Текст книги "Метамаг. Кодекс Изгоя. Том 1. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Виленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

Глава 51

Карта Николая лежала перед нами как труп на секционном столе. Грубые линии, обозначавшие причалы Охтинской верфи, корпуса цехов, грязные ленты узких проездов между складами, напоминали вены на иссохшей коже. Квадратик с пометкой «N17» был чернильным пятном – центр будущего взрыва. Воздух в Олиной квартире, обычно пропитанный теплом печи и запахом хлеба, стал тяжелым, спертым, как перед грозой. Электрическое напряжение висело незримо, заставляя кожу покалывать. Дождь за окном усилился, стуча по стеклу мутными потоками, словно пытаясь смыть предстоящее.

– Завтра. Полночь. Склад семнадцать, – повторил я, пальцем вдавливая бумагу у злополучного квадрата. Голос звучал чужим, металлическим, лишенным колебаний, которых требовала ситуация. – Забайкальский дал точку. Теперь – наш ход. Как?

Семен рванулся вперед, его глаза горели лихорадочным блеском, пальцы нервно барабанили по краю стола.

– Окружить! – выпалил он. – Быстро, тихо! Снять часовых у ворот! Потом – вломиться внутрь! Навалом! У них там не солдаты, а сторожа, наверняка! Сонные! Мы справимся! Ножи, дубины… или! – он выдохнул, осененный идеей, – магия огня! Расплавить замки! Двери! Или… или саму карету, когда привезут! В лужицу! И деньги наши!

Его энтузиазм разбился о каменное выражение лица Николая. Тот медленно покачал головой, его тяжелый взгляд скользнул по карте.

– Расплавить карету? – спросил он тихо, но так, что Семен съежился. – Ты представляешь, сколько энергии на это нужно? Сколько времени? И что будет с деньгами внутри? Золотые монеты, может, и выдержат, а бумажки? А люди в карете? Это не сторожа на складе, Семен. Это инкассаторы. Вооруженные. С чарами защиты на карете, будь она неладна. Они успеют поднять тревогу на всю верфь, пока ты будешь ее плавить.

– Тогда лошадей! – не унимался Семен, отчаянно цепляясь за идею. – Очаровать! Напугать! Чтоб понесли! Устроили бы давку! Хаос! А мы в суматохе…

– И угробили бы кучу невинных, – холодно парировала Анна. Она сидела прямо, руки сложены на коленях, лицо – маска практичной жестокости. – Лошади понесут – сметут всех на пути. Рабочих, детей, если рядом окажутся. Нам нужна точность. Минимум шума. Минимум свидетелей. Туман. – Она ткнула пальцем в карту, в переулок, ведущий к складу. – Густой, слепящий. Магия воды и воздуха. Заполнить проход. Ослепить. Оглушить. Пока они в панике – забрать деньги и раствориться.

– Туман… – протянул Николай, задумчиво потирая подбородок. – Это… разумно. Но где гарантия, что они не станут стрелять наугад? Или не вызовут подмогу по какому-то своему каналу? Туман скроет нас, но не обезвредит их. Это задержка, но не решение.

Спор разгорался. Голоса перебивали друг друга, становясь резче. Оля молчала, бледная, кусала губы, ее взгляд метался от одного к другому. Чижов сидел в своем углу, сгорбившись, но его глаза, скрытые опущенными веками, казалось, видели все – карту, лица, напряжение. Он не предлагал ничего. Просто ждал. Я чувствовал его внимание, как фантомную боль. Враг номер один, молчаливый судья.

– Туман – часть, а не целое, – вклинился я, повышая голос, чтобы перекрыть спор. Все взгляды устремились ко мне. Даже Чижов чуть приподнял голову. – Анна права. Нам нужна ловушка. Тихая. Безопасная… для нас. И Забайкальский, – я подчеркнул имя, – дал нам не просто склад. Он дал ключ. – Я ткнул пальцем в узкую линию между двумя длинными корпусами складов, подходившую почти вплотную к квадрату N17. – Видите? Этот проезд. Узкий. Как горло бутылки. Шириной едва ли на две телеги. Карета, когда ее подвезут к складу, должна будет проехать через него. И вот здесь, – я провел пальцем по карте, – мы ее и возьмем. Не на открытом месте. Не у ворот. Здесь.

Наступила тишина. Николай прищурился, вглядываясь.

– Узко… – пробормотал он. – Очень узко. Давка образуется, если что-то пойдет не так.

– Именно, – я парировал. – Мы создадим давку. Но контролируемую. Николай, – я посмотрел на него, – ты силен в земной магии? Можешь поднять плиту? Создать каменную пробку с одного конца проезда? Быстро? Тихо?

Николай задумался на секунду, потом кивнул, тяжело.

– Могу. Но это будет… заметно по колебаниям. Если рядом чувствительный маг…

– Чувствительный маг в инкассаторской карете будет занят защитой груза и кареты, а не поиском подземных толчков, – отрезал я. – Риск есть. Но он меньше, чем штурм склада. Я возьму другой конец. Подниму такую же пробку. Карета окажется в каменном мешке. Длина проезда – метров пятьдесят? Ширина – как раз под карету и узкий проход для конвоя сбоку. – Я посмотрел на Анну и Семена. – Вот тут – ваш туман. Не просто туман. Густой, как молоко. Холодный. Свинцовый. Наполните им все. До краев. Чтобы внутри не было видно собственной руки. Чтобы захлебывались. Чтобы любая команда терялась. Это будет их личный ад. На несколько минут, этого хватит.

– Хватит для чего? – спросила Анна резко. – Они все равно вооружены. Будут стрелять наугад. Могут ранить своих. Или нас, если кто-то полезет внутрь.

– Никто не полезет внутрь тумана, – сказал я твердо. – Мы не будем с ними драться. Мы… уберем саму карету. Как препятствие. Как угрозу. – Я перевел взгляд на Чижова. Он встретил мой взгляд – впервые за вечер. Его глаза были темными, нечитаемыми. – Василий. Ты чувствуешь металл. Ты можешь… размягчить его? Сделать податливым? Не плавить сразу, а… ослабить? На короткое время?

Чижов не ответил сразу. Он медленно разжал руки, лежавшие на коленях. Пальцы его были тонкими, нервными.

– Могу, – произнес он тихо, почти шепотом. – Но… это тонкая работа. Нужен… мощный импульс. Концентрация. И… точка приложения. Я не смогу охватить всю карету сразу. Только часть.

– Достаточно, – я почувствовал, как темная энергия эгрегора откликается на вызов. – Я дам импульс. Я направлю поток. Ты – сфокусируешь. Мы ударим по осям. По стыкам. По самым уязвимым точкам. Не плавить, а… раздавить. Сломать хребет железному зверю. Чтобы он осел. Завалился на бок. Стал беспомощной грудой. В тумане. В давке. Конвой будет не до денег. Им будет не до стрельбы. Они будут выбираться из ловушки, спасаться от падающей махины. Вот тогда – быстро, четко – забираем ящики. Те, что сможем унести. И – на выход. По заранее продуманным путям отхода. Туман скроет начало. Хаос – конец.

План висел в воздухе – дерзкий, сложный, балансирующий на грани провала. Тишина стала еще гуще. Даже Семен замолчал, осознавая масштаб. Николай склонился над картой, водил толстым пальцем по проезду, мысленно примеряя каменные пробки.– Два мага земли… – пробормотал он. – Это мощно. Но синхронность… Если я подниму свою пробку на секунду раньше или позже твоей… Они могут успеть дать задний ход. Или вломиться в склад, создать там укрытие.

– Синхронизируемся по сигналу, – предложила Анна. – Свисток? Но он может быть услышан… Визуальный сигнал? Огонек? Но в темноте, в дождь…

– Через эфир, – неожиданно сказал Чижов. Все взгляды устремились к нему. Он не поднимал глаз. – Кратковременный импульс… волна. Не магия, а… толчок. Почти неощутимый для посторонних. Мы… – он кивнул в мою сторону, – сможем его почувствовать. Оба. Как точку отсчета.

Мы. Он сказал "мы". Враги, вынужденные объединиться в смертельном танце. Я кивнул, скрывая внутреннее напряжение.– Да. Это возможно. Импульс – сигнал. Николай, я – поднимаем пробки одновременно. Анна, Семен – сразу после этого туман. Не экономьте силы. Василий и я – концентрируемся на карете. Удар – сразу, как только туман заполнит все. Чем быстрее она рухнет, тем меньше шансов у них опомниться.

– А люди? – тихо спросила Оля. Все обернулись к ней. Она сидела, обхватив себя руками, как от холода. – В карете… Рядом… Если она рухнет… Если их придавит…

Вопрос повис в воздухе, тяжелый и неудобный. Моральная дилемма, о которой все думали, но не решались озвучить. Анна нахмурилась.

– Они вооружены. Они стреляют первыми. Это война, Оля. Не благотворительность.

– Но это не солдаты на поле боя! – парировала Оля, голос ее дрожал. – Это… служащие. Может, такие же рабочие, как наши отцы…

– Которые стреляют в таких же рабочих, когда те бастуют, – жестко сказал Николай. – Мы не начинаем стрельбу. Мы создаем хаос и обезвреживаем угрозу. Если они не полезут под колеса падающей кареты – у них есть шанс. Если полезут… – Он развел руками. – Риск есть. Но он меньше, чем штурм с ножами и стрельбой.

– Мы должны быть готовы к сопротивлению, – добавила Анна. – Если кто-то выскочит из тумана с оружием… Если попытается сорвать ящики… – Она посмотрела на Семена, потом на Николая. – Дубины. Только для обороны. Оглушить. Не убивать. По возможности.

– По возможности, – мрачно повторил Николай. – Легко сказать. В панике, в тумане, когда вокруг падает железная махина… Контроль будет иллюзией.

Обсуждение снова закрутилось, уходя в детали.

Час пролетел незаметно. На столе лежали испещренные пометками листки, карта была исчеркана стрелками и крестиками. План обрел кости и мясо – рискованное, кровавое мясо. Атмосфера в комнате накалилась до предела. От Семена исходил лихорадочный жар возбуждения. Анна была холодна и сосредоточена, как лезвие. Николай – тяжел и мрачен, как камень, который ему предстояло поднять. Оля выглядела потерянной, ее руки дрожали. Чижов… Чижов сидел, вобрав голову в плечи, его глаза были прикрыты, но я чувствовал, как его тонкое сознание анализирует каждый шаг, каждую слабость плана. И мою роль в нем.

Когда все детали, казалось, были выжаты донельзя, наступила тягостная пауза. Дождь за окном стих, сменившись зловещим моросящим туманом, который полз с Невы, окутывая город. Он казался дурным предзнаменованием.

– Значит… – Николай тяжело поднялся. – Завтра. Закат. Сбор у старого дуба на краю верфи. Без опозданий. Каждый знает свою роль. – Он посмотрел на каждого: на Семена – тот кивнул слишком резко, на Анну – холодный кивок, на Олю – она едва заметно качнула головой, на Чижова – тот не шевельнулся, на меня. – Его взгляд задержался. – От вас зависит успех. Или провал. Не подведите.

"Не подведите". Слова звучали как приговор. Я встретился взглядом с Чижовым. В его темных глазах не было доверия. Не было даже ненависти. Была лишь ледяная ясность осознания общей ловушки, в которой мы оказались. Враги, связанные одной целью, одной смертельной авантюрой. Завтра нам предстояло слиться в едином магическом порыве, чтобы сломать железного зверя. А после – мы оставались врагами. И счет между нами еще не был закрыт.

План был готов. Кощунственный, дерзкий, почти самоубийственный план. Теперь оставалось только дожить до завтра. И шагнуть в приготовленный нами же туман.

Тягостное молчание после слов Николая повисло, как гарь после взрыва. План был, но он висел на волоске тончайших магических нитей, которые могли порваться от первого же дуновения реальности. Анна первой нарушила тишину, ее голос был как удар точильного камня по лезвию:

– Туман. Три минуты. Непроглядный. В радиусе пятидесяти метров. – Она посмотрела на Семена, потом на свои собственные руки, будто оценивая их мощь. – Моих сил… наших с Семеном сил… хватит на туман, который скроет движение. Но не на глухую, свинцовую стену, которая ослепит и оглушит вооруженных профессионалов. Им хватит секунды, чтобы открыть огонь наугад или бросить сигнальную ракету. Нужна плотность. Мощь. Больше, чем мы можем дать сами.

Николай мрачно кивнул, его палец снова заскользил по карте, будто ища несуществующую подсказку в линиях верфи.

– Без усиления – авантюра чистой воды. Туман рассеется слишком быстро, или будет недостаточно густым. Они сориентируются. И тогда… – Он не стал договаривать. Все поняли.

Взгляд Анны, холодный и неумолимый, уперся в Чижова, сгорбившегося в своем углу.

– Василий. Закрытый фонд. Библиотека. Там есть свитки. Старые мощные заклинания стихий. «Песнь Ледяного Ветра». «Дыхание Слепого Океана». Они дадут нужную плотность. Нужный холод на нужное время.

Чижов вздрогнул, как от удара током. Его бледное лицо исказила гримаса страха и отвращения.

– Нет! – вырвалось у него, резко, почти визгливо. Он вжался в спинку стула, будто хотел провалиться сквозь нее. – Это… это невозможно! Доступ только у хранителей! И у… у избранных профессоров! Сигнализационные чары! Ловушки! За малейшую попытку… – Он замолк, сглотнув ком в горле. Его глаза, дикие, метнулись ко мне, потом к Николаю, ища поддержки, которой не было. – Это безумие! Нас поймают! Сожгут заживо в подвалах Охранки! Или просто… сотрут!

– Нас и так сотрут, если завтра все пойдет не так! – врезался я в его панику, голосом, закаленным в кабинете Седова. Энергия эгрегора, темная и властная, толкнулась под кожей, требуя подчинения. – Ты знаешь расписание хранителя. Знаешь слабые места в охране фонда. Знаешь, как обойти ловушки на восприятие. Ты чувствуешь их, Василий. Как чувствовал мой эгрегор. – Я сделал паузу, давая этим словам, этому напоминанию о его силе и моей уязвимости, вонзиться глубже. – Ты не пойдешь один. Я буду рядом. Прикрою. Отвлеку, если что. Но свитки нужны. Без них – шансы падают вдвое. Ты хочешь провала? Хочешь, чтобы нас всех перестреляли, как бешеных псов?

Он сжался в комок, его пальцы впились в колени до побеления костяшек. Борьба читалась на его лице – страх перед Охранкой, перед пыткой, перед падением – и страх перед завтрашней кровавой баней. И над всем этим – моя воля, давящая через эгрегор, как пресс.

– Ты… ты не понимаешь… – прошептал он, но в его голосе уже не было прежней силы отказа. Была агония выбора.

– Риск везде, Василий, – жестко сказал Николай. Его тяжелый взгляд не давал Чижову спрятаться. – Здесь – риск пытки. Там – риск пули. Выбирай какой чище. Но выбирай сейчас. Времени нет.

Чижов закрыл глаза. Дышал часто, поверхностно. Казалось, еще секунда – и он сломается, закричит, убежит. Но потом его плечи опали. Он открыл глаза. В них не было согласия. Была лишь горькая, обреченная покорность хищнику, вцепившемуся в горло.

– Ладно… – выдохнул он. – Сегодня ночью… После полуночи… Я… попробую. Но если что-то пойдет не так…

– Если что-то пойдет не так – я беру огонь на себя, – отрезал я. Ложь была гладкой, как лед. В случае провала в библиотеке, Седов узнает первым, и Чижов станет лишь разменной монетой в моем оправдании. Но сейчас ему нужно было это слышать.

Анна кивнула, удовлетворенно. Семен облегченно выдохнул. Оля смотрела на Чижова с таким состраданием, что мне стало тошно. Она видела его страх, но не видела его предательства.

– Свитки – это сила, – продолжила Анна, переходя к следующей точке. – Но есть сила, которая может ее свести на нет. Антимаг. Если он будет в конвое…

Слово повисло в воздухе, холодное и тяжелое. антимаг. Редкий, ценный специалист Охранки или частных контор. Человек, чья аура или специальные артефакты могли рассеивать, гасить, искажать враждебные заклинания в радиусе действия. Наш туман мог превратиться в легкую дымку. Каменные пробки – рассыпаться в пыль. Удар по карете – не состояться. Провал. Смерть.

– Шанс есть всегда, – мрачно констатировал Николай. – В богатых инкассациях – почти наверняка.

– Мы договорились! – вырвалось у Оли, ее голос дрожал от ужаса. – Минимальное насилие! Только оглушение! Только если угрожают!

– Антимаг – не человек с дубинкой, Оля, – жестко парировала Анна. Ее глаза были лишены сомнений. – Он – живой щит. Живая помеха. Пока он на ногах и в сознании – наша магия бесполезна. Он – ключ к их защите. Устранить его – не жестокость. Это необходимость. Как вырвать больной зуб, чтобы спасти всю челюсть.

– Убить? – прошептала Оля. В ее глазах стояли слезы. – Просто… убить человека? За то, что он… делает свою работу?

– За то, что он стоит между нами и шансом выжить, – безжалостно сказал Николай. Он не смотрел на Олю. Смотрел на меня, потом на Анну. – Если он там есть… если он мешает… его нужно нейтрализовать. Быстро. Без шума. До того, как он поймет, что происходит. До того, как он активирует свои чары или артефакты.

– Нейтрализовать… – повторил Семен, и в его голосе не было прежнего лихачества. Было осознание тяжести. – То есть… убить.

– Да, – четко сказала Анна. – Если другого выхода нет. И выход будет только один – если он начнет действовать. Тот, кто его увидит первым… тот, кто будет ближе… – Ее взгляд скользнул по кругу, останавливаясь на мне, на Николае, на Чижове. – Тот и действует. Ножом. Тихо. В горло или под ребра. Чтобы не крикнул. Нельзя колебаться ни секунды.

В комнате стало холодно, несмотря на тепло печки. Решение об убийстве, вынесенное как приговор, легло на всех тяжким грузом. Даже Семен потупился. Чижов сжался еще сильнее. Оля закрыла лицо руками. Я чувствовал ледяное спокойствие Анны и тяжелую, вынужденную решимость Николая. Это была цена. Цена за большие деньги. Цена за выживание.

– Я или Николай, – сказал я тихо, но так, чтобы все услышали. – Мы будем ближе к точке действия. К карете. Если антимаг выскочит из тумана или будет рядом… мы среагируем. Я не добавил "и Чижов". Он для такой работы не годился. Его удел – тонкая магия и страх.

Николай кивнул, его лицо было каменным.

– Согласен. Теперь о добыче. Ящики. Они тяжелые. Один, максимум два на человека. Грановский, Чижов и я – мы будем у кареты. Мы – загружаемся. Быстро. Только самое ценное. Наличные. Металл. Бумаги – в огонь, если время есть. Оля, – он посмотрел на нее, – ты несешь один ящик. Только один. И сразу – на отход. Твоя задача – не воевать, а унести. Анна и Семен – прикрывают. Их задача – держать туман как можно дольше и следить за флангами. Если погоня – отвлекать. Шумом. Ложными выстрелами. Но не ввязываться в бой.

– Отход, – Анна ткнула пальцем в карту. – Три пути. Через цех – риск встречи с ночной сменой. По крышам – риск оступиться или быть замеченным сверху. Вдоль забора к воде – риск тупика или патруля у причала. Лучший вариант – разделиться. Меньшими группами. Сбить след. Я и Семен – через цех. Шум, движение – отвлечем внимание. Оля – с одним ящиком – по крышам. Там тихо, но нужна осторожность. Вы трое, – она указала на меня, Николая и Чижова, – с основной добычей – вдоль забора к воде. Там, за кучей шпал, есть лаз под забором к старому угольному причалу. Темно и грязно. Но скрытно. Увидимся на конспиративной квартире Анны Петровны. Знаешь адрес? – Она посмотрела на меня.

Я кивнул. Запоминал: адрес, пути, явочная квартира. Детали сливались в кровавый пазл.

– Туман скроет начало отхода, – добавил Семен, пытаясь вернуть себе уверенность. – Они не сразу поймут, куда мы делись. А когда поймут – мы уже рассосемся.

– Рассчитывай на худшее, – буркнул Николай. – Предположим, что у них есть свой маг-следопыт или собаки. Туман рассеется. Они увидят разбитую карету. И пойдут по следу. Значит – скорость. И никаких следов. Одежда – темная, без опознавательных знаков. Лица – закрыты. Ящики – обернуть мешковиной, чтобы не звенело и не оставляло следов по грязи. После – все сжечь. Одежду, остатки мешковины. Все. Всем ясно? Завтра. Закат. Старый дуб. С собой – только необходимое. Никаких лишних вещей. Никаких колебаний.

Мы вышли в сырую, пропитанную туманом ночь Петербурга. Чижов шаркнул рядом, его плечо почти касалось моего, но пропасть между нами была шире Невы.

– Полночь, – прошипел Чижов, не глядя на меня. – У служебного входа в западное крыло. Будь точен. И… не мешай.

Он растворился в серой мгле, как призрак. Я остался стоять, ощущая холодную влагу тумана на лице и жар темной энергии эгрегора внутри. Два ограбления в одной ночи. Сначала – знания. Потом – жизнь и золото. Петля на шее сдавила меня еще сильнее.

Глава 52

Полночь. Академия Магических Искусств, днем шумная муравьиная куча знаний, ночью превратилась в каменного исполина, спящего кошмаром. Западное крыло, отдаленное, облезлое, тонуло в густой, вонючей сырости, поднимавшейся с Невы и каналов. Туман не просто висел – он лип к стенам, заползал в каждую щель, превращал фонари в желтые, расплывчатые призраки. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом мокрого камня, старой штукатурки, плесени и чего-то еще – страха и запретного знания, хранящегося за этими стенами.

Я прижался спиной к ледяной, шершавой поверхности ниши у служебного входа. Не дверь даже – низкая, обитая железом арка, ведущая куда-то в подземелья хозяйственных служб. Место было выбрано Чижовым – слепое пятно в патрулях ночных сторожей, вне поля зрения редких окон, где еще теплился свет дежурных. Мой сюртук моментально пропитался влагой, холод проникал под кожу, заставляя зубы стискивать непроизвольную дрожь. Но не холод был главным. Главным было ожидание. И мысли. Мысли, которые грызли мозг острее крыс в подвале.

Василий Чижов. Тихий, нервный Василий. С его дрожащими руками, вечно бегающими глазами, видящими «слишком много». Я всегда считал его слабым звеном. Испуганным зверьком, случайно попавшим в круговорот событий слишком больших для него. Уязвимостью. Проблемой, которую нужно решить – сдать, убрать, изолировать. Ошибка. Грандиозная, почти фатальная ошибка.

Вот он сейчас там, в чреве каменного чудовища. Прошел мимо меня час назад, не оглядываясь, сгорбленный, почти крадущийся. Но в его походке не было прежней дрожи загнанного кролика. Была сосредоточенная, кошачья осторожность. И в его глазах, мельком брошенных в мою сторону перед тем, как раствориться в темноте арки – не страх. Расчет. Холодный, как этот туман. Онзнал, куда идет. Знал, что делает. Зналриски. И шел не потому, что я его заставил, а потому, что просчитал: этот риск меньше, чем риск провала завтра. Меньше, чем риск оказаться в застенках Охранного Отделения по любому из возможных сценариев.

Как он вынесет свитки? Вопрос висел в воздухе, как капли на моем воротнике. У него есть доступ к закрытому фонду – как помощнику педантичного профессора древних шрифтов. Но доступ – не право выноса. Особенно таких вещей, как «Песнь Ледяного Ветра» или «Дыхание Слепого Океана». Сигнализационные чары на самих свитках? На дверях хранилища? На полках? Ловушки, реагирующие на несанкционированное прикосновение? Чижов чувствовалих. Это была его странная, пугающая сила – видеть метафизические следы, колебания энергии, невидимые глазу. Как он чувствовал искусственную природу моего эгрегора. Не просто чувствовал – понимал, что это значит. И молчал. До поры.

Именно это сейчас осознавалось с леденящей ясностью. Его молчание – не трусость. Стратегия. Он не запаниковал и не побежал доносить сразу. Он затаился. Стал наблюдать. Собирать информацию. И когда давление в кружке возросло, когда моя позиция пошатнулась из-за затянувшегося ожидания весточки от Забайкальского – он сделал ход. Тот самый взгляд кружка в его сторону перед началом обсуждения. Тот его кивок – не санкция, а демонстрация силы. Вот кто здесь истинный центр. Вот кому вы доверяете. Он – ваш арбитр. Он решает, следовать ли за этим самозванцем с его безумными планами.

И он вышел из тени. Не для того, чтобы помочь. Чтобы взять контроль. Чтобы поставить меня в зависимость от его действий. От его «дара», который был ему не проклятием, а инструментом. Выкрасть свитки? Для него, чувствующего каждую магическую нить охраны, это не самоубийство. Это сложная задача, но решаемая. Как шахматная партия. Он просчитывал шаги сейчас там, в темноте, среди древних фолиантов и спящих чар, с той же холодной точностью, с какой планировал свое возвышение в кружке.

А я? Я стоял снаружи. Мокрая, дрожащая ширма. Отвлекающий маневр на случай, если что-то пойдет не так. Его страховка. И его заложник. Потому что если его поймают – он не придет один. Он приведет к моему порогу. «Грановский заставил! Он агент! Он угрожал!» И поверят. Оля поверит. Николай задумается. Анна сочтет логичным. Потому что Чижов – свой. Тихий, нервный Василий. А я? Я – лидер с темным эгрегором и безумными планами.

Мысли кружились, как туманные вихри. Энергия эгрегора клокотала внутри – черная, мощная, но беспомощная против этой тихой, рассчитанной угрозы. Она могла расплавить карету, но не могла расплавить хитросплетение лжи и манипуляции, которое Чижов плел вокруг меня. Он оказался не пешкой. Он оказался игроком. Игроком, который видел доску лучше меня. Его «метафизическая чувствительность» – это не просто видение следов. Это видение связей. Видение слабостей. Видение того, как дергать за ниточки.

Шорох.

Не из арки. Сверху. Я вжался в нишу, сливаясь с тенью и камнем. По мосткам высоко на стене, едва различимый в тумане, прошел сторож. Фонарь в его руке колыхался, бросая прыгающие желтые пятна на мокрые стены. Он зевнул, громко, по-звериному, потер рукавом лицо и побрел дальше, его шаги глухо отдавались по металлическим решеткам. Сердце колотилось, стуча в висках в такт этим удаляющимся шагам. Сколько времени прошло? Полчаса? Час? Что там происходит? Нашел ли он свитки? Обходит ли ловушки? Или уже лежит с перерезанным горлом в луже собственной крови, активировав какую-нибудь стражую руну?

Время текло с чудовищной, издевательской медленностью. Каждая капля воды, падающая с карниза мне за воротник, казалась вечностью. Туман сгущался, превращая мир в серую, беззвучную вату. Даже шум далекого города – гудки пароходов на Неве, редкие крики – не проникал сюда. Только мое дыхание, учащенное, и бешеный стук сердца. И мысли. Беспощадные мысли.

Чижов был врагом. Не потенциальным. Не возможным. Реальным и смертельно опасным. Более опасным, чем Забайкальский с его жадностью и глупостью. Более опасным, чем анонимные филеры Охранки. Потому что он был внутри. Внутри доверия. Внутри моей собственной легенды. Он знал мою тайну. И он использовал ее, не атакуя в лоб, а исподволь, подкапываясь под основание моей власти в кружке. Завтра нам предстояло вместе ломать карету. Сливать магические потоки в едином смертельном усилии. А после… После он предъявит счет. Или просто потянет за ниточку, обрушивая всю конструкцию на мою голову.

Убрать его? Мысль, холодная и острая, как лезвие, пронзила мозг. До завтра. До того, как он станет незаменимым героем, вынесшим свитки. В темном переулке по дороге домой. Нож в спину. Быстро. Тихо. Эгрегор мог бы стереть следы, сжечь тело… Но риск! Если его исчезновение заметят до завтрашнего вечера? Если его свяжут с кражей в библиотеке? Кружок запаникует. План рухнет. Седов… Нет, о Седове нельзя было думать здесь, на улице, но его ледяной взгляд будто пронзал туман. Провал был недопустим. Чижов должен был жить. До завтрашней ночи. До выполнения своей роли в ограблении. А потом… Потом мы разберемся. На верфи. В хаосе. «Случайная» пуля. «Неудачное» падение под колеса рушащейся кареты. Возможности найдутся.

Тишина. Глубокая, давящая. Даже капли перестали падать. Туман стоял стеной. Вдруг – едва уловимый скрип. Не дверной петли. Скорее… смещение камня? Трение по штукатурке? Из темноты арки выползла тень. Низкая, сгорбленная, держащая что-то объемное, плотно завернутое в темную, грубую ткань. Чижов.

Он двигался не крадучись, а с той же сосредоточенной осторожностью, что и на входе. Но теперь в его движении читалась не просто осторожность – уверенность. Он нес сверток не как вор, похитивший сокровище, а как мастер, забравший свой законный инструмент. Он подошел ближе. В тусклом отблеске далекого фонаря я увидел его лицо. Бледное, как всегда. Но не искаженное страхом. Напряженное – да. Но в глазах горел холодный, четкий огонь выполненной задачи. И… удовлетворение? От того, что справился? Или от того, что еще больше меня поставил в зависимость?

Он остановился в шаге, его глаза, адаптированные к темноте библиотеки, без труда нашли меня в нише.– Готово, – прошептал он, голос был ровным, без тряски. – Два. «Ледяное Дыхание» и «Туман Памяти». Достаточно. – Он не стал показывать сверток, лишь чуть приподнял его. – Идем. Быстро. Надо спрятать до завтра. И… – он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни благодарности, ни страха, только плоская констатация факта, – …никто не поднял тревогу. Пока.

Он двинулся вдоль стены, не оглядываясь, зная, что я последую. Я оттолкнулся от холодного камня, чувствуя, как ноги одеревенели от долгого стояния на холоде. Сверток в его руках казался мне не источником силы для завтрашнего тумана, а трофеем врага. Доказательством его ловкости, его расчета, его скрытой мощи. Василий Чижов. Больше не испуганный студент. Игрок. Опасный и непредсказуемый. И завтра, на Охтинской верфи, нам предстояло сыграть в смертельную игру не только с инкассаторами, но и друг с другом. Первый ход он уже сделал. Теперь была моя очередь. И ставки были выше, чем когда-либо.

Охтинская верфь встретила нас гнилым дыханием спящего промышленного гиганта. Старый дуб, указанный Николаем как точка сбора, стоял на отшибе, черный и корявый, как страж ада перед вратами этого металлического и деревянного чистилища. Туман здесь, подпитываемый близостью Невы и заводскими испарениями, был гуще, липче, пропитан запахом ржавчины, гниющей древесины, дегтя и чего-то кислого – отбросов или химикатов. Он обволакивал фигуры, прибывающие одна за другой из сырой мглы, делая их призраками еще до начала действия.

Чижов пришел первым, его сверток, плотно завернутый в грубый брезент, он прижал к груди, как младенца. Я – следом, кожей ощущая его молчаливое, но подавляющее присутствие. Потом появился Николай – массивный, неспешный, его тяжелый взгляд сразу упал на сверток. Анна и Семен вышли из тумана почти одновременно, как тени, их лица напряжены, движения резки. Оля пришла последней, бледная, с огромными глазами, в которых читался немой ужас перед предстоящим. Ее пальцы нервно теребили край плаща.

Без лишних слов, жестом, Николай повел нас вглубь верфи. Мы шли по узким проходам между высокими, почерневшими от времени и копоти корпусами складов. Воздух вибрировал от далекого, но постоянного гула ночных работ где-то в доках, смешиваясь с шелестом наших шагов по мокрой, замасленной земле и редкими каплями, падающими с переполненных желобов. Запах был ошеломляюще гнетущим: влага, плесень, металлическая пыль, гниющее дерево, мазут.

Тот самый проезд. Он открылся внезапно – узкая щель между двумя бесконечно длинными, мрачными корпусами складов N16 и N18. Как предсказывал Забайкальский – идеальная ловушка. Шириной едва на две телеги. Мощеный, но разбитый булыжник, покрытый слоем вонючей грязи и масляных пятен. Высокие, глухие стены по бокам, лишь кое-где прерываемые заколоченными дверями или крошечными, зарешеченными окнами под самой крышей. В конце – тупик, упирающийся в стену склада N17, нашей цели. Над проездом кое-где висели чахлые фонари, их тусклый, больной свет лишь подчеркивал мрак и тесноту. Место дышало затхлостью и угрозой.