Текст книги "Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5"

Автор книги: Деанна Рэйборн

Соавторы: Деанна Рэйборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 100 страниц)

– Но больше всего вас мучило не ее предательство, правда? – предположил Стокер. – Вам было невыносимо его желание сломать все, что вы с ним вместе построили, и включить в ваш союз ее.

– Он выставил бы нас обеих на посмешище, – прошипела она. – А его это совершенно не волновало. Он был так счастлив. Думал, что я буду счастлива. – Она всхлипнула. – Вот когда я поняла, что он совсем меня не знает. Я все эти годы столько ему отдавала, а он не знал обо мне совершенно ничего.

– Тогда вы и решили, что он должен умереть, – заключила я. – А лучший способ отомстить ему – это убить его любовницу и ребенка и посмотреть, как его за это повесят.

– Это очень изящное решение, – сказала она. – Просто убить его – это было бы слишком быстро. И все равно тогда осталась бы Артемизия с их ребенком, ужасным напоминанием об этих днях. Я хотела от них избавиться, ото всех.

– А как Гилкрист оказался в этом деле? – спросил Стокер.

– Артемизия ушла от него к Майлзу. Мы утешали друг друга как друзья, – быстро уточнила она. – Мы никогда не были любовниками, хоть он и предлагал. – Ее губы скривились от отвращения. – Вот так я его сюда и заманила сегодня. Сказала, что согласна лечь с ним в постель, что это подходящий финал для нашего союза. Ну и дурак. Он разделся и залез в кресло без малейших колебаний. Я велела ему закрыть глаза, пока буду раздеваться. Сказала ему, что стесняюсь, – невесело рассмеялась она. – Он открыл их, когда я перерезала ему горло. И был так удивлен. Не то что Артемизия. Она даже не пошевелилась, когда я ее зарезала.

– Потому что вы сначала одурманили ее. Как вам это удалось? – спросила я.

Она пожала плечами.

– Порция лауданума у нее в пунше. Когда она сказала, что чувствует себя усталой, я проводила ее наверх, в комнату Майлза, чтобы она немного полежала. Той ночью был прием, и никто не заметил, как мы с ней проскользнули наверх по черному ходу. Я подвела ее к его кровати и помогла лечь, а когда она уснула, взяла его бритву с умывального столика и перерезала ей горло. Это оказалось гораздо легче, чем я ожидала.

– На вас было белое платье, – заметил Стокер. – Как вам удалось не залить себя кровью с головы до ног? Должно быть, убийство прошло совсем гладко.

– Нет, не в этом дело. Было грязно, ужасно много крови. Но я была к этому готова. Я была в вечернем платье, поэтому руки у меня были обнажены. Мне достаточно было просто встать за полог у кровати, руку просунуть внутрь и сделать все, что нужно. Шторы там толстые, бордового цвета, и хоть на них и брызнула кровь, но следов практически не осталось. По крайней мере, это было незаметно с первого взгляда. Я вышла из-за полога, и на мне не было ни пятнышка. Только туфли испачкались, когда я наступила в лужу крови.

– И вы сразу это заметили, а потому отдали их Гилкристу на хранение, – сказала я.

– Да, я положила их в ту коробку, в которой мне их доставили. Эмма Толбот видела меня с ней той ночью, но тогда ей это ни о чем не сказало. Но, увидев вас сегодня днем с той же коробкой под мышкой, она вдруг поняла, что могло произойти. Я сказала ей, что иду сюда, чтобы упаковать некоторые вещи для Греции. Она отправилась вслед за мной, чтобы предъявить мне обвинение. Я ответила ей, что это просто недоразумение и настоящий злодей – Джулиан. Сказала, что заманила его сюда, чтобы вывести на чистую воду, и что буду рада ее помощи. Затем я отправила ее в грот, якобы ждать его прихода, зная при этом, что она найдет его тут и тогда осознает всю правду. – Она помолчала. – Не самая приятная смерть, да? Никогда не забуду выражения ужаса у него на лице в ночь убийства, когда я отдала ему коробку с испачканными туфлями и рассказала, что сделала. Он думал, что, рассуждая об их смерти, мы лишь возводим замки из песка. Сказал, что не понимал, насколько серьезно я настроена. Но к тому моменту было уже слишком поздно. И он стал моим сообщником.

– Потому что, если бы он отказался выполнять все ваши приказы, вы просто рассказали бы полиции, что он вместе с вами планировал убийство. А он не смог бы выдать вас, не выдав при этом и себя, – заключил Стокер.

– Именно. Это чуть не сломало его. Мужчины не так сильны, как мы, мисс Спидвелл, – сказала она мне, заговорщически кивнув. – Они часто бросают нас именно в тот момент, когда особенно нам нужны. Но Гилкрист доставил записку с угрозой, которую я попросила его написать, и пытался соблазнить мисс Спидвелл, чтобы узнать, как много она уже успела обнаружить, хотя в этом он потерпел полную неудачу, правда? – спросила она.

Я пожала плечами.

– В этом в общем не было его вины. Я предпочитаю брюнетов блондинам. Кроме того, мне нужны более умные мужчины.

– Бедный Джулиан. Жадность его сгубила. Я знала, что журнал существует, но никогда не видела его. Майлз на удивление осторожно с ним обращался. Я не стала его искать после того, как моего мужа арестовали. Мне он был неинтересен. Я даже толком в него не заглянула, когда этот недотепа сторож мне его прислал. Вы порядком напугали его тогда, представляете? – добавила она с нотками одобрения в голосе. – Он обнаружил его в ту же ночь, когда гнался за вами. Аккуратно завернув, он отправил его мне в Хэвлок-хаус. Сказал, что боится, вдруг это какая-то очень важная хозяйская вещь, поэтому нужно передать ее мне. Я открыла его из праздного любопытства. Вообразите мое удивление, когда я прочла последнюю запись. Я никогда не понимала, почему Луиза настолько уверена в невиновности Майлза. Но теперь я смотрела правде в глаза. – Она резко оборвала себя, в ее глазах сверкал гнев. – Это худшее предательство, которое одна женщина может совершить по отношению к другой.

– Принцесса сказала, что они не были любовниками, – вставила я осторожно, но в ее глазах снова блеснула ярость.

– Это в общем не так важно, правда? Она пришла сюда с Майлзом. Она знала, как сильно я люблю его, как много значит для меня наша совместная жизнь. Но она все-таки пришла, несмотря на то, как неприлично это было, и одному Богу известно, куда это могло со временем привести. Когда я рассказала Джулиану о том, что имя Луизы есть в журнале, он практически ничего не ответил, просто ушел и заявил, что ему нужно о чем-то подумать. А сегодня сообщил мне, что отправил ей письмо, требуя ее изумруды. Он сказал, что ей придется заплатить, но я знаю, что его волнует не моя боль. Он просто увидел в этом возможность сделаться богатым и сбежать. Он собирался забрать драгоценности и уехать из Англии. Думал, что сможет спастись от меня, избавиться от всего, что натворил. Но спасения нет, правда? Ни для кого из нас.

Она говорила так, будто в заводной кукле раскручивалась пружина. Теперь она закончила, глубоко и решительно вздохнула и выпрямила руку с оружием, точно направив его на меня.

– Пора.

Дальше произошло несколько вещей одновременно. Воспользовавшись случаем, Стокер достал из сапога нож и с рычанием бросился вперед, вызывая огонь на себя. Оттилия повернула револьвер к Стокеру и не колеблясь спустила курок. Звук получился оглушительным, вновь и вновь отдавался от каменных стен и будто кружил по комнате. Он сильно ударил мне по ушам, но я успела нагнуться и вытащить ножи метнула его, пронзительно закричав от ярости. Он попал Оттилии прямо в грудь, она выронила револьвер и потянулась руками к рукоятке с изумлением на лице. Красное пятно начало медленно расползаться вокруг ножа, торчавшего у нее из груди, кровь потекла по ее бледным рукам. Не проронив ни слова, она сползла на пол.

Я повернулась к Стокеру; он шел ко мне с широко раскрытыми от удивления глазами. Потом вдруг молча рухнул на колени, а я никак не могла понять, что с ним не так, пока он не повернул голову. С той стороны лица рекой лилась алая кровь.

Я перескочила через недвижимую фигуру мисс Толбот, чтобы подхватить его, пока он не упал на пол. Крепко обняла его и сумела удержать, чувствуя, как мой рукав пропитывается горячей кровью. Он навалился на меня, но я подняла его голову.

– Не делай этого! – решительно сказала я. – Слышишь меня, глупый? Я не позволю тебе умереть!

Он открыл глаза, эти невыносимо голубые глаза, как кусочек джоттовского неба. В его взгляде была невыразимая нежность, и он сжал мою руку со всей силой, на которую был способен.

– Вероника, – сказал он тихим голосом, дрожащим от волнения.

– Да, Стокер?

Он сильнее сжал мою руку, и по его телу пробежала дрожь.

– Эта чертова стерва подстрелила меня.

Потом его глаза закатились, он наклонился вперед и потерял сознание.

Глава 27

Такая сцена могла присниться только в кошмарном сне. От фонарей на стенах продолжали метаться тени совокупляющихся пар, от их вращения начинала кружиться голова. Лицо Стокера оказывалось то на свету, то в тени, и его кровь казалась то бордовой, то черной, как чернила. От его крови мои руки были теплыми и липкими, и в какой-то момент единственное, чего мне хотелось, – это разрыдаться.

– Так не пойдет, – строго сказала я себе. Услышав сзади какой-то шорох и не успев даже подумать, быстрым движением вытащила нож из сапога Стокера. Не вставая, я повернулась и нацелила его как раз в изумленное лицо Эммы Толбот.

– Вы пришли в себя в очень подходящий момент, – сказала я ей.

– Я не приходила в себя, – холодно поправила она, – и не была в обмороке. Просто подумала, что это самый удобный способ исчезнуть с линии огня.

Я испытующе взглянула на нее.

– Не знаю, что лучше: ударить вас или поздравить, но вы можете склонить чашу весов в свою сторону, если поможете мне. Найдите что-то, чем можно перевязать ему голову.

Она не растерялась. Сразу же пошла к груде одежды, которую Джулиан Гилкрист сбросил в спешке, мечтая о предстояшем совокуплении, и достала оттуда его шейный платок и рубашку. Я воспользовалась ножом Стокера, чтобы разрезать ее на полосы, сделав что-то наподобие толстой повязки, обмотала сверху шейным платком, чтобы она лучше держалась, и закрепила его булавками из своих манжет.

– Так он должен продержаться до тех пор, пока мы не приведем помощь, – сказала я больше себе, чем Эмме Толбот. Ее рядом не было, я подняла голову и увидела, что она стоит над телом Оттилии Рамсфорт.

– Господи, – прошептала она, – вы попали ей прямо в сердце. Никогда прежде не видела ничего подобного.

– Она мертва? – бесцветным голосом спросила я.

– Да.

– Хорошо.

Я вытерла заляпанные кровью руки о юбку.

– Он слишком большой, мы не сможем его вынести и, боюсь, если все же попытаемся, он потеряет слишком много крови. Берите лампу и идите к главным воротам. Если хватит сил, перелезайте через них. Если – нет, постарайтесь открыть любыми подручными средствами. Сколько сейчас времени?

Она взглянула на небольшие часы, висевшие у нее на цепочке.

– Через двадцать минут будет полночь.

– Черт, очень долго, – пробормотала я.

– Что долго? – спросила она.

– Ждать прибытия подкрепления. На рассвете сюда приедут джентльмены из столичной полиции, если мы не объявимся раньше, но до утра еще далеко. В доме кто-нибудь есть? Может быть, сторож? Он все еще здесь?

Эмма покачала головой.

– Никого нет. Она сказала, что отпустила его, подозреваю, чтобы без свидетелей расправиться с Джулианом. И со всеми нами, – добавила она, содрогнувшись.

Я пристально посмотрела на нее.

– Не вынуждайте меня вас ударить, мисс Толбот. Искушение так велико, что я еле с ним справляюсь. Так вот, вы пойдете по улице до ближайшего дома: соседи нам тоже сгодятся. Разбудите их и спросите, где здесь полицейский участок, нам нужно вытащить отсюда Стокера. Если вдруг встретите по дороге дежурного констебля, сразу зовите его. В противном случае вы должны послать за сэром Хьюго Монтгомери, главой Особого отдела.

– Особого отдела! – Даже в полумраке было видно, как широко раскрылись ее глаза. – Какие интересные у вас знакомые, мисс Спидвелл.

– Идите! – сказала я ей. – И не смейте возвращаться без подмоги.

Она послушалась и быстро ушла, а я осталась одна с двумя трупами и со Стокером. В замкнутом пространстве стоял тяжелый запах крови; мне казалось, что я даже чувствую его вкус. Медленно текли минуты, а пары все упражнялись на стенах. Стокер дышал, медленно и совсем не так глубоко, как мне того хотелось бы. Через некоторое время (сколько минут или часов прошло, я даже не могла предположить) он слегка приподнялся.

Он вытянул вперед руку, и я схватила ее.

– Я здесь, – сказала я ему.

– Что случилось? Где мы?

– Ты попытался изобразить из себя героя и был вознагражден пулей в голову, – строго сказала я ему. – Твоя глупость не знает границ.

– Почему у меня мокрое лицо? Вероника, ты что, плачешь?

– Не говори глупостей. Это просто кровь, – резко ответила я. – Оттилия Рамсфорт пыталась тебя убить. Пока я тебя не перевязала, ты истекал кровью, как заколотый поросенок. У тебя рана на виске.

– Да, я чувствую, – сказал он. – Жжет как черт. Не помню, что было потом.

– И неудивительно. Ты повалился на пол как кегля.

– Не хочу показаться невежливым, – протянул он, – но позволь мне спросить: почему мы прохлаждаемся в этом ужасном гроте, вместо того чтобы пытаться получить медицинскую помощь?

– Ждем Эмму Толбот, она должна вернуться с подмогой, – заверила я его. – Но это проклятое место в такой глуши, что задача не из легких. Нам нужно просто держать тебя в тепле и спокойствии, пока не придет помощь.

– Черта с два я буду здесь лежать, – сказал он, попытавшись сесть.

Я уперлась ладонями ему в грудь и аккуратно подтолкнула обратно.

– Прекрати, иначе у тебя снова начнется кровотечение, а ты и так уже вылил на меня достаточно крови для одной ночи.

– Ну хорошо, – сказал он подозрительно смиренным тоном. – Но мне нужно по крайней мере оценить тяжесть ранения.

– Понимаю, – согласилась я. – Скажи, что мне делать.

Следующие несколько минут были не из приятных. Под его руководством я размотала повязку, осторожно, чтобы не задеть уже кое-где затянувшиеся края раны.

– Доставай свою фляжку с агуардиенте, – велел он. Я протянула ее ему, и он хорошенько смочил себе руку. Я в ужасе смотрела, как он ощупывал мокрыми пальцами края раны.

– Глубже, чем мне того хотелось бы, – пробормотал он, сильно побледнев. – Зашить будет сложно. Я не могу… – Он вдруг замолчал и стал делать глубокие вдохи, продолжая трогать висок. – Не могу нащупать осколки разбитой кости. Ты что-нибудь видишь?

Я попыталась успокоиться и заглянула в рану.

– Маленький кусочек, – сказала я ему.

Он протянул мне фляжку.

– Только, пожалуйста, побыстрее.

Я плеснула агуардиенте себе на руку и терла до тех пор, пока не заболели пальцы. Тщательно продезинфецировав пальцы, насколько позволяли обстоятельства, я запустила их в зияющую рану. Как можно осторожнее подцепила осколок раздробленной кости и вытянула его. Я показала его Стокеру, а он прикрыл глаза в знак одобрения.

– Умница, – пробормотал он.

– Что мне с ним делать? – спросила я, глядя на кусочек белой кости на своей окровавленной руке.

– Сохрани себе на память, – предложил он. – А теперь ты должна промыть рану. Боже, я бы все отдал сейчас за пузырек карболки. Но и агуардиенте тоже сойдет.

– Будет больно, – предупредила я его.

Он приоткрыл глаз.

– Буду утешаться тем, что тебе это приятно.

– Дурак, – ответила я.

Я стала лить агуардиенте тонкой струйкой, так, чтобы жидкость протекала от одного края раны до другого, стараясь очистить ее, насколько возможно. Снова пошла кровь, но почти сразу остановилась, и я завязала ему голову его рубашкой, вывернутой наизнанку, чтобы сделать повязку как можно чище. Он не издал ни звука, пока я возилась с ним, но его руки были сжаты в кулаки и костяшки пальцев побелели, а когда я закончила, он наконец вздохнул и расслабился.

– Я забыл спросить, ты-то ранена? – вдруг заволновался он и снова попытался сесть. Я надавила руками ему на плечи.

– Лежи, идиот, тебе нельзя двигаться. Если дашь мне свой носовой платок, я постараюсь хоть немного протереть тебе лицо.

Он указал на свой карман, и я принялась оттирать ему кровь с лица. Она уже засохла, и толку от этого было мало, но, по крайней мере, мне было чем заняться. Я сняла жакет и, свернув, положила его под голову Стокеру вместо подушки. Я постаралась устроить его поудобнее, и он долго смотрел на вращающиеся фигуры.

– Меня от них тошнит, – сказал он слабым голосом. Я поднялась и пошла на поиски лампы; в кармане у меня нашелся коробок спичек, так что было чем ее зажечь. Когда она хорошо разгорелась, я потушила волшебный фонарь, и пары наконец прекратили свое нескончаемое совокупление. Я вернулась к Стокеру с лампой в руке.

– Что это, черт возьми, такое? – спросил он.

– Гениталии очень здорового молодого мужчины, – ответила я, помахивая перед ним лампой в форме фаллоса.

Он начал смеяться, но его смех быстро превратился в сиплый кашель.

– Не хочу, чтобы это было последним, что я увижу в жизни.

– Но ты не умрешь, – решительно возразила я. – Я запретила тебе умирать.

– Я готов подчиниться, – послушно ответил он.

Однако мне очень не нравился цвет его лица. Он был мертвенно-бледен, даже губы побелели, а дыхание стало очень слабым. Я прикоснулась рукой к его щеке – она была холодной. Во всем был виноват каменный пол, на котором он лежал. Я не сомневалась, что холод от этих камней пробирает Стокера до костей, вытягивая из него все оставшиеся силы. Я снова отошла от него в поисках того, из чего можно было бы соорудить ему постель. Подошла к бархатным шторам, занавешивавшим проход в особняк. Сорвав их руками, дрожавшими от ярости, я взяла их в охапку и вернулась к Стокеру, чтобы устроить ему удобное ложе. Я намеренно избегала смотреть на распростертое на полу тело Оттилии Рамсфорт.

Стокер уже успел задремать и, когда я вернулась, проснулся с большим трудом и с непониманием в глазах.

– Что происходит? – спросил он.

– Ничего, ничего, – успокоила я его. – Просто нужно тебя согреть.

Я сложила бархатные шторы в несколько слоев, оставив свободным один край, чтобы укрыть его. Закончив, я уговорила его лечь на эту подстилку, правда, мне пришлось самой перетащить его, потому что двигаться он уже был не в состоянии. Затем я укрыла его и хорошенько подоткнула со всех сторон, чтобы тепло не уходило, а сама легла рядом с ним, прижавшись к нему покрепче.

Он опять задремал, но вскоре проснулся с чувством ужасной жажды. Я приложила фляжку с остатками агуардиенте к его губам, и он жадно все выпил. Я сомневалась в том, разумно ли подвергать его организм интоксикации, но он уже был настолько слаб, что это вряд ли могло сильно навредить. К тому же я подумала, что это может немного притупить ему боль в виске.

Он вновь закрыл глаза, но уже не заснул. Вместо этого стал выпутываться из бархатного покрывала, бормоча, что ему очень жарко.

– Тебе нельзя мерзнуть, – настаивала я. Я попыталась снова укутать его, но он протестующе застонал и крепко обнял меня.

– Не уходи, – пробормотал он. А я и не собиралась. И он прижал меня к своей груди, как ребенок сжимает в руках любимую игрушку, крепко, но и с некоторым благоговением.

Мне показалось, что сейчас подходящее время для откровений. Он не потерял сознания, лишь дремал, и я решила задать вопрос, во многом для того, чтобы как-то развлечь его, но и из собственного любопытства.

– Стокер, – начала я, – когда к нам приходил Мерривезер, у тебя с языка сорвалась одна фраза… Я даже не уверена, что ты сам это заметил, – мягко сказала я.

Он так долго молчал, что я уж было подумала, что он снова уснул, но наконец его грудь зашевелилась, и я услышала ответ.

– Я заметил. Сразу же, как у меня это слетело с языка.

– «Ты не должен играть с Темплтон-Вейнами, – повторила я его слова. – Им всегда чертовски везет». Им.

– Ты видела Руперта, – напомнил он мне глухим, тихим голосом. – И Мерри ты тоже видела. И даже Тибериуса. Все Темплтон-Вейны похожи как две капли воды. У всех них золотисто-каштановые волосы и серые глаза. Даже моя мать на них похожа. Она была их дальней родственницей, тоже из Вейнов.

Я посмотрела на него: глаза голубые, как экваториальное небо, а волосы цвета воронова крыла.

– И когда ты это понял?

– Кукушка, подброшенная в гнездо, всегда пищит немного по-другому, чем остальные птенцы. Всегда есть то, что указывает тебе на твои отличия. Его светлость, старый виконт, тот, кого они все называют моим отцом, – сказал он, скривив свой красивый рот, – поступил так же, как поступают они все. Он дал мне свое имя и сделал вид, что ничего не замечает. Но он все заметил. И тысячью разных способов показывал мне, что заметил.

Я ничего не сказала, и он продолжал; он говорил так, будто меня там вовсе не было, погружаясь в воспоминания. Я поняла, что у меня начинают подозрительно стучать зубы, но лишь покрепче сжала челюсти и внимательно слушала его.

– У них с матерью были неспокойные отношения. Это был брак по расчету, но ведь они все такие, правда? У нее были деньги, у него – имя и титул. Говорят, довольно долго они неплохо ладили. Родили наследника, Тибериуса, и про запас – Руперта. Но потом что-то произошло. Он начал пить. Она – тоже, если послушать, что говорит Рип. И они начали ссориться. У него родился ребенок от горничной, мать об этом узнала. Дела шли все хуже и хуже. Желая вернуть мир в их дом, он пригласил художника, написать ее портрет. Тот был родом из Уэльса. – Он замолчал и горько сам себе улыбнулся: – Ну и он не только написал ее. В результате в детской появился черноволосый ребенок, просто копия художника.

– В таких вещах никогда нельзя быть уверенным, – начала я.

Он попытался пожать плечами, но, поморщившись, передумал.

– В данном случае – можно. Виконт на некоторое время уезжал за границу. Когда это произошло, он был в тысяче миль от своей жены. Все знали, кто я такой, еще до того, как я сам все узнал, – просто добавил он. – Я с самого начала понимал, что я не такой, как все. Но почему – я не знал до тех пор, пока Тибериус милостиво не сообщил мне во время одной из детских ссор. Слово было не из приятных. Когда я спросил няню, что это значит, она вымыла мне рот с мылом, а его светлость высек меня. Но я не сказал им, где я его услышал. Хотя Тибериус думал, что расскажу. Я видел это по его лицу, когда виконт меня порол; его светлость всегда заставлял остальных смотреть, когда наказывал одного из нас. Он думал, это приучит нас к дисциплине. Но мы просто ненавидели его еще больше, и только я был достаточно честен, чтобы говорить об этом вслух. И за это меня тоже пороли.

– Но, конечно, твоя мать…

– Моя мать была очень красивой, слабой женщиной, которая потеряла бы все, что было ей дорого в этой жизни, если бы хоть раз осмелилась противиться ему. – Тут он прервался и застонал.

– Ты же вся дрожишь. Это от шока. Ты убила ее, да? Ты убила ее, защищая меня, но теперь тебе от этого дурно.

– Мне не дурно, – ответила я, крепче прижимаясь к нему.

– Это нормально, – сказал он прерывающимся голосом. – В первый раз это всегда так. Сражение – это совсем другое. Там ты готов к чему угодно. Ожидаешь, что будешь убивать. А это нечто совершенно иное. Откуда тебе было знать, что ты это сделаешь?

– Но я знала, – тихо ответила я.

– Ты не могла знать, – возразил он, – и сделала это ради меня.

– Ты ведь бросился на нее, чтобы спасти меня, – напомнила я ему. – Это самое безрассудное, необдуманное, ужасно глупое… – Я замолчала, не в силах договорить.

– Но ты сделала это вместо меня, и теперь тебе придется с этим как-то жить. Этот первый раз, когда лишаешь жизни человека, очень сильно меняет тебя. Мне жаль, что с тобой это произошло из-за меня, – сказал он.

Я прижалась лицом к его шее, спрятав глаза, и ощутила, как бьется его сердце.

– Это не первый раз, Стокер. Мне уже приходилось убивать. И я могла бы убить еще тысячу человек, если б знала, что этим спасу тебя. Но я не могу об этом рассказать. Не сейчас. Поговори со мной, чтобы я перестала об этом думать, – в отчаянии попросила я. – Расскажи мне о матери, о своей матери с прекрасными серыми глазами.

Я долго не могла понять, как он воспримет мое признание. Любой другой оттолкнул бы меня, отказался бы от меня из-за того, что на мне лежит печать Каина. Но Ревелсток Темплтон-Вейн не был любым другим. С невероятной нежностью он поднял руку, обнял меня и прижал к себе еще крепче.

– Знаешь, она не любила художника, – продолжал он. – Не думай, что я был зачат в безумной страсти или стал плодом бессмертной любви. Это была лишь неприглядная интрижка между мужчиной, стремившимся выбиться в люди, и женщиной, которой так не хватало немного нежности. Как это часто бывает, художник оказался пройдохой, чье молчание можно было купить и которому щедро за это платили.

Я почувствовала, как ослабевает дрожь в моем теле, когда поняла, что он не будет заставлять меня говорить о вещах, о которых я не могла говорить. Вместо этого он обнажал передо мной свои беды, чтобы как-то разделить мои. Это был жест истинной душевной щедрости. Он стал гладить мое лицо, то вытирая мне слезы, то позволяя им течь сквозь его пальцы.

– Твоя семья платила ему за молчание?

– Каждый месяц, до тех пор пока я не ушел из дома. После этого виконт умыл руки. Сказал, его не слишком заботит то, что может раскрыться тайна моего происхождения. Я был трудным ребенком и не приносил ему ничего, кроме горя, в то время как должен был быть безмерно ему благодарен, – последнее слово он буквально выплюнул. – Я сбегал. Часто. В первый раз моя мать еще была жива, и она заставила его пустить по моему следу детектива.

– Вот тогда-то ты и познакомился с сэром Хьюго Монтгомери, – вставила я.

– Да. Я скрывался от них шесть месяцев, и это были счастливейшие дни в моей жизни. Думаю, его светлость был готов отпустить меня с миром, но мать заставила его действовать. Они, кстати, помирились. После моего рождения они оба осознали, как близки оказались к тому, чтобы все разрушить. Развод и публичный скандал были для них просто недопустимы. Поэтому они сделали хорошую мину. Мерривезер стал результатом их примирения, воплощением их готовности забыть старые обиды. – Он надолго задумался. – Я много размышлял о том, важно ли это, как влияют обстоятельства зачатия на характер ребенка. Он всегда был таким солнечным мальчишкой, счастливым и веселым. А я всегда был… другим. Неужели это навсегда оставляет отпечаток на ребенке?

– Меня об этом лучше не спрашивать, – напомнила я ему.

– Проклятье, – пробормотал он, – я совсем забыл.

Я все еще не могла примириться с обстоятельствами собственного зачатия. И иногда мне казалось, что никогда не примирюсь.

– Да ничего, – сказала я. – Неважно.

– Конечно, важно. Это важнее всего прочего. Это то, что нас сформировало. Неужели ты не видишь?

Я отодвинулась, чтобы взглянуть на него. В его глазах была такая боль, какой я прежде никогда не видела. Я уже смотрела на него без одежды, но вот это была настоящая нагота. Я отвела взгляд и уставилась на свои ногти. Под ними запеклась его кровь тонкими красными полосками.

– Мы оба – дети безумства, – беззаботно сказала я. – Тем легче нам посылать к черту все их суждения. Какое нам дело до мнения других людей?

– Очень убедительно. Я даже поверил бы тебе, – сказал он, проведя пальцами по моей щеке, по которой текли слезы, – если бы не это.

– Я плачу не из-за твоего глупого брата, – сказала я ему, вытирая глаза рукавом. – Все из-за этой ужасной истории о твоем детстве. Порки, холодность и это чувство отверженности остальной семьей. У меня-то хоть была тетя Люси, теплая и настоящая.

– Но она же была не твоей, – мягко сказал он. – Она врала тебе так же, как они врали мне. А теперь мы освободились от них всех. Пусть их позор и секреты остаются с ними. Мы будем жить по своим правилам.

Я улыбнулась ему сквозь слезы.

– Есть такая старая испанская поговорка: «Бери все, что хочешь. Бери, – сказал Бог, – и плати».

– Мы заплатили за каждую минуту своей жизни. Пусть теперь платит кто-нибудь другой, – сказал он с жестокими нотками в голосе. – Если только мы отсюда выберемся, – добавил он.

– Мы выберемся, – пообещала я ему. Я не сомневалась в том, что Эмма Толбот выполнит мое поручение. Но в такое время суток поискихоть какого-то представителя власти могли занять у нее не один час. А потом ей еще предстояло убедить их в срочности нашего дела. И я не знала, как долго Стокер протянет на холодном каменном полу без нормального лечения.

Самый трудный урок, который я выучила за время своих путешествий, – это умение ждать. Бывают моменты, когда каждый мускул, каждый нерв мечтают о движении, все инстинкты велят бежать. Но желание спастись бегством не всегда самое безопасное. Случается, когда единственно верным решением остается затаиться и ждать. Я хотела только одного: поднять с пола распростертое тело Стокера, взвалить его себе на спину и вытащить отсюда. Но это было бы абсолютно неразумно; учитывая его размеры, я понимала, что не пронесу его больше нескольких сотен ярдов. И при этом могу нанести ему непоправимый ущерб, если в дороге повредятся те тонкие корочки запекшейся крови, которые хоть как-то защищают его рану. И именно из заботы о нем я подавляла в себе всякое желание действовать, вместо этого я просто покрепче обняла его, пытаясь отдать ему побольше своего тепла и в одиночку справляясь со своими худшими ожиданиями.

Наверное, я задремала, но меня разбудил звук шагов: кто-то вошел в грот. То, что случилось потом, я позже могла объяснить лишь двумя вещами: тем, что я провалилась в глубокий сон, окруженная трупами и ранеными, и тем, как неожиданно я проснулась. В голове у меня было мутно после сна, и я еще не вполне оправилась после борьбы не на жизнь, а на смерть с Оттилией Рамсфорт. Все, о чем я помнила, – это что я любой ценой должна защитить своего ослабевшего, тяжелораненого друга. Я схватила первое, что попалось мне под руку, и подняла свое оружие над головой как раз в тот момент, когда фигура появилась из темного узкого коридора. С криком, напоминавшим боевой клич маори (я упражнялась в нем в течение нескольких лет), я бросилась вперед и со всей силы обрушила свое оружие на голову вошедшего мужчины.

– Черт возьми, что вы вытворяете? – закричал Морнадей, падая на колени.

Сэр Хьюго Монтгомери зашел в грот и окинул взглядом представшую перед ним картину.

– Кажется, – ядовито заметил он, – мисс Спидвелл только что сбила вас с ног огромным мужским достоинством.

Только тогда я взглянула на свое оружие и поняла, что под руку мне попался один из коллекционных фаллосов Майлза Рамсфорта и я только что использовала его для нападения на сотрудника Особого отдела. Я протянула его сэру Хьюго. Он отшатнулся и жестом велел его забрать одному из своих бесчисленных помощников. Они наводнили помещение, целая толпа аккуратно одетых следователей Особого отдела; они не задавали вопросов, лишь исполняли любые приказания своего начальника с пугающей быстротой и точностью.