Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)

Ричард щёлкнул пальцами.

– Заодно скажи Пьеру, сержанту Годвина, чтобы подготовил наших коней и подвёл к воротам в ближайшие полчаса. Всё понял?

Андре кивнул.

– Да, мой сеньор.

С этими словами он вышел.

Мессир Анри посмотрел ему вслед, восхищаясь прямой осанкой сына и слегка удивляясь, как легко Ричарду удаётся добиваться своего. Конечно, старший Сен-Клер с самого начала сообразил, что Плантагенет явился к нему неспроста. Со вчерашней ночи Анри преследовали опасения и горькая досада. Но теперь, как по волшебству, обида покинула его, сменившись невольным восхищением человеком, так умело распоряжавшимся чужими жизнями.

Несмотря на свою тревогу, несмотря на то, что он понимал: Ричард Плантагенет манипулирует людьми ещё искуснее, чем прежде, Анри имел причины смириться с волей герцога. Он отдавал себе отчёт, что без поддержки будущего короля его сыну Андре нельзя оставаться во Франции. После отъезда Ричарда и отца Андре мог избежать судебного процесса и казни (или даже гибели от рук убийцы) только одним способом: вступив в войско крестоносцев, но под чужим именем, без гербового щита, в качестве наёмника. Однако теперь, когда в нём был заинтересован сам Ричард – а старый рыцарь ни на йоту не верил, что хорошо знакомый ему герцог вдруг проникся бескорыстной любовью к справедливости, – у Андре появился другой, более приемлемый путь. То, что его участие в походе в Святую землю было a sine qua non[4]4
  Обязательное требование (лат.).


[Закрыть], уже не раздражало старшего Сен-Клера, ибо служило интересам не только сеньора, но и вассала. Приняв предложение Ричарда, мессир Анри извлёк из необходимости пользу: он воспользовался возможностью сохранить жизнь сыну и разделить с ним судьбу.

Осмыслив сложившееся положение, Анри лишь смутно предчувствовал нечто недоброе. Он никак не мог избавиться от этого предчувствия, но не собирался ему поддаваться, ведь причина такого чувства, скорее всего, коренилась в тёмных сторонах сложного характера Ричарда... Характера, с которым, хочешь не хочешь, приходилось мириться.

Сен-Клер почувствовал, что Ричард внимательно за ним наблюдает, и выпрямился во весь рост, ощущая, как засосало под ложечкой.

– А вы размякли, Анри. Вам не мешает восстановить былую бойцовскую форму.

– Я же говорил, мой сеньор. С тех пор, как моя жена...

– Это не займёт много времени. Месяц – и мы приведём вас в порядок.

Ричард ухмыльнулся.

– Может, это вас прикончит – но даже если и так, вы умрёте поздоровевшим.

Мессир Анри улыбнулся.

– Это не убьёт меня, мой сеньор. Скорее всего, стоит начать – и я войду во вкус.

– Ну, у молодого Андре таких трудностей не будет. Я попрошу Робера сразу приставить его к делу: пусть изучает основные дисциплины ордена, хотя бы самые известные и доступные.

Герцог повернулся к де Сабле, выгнув бровь:

– А как по-вашему, Робер? Есть у него задатки храмовника?

– Уверен, что есть, мой сеньор. Насколько могу судить, понадобится лишь несколько... упорядочить его природные дарования.

– Да-да, молиться утром, в полдень, днём и вечером и ещё три-четыре раза за ночь. Очень странный образ жизни для рыцаря и воина.

Де Сабле в ответ на иронию Ричарда слабо махнул рукой.

– Таков устав ордена, мой сеньор. Его должны соблюдать все члены ордена, невзирая на звание.

– Вот поэтому я бы никогда не смог стать храмовником. Интересно, способны ли ещё святые воители разгибать колени, когда нужно сражаться.

Де Сабле широко улыбнулся.

– Недавно вы сами признали, мой сеньор, – они сражаются отменно. Кроме того, сведущие люди сказали мне, что во время войны на смену мирному уставу приходит боевой: требования к благочестию смягчаются, зато ужесточаются требования к дисциплине и боевой подготовке.

Мессир Робер повернулся к Сен-Клеру.

– А вы как думаете, мессир Анри? Приноровится ваш сын к этой ноше?

– Полагаю, что да, мессир Робер, и приноровится охотно. Ведь тот, кто служит ему примером для подражания, его герой, – тоже крестоносец и тамплиер. Уверен, если этот человек ещё жив, Андре сочтёт за честь служить с ним под одним знаменем.

Де Сабле изогнул бровь.

– Герой? Кто же это?

– Кузен Андре, из английской ветви нашего рода, хотя последние тридцать лет владения его семьи находятся на севере, в Шотландии. Это мессир Александр Сен-Клер... Но он с рождения живёт среди этих невежественных островитян и даже имя своё произносит так, как оно звучит на тамошнем грубом наречии.

Де Сабле призадумался.

– Наверное, я вас не понял. Вы же сказали, что его зовут Сен-Клер?

– Да, это наше общее родовое имя. Но у них на острове оно звучит как Синклер.

– Синклер? Действительно, звучит странновато... Но почему Андре считает его героем?

Старый рыцарь пожал плечами и улыбнулся.

– Потому что он и вправду герой. Почему же ещё? Алек – так он себя называет – отчаянно храбрый и умелый воин, к тому же ветеран Храма. Он провёл у нас два года: жил в нашем замке вскоре после вступления в орден, когда Андре был ещё мальчиком. Этот человек оказал большое влияние на моего сына.

Увидев, как изменился в лице де Сабле, Анри осёкся.

– В чём дело, мессир Робер? Вы что-то слышали об Алеке Синклере?

Де Сабле сразу перестал хмуриться.

– Я его не знаю. Но, кажется, слышал о нём. Это очень необычное имя.

– Да, необычное имя необычного человека.

– А почему по вступлении в орден он провёл два года здесь?

– Вот об этом, мессир Робер, если выдастся случай, вы можете спросить его самого. Мне было известно лишь, что он занимается какими-то делами ордена, а в них, как вы понимаете, посторонних не посвящают.

Внешние двери распахнулись, и вошёл Андре. Ещё с порога он заявил, что приказы герцога переданы и выполняются. Ричард сразу направился к выходу, позвав с собой мессира Анри, и уже через плечо крикнул де Сабле, чтобы тот чуть позже подождал его у парадных дверей.

Герцог и хозяин дома ушли, оставив младшего Сен-Клера с Робером де Сабле. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Почувствовав, что пристальный взгляд будущего начальника слегка смущает юного рыцаря, де Сабле доброжелательно промолвил:

– Андре, ваш отец рассказывал о вашей дружбе со старшим кузеном, мессиром Александром Синклером.

Андре Сен-Клер слегка улыбнулся и кивнул.

– Я бы не назвал это дружбой, мой лорд. Мы нравились друг другу, но я в то время был нескладным мальчишкой, а Алек – он на десять лет меня старше – полноправным рыцарем Храма. Мы не виделись восемь лет или даже больше. Но если мессир Алек жив и всё ещё в Святой земле, я почёл бы за честь снова встретиться с ним, может, даже сражаться бок о бок.

– Значит, вы предвкушаете своё путешествие на Восток?

С виду невинный, вопрос этот имел множество оттенков и подтекстов, и Сен-Клер замешкался с ответом.

– Подойдите сюда.

Андре подошёл почти нехотя, гадая, зачем ему отдан этот приказ, последовавший за оставшимся без ответа вопросом. Когда старший рыцарь протянул руку, юноша едва не преклонил колено, однако де Сабле остановил его.

– Нет, просто пожмём друг другу руки.

Больше не колеблясь, Андре Сен-Клер принял протянутую руку и, ощутив особое, тайное пожатие, ответил таким же, молча подтверждая своё членство в братстве. Де Сабле отпустил его руку.

– У меня было предчувствие, что я встречу в этом доме кого-то из наших братьев. Правда, я подумал сразу же о вашем отце, но он не ответил на ритуальное пожатие.

– Нет, мессир Робер, мой отец – не член братства. Зато к братству принадлежит мессир Алек.

– Когда вы об этом узнали?

– Разумеется, только после моего посвящения. Наставники сообщили мне много нового, и я по-другому взглянул на то, что ещё в детстве озадачивало меня в поведении Алека. Я задал вопрос своему наставнику и получил подтверждение.

– Значит, даже будучи посвящённым в наше древнее братство, вы вовсе не помышляли о вступлении в орден Храма?

Теперь Сен-Клер ухмыльнулся открыто.

– Совершенно не помышлял, мессир. Подозреваю, и вы тоже. Я был и остаюсь преданным членом братства, но, как уже говорил, в монахи меня не тянет.

– Однако в скором времени вам предстоит стать монахом... Хотя в первую очередь, разумеется, вы будете связаны не обетами церкви, а обетами братства. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду?

Андре пробормотал, что понимает.

– У меня нет никаких сомнений в том, что по прибытии в Святую землю братство возложит на вас некие обязанности. А теперь нам надлежит связаться с советом, доложить о нашей встрече и об обстоятельствах, при которых она произошла.

Андре кивнул, мимолётно вспомнив об уже принесённых обетах. Посвящение и принятие в ряды братства Сиона предусматривало принесение двух обетов, похожих на церковные обеты бедности и послушания, но в то же время отличающихся от них. Новообращённые братья клялись не иметь личного имущества, владеть всем совместно с другими посвящёнными, повиноваться не Папе и не магистру Храма, а главе древнего братства. Ритуал братства не предусматривал принесения третьего канонического обета – обета целомудрия, считавшегося непременным условием вступления в орден Храма. Иными словами, целомудрие могло быть обязательным для тамплиера, но необязательным для этого же человека – члена братства Сиона.

Андре покачал головой, не в первый раз дивясь тому, как мало знают посторонние о подобных вещах... И это снова навело его на мысль о Ричарде Плантагенете. Взглянув на де Сабле, он решил поговорить с ним начистоту.

– Могу ли я задать вам вопрос о нашем братстве, мессир Робер?

– Конечно. Спрашивайте без раздумий.

– Герцог, похоже, весьма доволен вашим назначением на пост временного, а впоследствии, видимо, и полноправного магистра Храма. Но я не могу взять в толк, почему он так доволен. Как только вы вступите в Храм, герцог утратит своё влияние на вас, поскольку никто не может служить сразу двум господам, а орден не подчиняется светским властям. И мне трудно поверить, чтобы герцога Ричарда могла порадовать перспектива лишиться сильного вассала. Не могли бы вы пролить свет на эту загадку?

Де Сабле рассмеялся.

– Могу, и без труда. Ричард доволен тем, что моё назначение, если оно состоится, то состоится лишь в будущем.

– Простите, я не понимаю. Вы сказали «если оно состоится». А разве может быть иначе?

– Всё зависит от того, жив или мёртв нынешний магистр, Жерар де Ридефор. Мы подозреваем, что он мёртв, но не знаем этого наверняка. В настоящее время в Святой земле царит хаос, до нас доходят лишь отрывочные, зачатую неточные, а порой и просто неверные сведения. Поэтому, если де Ридефор жив, я буду ждать, пока не появится нужда в моих услугах. Кроме того, как бы ни сложилось моё будущее, перед отбытием в Святую землю я послужу главным корабельщиком герцога Ричарда, чему он весьма рад. Он снаряжает – в кои-то веки с благословения своего отца – флот из самых больших кораблей, какие когда-либо видел мир. Флот, который сможет доставить морем в Святую землю его войска, скот, провиант, снаряжение и осадные машины. Подумайте об этом, молодой человек. Я принадлежу к братству, и до недавних пор совет поручал мне заниматься торговыми операциями в интересах некоторых дружественных семей.

Для постороннего это прозвучало бы невразумительно, но Андре Сен-Клер понял, что именно имеет в виду де Сабле.

– Для того, чтобы должным образом справиться с поручением, я потратил немало времени, изучая всё имеющее отношение к данному вопросу, в том числе математику, астрономию, навигацию и прочие составные части мореходного искусства. Ричард сейчас остро нуждается в моих знаниях, братство же заинтересовано в том, чтобы я добрался до Святой земли по возможности быстро и, главное, живым и здоровым. Пребывание на борту одного из судов огромного флота крестоносцев значительно повышает мои шансы на благополучное прибытие и сводит почти на нет риск того, что Храм снова останется без магистра.

Сен-Клер кивнул.

– Благодарю за разъяснение, я всё понял. А что теперь потребуется от меня, мессир Робер? Скажу сразу – что бы ни было у вас на уме, я могу приступить к выполнению новых обязанностей немедленно. О том, чтобы во время нашего отсутствия за землями нашими должным образом присматривали, позаботится отец. Кстати, как долго, по-вашему, мы будем отсутствовать?

– Полагаю, минимум месяц. Но может, меньше или гораздо дольше. Ричарду не терпится добраться до Англии и заняться снаряжением войск и флота; однако в этом он, как всегда, будет зависеть от доброй воли и настроения своего отца, короля. Это, конечно, не радует нашего сеньора, но, полагаю, Генриху скрепя сердце придётся оказать содействие сыну: король хочет, чтобы Ричард благополучно убрался из Англии и отбыл в Святую землю. Правда, остаётся ещё решить стародавний вопрос об уязвлённой гордости короля Филиппа из-за Вексена и предполагаемых обид, нанесённых Алисе. С этим тоже придётся разобраться и уладить всё к удовлетворению обеих сторон, иначе дело никогда не сдвинется с мёртвой точки.

Молчание, последовавшее за этими словами, было недолгим, но многозначительным.

Алиса Калет, сестра короля Филиппа Августа, с детства обручённая с Ричардом Плантагенетом, в возрасте восьми лет была передана на попечение короля Генриха и Элеоноры. Принцесса прибыла на корабле в Англию, но, когда ей исполнилось пятнадцать, её соблазнил отец жениха (а Генрих тогда годился ей в деды), и с тех пор она стала любовницей короля.

Тем не менее большого скандала не разразилось, ибо королеву Элеонору муж уже заточил в темницу, где ей суждено было провести более полутора десятков лет, и на французскую принцессу почти никто не обращал внимания... Меньше всех – её наречённый.

Куда больше, чем скандальная связь между похотливым старым королём и глупой, слишком рано созревшей девицей, династические отношения между Францией и Англией осложняла бурная любовная связь брата Алисы, Филиппа, и её наречённого, Ричарда. То, что эти двое мужчин годами делят ложе, было широко известно, но редко обсуждалось вслух. Однако между Филиппом и Ричардом нередко вспыхивали публичные ссоры, похожие на семейные, причём в этих ссорах Филипп Август играл роль сварливой ревнивой жены.

Об отношениях между старым королём Генрихом и Алисой давно никто не задумывался. Но теперь, когда Филипп готовился покинуть Францию и отправиться с войском в Святую землю, вновь всплыла история с приданым Алисы, и на сей раз отложить её решение было непросто.

Приданым Алисы, более десятка лет служившим причиной раздоров между двумя королевскими домами, являлась богатая и процветающая французская провинция Вексен. Правящий дом Капетов предложил Вексен короне Англии в знак доброго расположения и как залог последующего брака Алисы в ту пору, когда она ребёнком явилась в Англию, чтобы жить в семье будущего мужа.

Первоначально предполагалось, что Алиса выйдет замуж за старшего сына Генриха, принца Анри, но после ранней кончины этого жениха её наречённым стал Ричард. Однако прошло уже двадцать лет с тех пор, как Алиса прибыла в Англию, а брак так и не был заключён. Ситуацию осложняло то, что граница пресловутой провинции Вексен находилась меньше чем в дневном переходе от столицы Франции Парижа. Между тем, едва невеста прибыла в Англию, её приданое прибрали к рукам. Сначала Вексен ревностно удерживал король Генрих, а в последнее время – Ричард.

Филипп хотел вернуть Вексен, не без оснований заявляя, что, поскольку брак так и не был заключён, Англия лишилась права на приданое и теперь оно является законной собственностью Франции. Генрих и Ричард, все минувшие годы старавшиеся основательно закрепиться в Вексене, на самой границе с Французским королевством, само собой, возражали и пылко спорили. Однако на Жизорском совещании в январе 1188 года они потерпели поражение: Филипп заручился поддержкой Папы и добился права на передачу Вексена под свою юрисдикцию до тех пор, пока Ричард не исполнит своего обязательства и не женится на принцессе Алисе.

Андре воздержался от комментариев, а де Сабле, не обратив внимания на его молчание, продолжал:

– На это могут уйти дни, а то и недели. Всё зависит от того, насколько удачно эти двое смогут уладить свои разногласия и заключить полюбовное соглашение, чтобы вдвоём командовать походом.

– То есть они станут командовать совместно?

– Может быть. Но Ричард – воин, а Филипп – политик и предпочитает договариваться, а не воевать. На первый взгляд они могли бы прекрасно служить на пользу общему делу, дополняя друг друга. Но скажу вам по секрету, как брату, – ни тот ни другой не согласится быть вторым. Пока, во всяком случае, Филипп – единственный король, который участвует в походе. Это признают все, и претензии Ричарда оскорбляют его гордость. Правда, как только Ричард станет королём Англии, всё изменится. Вы знаете не хуже меня: Ричард скорее умрёт, чем уступит кому бы то ни было честь и славу, какие сулит ему верховное командование над всеми силами крестоносцев. Рано или поздно трения между Ричардом и Филиппом породят искры, их подхватит ветер и, скорее всего, раздует пламя там, где никто не ожидал пожара. Но нас с вами этот огонь не опалит. Итак, будьте готовы к тому, что в течение ближайшего месяца вам придётся отправиться в Англию. Но до истечения этой недели отправляйтесь в Тур или Пуату, найдите представителя братства и сообщите ему о том, что здесь произошло. Вам будут даны соответствующие наставления. Возможно, я вернусь из Парижа тем же путём, возможно, нет – всё будет зависеть от срочных дел Ричарда. Но вас призовут независимо от того, какой дорогой мы отправимся в Англию, так что будьте готовы. А сейчас мне пора. Герцог ждёт меня, а вы знаете, как Ричард не любит, когда его заставляют ждать. Итак, простимся – и до скорой встречи.

Двое рыцарей – теперь знавшие, что они братья, – коротко обнялись, и де Сабле пошёл к герцогу, оставив Андре Сен-Клера наедине с его мыслями. Благо юноше было о чём поразмышлять.

ГЛАВА 3

Прошёл май, потом июнь, но никаких вестей о Ричарде до Анри Сен-Клера не доходило.

Правда, мессир Анри почти не замечал, как проходит время: он был слишком занят возвращением былых боевых навыков, которые едва не утратил после смерти жены. Откровенно говоря, ещё до её кончины он предался отдохновению и праздности. Анри полагал, что уже не молод, на своём веку достаточно послужил сеньорам, а до этого – королеве и имеет право отложить меч в сторону. Теперь же, когда потребовалось вернуться на военную службу, старый рыцарь в полной мере ощутил бремя возраста и многолетнее отсутствие боевой практики.

Он начал с того, что стал заново учиться ездить верхом, что на первых порах оказалось нелёгким делом. Седло натирало зад, всё тело бунтовало против непривычных усилий. Разумеется, рыцарь не забыл, как ездить верхом, однако за минувшие годы сил у него поубавилось, мышцы ослабели, старые кости и сухожилия отчаянно болели, когда он, настойчиво и упорно, пытался вернуть себе былое умение проводить в седле долгие часы и даже дни.

В первый день своей новой одиссеи он занимался верховой ездой пять часов и, вернувшись наконец в замок и неловко спешившись, едва устоял на ногах. Отчаянно натруженные мускулы взывали об отдыхе. Но Анри оставил без внимания этот зов.

Он заставил себя пойти на ристалище и взять меч. Подойдя к тренировочному столбу из прочнейшего дуба, покрытому выбоинами и зарубками – здесь десятилетиями тренировались воины, – Сен-Клер принялся выполнять основные упражнения, предназначенные для того, чтобы обучить новичка первым приёмам владения мечом.

Более часа он рубил мечом столб, отрабатывая удары, и лишь когда не смог больше поднять руки для замаха, нетвёрдым шагом направился в свои покои по знакомой лестнице, вдруг показавшейся ему бесконечной. Добравшись до кровати, он рухнул ничком и заснул, хотя до заката было ещё далеко.

Проснулся рыцарь не скоро, уже при свете дня, и у него едва хватило сил, чтобы встать. Всё тело как будто свела судорога, мышцы казались твёрдыми, как старый корявый сук, ягодицы и внутреннюю часть бёдер покрывали такие синяки, будто Анри били стальными прутьями.

Шатаясь, медленно разминаясь на ходу, он побрёл к колодцу во внутреннем дворе, окунулся в ледяную воду – и вскрикнул. Он закричал бы ещё громче, если бы не боялся привлечь внимание слуг. Насухо обтеревшись куском мешковины, Сен-Клер с удивлением поймал себя на том, что невольно сочувствует юным новобранцам, которых сам много лет нещадно муштровал, не задумываясь об их боли и страданиях.

Несколько приободрившись, на болезненно негнущихся ногах Анри отправился на кухню. Он и не подозревал, что все, в том числе верный Эктор, до сих пор не осмеливались с ним заговорить.

Перекусив, рыцарь направился к конюшням и велел привести коня. Но тут выяснилось, что он просто не может взобраться в седло: любая попытка широко расставить ноги отзывалась в них резкой болью. Сен-Клер раздражённо потребовал, чтобы крепкий конюх подсадил его, но на этом унижения не кончились – пришлось вдобавок просить, чтобы непослушные, негнущиеся ноги седока вставили в стремена. Покинув мощённый булыжником двор, рыцарь выехал за ворота, и вся челядь замка затаила дыхание, ожидая привычного взрыва ярости господина. Но неловкий всадник молча скрылся из виду, и слуги, облегчённо вздохнув, вернулись к своим обычным делам.

Понадобились две полные недели, чтобы изнеженное долгой праздностью тело начало приспосабливаться к новым, суровым требованиям. Несколько раз Сен-Клер был близок к отчаянию, боясь, что не выдержит бесконечной боли, усталости и ощущения собственного бессилия. Однако Анри Сен-Клер никогда не уклонялся от выполнения своего долга.

По правде говоря, он всю жизнь провёл, безжалостно муштруя людей, прививая неопытным ученикам дисциплину, повиновение и умение переносить трудности, а вот теперь занимался собственной муштровкой не менее сурово, чем некогда муштровкой других. У него не было иного выхода. Он сознавал свои недостатки и умер бы от стыда, если бы молодой Ричард Плантагенет вернулся и увидел, что его бывший наставник не готов к походной жизни.

Анри не щадил себя, и вот настал день, когда, садясь в седло, он уже не ощутил невыносимой боли. По вечерам каждый взмах меча, всё более решительный и точный, позволял нанести по-настоящему сильный рубящий удар.

Рыцарь трудился всё усердней, и прежние воинские навыки всё быстрей возвращались к нему. К нему возвращались и сила, и выносливость, и ловкость, и умение управляться с конём. Его лицо и руки обветрились, ибо он выезжал и практиковался в любую погоду, и, хотя Анри не стал более мускулистым, он чувствовал, как с каждым днём мышцы наливаются силой. Теперь ему не составляло труда атаковать тренировочный столб, осыпая его всё более уверенными ударами и делая лишь краткие передышки. Упражнения начали доставлять ему удовольствие, а ощутимые успехи не могли не радовать. За последнее время Сен-Клер даже приноровился ездить и упражняться в полном вооружении, почти не ощущая тяжести доспехов.

В начале июля Анри приютил на ночь проезжавшего мимо французского рыцаря и за трапезой узнал от гостя, что между королями Филиппом и Генрихом разразилась война, что герцог Ричард, оскорблённый очередным отказом отца признать его наследником английского трона, открыто встал на сторону Филиппа против Генриха. Совместные силы короля Франции и герцога осадили Ле-Ман, город, в котором Генрих родился и который, по слухам, любил больше прочих.

По словам гостя, французского рыцаря дю Плесси, он отбыл из-под осаждённого города два дня тому назад и по личному поручению Филиппа отправился с депешами на юг – через Тур и Пуатье в Ангулем.

Но несмотря на настойчивые расспросы хозяина, дю Плесси ничего не смог поведать ни об Андре Сен-Клере, ни о мессире Робере де Сабле, которому Андре сопутствовал в разъездах с апреля месяца, с визита Ричарда в замок Сен-Клеров. Анри так и не удалось узнать, участвует ли его сын в осаде.

Однако по прошествии нескольких недель, а именно прекрасным летним днём шестого июля Андре приехал домой. Он был один, в добром здравии и прекрасном расположении духа: юноша радовался тому, что вернулся в свои владения, хотя и собирался пробыть здесь всего несколько дней. Он тоже держал путь в Ангулем, чтобы доставить официальные документы от мессира Робера де Сабле, пребывающего в Орлеане, настоятелю ангулемской обители тамплиеров.

Приезд Андре вызвал во всём замке радостный переполох, потому что молодой человек пользовался всеобщей любовью и его не видели уже несколько месяцев.

Старший Сен-Клер снисходительно отнёсся ко всеобщему ликованию и весь день не обсуждал с Андре никаких серьёзных дел. Лишь после ужина, когда челядь ушла спать, отец и сын остались вдвоём за кувшином любимого золотистого вина Анри – такое вино всегда закупали для него на винодельнях лежавшей более чем в ста милях к востоку Бургундии.

Бо́льшая часть разговоров за общим столом касалась в тот день нового образа жизни мессира Анри; все домочадцы наперебой рассказывали, каких отменных успехов он добился и как сильно поздоровел. Но когда Андре попытался снова заговорить на эту тему, его отец только отмахнулся.

– Мы достаточно поговорили обо мне и о моих делах. Меня гораздо больше интересуют твои дела и ты сам. Чем ты вообще занимаешься? Я полагал, ты сейчас в войске Ричарда, а он, насколько помнится, хотел держать мессира Робера под рукой. Из единственного письма, которое ты прислал в прошлом месяце, я решил, что, куда бы ни направлялся мессир Робер, ты едешь вместе с ним.

Андре усмехнулся, наклонив голову.

– Не всегда, отец. Но признаюсь, мессир Робер принял в моих делах живейшее участие и с того дня, как поверил в мою невиновность, многое для меня сделал.

Андре улыбнулся более открыто.

– Если меня откажутся принять в храмовники, то уж всяко не по вине мессира Робера, – уже не так торжественно продолжал он. – Он решил, что я вполне гожусь в тамплиеры. У меня было время, чтобы как следует всё обдумать, и теперь я склонен с ним согласиться. А вы, отец, будете вы недовольны или разочарованы, если я стану полноправным членом ордена?

– Храмовником-монахом?

Анри искренне удивился: ему никогда не приходило в голову, что сын может взвалить на себя монашеское бремя. Некоторое время старый рыцарь сидел в молчаливой задумчивости, покручивая кончик уса.

– По правде сказать, не знаю, что и ответить, Андре. Буду ли я недоволен? На первый взгляд причин для недовольства нет. Но за первым взглядом следует второй и третий. Буду ли я разочарован? Хмм... Два года тому назад, когда была жива твоя мать, это, несомненно, стало бы разочарованием. Может, потому что она всегда мечтала иметь внуков. Но теперь она покинула нас, упокой Господи её душу. Ты – мой единственный сын, последний из нашего рода... Значит, если у тебя не будет сыновей, наша ветвь Сен-Клеров прервётся.

На губах Анри промелькнула чуть заметная улыбка.

– Правда, род Сен-Клер сохранится, ведь у нас достаточно кузенов и других родичей, хотя среди них нет по-настоящему близких нам людей. А тот, кем ты больше всего восхищаешься, – сам рыцарь Храма и, следовательно, монах. Поэтому, если ты решил вступить в орден, ты окажешься в доброй, благородной компании.

Помолчав, Анри заключил:

– Нет, Андре, если ты всё серьёзно обдумал, я не буду недоволен и разочарован. А если бы ты принёс окончательные обеты после нашего прибытия в Святую землю, мне вообще не на что было бы жаловаться.

– Вы ведь понимаете – моё решение означает, что после смерти мне придётся передать этот замок и всё моё имущество ордену.

– Я понимаю, но какое это имеет значение? Никто не сможет претендовать на наши владения после того, как я умру, а ты станешь монахом. Конечно, лучше будет пожертвовать имущество ордену, где оно сможет послужить благой цели, чем передать алчным родственникам, которые начнут из-за него грызню. Что ж, если таково твоё желание и твой осознанный выбор, так тому и быть.

В подтверждение своих слов старый рыцарь хлопнул в ладоши.

– Ладно, хватит об этом. Расскажи мне, что творится в мире. Что происходит за воротами замка из того, о чём мне следует знать? Последние новости, которые до меня дошли, – это что Ричард с Филиппом осаждают короля Генриха в Ле-Мане. Осада ещё продолжается?

– Нет, давно уже закончилась. Она и продолжалась-то всего несколько недель. В конце июня город пал, и Ричард сжёг его, сперва выгнав оттуда всех жителей. Это было десять дней тому назад. Король Генрих перед самой капитуляцией сумел бежать в Шиньон, Ричард погнался за ним сразу после того, как приказал поджечь город. Прошлым вечером я был в Туре, на капитуле Храма, и за один вечер услышал несколько историй о том, что с тех пор произошло, но ни один из рассказов не показался мне правдивым. Приходит так много вестей из самых разных источников, что глупо пытаться отличить правду от вымысла.

– Расскажи мне хотя бы некоторые из этих историй.

Андре поморщился и покачал головой.

– Поговаривают, что разрушение родного города так подкосило старого короля, что он серьёзно занедужил и лежит на смертном одре. Говорят, когда он обессилел, сломленный болезнью, его ограбили вечно отиравшиеся вокруг него прихвостни и прихлебатели, и теперь он остался ни с чем.

Мессир Анри нахмурился.

– Отвратительно. Но ты говоришь, что Ричард за ним гнался? Полагаю, он догнал отца, как только старик заболел, если не раньше. Неужели он ничего не сделал, чтобы пресечь воровство?

– Сомневаюсь, что ему известно о происходящем, отец. Ричард занят другими делами и ни о чём больше не помышляет.

– Другими делами... какими, например?

– Удивительно, что вы вообще об этом спрашиваете. В первую очередь, разумеется, его занимает Вексен. Перед лицом смерти Генрих сделал то, чего никогда бы не сделал раньше: официально провозгласил Ричарда своим наследником. Это случилось три дня назад, третьего июля... Если верить тому, что я слышал вчера вечером. По слухам из того же источника, Генрих велел выпустить из заточения свою жену Элеонору, которую последние шестнадцать лет держал в заточении в башне в английском городе Винчестер. Мало того, король официально отказался от каких бы то ни было прав на Вексен и согласился передать принцессу Алису Филиппу Августу и Ричарду – с тем, чтобы Ричард мог на ней жениться и уладить дело с вексенским приданым. Тогда все проблемы англо-французского соглашения о Крестовом походе решатся раз и навсегда.

Мессир Анри долго молчал.

– Старик, должно быть, и впрямь серьёзно заболел, раз пошёл на такие уступки, – проворчал наконец старый рыцарь. – Да и Ричард наверняка сильно на него давил.

– Да, отец. И он вырвал у короля не только это. Генрих вынужден был уступить всю жизнь принадлежавшие ему замки и поместья и передать Ричарду те земли, о которых раньше и речи не было. Поговаривают, что Ричард не оставил Генриху ничего, что могло бы поддержать королевское достоинство. А ещё я слышал, будто король вслух молил Бога, чтобы тот дозволил ему жить до тех пор, пока он не найдёт управу на неблагодарного сына. Но вскоре после этого Генрих умер: Всевышний, над которым король столько раз насмехался, отказал ему в этом удовлетворении. Правда, я не могу поклясться в истинности известия. То есть известия о смерти Генриха. Остальные присутствующие в нём усомнились. И не забывайте – я сообщаю новости, полученные из вторых рук.