Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Сен-Клер развёл руками и презрительно скривился.

– Я так понимаю, всё улажено. Ричард обещал на ней жениться.

– Божья глотка!

Потрясённый Эвсебий выпрямился, но тут же понизил голос и заговорил обычным тоном, чтобы не привлекать к себе внимания:

– Неужели после всей кутерьмы, после такого вселенского позора, после шума и гама на весь мир Ричард всё же согласился на брак? Клянусь божьими коленями, в это трудно поверить... Хотя вы, конечно, говорите правду. Впрочем, готов побиться об заклад, что Ричард в жизни не прикоснётся к ней, как к жене.

– Почему вы так думаете? Вы ведь знаете, у него есть сын.

– По слухам, есть сын, хотите вы сказать. Я слышал про этого отпрыска от многих людей, но никто его самого не видел. А ведь если бы слухи были правдой, Ричард непременно таскал бы с собой повсюду маленького педераста, хотя бы для того, чтобы показать воинам: их король так же силён в постели, как и на поле боя.

На это Сен-Клер смог лишь молча кивнуть, поскольку не мог ни подтвердить, ни опровергнуть соображений Эвсебия.

Вскоре труба пропела отбой, и оба товарища направились к своим палаткам.

* * *

Следующие два дня прошли однообразно. Долгие марши, короткие привалы, еда, сон и снова марш.

В конце одного длинного перехода через мокрый от дождя густой подлесок новые товарищи Сен-Клера развели костёр, чтобы обсушиться и спастись от вечерней прохлады. Андре, вымотанный и промокший, получил на раздаче жестяную миску с горячей похлёбкой из оленины и, радуясь отдыху, направился к костру, когда услышал, что его окликают. Это был его друг де Тремеле с ковригой хлеба под мышкой и винным бурдюком, свисающим с плеча.

Де Тремеле принял участие в общем ужине, вскоре после которого товарищи Андре проявили учтивость и отправились на боковую, чтобы дать старым знакомым без помех поговорить до отбоя.

Сначала друзья толковали о пустяках. Потом, немного помолчав, де Тремеле осведомился, как Андре переносит тяготы, выпадающие в ордене на долю новичков.

– Да я пока не заметил никаких особых тягот, за что приношу смиренную благодарность. Бо́льшая часть чепухи, которой пугают новичков, забывается во время похода, потому что на марше нет времени на глупые игры. К тому же я познакомился с одним малым, претендентом, как и я; он мне понравился. Неглуп и с чувством юмора. Его зовут Эвсебий.

– Да, обзавестись хорошим товарищем – удача, за которую можно благодарить судьбу. А какие у тебя соображения насчёт флота: будет он нас ждать, когда мы доберёмся до цели?

Сен-Клер как раз думал о Лионе, куда они должны были прибыть через два дня, и не сразу сообразил, о чём толкует де Тремеле.

– «До цели» – то есть в Марсель? А почему флот не должен нас ждать?

Де Тремеле рассеянно повертел в руках сухую ветку, бросил её в костёр и ответил:

– На то может быть много причин. Будь суда воронами, они могли бы перелететь из Англии в Марсель за два дня. Но крыльев у них нет, поэтому им придётся тащиться по морю вдоль западного побережья, через Бискайский залив, где самые бурные воды во всём христианском мире, потом мимо Португалии на юг, а оттуда – на восток, чтобы обогнуть Мавританскую Иберию и снова двинуться на север вдоль восточного побережья. Один-единственный сильный шторм способен потопить половину флота и разбросать остальные суда, как опавшие листья на пруду. А ещё на суда могут напасть галеры мавров, орудующих вдоль всего иберийского берега и в узком проливе между Испанией и Северной Африкой. Мавританский флот не может по величине соперничать с нашим, но его галеры быстроходны и очень опасны. Мавры могут серьёзно помешать осуществлению наших планов.

– Нет, не думаю, – покачал головой Андре. – Сейчас уже июнь. Самые сильные весенние шторма давно утихли, в том числе в Бискайском заливе. Во всяком случае, так говорил мне де Сабле. Кроме того, командовать будет он сам, и флот, который он поведёт, способен отразить любое нападение. В его распоряжении десять самых больших и быстроходных судов, когда-либо построенных в Англии, предназначенных именно для такого плавания. Я не сомневаюсь – флот прибудет вовремя и дождётся нас.

– Что ж, наверное, так и будет, – не без сарказма отозвался де Тремеле. – И конечно, нас устроят с превеликими удобствами. Думаю, на этих прекрасных судах для каждого найдётся вонючая нора, где человек сможет, скрючившись и изрыгая блевотину, продержаться от Марселя до высадки в Святой земле. Кстати, хотелось бы знать, где мы высадимся?

– Мирная высадка возможна только в Тире, это единственный порт на побережье Святой земли, оставшийся для нас открытым. Все остальные порты захвачены ордами Саладина. Но сперва нам нужно будет совершить переход из Марселя в Сицилию, пройдя между Корсикой и Сардинией, после – из Сицилии к Кипру, а уже оттуда – в Тир.

– Путешествие будет долгим?

– Нет. Всё это время мы будем отданы на милость ветров и приливов, но, по мнению Робера, если всё пойдёт хорошо, нам придётся провести в море не больше месяца.

– Милейший Иисус, да за такое время кого угодно свалит морская болезнь! Тебе ещё не доводилось испытать это удовольствие?

Сен-Клер покачал головой.

– Ни разу. Но, как я понимаю, в ней мало приятного. А тебе доводилось?

– Да, несколько раз. Это самое странное из испытанных мной ощущений. Когда впервые выходишь в море и попадаешь в качку, твои внутренности переворачиваются снова и снова, стоит судну взлететь на волну и потом обрушиться вниз. Тебя разбирает страх, тебе кажется, что посудина вот-вот пойдёт ко дну. Но потом у тебя разыгрывается морская болезнь и ты понимаешь – даже ад не может быть страшней...

– И больше всего ты начинаешь бояться, что можешь не потонуть! – договорил за него Сен-Клер.

Де Тремеле усмехнулся, посмотрев на Андре.

– Говорят, женщины забывают о родовых муках, как только роды остаются позади. Но поверь мне на слово, дружище, с морской болезнью дело обстоит совсем иначе. Я никогда, ни за что не забуду, какова она, и у меня нет ни малейшего желания испытать её снова... Но я знаю – в плавании её не миновать. Интересно, морской болезни хватит, чтобы обеспечить мне место в раю? Добровольно сойти в ад, чтобы воскреснуть в Святой земле... Ладно, пойду спать. Мы будем в Лионе послезавтра. Твой отец, случайно, не говорил, сколько мы там пробудем?

– Говорил. Он сказал – даже если мы там задержимся, то только на ночь, не более. В Лионе вообще не собирались делать остановку, но отец считает, что всё же стоит там переночевать, так будет удобнее. Нужно только заранее, до вступления в город, договориться, сколько мы там пробудем. Наверное, наутро после прибытия в Лион армия разделится. Силы Филиппа двинутся на восток, а мы направимся на юг, вдоль Роны, к Авиньону и Эксу, а после – к Марселю. К тому времени, как мы доберёмся до Лиона, нас, претендентов, должно набраться два десятка или больше. Есть ещё один отряд рыцарей, который направляется на соединение с нами из командорства Помьер, что в нескольких милях к северо-востоку от Лиона; они должны привести ещё как минимум шесть кандидатов. Наше посвящение в Лионе будет тайным храмовым обрядом, не имеющим никакого отношения к армии мирян, и, скорее всего, произойдёт во время ночёвки в городе, на одном из ночных богослужений.

– Наверное, так и случится, хотя это тайна, которую посторонним знать не положено. Посвящение станет для тебя большим шагом вперёд, но, наверное, после этого нам нечасто придётся встречаться. Храм основательно загружает послушников поручениями; становится легче дышать только после посвящения в полноправные рыцари ордена.

Де Тремеле встал, собираясь уходить, но замешкался.

– Что-то не так? – спросил Андре.

– Я не совсем понял, что ты сказал про Лион. Вернее, про прибытие туда. Что ты имел в виду?

Сен-Клер ухмыльнулся и потянулся, как кот, прежде чем снова податься к огню, опершись локтем о колено.

– Подумай вот о чём, Бернар. Завтра, вместо того чтобы ехать и жалеть себя, постарайся оглядеться по сторонам и вдуматься. Мы вместе работали с де Сабле, готовя флот; так вот, подготовка армии во многом с схожа с подготовкой флота, только армия гораздо больше. Неизмеримо больше. С первого взгляда это не очень заметно, потому что все суда можно пересчитать по мачтам, а здесь мы видим только тех, кто находится неподалёку. Но на самом деле нас окружает сто тысяч человек... А ещё в армии есть кони, подводы, боевые машины и снаряжение. А теперь припомни, с каким самым большим отрядом тебе приходилось путешествовать по суше?

Де Тремеле в задумчивости нахмурился.

– С отрядом в сто человек, – наконец ответил он. – Я ездил в Наварру с моим сеньором, когда был совсем юнцом, лет восемь тому назад. Нас было сто девять человек, не считая лагерной прислуги.

– Ну и сколько с вами было прислуги?

Де Тремеле пожал плечами.

– Конюхи, слуги, повара, кузнецы... Кто знает – может, двадцать душ, может, чуть больше.

– Значит, ваш отряд состоял примерно из ста сорока человек. И вы сталкивались с трудностями, когда нужно было подбирать место для лагерной стоянки?

– Ещё бы, каждый день. Я хорошо помню, потому что мне приходилось находить места для ночлегов, а я этого терпеть не мог. В поисках подходящего места для лагеря я был вынужден разъезжать каждый день, порой с утра до вечера, удаляясь на несколько миль от отряда. Бывало, рыскал весь день напролёт, но так ничего и не находил!

Сен-Клер встал и обвёл взглядом спящий лагерь.

– А наш лагерь огромен. Здесь более тысячи тамплиеров – только рыцарей, – а если прибавить остальных, получится человек на триста больше. Но обрати внимание, пожалуйста, – это всего лишь один лагерь. А в Лионе нужно будет разбить не меньше сотни лагерей вроде нашего. Скорее всего, их будет двести, потому что большинство отрядов примерно вдвое меньше отряда храмовников. Так разве удивительно, что приходится продумывать все детали пути? Например, вчера, выступив в поход, мы не двинулись вперёд одной колонной. Большинство отрядов разошлось в разные стороны, и войско двигалось фронтом шириной в две мили. Завтра мы развернёмся ещё шире, мили на четыре.

– А зачем?

– А затем, дружище, что, если мы этого не сделаем, ноги марширующих людей, копыта и колёса превратят в пустошь всю землю, по которой мы будем двигаться двухмильным фронтом. Во всём здешнем краю нет настолько прочной и широкой дороги, чтобы она выдержала наше войско; если же пройти по полям, после такой прогулки их придётся восстанавливать не один год. Когда нам встречается лес – такое уже бывало, – мы ничего от него не оставляем. Сто тысяч человек, их кони и повозки. То, что такая армия вообще способна двигаться в некоем порядке, уже чудо, но, когда мы доберёмся до Лиона, наверное, уйдёт целый день лишь на то, чтобы направить все отряды на отведённое для них место. О том, чтобы разместить всех в городе, нет и речи: хочешь не хочешь, а палатки будут разбиты на полях вокруг Лиона... Хотя от одной этой мысли мне становится не по себе. Наверное, на том я закончу разговор и пожелаю тебе доброй ночи.

Сен-Клер встал, и в тот же миг по лагерю разнёсся сигнал отбоя. Андре кивнул другу на прощание.

– Доброго тебе сна. И постарайся не ломать голову, где и как такая прорва народу может раздобыть припасы, чтобы прокормиться в пути.

– Чёрт побери, Сен-Клер, теперь я точно не буду спать всю ночь!

Андре ухмыльнулся.

– Ну, коли так, доброго тебе бдения, – бросил он, прежде чем уйти.

ГЛАВА 7

После церемонии посвящения в послушники, состоявшейся в Лионе, жизнь Андре Сен-Клера круто изменилась. Весь привычный ему жизненный уклад остался в прошлом. Члены ордена подчинялись строгому уставу, созданному на основе древнего монашеского устава святого Бенедикта, с дополнениями, сделанными святым Бернаром специально для Храма.

Самой большой переменой для Андре и его товарищей-послушников стало то, что теперь им приходилось присутствовать на бесконечной череде молебнов и чтений из Святого Писания, отнимавших много времени и днём и ночью. Но даже в перерывах между молитвами послушнику редко удавалось выкроить свободную минутку, ибо его, как правило, загружали работой. Создавалось впечатление, что устав, по которому они теперь жили, был специально разработан для того, чтобы заставить послушников позабыть обо всех их прежних привычках и заставить окончательно распрощаться с прошлым.

Сама церемония произвела на Андре странное впечатление. Отчасти она походила на тот обряд посвящения, который ему довелось пройти несколькими годами раньше, при вхождении в братство Сиона. Но хотя эта церемония была более помпезной и торжественной, он не ощутил, что на него снизошло откровение, какое снизошло во время вхождения в братство.

«Похоже, – подумал Андре, – ритуал разработали люди, желавшие придать многозначительность тому, за чем в действительности немногое стой».

Этим объяснялись и некие формальные тайные обряды, вершившиеся в полутьме, и уйма молитв и заклинаний, которые в облаках благовоний читали нараспев храмовые священники. Место действия освещалось лишь одной-двумя свечами, но Сен-Клеру было совершенно ясно, что за покровом таинственности на самом деле ничего не кроется. Церемония посвящения представляла собой зрелище, предназначенное вызывать испуг и благоговейный трепет у пассивных участников ритуала – тех, кто проходил посвящение.

К тому времени, как долгая череда церемоний осталась позади, вновь посвящённые были ошеломлены и подавлены кажущейся грандиозностью ритуала. Если что-то в церемонии и казалось им непонятным, они верили, что сие сокровенное таинство со временем раскроется им через молитву и созерцание, ведь в их будущей жизни уже не останется места для мелкого, суетного и фривольного.

* * *

В те редкие моменты, когда послушникам всё-таки удавалось украдкой, вполголоса, обменяться впечатлениями о своей новой жизни, бывшие кандидаты пытались сделать вид, будто всё не так страшно, как представлялось. Они говорили, что каждый монах ордена испытывает те же самые походные тяготы. Но, конечно, это было не так. На самом деле период послушничества был сопряжён с особо суровыми испытаниями, ибо предназначался для проверки и безжалостного отсева тех, кто не годился для предстоящей монашеской жизни.

Андре предупредили об этом заранее, и он был исполнен решимости не спасовать перед трудностями, подавить в своей душе любое недовольство и пройти это чистилище до конца. Он твердил себе, что готов к любым испытаниям, каким только могут подвергнуть его строгие начальники, ревнители жёсткой дисциплины, и твёрдо решил мгновенно и неукоснительно повиноваться каждой команде, пусть она и покажется ему нелепой или унизительной.

В свободное время, хотя его оставалось очень мало, Андре выучил наизусть обширные разделы устава Храма, сотни параграфов с номерами и подразделами; тут юноше очень помогло умение читать. Он твёрдо следовал избранному пути, хотя это стоило немалых усилий и порой трудно было поверить, что в походных условиях к послушникам предъявлялись не обычные, а более мягкие дисциплинарные требования.

* * *

Потребовалось пять дней, чтобы после должных приготовлений вывести армию из Лиона и с раскинувшихся близ города полей. В первый же день, не выдержав тяжести множества людей и повозок, рухнул мост через Рону, и под его обломками нашли смерть сотни человек.

Ричард был вынужден потратить ещё три дня, собирая лодки и ялики на много миль вверх и вниз по реке, чтобы переправить на южный берег оставшиеся войска. После чего, двигаясь фронтом шириной в три мили и проделывая в удачные дни по двенадцать миль, шестидесятитысячное войско Ричарда за восемь дней марша на юг добралось до городка Авиньон, откуда выступило в Экс, лежавший на расстоянии ещё одного дневного перехода. И, как ни удивительно, в пути к армии продолжали присоединяться добровольцы.

Вечером восьмого дня похода Андре Сен-Клера, не вдаваясь в объяснения, взяли под стражу братья-сержанты по приказу наставника послушников. К полному изумлению тех товарищей Андре, которые стали свидетелями этой сцены, юноше заломили руки за спину и, не дав даже возможности собрать скудные пожитки, заковали в оковы и увели.

Следующие несколько часов Андре провёл под усиленной охраной в одной из четырёх передвижных тюрем, всегда сопровождавших в походах большие отряды храмовников. То была стоящая на повозке крепко сколоченная деревянная будка без окон, с забранным железной решёткой вентиляционным отверстием. Никто не сообщил молодому человеку, почему его схватили, в чём его обвиняют, и он невольно чувствовал смятение и свинцовую тяжесть в желудке. Пробыв послушником Храма менее двух недель, он уже усвоил, что не имеет никаких прав и не может подать голос в свою защиту, не может протестовать против несправедливого обращения.

Посреди ночи, после бдения и задолго до заутрени, Андре в кромешной тьме вытащили из узилища и привели в шатёр маршала, где при свете факелов собрался рыцарский трибунал. Брат Жюстин, наставник послушников, предъявил юноше обвинение. Он зачитал полное имя Сен-Клера – только имя, не титул – по свитку пергамента, на котором красовалось несколько вычурных, официального вида восковых печатей. Потом брат Жюстин поднял голову и молча смерил Андре взглядом. Молодой человек держался прямо, не опуская головы, стараясь не дрожать от предельного напряжения. От стоявшего в четырёх шагах брата Жюстина, аскетизм которого не позволял ему опускаться до умывания, несло смрадом. Монах угрюмо сутулился, его нижняя губа отвисла, просторная верхняя мантия не могла скрыть пухлого брюшка.

– Андре Сен-Клер, вы обвиняетесь в измене и преступлениях настолько ужасных, что они сводят на нет все преимущества, на которые вы могли иметь официальное право благодаря принадлежности к нашему великому ордену.

Брат Жюстин склонил голову, внимательно перечитывая свиток.

– И всё же могут иметь место некоторые сомнения, – продолжал он. – Мелкие сомнения, касающиеся деталей выдвинутых против вас обвинений.

Он резко опустил свиток, так что пергамент снова свернулся, и монах принялся скручивать его поплотнее.

– Вас под стражей доставят в Экс, в Дом командорства Храма, где вы ответите на предъявленные обвинения. Ибо, пока у вас существует хотя бы ничтожная надежда доказать свою верность обетам, данным при вступлении в орден, и ложность обвинений, такая возможность должна быть вам предоставлена. Да поможет вам Господь. Уведите его.

Больше никто из трибунала не промолвил ни слова, но, повернувшись, Сен-Клер увидел в глубине шатра, позади судей, знакомое лицо одного из претендентов, проходивших вместе с ним обряд посвящения. Даже в столь несусветную рань этот малый выполнял какое-то поручение маршала. Послушник отвернулся, не поднимая головы, но Андре был убеждён, что тот не пропустил ни слова из только что сказанного. Сен-Клеру, правда, показалось странным, что брат Жюстин не заметил послушника и не выставил его вон перед началом судилища, но Андре было не до того, чтобы строить догадки. Один из стражников взял Андре за локоть, вывел наружу, и в свете факела юноша снова увидел повозку с передвижным узилищем, в которую была впряжена крупная лошадь.

Конвоиры толкнули его вперёд, потом подняли и пихнули, почти швырнули, в будку, где он упал на колени в углу. Тяжёлая дверь за спиной Андре захлопнулась, и повозка, покачиваясь, тронулась в путь.

Молодого рыцаря охватила слабость, он дрожал, колени его ослабели, и ему пришлось отчаянно бороться с рвотными позывами. Сердце его сковывал ужас. Единственное, что могло прийти в голову Андре, когда он пытался догадаться, в чём его вина, – это что вопреки вероятности всплыли клеветнические наветы трёх уже мёртвых священников и его опять обвиняют в убийстве.

Он попытался успокоиться, начав твердить вслух «Paternoster» – «Отче наш»; эту привычку он невольно усвоил, став послушником Храма. Андре выбросил из головы всё, кроме монотонного повторения слов, и вскоре разум его впал в оцепенение. Сен-Клер машинально перебирал пальцами узелки молитвенного шнура, пока не повторил молитву столько раз, сколько требовалось, – сто сорок восемь.

День ещё не кончился, малые размеры будки не позволяли прилечь, а тряска на ухабистой дороге не давала заснуть сидя, поэтому бедняге не осталось ничего другого, кроме как снова взяться за узелки и начать читать молитву.

Андре прочитал сто двадцать шесть «Paternoster» – прочти он ещё десять, и молитв хватило бы на целую неделю, – прежде чем повозка, качнувшись, остановилась. К своему немалому удивлению, Сен-Клер понял, что в душе его воцарилось стоическое спокойствие. Кроме того, он подсчитал, что на тщательное и чёткое прочтение молитв сто пятьдесят раз уходит примерно час.

В следующий миг дверь узилища распахнулась, и юноше пришлось зажмуриться из-за слепящего света. Конвоиры вывели его наружу и спустили с повозки на землю. Андре почувствовал на лице и руках жар палящего солнца, но потом его пихнули вперёд, в прохладную тень, и он осторожно открыл глаза.

Уже некоторое время назад по множеству доносившихся снаружи гулких голосов и по тому, как громыхали колёса по булыжной мостовой, Андре догадался, что они въехали в город – очевидно, в Экс. Теперь же он увидел, что находится во дворе, с четырёх сторон окружённом зданиями; сквозь ворота в одном из них и вкатила сюда повозка. Два конвоира, доставившие узника из лагеря храмовников, занимались своими делами и не обращали на Сен-Клера ни малейшего внимания.

Прямо перед собой он увидел дверной проём, окаймлённый бледно-жёлтым песчаником. К двери вело широкое, с низкими ступеньками крыльцо из того же камня. На арке над проёмом был вырезан барельеф с гербовым щитом Храма, а под ним по обеим сторонам от массивных дубовых дверей стояли два стража в белых мантиях, на груди которых слева красовались алые кресты с расширяющимися концами. Один из стражей с безразличным видом поглядывал на Сен-Клера, другой, столь же равнодушно, – на доставивших молодого человека конвоиров.

Даже не зная, где он очутился, Сен-Клер понял, что находится во дворе нового Дома Капитула командорства Храма в Эксе. Несколько лет назад Андре слышал, как один землевладелец, видевший, как строилось это здание, расписывал его красоту и больше всего распространялся про насыщенный цвет камня, который добывался неподалёку, на его земле.

Сен-Клер закрыл глаза. Его качнуло, но конвоиры мягко положили руки на его плечи и подтолкнули Андре к крыльцу. Стражи отворили тяжёлые двери, и молодого рыцаря вели шагов двадцать через прохладный полумрак, пока он не очутился перед широким столом, по обе стороны которого стояли ещё два стража Дома Капитула. За столом вправо и влево тянулся коридор.

Сопровождавшие Андре конвоиры встали по стойке «смирно» и отдали честь вышедшему из-за стола рыцарю. Тот с бесстрастным видом выслушал доклад старшего охранника, который объяснил, кого и по чьему указанию они привезли. Рыцарь принял сопроводительное письмо, вежливо поблагодарил обоих, кивнув каждому, и велел одному из своих людей отвести их в трапезную и накормить. Когда конвоиры ушли, он медленно повернулся и долго неподвижным взглядом смотрел на Сен-Клера. Лишь когда удаляющиеся шаги стихли, рыцарь обратился к одному из стражей Капитула:

– Сходи к брату настоятелю и доложи, что узник доставлен.

Страж щёлкнул каблуками, чётко повернулся кругом и ушёл.

Рыцарь снова вперил взгляд в Сен-Клера, и тот не опустил глаз, стоя с гордо поднятой головой.

– Следуйте за мной.

Твёрдой походкой человека, уверенного в том, что все его повеления будут выполняться, рыцарь направился по широкому коридору вправо. Андре на миг почувствовал искушение бросить вызов такой самонадеянности и остаться на месте, но вовремя спохватился, вспомнив, что даже не знает, в чём его обвиняют. Петушиться сейчас было бы глупо и явно не в его интересах.

Шагающий впереди рыцарь быстро удалялся, даже не думая оглянуться и проверить, следует ли за ним Андре. Хмыкнув, Сен-Клер двинулся за этим человеком. Чтобы не отстать, пришлось прибавить шагу, но, к удивлению юноши, после заточения в будке быстрая ходьба доставляла ему лишь удовольствие.

Ещё двадцать шагов – и за очередным пересечением коридоров показался тупик, всю высоту и ширину которого занимала двустворчатая дверь. Рыцарь распахнул одну из створок и отступил в сторону, придержав её для Сен-Клера. Смущённый такой неожиданной учтивостью, тот заколебался, взглянул на своего спутника, вошёл... И сразу за порогом остановился как вкопанный. Впереди, всего в трёх шагах, дорогу преграждала другая двустворчатая дверь.

– Защита от звуков, – пояснил рыцарь.

Пройдя мимо Андре, он распахнул вторую дверь. Сен-Клер моргнул и снова переступил порог, после чего замер, озираясь по сторонам. Он не мог представить себе, зачем нужна защита от звуков. Может, для того, чтобы оградить чувствительный слух невинных людей от пронзительных воплей подозреваемых, которых пытают? Одной этой мысли хватило, чтобы свести на нет всё стоическое спокойствие Андре, обретённое с помощью «Paternoster».

Просторное помещение, в котором он очутился, не имело окон, и всё же в него откуда-то проникал свет. Сен-Клер запрокинул голову и посмотрел вверх, но так и не разглядел окон. Высокие стены справа и слева были обшиты деревом и увешаны плотно сплетёнными гобеленами. Впереди, по обе стороны вделанного в стену массивного очага, Андре увидел высокие, до потолка, двери и понял, что дневной свет проникает через них.

В очаге, в огромной железной корзине, полыхали смолистые поленья, их жар чувствовался даже там, где стоял Сен-Клер. По обе стороны очага стояли три обитые материей скамьи, на полу между скамьями и огнём лежала шкура огромного зверя, в которой Андре, по виденным раньше рисункам, узнал шкуру тигра.

Повсюду были расставлены огромные железные подсвечники, некоторые – на несколько свечей; казалось, что свечей, озаряющих комнату мягким светом, здесь сотни.

Слева, у стены, Сен-Клер увидел длинный массивный стол, уставленный кубками, высокими изукрашенными кувшинами и блюдами с яствами, прикрытыми салфетками.

При виде этого у Андре потекли слюнки, и он с горечью подумал, что едва ли такое изобилие предназначено для него. Вряд ли кому-нибудь придёт в голову угощать разносолами обвиняемого, пусть и пребывающего в полном неведении относительно того, что он натворил. А у Сен-Клера имелись все основания считать, что его обвиняют в каком-то тяжком злодеянии.

Он отчётливо услышал, как за его спиной закрылись двери, и, обернувшись, увидел, что рыцарь отцепляет от пояса кольцо с ключами. Не говоря ни слова, рыцарь шагнул вперёд, мягко повернул Сен-Клера лицом к себе, разомкнул его оковы, снял и небрежно швырнул их к стене у огня. Оковы со звяканьем упали на пол, а освобождённый юноша напрягся, готовый к чему угодно. Если понадобится, он готов был и защищаться.

– Уловка, мессир Андре, уловка... Вынужденная мера. Когда прибудут остальные, вам всё объяснят. А пока, уверен, вы с удовольствием выпьете бокал вина.

Не дожидаясь ответа и явно не рассчитывая на него, рыцарь шагнул к столу, взял два тяжёлых кувшина с длинными горлышками, обернулся и, приподняв бровь, взглянул на Сен-Клера. Тот внимательно разглядывал висевший на поясе рыцаря широкий меч, явно видавший виды и побывавший в битвах.

Рыцарь поднял тот кувшин, что повыше.

– Благодаря щедротам епископа Экса у нас неплохой выбор вин. В одном из этих кувшинов тёмно-красный нектар Бургундии, в другом – янтарная магия с Рейна. Что вам больше по вкусу? Кстати, меня зовут Бельфлёр. Жан Бельфлёр из Каркассона. Красное или золотистое?

– Что... Что всё это значит? Почему я здесь? Что?..

– Как я уже сказал, вам всё объяснят. Угощайтесь красным.

Бельфлёр сам разлил вино и вручил Сен-Клеру полный до краёв кубок.

– Но мы должны подождать остальных.

– Каких остальных?

– Терпение, друг мой, прошу вас. Сдержите своё любопытство.

Бельфлёр жестом указал на скамьи, расставленные перед огнём.

– Присаживайтесь. Я не буду спрашивать, как вы добрались сюда, потому что путешествие вряд ли было приятным. Но скажу вот что – когда с делами будет покончено, в вашем распоряжении окажется ванна с горячей водой, чтобы смыть, в буквальном и переносном смысле, вонь вашего заключения. После чего вы сможете облачиться в свежую одежду, подобающую вашему званию. Оружие и доспехи вам, разумеется, вернут.

Сен-Клеру оставалось лишь нехотя кивнуть в знак того, что он понимает и благодарен. Он по-прежнему чувствовал себя сбитым с толку, рассерженным и обиженным, однако без возражений направился к одной из скамей и медленно сел.

Следующие четверть часа он постепенно всё больше расслаблялся под благодатным воздействием выдержанного красного вина. Оба рыцаря молчали, но это молчание вовсе не было натянутым. Просто они были довольны настоящим – каждый по своей причине – и ждали дальнейшего развития событий.

Мало-помалу от вина, жара очага, усталости и перенесённого потрясения Андре начало клонить в сон. Он уже клевал носом, когда двери за его спиной распахнулись.

Сен-Клер вскочил, уронив пустой кубок, который всё ещё держал в руках, обернулся и увидел, что в комнату вошли несколько человек и остановились перед ним неровным полумесяцем. Их было девять – разного возраста, некоторые в доспехах. Один из них, рыжеволосый храмовник с румяным лицом и умными бледно-голубыми глазами, был на полголовы выше остальных; он показался Андре похожим на Ричарда Плантагенета. Всё в облике рыжеволосого указывало, что он – полководец и воитель, не менее отважный и уверенный в себе, чем сам король. Этот человек заговорил первым, слегка склонив голову к плечу и глядя Андре в глаза:

– Мессир Андре Сен-Клер. Добро пожаловать в наш Дом. Я – Бенедикт Русильон, граф Гренобля и командор-настоятель Экса.

Он протянул руку, и Андре, шагнув вперёд, склонился, чтобы её поцеловать. Но не успел он этого сделать, как ощутил секретное пожатие и изумлённо распахнул глаза. Настоятель из Экса оказался братом ордена Сиона.

Граф обернулся и указал на своих спутников, один из которых тоже был храмовником.

– Это Анри Тюрко, сенешаль Гренобля и заместитель командора-настоятеля Гренобля, самый верный мой союзник. Он всю ночь скакал из Вильнев-ле-Авиньон и только что сюда добрался. А вместе с ним прибыл этот молодой человек – Анри, граф Шампанский, тоже брат нашего древнего ордена.

Молодой граф улыбнулся и кивнул Сен-Клеру, который ответил низким поклоном. Он, конечно, слышал об Анри Шампанском, могущественном владыке, приходившемся племянником обоим монархам, и английскому, и французскому, благодаря тому, что в первом браке Элеонора Аквитанская была замужем за отцом короля Филиппа Августа.