Текст книги "Ворон"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц)

Так как ветви грозили вырвать его из седла, Туор прижался к гриве, – прижался то прижался, но и по сторонам оглядывался. Вот разразилось шипенье – громадная тень мелькнула там, где за мгновенье до того пролетал Сполох.

Затрещали ветви; шипенье переросло в яростный вопль – теперь тварь неслась между деревьев, преследовала эльфийского коня.

Посмотрите, как быстро носятся маленькие паучки, и вы поймете, какую скорость мог развить громадный паук. Сполох летел стрелою, но и чудище не отставало – треск ветвей раздавался в нескольких шагах от тропы, на которую паук боялся выбраться – ведь туда попадал свет Луны.

Впереди, преграждая дорогу, смутно забрезжила мутная пелена – вновь яростный вопль из трещащих кустов. Сполох с налета разорвал эту, сплетенную пауком преграду – на груди у благородного коня осталось несколько глубоких шрамов.

Через пару минут, лес распахнулся, и на большой поляне, залитой лунном светом, предстало селение – Роднив, в котором жил Туор.

Роднив насчитывал более тридцати домов, а, также – водяную мельницу. Все дома были в один этаж, но просторные и с высокими чердаками. Были у них и огороды, но не такие, конечно, как хоббитские. Селение было древним, сами дома потемнели, но новых не строили, так как население совсем не росло. Ведь, по древнему обычаю, жен и мужей выбирали в других селениях, а ближайшее такое селение находилась в верстах в сорока. Свадьбы случались очень редко – ну как рождение, выпадало ни чаще, чем смерть…

В Лунном свете был виден весь Роднив, а водяная мельница, со своим тихо и привычно поскрипывающим колесом, была подобна матери, которая напевала колыбельную детишкам-избам. Посреди поселения, на маленькой площади, рос священный дуб, в котором, по поверью, обитало божество – их хранитель – у корней его был устроен маленький алтарь, куда, в жертву, приносили сердца убитых на охоте зверей (сердца эти чудесным образом пропадали, и, как многие справедливо считали – причиной тому был пес, который поселился под корнями). Там же висел между столбов, небольшой колокол. Именно к колоколу подбежал Туор – и он уже схватился за веревку, чтобы прямо теперь, посреди ночи, объявить всем о надвигающейся беде, как вспомнил о Марвен – ведь у жены его близились роды.

Сполох донес его до дома, который ближайшим стоял к водяной мельнице – на встречу им уже бежал огромный, едва ли не с человека ростом (это, когда он на четырех лапах стоял) пес. Этот пес был белизны ослепительной, а в теплых, больших глазах его сияла мудрость многих прожитых лес. При приближении Сполоха, пес (звали его Тан) завилял хвостом, приветствуя и хозяина, и эльфийского коня – потянул ноздрями воздух, и встревожено проворчал что-то.

– Да-да – ты прав. – в полголоса говорил Туор. – Сегодня будет неспокойная ночь, а завтрашний день еще более тревожным. Оставайся здесь, наблюдай, чтобы никто не подкрался к Родниву. Хотя, пока на небе Луна, он к нам не подберется…

Затем шепнул Сполоху:

– Можешь возвращаться к своему хозяину. Надеюсь, мне самому удастся поблагодарить его…

Конь развернулся и бесшумной стрелою, через мгновенье исчез в ночи. А когда Туор ступил на порог – из лесных глубин раздался яростный вопль и треск – казалось – могучая сила повалила большое древо.

Вот Туор распахнул дверь и нетерпеливо переступил порог – взгляд метнулся по горнице – Марвен! Где же она?!.. Нет – Марвен не было видно, но навстречу ему вышла старушка Феора, и тихо говорила:

– Подойди, скажи, что все хорошо. Ведь роды наступили – тебя нет, а из леса эти вопли…

И тут, из соседней горницы раздался стон – стонала Марвен. Туор вздрогнул, и широкими шагами прошел к Марвен.

Это было в небольшой горнице. На столе горело несколько свечей, они высвечивали и кружку с соком, и наряд стен – там красовались вышитые Марвен полотна с видами Роднива, Ясного бора и, даже, Холмищ. В приоткрытое прямоугольное окошко вливалась ночная прохлада.

А на кровати лежала Марвен. Туор едва не застонал от ее мертвенной бледности. Густые, русые волосы, волнами разливались по подушке, по одеялу.

При появлении Туора она слабо улыбнулась, на мгновенье в глазах ее вспыхнул прежний ясный огонек, но вот он затуманился страданием – и улыбка пропала.

С трудом протянула она руку, прошептала:

– Туор… это ты… ну, расскажи, что там…

Туор сел рядом с ней, стал целовать ее ладонь:

– Ничего, ничего, ты не волнуйся. Был в гостях у Фалко. Если бы знал, что у тебя так – конечно бы, не стал задерживаться. Ты, главное, знай, что я с тобою, и никуда теперь не уйду.

Марвен прикрыла глаза, в тихом ее голосе слышалась тревога:

– Ты ничего не скрывай, знай, что мне легче станет, когда я все узнаю…

– В Ясном боре появился большой паук. Но мы его поймаем…

– Это, ведь, еще не все… Ты говори, говори…

– Ничего. Ничего. – нежно зашептал он и осторожно целовал ее в лоб.

Сначала Туор еще хотел спросить у старушек – можно ли осторожно перенести Марвен, но теперь он сам понял – нет, нельзя. Даже и приподнять ее, такую ослабевшую, было нельзя. Под легким покрывалом, высоко поднимался живот, под ним большим пятном расползалась кровь.

А мысли летели… летели: «.. Если до завтрашнего полудня Марвен разрешиться, и ее можно будет перенести – значит, пойду вместе с остальными, а если нет – останусь с нею».

Тут на улице несколько раз тревожно пролаял Тан.

Туор еще раз поцеловал супругу – прошептал:

– Сейчас пойду посмотрю, что это Тан разлаялся…

Туор вышел на крыльцо и обнаружил, что с северо-запада на полнебосклона поднялась черная, грозная стена, из глубин которой, в зловещей тишине разливались блекло-бардовые отсветы – она поглотила великое множество звезд и Луну. Мир стал густо-черным – не было видно водяной мельница, а уж Ясного бора, и подавно.

Туор выхватил свой охотничий клинок, прошел к калитке. У калитки стоял Тан, с тревогой вглядывался в густеющую все больше черноту. Туор положил ладонь на его широкий лоб и зашептал:

– Ведь эта темень – как раз то, что нужно пауку…

И тут Туор приметил, что со стороны леса надвигается на них стена тумана. Туман этот был непроглядно темный, словно скомканная паутина – передняя же его часть вырывалась угловатыми выступами похожими на паучьи лапы…

– Пойдем скорее. – прошептал и Туор поспешил к крыльцу, однако, дойти до него не успел.

Налетел туман. Казалось, что он и впрямь сплетен из мельчайших паутинок, и при каждом шаге приходилось эти паутинки разрывать. В этой темени он поднес руку к глазам и ничего не увидел. Куда теперь идти?

На плечи свалилась тяжесть. Он обо что-то споткнулся – задрожали ослабшие руки, властные голос зашипел в голове: «Шшди! Шшшш…!» – шипение стало совсем близким.

Он повалился, уткнулся во что-то головою…

И тут, словно молния, полыхнул лай Тана. Спереди хлынул свет – Туор рванулся туда – понял, что упал на лестницу перед дверью. Вот ухватился за ступеньку – еще один рывок. Яростное шипенье разорвалось совсем близко: «ШШШ!!!».

И тут Туора подхватили – одним рывком внесли в горницу. Выдыхая ледяной туман, он закашлялся, перевернулся на спину. Как живая вода, ворвался в него домашний теплый воздух. Он вскочил на ноги, намериваясь захлопнуть дверь, но ее уже закрыл Тан; и, даже, задвижку поставил.

В дверь раздался удар. Дом содрогнулся. С полки упал и разбился глиняный горшок. Туор понял, что выронил нож во мраке – тогда схватил захват, которым вытаскивали из печи котелки, направил его к двери, понимая, что следующего удара она не выдержит.

Однако, второго удара не последовало. Паук почувствовал, что горница заполнена ненавистным для него светом и шипенье отхлынуло…

Туор, вспомнив, что в горнице, где лежала Марвен, было приоткрыто окошко, бросился туда. А там Феора, пытались закрыть окно, и лепетала:

– Окошко не закрывается! Что за волшебство, будто держит его кто!

– Отойди! – крикнул Туор, и, не выпуская из рук захвата, бросился к окну.

Мрак был непроглядный: а свет, так ясно разлитый в комнате, там – как в стену упирался, и растекался по ней, не в силах пробиться хоть немного. В этот же мрак были погружены и ставни.

Туор, действуя по какому-то наитию, не потянулся сразу к этим ставням, но, с разбегу и со всех сил, ударил ухватом во тьму. Удар достиг цели – оказывается, паук уже пробрался под окно, и, под завесой колдовского тумана, только и ждал, когда Туор высунет руку. Ухват двумя заостренными своими концами уткнулся во что-то мягкое – Туор и не знал, как повезло ему – ведь он попал в единственное уязвимое место паука – в глаз. От разразившегося пронзительного воя заложило в ушах.

Ухват был выдран из рук Туора. Из тьмы раздался оглушительный вой, от нового удара содрогнулся дом.

Громко застонала Марвен. Еще один удар – Феора заголосила. И вновь выло, и вновь ударяло – в горнице сыпалась посуда, треснула балка.

Вновь вскрикнула Марвен, и вместе с очередным воем чудища, тонкой и яркой нитью прорезался вопль младенца…

* * *

Вот уже целый час, как Эллиор, а за ним – Хэм бежали на север. Эльф бежал также легко, как и с самого начала, а вот хоббит запыхался – не привык он к столь длительному бегу. Наконец, он совсем истомился, встал, тяжело дыша, обнимая ствол сосны:

– Подожди… уф-ф… нельзя же так…

Эллиор закрыл легкой ладонью ему рот, зашептал:

– Тихо – они рядом.

– Ымм… ымм… – замычал Хэм.

– Только тише говори. – прошептал Эллион и отпустил ладонь.

Хэм отдышался, и восторженно выдохнул:

– А какой у вас эльфов голос – даже, когда шепчете – кажется, что это какая-то песня – вот вы прошептала: «Тихо – они рядом», а я дальше жду, следующего куплета.

Эллиор приложил палец к его губам:

– Тихо. Вот потом, будет у нас время, тогда и поговорим. А сейчас – оставайся здесь, а я – пойду добывать орка.

– Я с вами. Или что – думаете, я за тем бежал, чтобы теперь поворачивать? Нет – я обязательно должен увидеть их…

Эльф вновь приложил палец к его губам, затем – повернулся, чтобы идти от дороги, в чащу, где темнели ели да сосны, да замер, прислушиваясь. Насторожился и Хэм. Теперь и он услышал, что из-за деревьев доносится заунывный, распевающий что-то хор; да еще голоса – отдельных слов было не различить – это была какая трескотня – отрывистая, злобная, многоголосая. А откуда-то издалека, надвинулся продолжительный раскат грома. И тут заметил хоббит, какой душный, недвижимый воздух – молвил:

– Собирается большая гроза.

– Я знал об этом еще с утра. – ответил Эллиор. – Но, если ты и дальше будешь так болтать, сварят и тебя, и меня в котле.

Чтобы, ненароком не сорвалось какое-нибудь слово, Хэм прикусил нижнюю губу и направился вслед за эльфом – шажки хоббита были такими же легкими, как и шаги Эллиора.

Шли они по темной древней хвое, перешагивали через змеящиеся корни; пригибались под низкими ветвями. Этот темный лес и раньше-то не баловали своим пеньем птицы – теперь и птицы, почуяв приближенье вражьего войска, они улетели. Хотя – кто-то, может и остался, но предпочитал не подавать голоса до лучших времен. Лес безмолвствовал.

Неожиданно, словно шрам раскрылся неширокий, но глубокий овраг; густые тени, отбрасываемые елями, еще больше сгущались ко дну, и глухо поющий там ручеек становился не видим. Хэм не успел остановиться и, если бы эльф не подхватил его за руку, покатился бы на дно.

Эллиор, не отпуская его руку, помог опуститься по склону. Теперь ручеек журчал под ногами, и Хэм чувствовал его холодные, встревоженные жилы. Они шагали осторожно и, за глухим ручьиным голосом, их не услышал бы и зверь настороженный. С каждым шагом все возрастал вражий говор: теперь отчетливо слышен был и пронзительный визжащий хохот, и градом сыплющиеся слова, которых Хэм не знал, но, чувствовал, что годятся они только для ругани.

Шагах в десяти овраг плавно изгибался – там, лежала, мертвая ель – черный ее ствол, и взметнувшиеся к небу потемневшие ветви, напоминали великана падшего в битве с тем воинством, которое теперь так шумело за поворотом..

Эльф шептал:

– Оставайся здесь. Принесу орка – тогда наглядишься на него.

И вот не стало Эллиора – он скрылся за еловыми ветвями, за поворотом.

Итак, Хэм остался в одиночестве.

Когда то он, вместе с Фалко, а то и в одиночестве исходил все окрест Холмищ, несколько раз бывал и в этом лесу – пытался найти среди корней ворота в подземное королевство: тогда лес казался загадочным, теперь – враждебным, смертельно опасным. Орочья грубая ругань вызывала уже отвращение, но слышались и иные голоса – какие-то булькающие, нарастающие черными валами; раздавалось такое шипенье, будто весь лес заполнен был громадными змеями, и ему повсюду чудилось какое-то движенье, казалось – корни стали извиваться…

Он быстро нагнулся, обмыл лицо темной, по осеннему холодной водой.

– Бррр! Пожалуй, так от страха не долго и совсем голову потерять. – пробормотал он гораздо громче, чем следовало.

Он замер, прислушиваясь – змея зашипела совсем рядом, разорвался злобный хохот переросший в пронзительный визг..

– Где же Эллиор? – поежился хоббит.

Простояв еще минуты две, Хэм задрожал – и от холода, но больше от страха.

Тут одна из ветвей над его головой вздрогнула как-то особенно, точно ее дернул кто-то. Хэм замер, вглядываясь – нет, больше никого движенья.

Он прождал еще минуту, прошептал:

– Быть может, Эллиору нужна помощь…

Хоббит медленно, осторожно пошел к повороту. Вот лица его коснулись холодные ветви мертвой ели, он проскользнул между ними – замер…

Овраг заканчивался шагов через двадцать; там, отчаянно цепляясь по склонам, извивался какой-то густой кустарник, ну а за ним угадывались очертания водоема, там виделось беспрерывное, суетное движенье; злые голоса возросли так, что Хэму показалось, будто все вражье войско заметило его и теперь несется, чтобы разорвать в клочья. Он даже отступил на несколько шагах, споткнулся о камень и упал, выпустив довольно громкий «плюх!».

Вновь, уловил он движенье в ветвях; а грозное шипенье раздалось совсем близко… Хэм встряхнул головою: «Это темная воля здесь кружит; хочет, чтобы я совсем без разума остался… Ладно, чтобы там ни шипело, а на войско вражье хоть краешком глаза взглянуть надо…»

И он пополз к тому кустарнику, за которым лежал водоем и голосило воинство. Был бы он повнимательнее, так понял бы, что испугавшее его шипенье исходит как раз из кустов к которым он направлялся. Хэм надеялся, что ветви послужат ему надежным укрытием и принялся их разгребать, одновременно взбираясь по левой стене оврага, приближаясь к вражьему лагерю.

Кустарник становился все более густым, и за темными, унылыми листьями ничего не было видно. Поблизости что-то затрещало, он почувствовал, как вздрогнули ветви.

– Может, птица какая-то… – пробормотал он совсем тихо и неуверенно.

От следующего, неосторожного шага треснула ветвь – а в ответ пришел взрыв грубого хохота…

– Ладно, – ни так веселятся, что, конечно, не услышат, как треснула одна веточка. Вот еще немного и…

Он раздвинул ветви; и чуть не вскрикнул – лагерь был совсем рядом.

В шаге от него, земля опускалась трехметровым, почти отвесным склоном, из которого журчал родничок. А дальше когда-то была солнечная, навевающая красивые грезы, большая поляна – теперь, хоть на небе еще сияло Солнце, поляна полнилась мраком. На деревянных шестах были развешены навесы, от которых исходила почти непроглядная муть, в ней шевелились сотни лап, отростков, бледные, голодные глаза – в которых никаких чувств кроме злобы. Из под этих навесов и вырывалась густыми потоками ругань и хохот – и, казалось, что – это не отдельные твари, но одно чудище с тысячью глоток орет.

Взгляд Хэма метнулся к озеру: видно, гладь его, отражая солнечные блики, резала глаза тварям и они загадили его чем-то: поверхность пожелтела, сжалась, покрылась слизью, и теперь, надуваясь жирными пузырями, выпускала серый, блеклый дым. Хэм смотрел на озеро и чувствовал, как кулаки его сжимаются – и не было больше у Хэма интереса к вражьему войску – хотел он, чтобы убирались они восвоясе да не оскверняли день своей руганью.

Он развернулся, намериваясь вернуться в овраг и…

Мгновеньем раньше, хоббит решил, что какая бы напасть не приключилась – он сдержит крик. И все же, когда он развернулся и увидел Это – заорал. Получилось так неожиданно громко, и болезненно страшно, что во вражьем лагере на мгновенье наступила тишина, а потом все задвигалось, заголосило, стало надвигаться.

Он ожидал увидеть скопление ветвей, а пред ним, в шаге, высилась такая тварь, что и в кошмарном сне не привидеться.

Была черная, покрытая наростами поверхность, из которую словно плеснул кто-то россыпью красных, выпученных глаз, и они, раскиданные по этой поверхности в совершенном хаосе, смотрели с тупой злобой; похоже – это выраженье не менялось в них никогда. Среди глаз были две пасти; из них торчали похожие на наконечники стрел клыки, оттуда же вырывалось такое зловоние, что у хоббита закружилась голова. Из крошева глаз тянулись, и извивались в воздухе два полупрозрачных щупальца, того же ядовито-желтого, что и загаженное озеро цвета.

Щупальца обвились вокруг рук Хэма, две пасти жадно распахнулись, за ними открылись, усеянные клыками, дрожащие глотки. Закричав от отвращения, Хэм рванулся из всех сил – жгучая боль пронзила предплечья…

В это мгновенье, кусты позади чудища затрещали – выросла там здоровенная тень – Хэм решил, что это подоспела еще одна тварь и совсем отчаялся. Но вот «тысяченожка» издала тонкий визг – ее поднимали в воздух и стало видно все ее змеиное тело. Щупальца разжались и хоббит повалился на землю. Он вылетел из кустов, прокатился по склону, вцепился пальцами в землю.

Где-то совсем рядом грохнул яростный голос. Хоббит отдернулся. В воздухе тяжело что-то взвизгнуло, и там, где мгновеньем раньше была его голова, задрожала черная стрела. Не было времени оглядываться, но Хэм знал, что за ним несется тысячегласое чудище…

Хоббит взобрался на склон, метнулся среди ветвей – а над головою пролетела уже бездыханная «тысяченожка», падением своим передавила немало орков.

Но Хэма настигали – он с каждым рывком, как муха, дергающаяся в паутине, все больше увязал в ветвях. Зато орки разрубали эти кусты ятаганами; и беспрерывная их ругань, вместе с дробью сердца билась в его голове.

– Ах, я! – горестно выкрикивал он, и совершая все новые отчаянные рывки, а по щекам его катились слезы. – Вообразил себя героем, решил на вражье войско взглянуть… И никто не узнает о твоей бесславной гибели, Хэм Рытникс. А я так жить хочу!

Орки услышали эти крики, и грубый их хохот, предвещающий жуткую потеху разразился прямо за спиною Хэма, вот где-то у уха просвистел ятаган. Еще один рывок – столько сил вложил в него Хэм!

Тут хоббита схватили – он отчаянно забился, несколько раз ударил кулаками и – никуда не попал…

– Тихо ты. – раздался совсем близко мелодичный голос.

– Эллиор!

Хэм увидел эльфа, а над ним – еще два глаза, размером каждый с его голову. Под ясной, необычайно прозрачной поверхностью, как на дне девственных озер, залегали два зрачка, коричневого древесного цвета. И в зрачках этих была глубина, было таинство, была память веков. Густые мшистые брови; вместо кожи – древесная кора; на голове, тонкими зеленеющими ветвями распускались волосы. Руки были подобны двум могучим ветвям, в которых он держал, как человек держит кроликов, большого и малого – хоббита и эльфа.

– Энт! – догадался, и радостно выкрикнул Хэм.

А орки тоже увидели энта. Их хохот сменился испуганной бранью. Они стали продираться обратно к своему лагерю; толкались, падали, топтали павших. Отступающие пускали в энта стрелы, но он развернулся и стремительно зашагал прочь. Стрелы хоть попадали в него, но, не в силах пробить кору, отскакивали на землю.

– Броуроурор! – загудел энт, видно называя орков на своем тягучем языке.

Шел он так быстро, что у Хэма в ушах свистело. Остался далеко позади и вражий лагерь и овраг. Тут хоббит заметил, что ветви распахиваются перед энтом, и непроглядную плотную стеною смыкаются позади.

Отошли они уже довольно далеко, но все еще слышен был тревожный гул тысяч голосов и отчаянное шипенье.

– Ну вот, хоббит Хэм. – горько усмехнулся Эллиор. – Ростом ты совсем не велик, а растревожил все вражье войско.

– Простите меня!

– Ладно, что уж там. Ведь это себя я должен винить, за то, что позволил тебе идти…

Тут энт остановился, и его нельзя было от иных деревьев отличить, а над его головой раздался такой вопль, что у Хэма заложило в ушах. Метнулась широкая черная тень, а затем пал ток тяжелого, жаркого воздуха.

– Дракон. – только выдохнул Хэм, а энт уже устремлялся дальше.

Раздались близкие громовые раскаты; стало значительно темнее…

Энт нес их все вперед и вперед, и хоббит, любуясь его большими; такими прозрачными, а в глубине своей – такими густыми глазами, спрашивал:

– Так вы не стали на них нападать? А я то думал – всех их разметете!

– Ху-ум, ху-ум… – раздался раздумчивый глубоченный бас. – Подойти и разметать? Ху-ум, ху-ум… Я пришел из глубин того места которое зовете вы Ясным бором, но истинное имя которого также длинно, как и века, которые оно тянется к Солнцу… Ху-ум, Ху-ум… Я пришел не воевать, но проследить за численностью войска, а также за тем, куда оно направляется. Ху-ум… Войско велико; там есть и драконы, и тролли, и ползуны, и орки… Ху-ум… Понадобилось бы много энтов, чтобы управиться с ними. Нет – я только стоял и высматривал. Я бы и не вмешался, если бы не попросил ваш друг… Умм – эльф.

В это время они вышли на дорогу, и тогда увидели, что все небо к северу заполнено высокими и страшными черными бастионами. Эта туча была подобна громадной волне, готовой захлестнуть все окрест; глубины ее поблескивали бардовыми отсветами.

А над головами растянулось что-то бесцветное, призрачное – все выцвело, померкло, в густом воздухе двигались только они. Урчал толи гром, толи чудище громадное, в этой туче укрывшееся.

– Вообще-то я люблю грозу. – молвил Хэм. – Тучи, молнии – это все по мне. Но этот гром мне совсем не нравиться, а туча – и вовсе жуть; кажется – посыплются вместо дождя твари всякие… Брр…

Эллиор долго смотрел на грозные стены, потом молвил:

– Они и не свободны. Я чувствую, что сотканы они темной волей. Основной удар придется по западным землям, но и нам достанется.

Раздался голос энта:

– А что вы станете делать с этим… Бромроум!..

Тут Хэм заметил, что на пальце энта, словно на деревянном крючке, висит некто в грязных шкурах, с головой вспученной жировыми морщинами, почти лысой, с плоским, уродливым лицом. Хэм сразу понял, что – и есть это орк. Воскликнул:

– Поймали, все-таки! Вы, эльфы, все умеете. Но как?

– Да что рассказывать-то… – печально вздохнул, созерцая зловещую пелену, Эллиор. – Еще из кустов увидел, что один из орков, одурев от питья, вывалился из-под навеса. По траве я прокрался к нему…

– Какой подвиг! – восхитился Хэм. – Они, ведь, могли вас заметить…

– Вряд ли. Разве ты не заметил, что плащ, который на мне, цветом сливается с окружающим – как хамелеон; к тому же надо знать Врагов, все они, кроме павших Людей, бояться солнечного света, потому и не выглядывали из-под навесов. Я подкрался к этому орку, он зашевелился, и…

– Вы стукнули его по темени! – воскликнул Хэм.

– Вовсе нет. Я достал лепесток ацеласа – орк вдохнул и это подействовало покрепче любого удара. До сих пор очнуться не может. Тогда же я подхватил его и поволок к оврагу. Там я тебя не нашел, зато встретил энта.

– Я так обрадовался встрече с эльфом, что едва не раздавил его в своих объятиях. – пророкотало живое дерево.

– Да уж… – подтвердил эльф, и тут тревога омрачала его прекрасный лик:

– Терпеть не могу спешки, но сейчас надо торопиться. Мы придем на ваш праздник все вместе: и эльф, энт, и орк в придачу – этого, надеюсь, будет достаточно, чтобы всколыхнуть вас.

– Да уж. Более чем достаточно! – порывисто восклицал Хэм.

* * *

Сладок и крепок был сон гнома Глони в спаленке Фалко. Задумчиво и негромко урчал где-то в отдалении гром, а тут – тишина да покой;. Гному снились изумрудные и алмазные залы, потоки хрустального света, прекрасные изделия из мифрила; однако, разбужен он был самым грубым образом – на него попросту вылил ушат ледяной воды.

Гном вскричал: «Казад!» – и вскочил на ноги; еще не соображая ничего, еще видя все сквозь туманную завесу, принялся искать свой топор. Вот увидел пред собою нечто громадное, схватил это, пытаясь повалить.

– Нет – пока это еще не тролли, пока – это Тьер. – раздался мрачный голос.

Тут только Глони понял, что спросонья ухватился за ногу своего друга.

За окном еще светило солнце, пышные цветочные цвета врывались сквозь распахнутые ставни; оттуда же, во множестве доносились голоса, далекий и беззаботный хоббитский смех. А в отдалении урчал гром.

– А могли бы быть и тролли. – гудел Мьер своим медовым басом. – Во всяком случае, не будем терять времени. Эллиор с Фалко ушли, но нам за ними не угнаться – да и не надо. Наш ждет иное дело. Ведь, сдается мне – тот лесной паук не единственный. А хоббитам предстоит отступать быстро.

– Да – если они соберутся. – с треском потянулся Глони. – А что до лесных охотников?

– У них и своих дел теперь хватает, не то, чтобы просматривать заросли здесь, на восточной окраине Ясного бора…

– Для друзей хоббитов могли бы и постараться.

– Сдается мне, что на это у них просто не хватит времени. Да и не так-то просто этих паука сейчас найти. Они, ведь, от солнечного света в самые темные овраги попрятались. Но мы непременно должны их найти…

– Хорошо, кто ж спорит. – еще раз потянулся гном. – Только, перво-наперво, неплохо было бы перекусить. У этого хоббита не кладовка, а целая сокровищница.

– Возьмем с собой то, что от вчерашнего пирога осталось, на большее просто нет времени…

Через пару минут, по каменной дорожке, среди празднично сияющих на солнце холмов шли друг за дружкой двое: впереди – гном, позади – Мьер заполняющий всю эту дорожку. Вот навстречу выбежали, смеясь, хоббиты, кто-то набегу пил яблочный сок – вот они увидели идущих, и отпрянули в стороны. Яблочный сок расплескался по земле. Кто-то вскрикнул: «Оборотень!»

Глони и Мьер, оба мрачные, быстро прошли мимо. Глони говорил:

– Здесь сам воздух какой-то мирный – даже на меня подействовал – на мирный лад настроил. Стоит только взглянуть на этот солнечный сад из круглого окошка, так и мыслишь, что только и есть эта мирная жизнь. Пока смотришь и кажется, что и нет никакого врага, и не надо никуда бежать, и ничего бояться – сидеть, попивать чаек…

Вот они прошли березу, на которой любовался накануне закатом Фалко. Подошли к лесной стене; и Глони, с опаской взглянув на дерева, поудобней перехватил топор и собирался уж шагнуть туда, как Мьер схватил его за плечо, а другой рукой, указал на каменную глыбу, которая, словно коготь леса, высилась у выступающих из общей стены деревьев.

Глыба была изуродована глубокими шрамами; а некогда серая, с розоватыми прожилками поверхность была покрыта черными миазмами; трава и цветы вокруг были смяты или разодраны в клочья.

– Это она территорию свою метит. – изрек Глони. – Гномам уже приходилось с такими тварями сталкиваться – вообще-то они у корней гор обитают…

– А вон и она… – тихо и мрачно молвил Мьер.

– Где?! – мускулы гнома напряглись железными буграми.

– На березе.

И гном увидел, что среди ветвей березы; метрах в пяти над Фалковым настилом, застыло что-то пронзительно черное, бесформенное; свешивающееся нитями – оно подергивалось: то вздувалось, то опадало, хотя никакого ветра не было.

Мьер выхватил из-за пояса клинок – для человека двуручный меч, для него – большой нож. Взмыла его рука и, толстый этот клинок, гудящей молнией метнулся к черному сгустку. Клинок со звоном ударился о что-то твердое, высек сноп синих искр, и отлетел шагов на двадцать в траву. Это черное, бесформенное только вздрогнуло, а потом вновь задышало размеренно, как громадное легкое.

– Это ж заговоренный нож. – говорил Мьер, поднимая его из травы. Теперь на лезвии появилась большая зазубрина, от нее вился черный дым; а высеченные на рукояти руны пылали тревожным пламенем.

Новую напасть первым заметил Глони. То самое озерцо в которое впадал говорливый лесной ручеек, и выходил уже обретшим знание и молчаливый – неожиданно стало раздуваться пузырями. Вот волны плеснулись на берег, а по воде заструились жирные, черные щупальца. Их становилось все больше – вот одно – с Мьера толщиной, дернулось так, что брызги взметнулись на многие метры. Под землей что-то глухо заурчало, сама земля вздрогнула.

Мьер и Глони стали отступать к Холмищам, стараясь обойти березу.

– Это еще что за наважденье? – шептал Мьер. – Отродясь такого не видывал…

– И это из под корней гор. – шептал Глони. – Но какими путями пришло оно в это озерцо?!.. Кажется, будто Враг, в чистые жилы земли нашей запустил весь этот яд…

– Да-да… Пойдем к Холмищам – теперь вижу – нечего нам здесь со своими клинками да топорами делать. – говорил Мьер.

Они повернулись и побежали. Под землей громко урчало, что-то там дернулось, будто застряло; поверхность некогда мирного озерца на многие метры разорвалась брызгами…

Пред ними мирно цвели, ухоженные холмы, а за ними клубилась, сияла молниями стена тьмы.

– А вот я и думаю, что теперь делать…. – выкрикивал на бегу гном. – И в Казаде немного найдется смельчаков, которые выступят против стража глубин…

– Быстрее! Быстрее! – гудел Мьер. – До смерти ненавижу эту спешку, а тут надо торопиться – каждая минута дорога. Я, ведь, сердцем чувствую – опаздываем мы. Немедленно хоббитам выступать надо. Пока еще хоть солнце светит!..

* * *

Марвен мучалась весь остаток ночи. Тяжелые то были роды. Первый вопль младенца услышанный в то мгновенье, когда паук наносил по дому удары, повторился, когда земля содрогнулась стражем глубин, а Туор вернулся с площади, где он поведал охотникам о напасти.

В горнице, куда он вошел, некоторые из стенных бревен были переломлены, печь покрылась трещинами и едва держалась..

В горнице его встретил крик второго младенца, а бабушка Феора сказала, что надо ожидать еще и третьего.

– Тройня. – горестно, повторил Туор. – Часто ли случается такое событие?

Бабушка Феора – сама побледневшая, уставшая, испуганная отвечала:

– Девятый десяток мне пошел – не припомню такого. Великая-то редкость…

– И надо было этой редкости именно теперь приключиться! – вздохнул Туор.

Из соседней горницы раздался слабый, мучительный стон Марвен, а с улицы закричал кто-то:

– Эй, смотрите, какая туча с севера заходит! Тьма тьмущая!

Туор вздохнул, спросил:

– Марвен то совсем плохо?

– Совсем, ведь, бедная, ослабла… Ну как, поверили ли тебе на площади?

– Не поверили бы, коли ни этот ночной туман, да вопли. Хлев у Уртура Мельника разворотили – все в щепки, а от коз его – одни рожки остались. Не было бы этой твари – не поверили бы, а теперь все собираются. Да и вы, добрая Феора, идите собирайтесь; и спасибо вам….