Текст книги "Сокровище тамплиеров"

Автор книги: Джек Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)

– Почему? Мне кажется, это очень достойно – сказать правду.

– Может, и достойно, но в данном случае глупо. Подумай о том, где мы сейчас и что тебе предстоит.

Эти слова произвели впечатление на Андре, хотя, возможно, не совсем такое, на какое рассчитывал мессир Анри.

– Андре, посмотри на окружающих нас людей, которые участвуют в походе. Много ли ты видишь вокруг чести? Благородства и достоинства? Сдаётся мне, немного. Во всяком случае, в том смысле, который привыкли вкладывать в эти понятия мы.

Главный военный наставник устало покачал головой.

– Послушай, я говорю тебе как отец, который любит тебя и думает о твоём благе, даже если тебе кажется, что я не прав. Пойми, Андре, мы не можем себе позволить отказываться от подарков судьбы, пренебрегать ими. Каждый из нас – всего лишь один из бойцов великой армии, слишком огромной, чтобы её сосчитать. А войско, против которого мы выступаем, по слухам, превосходит нас в численности так же, как песчинки в пустыне превосходят в численности камни. Тебе подвернулась возможность выделиться, упрочить своё положение и, может быть, с честью выжить в предстоящей войне – хотя это, как всегда, в руках Бога. Ты спас жизнь королю! И не важно, что это, по-твоему, произошло случайно. Согласен – Ричард случайно оказался в том месте именно в тот момент. И сицилийский стрелок тоже случайно узнал в человеке, шагающем через рыночную площадь, короля Англии. Но факт остаётся фактом: болт, целивший в львиное сердце короля, ударил в клинок твоего меча, пробив его насквозь. Не окажись там твоего меча, болт пронзил бы насквозь сердце Ричарда. Вот в чём заключается истина! Причём истина эта может принести тебе немалую пользу. Спаситель короля – уже не песчинка среди несчётного воинства. Не говоря о том, что слава о твоём немыслимом проворстве и великом боевом искусстве будет бежать впереди тебя и заставит всех относиться к тебе с уважением. Но только в том случае, если ты оставишь при себе своё суждение. За обычного рыцаря, которому случайно повезло, никто не даст и гнилой смоковницы.

– Да, отец, я вас понял.

Это было сказано таким тоном, что мессир Анри счёл за благо прервать свои увещевания.

Замолчав, он выжидающе смотрел на сына, а Андре размышлял о том, насколько легче ему будет выполнять в Святой земле порученную братством задачу, если он явится туда в блеске славы спасителя короля.

– Что ж, будь по-вашему, отец. Вы меня убедили. Я согласен. Ни слова больше о случайностях!

Помолчав, Андре ухмыльнулся.

– И что же дальше? Ведь даже будучи образцом совершенства, я остаюсь ничтожнейшим существом в мире, братом-послушником Храма.

Старший Сен-Клер улыбнулся.

– Возможно, но, сдаётся, это не продлится долго. Да и послушничество твоё, надо думать, станет теперь намного легче.

По-прежнему лёжа на спине, Андре скептически поднял бровь.

– Вы полагаете? А мне кажется, на брата Жюстина, наставника послушников, моя недавно обретённая слава не произведёт большого впечатления... Как вы думаете, мы надолго задержимся на Сицилии?

– Ну, вчера я бы побился об заклад, что совсем ненадолго. Ричард основательно застращал Танкреда и его сброд. И я уверен, короля не прельщает мысль о долгом пребывании в Мессине, рядом с Филиппом, который скулит из-за каждого мнимого ущемления его величия. Однако сегодня утром прибыли важные вести, и всё разом изменилось. Барбаросса мёртв, его армия рассеялась. Весь мир пошатнулся, и теперь я сомневаюсь, что мы покинем этот остров раньше весны.

На несколько мгновений Андре онемел. Фридрих Барбаросса, более трёх десятков лет носивший титул императора Священной Римской империи, был человеком-левиафаном. Даже в преклонные годы он оставался таким же крепким, деятельным и неутомимым, как и тридцать пять лет тому назад, когда впервые возвестил о создании своей империи. В шестьдесят с небольшим лет он сохранял достаточно силы и влияния, чтобы набрать армию численностью более двухсот тысяч человек и лично повести её по суше, через Константинополь, в Святую землю. Барбаросса был живой легендой, как ни посмотри, и одно его имя воистину могло творить чудеса.

– Барбаросса мёртв? Как? Что произошло? Вы хотите сказать, что его победил Саладин?

Старший Сен-Клер покачал головой.

– Ничего подобного. Барбаросса так и не добрался до Святой земли. Он утонул где-то у границы Византии – по слухам, во время переправы через горную реку. Свалился с лошади в ледяную воду в полном вооружении, и доспехи утянули его на дно. Когда его вытащили на берег, он был уже мёртв. Ты же знаешь, Барбаросса был немолод, и, говорят, его убил шок от ледяной воды.

– Сладчайший Иисус!

– Сегодня утром эту новость доставили на судне, прибывшем с Кипра, – решительней заговорил мессир Анри. – Корабль был битком набит людьми Барбароссы – высокопоставленными вельможами, баронами и графами, лордами и рыцарями, – и все они направлялись по домам. Очевидно, как только старик умер, его армия начала разваливаться. Не нашлось достаточно сильного и уважаемого человека, который смог бы удержать и возглавить войска. Поэтому не прошло и недели после гибели Барбароссы, как его армия практически исчезла. В ней было более двух сотен тысяч воинов, и вся эта громадина растаяла, как дым.

– А что же его сын, Фридрих Швабский? Не мог же он бежать, бросив тело отца? Что с ним сталось? Должно быть, вы рассказали мне не всю историю.

Мессир Анри пожал плечами.

– Никто ничего толком не знает. Никто не знает даже, продолжает ли часть армии Барбароссы двигаться к Святой земле. По-видимому, в такой поворот событий просто никто не хочет верить... Во всяком случае, никто из прибывших на том корабле. Если Фридрих Швабский или другой военачальник и впрямь ведёт остатки ополчения в Палестину, все, находящиеся на борту судна, да и остальные, сбежавшие домой, будут выглядеть трусами.

Отец и сын помолчали, размышляя о грандиозности события, которое потрясло всех.

– Это в корне меняет дело, – наконец сказал Андре.

– Неужто?

– Ну, не всё... Но смерть Барбароссы, безусловно, породит политические проблемы, которые не могут не озаботить Ричарда, Филиппа и Папу. Со смертью германского императора угроза папскому влиянию в Иерусалиме со стороны Восточной ортодоксии станет намного слабее, и наши армии вздохнут с облегчением.

– Не знаю. В Святой земле ничего не изменилось. Конрад Монферратский по-прежнему норовит вцепиться в горло королю Ги и метит на его место.

– Так-то оно так, но с известием о смерти венценосного кузена пыла у Конрада поубавится. Легко задирать нос, когда ты можешь подкрепить свои претензии могучей армией Барбароссы. Отсутствие такой поддержки, думаю, сделает Конрада Монферратского куда сговорчивее. Мне кажется, как только до Палестины дойдёт весть о смерти Барбароссы и о том, что германское войско распалось, Ги и его сторонники воспрянут духом и смогут удерживать свои позиции до прибытия Ричарда, сколько бы времени на это ни ушло. Поэтому я думаю, вы правы – скорее всего, мы действительно проведём здесь зиму и отплывём с наступлением весны. Это чревато новыми осложнениями, но тут мы ничего не можем поделать. Изменить что-либо не в наших силах, придётся просто принять всё как должное.

Мессир Анри встал.

– Мне пора. В последнее время я слишком много времени тратил на личные дела, а ведь король, обдумав новости, наверняка захочет со мной поговорить. И если он впрямь решит остаться здесь до весны, мне придётся заняться устройством зимних квартир для всей этой чёртовой армии. Сладчайший Иисус! В этом богом забытом месте задачка будет не из лёгких! Ладно, оставайся в постели, думай только о хорошем и поправляйся. Всего доброго, завтра я снова к тебе приду.

Прошло десять дней, прежде чем кисть и запястье Андре оправились настолько, что рыцарь смог сжимать кулак, хотя пальцы его были всё ещё слабы, да и кисть сильно болела, не позволяя делать это в полную силу. Правда, он уже мог свободно двигать плечом, опухоль спала, и только кисть всё ещё была покрыта страшными кровоподтёками.

На пятнадцатый день Андре наконец поднялся с постели и, опираясь левой рукой на крепкий посох, выпрямился. Мгновение он постоял, слегка покачиваясь, стараясь удержать равновесие, потом перевёл дух и попытался отойти от кровати. Ему удалось сделать всего пару шагов: ноги отказали ему, и юноша бревном рухнул на пол. Его подняли и снова уложили в постель.

Три дня спустя Андре уже легко ходил, но только неделю спустя кисть его окрепла настолько, что он смог держать меч.

Тогда было решено, что он достаточно поправился, чтобы освободиться от попечения Люсьена и вернуться в общество братьев-послушников, которые в отсутствие Андре продолжали проходить обучение.

В первое же утро после возвращения младшего Сен-Клера в келью, где тот жил с двумя собратьями-послушниками, дверь кельи распахнулась и на пороге собственной персоной возник король Ричард.

– Вот, держи вместо того, который ты потерял! – выпалил король. – Надо думать, он тебе пригодится.

С этими словами Ричард бросил поднявшемуся на ноги Андре длинный меч. Андре поймал оружие и увидел, что ножны обмотаны прочным, но эластичным кожаным поясным ремнём. Не успел Андре повернуться к королю, как Ричард уже ушёл, и дверь, качнувшись, захлопнулась за его спиной.

Сен-Клер перевёл взгляд с одного из своих товарищей на другого: оба смотрели на него круглыми глазами, приподняв брови. Андре пожал плечами и смущённо улыбнулся.

– Старого меча я лишился, – пояснил он, разматывая накрученный на ножны пояс.

Потом обнажил клинок.

Дар короля был великолепен. Андре поднёс клинок к глазам, восхищаясь тем, как свет играет на узорчатом металле. Меч не щеголял избытком драгоценных украшений, зато отличался изысканностью и изяществом. Каждая его деталь была совершенной – вплоть до гладко выделанной овечьей кожи, устилавшей ножны изнутри и словно приглашавшей клинок отдохнуть.

Андре вспомнил свой прежний меч – простой, непритязательный, честно служивший ему годами – и понял, что полученное от короля оружие стоит стократ дороже. То был воистину королевский дар, и, хотя Андре вовсе не считал себя героем и спасителем, он принял меч без угрызений совести. Молодой человек знал: скоро это оружие сослужит ему добрую службу.

Вернувшись к своим обязанностям, Сен-Клер принялся усердно навёрстывать то, в чём отстал от прочих послушников. Он ежедневно и подолгу тренировал раненую руку, и она быстро окрепла. Теперь у него не было ни единой свободной минутки – или он исполнял монашеские обряды, или изучал устав Храма, или занимался воинскими упражнениями, стараясь вернуть силу раненой руке и усовершенствовать свои боевые навыки. Дни, недели и месяцы пролетали незаметно; Андре не замечал, что происходит в миру, за стенами командорства. Даже о наступлении больших праздников вроде Рождества или Богоявления он узнавал в церкви, когда мессу начинали служить по праздничному чину.

После праздников время вновь потекло незаметно – и так продолжалось до марта 1191 года. В связи с наступлением Великого поста послушники три дня посвящали исключительно посту и молитве, причём молиться и читать Писание в эти дни разрешалось лишь стоя или преклонив колени, а на сон отводилось совсем мало времени.

Наконец рано утром, сразу после заутрени, послушников отпустили. Небо ещё не начало светлеть, предвещая восход, когда Андре вызвал к себе брат Жюстин.

Не зная за собой никакой вины, Андре бестрепетно предстал перед наставником послушников. Молодой человек подозревал – и надеялся, – что его вызвали так рано из-за дел братства Сиона.

Брат Жюстин, как всегда, был резок и бесцеремонен, но и впрямь не обрушил на молодого человека никаких упрёков. Он лишь без предисловий сообщил, что послушника Андре Сен-Клера приказано немедленно препроводить в Мессину, в распоряжение мессира Робера де Сабле.

– Немедленно? – растерялся Андре, глядя на свою замызганную послушническую одежду. – Значит ли это, брат, что я должен отправиться к нему в таком виде?

Жюстин нахмурился.

– Само собой, а как же иначе? Мессир Робер знает, что ты послушник Храма, и тебе незачем это скрывать. Послушник должен выглядеть послушником, чтобы не породить нежелательных вопросов. Впрочем, пешком идти не обязательно, можешь взять на конюшне лошадь. Возможно, мессир Робер приставит тебя к какому-нибудь делу. Вот. – Наставник протянул молодому человеку маленький свиток. – Передашь это главному конюшему, и он даст тебе приличного коня. А если кто-нибудь спросит, куда ты собрался и зачем, отвечай, что с разрешения властей ордена выполняешь поручение своего отца. Ступай. И напоследок... Чего бы ни потребовал от тебя мессир Робер, будь осторожен.

* * *

Ближе к полудню, освободившись от утренних обязанностей, мессир Анри Сен-Клер вернулся к себе и с удивлением и радостью обнаружил, что на деревянной скамье в комнате отдыха сидит его сын. Дальше этой комнаты верный Томас, как правило, не пускал назойливых просителей, норовивших впустую докучать главному военному наставнику.

Прошло несколько недель с тех пор, как отец и сын в последний раз разговаривали, и мессир Анри, не теряя времени зря, провёл Андре в дальнюю комнату и плотно закрыл за ним дверь.

– Что случилось, отец? У вас озабоченный вид.

– Я и впрямь озабочен. Зачем ты пришёл? Я, конечно, рад тебя видеть, но вряд ли послушника, проходящего самое серьёзное обучение, отпустили просто так, без веской причины.

Андре вскинул брови.

– Откуда вы знаете? Подробности нашего обучения держатся в секрете.

– Тут многое держится в секрете. Садись.

Следуя приглашению отца, Андре взял один из двух стульев, стоявших у большого деревянного стола.

– У меня много друзей, сынок, что неудивительно в мои-то годы, – продолжал между тем мессир Анри. – Некоторые из этих друзей – рыцари Храма. Несколько дней назад мы распили с одним из них жбан эля и поболтали о том о сём... Например, об обучении нынешних храмовых послушников. Приятель, ясное дело, знал, что мой сын находится в их числе, поэтому рассказал об их житье-бытье – чтобы я не огорчался, что не могу с тобой видеться.

Старый рыцарь внимательно посмотрел на сына.

– Итак, выкладывай. Зачем ты сюда пришёл?

– Евреи, отец.

Андре выпалил это слово, желая увидеть, какой эффект оно произведёт на отца. Но какой бы реакции он ни ждал, он её не дождался. Мессир Анри лишь моргнул и сел за стол напротив сына.

– При чём тут евреи?

– Из-за них я к вам и пришёл.

– Не понимаю, о чём ты, сынок.

– Нет, отец, боюсь, это ясно... Во всяком случае, для меня. Помните наш последний разговор о евреях и о том, как к ним относится король?

Не успел старший Сен-Клер ответить, как Андре продолжал:

– Я пришёл сюда прямо от мессира Робера де Сабле, он настойчиво просил меня об этом. Сабле послал за мной рано утром и сказал, что освобождает меня на сегодня от всех обязанностей, чтобы я передал вам, как глубоко его заботит ваша безопасность.

Теперь заговорил мессир Анри:

– Что ж, я благодарен мессиру Роберу за такую заботу. Но полагаю, мои дела и моё поведение его не касаются и не должны его беспокоить. Будь добр, передай ему это... Само собой, присовокупив мою благодарность.

– Нет, отец. При всём моём уважении, ничего подобного я не сделаю. Вы неправильно поняли – мессир Робер не собирается за что-то вас порицать и тем более вам угрожать. Напротив, он опасается за вас, потому что считает вас человеком нужным, полезным для предстоящего похода. И он уверен, что вам грозит опасность. Де Сабле мог бы послать предупреждение другим способом, но решил действовать через меня. На то у него имелись свои причины... Самая меньшая из них – мы с ним друзья. Однако его беспокоят вопросы гораздо важнее личной дружбы.

Мессир Анри слегка нахмурился.

– Какие ещё вопросы?

– Политические интересы, амбиции и интриги маршала Англии Уильяма Маршалла и Хамфри, барона Шеффилда.

Мессир Анри облокотился локтем о край стола, барабаня двумя пальцами по губам.

– Объяснись.

– Есть ли в том необходимость, отец? Сегодня утром я уразумел всё без долгих разъяснений. Ричард является королём Англии, но в придачу и герцог Аквитании и Нормандии, граф Анжу, Пуату, Бретани и множества других земель, не имеющих к Англии никакого отношения. Все перечисленные земли выставили свои ополчения для освобождения Святой земли. Вас именуют главным военным наставником войск короля, но официально вы – главный военный наставник Аквитании, герцогом которой является Ричард. В глазах всех говорящих по-французски воинов (а таких в нашей армии большинство), вы свой человек. Но если вы впадёте в немилость и будете отстранены от должности, ваше место займёт Уильям Маршалл. Тогда всю армию будет контролировать англичанин. Этого нельзя допустить.

Мессир Анри медленно кивнул: он был склонен отчасти согласиться с доводами сына.

– Я понял, почему это может кого-то заботить, но при чём тут Хамфри из Шеффилда?

– Меня удивляет, что вы об этом спрашиваете. Я знаю Хамфри, отец. Здоровенный грязный кабан без толики чести, недостойный рыцарского звания, не говоря уж о титуле барона. До сведения мессира Робера дошло (из источника, который, по его словам, как правдив, так и хорошо информирован), что ваши с бароном пути пересеклись... И что вы чуть не скрестили с ним клинок.

Мессир Анри резко качнул головой.

– Всё было не так. Да, мне тошно смотреть на барона Хамфри, но до открытой ссоры дело не доходило.

– Вы уверены, отец? А какого мнения на сей счёт сам барон? Мессиру Роберу сообщили, что вы с бароном крупно повздорили из-за одного здешнего еврея, некоего Симеона. Этот Симеон был в Мессине не последним человеком, купцом – не ростовщиком, а честным торговцем. Но в один злосчастный день он исчез вместе со своей семьёй, и с тех пор его никто не видел.

– Злосчастный для кого?

– Для Шеффилда. Кого, кроме него, это могло интересовать? Хамфри – самый злобный ненавистник евреев. Должен сказать, именно эта ненависть в первую очередь и позволяет ему оставаться в числе друзей Ричарда... Если, конечно, здесь может идти речь о какой-либо дружбе. Похоже, именно на Хамфри, хоть об этом и не говорят открыто, возложена обязанность отлавливать евреев для пиршественных забав Ричарда. По сведениям, полученным мессиром Робером, еврей Симеон имел несчастье потребовать с одного из прихвостней барона уплаты долга. Еврей уже был намечен в жертву – как вдруг словно сквозь землю провалился, и не один, а вместе со всей своей семьёй. Вот тут-то и всплыло ваше имя – его называли, гадая, кто мог предупредить еврея, что к нему пожалуют стражники. Хамфри поверил доносу и потащился с ним к королю. К счастью для всех нас, король был слишком занят и отмахнулся от таких пустяков. А мессир Робер, прознав об этом деле от своих шпионов, решил вмешаться. Каким-то образом де Сабле оправдал вас перед бароном, убедив того не докучать Ричарду жалобами. Хамфри в большом долгу перед де Сабле; у барона нет причин думать, что Робер поддерживает вас из неких тайных побуждений, поэтому всю историю, пожалуй, можно забыть. Но мессир Робер хочет, чтобы вы знали о случившемся, и просит вас впредь вести себя поосторожней.

Мессир Анри долго молчал, размышляя над рассказом Андре. Потом главный военный наставник глубоко вздохнул, опустив подбородок на грудь и слегка пощипывая пальцами губы, и наконец поднял глаза и кивнул.

– Ладно. Признаю́сь, я действовал опрометчиво, хотя в то время мне так не казалось. В будущем я буду вести себя более... осмотрительно. Но неужели только страх за моё служебное положение заставил твоего друга поступить так, как он поступил?

– И вы ещё сомневаетесь, отец? Подумайте, чем будет чревато ваше смещение.

– Уже подумал – и де Сабле прав. Если взглянуть на дело под таким углом, получается, что мои обязанности шире и сложнее, чем мне казалось. Отныне я буду проявлять бо́льшую осторожность.

– Нет, отец. Простите великодушно, но мне бы хотелось, чтобы впредь вы вообще не связывались с евреями. Держитесь от них подальше, потому что всё, имеющее к ним отношение, чревато опасностью... Безумной опасностью.

– Да, но лишь потому, что этому безумию потворствует наш король.

– Наш король и его епископы, отец. Церковь тоже сквозь пальцы смотрит на преследование евреев.

– Сын мой, больше того – церковь его поощряет. Но должны ли обычные люди склонить головы и тоже потворствовать беззаконию, молча соглашаясь с жестокостью, в то время как их учили поклоняться милосердному Иисусу?

Мессир Анри решительно покачал головой.

– Не проси меня об этом, Андре. Это идёт вразрез с моей натурой, с моей честью, так что хватит об этом. Ты передал мне предупреждение, и я принял его к сведению. – Помолчав, старший Сен-Клер добавил: – Итак, твой друг сказал, что король был слишком занят и ему было не до доноса Шеффилда. Но сказал ли де Сабле, чем именно занимался король? И когда барон сунулся к Ричарду с доносом?

– Не знаю, отец. Я и не подумал об этом спросить. Меня слишком беспокоили возможные последствия случившегося... Но теперь, судя по настойчивости мессира Робера, я могу предположить, что всё произошло совсем недавно.

– Хмм. В последние несколько дней. Не иначе.

Анри склонил голову к плечу, глядя на сына.

– Ты слышал о том, что король признался в своей содомии? Нет, вижу, что не слышал. Всё-таки в монашеской жизни есть определённые преимущества.

Мессир Анри подумал, прежде чем продолжить.

– Менее трёх недель тому назад Ричард решил – по причинам, ведомым лишь ему одному да Богу – признаться на исповеди в своих извращённых наклонностях. Он уединился с епископами в мессинской часовне, принадлежащей одному местному вельможе, и там, в клубах ладана, смиренно покаялся в своём противоестественном, греховном пристрастии к мужскому полу, умоляя Бога и святую церковь простить его и даровать силы воспротивиться искушению и побороть похоть, нечестивое вожделение и тяжкий грех. Аминь.

– Господи! Это не шутка? Ричард действительно так поступил?

– Да. Сперва я подумал, что именно потому ему было не до кляуз Шеффилда, но потом понял, что история с Симеоном случилась позже. Де Сабле, должно быть, описывал события последних нескольких дней, когда говорил о чрезвычайной занятости Ричарда. Значит, дело в Элеоноре, прибывшей сюда четыре дня тому назад.

– Элеоноре? Герцогине Элеоноре, матери короля? Она здесь, на Сицилии?

– Да. С тех пор как она появилась, остров гудит, как пчелиный улей. Должно быть, ты и твои товарищи послушники – единственные люди на Сицилии, которые ничего не знают.

– Но зачем Элеонора сюда явилась? Что она здесь делает? Я думал, она вернулась в Англию.

– Не вернулась и не вернётся. Она снова живёт в Аквитании, в Руане, а иногда навещает Шиньон, который всегда любила. Сюда же она приехала лишь затем, чтобы сделать подарок Ричарду.

– Подарок?

Голос Андре прозвучал ровно, лицо осталось невозмутимым, хотя юноша терялся в догадках.

– Что же это за подарок, который она решила доставить самолично, отправившись ради него за море, в Сицилию?

– Тот самый, который собиралась подобрать для Ричарда, когда я видел её в последний раз. Жену.

Слова мессира Анри упали, как кирпичи в неподвижный пруд, и долгое время отец с сыном молчали.

– Жену...

Теперь Андре говорил гораздо тише, и точно таким же приглушённым голосом ответил ему старший Сен-Клер, хотя тяжёлые двери за спиной мессира Анри были плотно закрыты:

– Да, девушку из Наварры, что к югу от Пиренеев. Принцессу Беренгарию. Элеонора отправилась ко двору её отца, лично просила её руки, и сватовство увенчалось успехом. Король Санчо будет надёжным союзником Ричарда. Испанцы испокон веков сражаются с маврами, так что мусульмане для них – привычный противник.

– Да, но... Этот король Санчо... Неужели он не знает о... О пристрастиях Ричарда? Чего они надеются добиться этим браком и как к нему относится сам Ричард?

– Кажется, он относится к грядущей женитьбе хорошо – к удивлению многих. Всё складывается удачно. И покаяние короля во всех богомерзких прегрешениях тут пришлось очень кстати, как и дарованное Ричарду свеженькое отпущение. Теперь он как бы заново родился, очищенный от всякой скверны, и вполне готов стать мужем и отцом. Но, по правде говоря, некая жестокая душа может задаться вопросом: не слыхал ли наш монарх месяц назад или около того, что мать едет к нему с невестой? Не решил ли он таким образом подготовиться к их прибытию?

– Да, всё могло быть и так. Меня бы это ничуть не удивило. Но во имя Господа, отец, что за идея! Вы знаете Ричарда лучше, чем я. Неужели мы должны поверить в его перерождение? Поверить лишь потому, что кучка прикормленных епископов выслушали его притворное покаяние и лицемерно признали его достойным звания мужа и отца?

– Не важно, верим мы или нет. Не сомневайся – дело будет сделано, Англия получит королеву, а со временем, может, и наследного принца, и Ричарда будут воспринимать как настоящего мужчину. Нельзя не признать, что для Ричарда сейчас важнее всего, чтобы у английского престола появился прямой наследник. Если ему не удастся обзавестись сыном, трон перейдёт к его никчёмному брату Джону. И хотя я провёл в Англии меньше месяца и не имею ни малейшего желания туда возвращаться, я всё-таки знаю, что ничего хорошего от Джона ждать не приходится.

– Боже мой! – покачал головой Андре. – Король не захотел допустить женщин даже на свой коронационный пир, а теперь ему придётся окружить себя женщинами. Элеонора, Иоанна и... как бишь её? Беренгария? Мать, сестра и жена. Они сведут его с ума.

– Её зовут Беренгария, и у меня сложилось впечатление, что она спокойная, скромная и... терпеливая девушка.

– Терпеливая? Надеюсь, что так, ибо что ей ещё останется, кроме как терпеть?

– Кроме того, Элеонора собирается через несколько дней вернуться домой, посетив сперва Рим, а после направившись в Руан. Ричард позаботился, чтобы она тут не задержалась. Ну а Иоанна достаточно уступчива, характером она не в Элеонору, поэтому от сестры король не ждёт больших хлопот. Кроме того, Иоанна составит компанию бедной супруге Ричарда, когда король отправится на войну.

– И когда же состоится свадьба?

– Уж, конечно, не во время Великого поста. Но после него – кто знает? Здесь уже собралось много желающих попировать на свадьбе, хотя сомневаюсь, что Филипп Август почтит свадебный пир своим присутствием. Зато просто отбою нет от епископов, у которых слюнки текут при мысли о выгодах, что сулит им возвращение Ричарда Плантагенета под сень плотского благочестия. Да поможет нам Господь!

– А вы будете на свадьбе?

– Конечно буду. Мне это положено по должности, как главному военному наставнику. Но ты к тому времени уже станешь рыцарем Храма, поэтому тебе на ней присутствовать будет необязательно.

Андре чуть усмехнулся.

– Может, и стану. Поживём – увидим. А вам известно, как отнёсся ко всему этому Филипп? Наверняка французский король недоволен: его любовник собирается жениться, к тому же отвергнув сестру Филиппа, несмотря на всяческие клятвы, обеты и заверения в обратном.

– Да, наверное, радости в том мало. Но Филипп всю жизнь был королём, поэтому он прагматик и привык мириться с реальной жизнью.

– Да, несомненно... и с нереальной тоже.

Андре скривился.

– Ну да ладно. Всё равно, как вы сказали, с этим мы ничего не можем поделать. Главное, вы пообещали держаться поосторожнее с гонителями евреев.

Мессир Анри кивнул.

Андре тоже кивнул и встал.

– Вот и отлично. Я вернусь к мессиру Роберу, доложу ему об этом и поспешу в приорат – мне нужно вернуться к своим обязанностям послушника. Всего хорошего, отец. Надеюсь, скоро снова увидимся.

Юноша шагнул вперёд, чтобы обнять отца, но мессир Анри взял сына за плечи и заглянул ему в глаза.

– Когда закончится твоё послушничество? Когда ты вступишь в орден?

Андре улыбнулся.

– По правде сказать, отец, не знаю. О таких вещах нам не говорят, не снисходят даже до того, чтобы сообщить, будет ли вообще послушник принят в орден. Но я могу пообещать, что эта церемония, как и свадьба короля, состоится не раньше Пасхи. Во время Великого поста такие праздники невозможны. А пока меня порой беспокоят обеты...

Всё ещё глядя отцу в глаза, молодой человек широко улыбнулся и, прежде чем мессир Анри Успел задать вопрос, который вертелся у него на языке, пояснил:

– Бедность и послушание меня не смущают, я никогда не был корыстолюбцем и гордецом и сам выбрал такую стезю. А вот с целомудрием будет сложнее. К нему я отнюдь не стремлюсь...

Андре говорил полушутя, но погрустнел, увидев, что отец воспринял его слова слишком серьёзно. Поморщившись, младший Сен-Клер взял отцовскую руку в свои.

– Я пошутил и теперь вижу, что шутка вышла неудачной. Но мне хотелось заставить вас улыбнуться. А теперь мне пора. Всего доброго, до следующей встречи. И помните – не надо рисковать, связываясь с евреями. Конечно, я не могу запретить вам делать это, но я вправе призвать вас не совершать глупостей. До встречи.