Текст книги "Ворон"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

Как и следовало ожидать, в пламенной душе Альфонсо – в одно мгновенье, его чувства к жизни переметнулись от отвращения, до любви страстной. Он рванулся вверх, однако, руки его зацепились за водоросли – тогда стал отчаянно рваться, запутываясь, как в паутине, все больше и больше.

Он жаждал чувствовать, жаждал любить и ненавидеть; пусть даже и испытывать то страдание – только бы ни это Ничто!

Как же это нестерпимо для человеческого духа, когда ничего не может делать! Бесконечная пустота, без образов, без чувств – даже и помыслить об таковой страшно!

Жизнь уходила от него. Боль, не сдерживаемая уже грудью, крутилась теперь у горла, судорожными рывками пыталась разжать его челюсти… Все слабее становились его рывки. А как же он влюблен был в каждое из этих последних мгновений! Он еще мог чувствовать, двигаться, мог видеть что-то… Видеть… Нет – глаза уже наполнялись тьмою…

* * *

Когда Альфонсо только нырнул – Тьеро услышал всплеск, и верно понял все и, не теряя ни мгновенья, бросился за ним.

Он нырнул, держа пред собою клинок – и тот лучом серебристым во мраке засиял, он доплыл до самого дна, и там, увидел темный контур, который едва двигался – водоросли плотно обвили его руки и ноги, глаза были широко раскрыты, но в них была лишь тьма. Когда он размахнулся клинком, чтобы перерубить водоросли – рот его друга разжался, оттуда вырвался десятками больших и малых медуз воздуха.

Тьеро перерубил сдерживающие его водоросли. Потом – подхватил Альфонсо под мышки и сильными рывками, стал рваться к воздуху. Как же отяжелело безжизненное тело его друга – оно, наполненное водой, тянуло его ко дну, и Тьеро уже сам задыхался, чувствовал, что упускает драгоценные мгновенья.

Еще один рывок и – он вырвался в воздух.

Глубокий-глубокий, до треска в груди вдох. Потом еще и еще вдохи… Наконец, он отдышался – огляделся. Собственно, ничего не было видно. Туман успел сгустится до такой степени, что ничего кроме его призрачных, темных стен не было видно. Благо – озерцо было небольшим и, в несколько гребков он доплыл до берега. Вытянул следом за собою тело Альфонсо; повалился рядом; тяжело, отрывисто задышал…

В это время, к нему подошел, улегся в паре шагов Сереб – от коня веяло теплом.

– Ну, вот… – отдышавшись, шепотом говорил Тьеро. – Едва спаслись… Это ж надо – какое-то маленькое озерцо, едва нашей гибелью не послужило…

И тут, не получив ответа, он взглянул на своего друга, и обнаружил, что тот лежит мертвым, а из уголка его посиневших губ толи кровь, толи темная вода струиться.

И Тьеро принялся делать все то, что требовалось делать, когда человек захлебнулся, но – все было тщетно – Альфонсо оставался мертвым.

* * *

Альфонсо стоял на безбрежном снежном поле. Снег был немного сероватый, старый, такого же цвета было и небо над ним – оно сливалось с полем у самого горизонта, и, казалось, было зеркальным его отражением…

Ничто не разнообразило этого уныния, воздух был морозный, но мертвый, не знающий никакого движенья. Тут бы хоть бы что-нибудь увидеть… Ага – вон поднимается из земли, черной трещиной распускается одинокая голая ветвь. Спотыкаясь, часто падая в этом глубоком снегу, Альфонсо побрел к ветви, и вскоре увидел, что сидит на ней, внимательно смотрит на него черным, непроницаемым оком ворон.

Еще издали юноша выдохнул:

– А – это опять все ты устроил. Опять собрался мучить меня… Ну – давай, давай – у тебя кроме этого ничего не получается! Ха – даже скучно, сейчас замахаешь крыльями, налетишь – будет ветер бить, куда-нибудь нести, чего-нибудь показывать…

Ворон безмолвствовал, а Альфонсо продолжал к нему приближаться. Вот схватился за ветку, и взглянул прямо в это черное око:

– Ну, что же ты?!..

Ворон оставался недвижимым. Пар вырвавшись изо рта мертвым серым ошметком медленно опустился в снег, и слился с ним.

– Ну же?! – в нетерпении выкрикнул Альфонсо.

Наконец, ворон заговорил:

– Чего же ты хочешь от меня?.. Бить тебя? Крутить ветром? – Да ты меня за злодея, наверное, почитаешь. При наших прошлых встречах, я только показывал тебе будущее. Все то злое, что ты видел – оно, ведь, не от меня пришло – источник той бесконечной пустоты был в тебе самом. Как ты не поймешь: души вас людей – бесконечные океаны, и только развиваясь, совершенствуясь вы можете заполнить их пламенем. В тебе был великий пламень, и во что же ты его обратил?.. В отчаянье, в слабость – в такую слабость, от которой мне даже тошно стало, и я отвернулся от тебя. Ты оказался слабаком, ты не оправдал моих ожиданий. Испытания, не столь уж и значительные, сломили тебя. Ты хотел забвения – ты его получил – иди по этим полям, замерзай в снегу – это все твое; ну а меня больше не жди – я найду кого-нибудь более достойного, нежели ты.

Сказавши так, ворон взмахнул крыльями, и поднялся в небо – вот стал черной точкой, вот и точки не осталось:

– Подожди! – страшным, хриплым голосом крикнул Альфонсо, но не получил никакого ответа; только передернулся от холода…

Вот, схватился дрожащей рукой за черную ветвь, но она рассыпалась в прах, который широко рассыпался по серому снегу, слился с ним.

Альфонсо остался совсем один – не за что было уцепиться взглядом, не на что было облокотится. Он, чувствуя, что поля эти тянутся в бесконечность, все-таки побрел куда-то.

При каждом шаге, снег издавал мертвый скрип – от которого было еще хуже, еще больше усиливалось чувство одиночества, потерянности. Он брел и брел, и ему страшно было остановиться….

И тут – словно свет во тьме! – он увидел чьи-то следы. Выходит – он не один, но может поговорить с кем, увидеть хоть что-то, кроме мертвого снега.

– Эй, кто здесь! – крикнул он. Он крикнул из всех сил, однако, лишь слабый хрип, смог прорваться из его обмороженного горла.

Он огляделся… Тьма, на несколько мгновений озаренная надеждой, вновь принялась сгущаться – никого не было видно вокруг. Темный снег, отчаянье, пустота. Все же он побрел по этим следам, кричал своим слабым хриплым голосом, хоть и чувствовал, что хрип этот может еще и слышно шагов на десять, но дальше, в целую бесконечность – одно безмолвие.

А потом он споткнулся, и упал, и увидел, что среди следов – вмятина от упавшего тела. Тогда он понял, что – это его следы.

– Кольцо… кольцо… – отчаянно усмехнувшись, шептал он. – Все – я потерялся здесь… Куда идти, через бесконечность?.. Да я и от этого места не уйду – вечно здесь крутится буду.

И он не стал в этот раз подниматься, но повалился в снег спиною, и смотрел в это безысходное, мрачное небо. Если бы повалил снег – это было бы уже хорошо. Это было бы хоть какое-то движенье.

И снег повалил. Появились первые, темно-серые снежинки. Они все росли, росли – вот коснулись его лица, стали таять; но слишком вяло, и медлительными капельками стекали по щекам его. Падали все новые и новые снежные хлопья – темно-серые. Их становилось все больше – они уже не успевали таять, да и лицо Альфонсо замерзло – хотя, он и не чувствовал холода.

Он понимал, что его заметает; что скоро он уже ничего не сможет видеть, он и боялся этого небытия, и, в то же время, оно притягивало его – ведь, как это блаженно, оказаться под теплым покрывалом и не чувствовать ничего…

– Жить, чувствовать, любить, двигаться вперед, познавать новое, ненавидеть, создавать, изжигать – для этого нужна воля…

И он, пытаясь возжечь в себе жаркое чувство, зашептал, ловя губами снежинки:

 
– Путник, путник на дороге,
Ты устал, ты долго шел.
Застудил в снегах ты ноги.
Вьюжный ветер в душу мел.
 
 
Далеко здесь до селений,
До улыбок, до тепла.
До веселых песнопений,
До медового стола.
 
 
И ты сжался в вихре грозном,
Тихо плачешь, и зовешь,
В этом воздухе морозном:
«Образ милой, ты придешь?!»
 
 
И ты вспомнишь ясны очи,
Голос нежный, свет-красу.
Через боль, чрез вьюжны ночи;
Вспомнишь ты зари росу.
 
 
Наберешься, путник, силы.
И шепнешь ветрам: «Люблю!
Этот образ, образ милый,
Я о жизни вновь молю».
 

Он, замерзающий под снежными пластами, не рвался, но надеялся, что придет Она, согреет его своими поцелуями. Ресницы слипались – снег лежал на них…

– Молю, приди, любимая, пожалуйста, согрей меня своим поцелуем… Кэния, Кэния, где же ты?..

Тут некая сила сорвала с него снег, и он увидел, что из неба стала приближаться точка. Она все росла, росла – вот стала черным вороном, которой уселся у Альфонсо на груди.

– Спаси… – шептал Альфонсо. – Дай мне прежний пламень…

Ворон прошелся по нему, остановился на губах, так что Альфонсо не мог больше и слова вымолвить. Затем, неожиданно, клюнул сначала в один глаз, потом – в другой. Наступила непроглядная чернота.

– Ты хотел черноты, забвения? Вот – получи. Тебе наскучил мой голос?..

Альфонсо отчаянно пытался ответить, однако – у него ничего не выходило.

– Вопреки всем, что я тебе обещал – ты решил, ни с того ни с сего, утопиться! Хочешь сказать что-то?.. Нет уж – ты молчи и слушай меня. Хоть теперь ты понимаешь, что я никогда не желал тебе зла, и вся та боль, которую показывал была внутри тебя?.. Скажи – я тебя изводил, или ты сам довел себя до такого состояния?.. Или это я говорил тебе кончать жить самоубийством? Нет – это ты, поддавшись отчаянью – сам решил… А почему было отчаянье? Не от твоего ли дружка? Выскочил на берег, от размышлений тебя оторвал. Вспомни, какой болью его голос в тебе отозвался. А почему?.. Да потому, что верно почувствовал ты, что зла он тебе желает. Самый опасный враг – есть тот враг, который другом притворяется, и которому веришь ты, что он друг. Ты, вот, вспомни, какая тебе от него польза была?.. Все, то ты делал, к цели рвался, а он только задерживал. Ты вспомни, вспомни – сначала в пещере сколько времени потеряли – он тебе все сказочками зубы заговаривал. Потом – у крестьян этих, целый день – это он, ведь, тебя к ним привел. Но пришел дух Кэнии – да, я все знаю – он говорил, что надо бежать… По доброте своей она говорила, что дружка надо оставить; а я говорю – убить негодяя! Тебе жалко, а я говорю – убить! Или мало тебе?! Или не видишь ты, что он только и делает, что плетет вокруг тебя козни?!.. Теперь отвечай – согласен ли ты исполнить это?! Если да – есть в тебе разум, и ты будешь спасен! Нет – замерзнешь здесь, в Небытие.

Сказавши так, ворон сошел с его губ. Снег вновь замел лицо, и только губы еще могли шептать. Он знал, что, если ответит: «Нет», то ворон оставит его, и он будет погребен под снегом, навсегда.

Он вспоминал далекое, далекое детство. Вот плывут они с Тьеро по солнечной реке, смеются. Вот остров, вот карта пиратских сокровищ. Песчаные дворцы на пляже, общие тайны… многое, многое другое – это был целый мир, и Альфонсо, вспомнив его, понял, что сказав: «Да» – он разрушит не только этот мир, но и еще что-то, он почувствовал, что, если согласится, тогда то и наступит безысходный мрак. Хотя, итак был мрак…

– Нет. – прошептал он.

Ворон ничего ему не ответил, но тут Альфонсо почувствовал, что он остался в одиночестве, и только снег все падал и падал на него. Вот замел и губы. Вот покрыл саваном.

Не стало ни чувств, ни темно-серого неба; Альфонсо понял, что пришла смерть.

* * *

А Тьеро видел, как его друг закашлялся, как стала вырываться изо рта вода. Тогда он перевернул Альфонсо на живот, и приподнял голову, чтобы легче было освободить легкие от избытка воды…

Через несколько минут, Альфонсо лежал в золотистой, исходящей от Сереба дымке, тихо дышал, смотрел на своего друга, и шептал:

– Теперь ты бы мне песнь спел… Друг.

– Какую же?

– Да какую хочешь…

– Тогда я и спою о дружбе… Это очень старая песня, ее пели наши предки в Среднеземье, в те дни, когда Нуменор еще не был поднят с морского дна:

 
Быть может – далеко, быть может – близко,
Весной, или зимой хладной, когда так небо низко,
Ты, друг, мой милый друг, мой брат родной,
Об дружбе эту песню спой.
 
 
О том, ты пой, что и зима пройдет,
Весна вослед за нею расцветет.
Ты пой, ты пой, что все уйдет,
И друга друг всегда найдет…
 

Альфонсо лежал, наблюдал за протекающим над ними туманом, который все густел; потом он зашептал:

– Меня опять в сон тянет… Ты, друг, не давай мне заснуть…

Тьеро закончил петь и теперь говорил:

– Тебе надо спать – ты очень устал.

И Альфонсо заснул. На этот раз в видениях не было боли.

* * *

Тьеро проснулся, в самую глухую ночную пору. Туман умерился, стлался теперь непроницаемо плотным ковром над озером, и едва-едва пересекал его границы. Из этого тумана просвечивались желтоватые огоньки, и Тьеро понял, что исходят они от маленьких факелов тех человечков, о которых прошептал, незадолго до того, как погрузиться в сон Альфонсо. Слышались даже их голоса, однако, их было едва слышно – должно быть, и у них разворачивалась какая-то история, кажущаяся им необычайно важной, но для Тьеро совершенно не интересная.

Стараясь не издать какого-либо звука, который мог бы нарушить покой спящих, Тьеро отошел на несколько шагов, и размышлял так: «Ежели вокруг Сереба такой покой, так я, утомленный целым днем скача, да еще этими ныряньями – проспал бы до полудня. А тут, должно быть, и трех часов не минуло, как уже вскочил. Значит, что-то было… Быть может, тот ворон? Ведь, Альфонсо хоть и не говорил про него ничего, все-таки ужасается… Неужто он где-то поблизости?..»

И тут он вспомнил, что клинок свой выпустил возле дна озерного, когда подхватил задыхающегося Альфонсо. «Ничего-ничего, сейчас какой-нибудь сук хороший найду…»

И Тьеро стал шарить руками по земле…

Если рядом с туманным озером, да с Серебом еще можно было что-то различить, то в нескольких шагах уже и собственной руки, поднесенной к самому лицу, не было видно. В этой то черноте, Тьеро быстро полз на карачках, при этом еще старался не хрустеть маленькими веточки, да все шарил-шарил руками, пытаясь отыскать подходящую дубину. Вот, при очередном движении, земля под его ногами неожиданно переломилась, и он покатился вниз, ушибся боками, оцарапал лицо, и, наконец, остановился… Проводя по земле руками, определил, что скатился на дно оврага, нашел и дождевой ручеек, который протекал очень медленно, точно был не из воды, а из какого-то киселя, и совершенно беззвучно.

Тьеро опустил разгоряченное свое лицо, в холодную воду, а когда поднял его, то вздрогнул – где-то совсем рядом раздался звук резкий и неприятный, подобного которому Тьеро никогда не слышал. Даже и не понять – живое его существо издало, или же нет.

«Вот понесла меня нелегкая от Сереба отходить…»

Тьеро не помнил, по какому склону он скатился, выбрал наугад, стал карабкаться, и, когда выбрался, еще долго полз по земле, и тогда понял, что окончательно потерялся. Прислонился спиной к какому-то стволу, и решил так дождаться рассвета, до которого, по его чувствию оставалось совсем недолго.

Но вот он почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним. Вот дохнула на него волной жаркого воздуха.

– Эй… кто тут? – дрожащим шепотом выдохнул из губ Тьеро.

Никакого ответа не последовало, однако, то что было в черноте еще приблизилось, и с ужасом Тьеро понял, что, стоит ему только руку протянуть и он коснется Этого…

Он со всех сил вжался в ствол. Тянулись нескончаемой вереницей мгновенья – ничто не изменялось. Тьеро вытянул руку – дотронулся до горячей плоти, которая тут же отдернулась в сторону.

Тьеро долгое время, быстро полз по земле – он глубоко дышал, и думал только о том, что – Это сейчас набросится на него. Потом уж, вспомнил, что слышал перестук лошадиных копыт, и понял, что испугался крестьянской лошади, на которой доскакал до озера, и про которую совсем позабыл. Однако, успокоиться он так и не смог – ведь, что-то должно было испугать коня – не просто же так он убежал от озера.

Тогда-то Тьеро и приметил слабую золотистую крапинку, которая в черноте мелькнула – он пополз в том направлении, несколько раз впутывался заросли, и, последующим треском, всполошил какую-то птицу, которая издав громкий испуганный клекот, зашумела крыльями и поднялась над лесом…

Озеро открылось неожиданно – и, как же сильно, как же чудесно там все, за время его отсутствия преобразилось!

Теперь туман поднялся выше, и, плавно плывя над озером, сиял сильным и мягким белым светом; причем, там, где тумана было больше и свет усиливался, зрение погружалось в это ласковое свечение, как в перину. Кажется, дул ветерок, а может – нежные, воздушные пальцы касались лица Тьеро, проходили по нему…

А вот и Сереб, и Альфонсо, когда вышел Тьеро, они еще безмятежно спали, но вот из самой гущи туманной выступил контур белого единорога, и молвил какое-то мелодичное слово, от которого и Сереб, и Альфонсо открыли очи. Затем, так плавно, словно бы и сами они были порождениями тумана, вытянулись навстречу этому единорогу. Альфонсо взобрался к нему на спину; ну а Сереб пошел рядом.

Не успел Тьеро и опомниться, как сияние туманное уже поглотило их. Тогда юноша бросился следом, ступил в эту перину и… до груди погрузился в холодную озерную воду. Уж он хотел плыть следом, как окликнул его голос, который был подобен нежному поцелую, теплом его объявшим:

– Зачем же тебе студится?.. Их – не догнать, а там, где они теперь, им так хорошо, как никогда здесь не было…

Тьеро оглянулся и увидел, как из одного туманного стяга вышла дева, с платьем столь же светлым, как и туман, и с лицом столь же прекрасным, как и голос. Никогда, даже и при дворе, не видел Тьеро такой красавицы, и, вдруг, понял, что именно она и есть его любовь, что именно ее он искал порою, но тщетно в парках, на пышных праздниках, на улицах великих городов…

– Где он? – был первый его вопрос, когда он выбрался на берег и оказался в двух шагах от красавицы.

– Он – в моем королевстве. В королевстве сладких грез…

– Но – зачем? Вы что – хотите усыпить его?

– Он уже спит…Ему нужен долгий, долгий покой. В волшебных грезах излечится его дух. Слушай, слушай… – мягкий голос плыл как туман, усыплял Тьеро:

 
– В тех залах бесконечных,
Нет шума, нет вражды,
Среди миров беспечных,
Летают тихо сны.
 
 
И тихо, тихо, тихо,
На крыльях детских снов,
Без шума и без лиха,
Летают там виденья, без этих лишних слов…
 

…Тьеро хоть и не понимал еще, что именно встревожило его, все-таки чувствовал, что от прекрасной этой девы надо бежать – вызволив, конечно же, сначала своего друга:

– Вы зачаровали его!..

– Конечно. – спокойно отвечала дева. – Пришлось бы его долго уговаривать и убеждать. Он бы стал раздумывать, терзаться, а зачем ему, и так уже истерзанному это нужно?.. Почему ты не хочешь довериться мне, почему ты везде хочешь увидеть Врага?..

«Вот что – Враг! Да – возможно, именно от него все это исходит. Этот туман, нежный голос – все это похоже на наваждение…» – рассудив так, Тьеро говорил:

– Если вы действительно хотите нам добра – верните Альфонсо. Я требую, чтобы вы вернули Альфонсо!

– Ты просто не знаешь… сейчас я покажу тебе… и ты там можешь быть… вместе со мною… вместе со мною…

Тьеро увидел себя сидящим на ветви громадного дерева; пред ним, на многие-многие версты раскинулось густо голубое озеро, в дальней части которого громоздились, одна выше другой, облакоподобные горы; и они были одеты в это голубистое сияние, плавно переходили в небо, которое казалось склоном самой высокой из всех этих гор.

А вот на озерной глади что-то задвигалось, и, взглянув туда, Тьеро обнаружил, что – это фея снов, плывет, с улыбкой смотрит на него, и зовет:

– Иди же сюда! Попробуй, какая это вода! Ты никогда такой воды не пробовал!

И, стоило только Тьеро захотеть, как некая невидимая сила подхватила его; пронесла вниз и вот он уже ворвался в озерную синь.

Он был уже далеко от берега, а фея была с ним рядом, и спрашивала:

– Ну, правда, ведь здорово? Правда?

– Да, да! – выкрикнул юноша и нырнул.

Вокруг него проносились пузырьки похожие на яркие, счастливые планеты… Все глубже, глубже – вокруг появлялись рыбьи стайки, а вот, какая-то огромная рыба, проплыла рядом, и Тьеро видел только ее бок на котором каждая чешуйка была подобна матовому зеркалу, и там он видел отражение далекой, покрытой солнцем водной глади…

А вот и дно. Здесь, похожие на морских коньков, колыхались многометровые водоросли, и не было ни одной тени, но только оттенки светлых, солнечных цветов. А вот, запряженные в рыбью колесницу, пронесся некто с выпученными глазами, в изумрудной чешуе, и с длинным хвостом…

Тьеро уже налюбовался этими красотами, и устремился вверх – он жаждал видеть все новое и новое… Вот пронеслись лазурные слои воды – тогда юноша чуть не заплакал от их красоты, от их чистоты, и попросил у кого-то, неведомо у кого, чтобы в час смерти, он красоту эту вспомнил, чтобы жил с нею… Но вот он вырвался и увидел, как все преобразилось – озеро, стало голубым морем. И Тьеро, поднявшись вверх мог видеть это прекрасное море до самой далекой его части. В середине своей оно перепадало водопадом; однако, не смотря на размеры свои водопад этот вовсе не был страшен, но, как и все море был близким – до него можно было дотронуться руками, его можно было обнять. А вот и корабли – есть и маленькие, как крапинки, есть и огромные – они сказочной флотилией высятся над одним из дальних берегов, как детские кораблики… Тьеро чувствовал, что стоит ему только захотеть и он перенесется к любому из этих берегов, и начнет путешествие, и увидит столько необычайного!

И он понимал, что – это страна его снов, точнее – бесконечно малая ее часть. Что он свободен в ней; что – он может жить здесь и радоваться, и творить целую вечность. Что каждое новое, из бесконечной чреды видений будет воодушевлять его.

Он, вдруг, до боли ясно осознал, что, пребывая в этих блаженных местах, он никому не принесет пользы, что, наслаждаясь в этом мире, он умрет в том мире, где от него действительно ждут помощи. И, осознав это, он с силой выкрикнул:

– Верни меня, немедленно!

…Прекрасное виденье рухнуло, даже и не попытавшись удержаться…

И вновь стоял Тьеро на берегу лесного озерца. Рядом с ним стояла прекрасная дева, и ладонь ее по прежнему лежала на его плече. Вот раздался голос ее:

– Глупец! Я так и знала, что ты такой же глупый, как и все остальные люди. Ты не захотел блага, упрямец?! Да о таком великом благе мечтал бы каждый! Ты был бы там со мною, всегда; но теперь, когда ты проявил свой норов тебя ждет другая награда! Да – получи же ее!

С каждым словом, голос становился все более грубым – последние же слова она, с потоком черного, леденящего воздуха прямо-таки бросила ему в лицо. Лежавшая на плече ладонь стала тяжелеть, стала точно каменной, впилась в его плоть ледяными пальцами да с такой силой, что затрещали у несчастного кости.

Тьеро попытался вырваться, да не тут то было – другое его плечо так же было сжато каменной ручищей.

Тот мягкий белый свет, который плыл над озером, стал преображаться. Налился он чернотой – густой и непроглядной, вихрем закружился – бил своими отростками Тьеро по лицу, как плетьми, и он чувствовал, как течет его кровь.

Прекрасное некогда лицо стало преображаться, светлые черты скрутились и потемнели; в глазах налились два вращающихся бардовых ока, черные морщины, словно трещины рассекли похожую на пергамент плоть.

Неожиданно жуткое это лицо вытянулось и вцепилось клыками Тьеро в горло – страшная боль, подобной которой никогда он не чувствовал, заполнила сознание юноши, и голос хрипел, врывался в раздираемое горло:

– Откажись от своего друга! Оставь его, и ты получишь блаженство! Откажись немедля!

– Нет!!! – с хрипом смог выкрикнуть Тьеро…

А черный вихрь вращался все быстрее и быстрее – от тонкого свиста его острых граней у Тьеро заложило в ушах. С каждым мгновеньем уходила из его молодого тела жизнь, а так страстно хотелось жить – видеть что-то новое, влюбляться, творить. То, что рвало его горло, почувствовало это, и уцепилось:

– Только оставь в покое своего друга, и получишь все, о мечтаешь! Не хочешь?! Тогда ты, такой молодой, погибнешь сейчас…

В какое-то мгновенье у Тьеро возникло сомненье…

– Ну же!!! – взвыла чернота. – Соглашайся!

Тьеро усмехнулся. Изо рта его хлынула кровь, но, все-таки, он смог выдавить:

– Ты, даже, не можешь создать ничего! Образ прекрасной девы ты вырвал из моего сознания! А эти виды – эти моря, эти страны, весь тот бесконечный мир – как ты мог предлагать мне его, когда он часть меня! Меня, Человека Тьеро!.. Нет – ты даже и не понимаешь той красоты, ты, как рыбак бросаешь бесконечный мир наживкой! Нет – он во мне! Все, что ты можешь – задушить мое тело! Жалкий червь! Ха-ха-ха!..

Тут раздался треск кости, и мертвое тело Тьеро упало на землю.

Не дул свистел ветер, ничто не двигалось, и только заря, спокойная и неукротимая, восходила все выше, полня лес разгорающимся светом.

* * *

Альфонсо не помнил, что снилось ему, но какие-то виденья были и, судя по тому, что чувствовал он себя гораздо лучше, нежели в последние дни – виденья те не терзали его.

Видя только часть неба, которая окрашена была в ярко-багровый цвет молодой раскаленной крови, он позвал своего друга. Он был уверен, что Тьеро ответит; однако, никакого ответа не было.

Альфонсо приподнялся и обнаружил, что и Сереба поблизости нет.

Но каким же зловещим, под кровавыми небесами стал лес! Вот озеро; кажется – это огромная лужа густой крови. Вот деревья – они похожи, на растерзанные, кровоточащие тела. Воздух был тяжелый, как перед грозой, и действительно вдалеке шумно ворочалось что-то громадное.

Еще накануне, Тьеро жаждал с этим лесом слиться. Теперь он чувствовал себя здесь одиноким, потерянным. Ему до страсти, до боли захотелось увидеть лицо друга, услышать слова – все равно какие – только бы не слышать этой угрюмой, тяжелой тиши.

Он долго звал Тьеро и тогда, на одну из ближайших ветвей черным пятном вспорхнул ворон, и прокаркал:

– Неужели ты забыл?.. Иди же за мною, и ты найдешь его…

Альфонсо не помнил, как пробирался среди деревьев – но видел только, как перед ним перелетал с ветки на ветки ворон и каркал время от времени:

– Сюда, сюда – да. А теперь – осторожно – здесь овраг. Неужели, не помнишь?..

Юноша перебрался через овраг, и все шел, и этот окровавленный лес казался ему теперь ужасающе однообразным, и он сотрясался от одной мысли о том, что может никогда не найти дорогу к людям.

А потом открылась вытянутая поляна, похожая на окровавленный рубец. Там, среди кровоточащих трав, увидел он недвижимую фигуру, показавшуюся ему такой черной, словно бы выжженной.

– Ну, что вспомнил? – каркал ворон.

Альфонсо легче было смотреть на ворона, чем на этот жуть наводящий контур среди трав:

– А что я должен вспомнить?!

– Ну, как же? Ведь, прошлой ночью ты образумился – наконец послушался мудрого моего совета…

– Что?!

– Ну – я тебе напомню.

Ворон взмахнул крыльями, и налетел на Альфонсо.

Одно за другим стали появляться в нем воспоминанья. Вот пробуждение во мраке. Он видит пред собою Тьеро – видит его искаженный корыстью лик. Неожиданно понимает, что все то, что говорил ему ворон – правда; что Тьеро, на самом то деле, злейший его враг. Тогда, выкрикивает ему проклятье, а Тьеро разоблаченный, растерявшийся, пятится во тьму, и хрипит неузнаваемым, злобным голосом, что он найдет еще способ, как рассчитаться с Альфонсо…

Тогда Альфонсо охваченный праведным гневом, преследует его. Долгий бег в черноте, и вот эта поляна – здесь он нагнал противника, и завязалась драка, в которой Тьеро едва не убил его, однако, сам был повержен, когда Альфонсо свернул ему шею…

– Нет!!! – отчаянно захрипел Альфонсо, когда ворон отлетел от его лица обратно, на окровавленную ветвь.

– Что же нет? Или ты и памяти своей уже не веришь?

– Этого не могло быть! Я не мог убить Тьеро! Нет – это был не я!.. – Альфонсо закашлялся.

– Что же, думаешь – это я принес эти воспоминания? Они ничем не отличаются от иных воспоминаний. Так, ведь?

– Да, но… – Альфонсо задыхался от волнения – он еще страстно надеялся, что все образумится, что друг его выйдет на его зов. Ведь – то, что он вспомнил, не могло быть – просто не могло быть!

А ворон продолжал голосом столь же бесстрастным, как и его черное око:

– Если ты не доверяешь своим воспоминаниям, тогда ты и впрямь болен. Почему ты считаешь, в таком случае, что было восхождение на Менельтарму, или часы проведенные за чтением древних рукописей? Быть может, все твои воспоминания – навеяны мною? Быть может, ты только что ожил на этой поляне, по моему колдовству?

– Так было бы легче! Лучше бы и вовсе ничего не было, чем помнить такое!

– Тогда кто же, по твоему, лежит в траве?.. Думаешь, быть может – призрак? Нет – это тело злейшего твоего врага Тьеро, которого ты, во время не долгого, к сожалению, прояснения, нашел силы убить. Подойди же, и убедись, что – это он.

Покачиваясь из стороны в стороны, Альфонсо медленно пошел к недвижимому телу. На последних шагах он не выдержал, пошатнулся, упал в траву, и дальше уж только полз, пока не увидел это лицо. Да – это был Тьеро.

Лицо и одежда его были покрыты запекшейся, от страшной ране на шее, крови. Альфонсо склонился над ним, и не знал, что говорить теперь, и что делать…

На плечо его слетел ворон и закаркал:

– Ну – все теперь понял?! Хватит же, в конце концов, терять время! Вставай и пойдем…

– Прочь! – взвыл Альфонсо, да с такой яростью, что ворон отлетел в сторону, и закаркал с какой-то ветки:

– Глупец, глупец! Неужели же ты не понимаешь, что только зря убиваешься…

Склонившись над Тьеро, положив на его холодный лоб, горячую вздрагивающую ладонь, Альфонсо шептал:

– Милый, самый дорогой мой друг… Прости, прости меня! Прости!!!

 
– И в каких бы просторах ты ни был,
Я, мой друг, не услышу тебя.
Но молю, чтобы это прощанье услышал,
Поглотил этот вопль в себя…
 

Так пел Альфонсо, и все ждал, когда Тьеро пошевелиться. Ведь, в душе то он верил, что тот жив.

Но вот закаркал громко ворон:

– Хватит же! Прекрати это безумие! Иди прочь от этого предателя! Пусть он лежит здесь, в чаще, где его никто не найдет! Пусть тлеет, пусть станет добычей для стервятников. Собаке, собачья смерть!

– Заткнись! – в ярости зашипел Альфонсо; вскочил на ноги и, сжавши кулаки, стал надвигаться на ворона. – Ты… ты… – он задыхался от ярости. – Не смей даже упоминать про него!.. Ты – пшел про-очь! Навсегда! Не хочешь?! Ну – убивай меня!

Ворон издал скрежещущий звук, заменяющий ему, должно быть, смех:

– Положим, я оставлю тебя, и куда же ты денешься? Ты, ненавидимый людьми, убийца матери, и этого негодяя? Хочешь попасть в темницу, чтобы в тебя плевали, смотрели с ненавистью, тыкали пальцем – хочешь просидеть там до скончания своих дней, сгноить своей пламень, когда до свободы истинной теперь совсем немного осталось? Или, быть может, хочешь встретится со своим отцом? Он, ведь, где-то неподалеку здесь рыщет – чувствует тебя. Отвечай – этого ли ты хочешь?.. Ведь, без моего руководства ты и шагу не сделаешь.