Текст книги "Ворон"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

– Ну, ладно. Еще вчера говорилось, что Холмищи будут сожжены. Главное, чтобы хоббиты успели уйти. Теперь надо прикатить десятую бочку и…

Тут он замер, прислушался, и докончил совсем тихо:

– …и не успел ты.

Он услышал, какие-то выкрики похожие на треск дробящихся камней – и, хотя он никогда раньше не слышал орочьей речи, понял, что – это именно орки. Мост трясся все сильнее и сильнее…

Фалко, в несколько мгновений пролетел те пятьдесят метров, которые остались без смолы, оказался у Охранной башни – в башне было черно.

Он помнил, где из стены торчал факел, и теперь выдернул его. Сжимая его в руке, стал искать огниво, и кремний.

– Да что ж здесь – совсем что ли окон нет? Темень какая…

Он и не знал, что все окна уже были залеплены пеплом…

Вот нашел огниво, но кремния нигде не было. Но нельзя было терять еще больше времени – он понимал, что орки уже совсем рядом.

– Ну, уж нет! – выкрикнул он, выбегая из башни. – Не пройдете! Если надо то я… я об ваши клинки искру высеку…

Он прибывал в таком отчаянном состоянии, что и впрямь попытался бы совершить, что-нибудь столь обреченное. Но под его мохнатые ноги попался камень, и Фалко, несколькими сильными ударами выбил из него искру – вот и факел затрещал.

Мост вздрагивал от сотен, а то и тысяч одновременно ударявших в него лап.

Надо было добежать до того места, где начиналась смола, но там, уже виделась расплывчатая, стремительно надвигающаяся, вопящая стена.

Все решали мгновенья. Фалко заметили. Вопли переросли в вой, будто голодная волчья стая, увидела свою жертву. Хоббит пригнулся, в несколько прыжков пролетел эти метры – смола – до ближайших орков шагов пять.

Пламя занялось рывком, метнулась вглубь моста, взметнулось на многие метры вверх – вопль сотен горящих заставил Фалко отшатнуться. «Это мост помог пламени разгореться…» – билось в голове его.

Вот из огненной стены вырвался ослепительный вихрь, сбил Фалко с ног, сам, продолжая реветь, бросился к огражденью, перелетел через него, с шипеньем был поглощен Андуином.

Фалко, пошатываясь, побрел к берегу, но тут новый вопль заставил его обернуться: какая-то громадная, объятая пламень тварь, пробежала, видно многие метры, и теперь – протянувшимся от огражденья к огражденью, извергающим зловонным дым, огненным шаром летела на хоббита. Т он сделал то единственное, что могло ему спасти жизнь – метнулся в Андуин.

Течение относило его к югу – но он больше не противился…

Мост пылал во всю свою протяжность. Огненная стена, длинной в милю, у западного берега превращалась в красную нить. На всей протяжности из нее вырывались живые искры. Фалко знал, что ни одному герою древности не удавалось уничтожить разом стольких врагов; однако – от совершенного ему было жутко. Он просто понимал, что обрек на мученья и смерть сотни, а то и тысячи – и ему все равно было, кому они служат – он просто слышал их вопли, и ему было до слез жалко их.

Вот с берега раздался вопль – он взглянул и увидел, что огненный шар, который едва не раздавил его теперь бьется там в предсмертных муках.

– Простите меня, простите… – зашептал Фалко, и нырнул в черноту – лишь бы только не видеть, и не слышать все это…

* * *

В то мгновенье, когда объятая пламенем тварь едва не раздавила Фалко, в избе Туора, к крикам двух младенцев добавился еще и крик третьего. Его бережно приняла и омыла, Феора; поднесла его – дала поцеловать, сначала Марвен, потом Туору – после отнесла к двум его братикам.

Туор осторожно дотрагивался до волос Марвен, все пытался улыбнуться, но по щекам его катились слезы.

В мертвенно-бледное лике Марвен, казалось, уже не было жизни; только вот глаза были приоткрыты и там сияли две теплые, успокоенные искорки.

– Это все… – чтобы услышать этот ее шепот, Туору пришлось пригнуться к ее побелевшим губам. – Я отдал им все свои силы. Они будут великими охотниками… А я вижу смерть – она склонилась надо мною… Прощай…

Со стороны Холмищ, уже не в первый раз прорвался вопль дракона – за окном, в бордовой вспышке проступила мельница, колесо которой крутилось так же, как и год, и два назад – словно бы напоминая, что время течет по прежнему.

Он вновь взглянул в лик Марвен – глаза ее были покрыты темной дымкой, и Туор понимал, что она уже видит и понимает, что-то непостижимое ни для него, не для Феоры…

Едва слышный шепот, в котором был шелест осенних листьев, пролетел в воздухе, легкими и прохладными пальцами, провел по пылающему лицу Туора:

– Люби их… Прощай…

Пронзительный вопль, сродни драконьему, готов был вырваться из груди Туора, однако – он сдержался. Он глядел на это бледное, облаченное смертью лицо – и чувствовал, что она была еще рядом с ним, в этой комнате – он чувствовал в глубине своего сознания, прикосновение тех легких, прохладных пальцев; и в их движении слышался голос: «Люби их… Прощай…»

Пали две слезы из очей его, в пламени свечей плавно устремились вниз…

Пришел новый вопль, вспыхнула кровью ночь, вздрогнула земля.

И тогда Туор поднялся от ложа Марвен, подошел к детям, лежащим в колыбели. Трое, и действительно очень здоровый малыши, Феора смахнув слезу молвила:

– Истинно говорю – вырастут они богатырями.

Тут земля всколыхнулась, и в большой горнице упала, не разбившаяся еще посуда. Туор приметил – возле мельницы, метнулась большая, черная тень.

Он встряхнул головой, деловито спросил:

– Как вы думаете, бабушка Феора – далеко наши ушли?

– Так часов девять тому минуло, но идут они медленно. Сами знаете – возов мало; дорога к востоку плохая – нехоженая…

Туор вновь, краем глаза, заметил тень, метнувшуюся возле мельницы. В левой руке держал он колыбель, где младенцы, так сильно до этого плакавшие – неожиданно успокоились, почувствовав, что они вновь вместе – втроем, как и в последние девять месяцев. Они сладко спали, и не вопли дракон, ни кровавые блики, ни темные тени, не могли проникнуть в их ясные детские грезы.

В правой руке Туор сжимал охотничий нож…

Вот они открыли дверь на улицу но не ожидаемой прохладой дохнула на них ночь – пепельный ветер потерявший часть своей силы среди деревьев Ясного бора – все-таки долетал до Роднива. Воздух был сухой, душный. Крыльцо Туорова дома выходило к западу, и видны были, перекатывающиеся от Холмищ – часто вытягивались там огненные языки, высвечивали угольно-черное покрывало, которым кто-то старался прикрыть от взоров бессчетных звезд это преступление.

В отсветах пламени видна была черная, кружащаяся над Холмищами громада. Казалось – это статуя, выбитая из черного гранита, и она должна рухнуть, сотрясти землю, а она все кружила, рвала воздух воплями. Могучие, ловящие отблески пламени крылья, поражали своим грозным величием.

Вот из глотки вырвалась струя пламени: ослепительно белая и тонкая у основания, она расходилась широкой колонной, и исчезала где-то за лесом.

Глаза Туора гневно вспыхнули, а дракон, словно почувствовал этот взгляд. Вот он, заходясь в вопле, устремился к Родниву.

– Бежим, бабушка Феора! – выкрикнул Туор, и бросился к дороге.

А Феора, окрикнула его:

– Нет же, нет! Сынок, к мельнице бежим!

Туор и сам уже понял, что по дороге ему не уйти – ведь до леса по ней больше минуты надо было бежать, дракон же в любое мгновенье мог налететь.

И он устремился за Феорой. Верный Тан пристроился рядом Вот обогнули они дом – пробежали через небольшой огород – теперь до мельницы оставалось совсем немного – видна была покрытая бардовой рябью река – возле нее разрасталась сирень и благоуханные ее волны с отчаяньем прорывались сквозь эту страшную ночь.

Вопль дракона рванулся с такой силой, что передернулись на кустах листья, а по воде метнулась волна. Столь ужасен был этот вопль, что у бегущих подкосились ноги.

В следующее мгновенье, Туор, слыша только гуденье, перевернулся на спину, и увидел, что дракон; уже над Роднивом.

Он продолжал стремительно лететь, а колонна пламени расхлестывалась под ним в настоящий водопад, который поглощала целые дома, а потом расплевывалась в стороны, и каждая из капель впивалась в землю – дымом исходила. Дракон несся как раз над дорогой по которой едва не побежал Туор.

Теперь охотник развернулся, схватил колыбель и… Перед ними появился паук – вот взметнулись, заканчивающиеся саблевидными когтями лапы; распахнулась изогнутыми клыками, с которых капал яд – пасть. Туор взмахнул кинжалом, хоть и понимал, что с таким противником ему не управиться.

Но тут пронеслась волна жара, а вместе с ней яркое свечение от вспыхнувших поблизости домов. Для паука этот яркий свет был сильнейшим ударом. Он завизжал, дохнув зловонием; оставив на земле шипящий яд, отскочил к мельнице; врезался в нее, проломил ее насквозь, и раскидавши вокруг себя обломки досок, бросился к Ясному бору. От черной его плоти поднимался ядовитый, густой дым.

Стало так ярко и так велик был жар, и так силен был гул огненной стихии, что Туору казалось, будто стена пламени высится прямо над ним.

А младенцы, успокоенные своим единением, мирно спали.

Налетели клубы дыма, и в них закашлялась, схватила Туора за руку Феора:

– Ну, вот сынок. Теперь недалече – здесь, у реки.

От кустов сирени, и до поверхности воды, опускался склон; и в нем, прикрытый корнями, едва виднелся вход в пещерку.

Вновь стал разрастаться за спиною вопль – Туор обернулся, и увидел, что эта живая, гранитная скала, несется прямо на них. Волны пламени тянулись к дракону, одевали его пылающей аурой. А он выжигал то, что осталось от Роднива. Те дома, которые попадались на его пути, попросту разрывались от жара – весь Роднив сиял нестерпимо – казалось, что века предназначенной ему мирной жизни, выгорали сразу в эти мгновенья. Последним на его пути стоял дом Туора, которому суждено было стать погребальным костром для Марвен..

Лесной охотник, как зачарованный, застыл около реки, повернулся к этому слепящему сиянию….

– Не смотри на дракона! – дернула его Феора. – В пещеру, скорее!

Тан подтолкнул его в бок и Туор очнулся, прыгнул в воду (возле берега она достигала ему колен) – после этого, пропустив вперед Феору, и пригнувшись, вошел в пещерку. За ними пробежал и устроился у входа Тан.

Пещерка была небольшая – но для Туора, Феоры и младенцев места там было как раз достаточно. Они уселись у дальней стены и стали ждать. Ведь им ничего больше и не оставалось, кроме как ждать.

Вот, видимая за входом поверхность воды, стала ослепительно белой. Раздался треск, а сквозь него проступили печальные голоса, поющие прощальную песнь, на прекрасном, но незнакомом людям языке.

– Сирень горит. – молвила Феора. Тан тихонько завыл.

Если бы дракон пролетел прямо над ними – пещерка их не спасла – этот пламень прожег бы и землю. Но дракон не знал об этом укрытии, он думал, что виденные им тени спрятались в мельнице – и испепелил ее. Пылающее колесо рухнуло в воду, но тут и сама вода была обращена в пар. Драконов пламень выжег течение до самого дна, да и само дно прожег раскаленной бороздой, но только на мгновенье. Река, как и время, продолжала двигаться, и от воды уже поглотили драконью борозду…

Среди потемневших вод плыло, все еще крутилось мельничное колесо…

Остатки мельницы, ярким костром пылали над рекою. От останков Роднива, тянулась к этому костру раскаленная борозда. Сам Роднив подобен был огромному костру, с огненными аллеями, с облаками искр, с извивающимися языками пламени – с каждым мгновеньем, эти останки уменьшались, в землю вжимались. Дракон, сделав над Ясным бором небольшой круг, выжегши в нем, метров в пятьдесят просеку, закружил над Холмищами, высматривая…

В пещерке было жарко, туда пробивался и дым – однако, спрятавшимся в ней, оставалось только ждать – слишком много опасностей было в ревущем за этими стенами мире.

* * *

Эллиору не составило большого труда убедить хоббитов в том, что к Холмищам приближается армия врага.

Теперь, когда на месте яблочного бассейна вздымалась пузырями грязная жижа, а в воздухе, к ароматам примешалась вонь чего-то чуждого, когда из под земли доносились удары, а пред глазами стояли такие «чудища», как энт и человек-медведь Мьер, а также болтался в руках у Эллиора бесчувственный орк – как тут было не поверить, что надвигается вражье войско?

А толпа собралась большая – почти все обитатели Холмищ. Все слышали Эллиора, каждое слово которого летело словно серебристая стрела. Но, когда энт поведал о том, что им немедленно надо покинуть свои холмы – вздох прокатился среди них. По щекам многих катились слезы…

– Немедленно!!! – вскричал над этой толпою энт.

– Эй! – возмутился пожилой хоббит, старейшина одного рода. – Вы знаете, сколько у нас в холме добра? Вы говорите – сейчас же выходить, а мы говорим – чтобы это добро собрать – дня три понадобится.

– А вы это тварям скажите! – запальчиво выкрикнул Хэм – он даже раскраснелся весь, и теребил поводья Сполоха.

– Выходит все бросать?! – возмутились разом несколько хоббитов. – Но оно, ведь, может быть разграблено!

– Ваши Холмищи будут уничтожены. – стараясь говорить холодно, заявил Эллиор. – Вопрос стоит в том – будете ли вы уничтожены вместе с ними, или, все-таки, уйдете.

Толпа клокотала, толпа мрачнела – слишком все это неожиданно обрушилось.

Один хоббит закричал:

– А что же эльфы? Что же они и теперь, как в былые времена, не остановят этих чудищ?

– Это продвижение войск было для нас неожиданностью. – терпеливо пояснял Эллиор. – К тому же – до ближайшего нашего королевства – Лотлориена – здесь сто с лишним верст, но эльфы Лотлориена не вмешиваются в дела большого мира. Вам мог бы помочь Гил-Гэлад, но… их войска за тысячу верст отсюда – у Серебристых гаваней. Вам не на кого надеяться, кроме самих себя – либо вы уйдете, либо вас сожгут и не заметят…

Толпа загудела сильнее прежнего, и тут произошло то, что подействовало лучше всяких доводов: за призрачной дымкой, над самыми высокими холмами поднялась стена тьмы; по величавым изгибам ее вспыхнули молнии; и, чрез какое-то время, долетели глухим и мрачным ударом – в котором слышался голос – словно некий властелин прокричал своим войскам: «Вперед!»

Все это еще бы ничего, да тут распахнул свои злобные глаза орк, и издал вопль, на который, со стороны Ясного бора, пришел ответ – ядовитое шипение…

– Может в Холмах спрятаться? – совсем неуверенно спросил кто-то.

Эллиор ничего не ответил, только отрицательно помотал головой – и все уже понимали, что их жилища, будут разрушены также легко, как и яблочное озеро.

Эльф предложил выступать прямо теперь, так как хоббиты могли потерять много времени, начиная собирать, кажущиеся им необходимыми вещи – однако, это было встречено столь дружным негодованием, что ему пришлось уступить, хоть и чувствовал он, что это только к беде приведет.

Хоббиты, стали разбегаться к своим холмам.

– Да и так они хоть сейчас напасть могут! – говорил Глони – рассматривая свой топор, на котором еще дымилась черная кровь, оставшаяся от перерубленного щупальца.

Эллиор обратился говорил решительным, сухим голосом:

– Феангор (так представился энт), займет оборону с востока; Мьер, ты присматривай за холмами с севера; ну а я, вместе с Глони, и Хэмом – от Охранной башни.

– Да, да! – вскричал Хэм. – Конечно! Я чувствую: мы найдем там Фалко!.. А что будете делать с орком?

Орк пытался вырваться от Эллиора, и в нем перемешивались два чувства – ненависть и страх.

Гном фыркнул:

– Конечно, голову ему снести, что же еще с ненавистным племенем делать?

– Нет, нет, что вы. – изумился такой жестокости Хэм.

– Ты еще, видно, мало орков знаешь! – гневливо сверкнул глазами Глони.

– Нет, я прошу вас – не надо! – взмолился Хэм. – Это… это мерзостно. Пускай он бежит. Ну, что вам один орк? Пожалуйста, не надо этого убийства…

– Ладно, если ты просишь… – вздохнул эльф, и отбросил орка в сторону.

Тот вскочил на свои кривые ноги, и с нежданной для такого грузного тела скоростью бросился в сторону леса…

Холм Рытниксов бушевал, как растревоженный улей. Хоббиты выкатывали какие-то тележки, забрасывали из многочисленных окошек всякую утварь. Некоторые телеги уже были заполнены до верху, а из погребов выезжали все новые, и все понимали, что конца края этому не будет, а, все-таки, не могли остановится..

Эллиор подъехал к одной еще не заполненной телеге и, повелел:

– Поезжайте к холму Брэнди-звездочета. Все его книги мы убрали в мешки – вы их все до единого, сложите в эту телегу.

– Нам каждая телега дорога! – возмутились Рытниксы.

– Вы спасаете посуду? Кадки с вареньем? Этого вы и так увозите в достатке, а вот самое ясное сокровище хотите оставить пламени. За эти книги вы будете вознаграждены – потом. Ступайте, и не забудьте не только мешки, но и Брэнди!

Сказано это было таким властным, что хоббиты и не возражали больше – погнали эту телегу к холму старого звездочета.

– Теперь к сторожевой башне! – нетерпеливо выкрикнул Хэм.

Однако, этому не суждено было осуществиться: в душном сумраке, мелькнула черная тень – вот исчезла, точно растворилась – вот вновь появилась, но совсем близко.

– Отступайте все! – вскричал Эллиор. – Пауки здесь!

Тут раздалось шипенье – оно словно выпрыгнуло из марева, а вот и сам его обладатель: острыми гранями взметнулись его ноги, черная громада тела метнулась в овраг, долгие годы таившем негромкое журчание ручейка, а теперь разом ставшим враждебным, полным затаившейся злобы.

Глони, поудобнее перехватил топор и, для пробы, несколько раз тяжело рассек его тяжелым лезвием воздух, крикнул.

– Это, Хэм, все твой орк! Он же в ту сторону побежал – вот и дождались!..

Эльф выхватил лук, натянул тетиву – серебристая стрела готова была сорваться, только враг покажется из овражка. Хэм, чувствуя, что на седле от только мешается, выхватил из-за пояса Эллиора кинжал, который для хоббита был что меч – лезвие его изливало златистый свет солнца, должный приводить врагов в ужас, и спрыгнул на землю.

Раздалось шипенье столь ядовитое шипенья, что Рытниксы, да и хоббиты из соседних холмов, распрощались с тем имуществом, которое не успели нагрузить, и попрыгали в оставшиеся телеги. Взвились поводья, со всех сторон послышалось: «НО!». Пони охотно исполняли эту команду. Те хоббиты, которым не хватило места в телегах, бежали рядом, ухватившись за поручни…

Еще две тени метнулись с севера-востока, и одновременно, первый паук вылетел из овражка. Стрела Эллиора попала точно в его глаз, пробила его, полностью скрылась в недрах чудища. Но оно было очень живучим: стремительно перебирая лапами – перескочило несколько десятков метров – Сполох отскочил в сторону, и Хэм оказался один на один с этим созданием.

У паука оставалось еще несколько глаз, однако они ничего не видели – эльфийская стрела жгла его изнутри – он был смертельно ранен – лапы в жажде разорвать перед смертью как можно больше, секли воздух. Один из этих ударов пришелся Хэму в левое плечо – он, почувствовав, что смерть как никогда близка, выставил вперед сияющим эльфийский клинок – во что-то попал – ударила зловонье. Паука передернуло, он стал заваливаться, но при этом, саблевидный его коготь, остался в Хэмовом плече, и даже разодрал его больше.

Где-то над ухом, и в тоже время, очень далеко, словно из другого мира, раздался крик Глони: «Казад!» – и топор, гневно просвистев, отсек паучью лапу. Гном стал вырывать из плеча Хэма застрявший коготь.

Как же темно стало: Хэм повалился на землю и чувствовал, будто земля закрывается над его лицом, и все возрастает давящая на грудь тяжесть…

Но вот, в подступающем мраке, разгорелся свет солнца, протянулся к хоббиту – то голос Эллиора, ясной силой своей заставил его очнуться.

К раненому плечу прикоснулось что-то. Тепло разбежалось по жилам, и он вновь мог видеть все так же отчетливо, как и прежде. Это эльф достал из кармана лист, от которого воздух посвежел и отпрянуло паучье зловонье и приложил к Хэмовой ране. В это время, рядом проезжала последняя из Рытниковских повозок – пони скакали галопом, а сидевшие в ней хоббиты, с ужасом взирали на поверженного паука.

Эллиор, легко, как пушинку, подхватил Хэма, нагнал повозку, протянул хоббита его близким, на бегу говорил:

– Вот, приглядите за ним. Он показался себя героем – победил паука!

– Это же Хэм!.. Точно Хэм!.. С этим чудищем бился!..

Хэм попытался вырваться, закричал:

– Эллиор! Глони! Я хочу быть с вами!.. Отпустите!..

– Нет. – говорил эльф, одновременно натягивая тетиву. – Скоро придет слабость, и ты заснешь, но тебя вывезут – и ты останешься жив.

Новая тень метнулась за уезжающими хоббитами – зазвенела тетива. В это же время взметнулся и топор Глони, но он был предназначен уже для третьего паука. И вновь стрела эльфа нанесла смертельную рану – паук забился в траве, которая цветом своим походила теперь на саван. Зато топор Глони, несмотря на мощь удара, только отсек пауку лапу, и тот набросился на гнома. Просвистела еще одна стрела – паук задергался в судорогах, сокрыв гнома.

– Глони! – крикнул Эллиор, подлетел к пауку – перевернул его в сторону.

За легкую руку эльфа схватился своей мускулистой ручищей Глони; отплевываясь и ругаясь, поднялся он на ноги:

– Думал раздавила?! Ну уж нет – не такие мы гномы, чтобы нас всякие пауки давили!.. Кольчуга спасла… Мифриловая!

– Пока нам просто везет. – произнес Эллиор. – Если бы не твой топор, то он бы налетел на меня, и будь их хоть на одного больше – прорвались бы.

А сумрак все сгущался…

Вот Эллиор замер, прислушиваясь (словно в прекрасную статую обратился), затем сдержанным голосом объявил:

– Орки не стали дожидаться наступления ночи, двинулись под прикрытием этого мрака. Дракон в любую минуту может сюда перелететь. На мосту последняя наша надежда – Фалко.

– Фалко?! – вскричал гном. – Значит, он жив?!

– Да. – улыбнулся Эллиор. – Он движется так тихо, что раньше я не мог различить его шажков. Но теперь уверен – он исполняет то, что ему поручено.

– Прекрасный малый! – выдохнул, вытирая с лица копоть, Глони. – Никогда не забуду его угощенья! Быстрее – на помощь ему! Казад!

– Нет. – остановил своего друга, Эллиор. – Он выполняет, что ему поручено. А мы должны прикрыть отступление хоббитов. Они же совсем беззащитны.

Глони вздохнул:

– Ладно – будем считать, что ты прав. Только, когда придется отступать, я без него – никуда.

Менее чем через полчаса им пришлось отступать. За это время, со стороны Ясного бора пыталось прорваться еще несколько пауков – они бежали по отдельности, и каждого находила меткая стрела Эллиора. Но вот, когда дымка сгустилась до такой степени, что в двадцати шагах уж ничего не было видно, Эллиор прислушался, и молвил:

– А теперь отходим. Они, наконец, сообразили наступать все вместе, и дракон к нам летит.

– Ладно – тогда, за Фалко, скорее! – горячился гном.

– Мы должны прикрывать хоббитов. А совсем недалеко ушли!

– Но мы же не можем его бросить!

– Нет времени спорить – пауки близко. Скорее – на Сполоха!

Белогривый, изливающей в этом мраке ясный свет конь, словно бы напоминал, что мир огромен и прекрасен, и что, воцарившееся ненадолго в этих местах зло – ничтожно против той красы.

Впереди уселся Эллиор, позади Глони, который, конечно, чувствовал себя неловко на в седле, и бормотал:

– Когда ж настоящий бой начнется, а то мой топор уже соскучился по орочьей крови!

Сполох сорвался с места, и, одновременно из сумрака вылетело несколько массивных теней – они двигались очень быстро и, даже эльфийскому коню было тяжело от них увернуться. Вот еще одна тень метнулась из тумана навстречу.

Ослепительным росчерком, промелькнула стрела Эллиора – визг – Сполох отдернулся и, прямо за его спиною, жалобно завывая, перевернулось, метнуло в воздухе лапами, многолапое создание. Появилось еще несколько теней…

Сполох несся куда-то. Холмы, недавно такие ясные, теперь едва выступали из душного, темно-серого сумрака. То тут, то там проскальзывали тени, и, даже эльф не мог определить – какие из них наважденье, а какие истинные враги.

Неожиданно перед ними выступила такая картина: гневно извивающее ветвями древо, и, со всех сторон – плюющие в него ядовитой паутиной, бросающиеся пауки – ветви беспрерывно ловили этих тварей, разрывали их на части, но наседали все новые и новые.

– Казад! – вскричал Глони, и мощным ударом топора, отсек коготь, который рванулся на хребет эльфийского коня откуда-то сбоку.

Метнулась одна меткая эльфийская стрела, другая. Пауки откатились в стороны, шипящим кольцом окружили их, принялись кружить сужающимся хороводом.

– На прорыв! – вскричал Эллиор. – К востоку! Поработай своими ветвями Феагнор! Крепче держись в седле, Глони!

А дальше все закружилось, завертелось, с безумною скоростью. Сполох бросился к дороге, которая уходила к Ясному бору.

– Мы должны отвлечь их внимание на себя. – успел молвить Эллиор…

Тут, из сумрака, взметнув лапищами, налетела тварь – Сполох рванулся в сторону, но и это их не спасло бы – оттуда метнулся другой паук. Глони взмахнул топором. Перед самым его лицом промелькнули когти – взметнулись вверх: схваченный и разрываемый Феагнором паук уже остался далеко позади.

Эллиор выпустил очередную стрелу; одновременно с тем, повелел:

– Пригнись!

Глони, чувствуя, что на размышления времени нет – слепо повиновался. Сполох пригнул копыта; над их же головами просвистело что-то темное, и, издав хриплое карканье, исчезло.

– Здесь и летучие мыши-вампиры… – молвил Эллиор.

– Не многовато ли на эти маленькие Холмищи! – гневно крикнул Глони. – Как мухи слетелись на жаркое!

Очередная стрела. Очередной рывок сторону. Вот рядом со Сполохом, яростно размахивая ветвями пронесся, Феагнор; и вновь – страшный треск.

С хриплым карканьем в крону Феагнора устремилось несколько вампиров. Раздался треск ломающихся ветвей, одновременно, что-то большое, в агонии забилось по земле – рев раненного энта прокатился среди затемненных холмов. Дальнейшего ни Глони, ни Эллиор уже не видели – на них метнулось сразу четыре паука…

Сполоху удалось прорваться, но он получил рану – один из паучьих когтей все-таки достиг цели – эта кровоточащая борозда вытягивалась от шеи до живота.

До стен Ясного бора оставалось всего шагов сто, однако, когда Сполох вбежал на вершину последнего, совсем небольшого холмика маленькая дверца – хранилище Грибниксов – навстречу им, от Ясного Бора уже наползали пауки.

Эллиор молвил:

– Теперь мы прорвемся – Сполох тяжело ранен.

Эльф и гном соскочили на землю. Еще один паук получил смертельную рану от эльфийской стрелы – иных шипели в сумраке, вновь и вновь налетая на Феагнора.

Конь вздохнул и лег на траву – в ясных его очах появилась темная дымка.

– Друг мой, друг мой… – с неожиданной, после этого гневного боя лаской, шептал Эллиор – он достал листья, стал прикладывать их к шраму. – Слишком много яда, слишком глубокая рана…

А в очах коня все больше густилась тьма. Заслышав шипенье, он еще пытался подняться, но был уже слишком слаб. Темнота ядом заполняла очи его – и без ужаса нельзя было смотреть туда – очи стали пронзительно черными.

Из последних сил потянулся к своему хозяину благородный конь, дотронулся до щеки его губами, вздохнул, шепча что-то сокровенное…

Слезы, такие ясные, такие живые! – плавно, одна за другой катились по щекам Эллиора – и он, обнявши Сполоха за шею, шептал ему на ухо таким нежным, чувственным голосом, что Глони, не привыкший, к проявлению всяких жалостливых чувств, сам почувствовал, как по щекам его катятся слезы. И уж такова была сила эльфийского голоса, что отступил окружавший их мрак…

– Друг мой… – шептал, и пел, и молился одновременно Эллиор. – Ты был – одним из лучших моих друзей, и многие годы провели вместе. Ты еще здесь, в этом теле, ты еще слышишь меня; но тебя не остановить – твой дух покидает это тело, милый друг… А Куда устремляются души благородных и вольных коней?.. Услышь же песнь прощальную, милый, милый друг:

 
Мы вместе многими дорогами прошли,
И много видели и радости, и боли, и печали.
Но, милый друг, лежать теперь тебе в пыли,
И слезы горькие мои, на этот прах упали.
 
 
Но ты ведь жив в ином краю,
В краю, где бесконечное раздолье,
В просторном, луговом раю,
О коей трепетно звенит святое взморье.
 
 
Ты еще здесь, мой милый друг,
И слышишь песнь, но уж во мраке очи,
И встанет между нами океан разлук,
И помнить буду я тебя во мраке ночи.
 
 
Прощай, прощай, родимый друг,
Нам не увидится уже с тобою,
Прощай, не знающий уж мук,
Лети на дальние поля, покрытые мечтою.
 

Эллиор замолчал, а Глони все стоял, и ждал, когда же будет продолжение, этого песни – по темным, изъеденным морщинами щекам его катились слезы.

Но в окружающем их, все темном мире, были создания, для которых это пение было ненавистно, на которое сползались они, гневно шипя, жаждя поглотить этот источник.

И вот злобное шипенье бросилось на них со всех сторон. Из прекрасный яви, в ужасное забытье провалился Глони, и замахнулся своим топором – нежность его, как зной грозами, разразилась яростью.

– Казад! – рычал он сквозь сжатые зубы; и, вдруг, показался великаном, сжимающим многотонный молот. – Пр-рочь!.. Вот вам! – и он прыгнул на наступающих пауков.

– Нет – назад Глони! – окрикнул его Эллиор, который уже запустил первую стрелу…

Разве может что-то, кроме смерти, остановить разъяренного гнома?! Он ревел:

– Прочь ненавистные твари! На! На! НА! И тебе!.. И тебе!..

Топор рубил безостановочно. На него неслись когти, летела ядовитая слюна, а он, окрыленный яростью, увертывался, и сам удары наносил. Вот выплеснулась на него черная кровь – зашипела жадно, не в силах прожечь мифриловую кольчугу. Глони почувствовал, что враг за его спиною – резкий разворот – удар по летящей лапе – одновременно, падение на колени – когти вампира просвистели на его головой.

– Назад! К холму, в укрытие! – повелел Эллиор.

На гнома неслось сразу несколько пауков – он заорал, и бросился им навстречу. – Нет, друг мой! – полный боли, раздался окрик Эллиора – эльф уже видел, что нависло над Глони. Он метнул туда одну стрелу, другую; но вот вынужден был развернуться ибо и над ним навис паук.

– На!.. Получи!!! – ревел Глони и с каждым из этих выкриком отрубал нацеленные на него когти..

Вот брызнула на его лицо черная кровь – тут же один его глаз ослеп, но Глони даже не обратил на это внимание. Но вот ядовитый коготь сзади, пронзил ему шею – смерть наступила мгновенно.

Пауки завыли, бросились на павшего. Завязалась даже драка – некоторые из них, закрутились по земле многометровыми комьями; они рвали друг друга, – вздымался дым от льющегося на него яда. Один оказался проворней иных – он склонился над телом Глони. Тут сверкнула стрела Эллиора. Паук забился; заметался среди трупов. Еще несколько тварей бросились к телу, но были разодраны поспевшим Феагнором.

Шипенье отхлынуло к северу. Здесь же стонала, прожигаемая ядом земля, судорожно дергались оторванные лапы, суставы, клыки; вся вокруг было покрыто наростами и трудно было поверить, что все это, учинили лишь трое.