Текст книги "Ворон"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 47 страниц)

– Нет, нет – не хочу я вас слушать! – кричал Альфонсо и, со сжатыми кулаками, бежал дальше.

Проходили, наполненные пеньем дождя минуты; и, вместе с пеньем их, выходило из сердца юноши, прежнее напряжение.

– Нет, нет… – повторял он, негромким голосом, чувствуя, как капли стекают по губам его, и попадают в рот. – Вы все сговорились – даже дождь хочет остановить меня! Но… вам не вырвать огонь из меня!

Наконец он остановился и прошептал:

– Дождь… он хочет усыпить меня…

Говорил он без злобы. На самом деле он и спать не хотел: голова полнилась неясными образами, и не было прежнего, до боли, до испарины напряжения.

Вскоре, волею рока Альфонсо вышел на выложенную гранитными плитами дорогу, которая повела его на восток. Он шел и приговаривал:

– Пожалуй, даже и хорошо, что этот дождь начался – следы смоет…

Был уже час закатный, когда дождь прекратился. Все это время, он не останавливаясь, шел на восток, и ни разу никого, кроме пары оленей, не встретил.

Небо перед ним стало бархатно голубым, там уже загорелась первая звезда: словно открылась око, и прекрасное, и безразличное, холодное. За первой звездой, проступила и вторая, и третья, а потом уж стали появляться без счету. А с севера, в безысходной своей вековой тоске смотрела на идущего Луна; и живое ее серебро, словно некий подвластный ей народец, задвигалось в капельках, в травах…

Топот копыт! Он стремительно нарастает, вот уже совсем рядом, сейчас налетит!

Альфонсо аж передернулся – хотел уж выхватить клинок, но клинка то не было. Вот он конь – цвета серебристого, с густою; вольно развивающейся на ветру гривой – вылетел он из леса, над которым все с такой же тоскою, глядела на него Луна. А конь в одним прыжком перелетел через дорогу, шагах в десяти перед юношей, и тот остановился, следя за его бегом.

Оказывается, по правую сторону, плавным скатом спускалось поле: шагах в ста оно выпрямлялось. И конь был виден серебристою слезою, быстро катящейся по щеке этого поля, готовую сорваться к звездам. Все меньше становилась эта капелька, вот уж в точку обратилась…

И опять кто-то бежит! Из леса выскочил большой темный пес; несколько раз глуховато, негромко пролаял, и устремился вслед за конем.

– Выходит, они где-то поблизости живут. А конь то – хороший. Ах – а что ж я о коне то не подумал! Ведь, мог бы за день, до восточного побережья доскакать; ну, видно, конь этот чей-то – вот он то мне его и продаст…

Шел он уверенно, так как еще с дороги увидел свою цель. Она была подобна яркой звезде прильнувшей к земле, сияющей теперь спокойно между древесных крон, которые темнели с другой стороны поля.

Взгляд его все перебрасывался на кровавую косу-комету, которая падала острием своим прямо на этот огонек.

– Говорят – это знак Валаров, предупреждающий о беде. Но зло, ведь, в Среднеземье, что ж коса над этим домом висит?

Вскоре он вышел на маленькую, ухоженную дорожку, и перед ним открылся маленький садик, от которого веяло всякими аппетитными запахами; вот заблеяли козы, издала удивленное «М-му?» корова, а навстречу уже бежал с прежним глуховатым и негромким лаем темный пес.

Он остановился пред ним, с таким видом, будто говорил: «Кем бы ты не был – хоть самим императором – не пройдешь, пока мои хозяева тебе не позволят».

Теперь до света оставалось совсем немного, и видно было, что это, конечно, не звезда, но овальной формы окно, ставни которого были распахнуты, а на них вывешена белая занавеска, за которой живо переливалось пламя камина.

Вот беззвучно, словно веко, открылась дверь; и полоса света протянувшись по дорожке, коснулась и лица Альфонсо. И вот девичий голос:

– Сварог – что ты там разлаялся? Что за гость пожаловал к нам?

– Я Альфонсо! – выкрикнул юноша, полагая, что этим именем уж все сказано, потом добавил. – Я бы купил вашего коня, но денег сейчас нет – так что получите их от моего отца…

Сказав так, он уверился, что это дело уже улажено. Дева шла к нему навстречу, а так как свет падал на нее сзади – не было видно ее лица – только густые, длинные локоны, ниспадающие по плечам.

– Отойди, Сварог.

Пес вильнул хвостом подошедшей хозяйке, и послушно отошел, с видом недоверчивым, настороженным.

Дева была не высокого роста, но когда она подошла, Альфонсо подумал, что, встреться она ему пораньше – именно ее избрал он объектом своего почитания, – и это при том, что он только голос ее слышал – и не знал он, как это можно объяснить. А она подхватила его под руку, и повела в дом, где-то совсем рядом лился ее голос, и был подобен нежному пению дождя, и спокойствии ночном:

– Сворог очень умный пес – не обижайтесь, что он так разлаялся; ведь, он только что, с Сребром по полям носился… Проходите, гость дорогой…

Он ступил в горницу, стены которой украшены были полотнами с изображеньями небесных светил. А свет исходил из камина, черного с серебристыми крапинками, словно звездное небо. На камине лежал, урчал большой темный кот.

– Вы любите звездное небо. – утвердил Альфонсо, и взглянул на хозяйку, которая все еще держала его за руку.

Дева подвела его к столу, усадила, а сама захлопотала над ужином, причем, запахи были такие, что и у Альфонсо, привыкшего ко дворцовой кухне, в желудке заурчало.

– Да, я люблю звездное небо. – отвечала она. – А, разве же можно его не любить?… Ах, извините – я еще не представилась, Кэнией меня нарекли…

– А, где ваши родители?

– Вот, что рассказывают: в один ноябрьский день, когда последняя листва уже опала, а над полями повисло облако тепла, которое отдавала небу, нагретая им за лето земля – двое крестьян шли по дороге и увидела, как упала с неба звезда – она упала совсем неподалеку, и вскоре они нашли среди темной, пожухшей травы, место, где росли неведомые им цветы, с лепестками такого цвета будто их выковали из света звезд. Они стали разгребать эти цветы, и вскоре обнаружили, что они окружают люльку, от которой, словно поцелуи, исходило тепло. А в люльке лежала малютка – это была я, нареченная Кэнией. Один из крестьян взял меня в свою семью, но от меня никогда не скрывали, что я пришла из звездного неба, и однажды, собрались и построили для меня этот домик, рядом с тем местом, где нашли меня – ибо чувствую я, что родители в скором времени должны придти за мною…

Увлеченная рассказом, она и не заметила, что пирожки которые она поставила в камин, уже подгорают, и только теперь, когда по горнице разлился густой вишневый дух, она вздохнула: «Ох, извините» – и достала дымящиеся, покрывшиеся черной коркой пироги.

– Вот – такая я рассеянная; ну, ничего – сейчас еще испеку.

– Ну, уж нет. – молвил Альфонсо. – Пожалейте мой желудок – подайте эти пироги, тем более, что подгорели они совсем немного…

И вот она подошла, поставила перед ним эти пирожки, а затем – большую чашу, в которой, казалось, собраны были блики рос в звездном свете, Кэния говорила:

– Выпейте – это роса, которая выступает на лепестках цветов, которые росли на том месте, где нашли мою люльку. Ни в одной из ваших книг ни слова нет про эти цветы…

Альфонсо сделал глоток, и тут почувствовал, что мир расплывается, расширяется; вдруг почувствовал, что он, как во сне, может подниматься на любую высоту, словно дух бестелесный.

Где-то внутри его тела, раздался встревоженный голос Кэнии:

– Ох, извините! Ведь, только я его и пила раньше – у меня совсем не бывает гостей…

Альфонсо достиг потолка, и потолок растекся перед ним, как густой кисель – распахнулось звездное небо. В то же время, часть его находилась в доме Кэнии, и он слышал ее голос:

– Альфонсо – вернись! Пожалуйста!.. Что же я наделала…

Он с неохотой переместил внимание на горницу; вот стены – они качаются, расплываются; вот Кэния – за сильным, звездным светом едва можно различить ее фигурку – едва слышен ее голос:

– Вернись сейчас! Не уходи больше, иначе… будет тяжело вернуться.

А он усмехнулся:

– Почему все хотят меня удержать?! Какой смысл в этих остановках?..

И он, что было сил, рванулся вверх, и больше не оглядывался. Он чувствовал, что движется со скоростью безмерно большей, нежели самый быстрый конь, чем орел Манвэ, но все же – звезды оставались такими же далекими, как и прежде – только вот их стало гораздо больше нежели даже в самые яркие ночи, и Млечный путь вытянулся такими длинными реками, что Альфонсо страстно возжелал разрастись огромной сферой, чтобы вобрать, познать разом все это.

– Нет!.. – едва услышал он далекий крик Кэнии – Вернись, пока еще можно! Пожалуйста, пожалуйста!..

Тут почувствовал Альфонсо, будто устремился, по его следу иной дух, вот-вот догонит– завлечет обратно.

– Нет, вам меня не удержать! – выкрикнул Альфонсо. – Я свободен!

И он, страстно жаждя вырваться, выбрал одну из звезд – она подобна была синей крапинке, и все чувство свое направил на то, чтобы сразу же перенестись к этой звезде.

Что-то замерцало, закружилось вокруг него, а потом нахлынуло сияние столь яркое, что он мгновенно ослеп бы – но, ведь, он был духом, и не мог ослепнуть.

Нахлынул беспрерывный, поглощающий сознание рев. Альфонсо обнаружил, что стремительно несется в сияющую пропасть; шириной большей чем Нуменор. Вдруг стены распахнулись в сферическую залу – Альфонсо закричал, от того сияния, которое изжигало его – но крик его, как былинка, в печи, поглощен ревом.

Неожиданно, эта зала, размеры которой юноша и представить себе не мог, сжалась; слепящее сияние окружило его, понесло куда-то, кружило, протекало сквозь него. Вот распахнулась пред ним бездна, и там, в безмерных глубинах, виделся что-то столь слепящее, что Альфонсо понял, что дух его не выдержит, сойдет в том свете с ума…

И тут – совсем рядом голос Кэнии:

– Нашла!.. Держись за меня!..

– Вернуться. – шептал он, погружаясь в мягкую перину, которая обхватывала его. – …Домой… – шептал он, истомленный становящимся совсем уж невыносимым сиянием…

Потом была спокойная темнота, а в темноте этой голос, от которого виделись юноше широкие поля, синие реки, да сияющие города:

 
Где-то там, за небесными сферами,
Ждет тебя, ждет меня Милый дом…
Мы войдем туда первыми,
Млечный путь зазвенит под окном…
 

Потом голос изменился, и Альфонсо понял, что поющая плачет:

 
– Ну вот и осень наступала,
Ветры холодные над землей распустила.
Вот и тьмою покрылись дубравы,
Ветры холодные – как же вы правы:
 
 
«Все уйдет, все умрет в темной стуже,
Брат наш северный хладом закружит.
Но придет, вслед за смертью весна,
Всех воскресит любовью она».
 

Открыв глаза, Альфонсо увидел, что перед ним, сидит Кэния, а за открытом окошком в свете зари, пылает росами сад.

– Простите меня. – шептала Кэния.

Альфонсо разглядывал ее лицо – теперь она казалась обычной нуменорской девушкой…

– За что же мне вас винить? Мне и понравилось, и страшно было… Но у вас такой красивый голос. Пожалуйста, спойте мне еще что-нибудь.

Кэния, словно и не слышала этих слов, молила:

– Прости меня, тогда и я прощу тебя…

– Ты меня простишь? – в растерянности повторил Альфонсо. – Да, да – конечно, я прощаю тебя… но – почему?

– Ах… – вздохнула она. – Как рана растеребилась, когда я погналась за тобою. Знал бы ты, как я, дитя небес, жажду вернуться туда, познать все!

И тут она подхватила его за руку и… едва они сдержались, чтобы подобно сильным порывам ветра, не бросится на поля. Альфонсо даже вскочил с кровати, но тут же сел обратно, прикрывая одеялом свою наготу. Кэния отвернулась к окну, молвила глубоким своим голосом:

– Чтобы дух твой вернулся в тело, пришлось вымазать тебя мазью, которую приготовила я из корней тех растений…

Не оборачиваясь, протянула она ему одежду.

Альфонсо быстро оделся, подошел теперь к окну, и, облокотившись на подоконник, говорил возбужденным голосом:

– Ведь – это была звезда? Да?!.. – вскрикнул он с жаром. – А я знал, что в каждой из этих маленьких крапинок такая великая сила!.. Хотел бы я, узнать все про каждую, каждую из этих звезд!..

– Нет – тебя нельзя. Ты никогда не найдешь обратной дороги…

– А плевал я на обратные дороги! Ха-ха!.. Мой дух жаждет перелетать от звезды к звезде, той красою любоваться, познавать!.. Скажи, что может остановить мой дух?!.. Я рожден свободным! Слышишь – не удержите вы меня!.. Я вихрь огненный!..

– Но те дороги не для тебя. – молвила девушка, взяла его, словно пламенем объятую руку, поцеловала. – Ты вспомни – ведь, я это я тебя спасла…

– Да, я никуда уж не хочу устремляться отсюда; потому что и в этом мире, я жажду достигнуть много. Но – это не важно – это впереди, а сейчас я говорю: пойдем со мною! Ты мила мне, ты прекрасна и добра. Пожалуйста, пожалуйста…

Кэния с некоторым изумлением взглянула на юношу, сказала:

– Точно – вихрь огненный… Нет – я не оставлю своего дома, ведь, я жду, когда найдут меня родители. Однако, ты можешь погостить у меня…

– Нет, нет. – задыхаясь от волнения, выплескивал Альфонсо, вглядываясь уже в даль полей, за окном. – Кэния, можешь ли ты отдать мне своего коня?

– Он не пойдет за тобою, ибо признает только меня…

– Ладно. Побегу так – до восточного побережья дня за два доберусь… Да, впрочем – и завтра уже доберусь – всю ночь бежать буду! Все – прощайте!..

Сказавши так, он разом перемахнул через подоконник, и прямо на дорожку, которая проходила возле окна, сделал по ней несколько шагов. Всего несколько шагов он сделал, и тут услышал голос Кэнии:

– А ко мне еще гости пожаловали…

– Где?! – Альфонсо резко остановился, да тут и сам увидел, что со стороны большой дороги стремительно приближаются двое всадников.

Юноша попятился, и остановился только тогда, когда уперся спиною в подоконник – он шептал с неприязнью:

– Я знаю – это за мною. Мой отец, и этот проклятый старик, который никак не уймется… Кэния – спрячьте меня, пожалуйста.

А всадники уже проскакали половину расстояния.

Альфонсо уже перескочил обратно в домик. Кэния открыла люк в темном углу за камином. За люком начиналась лестница, которая терялась в полумраке.

– Только прошу – не выдавайте меня. – молвил Альфонсо, и сбежал вниз.

Кэния закрыла люк, и наступила полная тишина. Вот где-то капнуло – и звук этот, прозвучал словно тревожный набат. Когда люк закрылся, тьма сгустилас более, однако, не была полной. Его окружала темно-коричневая дымка, которая сама порождала свой слабый, призрачный свет; и можно было еще различить свою вытянутую руку, хотя ног уже не было видно.

Альфонсо сделал шаг – как же громко прозвучал он в этой тиши! Ему стало страшно от мысли, что его могут услышать; потому долгое время простоял совершенно недвижимый – однако, и собственное дыханье, вскоре стало казаться Альфонсо через чур громким. А, когда в очередной раз прогрохотала капля – он едва не вскрикнул, а, в следующее мгновенье понял, что он не один был в этом погребе, что, помимо его, еще кто-то живой есть в этом полумраке – причем, совсем рядом – и следит за ним!

Альфонсо глубоко вздохнул, резко обернулся…

Вот он увидел глаз этого создания – он был подобен густому туману, который всплывает в ночную пору на озерной гладью, и сияет, наполненный белесо-серебристыми Лунными поцелуями. Только здесь туман этот был гораздо более сжатым – казалось, что сама Луна, жила, пульсировала в нем, и готова была вырваться, заполнить ярким своим светом это помещенье.

– Эй! – окрикнул Альфонсо, чувствуя, как капельки пота сбегают по лбу его. – Кто бы ты ни был назовись..

Когда раздался его голос, свет в оке на мгновенье вспыхнул – потом же вновь стал спокойным.

– Ладно… И долго мы так друг на друга смотреть то будем? Вот что – ежели ты не хочешь показываться, тогда я сам посмотрю, кто ты.

Сказав так, юноша сделал один шаг, второй, третий – око приближалось…

Вот он остановился – до ока теперь можно было рукою дотянуться. Оно было на уровне его глаз; смотрело – холодное, как свет ночного неба, и такое же невыразимо прекрасное, и тайну хранящее.

– Ну, и кто же ты? – молвил Альфонсо, сделал еще один маленький шажок, протянул руку и… наткнулся на какую-то холодную ткань. – А, значит ты за занавесью стоишь и подглядываешь. Должен же я тебя увидеть…

И он резко, нетерпеливо эту ткань дернул, – отскочил назад, повалился на пол, да так и остался лежать, опершись на локти.

Теперь весь погреб был сильно освещен. Свет исходил от того, кусочек чего Альфонсо и принял за око. А теперь око разрослось в парус, в глубинах которого действительно трепетала Луна, который был живым.

Альфонсо сощурил глаза, но, вскоре, привык.

От паруса веяло ночную прохладой, и ночным, легким ветерком – и не было в нем ничего враждебного, что вначале вообразил себе Альфонсо.

Он и не заметил, как открылся люк. Он и не слышал легкий шажков, и, только когда теплая рука, легла ему на плечо – обернулся. Кэния стояла рядом, и тоже любовалась парусом.

Она молвила негромко:

– Это было моей тайной, но ты нашел – что ж, теперь придется рассказать…

– Почему ты держишь его в подвале? Посмотри – как он стремится к свободе!.. Но – сначала скажи: мой отец и Гэллиос – они уже ушли?

– Да, да – хотя спрашивали о тебе. Знаешь – мне тяжело было им лгать. Ведь, твой отец очень волнуется. А старец, почувствовал, что ты где-то рядом…

– Никак не уймется! – в сердцах выкрикнул Альфонсо, но тут вновь взглянул на парус, и стыдно ему за эти свои резкие слова стало.

– Расскажи, прошу тебя. – просил он.

– Что же… – тут Кания подошла к темной материи, закрыла парус, и, вновь, в погребе стало темно; вновь нахлынула темно-коричневая дымка.

Голос девушки стал очень печальным:

– Я говорила тебе о предчувствии того, что родители должны вернуться за мною; однако – иногда, страшное сомнение мучит меня: что, если я просто убедила себя – что скоро это случится, но, на самом то деле, никогда они и не придут… Ах – я давно бы оставила эту землю, но, летая та от звезды к звезде – так легко потеряться навсегда! Этот космос слишком велик, чтобы устремившись в него один раз, найти дорогу назад; и вчера нам очень повезло, что мы вернулись. Но я, все-таки, так жажду вернуться туда, к звездам! И вот медленно, ночь за ночью, тку из туманов этот парус. Я знаю, что настанет день, когда дальнейшее выжидание станет невыносимым, и тогда сяду в лодку, и освобожу этот парус. И вот тогда дороги назад уже не будет. Тот ветер, который дует среди звезд, наполнит его; понесет… Куда, куда?.. Не знаю – когда не останется уж надежды – доверюсь ветру; буду надеяться, что он донесет меня до дома…

Кэния плакала, и тогда Альфонсо, испытывая сильную жалость, подполз к ней на коленях, поймал ручку ее, поцеловал нежно, и, роняя слезы зашептал:

– Я такой сейчас пламень в сердце чувствую! Вот оно – самое искреннее; невиданное ранее чувство – оно все остальные чувства затмило. И не важно теперь, куда я раньше стремился. Теперь только позвольте мне с вами остаться…

И, когда он говорил эти слова, материя, которой прикрыла Кэния парус, соскочила, и вновь хлынул этот сильный свет. Кэния и Альфонсо стали двумя серебристыми контурами в его потоках. Дрожь восторга бежала по их спинам, когда вспоминали они бездну звездную, реку Млечного пути; это благоговение – чувствие, что где-то совсем рядом сама вечность…

* * *

По восточной дороге скакал Гэллиос, в своем усеянном звездами плаще, а рядом с ним – адмирал Рэрос в глазах которого боль да тревога бились.

Пустынна была дорога; а по синему небу, гонимые тревожным восточным ветром быстро летели белые облака, и, казалось, что эта души умерших устремляются в благодатную землю. Шумели травы и кроны деревьев; птицы, борясь с ветром, висли в воздухе…

– Как волнуется его мать. – горестно говорил Рэрос. – Ведь, два дня, две ночи, очей не смыкала, над ним больным. А теперь и вновь не спит – вновь нет ни покоя, ни радости, на сердце материнском… – тут он заговорил с гневом. – Сбежал, как мальчишка, через открытое окно! И как мальчишку, его надо выдрать хорошенько.

– Ну, нет – драть его не надо. – спокойно говорил Гэллион. – Мне страшно за него. То что в нас искорки – в нем – кострище. Но, чтобы как-то обуздать этот пламень – Альфонсо нужна мудрость, жизненный опыт. Если он сможет направить свой пламень в нужную сторону, так, помяните мое слово – вознесется много выше всех героев древности. Его имя станет первым и в Нуменоре, и в Среднеземье; и с любовью его будут поминать. А сейчас он мечется, с этим своим пламенем, не знает, куда его направить. И вся его судьба держится на тонкой ниточке – ведь, и зло почувствовало его силу. Ведь, даже на празднике, среди всех именно его избрало.

Вздох Рэроса потонул в порыве западного ветра: казалось – и травы, и кроны, вздохнули вместе с ним.

После некоторого молчания адмирал спрашивал:

– В этом доме, вы так пристально глядели на девушку, будто не поверили ей?

– Я почувствовал, что он был там. Может, был раньше, но уже ушел, но она его видела – это точно. Как бы там не было – он идет к восточному побережью; и вы знаете в какую крепость… Если мы не встретим его по дороге, то придется ждать там.

– Да, да. – прикусывая нижнюю губу, молвил Рэрос. – Только, вот, сколько ждать? День, иль два? Может – целую неделю…

* * *

До наступления ночи, просидел Альфонсо около раскрытого окна, за которым шумели на ветру травы; и виделись величавые, в полнеба, синие склоны Менельтармы. Он вспоминал звезды, и так сильна была его страсть, стремление к ним, что даже кружилась у него голова. И Кэнию он любил, и, ни одну сотню раз, прошептал он за эти часы жгучее: «Люблю». Когда Кания приготовила для него прекрасный обед – он только мельком взглянул на него и в растерянности пробормотал: «Нет, нет – я не хочу. Еда – ничтожна.»

Когда за Менельтармой, в виде огромной конской гривы, стал затухать закат, он негромким, прерывистым голосом молвил:

– Я влюблен в звезды… И в вас тоже… Но… Вы не думайте, что я такой дерзкий, и сразу признаюсь вам в своих чувствах. Не как девушку я вас люблю, но как красоту этой бездны звездной..

В это время, появилась первая звезда – Альфонсо глубоко вздохнул; и как-то весь перегнувшись к этой звезде через стол, зашептал страстно:

– Вот слушай – прямо сейчас, вырву из воздуха…

И Альфонсо, этот юноша, с длинными темными волосами, худой, казалось одетый в огнистую дымку, извлек откуда-то строки стихотворные; и не знал он, что в это же самое время, но на много-много верст к востоку, ровесник его – именем Барахир – тоже влюбленный, в свою, эльфийскую звезду, вымолвил первое стихотворение, и почувствовал, что целая бездна таких стихов открывается следом.

Но, если чувства Барахира были спокойными, да печальными, подобны были листьям осенним, которые летели с ветвей, уже гибель предчувствуя, то чувства Альфонса были пламенем, эти листья изжигающим:

 
– Вот она – первая звезда ночная,
Вспыхнула, и в сердце роковая.
И прогнав завесу солнечного дня,
Засияла, тот спокойный свет виня.
 
 
Раздирая бархатную темень,
Она, словно первый в поле семень.
Мириады, мириады их грядут,
В пламень свой скоро и меня возьмут!
 

Он рассмеялся – да тут же вздохнул так, будто – это был последний его вздох. Он повалился лицо на стол; при этом дернул рукою, и сбил ужин, но даже и не заметил этого. Тут же одним прыжком перескочил к подоконнику, и, казалось, не схватись он за него руками, так и улетел бы к этому небу, на котором все новые и новые звезды разгорались…

Глубоко-глубоко вдыхая ночную прохладу – так глубоко, что грудь трещала и болела, он и шептал, и стонал, и кричал даже:

– Почему же тело сдерживает?! Да что такое тело?! Ах, вырваться бы!

Последние слова он прорычал по волчьи и резко обернулся к Кэнии, веря, что она, почувствовав тот же трепет, что и он, будет стоять рядом, протянет ему росный напиток, и, обнявшись, взмоют они туда. Но девушка собирала черепки от разбитой посуды – тогда в сердце юноши хлынула нежность, столь же сильная, как бушевавший за мгновенье до того пламень.

Он опустился рядом с ней на колени; тихим голосом молвил:

– Простите, простите меня, пожалуйста. И, пожалуйста, встаньте – я не могу смотреть, как ВЫ, собираете разбитую мною посуду.

Он собрал в ведерко все черепки, потом – тщательно вытер пол, а Кэния, тем временем, выглянула в окошко, молвила негромко:

– Сегодня – полнолуние; а значит особенно силен туман колдовской. Пойдешь ли ты со мною к озеру, парус ткать?

– Да, конечно, пойду! – выкрикнул Альфонсо.

Через несколько минут их уже окружил лес. Деревья стояли, словно черные колонны, а между ними, провисала темень в которой открывались и смотрели на них, фосфорно горящие круглые глазищи. Время от времени, кто-то, тяжело взмахивая крыльями, пролетал между ветвей. Ветви смыкались над тропою, и было бы совсем темно, если бы не сияние, которое сродни было звездному, и исходило от волос Кании.

– А где же парус? Вы бы его достали – тогда бы совсем светло стало.

– Я никогда не беру с собою паруса. – молвила девушка. – Стоит ему только под звездным небом оказаться, как вберет он такую силу, что ни мне, ни вам его не удержать….. А хожу я к Колдовскому болоту: над ним самый лучший туман, но одна беда – в водах этого болота обитает кикимора…

– Вот так! – воскликнул Альфонсо. – В Нуменоре, да кикимора.

– Она вовсе не плохая, только очень уж сварливая. Ведь, живет-то в этом болоте совсем одна – заскучала, ну а я стала для нее настоящей находкой. Хочет меня навсегда в болото утащить, чтобы я ее там своими рассказами развлекала. Усядется у берега, да и слушает меня, когти потихоньку тянет; ну а я ее своим напевом и останавливаю, и, в это время, тку – только, конечно, отвлекаюсь, и гораздо медленнее выходит, чем могло бы Вот и просьба: рассказывайте кикиморе что-нибудь, а я все силы отдам парусу.

– Хорошо. – кивнул Альфонсо. – А что если не получится?

– Тогда она нас на дно утащит…

Уже некоторое время прогибалась земля под ногами, воздух становился более влажным, тяжелым. Мельчали деревья, и вот вовсе оборвались. Перед ними стоял камыш, а за ним – не туман, но словно скала вздымалось, и в верхней своей части уже серебрилась, наполненная восходящей Луною. Беспрерывно квакали лягушки.

Они прошли вдоль камышовой стены, и вместе с нею, свернули к выступающему вглубь болота мысу. Стены тумана окружали его со всех сторон и смыкались над ним куполом, так что, казалось, вступали они в призрачную галерею.

Но вот тропинка оборвалась… Здесь, теряясь ветвями в тумане, стоял дуб, и ни одного листика его ветви не украшало; а рухнувший его брат, давно уже гнил уткнувшись в болото – изломанные корни и ветви, подобны были клубку змей.

На этом зловещем месте простояли они некоторое время, наблюдая за тем, как лунный свет наполняет стены, опускается все ниже и ниже, как призрачными лучами протягивается в этом зале.

Через пару минут, он коснулся волос Кании, и стало достаточно светло, чтобы увидеть, что вовсе не погибшее дерево лежало, уткнувшись в болото, но лежало нечто живое, похожее на длинную линию, окруженную кляксами.

Вот взметнуло оно своими, похожими на обломанные ветви пальцами, вот подняло голову – больше всего голова походила на трухлявый пень, с длиннющим корневидным носом, и черными, выпученными глазищами; вот создание раскрыло рот, и сероватым облаком выдохнуло оттуда зловония – зевнуло, должно быть.

Затем раздался голос, похожий на лопанье жирных пузырей:

– Кого это ты привела ко мне сегодня? А, Кэния?..

Тут кривые пальцы взметнулись, и заскребли по берегу.

Кэния, тем временем, достала из кармашка ярко сияющие, похожие на две зажженные свечи спицы, и шепнула Альфонсо:

– Рассказывай же ей что-нибудь.

Однако, юноша зачаровано смотрел, как Кэния дотронулась спицами до поверхности тумана, плавно потянула его, и вот вытащила из стены, две тончайшие, плавно изгибающиеся на ветру нити, сияющие так же, как и стена…

Тут огромные, леденящие, костяные пальцы сжали его плечо, и прямо над ухом услышал он шипенье:

– Пойдем-ка в болото!

Кикимора подползла к нему, и страшный ее лик, с дышащей зловонием пастью, оказался против его лица.

– Я могу рассказать вам много чудесных историй! – вспомнив наставления Кэнии, выкрикнул он.

И Альфонсо отчаянно стал вспоминать – как же давно, он не читал волшебных сказок! Да с самого детства!.. Недавно, правда, читал сказания о героях боровшихся нечистью – но кикимору такие истории могли привести только в ярость. Костяные пальцы сжались, подтянули к выпученным, черным глазищам; раздался клекот – жуткое подобие смеха, и голос, вместе со зловонием столь сильным, что Альфонсо закашлялся; прохрипел ему в лицо:

– Ну что… Крах-Брахх-аха-ха-ах!.. Не можешь ничего вспомнить – ну, пойдем-ка на болотное дно!

Юноша оглянулся к Кания, надеясь, что девушка сейчас ему поможет – однако, она, как ни в чем не бывало, сплетала тончайшую, туманную нить в поверхность, похожую пока на маленький, сияющий блин.

А кикимора рванула Альфонсо к трясине, и от этого рывка, точно яркая, вспомнилось ему одна из многих историй, которые в детстве рассказывала ему матушка, и он выкрикнул громко:

– Слушайте! Слушайте! Эта история может вам понравиться! Выслушайте только, а потом уж можете тащить на дно!

– Уххх! – издала оглушительный вздох кикимора, и склонилась над его лицом. – Только поживее, а то – у меня в желудке урчит!

И вот что рассказал Альфонсо:

* * *

– В давние, давние годы то было…

Над лесными долинами поднимались холмы, и на склоне одного из них, стояла маленькая светлая деревушка, где жила прекрасная девушка, именем Алия. Только одинокий, раскидистый клен был выше ее дома. Этот клен, по осени ронял чудесные листопады, а зимой стоял черный и бесприютный – тогда Алия вешала на его ветви, вышитые ею платочки, и он казался уже не мрачным, но, даже – веселым. Среди ветвей устроили гнездо вороны.

В том же селении жил юноша именем Амид, который был влюблен в Алию. Только вот девушка, словно не замечала его ухаживаний, много времени проводила возле клена; и вскоре так подружилась с воронами, что они стали у нее совсем ручными. Ну, а Амид, издали любовался на Алию, и тихо лил в нежном своем сердце слезы…

Пришла зима, а, вместе с нею – беда – орки. Люди едва успели в лес отойти; а поселение их уж захватили эти создания мрака. Они, видно, решили обосноваться там надолго – стали пировать в крестьянских домах.

Жители той деревни, в лесах, встретились с иными людьми, селения которых тоже попали к орками – все вместе вырыли землянки, и… стали голодать.

Получилось так, что Алия и Амид поселились в соседних землянках, и юноша мог видеть возлюбленную свою – только она его по прежнему не замечала ибо все силы ее уходили на уход за больной матерью…

Ах – как же тосковал, как же терзался этой неразделенной любовью Амид! Он не замечал голода, и никакие тяготы не значили ничего пред муками сердца.

В один из тех, зимних дней решил он, что для того, чтобы привлечь внимание прекрасной Алии надо прославить свое имя. Вместе с друзьями своими создал он отряд, и, вместе нападали они на караваны орочьи, отбивали у них еду, а обезглавленные трупы оставляли на дорогах, что приводило вражьих командиров в ярость. За голову Амида была назначена большая награда, однако, если кто из орков и видел эту голову, то лишь в последнее мгновенье жизни. Постепенно все новые люди входили в отряд Амида – и общими усильями, не потеряв почти ни одного человека, разгромили они большой отряд орков и волколаков, который направлен был в лес на их поиски.