Текст книги "Метамаг. Кодекс Изгоя. Том 1. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Виленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

«Обсуждение некоторых теоретических… разногласий. Наедине. Без свидетелей. Западный сад. Полночь. Послезавтра.» Его взгляд, синий и бездонный, впился в меня. «Вы, как теоретик, оцените чистоту эксперимента. Непогода, если будет, – не помеха для истинных мастеров.»

Он не ждал ответа. Развернулся и вышел, оставив за собой волну ледяного молчания. Артём первый нашел дар речи, шипя: «Дуэль?! Он с ума сошел? Это же…»«Запрещено, – резко закончила Юлиана. Ее лицо стало каменным. Она схватила письмо, развернула. Никаких прямых угроз. Напыщенный текст о «чести магистра», «выяснении превосходства в контроле над стихиями», «частной территории Западного сада в означенный час». Все обернуто в шелк академической риторики, но суть – кристально ясна. Меншиков требовал сатисфакции. И был уверен, что получит ее. «Идиот, – выдохнула она, сжимая бумагу. – Самоубийца. Его же отчислят!»

Если узнают, – мрачно пробормотал я, беря вызов из ее дрожащих пальцев. Бумага была гладкой, холодной, как его рукопожатие. Полночь. Западный сад. Ледяной дождь или туман – не помеха. Он выбрал время и место, где нас гарантированно не потревожат. И где его лед будет сильнее. Расчетливо. Как всегда. Страх, холодный и знакомый, сковал желудок – не за себя, а за последствия. Но отступить – значило навсегда стать мишенью.

На следующий день, возвращаясь после лекции по эфиродинамике, я проходил мимо полуоткрытой двери профессорской. Обрывки разговора вырвались еле слышно:

«...да, слышал? Того самого, в Министерстве Земель...»«Помещики озверели. Говорят, прямо в карете...»«...реформы его были бредом, но убивать... Империя катится...»

Голоса понизились до шепота. Я замер, прижавшись к холодной стене. Убийство. Чиновника-реформатора. Того, кто пытался что-то изменить в проклятом земельном вопросе. Бакунинские призраки «разрушения» вдруг обрели кровавую плоть. Нелепая смерть где-то там, в большом мире, вдруг отозвалась ледяным эхом здесь, в стенах Академии. Хаос не где-то – он уже здесь. И Меншиков со своей дуэлью казался его мелким, но зловещим отголоском.

Кабинет Варламова был оазисом спокойствия в этом нарастающем безумии. Запах старой бумаги, чернил и озона. Профессор сидел за столом, заваленным чертежами странного прибора – сети резонаторов и фокусирующих кристаллов.

«А, Грановский! – он отложил лупу, его лицо озарилось редкой улыбкой. – Поздравляю с блестящим проходом Лабиринта. Синхронизация с Серебрянской… впечатляющая. Чистая практика, подкрепленная теорией. Идеальное сочетание.» Он указал на стул. «Садитесь. Посмотрите на это.»

Он начал объяснять свою новую идею: использование принципа квантовой суперпозиции для создания «нелокального» сенсора магических полей. Сложнейшая математика, основанная на уравнениях, которые в моем мире только начинали исследовать. Я втянулся, забыв на время о дуэли, об убитом чиновнике. Ум мой ожил, схватывая аналогии, предлагая адаптацию методов тензорного анализа для описания «запутанных» эфирных состояний. Мы говорили на одном языке – языке чисел и фундаментальных законов. Варламов слушал, кивал, его глаза горели азартом первооткрывателя.

«Блестяще, юноша! – воскликнул он, когда я закончил излагать свою интерпретацию. – Вы видите суть сквозь формализмы. Эта интуиция… она бесценна.» Он снял пенсне, протер стекла, и его выражение стало серьезнее. «Именно поэтому… будьте осторожны, Григорий.»

Я насторожился. «Профессор?»

«Ваш успех в Лабиринте… он заметен. Слишком заметен. – Он взглянул на меня поверх очков. – Академия – это не только формулы. Это люди. Амбиции. Зависть. Меншиков, полагаю…» Он не стал продолжать, но смысл был ясен. «Вы сделали своего врага, что похвально. Но сильного и мстительного. Не дайте интригам, этой… грязной пене на поверхности истинного знания, увлечь вас на мель.» Его взгляд стал проницательным, почти отцовским. «Ваше место – здесь. У доски. В мире чистых идей. Не тратьте свой дар на чужие войны, Грановский. Даже если кажется, что отступать некуда.»

Его слова были гвоздем в крышку гроба моих иллюзий. Он знал? Нет, скорее чувствовал напряжение. Предостерегал. Но как объяснить, что война уже пришла ко мне с вызовом в кармане? Что «чистые идеи» меркнут перед лицом холодной ярости Меншикова и кровавой тени убийства за стенами Академии? Я встал, поблагодарил за совет и за беседу. Выходя из кабинета, я чувствовал тяжесть вызова в кармане и ледяную пустоту в груди. Доверие Юлианы, восхищение Артёма, вера Варламова – все это было реальным, ценным. Но надвигающаяся полночь послезавтра в Западном саду и призрак убитого реформатора сгущали тучи, предвещая бурю, в которой одной теории магических полей могло не хватить.

Глава 12

Тяжелые, свинцовые тучи низко нависли над шпилями Академии, не проливаясь дождем, а лишь давя промозглой сыростью. Воздух в коридорах, обычно звонкий от шагов и споров, стал густым, приглушенным. Шепот. Повсюду шепот. Он висел под сводами библиотеки, скользил за спинами на лекциях, прятался за стопками книг в столовой. Новость пришла утром, как холодный сквозняк: в кабинете ректора – Он.

Не просто чиновник. Представитель Отделения по Охране Общественного Порядка и Благочиния. Охранка. Человек в строгом, темно-сером мундире без лишних нашивок, с лицом, высеченным из гранита – бесстрастным и всевидящим. Его сопровождал молодой, нервный адъютант с портфелем. Они прошли сквозь Главный Зал, не глядя по сторонам, но их появление заморозило все вокруг. Преподаватели внезапно углублялись в бумаги, студенты замирали, делая вид, что не замечают. Но напряжение висело плотнее тумана, его можно было резать ножом. Все знали, о чем он беседует с ректором за плотно закрытыми дверьми. Об убийстве чиновника-реформатора. Об идеях, которые тот исповедовал. Об среде, которая могла такие идеи порождать. И Академия, островок относительной вольности, внезапно почувствовала себя под колпаком. Каждый неосторожный смешок, каждая политическая шутка, брошенная вчера на ветер, теперь казались потенциальной уликой. В глазах мелькал страх – не столько за себя, сколько за хрупкий мир этих стен.

Именно в этой атмосфере всеобщей подозрительности Варламов вызвал меня к себе. Его кабинет, обычно убежище чистого разума, сегодня казался особенно хрупким оазисом. Запах старой бумаги и озона от его приборов не мог перебить ощущения внешней угрозы.

«Грановский, – он встретил меня у стола, заваленного новыми чертежами – еще более сложными, чем прежде. На этот раз это была изящная конструкция из переплетенных кристаллических решеток и эфирных контуров. Его глаза, обычно погруженные в расчеты, сегодня светились особым, сдержанным возбуждением. – Ваши мысли по поводу нелокального резонанса… они навели меня на кое-что. Нечто более амбициозное.»

Он отодвинул папки, открыв доступ к схеме. «Проект «Кристалл». Попытка стабилизировать эфирный поток не через внешнее поле, а через внутреннюю структуру кристалла, заданную на квантовом уровне. Теория говорит, что это возможно, но требует невероятной точности в расчетах и… интуиции.» Он посмотрел на меня. «Я хочу, чтобы вы участвовали. Как мой основной ассистент на этом этапе.»

Это было больше, чем доверие. Это был ключ от сокровищницы. Он открыл тяжелый шкаф с массивными замками и вытащил несколько фолиантов в темно-синих переплетах с серебряными звездами на корешках. «Мои личные записи. И кое-что из закрытого фонда кафедры, что обычно… не выдается студентам.» Он положил их передо мной с осторожностью, словно это были не книги, а яйца дракона. «Изучайте. Особенно разделы по когерентности эфирных волн в анизотропных средах. Ваше понимание… оно уникально. Вам видны связи, которые другие пропускают.»

Я взял верхний том. Страницы пахли стариной и чем-то еще – электрической свежестью недавних записей Варламова на полях. Доступ к этим знаниям, к его неопубликованным работам… это был шанс погрузиться в самые глубины метамагии, недоступные другим студентам. Чувство благодарности смешалось с гнетущей тяжестью от происходящего за стенами кабинета. Охранка. Дуэль. «Спасибо, профессор. Это… огромная честь.»

«Честь – это ваш ум, Грановский, – отрезал он серьезно. – Не расплескайте его в суете. Помните, что я говорил. Держитесь подальше от… посторонних бурь.» Его взгляд стал проницательным, словно он видел не только схемы, но и тень вызова, спрятанного в моем кармане, и общий страх, сжимавший Академию. Он знал. Чувствовал. И снова предостерегал.

Встреча с Юлианой произошла случайно, в полутемном переходе между корпусами, где сквозняк гулял свободно, а тени были особенно глубоки. Она стояла у стрельчатого окна, глядя на мокрый двор, где одиноко шагал патруль охранки – еще один мрачный символ нового порядка. Ее профиль в тусклом свете был резок, напряжен.

«Грановский.» Она не повернулась, но узнала мои шаги. Голос был низким, без обычной резкости.

«Юлиана.» Я остановился рядом. Запах дождя смешивался с ее привычными цитрусом и дымом, но сегодня в нем чувствовалась горечь.

«Ты видел их? – Она кивнула в сторону двора. – Как пауков, выползших из щели. Из-за одного убийства… как будто мы все вдруг стали подозрительными.» Она сжала кулаки. «Идиотизм.»

«Страх, – тихо сказал я. – Они боятся идей больше, чем ножей.»

Она наконец повернулась ко мне. Зеленые глаза были темными, тревожными, но не от общей атмосферы. «А ты? Ты все еще идешь? Послезавтра?» Без названий. Без лишних слов. Она знала.

Я молча кивнул. Отступать было поздно. Меншиков не простил бы трусости, а его уязвленное самолюбие после Лабиринта было опаснее любого официального наказания. Да и что-то внутри – гордость Грановского, упрямство Дениса – не позволяло струсить.

Она шагнула ближе. Не для объятий. Для разговора глаза в глаза. «Это глупость, Григорий. Опасно и глупо. – Ее голос дрогнул, впервые за все время знакомства. – Он силен. И зол. Он будет играть грязно. Как в Лабиринте. Только там были правила. Там…» Она запнулась, ища слова. «Там я была рядом.»

«И здесь будешь, – вырвалось у меня, хотя я не планировал этого говорить. – Не на дуэли. Но… рядом.»

Она замерла, изучая мое лицо. В ее взгляде боролись ярость, страх и что-то еще – то самое доверие, рожденное в огне Лабиринта. Она резко выдохнула. «Идиот, – прошептала она, но в этом слове не было прежней колючести. Была боль. И принятие. Ее рука на мгновение легла мне на предплечье – быстро, сильно, как клятва или предостережение. – Не дай ему сломать тебя. Ни там, ни здесь.» Потом она резко развернулась и зашагала прочь, ее силуэт растворился в сумраке перехода, оставив после себя лишь эхо шагов и жар ее прикосновения на рукаве. Это было не объяснением в любви. Это было больше. Признанием в том, что я стал важен. Что мой риск – это и ее боль.

Артём нашел меня позже, в нашей привычной нише библиотеки, куда я притащил книги Варламова, пытаясь утопить тревогу в формулах когерентности. Он ворвался, как всегда, с шумом, но сегодня его энергия была нервной, заряженной.

«Слышал? – он плюхнулся на соседний стул, понизив голос до драматического шепота, хотя вокруг никого не было. Охота за крамолой делала стены ушастыми. – Охранник рыскает по архивам! Допрашивает старого библиотекаря Сидоровича про «подозрительные запросы»! Представляешь? Сидорович, который путает Галилея с Гауссом!» Он фыркнул, но в глазах читалась тревога. Потом его взгляд упал на меня, на мои руки, сжатые в кулаки на странице, которую я не видел уже десять минут. «Гриш… Ты же не передумал? Насчет… ну, того?»

Я покачал головой. «Нет.»

«Хорошо! – он хлопнул себя по колену, но слишком громко, и тут же осекся, оглянувшись. – То есть… понимаешь, он же гад! После того моста… – Артём сглотнул, его лицо стало серьезным, почти незнакомым. – Надо дать ему в рыло. Магически. Формульно. Как угодно! Я… я буду рядом. Не в саду, нет. Но… на страже. Если что. Если он подгадит еще раз.» Он неловко похлопал меня по плечу. «Ты справишься. Ты ж гений. А его лед… – Артём сделал презрительную гримасу, – он холодный, но хрупкий. Найди слабину и – бац!» Его поддержка была шумной, немного наивной, но искренней, как удар кулаком в грудь. Он не пытался отговорить, как Юлиана. Он принял мой выбор и встал на мою сторону. В этой зараженной страхом Академии его вера была глотком чистого воздуха.

Я закрыл книгу Варламова. Формулы когерентности подождут. Сейчас передо мной были другие уравнения: уравнение страха охранки, уравнение ненависти Меншикова, уравнение доверия Юлианы и веры Артёма. И мое собственное – уравнение воли. Завтра ночью в Западном саду мне предстояло решить его, не имея права на ошибку, под холодными звездами и гнетущим взглядом Империи, впившимся в спину. В кармане книга Варламова была тяжелой и обнадеживающей, а вызов Меншикова – холодным и неумолимым. А где-то в глубине души, вопреки всему, теплился странный, обжигающий след от поцелуя Алисы и терпкий запах орхидеи, напоминавший о другой, не менее опасной игре. Но это – потом. Сейчас был только мрак надвигающейся ночи и ледяная решимость встретить ее во всеоружии.

День дуэли выдался нервным и странно вытянутым, как нерешаемый интеграл. Воздух в Академии все еще гудел подавленным шепотом об охранке. Серый господин в мундире не уехал. Он обосновался в кабинете ректора, как безмолвный паук в центре паутины, и его присутствие ощущалось во всем: в слишком громких шагах патруля по ночным коридорам, в нервно приглушенных разговорах за столом в столовой, в том, как профессора избегали любых тем, кроме сугубо академических. Страх витал плотнее сырого петербургского тумана, окутавшего здания к полудню.

Я пытался укрыться в формулах. Тяжелые фолианты Варламова, пахнущие пылью веков и свежими чернильными пометками профессора, лежали раскрытыми на столе в дальнем углу библиотеки. «Когерентность эфирных волн в анизотропных кристаллических решетках». Сложные матрицы, тензорные преобразования. Мир чистых абстракций, где все подчинялось логике. Но сегодня цифры плясали перед глазами. Вместо элегантных доказательств я видел холодные глаза Меншикова, презрительную усмешку, с которой он бросил вызов. Слышал шипение льда в его руках. Чувствовал леденящий ветерок от пролетающей ледяной стрелы.

Стресс сжимал виски тугой повязкой, но под ним, глубже, клокотало что-то иное. Не страх поражения или наказания – азарт. Дикий, первобытный. Азарт игрока, поставившего все на кон. Азарт ученого, увидевшего уникальный эксперимент. Самый чистый тест воли и контроля, как написал Меншиков. Он хотел доказать превосходство грубой силы? Я докажу превосходство ума. Преимущество того, кто видит не только стихию, но и ее структуру. Я перебирал в голове возможные тактики, слабые места его льда – его хваленой дисциплины, которая могла треснуть под нестандартным давлением. Решимость закалялась, как сталь, холодная и острая. Я хотел этого поединка. Хотел стереть с его лица ту надменность. Пусть даже в темноте заброшенного сада.

Артём нашел меня за книгами. Он подсел молча, его обычно оживленное лицо было серьезным.«Они допрашивают второго библиотекаря, – сообщил он тихо, отводя глаза. – Просят списки всех, кто брал что-то политическое за последний год. Даже старые трактаты по магическому праву.» Он помолчал. «Ты уверен насчет… вечера?»Я встретил его взгляд. Не кивнул. Просто посмотрел. Уверенно. Решительно. В его глазах промелькнуло понимание, а потом – знакомый озорной огонек, смешанный с боевой яростью.«Ладно, – выдохнул он. – Тогда я знаю, где буду. Не в саду. На подстраховке. Если этот подлец вздумает подтянуть дружков…» Он сжал кулак. «Дай ему, Гриша. Дай так, чтобы запомнил. Формулой по морде.»

Юлиана пришла позже, когда библиотека начала пустеть. Она остановилась у моего стола, тень от высокого стеллажа падала на ее лицо, скрывая выражение. Я почувствовал запах дыма и цитруса – сильнее обычного.«Гриша. – Голос ее был низким, напряженным, без приветствия. – Последний шанс. Откажись. Скажи, что заболел. Свали на практику. Что угодно.»Я отложил перо. Чернильная клякса расплылась на полях. «Он не поверит. И будет считать правом топтать меня дальше. После Лабиринта… это единственный путь.»Она резко шагнула ближе, наклонилась, упершись руками в стол. Ее зеленые глаза горели в полумраке. «Путь к чему? К больнице? К отчислению? Или к могиле? Он не станет играть по джентльменским правилам! Ты видел его в Лабиринте!»«Видел, – ответил я спокойно. И почувствовал, как внутри закипает тот самый азарт, холодный и ясный. «И знаю, на что он способен. Поэтому пойду. Чтобы он знал – топтать меня стало дорогим удовольствием.»Она смотрела на меня долгих несколько секунд. Гнев, страх, отчаяние – все это мелькало в ее взгляде. Потом что-то дрогнуло. Она выпрямилась. «Идиот, – прошептала она, но в этом слове не было силы. Было что-то вроде… горькой гордости? «Тогда… бей первым. И бей точно.» Она резко развернулась и ушла, не оглядываясь, оставив после себя вихрь смешанных чувств и стойкий шлейф своего запаха.

Полночь приближалась. Туман сгустился до молочной пелены, превращая фонари в мутные желтые пятна. Я шел по пустынным дорожкам Западного сада, сознательно направляя шаг, дыша ровно и глубоко. Адреналин пел в крови, заостряя восприятие. Шорох мокрых листьев под ногами, холодная влага на лице, далекий крик ночной птицы – все казалось ярче, четче. Страх был, но он был лишь фоном для сосредоточенной, почти хищной ясности. Я был готов.

Тропинка сделала резкий поворот к полуразрушенной оранжерее – месту, указанному в вызове. Сквозь разбитые стекла проглядывал мрак. И вдруг – движение в тумане. Не Меншиков. Фигура в темном, строгом пальто, с воротником, поднятым против сырости. Белые волосы, как призрачное сияние в темноте. Алиса Ливен.

Она стояла, прислонившись к мокрому стволу старой липы, курила. Дымок стелился по ветру. Ее светлые глаза уловили меня в темноте раньше, чем я ее.«Грановский, – ее голос прозвучал тихо, но отчетливо, без тени удивления. – Поздняя прогулка? Или… поиск вдохновения для метамагических изысканий?»Я остановился, сердце учащенно забилось – не от страха, а от неожиданности. «И то, и другое, возможно, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – А ты?»Она сделала последнюю затяжку, бросила окурок, раздавила его каблуком. «Наблюдаю. За атмосферой. Она сегодня… гнетущая, не находишь?» Она подошла ближе. Ее взгляд, острый и аналитический, скользнул по моему лицу, будто читая напряжение в каждой мышце. Она ничего не спрашивала о дуэли. Но будто знала. Чувствовала. «Выглядите сосредоточенным. Как перед сложным экзаменом.»– Экзамены бывают разные, – парировал я.Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки. Она внезапно шагнула так близко, что я почувствовал холодок, исходящий от нее, и тот самый, неуловимый запах орхидеи, смешанный с табаком. «Тогда вот вам шпаргалка, – прошептала она. И прежде чем я осознал, ее губы коснулись моих. Коротко, холодно, как прикосновение лезвия. Вкус дорогого табака и опасности. Она отстранилась так же быстро. «Для смелости. Удачи, метамаг. Выживи. Потому что в будущем нас ждёт не мало интересного.» И она растворилась в тумане, как мираж, оставив на губах жгучее напоминание и море вопросов. Ее поцелуй не был поддержкой. Это была печать. Отметина игры, в которую я был втянут глубже, чем думал.

Время пришло. Я толкнул скрипучую дверь оранжереи. Внутри царил полумрак и запах сырой земли, гниющих растений и старого железа. Лунный свет, пробиваясь сквозь разбитую крышу, выхватывал остова мертвых пальм, груды битого кирпича. И в центре этого разрушения, как статуя из льда, стоял Меншиков. Белый дымок выдоха вился в холодном воздухе. Он не улыбался.«Точность – вежливость королей, Грановский. И метамагов, видимо, тоже, – произнес он без приветствия. Его голос звучал ровно, но в нем читалась холодная ярость, сдержанная лишь ледяной дисциплиной. – Начнем?»

Ответом ему стали мои руки, уже сложившиеся в первый жест. Не размышляя, на чистом адреналине и расчете. Две сгущенные сферы огня, размером с кулак, ярко-алые и шипящие, рванулись из моих ладоней не по прямой, а по расходящимся дугам – в обход потенциального ледяного щита. Меншиков даже не шелохнулся. Перед ним мгновенно взметнулась полупрозрачная, мерцающая холодом стена льда. Мои огненные шары врезались в нее с громким шипением и треском, оставив глубокие, дымящиеся кратеры, но не пробив насквозь. Пар заклубился в холодном воздухе.

Его ответ пришел мгновенно. Не одна стрела – три. Тонких, как иглы, смертельно острых, выточенных из чистого льда, летящих с чудовищной скоростью. Я уже был в движении, руки описывали сложную траекторию. Не щит – серию микроскопических, сверхбыстрых импульсов сжатого воздуха, точных, как лазерный луч. Они били не в стрелы, а в точки максимального напряжения на их траектории. Первая стрела дрогнула, сбилась с курса, вонзившись в гнилой ствол пальмы. Вторая раскололась пополам от точечного удара. Третью я успел парировать резким взмахом руки, создав перед собой уплотненную не очень сильный барьер, чтобы сэкономить силы – стрела воткнулась в него, как в масло, потеряв скорость, и упала к ногам. Я знал, что бой будет не простым и что Меншиков сильный маг, но в такой дуэли не обязательно победит тот, кто сильнее – шансы на стороне того, кто эффективно расходует силы.

Мы стояли, дыша чуть чаще, разделенные парой десятков шагов и клубами пара от столкновения стихий. Ни слова. Только взгляды, полные ненависти и азарта. Он уважал силу. Теперь он видел мою. Я видел его холодный расчет. Первый обмен – вничью.

Меншиков медленно поднял руку. Но не для очередной стрелы. Его жест был иным – широким, властным, призывающим. И не в пространство перед собой. В сырую, покрытую мхом и гнилью землю оранжереи подо мной.

«Детские игры нам ни к чему, Грановский, – прозвучал его голос, звенящий ледяной яростью. – Пора познакомиться с настоящей силой и перестать тратить время на выскочек вроде тебя. Приди.»

Земля под моими ногами вздыбилась. Не камни – сама почва заколебалась, стала жидкой и зловещей. Из грязи, воды и сгустков темной энергии передо мной начало подниматься нечто массивное, бесформенное, ревущее низким, булькающим рыком. Вода стекала с его глиняного тела, собираясь в лужи. Мутные, лишенные разума глаза-лужицы уставились на меня. Холодная, мокрая смерть пахнула в лицо.

Водный элементаль.

Ледяная игла страха, знакомая до кошмара, пронзила меня насквозь. Горло сжалось. В ушах зазвенело. Руки, только что такие точные и уверенные, предательски задрожали. Перед глазами – не монстр из грязи и воды, а черная пустота Невы, леденящий ужас, железный привкус и бесконечное падение...