Текст книги "Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5"

Автор книги: Деанна Рэйборн

Соавторы: Деанна Рэйборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 100 страниц)

– Миссис Рамсфорт, – начала я, но она резко прервала меня.

– Нет, мы уже достаточно сказали друг другу. Вы сделаете то, о чем вас просит Луси, и докажете, что он невиновен. И тогда, надеюсь, вам хватит совести извиниться за ваши грязные инсинуации.

Я взглянула на принцессу, но она ничего не сказала. Она молча стояла посреди комнаты, столь же холодная и неприступная, как статуи у нее за спиной.

– Прекрасно, – сказала я, слегка поклонившись. – В таком случае хорошего дня вам обеим.

Глава 14

Стокер заговорил, только когда мы устроились в кэбе.

– Все прошло чудесно, – заметил он веселым тоном.

– Я не в настроении, – предупредила я его. Упоминать о том, что гостевая книга пропала, было серьезной ошибкой, но что сделано, то сделано, и не было смысла копаться в том, чего уже не изменить. Мы молчали вплоть до Хэвлок-хауса, где его уже в нетерпении поджидала Эмма Толбот.

– Заходите! Мне лучше всего работается по утрам, а уже почти время обеда, – раздраженно сказала она. Она потащила его вверх по ступенькам в башню, бросив мне через плечо:

– Располагайтесь, мисс Спидвелл. Черри о вас позаботится.

Я бродила по залу, из которого уже исчезли все атрибуты праздника. Прошло несколько минут, Черри так и не появилась, и я подумала, что у меня появилось хорошее оправдание для того, чтобы рыскать по дому. Я начала обходить комнаты первого этажа, поочередно заглядывая в просторные гостиные. Многие были пусты, но в одной из них я увидела группу молодых девушек, усердно трудившихся перед мольбертами в попытках изобразить вазу с фруктами. Сэр Фредерик Хэвлок, одетый в блузу художника, передвигался между ними с помощью двух палок, одной советовал перехватить карандаш по-другому, другой – иначе провести линию. Увидев меня, он энергично кивнул.

– Нет, мисс Брикер, боюсь, так не пойдет, – сказал он одной из своих учениц. – Вы же рисуете персик, а не гиппопотама. Нужно приложить чуть больше усилий.

Со вздохом отвернувшись от ученицы, он двинулся ко мне, медленно, но уверенно.

– Мисс Спидвелл! Рад встрече. Присядем? – Он указал на небольшой диванчик у двери, и мы сели, вынужденно прижавшись друг к другу бедрами.

– Вы удивили меня, сэр Фредерик, – сказала я. – Я и не думала, что вы в состоянии передвигаться без кресла.

– Иногда, в хорошие дни, – ответил он. – Я стараюсь ползать тут хотя бы во время занятий, чтобы как-то оправдать те суммы, что платят матери этих неоперившихся птенцов. – Бедняжки, – сказал он мне на ухо. – Матери отправили их сюда, чтобы обучить зачаткам дамских навыков, но ни у одной из них нет художественных способностей. Их вазы с фруктами неизменно выглядят как кучи мусора.

– Удивительно, что такой талантливый художник, как вы, тратит силы на занятия с такими бестолковыми учениками, – сказала я.

Он трагически поднял брови.

– Конечно, они безнадежны, мисс Спидвелл. Но они платят, и неплохо.

Он наклонился ко мне и спросил еще тише:

– Как продвигается ваше расследование?

Я пожала плечами.

– Мы получили какие-то ответы, но от них лишь появилось еще больше вопросов. Боюсь, пока так.

Он проницательно посмотрел на меня, и я вновь ощутила удивительную энергию этого мужчины. От него исходил привлекательный аромат мужской плоти, чистого белья и грубый, металлический запах пигментов, которые он использовал для своих красок.

– Что за вопросы? – спросил он, его дыхание чуть шевелило локоны у меня на висках.

Я искоса взглянула на него и поняла, что он смотрит на меня напряженно. В его глазах читались настороженность и плохо скрываемое волнение. Его ноздри раздувались, а на лице отражалось беспокойное ожидание. Тогда я решила, что с ним эффективнее всего говорить напрямую. Я взглянула на него открыто.

– Такие вопросы, которые возникают при посещении Елисейского грота, – мягко сказала я, специально стараясь не повышать голоса, чтобы нас не услышали его ученицы.

Его губы тронула легкая улыбка.

– Вы были в гроте? Значит, вам известно, какая там интересная коллекция у Майлза.

– Очень содержательная, – согласилась я. – И мне было интересно обнаружить там следы вашего пребывания.

Улыбка стала шире.

– Уже несколько лет я не принимал активного участия в проводимых там мероприятиях, но да, признаюсь, что когда-то был большим любителем этих сборищ. Сейчас мне остается лишь смотреть.

– Я говорила о гроте с миссис Рамсфорт. Оказывается, она знала о его предназначении.

– Конечно, знала, – энергично подтвердил он.

– Она тоже в этом участвовала?

Он разразился смехом, отчего все ученицы подняли головы и удивленно посмотрели на него.

– К холстам, мои голубки. Здесь нет ничего интересного, – велел он им и весело взглянул на меня.

– Вы можете представить себе, чтобы Оттилия принимала участие в такого рода играх? – спросил он.

– Не могу, – признала я. – Но она так откровенно говорила о том, для чего ее муж использует это помещение.

Он пожал плечами.

– Дорогая моя Вероника, Майлз – как пух, сам не знает, куда занесет его ветер. Если бы его прибило к женщине другого склада, более сильной, она, вероятно, и смогла бы заставить его вести себя более сдержанно.

– Вы обвиняете жену в неверности мужа? – Мой голос зазвенел от недоверия.

Он коснулся моей руки скрюченным пальцем, будто делая мне выговор, а в его интонации послышалась строгость.

– Вероника, вы уже не дитя. Вам известно, что бывают мужчины, которые ведут себя точно в соответствии с тем, чего от них ожидают другие; мужчины с таким податливым характером, что просто нельзя сказать, хуже ли они или лучше, чем их близкие.

Я подумала о Стокере, непоколебимом как скала.

– А бывают такие, которых никто и ничто не может изменить, – возразила я.

– Конечно. Но Майлз не такой. Он плохо вел себя с Оттилией потому, что она ему это позволяла. Женщина, которая требовала бы от него верности, получила бы ее.

– Все не так просто, – сказала я.

Уголки его рта весело вздрогнули.

– Все именно так. Я знаю свой пол, девочка. И среди нас всегда есть те, кто будет настолько хорош или настолько плох, насколько от него этого ожидают. Оттилия ожидала от него худшего, да бога ради, она даже поощряла его в этом, тем, что терпела существование грота и всего, что там происходило. Она не только закрывала глаза на его распутство, но даже дружила с женщинами, с которыми он спал!

– Не верю, что она могла зайти так далеко, – возмутилась я.

– Я видел это собственными глазами, – ответил он. – Это повторялось снова и снова. Если даже женщина развлекалась с Майлзом, но была при этом подругой Оттилии, она не смела пойти настолько далеко, чтобы пытаться увести его. Да, она умная жена, но прежде всего она – друг Майлза. Она знает, что он любит ее так, как никогда не полюбит ни одну женщину из тех, с кем забавляется. Конечно, если бы она была другой, то просто вышвырнула бы его на улицу со всеми пожитками, и он бы полз обратно к ней на коленях по битому стеклу. Моя Августа говорила ей об этом сотни раз.

– А леди Хэвлок поступала так с вами? – спросила я.

Он снова рассмеялся.

– Раз пять, не меньше. Боже, как мы с ней ссорились! Это были битвы титанов, дорогая. – Его лицо смягчилось при воспоминании о покойной жене. – Августа не могла быть на вторых ролях, и я уважал ее за это.

– Но вы все равно ей изменяли.

Он покачал головой.

– Сердцем – нет. А тело… – Он снисходительно взмахнул рукой. – Тело состоит из желаний, которые нужно удовлетворять. Но сердце должно быть отдано единственному человеку. Это святое.

Я задумалась о том, что он сказал; теперь в комнате слышался только тихий скрип угля: ученицы пыхтели над своими вазами.

– Это кажется сильным упрощением, – сказала я ему наконец. – Хорошее оправдание для самых ужасных поступков.

– Это правда, насколько ее знаю я, милая Вероника. Мое тело желало сотен женщин и продолжает желать, – сказал он, окинув меня быстрым взглядом, задержавшимся на моих бедрах. – Но все эти сотни забывались сразу, как только утолялся голод. Ни одну из них я не помнил и не любил, кроме Августы. Даже после ее смерти все те женщины, кого я обнимал, целовал, ласкал, с кем занимался любовью, ничего не значили для меня, были незаметны, как привидения. И только призрак моей Августы для меня реален.

Его рассуждения об оправданности измен были чистой спекуляцией, но его чувства показались мне искренними. Я ласково накрыла ладонью его скрюченную руку.

– Думаю, я вас понимаю.

Он покачал головой.

– Нет, не понимаете, потому что свое сердце вы еще никому не отдали.

Я криво усмехнулась.

– Откуда вы знаете?

– Оттого что, дитя мое, в вас есть что-то нетронутое, несмотря на все ваши свободные манеры.

– Вас удивит новость, что я не девственница, сэр Фредерик?

– Я говорил не о теле, – ответил он. – Разве я не сказал? Тела совершенно ничего не значат. Душа – это нечто совершенно отдельное. Когда вы решитесь разделить ее с кем-то, тогда и поймете, что значит жить.

Я заерзала на диване.

– Мы ведь говорили о вас, а не обо мне, – мягко напомнила я емуи попыталась убрать руку, но он неуклюже сжал ее в своей.

– Посидите со мной еще немного. Я давно так нежно не держал женскую руку и не вдыхал запаха женщины. Я теперь совсем старик, – слегка улыбнулся он мне, – и не причиню вам вреда.

Я послушалась и оставила свою руку в его, размышляя, много ли вреда он уже успел мне причинить.

Как только мне удалось вежливо уйти, я оставила сэра Фредерика. С некоторым раздражением я поняла, что так и не спросила его об участии Джулиана Гилкриста и Артемизии в том, что происходило в гроте, хотя они и бывали там явно гораздо позже, чем он. Что-то в нем было, некое доминирующее начало в его личности, из-за чего в его присутствии у меня совершенно не получалось следовать намеченному плану. Я испытывала симпатию к этому старику, но еще более чувствовала всю силу его характера, способность притягивать к себе людей, будто магнитом. Сложно было вообразить, какой природной мощью он обладал в былые дни; но теперь, оказавшись снова одна, я вволю ругала себя за промах.

Дальше по плану у меня была комната Гилкриста, но я решила сперва заглянуть к Стокеру. Я обнаружила его в одиночестве в комнатах мисс Толбот; с ней самой я столкнулась в дверях. Она была в ужасном настроении, цветисто ругалась на то, что вынуждена отрываться от работы, а при виде меня лишь слегка фыркнула. Проскользнув к ней в мастерскую, я увидела, что Стокер сидит, с ног до головы укутанный в бархатный плащ.

– Что это на тебе такое? – спросила я. – Не очень-то героический наряд, особенно для Персея. Так ты больше похож на очень несчастную деву-весталку.

Он надулся.

– Здесь чертовски холодно, и мисс Толбот сказала мне, что я могу погреться, пока она ходит за очередной порцией угля. А ты чем занималась?

Я кратко пересказала ему свою беседу с сэром Фредериком, естественно, опустив все замечания старика о моих собственных сердечных делах.

– В общем, он не скрывает того, что бывал одним из посетителей грота, – заключила я.

– Распутник, – категорично заявил Стокер. Я ничего не сказала, но посмотрела на него так, что он покраснел до кончиков ушей. – Ну хорошо, не мне рассуждать о морали, я в этом тоже не эталон, – признался он.

– Есть еще кое-что, – быстро сказала я; мне как-то не захотелось открывать очередную корзину со змеями.

Я рассказала ему о том, что сэр Фредерик может передвигаться с помощью двух палок, а не только в батском кресле.

– Кажется, он более здоров, чем мы подумали вначале, – закончила я. – Как считаешь, он мог это совершить?

Мне не очень приятно было задавать подобный вопрос, но следовало рассмотреть и этот вариант. Он пожал плечами.

– Многое возможно, особенно в минуту сильных чувств. Я и сам не отказался бы кое-кого сейчас убить, – добавил он с горечью в голосе.

– Что тебя беспокоит, Стокер? – спросила я. – Ты хмуришься, как девица на первом балу, которую никто не пригласил на танец.

Он указал на свое покрывало.

– Это! Ты там носишься с подозреваемыми, а я тут заперт с женщиной, которая обращается со мной как с куском мяса.

Я строго на него взглянула.

– Ты должен допрашивать ее! – напомнила я.

– Это чертовски трудно, ведь она не разрешает мне говорить, – парировал он.

– Почему это?

Он нетерпеливо махнул рукой.

– Она что-то говорит про выражение лица, хочет, чтобы на нем отражались героизм и благородное страдание, а весь эффект теряется, когда я буднично болтаю с ней о погоде. Она и слова мне не дает сказать после того, как я принимаю нужную позу.

– Да, не повезло, – посочувствовала я. – Но она же должна давать тебе время размяться. Можно притвориться, что у тебя что-то защемило. Или скажи ей, что у тебя ревматизм, – предложила я.

– Ревматизм? Мне тридцать один! – сказал он обиженно. – Это пока не по возрасту.

– Неужели? – послышался голос из дверей. Я не заметила, как вернулась мисс Толбот; оставалось только надеяться, что она не подслушивала наш разговор. Но она выглядела совершенно спокойной, может быть, слегка задумчивой – такое выражение лица часто встречается у людей искусства, когда кажется, будто они слушают музыку, которую не могут уловить окружающие. Она торопливо зашла в комнату с пригоршней угля в руке.

– Вот, нашла. Этот дурак Гилкрист не постеснялся забрать себе весь мой уголь и думал, что я не замечу, – пробормотала она и повернулась к Стокеру. – На место, прошу вас. Мы потеряли минут десять, не меньше.

Стокер занял прежнюю позу на возвышении в центре комнаты, а она принялась так и сяк поворачивать его конечности, будто это был манекен. В одной руке он должен был держать меч, а в другой – мерзкую восковую голову. Она должна была напоминать нам о Медузе, побежденной Горгоне, убийство которой Персеем было славнейшим из его достижений.

Мисс Толбот обошла вокруг Стокера, несколько раз изменяя наклон его головы.

– Голова должна встать правильно, тогда за ней подтянется и все остальное, – сказала она скорее себе, чем кому-то из нас, остановилась и смерила его взглядом, а затем жестом подозвала меня к себе.

– Какая хорошая линия шеи, правда? – спросила она, но не стала ждать ответа. – Я чуть не пять лет трудилась над серией греческих героев, и сейчас мне не хватает только Персея. Не представляете, как долго я искала это идеальное сочетание – неистовой мужской силы и благородного страдания, соединенных в одном теле, – сказала мисс Толбот. У бедного Стокера вид был совершенно растерянный.

– Это очень мило. Но почему же Персей должен страдать? Он же одолел Медузу, разве нет? И довольно быстро, если мне не изменяет память.

– Но какой ценой?! – откликнулась она, разгорячаясь от этой беседы. Она подошла ближе к Стокеру и продолжала говорить, водя рукой по его мускулам. – Вы должны помнить, что он был принцем в Аргосе, зачатым с помощью золотого дождя, когда Зевс удостоил своей любовью прекрасную принцессу Данаю против воли ее отца, сурового Акрисия. Только вообразите себе эту ужасную сцену: разгневанный царь запирает собственных дочь и внука в деревянный ящик и велит бросить в море, опасаясь, как бы не сбылось древнее пророчество о том, что его ждет смерть от руки внука. Как долго мучились бедная Даная и ее ребенок, когда их носило по волнам, каждую минуту они ожидали смерти, пока их наконец не прибило благополучно к берегам острова Серифос! Такое страдание должно быть написано на лице, неужели вы не понимаете?

– Ах да, конечно, – протянул Стокер.

Художница восторженно продолжала.

– Представьте себе, как потом его, такого нежного и изящного, ведь он, в конце концов, был сыном Зевса, другой завистливый царь просит добыть голову Медузы. Только подумайте: вот он стоит перед ужасной пещерой Горгоны, зная, какое чудовище ожидает его внутри, и уже почти не надеясь вновь увидеть свой дом и родных. Я так ясно представляю себе эту картину!

Она поправила складку на плаще, накинутом Стокеру на плечи, и наткнувшись на крепкие мускулы, покрытые татуировками, крепко стиснула пальцы.

– Какие развитые бицепсы, – пробормотала она.

– Жаль, что это произведение не будет оценено по достоинству, – сказала я обыденным тоном. – По крайней мере, что его не сможет увидеть человек, который был вдохновителем всей серии.

Сначала мне показалось, что она меня не слышала, настолько погружена она была в мысли об искусстве. Но ее пальцы на плаще напряглись так, что на бархате остались следы. Потом она повернулась ко мне, и я поняла, что она побледнела.

– Мисс Спидвелл, благодарю вас за желание помочь. Но то, о чем вас попросила принцесса, просто жестоко.

– Жестоко спасти человека от виселицы? – спросил Стокер, не поворачивая головы.

Ее маленькие руки сжались в кулаки.

– Жестоко думать, что вы можете это сделать, – возразила она неожиданно хриплым голосом. – Майлза Рамсфорта вот-вот повесят. Все, кто знал его, кому он был дорог, уже так или иначе смирились с этим. Почему же Луси не может?!

– Потому что она не верит, что он виновен. Ведь есть же здесь место сомнению? – предположила я.

– Сомнению? – Ее серые глаза смотрели очень сурово. – Для вас это просто теория, фигурки, которые двигаются по доске с черными и белыми квадратами, отвлеченное упражнение, тренировка ума и изобретательности. Но на кону жизни, жизни реальных людей, ничего для вас не значащих. – Она была настолько напряжена, что казалось, если тронуть ее пальцем, она рассыплется на кусочки.

– Мисс Толбот, – сказал Стокер, спускаясь с возвышения, – если вы знаете хоть что-то, что может нам помочь…

– Я ничего не знаю! – закричала она. – Но правосудие признало его виновным. Кто мы такие, чтобы сомневаться в их правоте?

– Правосудие нередко ошибается, – сказала я ей. – Почему вы уверены, что Майлз Рамсфорт виновен?

Она сжала губы и ничего не ответила.

– Мисс Толбот, что вы знаете? – опять спросил Стокер.

Она расправила юбку и подвернула манжеты с раздражающей тщательностью.

– Я знаю, что правосудие признало Майлза Рамсфорта виновным и приговорило к повешению. И никто ни на земле, ни на небе не может этому помешать.

Она взяла уголь твердой рукой.

– Мистер Темплтон-Вейн, пожалуйста, займите свое место.

Стокер посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом, а потом сделал то, о чем она просила. Он бросил на меня быстрый взгляд, а я коротко покачала головой. Не было смысла продолжать эту беседу. Момент был упущен.

Я пошла к двери.

– Не хочу мешать вашему процессу. Оставлю вас одних.

– Хорошо, – сказала она. Не успела я еще закрыть за собой дверь, как она уже повернулась ко мне спиной. Я прислонилась к стене и несколько минут стояла, тяжело дыша; наконец я взяла себя в руки.

Глава 15

Стараясь не шуметь, я быстро направилась в комнату Гилкриста. Осторожно постучалась, но не получила ответа. Затаив дыхание, я толкнула дверь и проскользнула внутрь. Окна не были занавешены, и комнату заливал приятный свет, в длинных лучах кружились пылинки. Это помещение, очевидно, всячески сопротивлялось рукам горничной, и я подумала, не Черри ли досталась участь прибирать здесь. На незастеленной кровати в углу безошибочно угадывались следы недавних бурных занятий. До меня донесся соленый запах пота и кое-чего более интимного, и я заметила темную влажную полоску на белой простыне. С отвращением сморщившись, я начала медленно обходить комнату; оставив без внимания большое собрание полотен, я приблизилась к скромной книжной полке. Там было всего несколько книг, все – по искусству, как я выяснила, перебрав их одну за другой и быстро пролистав страницы. Поставив на место последнюю книгу, я услышала скрип половицы, обернулась и с бьющимся сердцем поняла, что в комнате не одна. В дверях стоял крупный мужчина; он молчал, а лицо его было в тени, и я не сразу поняла, что это Гилкрист. Кажется, он не собирался входить и словно размышлял, как поступить дальше.

Я всегда считала, что лучшая защита – это нападение, а потому вступила в разговор первой.

– Мистер Гилкрист, полагаю? Ну да, конечно. Мы с вами встречались внизу, в холле, недавно, во время приема, но сомневаюсь, что вы что-то помните об этом. Надеюсь, вы простите мне мое вторжение, но я совершенно заблудилась. А это ваша комната? – Я распахнула глаза с невинным видом и протянула ему руку. Она надолго повисла в воздухе между нами, но наконец он пожал ее, будто против воли. Он стиснул мою руку в своей горячей и влажной ладони.

– Мисс Спидвелл, не так ли? Какая неожиданность, – пробормотал он. Он долго не отпускал мою руку, внимательно глядя мне в глаза. Кажется, он неожиданно принял какое-то решение, потому что вдруг пошел вперед, не выпуская моей руки; затащив меня таким образом в комнату, он закрыл за нами дверь.

– Идите сюда. Хочу вам кое-что показать. – Он указал на картины. – Посмотрите и скажите, что вы о них думаете.

По собранию полотен я поняла, что мистер Гилкрист был исключительно портретистом. Все картины ограничивались строго одной темой: на них изображались женщины по плечи, все одного размера, и почти у всех одинаковые выражения лиц – блаженства и неги. Я подошла к ближайшей работе и рассмотрела ее на свету. На ней была блондинка, немного старше тридцати, как мне показалось, плечи укутаны в волны зеленого шелка, очень идущего к ее карим глазам. На коже играет чуть заметный румянец, вспыхнувший от какого-то напряжения, влажный локон спадает на обнаженное плечо. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, чем она занималась непосредственно перед тем, как была написана картина, и я с осуждением взглянула на художника.

– Право же, мистер Гилкрист, – сказала я с некоторой строгостью в голосе, – я знаю эту даму. Она жена директора Королевского музея естественной истории и крайне уважаемая мать четверых детей.

– Не такая уж уважаемая, – серьезно возразил он.

В притворном гневе я погрозила ему пальцем.

– Не утруждайтесь делать вид, что вы смущены. Я все равно вам не поверю.

По его лицу расползлась улыбка. Это была улыбка ангела, но кого-то из младших, озорника, который мог таскать за локоны Люцифера или тыкать иголкой святого Петра.

– Ну хорошо, да. Я был с ней перед тем, как написал эту картину, дважды.

Я обвела жестом остальные картины.

– И с остальными вы тоже… были? Со всеми?

Он развел руками, изображая невинность.

– Нет, но почти.

Я с возмущением покачала головой, а он серьезно посмотрел на меня.

– Это не моя вина, мисс Спидвелл! Их мужья и отцы платят за то, чтобы я их написал, сделал из них богинь, увековечил на полотне! Если речь о светской красотке, ничего не может быть проще. Она уверена в себе, не сомневается в неотразимости своих чар. Тогда я нахожу в ней какой-то недостаток: говорю, что нос у нее слегка длинноват или подбородок слишком резкий. И вот от уверенности не осталось и следа, она смущена, а раз именно я стал причиной такого состояния, то только я и могу все исправить. Я делаю ей комплимент относительно чего-то, что никто до меня не замечал. У нее может быть ухо в форме раковины, нежное и изящное, или шея изгибается как у лебедя. И вот она уже расцветает.

– А как с дурнушками? – спросила я.

Довольная, ленивая улыбка вновь появилась на его лице.

– С ними еще проще. Они не привыкли к тому, чтобы их красотой восхищались, и сразу заподозрят фальшь, если идти напролом. А потому я убеждаю их, медленно, очень медленно. Говорю, как спокойно чувствую себя рядом с ними, и они расслабляются, потому что расслаблен я. Потом говорю, что никак не могу смешать нужный цвет для глаз, потому что никогда прежде не видел глаза такого цвета. Но постойте! Конечно, видел, – сказал он торжественно. – В игре солнечных лучей на поверхности изумрудного моря, или в пестрой зелени лесной долины, или в густом и шелковистом соболином меху.

Я хмыкнула.

– Неужели это работает?

– Как часы, – заверил он меня. – Будь то правда или лесть, но каждой женщине нужно делать комплименты: у нее обязательно есть что-то, чего никто никогда не замечал, но о чем она сама знает. И тогда ты становишься тем единственным, кто сумел оценить ее по достоинству. И вот она твоя.

Он сделал шаг ко мне. Я уловила теплый аромат постельных упражнений, исходивший от его кожи, влажный запах переплетенных рук и ног. Мне стало интересно, с кем он недавно здесь забавлялся.

Но он думал о другом.

– Знаете, какой комплимент я мог бы сделать вам, мисс Спидвелл? – спросил он ласковым, тихим голосом.

– Нет. Скажите, – велела я.

Он подошел еще ближе и сказал так, что его губы почти касались моего уха.

– Никакого.

Я приподняла бровь.

– Неужели?

Он поднял палец и очертил линию вокруг моих скул, почти касаясь моего лица, но все же не касаясь.

– Любой другой мужчина стал бы говорить о ваших глазах. Фиолетовые глаза – большая редкость, это настоящее сокровище, их нельзя не заметить. Разве мужчина устоит перед таким искушением? А губы: такие пышные и готовые к поцелую, как вишенки, упругие и сочные во рту. – Он останавливался взглядом на тех чертах, о которых говорил. – И остроумие ваше мне хвалить не стоит. Вы достаточно умны и знаете себе цену. Вы неустрашимы и неутомимы, и я не стану говорить об этих качествах, которыми вы так гордитесь, – добавил он, будто размышляя вслух, и стал медленно ходить вокруг меня, рассматривая всю, от мысков сапог до шляпки на голове. Он подошел ко мне сзади и заговорил в другое ухо, и на этот раз его губы коснулись меня, защекотали мочку, почти незаметно, неотличимо от теплого дыхания. – Да, правда, мисс Спидвелл, я отмечу в вас только одно – невероятное, несравненное любопытство. – Он щелкнул зубами у моего уха, почти укусив за мочку, и тихо, по-волчьи зарычал.

Рукой он обхватил меня за талию, не очень сильно, но так, чтобы притянуть к себе, прижал меня спиной к своей груди и зарылся носом мне в волосы, так что я почувствовала его жаркое дыхание. Он застонал.

– Вы пахнете розами, специями и чем-то еще, – пробормотал он; его губы двигались от крепко заколотых прядей к основанию шеи. – Кажется, это теплый мед. От этого запаха у меня кружится голова, – прошептал он, высвободил прядь моих волос и стал накручивать ее на палец.

– А меня поражает то, что вы пытаетесь соблазнить меня, когда в вашей постели еще не просохли следы упражнений с другой женщиной. Но попробовать стоило, – сказала я ему, аккуратно высвобождаясь из его объятий. Он опустил руку и с изумлением смотрел на меня, пока я закалывала выбившуюся прядь волос. Затем с раздражением прищурился, но я не стала обращать на это внимания.

– Да ладно вам, мистер Гилкрист, не дуйтесь. Уверена, что эти фокусы срабатывают со многими женщинами, но у меня гораздо больше опыта в соблазнении, чем у вас, и я с тридцати шагов вижу все уловки.

Он смотрел на меня с полным недоумением.

– И что же меня выдало?

Я сочувствующе улыбнулась ему.

– Когда мужчина действительно хочет женщину, ему бывает сложно это скрыть. А некоторые части вообще никак не спрятать, – добавила я, многозначительно посмотрев на его совершенно плоские брюки.

Я вышла, а он остался кипеть от возмущения.

Закрыв за собой дверь в комнату мистера Гилкриста, я спустилась по ступеням, чтобы расстояние между нами увеличилось, насколько возможно. Еще раньше я заметила под лестницей маленький чулан, отлично подходящий для того, чтобы вешать там верхнюю одежду и складывать зонты; идеальное место, чтобы скрыть плащ, в котором совершил преступные действия, решила я. Не прошло и минуты, как я нашла этот плащ. Кто-то спрятал его на вешалке под ольстером[14] и ярко-зеленой шинелью. Я вытащила его с радостным возгласом. Я принесла с собой клочок ткани, который добыл Гексли, и сейчас мне не составило труда найти, откуда именно он выдран: он идеально подошел к рваному в одном месте подолу. Я стала тщательно осматривать плащ и нашла в капюшоне светлый волос – явно из золотых локонов Джулиана Гилкриста, отметила я с чувством удовлетворения.

Я взглянула на подкладку и сразу заметила надпись кириллицей. Я не удивилась. Он был слишком ярким для мужского плаща, не по цвету, конечно, но по пышности и исполнению. Как раз подходящий предмет гардероба для человека, выросшего, как сэр Фредерик, при богатом царском дворе. Сунув руку в карман плаща, я обнаружила там небольшую эмалированную пудреницу, из тех, что дарят дамам их обожатели. Это была милая вещица, и даритель озаботился тем, чтобы подписать ее.

– «Эмме», – пробормотала я. – Черт, это еще больше все запутывает.

Кто из них носил его последним? Но у меня, по крайней мере, теперь было доказательство того, что злоумышленник, оставивший угрозу у нас на двери, проживает в Хэвлок-хаусе. Перекинув плащ через руку, я выскользнула из чулана и прикрыла за собой дверь.

Проходя через зал Эхо, я увидела ее, юную горничную Черри. Она присела в быстром реверансе и свернула со своего маршрута так, что обошла с другой стороны фонтана, как бы держась от меня подальше.

– Похоже на защитную реакцию Phengaris alcon, – пробормотала я. У этой бабочки, голубянки алькона, было немало приемов, помогающих избежать рук охотника, но я знала их все наизусть. Я обогнула фонтан и бесшумно прошла за ней вниз по ступенькам в кладовую и прочие подсобные помещения. Она, не оглядываясь, зашла в одну из комнат. Я проскользнула вслед за ней, заставив ее вскрикнуть от неожиданности.

– Мисс! Что вы делаете в кладовке? – спросила она. – Кухарке это не понравится.

Я огляделась, заметив полки, уставленные всевозможными продуктами: здесь – головка сыра, щедро покрытого сине-зеленой плесенью, там – открытая банка с соленьями, рядом с ней – корзина яиц.

– Я хотела поговорить с тобой; главным образом потому, что ты так старалась этого избежать.

Она слегка покраснела.

– Не знаю, о чем вы, – сказала она, упрямо прикусив нижнюю губу.

Девушка очень мило общалась со мной при первом знакомстве, и сейчас я не могла понять, из-за чего она на меня рассердилась. Но вдруг мне пришла в голову мысль, и я выстрелила почти вслепую.

– Черри, ты была недавно в комнате мистера Гилкриста? А если конкретнее, ты была с ним в постели?

Она вздернула подбородок и решительно наклонилась вперед, как боксер, готовый к бою.

– А что, если так? Девушка имеет право повеселиться, – сказала она мне с некоторым жаром.

– Конечно, имеет. Я, кстати, большой защитник именно этой теории, даже более того: могу сказать, что очень завидую, ведь тебе только что удалось удовлетворить свои физические потребности. Мне уже очень давно не представлялось такой возможности, – с сожалением добавила я.

Черты ее лица заметно расслабились.

– То есть?..

– Да, дитя мое. Я твердо верю, что и для души, и для тела полезны регулярные занятия такого рода. А большинство людей не так просвещено, как мы с тобой. Но у меня есть правило: никогда не заводить интриги в Англии.