Текст книги "Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5"

Автор книги: Деанна Рэйборн

Соавторы: Деанна Рэйборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 100 страниц)

Глава тринадцатая

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что мистер Стокер уже встал и оделся и сует мне под нос чашку чая.

– У тебя есть пять минут на то, чтобы одеться, мы отправляемся, – холодно сказал он.

Выглянув наружу, я поняла, что это не было фигурой речи. В лагере шла бурная деятельность: все шатры разобраны и сложены, и к каждому фургону подводили огромных тягловых лошадей. Стокер убирал все, что могло упасть, в шкаф, и проверял, хорошо ли закреплена мебель. Потом он вручил мне мою сумку и вышел, не сказав ни слова. Я наспех выпила чай, немного обжегшись, потому что он оказался крепким и горячим, и быстро оделась. У меня был большой опыт употребления агуардиенте, и мой организм быстро после этого восстанавливался, так что я чувствовала себя почти хорошо после событий прошлого вечера и даже насвистывала какую-то мелодию, пока упаковывала свои вещи в сумку. Убрав ее в шкаф, я вышла из фургона.

– Доброе утро, миссус, – окликнули меня. Я повернула голову и увидела, что к фургону подходит конюх с парой лошадей. Залатанные брюки, лицо наполовину скрыто под кепи.

– Доброе утро. Это для нас?

– Да, конечно, и лучше лошадей вы в этом заведении не найдете, – заверил он меня. Он остановился и дал мне с ними поздороваться, удерживая животных, пока я гладила их бархатные носы.

– Я придержал их специально для вашего фургона, миссус.

Он поднял голову, и я увидела, что это на удивление миловидный парень, с теплыми карими глазами, в которых плясали веселые огоньки. Рот тоже излучал веселье, казалось, что его губы сами собой все время растягиваются в улыбке.

– Как это мило.

Он пожал плечами.

– Только смелая дама позволит мужчине бросать в нее ножи.

– Смелая или совсем безрассудная. Тебе решать.

Улыбка стала еще шире, и я заметила ямочки у него на щеках. За эти два дня я видела в лагере и других конюхов: скрюченных стариков с такой грубой кожей, что подошла бы и для сапог. Как они, должно быть, ненавидели этого блестящего молодого человека!

– Я Морнадей, – представился он, протянув мне руку. Я пожала ее и ощутила в пальцах легкое, приятное покалывание от прикосновения к этой теплой, мягкой ладони. Одна из лошадей дернула мордой и всхрапнула.

– Всему свое время, красотка, – успокаивающе сказал он ей. А потом слегка мне поклонился.

– Надо бы уже запрячь этих дамочек. До встречи, миссус. – Это прозвучало как обещание.

Я пошла за булочкой и еще одной чашкой чая, а когда вернулась, мистер Стокер уже сидел на узкой скамеечке за лошадьми. Он не предложил мне руки, и я сама забралась наверх и села рядом с ним.

– Доброе утро, – вежливо сказала я. – Куда мы направляемся?

– Десять миль вниз по дороге. Деревня называется Баттерлей.

– Всего десять миль? Как забавно. Я думала, мы поедем гораздо дальше.

– Лошади могут осилить четырнадцать, но неразумно гнать их так далеко каждый раз.

Он подобрал поводья, и по какому-то невидимому сигналу все фургоны начали двигаться вперед. Профессор и Отто ехали в странном экипаже: потрепанном ландо в форме створки ракушки, обшитом старым бархатом. Это было очень эффектно, и профессор самодовольно помахал нам, когда они миновали наш фургон, направляясь в голову процессии по дороге к Баттерлею.

Я повернулась к мистеру Стокеру, но его взгляд был прикован к дороге, и он ничего мне не сказал. Я подумала, что накануне ночью, наверное, ущемила его гордость. Будь то лунный свет или эйфория оттого, что он справился с номером и сумел меня не покалечить, но в любом случае та искра интереса ко мне, которую я в нем заметила, была минутным помутнением сознания, и более рациональный мужчина, несомненно, просто пожал бы мне руку и поблагодарил за проявленную твердость. Мистер Стокер вместо этого считал себя в высшей степени оскорбленным, и если бы нам не пришлось сидеть рядом в пути, то я бы оставила его спокойно обижаться. Но я не была готова всю дорогу выносить его ледяное молчание, а потому завязала разговор, надеясь, что он не будет сильно этому сопротивляться или, по крайней мере, быстро сдастся.

– Профессор путешествует со вкусом, – заметила я.

– Он считает это хорошей бесплатной рекламой, – ответил мистер Стокер, слегка оттаивая. – Все крестьяне от мала до велика, мимо кого по дороге проедет такая процессия, будут смотреть на нас во все глаза, а потом непременно растрезвонят по деревне. Поэтому не забывай кивать и улыбаться. Чем больше денег мы для него заработаем, тем более гостеприимным он с нами будет.

Он покосился на меня.

– Ты хорошо справилась вчера. Я был почти уверен, что ты лишишься чувств.

– Не пойму, с чего бы это, – парировала я. – Я не склонна к нервическим припадкам и не знаю, почему вы могли подумать обратное. Я крепка как лев, мистер Стокер. Крепка как лев.

Он издал странный звук наподобие ржавой гармоники, а потом по теплу и свету, вдруг разлившимся по его лицу, я поняла, что он смеется. Я сильно ткнула его в ребра.

– Я не люблю, когда надо мной смеются.

– Ой, дорогая Вероника, уверяю тебя, я смеюсь не над тобой, а над собой за то, что на секунду посмел в тебе усомниться, – оправдывался он.

Меня это не вполне убедило, но раз уж он расслабился настолько, чтобы смеяться, я не стала копаться в причинах. Вместо этого я огляделась по сторонам, глубоко вдыхая нежный июньский воздух. Все вокруг было свежим и зеленым, деревья распускали клейкие листочки, а на живых изгородях под лучами теплого солнышка вылезали почки. Вся природа была будто только что умыта, а в воздухе чувствовался острый запах сырой земли, только что вспаханной, но еще не засеянной. Осознание какой-то хрупкости всего окружающего вдруг пронзило мне сердце, и когда в деревьях начала нежно щебетать птичка, я ощутила, что меня переполняют эмоции. У меня не было слов, чтобы описать эти чувства; ведь я не поэт, как и мистер Стокер. Но, кажется, он что-то такое уловил, потому что отпустил поводья, глубоко вдохнул этот чарующий воздух и заговорил:

– Я наблюдал с пригорка острым взором,

Насколько был спокоен мир, в котором

Цветы, взойдя в своем природном лоне,

Еще стояли в вежливом поклоне

В прогалине лесной зеленогривой,

Пленяя красотой негорделивой[10],

– процитировал он стихотворение. Затем взглянул на меня немного застенчиво. – Это Китс[11].

– Знаю, – ответила я. – Но меня удивляет ваш выбор. Мне казалось, вы должны предпочитать осень.

– Да, в чем-то ты права, я действительно люблю «пору плодоношенья и дождей», но я могу найти вдохновение в любом времени года. Хоть я и мечтаю отдохнуть от этого мира, но какая-то часть меня так сильно привязана к этому острову, что я никак не могу от него оторваться. Всем красотам, что мне довелось повидать, горам, морям и бескрайнему горизонту, простершемуся куда только хватает глаз, я предпочту весеннее утро в Англии.

Я потеряла дар речи от чувств, поднявшихся во мне после его слов, – ужасная жажда чего-то сложно определимого, чего прежде я никогда не знала и чего, как я боялась себе признаться, могла и вовсе никогда не найти. Но сейчас меня до глубины души пронзила любовь к моей стране, я ощутила такую нежную к ней привязанность, что с трудом могла дышать, и отвернулась.

– Вероника, ты всхлипываешь? – спросил он с подозрением в голосе.

– Не смешите меня, – резко ответила я. – Я не всхлипываю. Это было бы признаком невероятной чувствительности, а мне чувствительность несвойственна.

Я наклонила голову, чтобы изучить компас.

– Западо-юго-запад.

Его губы тронуло подобие улыбки.

– Мы движемся в правильном направлении, Вероника. Нам достаточно просто идти за хвостом лошади, которая тащится перед нами.

– Я люблю знать, куда направляюсь, – ответила я. – А теперь давайте обсудим вопрос денег. Какая сумма обеспечит нам расположение профессора?

Мы занялись обсуждением финансов, и Стокер объяснил мне, что денег, собираемых в качестве платы за вход, достаточно, чтобы цирк продолжал существовать, но недостаточно для того, чтобы платить артистам. Предполагалось, что каждым номером можно заработать дополнительную сумму или пуская по рядам шляпу, или продавая открытки, фотографии актеров, которые они должны были печатать из собственных средств. Некоторые казались совершенно отвратительными, например, такие, на которых запечатлены болезненно худые профессор и Отто, обнаженные до пояса и демонстрирующие широкую полосу сухожилий и мышц, которая их связывала. Другие были слегка непристойными (не нужно обладать богатым воображением, чтобы понять, что среди них я имею в виду и Саломею).

– К сожалению, не очень-то весело смотреть на открытку с изображением иллюзиониста, – уныло заметил мистер Стокер. – И у нас нет времени выпустить другие, на которых ты привязана к мишени, а вокруг тебя воткнута дюжина лезвий.

– Может, это и к лучшему, – ответила я. – Такие открытки только сообщат о нашем присутствии здесь, а ведь мы стараемся вести себя максимально скрытно.

Он насмешливо поднял бровь.

– Да, но мы как-то своеобразно подошли к этому вопросу, правда? Присоединились к бродячему цирку. Наверное, я был не в своем уме.

– Наоборот, – живо возразила я. – Мне кажется, вас посетил приступ вдохновения. Мы будем похищенными письмами, скрытыми на самом видном месте, как в рассказе мистера По[12].

– Мне бы твой оптимизм.

Его голос был непривычно мягким, и я резко к нему обернулась.

– Что с вами случилось? Мы сейчас согласились по какому-то вопросу. Более того, я сказала вам нечто вежливое, а вы не ругались на меня уже целых пять минут. У вас жар? Вы бредите?

Я положила руку ему на лоб, но он резко стряхнул ее.

– Так-то лучше, – отметила я с удовлетворением.

– Всегда находиться в состоянии вражды очень утомительно, – признался он. – Особенно при таком близком общении.

– Согласна.

– Я не говорю, что больше это чувство ко мне не вернется, – предостерегающе заметил он. – Но пока я чувствую себя гораздо увереннее, чем в последние несколько дней. У нас есть кров, еда и вообще место, где можно укрыться, хоть и не надолго, но достаточно для того, чтобы я смог выяснить результаты расследования.

– Как вам это удастся? Думаю, вы отдали какие-то распоряжения перед тем, как уехать из Лондона.

Он колебался, но потом все же решил немного мне довериться, может быть, под влиянием наших нынешних теплых отношений.

– Да, отдал. У меня есть друзья, которые перешлют мне газеты после оглашения приговора.

– Друзья? Почему же мы тогда не попросили пристанища у них, а отправились в бродячий цирк?

– Потому что сейчас мои друзья не в Лондоне. – Я ждала, что он продолжит, но его лицо вновь приобрело обычное замкнутое выражение.

– Тогда как же ваши друзья сами будут получать газеты?

– Естественно, их посылают из Лондона. А они, в свою очередь, будут пересылать их мне до востребования в ближайшее почтовое отделение с задержкой всего лишь в один день.

Я открыла рот, но он не дал мне заговорить.

– Да, я был достаточно осторожен для того, чтобы попросить присылать их на вымышленное имя.

Я чуть не рассказала ему о том, как столкнулась с мистером де Клэром на Паддингтонском вокзале, но пока не стала. Кажется, он уже достаточно оттаял для того, чтобы делиться со мной обрывками информации, и я решила, что это прекрасный знак, и мы достигли определенного прогресса в этих странных деловых отношениях, неожиданно нас объединивших. Но я знала также, что мой клочок информации может оказаться или ничего не стоящим, или невероятно ценным, и я не собиралась высовываться до тех пор, пока не выясню значимости тех карт, что попали мне в руки.

Вернувшись к нашему разговору, я одобрительно кивнула.

– Кажется, вы все продумали, только забыли о самой важной детали: я – ваш союзник, – напомнила я ему. – И клянусь, я вас не брошу до тех пор, пока мы не выясним правды о том, что случилось с бароном.

Тогда он красочно выругался и бранился до тех пор, пока птицы не перестали петь от изумления. Но мне это было неважно. Я пропустила его вспыльчивость мимо ушей и заметила, что просто улыбаюсь, двигаясь по проселочной дороге в сторону Баттерлея. Я знала, что нам нужно разработать стратегию и определить план действий. Но, покинув Лондон, мы хоть и оказались в безопасности, но полностью закрыли для себя возможность как-то серьезно вмешиваться в ход событий. Мы были скованы законами географии, но в это теплое утро поздней весны я решила, что это не самое плачевное положение. Последние дни, столь густо наполненные событиями, и экзотическая обстановка бродячего цирка в совокупности оказали на меня очень странное влияние. Я чувствовала себя совершенно расслабленно впервые с тех пор, как мне пришлось вернуться в Англию, чтобы ухаживать за тетей Нелл.

Прежде я не осознавала того, сколько сил у меня забрали эти холодные, тоскливые месяцы. Комнаты умирающих и припарки – не в этом мое предназначение, я сделана из сурового теста странствий. Мой темперамент не подходит для выхаживания больных, и скука Литтл-Байфилда выкачала из меня всю природную живость. И сейчас, в этом новом приключении, я ощутила, что снова возрождаюсь к жизни. Я была бабочкой, только что вылупившейся из кокона, с влажными крыльями, полной надежд и ожиданий. Я довольно часто становилась свидетелем этого процесса во время своих экспедиций и решила для себя, что никогда не буду ловить в сачок столь нежную красоту. Я оставляла их сидеть на ветках, впервые расправлять свои мягкие крылышки на солнце, чтобы его лучи отогрели и напитали их и сделали достаточно сильными для полета. И для моего полета еще будет достаточно времени, решила я.

А пока я вполне была довольна тем, что сидела на своей ветке и приходила в себя. К тому же, подумала я, судя по тому, что нам известно, убийца барона уже задержан. Может быть, он уже и сейчас сидит в тюрьме и ожидает правосудия. И если дела обстоят именно так, то нам не будет никакого прока от нашего плана. Нет, гораздо лучше еще несколько дней спокойно попутешествовать с бродячим цирком и позволить полиции проделать всю необходимую работу. В каком-нибудь городке будет нетрудно раздобыть газету и посмотреть, какие новые подробности стали известны. Если злоумышленник схвачен, нам с мистером Стокером будет нечего бояться, мы сможем вернуться в Лондон, а оттуда отправиться каждый своим путем. Удовлетворенная этими размышлениями, я закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Если бы я знала, что это последний перед долгим перерывом момент, когда можно по-настоящему насладиться тишиной, я постаралась бы получить от него еще больше удовольствия.

Жилет я тоже сняла и, как и ожидала, увидела кровавые следы на его рубашке.

Поездка прошла приятно, к полудню мы уже удобно расположились в речной долине, и все фургоны и шатры были вновь установлены так же, как на прошлой стоянке. Несколько конюхов, которых я прежде не встречала, распрягали лошадей и отводили их в импровизированный загон в стороне от лагеря. Вскоре разожгли огни, чтобы готовить еду, появились столы и стулья, и лагерь вновь наполнился привычной атмосферой приятной занятости.

Мое прекрасное настроение не коснулось мистера Стокера: он сделался угрюмым и, кажется, не собирался выходить из этого состояния. Мы громко ссорились из-за того, стоит ли оставлять открытыми окна фургона, и мне подумалось, что эта перебранка – просто хороший повод для него покричать, а не высказать свое истинное отношение к открытым окнам. А я кричала на него в ответ, потому что меня забавлял сам процесс, и в конце концов запустила в него своей фляжкой с агуардиенте и сказала, что он может хоть заспиртоваться в этой жидкости, если она хоть немного улучшит его настроение. Я оставила его дуться в фургоне, а сама взяла сачок и отправилась на поиски любой крылатой добычи, которую можно найти на лугу у реки. Я редко по-настоящему охотилась в Англии, ведь мои клиенты предпочитали более экзотические виды, но поиски бабочек позволяли мне поддерживать себя в хорошей форме, и я подготовилась к этой небольшой экспедиции так же тщательно, как и к любой другой. Я достала минуции (тонкие энтомологические булавки без головок, которые используют для монтировки) и заткнула их себе за манжеты. Этот хитрый прием, который я когда-то узнала, позволял мне всегда держать их при себе и не носить с собой коробку. Кроме того, это могло охладить стремление нежеланных ухажеров взять меня за руку, что нередко случалось во время моих путешествий. Я положила маленькую банку для простых экземпляров себе в карман, для экзотических понадобилось бы что-то специальное.

Пышные красные розы у меня на шляпе были специально сделаны по заказу и подбиты пробкой, которая могла стать прекрасным местом для хранения интересных экземпляров. Любую действительно редкую находку можно обездвижить одним уколом в торакс, а затем приколоть к розам, так, чтобы ее было не видно и не возникла опасность повредить ее в банке или коробке. Это была техника моего собственного изобретения, и я не видела, чтобы кто-либо пользовался чем-то подобным, кроме одного эксцентричного бельгийца, встретившегося однажды на моем пути где-то на лугу среди Скалистых гор: на его пробковом шлеме подрагивало целое облако углокрыльниц (Polygonia gracilis). Выглядел он, конечно, как сумасшедший, и в тот момент я поняла, что как женщина могу использовать этот прием в более выгодном для меня свете. Сегодня, как всегда, мою экипировку дополнял компас, вещь, необходимая каждому исследователю. Я взяла сачок и направилась строго на север.

Выйдя из фургона, я сразу буквально налетела на привлекательного конюха, Морнадея. Он протянул ко мне руки, полные фруктов.

– Грушу, миссус? – предложил он, слегка поклонившись. – Я рвал фрукты для лошадей. Они очень любят доброе отношение. Груши только слегка зеленоватые. Хотите попробовать?

Я поблагодарила его и взяла грушу, больше из вежливости, чем из желания ее съесть. Откусив кусок, я с удивлением обнаружила, что она уже совсем спелая: сок брызнул из ее белоснежной мякоти и потек у меня по рукам.

– Какая хорошая вам попалась, – хихикнув, заметил он и достал полосатый носовой платок, который я с благодарностью взяла, сама смеясь оттого, что сок течет у меня по подбородку.

– Так-то лучше, – сказал он, а затем посмотрел на мой сачок. – Вот что, миссус, если вы за бабочками, то я тут видел одну синюю, наверное, она «морфо» называется, вот прямо вниз по этой тропинке. Я покажу, если хотите.

Взяв меня под руку, он повел меня куда-то довольно далеко вдоль берега реки, через влажный луг, к какой– то уединенной рощице, всю дорогу что-то напевая. У него был приятный тенор, и песенка «Однажды ранним утром» в его исполнении вполне была достойна сцены. Когда мы наконец добрались до поляны, я выжидательно на него взглянула.

– Как это мило – проводить меня сюда. Так значит, «морфо»?

Он широко улыбнулся.

– Она была ярко-синей, с такими черными капельками внизу, на конце крыльев, – быстро проговорил он.

– Боюсь, Морнадей, что это не «морфо». Ты сейчас описал мне Papilio Ulysses, «парусник Улисса», распространенного в Австралазии. Вряд ли его можно встретить в Девоншире. Из чего я делаю вывод, что ты не видел в этой рощице «парусника Улисса».

Он открыл было рот, но я жестом остановила его.

– Но и «морфо» ты здесь тоже не видел, друг мой. Ареал обитания «морфо» строго ограничен Центральной и Южной Америкой.

Пока он стоял с открытым ртом, я прочитала ему небольшую лекцию о различиях между двумя самыми распространенными видами бабочек «морфо», «менелай» (menelaus) и «пелеида» (peleides), и «парусником Улисса» (Papilio Ulysses). Для верности я подробнейшим образом рассказала все о личинках и взрослых особях, ежесекундно наслаждаясь полным непониманием в его глазах. Спустя примерно полчаса я наконец сжалилась над ним и завершила свою мысль.

– Из чего со всей очевидностью следует вопрос, Морнадей. Зачем ты выдумал предлог, чтобы пообщаться со мной наедине?

Он немного поколебался, потом улыбнулся, а когда заговорил, его речь показалась мне гораздо культурнее, чем до этого. Произношение стало мягче, словарный запас – не такой ограниченный, а прежнее смущение уступило место более решительному нраву.

– Прошу прощения, миссис Стокер. Мне следовало сразу догадаться, что опытного лепидоптеролога не обманешь таким способом.

– Но как ты узнал, что я специалист? Я вполне могла оказаться просто любителем.

Он выразительно взглянул на сачок.

– Мой отец был коллекционером. Я с первого взгляда могу узнать дорогой энтомологический сачок.

– Но это все равно не объясняет того, зачем ты меня сюда привел.

Он подошел ближе, и я увидела в его глазах золотые и янтарные пятнышки.

– А разве мужчине нужен повод, если интересующая его дама так привлекательна?

Он говорил тихим и немного хриплым голосом, и ему нужно было стоять очень близко, чтобы я могла его услышать. Думаю, он делал это намеренно. Я покачала головой.

– Нет, Морнадей, так не пойдет. Ты видел мистера Стокера: он солидный мужчина и может метать ножи с завидной точностью. Ты бы не осмелился привести меня сюда просто ради легкого флирта.

Он будто колебался, но потом резко подался вперед и схватил меня за руку.

– Я привел вас сюда, потому что боюсь за вас.

– Боишься за меня? Дорогой мой, но по какой же причине?

Его лицо вдруг приняло серьезное выражение, от флирта не осталось и следа. В его голосе послышались искренность и прямота, почти как у пастора.

– Ну вы же сами сказали. Мистер Стокер – солидный мужчина и умеет метать ножи. И ваша с ним ссора звучала очень опасно.

– Если ты действительно ее слышал, то мог бы понять, что я нападала не меньше, чем защищалась. Будь спокоен, мой дорогой ухажер. Могу тебя уверить, что с ним я в абсолютной безопасности. Он скорее отрежет себе руку, чем позволит волоску упасть с моей головы.

– Почему вы так в этом уверены? Как я понял, вы с ним знакомы совсем недолго. А недостаток знаний может быть опасен.

Я вздохнула.

– Конечно, ты прав. Часто люди очень сильно ошибаются в оценке других людей, если хорошенько об этом не поразмыслят. Но это касается обычных людей, Морнадей. А я не обычный человек. Я путешествовала по всему свету и заводила обширные знакомства везде, от Южной Америки до швейцарских Альп. У меня большой опыт в том, чтобы быстро понять цену человека, с которым общаюсь. И могу уверить тебя: я вполне довольна тем, что нахожусь под его защитой.

Его пристальный взгляд не смягчился.

– Странная это жизнь для леди, в бродячем цирке. Вы уверены, что он не заставляет вас здесь находиться? Вы выбрали эту жизнь по доброй воле?

– Ровно в той степени, в какой вообще мы можем что-либо выбирать, – заверила я его.

– А давно вы знакомы? – спросил он.

– Достаточно давно, – строго ответила я. И это допрос, а не соблазнение, – подумала я с раздражением. Я, конечно, не собиралась поддаваться на его уговоры, но было немного обидно, что никаких уговоров я и не услышала.

– Я ценю твое беспокойство, но, думаю, разговор на этом окончен.

Он сдвинул тонкие брови.

– Простите меня, если я был неучтив. Но я хочу, чтобы вы знали: можете положиться на меня всегда, когда вам нужен будет друг. Не забывайте об этом.

Я улыбнулась.

– Это правда очень мило. А теперь, если ты подашь мне сачок, то я, пожалуй, отправлюсь дальше. Кажется, я выследила «буроглазку», порхающую за этим ручьем, и намерена ее заполучить.

* * *

Освеженная любимым занятием, я вернулась с луга примерно через час с двумя милыми пленницами в банке. В них не было ничего особенного, и уж точно не стоило их убивать, но все же они выглядели очень приятно. Я хотела выпустить их на свободу в целости и сохранности через несколько часов.

Когда я пришла, мистер Стокер расхаживал взад– вперед перед фургоном.

– Смотрите, какие очаровательные! – сказала я, размахивая банкой. – Я видела чудесную «буроглазку», но она от меня ускользнула, и пришлось довольствоваться этими двумя. Это просто Vanessa atalanta, но она правда кажется мне очень милой. А это Gonepteryx rhamni, хотя мне больше по душе название «крушинница», а вам?

– И где же, во имя всего святого, ты пропадала?! – спросил он.

– На лугу, это же очевидно.

Он крепко ухватил меня под локоть и втащил по ступенькам фургона, а там довольно грубо усадил в одно из кресел и сам сел прямо напротив меня.

– Больше ты так делать не будешь, – строго проговорил он. – Я тут чуть с ума не сошел. В следующий раз, когда захочешь куда-то уйти, ты сначала должна сказать мне об этом.

Секунду я поразмыслила над его словами, а потом покачала головой.

– Нет, я так не думаю, – вежливо ответила я.

– Что это, черт возьми, за ответ: «я так не думаю»?! Это был приказ.

Я подавила смешок, потому что смеяться в такой ситуации было бы очень грубо, к тому же я не сомневалась, что это еще больше разозлило бы его. А потому ответила намеренно спокойным голосом:

– Мне жаль, что вы так волновались, мистер Стокер, но я в состоянии сама следить за собой на лугу. Я пошла туда охотиться на бабочек. Вы же помните, что я лепидоптеролог?

– Да, – прорычал он сквозь стиснутые зубы. – Но ты не должна повсюду разгуливать одна. Это небезопасно.

– Вы говорите глупости! Нашли тоже мне опасное место! Что может быть безопаснее луга? Вы знаете, кого можно встретить на лугу? Коров! На лугу пасутся коровы. Там бывают коровы, полевые цветы и бабочки.

Он уронил голову на руки.

– Такой невыносимой женщины я еще в жизни не встречал, – сказал он приглушенным голосом.

– Правда? Не могу понять, почему я такая невыносимая. Ведь я совершенно рациональна и очень логична.

– Вот именно поэтому и невыносимая. – Он поднял голову. – Ну хорошо. Я взываю к твоей рациональности. Если я не буду знать, что ты ушла и куда отправилась, как я пойму, что ты попала в беду?

– В какую беду? На лугу? Это только если коровы решат на меня напасть. Но у меня богатый опыт общения с коровами. Они почти никогда не нападают без повода.

– Да забудь ты об этих проклятых коровах! – сказал он, явно прилагая усилия, чтобы не дать воли своему темпераменту. – Барон погиб, хладнокровно убит, или ты не помнишь об этом?

– Конечно, помню. Но это не имеет никакого отношения к тому, куда я хожу ловить бабочек.

– Имеет, и прямое! – прорычал он.

– О боже, какой же вы упрямец! Неудивительно, что ни одна женщина не хочет с вами жить.

Как только эти слова сорвались у меня с языка, я сразу захотела взять их обратно. Его взгляд упал на тонкое золотое кольцо на моей левой руке, он молча поднялся и вышел из фургона, громко хлопнув дверью.

Я стянула кольцо с пальца и поднесла к свету. Его носили недолго, как я поняла, потому что золото все еще было блестящим, а края не стерлись, но один раз его сильно повредили. Внутри оказалась выгравирована надпись, и я придвинулась к окну, чтобы прочитать ее. «К. М. от Р. Т.-В. Сент. 1882 г.». Я не знала, кто такая К. М., но не надо обладать богатым воображением, чтобы догадаться, что нежным женихом был Ревелсток Тепмлтон-Вейн и что в сентябре 1882 года он женился. Вопрос в том, куда она делась?

Я вновь взглянула на надпись. Никаких поэтических строчек, и я почему-то подумала, что это странно. Мужчина, который любит романтических поэтов, должен был покрыть стихами всю поверхность кольца. Но здесь имелись только инициалы, холодно вырезанные в золоте, ничего больше. Я снова надела кольцо на палец и взяла книгу, решив вновь погрузиться в приключения Аркадии Браун, леди-детектива, но мои мысли были далеко. К тому же у меня начиналась сильная головная боль, и я ощущала себя так, будто собирается гроза. Но облаков на небе видно не было, и я не стала обращать внимания на свои предчувствия. Я просто сунула руку в карман, вытащила маленькую бархатную мышку и зажала ее в ладони, ожидая, что же будет дальше.