотя суда загрузили очень быстро, потом их пришлось разгружать – из-за неровно размещённого балласта, из-за неправильно уложенных съестных припасов и бочонков с водой, из-за того, что не осталось места для команды, воинов и домашнего скота... А ведь для скота требовался ещё и корм. В гавани Мессины и во всех крохотных бухточках и заливах по всему побережью царили суматоха и неразбериха, и стоило решить какую-нибудь задачу, как взамен возникало множество новых.

Но как бы то ни было, рано утром в Святой четверг над морем поднялись десятки парусов. На это великолепное зрелище собралось полюбоваться великое множество сицилийцев, облепивших береговые утёсы.

В день отплытия Бог и святые благоволили к английскому воинству, и двести девятнадцать кораблей Ричарда неуклонно придерживались курса на юго-восток, в соответствии с указаниями, полученными капитанами от мессира Робера де Сабле. На следующий день, в Страстную пятницу, мессир Робер решил бросить якоря у острова Крит, чтобы иметь возможность подобающим образом отметить скорый праздник, а в воскресенье отслужить пасхальную мессу.

Тем временем принцессу Беренгарию благополучно разместили на одном из огромных дромонов. Принцессу сопровождала её компаньонка и будущая золовка Иоанна, бывшая королева Сицилии. Поскольку огромный корабль считался самым безопасным, на нём наряду с особами королевской крови и их свитой находилась бо́льшая часть золотых и серебряных слитков военной казны Ричарда, под охраной отборного отряда личной стражи короля.

Разместив с удобствами невесту и сестру, Ричард счёл, что исполнил свой долг по отношению к ним и имеет право провести плавание подальше от женских глаз, в компании своих любимчиков, на борту военного корабля, который следовал в трёх милях позади дромона.

«Неудивительно, – цинично подумал мессир Анри, – что у короля хорошее настроение».

– Мессир Анри? Как вы добились права проводить время здесь, наверху, где можете в уединении восхищаться красотой нашего флота?

Анри узнал голос. Он развернулся, не убрав локтей с поручней корабля, и улыбнулся мессиру Роберу де Сабле, который покинул компанию короля на корме и прошёл на нос судна.

– Добрый день, мессир Робер. Я заслужил это, как вы говорите, право на пыльных плацах и ристалищах Мессины. Там я нещадно гонял обливавшихся потом бедолаг в доспехах – гонял до тех пор, пока они не научились делать нечто большее, чем просто валиться на тюфяки и засыпать мёртвым сном... К облегчению командиров, отвечавших за их поведение. Теперь, когда мы в море, мне больше не надо заниматься тренировками, и я наконец-то могу отдохнуть и восстановить свои силы... Они мне ещё пригодятся, когда мы сойдём на берег.

– Так вы об этом размышляли, когда я к вам подошёл?

Сен-Клер снова улыбнулся и покачал головой.

– Нет, по правде говоря, я думал, что мог бы стать моряком, если бы море всегда было таким, как сейчас.

– Да, конечно, мессир Анри, вы совершенно правы. И будь море всегда таким, у нас не было бы трудностей с набором команды. Но печальная истина, которую моряки и купцы тщетно пытаются скрыть, состоит в том, что на каждый подобный день обычно приходится по двадцать других. И тогда кажется, будто весь мир тонет в бурлящем, клокочущем рассоле, а ревущий ветер разбрасывает суда, словно сухие листья. Помните, как разметало наш флот на пути в Лиссабон в прошлый праздник Вознесения?

Мессир Анри кивнул и снова посмотрел на запад, где солнце начинало клониться к горизонту.

– Значит, вам надо благодарить Бога за такие деньки.

– Да. Я и впрямь благодарю Господа всякий раз, когда выпадает такая благодать, но никогда не позволяю себе расслабляться. Я не доверяю погоде, мессир Анри. Ни при каких обстоятельствах. Даже когда вокруг голубое безоблачное небо. В один-единственный миг всё может измениться – быстрее, чем улыбка капризной женщины сменяется пронзительным визгом.

Сен-Клер приподнял бровь.

– Но надеюсь, нынче такого не случится. Сегодня просто сказочный день.

– Так и есть, вот потому я и не доверяю погоде. Сейчас только начало апреля, мессир Анри. Недавно закончилась зима, лета ждать ещё несколько месяцев. Поверьте, если такая погода продержится хотя бы ночь, я уже буду благодарен. А если она продержится целых два дня, я буду глубоко изумлён. А сейчас, простите, пора мне вернуться к своим обязанностям.

Главный королевский флотоводец запахнул плащ, любезно кивнул Сен-Клеру и зашагал прочь, на ходу поманив пальцем капитана королевского корабля Жоффруа Безансо. Вдвоём они отправились на корму, где налегал на румпель рулевой.

Мессир Анри проводил взглядом этих, пожалуй, самых влиятельных на флоте людей и без малейшей иронии поблагодарил Господа за то, что обязанности главного военного наставника гораздо менее обременительны. Потом Анри снова повернулся и посмотрел вперёд, на растянутую линию судов, мимоходом отметив, что больше не слышит голоса Ричарда. Теперь единственным доносившимся до старого рыцаря звуком был равномерный плеск вёсел галеры.

На одном из идущих далеко впереди кораблей раздался крик, который громко разнёсся над водой, хотя слов было не разобрать. Сен-Клер мимоходом подумал – в расстоянии ли тут дело или же крик прозвучал на незнакомом ему языке. Мессир Анри склонялся к последнему. Как главный военный наставник, Анри Сен-Клер считал проклятием многоязычие войск Ричарда. Анри постоянно и настойчиво твердил – не только Ричарду, но и всем союзным магнатам, военачальникам, командирам, готовым его слушать, – что успех столь масштабных военных действий во многом будет зависеть от чёткого взаимодействия и хорошей связи между отрядами.

Арабы (Анри всегда в первую очередь думал о врагах как об арабах и только потом – как о сарацинах, хотя последнее название теперь употреблялось чаще) имели два больших преимущества перед христианами. Анри Сен-Клер указывал на эти преимущества при каждом удобном случае. Во-первых, арабов было не счесть, как песчинок в пустыне. Саладин набирал своих воинов на огромной территории, протянувшейся от Аравии, Сирии, многолюдной Вавилонии и великой Персии через Палестину на запад, за дельту Нила к Египту и сопредельным территориям на севере Африки. Никто не оспаривал сообщений о том, что Саладин способен разом вывести в бой сто тысяч и более воинов. Причём воины султана не воевали до последнего: отбыв срок службы и исполнив свой долг, они отправлялись по домам, к своим семьям, на отдых, а их место заступали другие.

Вторым и самым большим преимуществом арабов перед франками являлся единый язык. Сен-Клер ловил себя на том, что не перестаёт этим восхищаться. Не важно, из какого края огромного исламского мира являлись воины, – все они говорили, а большинство из них даже читали на арабском. Конечно, выходцы из разных племён и земель имели свои языки, но это ничуть не мешало им свободно общаться с представителями других племён и народов. Во всей сарацинской державе существовала единая письменность, и порой Сен-Клер приходил в отчаяние от невозможности донести важность этого факта до высших командиров франков. В глазах военачальников крестоносцев все сарацины были неверными, а стало быть, дикарями, которые заслуживали внимания лишь постольку, поскольку с ними требовалось сражаться и истреблять их. У мусульман заведомо не могло быть ничего, что могли бы взять на вооружение христиане... Да и что за польза врагам от единого языка, если это всё равно не язык, а несусветная тарабарщина!

Не раз такое самонадеянное, равнодушное невежество франков приводило Анри Сен-Клера в ярость.

«Этим глупцам, – часто думал он, – кажется не важным, что их люди зачастую неспособны понять друг друга!»

Причём это касалось не только христиан, явившихся из разных стран, – скажем, французов, англичан, германцев, датчан и итальянцев. Нет, всё обстояло намного хуже: француз из Парижа не мог понять моряка из Марселя, и мало кто из уроженцев Марселя мог говорить на языке ок – наречии Лангедока. В Англии и во всех остальных странах христианского мира наблюдалось то же самое: люди из разных провинций одной и той же страны редко понимали друг друга.

Анри раздражённо фыркнул и выбросил эти мысли из головы. Всё равно они не приносили ничего, кроме досады и огорчения. В конце концов, взаимопонимание зависит не только от языка. Взять хотя бы его старого, ныне покойного, друга Торкиля, датского наёмника. Сен-Клер и Торкиль говорили на разных языках, но пережили вместе немало приключений, пока наконец в мелкой стычке у подножия Альп датчанина не уложил шальной арбалетный болт. Торкиль был большим любителем поесть и славился умением раздобыть еду где угодно, хоть в гробу. Его величайшим подвигом считался «захват в плен» молочного поросёнка под стенами города Гавра, во время одной из войн между королём Англии Генрихом и его мятежными сыновьями. Поросёнок сосал, когда Торкиль его сграбастал, и молоко свиноматки тонкой струйкой стекало из уголка рта сосунка. С тех пор запах жареной свинины будил в Анри воспоминания о той ночи и о сочном мясе – первом, которое Сен-Клер и его товарищи отведали за месяц с лишним.

Размышляя об этом и вспоминая тот случай, мессир Анри почувствовал, что проголодался.

Главный военный наставник отыскал свою котомку, куда сунул личный паёк: твёрдую наперчённую колбасу, несколько кругов козьего сыра, кувшин с оливками в рассоле и буханку всё ещё свежего хлеба, – и съел всё это, сидя в одиночестве на носу галеры. Потом он некоторое время следил за закатом солнца, заметив, как быстро похолодало с наступлением сумерек. В сгущающейся темноте Сен-Клер выпил немного воды, растянулся на палубе, завернулся в одеяло и, привалившись к корабельному борту, заснул под мягкий плеск волн.

* * *

Когда Сен-Клер проснулся, было ещё темно, однако он сразу почувствовал: вокруг что-то изменилось, хотя не сразу понял, что именно. Сперва ему показалось, что тишина стала более глубокой, а потом мессир Анри понял, что слышит тихие голоса.

Другие, видимо, тоже что-то почуяли: люди ворочались, просыпаясь, и начинали переговариваться.

Пока Анри спал, кто-то вставил зажжённый факел в металлический держатель на корабельном носу, почти над самой головой Сен-Клера. Странно, но огонь не колебался. Золотистые лепестки пламени, окружённого ровным ореолом, не мигали и не дрожали.

Глядя на факел с нарастающим изумлением, Сен-Клер вдруг понял, что корабль больше не покачивается под ним.

Где-то позади, на гребной палубе, раздался грохот, за ним последовала череда ругательств и других, менее узнаваемых звуков. Шум всё нарастал, и когда рыцарь наконец сел, протёр глаза ребром ладони и огляделся по сторонам, его посетило странное предчувствие.

Первым делом он взглянул на небо – не предвещает ли оно плохой погоды, – но не заметил ничего угрожающего. Небосвод был безоблачным, его омывал бледно-розовый и лиловый свет, а немногочисленные звёзды быстро тускнели в лучах утренней зари. Потом Анри встал и посмотрел на восток: на самом дальнем краю горизонта только-только показался ослепительный краешек солнца.

То было зрелище совершенной, ошеломляющей красоты... И, вспомнив, что сегодня Страстная пятница – день, в который благословенный Спаситель был распят ради спасения человечества, – Сен-Клер подумал, что нынче все предзнаменования должны быть благоприятными для людского рода.

Он слегка повернулся влево, чтобы посмотреть, заметил ли ещё кто-нибудь красоту рассвета, и слегка удивился при виде толпящихся у поручня людей, которые смотрели на водную гладь. Анри поймал чей-то взгляд, улыбнулся, но не увидел ответной улыбки. Только тут Сен-Клер понял, что никто не смотрит ни на него, ни на восходящее солнце. Нет, все напряжённо вглядывались туда, куда был обращён нос корабля, – на юг. Заинтригованный, мессир Анри проследил за взглядами столпившихся у борта людей... И челюсть его отвисла от изумления. Как он мог не заметить того, что сразу бросалось в глаза!

Морская гладь была подобна стеклу – ни ряби, ни малейшего волнения, ни самой лёгкой зыби. По этой зеркальной поверхности скользили идеальные отражения кораблей. Даже пролетевшая мимо морская птица не нарушила совершенства этой картины.

Но тут на корме кто-то закашлялся, и благоговейному оцепенению пришёл конец. Люди заговорили и задвигались, сперва робко, потом всё уверенней.

Мессир Анри свернул своё одеяло, запихал в сумку, которую надёжно упрятал под поручень, и направился к корме, где капитан Безансо совещался с несколькими командирами. Когда Сен-Клер приблизился к кормовому помосту, корабельный барабанщик выпрямился и начал отбивать дробь по туго натянутой коже барабана. Очевидно, он подавал какой-то сигнал, и мессир Анри рассудил, что командиры остальных четырёх галер скоро на него откликнутся.

– Доводилось ли вам видеть нечто подобное, главный военный наставник?

Человека, который незаметно подошёл к Сен-Клеру и задал этот вопрос, звали Монтаньяр. Он был одним из помощников мессира Анри, сотником размещённого на галере отряда. Анри считал его странным малым, хотя бы потому, что Монтаньяр был способен целыми днями молчать, лишь изредка роняя слово-другое, но когда вдруг начинал говорить, его бойкая речь выдавала нелёгкое и пёстрое прошлое. Сейчас он явно находился в говорливом настроении.

– Вы имеете в виду погоду? – переспросил Сен-Клер. – Нет, я никогда раньше такого не видел. Это выглядит почти сверхъестественно. Вы понимаете, что происходит?

– Мы попали в штиль.

– Да, я понял. Но обычное ли это дело? Как долго может продержаться такое затишье?

– Необычным штиль не назовёшь. Мне довелось пережить его как-то раз в Бискайском заливе, когда мы пытались прорваться в Ла-Рошель. Тогда ветер неожиданно стих и не поднимался целых два дня. Когда сталкиваешься со штилем впервые, невольно пугаешься и испытываешь почти религиозное благоговение, как всегда при встрече с чем-то непостижимым. Никто не знает, из-за чего начинается штиль и сколько времени он может продлиться. Но вот что меня тревожит.

Монтаньяр кивнул в сторону двух переговаривающихся моряков.

– Похоже, они обеспокоены, а такие бывалые мореходы не станут беспокоиться по пустякам. Вам известно, что говорят в подобных случаях корабельщики?

– Нет. Что они говорят?

– «Господь задерживает своё дыхание».

Монтаньяр повернулся лицом к мессиру Анри.

– А что случается, когда человек задерживает дыхание? Всё равно ему приходится сделать выдох, и чем раньше, тем лучше. Боюсь, то же самое относится и к Богу. Чем дольше он задерживает дыхание, тем сильнее будет выдох.

– Вы хотите сказать, что надвигается шторм?

– Не обязательно, но возможно. Правда, у нас есть то преимущество, что наши суда могут двигаться под вёслами в любой штиль. А вот тем, кто идёт только под парусами, остаётся лишь дожидаться ветра. То-то радость для клириков!

– С чего бы им радоваться?

– А вы оглядитесь по сторонам, главный военный наставник. Сегодня – Страстная пятница, и стоит прекрасный денёк, ни малейшего дуновения ветерка... Всё как будто нарочно подготовлено для того, чтобы напомнить людям, насколько они ничтожны и бессильны пред ликом всемогущего Бога. Помяните моё слово – ещё до заката каждый корабль флота превратится в плавучую церковь, откуда будут доноситься молитвы и псалмы.

Улыбнувшись, мессир Анри хотел было ответить, как вдруг заметил движение на воде. Подойдя к поручню, он увидел, что от каждой из четырёх галер отвалили гребные лодки и направляются к королевскому судну.

В считаные минуты первая из них оказалась у борта, и её пассажир, капитан галеры, взобрался на палубу и присоединился к людям, собравшимся вокруг мессира Робера. Вскоре прибыли и трое других капитанов. Они недолго пробыли на борту. Не прошло и получаса, как четыре галеры двинулись вперёд, к остановленным штилем парусным судам, как пастушьи собаки – к сбившимся в кучу овцам.

Но королевская флагманская галера осталась позади, и теперь арьергард состоял всего из одного судна. Когда гребцы получили приказ сушить вёсла, Сен-Клер мигом сообразил, почему де Сабле решил остаться в тылу: чтобы, по возможности, предугадать всё, что может преподнести море. Ведь находясь в центре флотилии, мессир Робер в случае каприза судьбы мог оказаться в весьма невыгодном положении.

Мессир Анри огляделся, высматривая Монтаньяра, но тот уже отошёл и пропал из виду, а когда главный военный наставник снова повернулся к корме, он успел увидеть широкую спину скрывшегося в каюте главного флотоводца. После ухода де Сабле на палубе воцарилась странная тишина. Матросы молчали, бросив все свои дела. Некоторые таращились в пространство, другие сидели или лежали с закрытыми глазами, приткнувшись к бортам корабля.

Мессир Анри слегка улыбнулся и кивнул: он понимал, что сейчас от всех требуются выдержка и терпение, ибо ни от кого не зависит, на сколько Господу будет угодно задержать дыхание.

Эта Страстная пятница стала самым длинным днём на памяти мессира Анри Сен-Клера. В тесном мирке корабля он не мог найти занятия, которое отвлекло бы его от вынужденного безделья. Рыцарь слегка вздремнул, но вскоре устал даже спать. Ему было так скучно, что когда, примерно в час пополудни, три епископа со своими помощниками проследовали на кормовую палубу и начали подобающее Страстной пятнице богослужение, мессир Анри обрадовался хоть такому развлечению.

Сразу стало ясно, что не все находящиеся на борту сумеют одновременно присутствовать на церемонии, но командиры быстро разбили людей на группы и выводили их человек по двадцать. Пассажиры могли провести четверть часа в молитвах, принять причастие и подышать свежим воздухом, прежде чем вернуться в битком набитые трюмы.

Прошло немного времени, и предсказание Монтаньяра сбылось: молитвы и песнопения зазвучали громче и со всех сторон. Голоса, разносившиеся над морской гладью, слышались даже с тех кораблей, которые не были видны с королевской галеры. Самые далёкие песнопения казались лишь едва уловимыми колебаниями воздуха. А потом, в третий час после полуночи, воцарилась тишина, такая же глубокая, какая стояла безветренным днём. Иисус умер, и миру надлежало пребывать в духовном мраке до рассвета третьего дня, когда его Воскрешение объявит о всеобщем спасении.

Лёгкий ветерок чуть взъерошил волосы на затылке Сен-Клера. К тому времени мессир Анри снова задремал, опершись о поручень, но первое дуновение ветерка, которое он почувствовал за долгое время, мгновенно стряхнуло с него сон. Рыцарь выпрямился и встрепенулся.

За его спиной раздались голоса и топот бегущих ног; кто-то оттолкнул Анри локтем и занял его место. Отпихнувший Сен-Клера моряк напряжённо подался вперёд, всматриваясь в дальний горизонт, буркнул:

– Вот чёрт! – и, развернувшись, помчался обратно к корме, во весь голос зовя шкипера Безансо.

Анри, как и все остальные, проводил моряка взглядом и сам вгляделся в горизонт, желая узнать, что же там высмотрел этот малый.

Ничего особенного Сен-Клер не увидел. Разве что линия горизонта слегка размылась, как будто кто-то нервно размазал, а местами слегка затушевал угольком линию, разделявшую небо и море. Мессир Анри прищурился, вглядываясь изо всех сил, и на миг у него создалось впечатление, что смазанная линия отливает пурпуром.

Ветерок ненадолго стих, сменившись прежним спокойствием, но потом на верхушке мачты одного из маячивших впереди кораблей вдруг заполоскал флаг – и тут же снова обвис. Сердце мессира Анри забилось сильнее, в груди его шевельнулось смутное дурное предчувствие. Он понял, что морской горизонт предвещает что-то недоброе... И поднявшиеся за его спиной крики подтвердили его опасения.

Пурпурная линия быстро становилась всё плотней и чётче, и очень скоро стало ясно: надвигается облачный фронт. Налетел ещё один порыв ветра, тут же стих, но следующий порыв был сильнее и продолжался дольше.

Анри молча смотрел, как три матроса спустили парус, плотно свернули и крепко примотали к рее, которую, в свою очередь, плотно привязали к мачте. И снова в груди Сен-Клера ёкнуло, когда занявший своё место барабанщик начал отбивать ритм и гребцы, в такт размеренным ударам, налегли на вёсла. Самым трудным было сдвинуть корабль с места. Сперва галера скользила мучительно медленно, потом дело пошло веселее, и судно начало двигаться всё быстрей и быстрей.

Внимание Анри привлекло движение на кормовой надстройке. Бросив взгляд туда, он увидел Ричарда в великолепной сверкающей кольчуге: расставив ноги и сложив на груди могучие руки, король стоял чуть позади мессира Робера де Сабле, за его правым плечом. Слева от де Сабле с озабоченным видом топтался мессир Жоффруа Безансо. Правой рукой моряк раз за разом подбрасывал в воздух кинжал и не глядя ловил его, когда оружие, перевернувшись, падало рукоятью вниз. При этом Безансо пристально вглядывался в сгущающийся мрак, ни на что больше не обращая внимания.

Открылся люк трюма, и на узкую палубу потянулись воины, видимо привлечённые шумом, от которого за день полной тишины успели отвыкнуть.

Вскоре крохотное пространство палубы оказалось битком набито людьми, но такая теснота могла помешать управлять судном, поэтому всем, кто путался под ногами, было приказано вернуться вниз. Когда последний боец, ворча, покинул палубу, Анри подошёл к королю. Ричард сердечно приветствовал Сен-Клера, но было ясно – король не расположен к беседе. Анри хорошо знал этого человека, поэтому встал чуть поодаль, не навязываясь с разговорами. Он хранил молчание, пока его не заметил Робер де Сабле.

– Анри, – промолвил де Сабле, невесело ухмыляясь уголком рта, – помните, вчера мы говорили о том, что не стоит доверять погоде?

– Хорошо помню. Полагаю, всех беспокоит та черта на горизонте?

– Да, она не сулит ничего хорошего. В лучшем случае у нас есть полчаса... В худшем случае – вдвое меньше.

– Что мы можем сделать?

– Ничего, мой друг. Мы уже сделали всё, что могли. Мы сообщили всему флоту, чтобы суда после полудня были готовы встретить непогоду: шторм, грозу, а может, и ураган. Когда то, что надвигается, обрушится на нас, связь между судами прервётся и каждому шкиперу придётся действовать по своему разумению, лично отвечая за свой корабль, команду и пассажиров. И лучше приготовиться к худшему, хотя не исключено, что всё ограничится шквалом или несколькими шквалами. С такого расстояния трудно судить, фронт бури пока далеко, но выглядит это устрашающе. Нам остаётся только ждать, а потом встретить то, что нагрянет. Ни у кого нет достаточных знаний и опыта, чтобы судить, когда ветер вдруг сойдёт с ума, а море взбурлит и вспенится. Всё, что мы можем, – это держать судно носом к вздувающимся валам и, конечно, молиться. Вам лучше начать молиться уже сейчас, друг мой... И поскольку вы человек сухопутный, лучше пристройтесь на носу, возле штормовых портиков, и крепко привяжитесь.

– Сушить вёсла!

Последние два слова, обращённые к гребцам, флотоводец выкрикнул в полный голос, и гребцы мигом подняли вёсла вертикально, облившись водой. Галера резко сбавила ход.

– Ага, – промолвил де Сабле, словно бы про себя. – Вот, начинается.

Палуба вдруг круто накренилась, и де Сабле схватился одной рукой за поручень, другой подав некий знак капитану. Судно выровнялось, вёсла снова погрузились в воду, а Робер снова обратился к Сен-Клеру, на сей раз даже не взглянув на него:

– Ступайте на нос, Анри, да поскорее. Сделайте то, что я сказал, – привяжитесь как следует и крепко держитесь. Ваша милость, король, вы должны сделать то же самое.

– Что, привязаться? Нет, я обвяжу верёвку вокруг пояса, прикреплю другой её конец к поручню, но останусь здесь, с вами. – Ричард взглянул на Анри и добавил: – Но вам, Анри, следует сделать то, о чём просит Робер. Силы у вас уже не те, что в юности, а вы нужны мне в Святой земле. Прошу, позаботьтесь о себе. Я не испытываю ни малейшего желания увидеть, как вас смоет за борт.

Мессир Анри пошёл туда, где оставил свою сумку, и крепко привязался верёвкой к поручню, рядом с одним из отверстий в борту, через которые стекает захлестнувшая палубу вода.

Едва Сен-Клер завязал последний узел, как налетел шторм и рыцарь оказался в воющем, вопящем, полном ветра и воды аду, где нельзя было распознать ни дня, ни ночи, где отсутствовало всё, что делает человеческую жизнь осмысленной и желанной.

Правда, Анри сознавал, что цвет облаков время от времени меняется, а один раз почувствовал боль от осы́павших его мелких градин. После града во всех уголках палубы скопился лёд; град сменился хлещущими наотмашь струями дождя, а когда дождь стих, промокшую одежду Сен-Клера стал насквозь продувать пронизывающий ледяной ветер, и она мигом встала колом. Вот тогда мессир Анри на некоторое время потерял сознание... А очнувшись, понял, что неистовая качка швыряет его из стороны в сторону, больно ударяя головой о борт. Одежда его всё ещё была обледеневшей, но теперь в каждую складку ещё и набился снег. Потом пришло ужасное ощущение того, что его куда-то уносит, и Сен-Клер опять провалился в небытие.

Когда Анри снова пришёл в себя, шторм всё ещё бушевал, но что-то подсказало рыцарю: буря стихает. Затем последовал новый провал в беспамятство, а когда Анри в очередной раз очнулся, он почувствовал, как кто-то схватил его за лицо и осторожно покачал его голову из стороны в сторону. Открыв глаза, Сен-Клер увидел, что один из членов команды стоит перед ним на коленях и внимательно всматривается в него.

– А, живой, – пробормотал этот малый. – Кровь хлещет из пореза на голове, сам бледный как смерть, как тут не подумать худшего... Ладно, разрежем верёвки и посмотрим, сможете ли вы подняться на ноги.