Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

– Несомненно. Где мне найти вашего командира?

Госпитальер повернулся к человеку, стоявшему справа от него, – тот давно отпустил свой арбалет.

– Отведи его к Сен-Жульену.

Потом он снова посмотрел на Анри Сен-Клера.

– Господь да пребудет с вами, Сен-Клер, и пусть вам сопутствует удача.

С этими словами госпитальер быстро вскинул руку и почти сразу начал выкрикивать распоряжения работавшим неподалёку людям.

Рыцарь по имени Сен-Жульен разобрался с Сен-Клером ещё быстрее. Пока он проверял седельные сумы Андре, мимо них на импровизированных носилках пронесли нескольких раненых госпитальеров.

– Много людей вы потеряли? – спросил Андре.

Сен-Жульен скривился.

– Мы думали, что пало гораздо больше. Наш великий магистр спорил с королём, уговаривая того отпустить нас, но король не согласился. И он оказался прав. Нам удалось прорвать строй врага лишь потому, что один или два наших рыцаря дождались нужного момента и, когда он настал, устремились вперёд, а все остальные ринулись за ними. Так уж получилось. Не знаю, что происходило в других местах, но я буду удивлён, если мы потеряли больше чем полсотни человек, как рыцарей, так и пехотинцев.

– В таком случае на каждого нашего павшего воина, наверное, приходится по десять убитых врагов.

– О, даже больше. По правде сказать, к тому времени, как мы прорвались, нашими бойцами овладела безумная ярость и они не знали пощады, не брали пленных и разили всех на своём пути. Кажется, мои люди ещё кого-то нашли, вон там... Счастливого пути, мессир тамплиер.

После этого никто больше не останавливал Анри, пока тот ехал вдоль дороги, поражаясь несоразмерному числу лежащих у обочины убитых и раненых мусульман. В некоторых местах тела громоздились грудами высотой в человеческий рост. Командам, занимавшимся расчисткой поля боя, нечего было сказать Сен-Клеру. Впрочем, и друг с другом эти люди не разговаривали: глаза их были пусты, они явно онемели от ужасной рутины своей работы, от вида изувеченных, расчленённых тел, от кошмарных запахов, от звуков, которые человеческие существа издают лишь тогда, когда их терзает невыносимая боль.

Некоторые из мёртвых, мимо которых Сен-Клер проезжал, выделялись среди других благодаря доспехам или знакам различия. Но по большей части Андре угнетало печальное однообразие тел, которые все были равны перед смертью; тамплиер не мог углядеть в нагромождении трупов хоть какое-то достоинство.

Он видел так много обезглавленных тел и отсечённых голов, рук и ног, что усомнился, сможет ли когда-нибудь снова сесть в седло и взмахнуть мечом. И как раз в тот момент, когда в голове его пронеслась эта мысль, он заметил уголком глаза нечто странное и непроизвольно потянул поводья, направляя коня туда.

Глядя на следы побоища, Андре не мог понять, что же так привлекло его внимание. Среди павших лежали и живые люди: кое-где Сен-Клер замечал движение, слышал стоны и крики, а порой откуда-то издалека, чуть ли не на пределе слышимости, доносился истошный вопль, порождённый нестерпимой болью. Ещё раз окинув взором эту ужасающую картину, он отправился дальше.

К тому времени Андре почти достиг края поля битвы, куда ещё не добрались похоронные и трофейные команды. Сейчас он ехал по месту, которое недавно было частью правого фланга, – здесь бились тамплиеры и вспомогательные силы из Туркополя. Последние так походили на противников, с которыми сражались, что часто, глядя на распростёртые тела, Сен-Клер не мог сказать, видит он погибшего врага или союзника. Рыцарь уже собирался покинуть скорбное поле, как вдруг приметил выше по склону, возле линии деревьев, шевелящееся жёлтое пятно. Вот оно – то, что привлекло его внимание раньше.

Андре подобрался в седле, вгляделся внимательнее – и понял, что это такое, хотя не сразу осознал, почему это для него так важно.

То был боевой стяг сарацинского отряда, вроде тех штандартов, под которыми ходили в сражение отряды франков. Но тогда как штандарты христианских вождей были разных цветов, мусульмане пользовались знамёнами единого образца: большими жёлтыми раздвоенными полотнищами на длинных древках. Стяги сарацин можно было отличить один от другого лишь по знакам на них – именно знаки говорили о том, что это за отряд и кто им командует.

Стяг снова всколыхнулся, но его шевельнул не ветер; похоже, кто-то задел за древко. Когда полотнище чуть развернулось, Сен-Клер увидел знаки на нём: несколько чёрных лунных серпов, обращённых рогами вправо.

И тут Андре ощутил, как у него свело внутренности. Он припомнил, как месяц тому назад Алек описывал личный штандарт своего друга, аль-Фаруха.

– Запомни, – сказал он тогда Андре, – если ты окажешься в опасности, если врагов будет намного больше, не ищи почётной смерти. Убитый ничего не сможет добиться, смерть – выход для глупцов. Отыщи отряд, сражающийся под знаменем с пятью чёрными полумесяцами, и сдайся в плен его командиру. Это аль-Фарух. Скажи ему, что меня знаешь, что ты мой кузен, и не сомневайся – он закуёт тебя в самые удобные цепи.

«Пять чёрных полумесяцев, обращённых рогами вправо», – так говорил Синклер.

Мимолётного взгляда, который бросил Андре на знамя, было мало, чтобы сосчитать лунные серпы. Он лишь заметил, что полумесяцев несколько. Может, пять, но, может, шесть или семь. Молодой человек понимал одно – он не уедет отсюда, пока не выяснит всё наверняка. Андре развернул лошадь и направил её вверх по склону, туда, где жёлтое знамя теперь неподвижно обвисло.

Среди множества убитых арабских и христианских коней лежали друг на друге три мёртвых рыцаря-тамплиера; их белые с красными крестами одеяния сразу бросались в глаза. Вокруг валялись трупы сражённых сарацин.

Андре подъехал ближе, чтобы посмотреть, нет ли среди павших христиан того, кого он ищет, и, приглядевшись, почувствовал, как по телу его прошёл озноб. Мертвец, лежавший сверху, не был сражён сарацинским симитаром – его горло пробил длинный, прямой христианский меч. Клинок так и остался в ране, остриё его вышло наружу, пронзив покрывавший голову рыцаря кольчужный капюшон. Андре Сен-Клер просто не мог понять, почему посреди отчаянной схватки с сарацинами христианский рыцарь направил смертоносный удар в своего собрата. Убитый осел на колени и умер, истекая кровью, залившей спереди его мантию. Тот, кто лежал под ним, сжимал пронзивший рыцаря меч, который не давал трупу повалиться вперёд.

С отчаянно колотящимся сердцем Андре спрыгнул с коня, торопливо шагнул к коленопреклонённому рыцарю, приподнял его голову и заглянул в мёртвое лицо. Лицо было незнакомо Сен-Клеру. Андре отодвинул труп в сторону, и тело повалилось на бок.

Второй человек распростёрся ничком на трупе. Именно лежащий внизу нанёс ему смертельный колющий удар: это выяснилось, когда Андре ухватил второго тамплиера за доспехи и сдвинул в сторону. Тело увлекло за собой вонзённый в него клинок и вырвало меч из стиснутой руки мертвеца. В груди второго рыцаря торчали в придачу два арбалетных болта. И этот человек тоже был незнаком Андре. Зато, взглянув на лежащего в самом низу, Андре жалобно, по-детски, вскрикнул и упал на колени. С искажённым от горя лицом, протянув вперёд дрожащие руки, он в ужасе взирал на своего мёртвого кузена Алека.

Позже он не мог припомнить, как долго он стоял на коленях, в немом отчаянии раскачиваясь взад-вперёд и с мучительным недоверием глядя на кровь, медленно сочащуюся из левой стороны груди кузена, там, где доспехи были пробиты насквозь. И лишь медленно, очень медленно до Сен-Клера дошло, что мертвецы не истекают кровью.

Эта мысль ударила его с такой силой, что он застонал и схватил лицо Алека в ладони. И тогда Синклер открыл глаза.

– Кузен, – прошептал Алек Синклер, – откуда ты взялся?

Андре присел и подался вперёд, глядя сверху вниз на бледное, напряжённое, изборождённое глубокими морщинами, с синеватым оттенком лицо Синклера. Сен-Клеру нужно было как-то откликнуться на слова родича, но его язык словно прилип к гортани.

– Где аль-Фарух?

Странный вопрос вернул Андре к действительности, его пальцы напряглись на подбородке кузена.

– Что вы спросили? Где кто?

– Аль-Фарух. Совсем недавно он был здесь. Куда он подевался?

Андре присел на корточки, но продолжал склоняться над кузеном, держа его за подбородок.

– Алек, что вы говорите? Здесь нет аль-Фаруха.

– Он здесь, здесь. Чьё же это знамя, если не его?

Андре проследил за взглядом Синклера и увидел жёлтое раздвоенное знамя с пятью чёрными полумесяцами.

– Скорее, Андре, приподними меня. Приподними!

Алек говорил так настойчиво, что Сен-Клер немедленно встал на колени, как можно бережней обхватил Синклера за плечи и слегка приподнял.

– Вам больно?

– Да, но не слишком. Мне кажется, я лежу на аль-Фарухе... Если так, я, должно быть, придавил его, и ему не вздохнуть. Подними меня, оттащи в сторону... А потом взгляни на него...

Алек умолк, переводя дух.

– Давай, кузен, только осторожно, – снова попросил он. – Приподними меня и оттащи влево. Сможешь?

– Да, смогу, – ответил Андре.

Но когда он присел и попытался приподнять облачённого в тяжёлые доспехи Синклера, движение причинило раненому такую боль, что у него непроизвольно вырвался мучительный стон. Андре замер, так и не успев выпрямиться. Ему показалось, что Алек стал ещё тяжелей в его руках, удерживать его становилось всё труднее.

– Алек, – выдохнул он сквозь зубы. – Алек, вы меня слышите?

Ответа не последовало, и Андре понял, что кузен потерял сознание от боли.

Снова напрягшись, Сен-Клер глубоко вдохнул, шумно выдохнул, сделал ещё один глубокий вдох и быстро выпрямился, держа Алека на руках.

Потом он сделал два шага назад и как можно осторожней опустил раненого рыцаря на относительно ровное место. Яростно полосуя кинжалом, Андре принялся разрезать ремни, скреплявшие части пробитых, покрытых вмятинами от ударов доспехов. Радуясь, что его кузен, по крайней мере, не чувствует боли, Сен-Клер бесцеремонно вертел его то туда, то сюда, освобождая от металлических пластин, кольчуги и одежды. Наконец Андре обнажил грудь Алека и увидел зияющую рану. Каким бы оружием её ни нанесли, оно было тяжёлым и острым, а удар – очень сильным: он рассёк грудь Синклера, пробив и нагрудник, и находившуюся под ним кольчугу. Андре решил, что то был двуручный боевой топор, и взмолился, чтобы рана не оказалась смертельной. Он подозревал, что у кузена в придачу сломано несколько рёбер, а какие внутренние повреждения мог причинить такой удар, оставалось только гадать.

Сознавая, что в одиночку он не сможет помочь Синклеру, Андре встал и вгляделся туда, где ожидал увидеть чёрно-белые одеяния госпитальеров. Как назло, никого из госпитальеров сейчас не было видно, и, опять опустившись на колени рядом с кузеном, Сен-Клер обнаружил, что тот пришёл в себя.

Алек цепко схватил Андре за предплечье и прохрипел:

– Сладчайший Иисус, до чего больно! Я был без сознания? Должно быть... Я был прав – аль-Фарух лежал подомной?..

Андре Сен-Клер покачал головой.

– Не знаю, Алек. У меня не было времени всматриваться. Вы лежали поверх какого-то сарацина, но откуда мне знать, кто он такой?

– Амулет... у него на шее, на серебряной цепи. Тяжёлые звенья... Амулет зелёного цвета... любимый цвет пророка. Есть на нём амулет? Ступай посмотри.

Андре шагнул в сторону и осмотрел тело мусульманина, на котором только что лежал Синклер. Сен-Клеру пришлось наклониться и ощупать шею, чтобы нашарить цепочку. На это ушло несколько мгновений, но вскоре Андре вернулся и снова опустился на колени рядом с Алеком.

– Да, – пробормотал он. – Резной амулет из бледно-зелёного камня, на цепи с большими серебряными звеньями...

– Жадеит, кузен. Этот камень называют жадеит или зеленчак... Аль-Фарух жив?

– Нет, он мёртв. Я старался нащупать пульс, но напрасно. Ваш друг мёртв. Что здесь произошло?

Мгновение Алек Синклер как будто готов был рассмеяться, потом у него перехватило дыхание, и он захрипел, явно не в силах вздохнуть из-за ужасной боли. Андре почувствовал, как пальцы Синклера, стискивающие его руку, сперва напряглись, а потом расслабились.

– Я увидел аль-Фаруха, когда мы пошли на прорыв. Сначала глазам своим не поверил...

Алек помедлил, тяжело дыша, и Андре молча ждал, не пытаясь его поторопить.

– Он стоял прямо напротив меня, раненный в лоб, – ему всё время приходилось утирать кровь, заливавшую глаза. Его конь, Дух Ветра, лежал рядом с ним мёртвый...

Алек снова с трудом перевёл дух.

– Вокруг аль-Фаруха осталось всего полдюжины телохранителей, и у меня на глазах один из наших рыцарей бросился вперёд, чтобы убить его. Но бросился слишком рьяно, забыв об осторожности, и один из телохранителей эмира взмахом симитара снёс ему голову... А потом я увидел, как ещё двое или трое наших рыцарей устремились к аль-Фаруху, чтобы покончить с ним. Ничто в его одежде и доспехах не указывало, что он эмир, но его выделяла осанка, манера держаться...

Неожиданно Синклер зашёлся в приступе судорожного кашля, конвульсивно содрогаясь от боли на руках Андре. Губы раненого окрасились кровью.

Кашель наконец стих, и Андре снова уложил Синклера на землю.

– Подождите здесь, Алек. Тут, совсем неподалёку, работают госпитальеры. Я разыщу кого-нибудь из них и приведу сюда.

Сен-Клер уже собрался встать, но Алек слабой рукой удержал его за запястье. Синклер сплюнул кровь и заговорил снова, всё ещё внятным, хотя и сиплым голосом:

– Не беспокойся о госпитальерах, кузен. Они ничем не смогут мне помочь. Со мной всё кончено. Лучше послушай... Послушай меня...Ты меня выслушаешь?

Андре молча кивнул, и Синклер продолжал:

– Может, люди будут говорить обо мне... О том, что я сделал... И наверное, это будет выглядеть так, будто я совершил нечто постыдное... Может, так оно и есть. Не знаю, просто мне уже не разобраться в этом. Конечно, я не собирался так поступать... Я не должен был... Я и думать не мог ни о чём подобном. Просто, как только я увидел аль-Фаруха... Не знаю, что на меня нашло... Но когда его ударом повергли на колени, когда он выронил меч, я вдруг прыгнул и встал над ним, желая его защитить... Может, взять его в плен... Я думал только об одном: как бы отблагодарить его за проявленную ко мне доброту... Но никто не хотел брать пленных. Все обезумели от жажды крови... Я пытался отогнать их, наших рыцарей, кричал, что это мой пленник, но тут один из наших ударил меня... И мне поневоле пришлось защищаться, сражаясь против своих соратников. Двое из них напали на меня одновременно, у одного была секира, и его мощный удар попал в цель... Второго нападавшего я прикончил мечом... А потом появился ты... Ты говоришь, что аль-Фарух мёртв?

– Да, Алек, да.

– Будь добр, дай мне его амулет.

Андре вложил амулет в руку Синклера, и тот некоторое время смотрел на зелёный камень. Потом болезненно сглотнул и протянул амулет кузену. Сен-Клер, приняв вещицу, молча взвесил её на ладони.

– Кузен, будь добр, сделай кое-что для меня, – хриплым шёпотом произнёс Алек. – Когда всё закончится, верни амулет брату аль-Фаруха...

У него снова перехватило дыхание, он со свистом втянул воздух.

– Господи, как больно. Но, слава богу, терпеть можно... Так вот, его зовут Юсуф. Юсуф аль-Фарух. Он живёт в селении близ Назарета.

После длинного, тяжёлого вздоха Алек договорил:

– Это тот самый Назарет, из которого, как говорят наши братья-христиане, происходит Иисус... Там есть оазис... где... где выращивают дивные финики.

– Знаю. Помню, вы рассказывали мне о брате аль-Фаруха – мулле.

Андре смотрел на амулет и не сразу понял, почему Алек не отвечает.

– Алек, этот Юсуф, он...

Алек молчал, вперив в Сен-Клера широко раскрытые, ничего не видящие глаза.

– Брат? С вами всё в порядке? Могу я вам помочь?

Казалось, прошло всего несколько мгновений, но, когда Андре поднял глаза и увидел стоявшего над ним облачённого в чёрное госпитальера, он понял, что просто утратил ощущение времени. Сен-Клер снова взглянул на Алека Синклера, на его застывшее лицо, и протянул госпитальеру руку.

– Да, вы могли бы мне помочь. Боюсь, я даже не представляю, сколько времени я здесь сижу.

Поднявшись с помощью монаха на ноги, Сен-Клер кивнул в знак благодарности и указал на лежащее на земле мёртвое тело.

– Этот человек был моим родичем и самым близким моим другом. Он мой кузен, сын старшего брата моего отца. Мне бы хотелось похоронить его в стороне от прочих. Может, ниже, на морском берегу, где его дух сможет взирать через воды туда, где он оставил свой дом. Не найдётся ли у вас лопаты, чтобы я мог вырыть могилу?

* * *

Понадобилось несколько часов тяжкого, изнурительного труда; Сен-Клеру пришлось сделать несколько е́здок к полю боя и обратно, но наконец он встал, опираясь на длинный черенок лопаты, возле большой, глубокой могилы. Она получилась достаточно широкой, чтобы два мертвеца могли упокоиться в ней бок о бок. В нескольких шагах отсюда виднелись вымоины в плотной песчаной почве – судя по всему, туда добирались воды Средиземного моря во время самых высоких приливов.

Позади Сен-Клера лежали тела сэра Александра Синклера и его друга, эмира аль-Фаруха.

Андре бросил лопату, повернулся, подхватил Алека Синклера за плечи и подтащил к краю могилы, после чего положил с другой стороны тело аль-Фаруха. Потом Сен-Клер выпрямился и обратился к обоим, объясняя, что с радостью оказал бы им бо́льшие почести, но ни его, ни их честь не пострадает оттого, что он в одиночку постарался обеспечить им подобающее погребение. Затем он попрощался с ними во имя Бога, которого чтили оба погибших (хоть и называли этого Бога разными именами), и скатил в могилу сперва тело Синклера, а потом – тело аль-Фаруха.

Понадобился ещё час, чтобы засыпать могилу, утрамбовать песок и навалить сверху камни, которых немало валялось вокруг. Теперь никто бы не догадался, что здесь находится свежее захоронение.

Наконец работа была закончена. Солнце уже почти зашло, когда Сен-Клер сел, скрестив ноги, возле могилы и подтащил к себе по песку жёлтую ткань. То было знамя с пятью полумесяцами, которое днём привлекло его внимание. На знамени лежали три предмета: жадеитовый амулет, который Андре обещал передать мулле Юсуфу аль-Фаруху, великолепный кинжал, полученный Алеком Синклером от эмира, и кинжал, снятый Андре с пояса мусульманина. Сен-Клер знал, что найдёт там кинжал, потому что Алек несколько месяцев назад рассказал ему об этом оружии.

Держа по вложенному в ножны кинжалу в каждой руке, Андре подался вперёд, склонил голову и заговорил так, словно оба мертвеца могли его слышать:

– Однажды кто-то прочитал мне поучение из Писания, гласившее: «Нет большей любви, нежели та, когда человек полагает душу свою за други своя». Мне всегда нравилась эта мысль, но теперь я задаюсь вопросом: не была ли бы эта любовь ещё большей, если бы друг, о котором идёт речь, оказался врагом? Если это так, мой лорд Синклер, вы поступили сообразно Завету, и ваша честь ничуть не пострадает. Равно как и вашей чести, эмир аль-Фарух, не нанесёт ущерба такая любовь. А ведь вы сами часто говорили мне, кузен: «Честь – это всё, что мы имеем. Это единственное, что отличает нас от животных, и в особенности от животных, прикидывающихся людьми...» Но кто установит для нас подлинное мерило чести, коим мы могли бы руководствоваться, раз такие люди, как вы – истинные люди чести, – погибли? Вопрос о мериле чести, Алек, – ещё один вопрос, который вы некогда задали и на который сами же дали ответ. Но обсуждали ли вы это с эмиром? Я искал ответ, а ведь он воистину непреложен. Мы устанавливаем собственные мерила чести, каждый из нас. И каждый должен быть верен собственным принципам. Я никогда не встречался с вами, эмир аль-Фарух, хотя очень хотел бы с вами познакомиться. Мой кузен много рассказывал о вас, о том, как строго вы следовали велениям чести. Это делает вас редкостным человеком по обе стороны пролива, разделяющего наши народы. Вы – мусульманин, сарацин, араб, верующий в единого, истинного Бога, именуемого Аллахом. Иерусалим – священный град вашего пророка Мухаммеда, вознёсшегося на небеса со скалы. Веруя в это, вы верили в то, что избраны, дабы сражаться, защищая святыню. И, делая это, стяжали великую, вечную славу.

Андре Сен-Клер помолчал.

– Ваш враг, лежащий бок о бок с вами, поклонялся тому же Богу, – снова заговорил он. – Единому, истинному, которого мы называем просто Богом. Но прародители Алека Синклера, как и мои, вышли из священного града, из Иерусалима. Они были не христианами, а иудеями и называли своего бога Яхве. Дом этого Бога, его храм, находился в Иерусалиме, там, где сейчас высится Дом Скалы, мечеть Омара. И вы оба пали на войне, сражаясь друг с другом за обладание этим священным местом. Но во имя чего? Во имя чести? Чьей, какой чести? Уж всяко не Бога, не Аллаха, не Яхве, ибо сама мысль об этом кощунственна! Бог не нуждается в человеческих атрибутах, а честь – именно человеческий атрибут. Так во имя какой чести ведутся эти войны? И что славного в том, чтобы истреблять людей ради обладания священным местом? На это я могу дать ответ вам обоим. В этой войне нет чести. Её нет среди королей и принцев, пап и патриархов, халифов и визирей – и всех прочих людей, которых мы называем, упоминая их титулы. Все они – всего лишь люди, причём люди порочные, алчные и буйные. Ими движет в первую очередь неуёмная жажда власти. Нам же приходится сражаться за то, чтобы удовлетворить эту их страсть, и, как последние глупцы, мы делаем это с радостью, снова и снова откликаясь на зов долга. Мы с готовностью выстраиваемся в очередь за смертью и гибнем, незамеченные теми, кто посылает нас на смерть. Что ж, друзья мои, я похоронил вас вместе. Вместе вы умерли, вместе и будете лежать. Теперь я оставлю вас здесь. Кузен, вчера меня предупредили о том, что я должен держаться настороже. Я хотел потолковать с вами об этом прошлым вечером, но вы послали меня в Арсуф. Я хотел поговорить с вами об этом сегодня, но вы погибли. Поэтому я расскажу обо всём сейчас, чтобы ещё раз поразмыслить о чести. Похоже, несколько дней назад меня опознал один из убийц моего отца. Я оказался неподалёку от него и двух его приятелей, и он вообразил, будто я ищу свидетельства, чтобы их обвинить. С человеком, который меня предупредил, я незнаком, но у него с убийцами явно были свои счёты. Он не назвал их имён, сказал лишь, что мне следует остерегаться, как он выразился, «быков» Ричарда. Он велел мне держаться начеку, поскольку они собираются убить меня и тем самым заткнуть мне рот. Вы понимаете, кузен, это не побуждает меня вернуться на войну, чтобы снова убивать добрых людей вроде вашего друга эмира. Ни во имя личных амбиций Ричарда, ни повинуясь его подстрекательствам. Я не знаю, что буду делать дальше, но непременно позабочусь о том, чтобы мулла Юсуф получил амулет эмира. Засим я прощаюсь с вами обоими и оставляю вас здесь, осенёнными вашей честью... Я буду скорбеть о вас, кузен Алек... И буду радоваться тому, что знал вас. Но не сейчас. Не сейчас. Сейчас для радости ещё рано, слишком рано. Но я буду печалиться о вас и о моём отце, обо всех тех любящих глупцах, что умирают вокруг нас. Да упокоит их души Господь. Прощайте.

Мессир Андре Сен-Клер завернул два кинжала и амулет эмира в жёлтое знамя аль-Фаруха, сунул узел за пазуху, запахнул поплотнее плащ, спасаясь от вечернего холода, и направился туда, где безмятежно пощипывали траву его лошадь и вьючный мул.

Между деревьями, где трудившиеся весь день госпитальеры устроили лагерь, чтобы ухаживать за ранеными, мерцали огни. Там двигались люди, с облегчением разговаривая о том, что худшее уже позади, что самые жестокие события дня миновали.

Держа поводья лошади и мула, Андре медленно повёл животных по пологому подъёму к старой римской дороге. Там он сел на арабскую кобылу и повернул на север, ведя за собой мула.

– Брат, сейчас вы смотрите на север. А Арсуф будет к югу отсюда.

Андре обернулся и взглянул на окликнувшего его человека. Облачённый в чёрное с головы до ног, тот сидел в тени дерева неподалёку.

Андре улыбнулся.

– Вы – рыцарь?

– Нет, брат. Я всего лишь простой служитель Госпиталя. Я сражаюсь за то, чтобы сохранить человеку жизнь.

– Да сопутствуют вашему искусству, брат, удача и процветание. Я же направляюсь на север, назад, в Акру.

– В Акру? Вы не будете сражаться в Иерусалиме?

– Нет, брат. Я не буду сражаться ни в Иерусалиме, ни за Иерусалим. Я покончил с битвами и теперь собираюсь найти поле камней, где можно будет поразмыслить и поговорить с моим Богом. А после, когда мы с ним станем лучше понимать друг друга... кто знает? Может, я даже поселюсь здесь и буду жить среди неверных. Всё равно нигде мне не будет грозить бо́льшая опасность, чем здесь, среди самых ревностных почитателей Господа...

Андре осёкся и снова улыбнулся, в свете восходящей луны ясно разглядев выражение лица монаха. Выражение это было таким, что Сен-Клер проникся жалостью к госпитальеру.

– Простите, брат, – промолвил он. – День у меня выдался нелёгкий. А впереди меня ждёт долгий путь, который займёт многие годы. Прощайте, и да благословит вас Бог.

Не промолвив больше ни слова, Сен-Клер пришпорил лошадь и, ведя мула в поводу, рысью поехал прочь.

Монах стоял, глядя ему вслед, пока высокий рыцарь в белом плаще с кроваво-красным крестом не затерялся среди окаймлявших дорогу деревьев.