Текст книги "Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5"

Автор книги: Деанна Рэйборн

Соавторы: Деанна Рэйборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 100 страниц)

Я взяла тяжелый пергаментный портфель и взглянула на стену, где висели фотографии участников. Прошлое и настоящее, галерея женщин достижений, женщин стойкого духа и неукротимой смелости. И, несмотря на мои опасения, я знала, что нашла свой дом. Как раз в конце было небольшое пустое пятно, незаметное, спрятанное под лестницей. – Прямо там, – сказала я Хетти.

– Простите, мисс Спидвeлл?

– Вот где я хочу, чтобы висела моя фотография.

Она улыбнулась. – Добро пожаловать в Клуб Ипполиты, мисс Спидвeлл.

•••

На следующий день леди Велли пригласила нас на чай, чтобы услышать окончательный отчет о том, что она настояла назвать» дело Тивертона».

– Бедный Лесси, – сказала она, добавив в чай здоровенную порцию виски. Стокер откланялся на том основании, что он пытается отремонтировать AérostatRéveillon, но я подозревала, что это будет бесполезной затеей. Его светлость взглянул на груды расколотой гондолы и порванной ткани – и отвернулся в отчаянии. Тем не менее, Стокер чувствовал себя обязанным попробовать, и поэтому он был занят шитьем, склеиванием и плетением под присмотром графа.

– Что станет с Фигги? – спросила леди Велли.

– Школа, – сказала я ей быстро. Мы провели предыдущий вечер за ужином в отелеAllerdaleв номере мистера Стила, обсуждая ситуацию. По моему настоянию г-н Стил записал Фигги в Академию молодых леди имени Лейдлоу-Аптон, уникальное учреждение в Колорадо, основанное для того, чтобы воспитывать «искательность» необычных молодых женщин. Не секрет, что он питал надежду, что однажды она решит выйти замуж за молодого Генри, но я советовала ей подождать лет десятьи путешествовать по миру – по крайней мере, дважды – прежде чем предпринять такой решительный шаг. Она поблагодарила меня за мой совет с неохотным рукопожатием.

Стокеру она доверила Нута, объяснив, что не может отвезти его в Америку, и что животное не может желать лучшего места, чем рядом со Стокером. Потребовались согласованные усилия и вся моя физическaя силы, чтобы оторвать Фигги от Стокера, когда она пошла обнять его на прощание. Но в конце концов она была оторвана от его груди, и нам разрешили продолжить наш вечер.

Леди Велли кивнула, когда я рассказала историю. – Это закалит ее. Она может выглядеть как Тивертон, но она Уорд, и если она чем-то похожа на свою мать, она покажет это сейчас. Неприятности формируют характер, – закончила она быстро. – Говоря о родителях, это прибыло сегодня. – Она вручила маленькую коробочку из черного шевро, на которой было выбито три отличительных перья.

– Это…

– Да. Его перья. Откройте.

Я сделала, как она велела мне. Внутри на устричном сатине лежала тонкая нить из бисера с выставки в Тивертоне. Синяя ляпис-бабочка свисала со дна, готовая улететь. Я не прикоснулась к ней.

Леди Велли заговорила первой. – Oдно из немногих подлинных произведений. Не волнуйтесь – он заплатил за это.

– Почему? – спросила я изменившимся голосом

– Кто может сказать? – Она пожала плечами. – Записки не было, только инструкция: доставить в ваши руки. Делайте выводы, какие вам угодно.

Я закрыла коробку. – А если я вообще ee не приму?

– Это тoже ваш выбор, – признала она. – Но не закрывайте дверь полностью, Вероника.

– Он закрывал ее для меня достаточно часто, – быстро ответила я. Слишком быстро.

Она одарила меня жалостливой улыбкой. – Никогда не позволяйте своей гордости диктовать решения, дитя.

Я положила коробку в карман и взял чайник. – Думаю, вам нужна чашка свежого чая. – И когда я наливала, моя рука была устойчивой.

•••

Я оставила леди Велли и направился в Бельведер. Задумавшись, я подoшла к своему столу, прежде чем поняла, что я не одна.

– Добрый день, миссис де Морган. Боюсь, Стокер занят своей работой, но я могу послать кого-нибудь найти его для вас, если хотите.

Она холодно посмотрела на меня. – Я хочу говорить не с ним. Я пришла к вам.

– Для чего?

– Потому что это вы нашли Джона. – Ее голос прервался на его имени. – Я могу похоронить его прилично, и это хоть что-то, по крайней мере.

– Я сожалею о вашей потере, – сказала я ей.

– Моя потеря? – Ее глаза были мрачными. – Что вы знаете о потере? Вы когда нибудь любили? Не телячьей любовью, мисс Спидвeлл. Я имею в виду настоящую любовь, такую, которая не сладка и не нежна, но горит в ваших костях и разрывает вас на части. Это то, что я чувствовала к Джону. Мы сражались как дьяволы, но это был наш путь. Никто не понимал, что когда мы ссорились, мы чувствовали себя живыми. Боже, как я буду скучать по дикости нашей совместной жизни. Он не был хорошим человеком, но он был хорош для меня.

Я подумала обо всем, что они разрушили, и кровь пронзила мои виски. – Возможно, вам следует использовать это как эпитафию, – предложилa я.

– Вы презираете меня, мисс Спидвeлл, но вы даже не знаете меня, – сказала она, скривив презрительно губы.

– Но я вас знаю. Я всегда знала вас. Вы принадлежите к той презренной породе женщин, которые всегда будут видеть то, в чем им было отказано, а не то, что им дано. В чем природа отказала вам? Вы родились под волшебной звездой! Красота, происхождение, хорошее здоровье, естественный интеллект были вам дарованы с рождения, но какую благодарность вы когда-либо чувствовали? Никакую. Вы поднимаетесь с постели каждый день на двух сильных ногах и можете думать только о том, чтобы жаловаться, что кто-то когда-то говорил с вами жестко. У вас есть родители, которые воспитывали вас с любовью, но вы презирали их за то, что они бедны. Вы, жившая за границей и видевшаянастоящую нужду. Скажите мне, миссис де Морган, когда вы были в Египте, вы когда-нибудь смотрели на женщину, работающую в полe, и понимали, что это был простая случайность доброго провидения, что вы не родились, чтобы работать без передышки всю жизнь? Вы когда-нибудь смотрели голодному нищему в глаза и думали, что привилегии, которыми вы наслаждаетесь, не более чем каприз космоса? Вы – любимица фортуны, обласканная богами, благословленная всеми преимуществами, но вы слепы и глухи к своим способностям. У вас есть легкость и комфорт, но вы не живете. Вы просто существуете, потому что вы ничего не цените. Проснитесь, миссис де Морган, иначе вы проспите всю жизнь.

Она поднялась. – Вы думаете, что вы умны, мисс Спидвeлл. Вы думаете, что вы намного умнее меня. Но я скажу вам кое-что, что вы должны знать. Вы подружились с опасным человеком. Ревелстоyк убил человека. Подумайте об этом. Он использовал свои умные, талантливые руки, чтобы раздавить чью-то жизнь. Это должно иссушить мозг в ваших костях. Как вы можете быть рядом с ним сейчас, когда знаете, что он отнял у кого-то жизнь? – с жестоким взглядом потребовала она в триумфе.

Я подошла ближе к ней, медленно улыбнувшись тигриной улыбкой. – Потому что, миссис де Морган, я отняладве.

• • •

На следующий день после визита Кэролайн де Морган я зашла в оранжерею и обнаружила, что у меня появились лунные мотыльки. Они вырвались на свободу из своих темных маленьких тюрем, вытолкнувсебя наружу влажными шелковыми крыльями. Пока я смотрела в восторженном узумлении, они медленно расправляли их, высушивая, покачиваясь взад-вперед. Они были бледно-зелеными с длинными элегантными задними крыльями и отметинами, похожими на глаза, которые, казалось, наблюдали за мной, пока я их изучала. Они были большими, каждый превышал длину моей руки. Один за другим они поднимались со своих ветвей, пробуя себя, поднимаясь в теплый влажный воздух теплицы, впервые пытаясь освободиться. Каждое шелковое крыло было обрамлено серым, а усики были c оборками и золотыми, легкомысленными маленькими украшениями, которые танцевали над их телами.

– Они открылись, – заметил Стокер, подходя ко мне. Я кивнула, удивляясь тому, как последний мотылек срывается в любовном преследовании другого мотылька.

– Я получил известие сегодня утром. Ребенок Джона де Моргана родился преждевременно прошлой ночью. Девочка, – тихо сказал он. – Это, несомненно, стало неприятным шоком для ее матери.

– А Кэролайн? Как она?

– Достаточно хорошо, хотя ребенок может не выжить.

– Если ребенок выживет, я рада, что это девочка. Ее мать не cможет претендовать на деньги де Моргана, – сказала я с легким налетом суровости.

– Нет. Сейчас ей придется отказаться от своих махинаций. Как только смогут, они хотят переехать в деревню.

Я обернулась, но его лицо ничего не выдало. Ему было больно говорить о ней? Тем не менее, он не произносил ее имя, никогда не говорил со мной о ней добровольно. И вдруг слова, которые я никогда не собиралась произносить, сорвались с моих губ. – Почему ты никогда не произносишь ее имя? Я только один раз слышалa, как ты произносишь слово «Кэролайн». Она так тебя мучает?

Выражение его лица было удивленным. Затем он улыбнулся. – Нет. Я не говорю этого, потому что никогда не называл ее по имени, кроме как однажды, в нашу брачную ночь, прямо перед тем, как она отказала мне в постели. Я поцеловал ее и назвал Кэролайн. Тогда, как я считал, был самый счастливый момент в моей жизни, один прекрасный золотой момент, прежде чем все пошло в ад.

Я отвернулась. Так вот, что это значило, когда он назвал ее имя, одурманенный, в полубреду, и его рот был на моем. Он помнил не женщину, которую любил раньше, но обещание счастья, которое он однажды увидел, и думал, что никогда не узнает снова. Я прочистила горло и смахнула заблудившийся лист.

Он стоял передо мной, очень близко. Он протянул руку, приставив кончик пальца к моему горлу. – Красивая маленькая бабочка. Я не помню, чтобы видел это раньше.

– Это новая, – сказала я ему. У нас будет достаточно времени, чтобы объясниться.

Он продолжал, все еще касаясь бабочки ляписа, его костяшки просто касались кожи моей груди. – Дело закрыто. Джон похоронен, и все, что осталось от моей репутации, спасено, – сказал он странно мягким голосом. – Спасибо тебе за это. Ты борешься за меня сильнее, чем когда-либо за себя. Почему?

– Потому что на земле нет силы, которая могла бы заставить меня отказаться от нашей дружбы. Нет настолько темного дела, в котором ты мог бы признаться, чтобы это заставило меня покинуть тебя. Однажды ты сказал о нас, что мы ртуть, а весь остальной мир грязь. Мы одинаково сформированы природой, отвергать друг друга – значит плевать в лицо тому, что божество посчитало целесообразным объединить в нас. Мы одинаковы, и расстаться с тобой – значит расстаться с самой собой. Сделай из этого какие хочешь выводы.

Я отвернулась, чтобы посмотреть, как мои лунные мотыльки вздымают и парят среди железного кружева над головой.

Охота на бабочек требует уклончивого подхода. Если кто-то атакует их напрямую, они улетают, прокладывая путь по неясному, неуловимому пути, пока не исчезают из виду с последним взмахом украшенных драгоценными камнями, дерзких крыльев. Но хитрый и осторожный может подойти к ним так тонко, что они не осознают, что на них охотятся, пока сеть не опустится. Хитрость заключается в том, чтобы двигаться вместе с ними параллельно, но не пересекаясь, осторожно направляя их к подходящему месту посадки, где они могут быть захвачены без травм. Время – вот что главное. Поспешите, и они смоются. Проваландаетесь, и они уйдут после вкусного глотка нектара. Это требует терпения, умения и решимости – качеств, которые у меня и без того были в избытке, а Стокер позволил отточить.

Я обернулась к нему. Cлова, которые, как я думала, я никогда не произнесу ни одному человеку, подступали к моим губам. В этот момент мы услышали голос из-за маленькой рощицы грабов. Я закрыла рот и отошла.

– Мисс Спидвeлл? Я получил ваше сообщение. Наконец появились маленькие дьяволы? – Это был виконт с безупречными манерами и прискорбным чувством времени.

– Доброе утро, мой лорд, – выкрикнула я радостно. – Стокер и я как раз восхищаемся ими.

– О, мой брат с вами? – спросил виконт, пробираясь сквозь листву.

– Да, – ответил ему Стокер, подходя ко мне, его рука касалась моей талии. – Я здесь.

Деанна Рэйборн

Опасное сотрудничество

Deanna Raybourn: “A Dangerous Collaboration”, 2019

Перевод: И. Толок

Всем бесстрашным авантюристам, которые только и ждут начала своих путешествий…

Глава 1

Лондон, Март 1888

– Какого дьявола ты собралась уезжать? Что ты имеешь в виду? – требовательно спросил Стокер.

Он оглядел наполовину упакованный саквояж на моей кровати, в который я складывала запасную блузку и Magalhães’s Guide to Portuguese Lepidoptery. Справочник оказался тяжелее, чем я ожидала. Меня ввело в заблуждение приложение, посвященное бабочкам Мадейры и ярким мотылькам, встречающимся только на Азорских островах.

– Именно то, что сказала. Я пакую свой саквояж. Когда соберусь, покину это место и сяду на поезд, идущий до побережья. Там я сойду с поезда и пересяду на корабль. А когда он остановится на Мадейре, сойду на берег.

Мой голос сел от волнения. Я боялась рассказывать Стокеру о своих планах, ожидая что-то вроде легкого взрыва: я добилась экспедиции (пусть даже незначительной), в которую его не пригласили. Вместо этого он принял известие с арктическим холодом. Я обвиняла в этом его аристократическое воспитание. И его нос. Очень легко смотреть свысока на других, когда у тебя нос, которому позавидовал бы римский император.

Я не могла винить его. Мы естествоиспытатели, и нас не могло не злить вынужденное пребывание в Лондоне. Каждый из нас жаждал открытого моря, небес, простирающихся до бесконечности, горизонтов, манящих к пахнущим специями ветрам. Вместо этого граф Розморран нанял нас для каталогизации обширных коллекций его семьи – довольно интересной, хотя и скромно оплачиваемой работы, которая со временем иссушивала душу. Сколько чучел мартышек может пересчитать человек, пока не взбунтуется? Мысль, что я сбегаю от доброжелательного работодателя, бросив напарника на этих галерах, рассердила бы самого благородного человека. А Стокер, как и я, не был лишен здорового эгоизма.

– На Мадейру?

– На Мадейру.

Он сложил руки на груди.

– Могу я поинтересоваться предполагаемой продолжительностью экспедиции?

– Можешь, но тебя разочарует ответ. Я еще не планировала точно, ожидаю, что буду отсутствовать несколько месяцев. Возможно, до осени.

– До осени, – повторил он, растягивая слова.

– Да. Ищи меня в «поре туманов, зрелости полей».

Ни моя слабая попытка пошутить, ни реверанс его любимому Китсу не смягчили сурового выражения лица Стокера.

– И ты хочешь поехать одна.

– Вовсе нет, – возразила я, кладя в сумку банку с кремом для лица. – Леди Корделия и я едем вместе.

Он фыркнул от смеха, которому явно не хватало веселья.

– Леди Корделия! Ее единственный опыт вояжа на корабле – круизный пароход. Ее представление о путешествии без удобств – отсутствие второго лакея. И я боюсь даже думать о том, что Сидони скажет по этому поводу.

Я поморщилась при упоминании о надменной французской камеристке леди Корделии.

– Она не едет.

Его рот раскрылся от удивления, и Стокер оставил позу ледяного презрения.

– Вероника, ты не можешь говорить всерьез. Знаю, ты мечтаешь стряхнуть с себя лондонские туманы, так же как и я. Но тащить леди Корделию на остров посреди Атлантики абсолютно не имеет смысла. С таким же успехом ты можешь потащить ее на Северный полюс.

– Никогда не интересовалась полярными экспедициями, – ответила я с легкостью, которой не чувствовала. – Там нет бабочек.

Он схватил меня за плечи, его пальцы почти касались моих ключиц.

– Если это из-за того, что я сказал сегодня, из-за того, что я почти сказал…

Я подняла руку.

– Конечно, нет.

Жалкая попытка солгать. Правда заключалась в том, что под влиянием момента мы почти признались в чувствах, о которых не следовало говорить. Я чувствовала его руку на моей талии, как пылающее клеймо. Его дыхание шевелило прядь моих волос. Горячие, импульсивные слова уже дрожали на моих губах. Если бы старший брат Стокера, виконт Темплтон-Вейн, не помешал нам… Об этом не стоит даже думать.

После ухода виконта, я пила чай tête-à-tête с леди Корделией (сестрой лорда Розморрана и нашим другом). К тому времени, когда мы разделили последний кекс, было принято решение, которое удивит и, возможно, рассердит наших мужчин. Лорд Розморран повел себя с характерной для него добродушной неопределенностью. Он выдвинул робкие возражения лишь осознав, что отсутствие сестры означает необходимость заботиться о собственных детях.

– Пригласи одну из теток, чтобы помочь тебе, – наставляла леди К с непривычной безжалостностью. – Я совершенно истощена, мне необходим отпуск.

Лорд Розморран сразу сдался и предложил финансировать проект. Стокер был чертовски несговорчив. Не в последнюю очередь из-за несказанного, повисшего между нами и не дающего легко дышать.

Я затолкала последнюю блузку в сумку

– Это к лучшему. Дело с экспедицией Тивертона было слишком сложным. Немного тишины и покоя нам не повредят.

На первый взгляд это было сносное оправдание. Мучительное расследование, которое мы только что завершили[1], включало безрассудные приключения и телесные повреждения. Но и Стокер, и я в равной мере стремились к таким эскападам. Не физическое истощение гнало меня из умеренного климата побережья Англии. Причиной было недавнее столкновение с бывшей женой Стокера, Кэролайн де Морган, монстром в юбке. Она почти уничтожила Стокера своими махинациями – о, как я желала бы отплатить ей тем же. Но месть – бесполезное занятие. Я предоставила Кэролайн ее судьбе, полагая, что со временем она получит по заслугам. Меня беспокоили сильные эмоции, которые вызывал во мне Стокер, и дилемма: что делать с ними.

Невозможно оценить чувства с хладнокровием и бесстрастностью ученого, проводя столько времени вместе. В конце концов, экспертиза бабочки не проводится в поле; образец внимательно рассматривается на свету, оцениваются и его красота, и изъяны. Так же я собиралась поступить с моими чувствами к Стокеру, хотя не поделилась с ним этими намерениями. Зная, как глубоко он был ранен Кэролайн, я не хотела причинить ему лишнюю боль.

К счастью, леди Корделия отчаянно настаивала на немедленном отъезде. Я ухватилась за ее приглашение, решившись на побег и не раскрывая наших подлинных целей даже Стокеру.

Я застегнула сумку

– Боюсь, мне не о чем будет писать, кроме как о бабочках. Не удивляйся, если я окажусь плохим корреспондентом. И ты не обязан писать. Уверена, у тебя найдутся более интересные занятия. Заранее прошу прощения, вероятно, без меня ты немного отстанешь с коллекциями.

– Я отлично справлюсь один, – ответил он, отвернувшись, выражение его лица было совершенно пустым. – Я всегда справляюсь.

* * *

Как без сомнения и было задумано, напутствия Стокера преследовали меня все шесть месяцев.

Мадейра – красивая, пышная, ароматная – предлагала огромные возможности для лепидоптеролога. Однако чаще, чем хочется признаваться, посреди пылкой погони за малышом Lampides boeticus, лениво порхающим в душистом ветерке, я застывала, позволяя сети бесполезно упасть. Статьи для различных публикаций остались ненаписанными. Ручка неподвижно лежала в руке, пока мой разум бродил.

Каждый раз мои мысли возвращались к Стокеру, как голуби, спешащие домой на ночлег. И каждый раз я увертывалась от них, не позволяя себе долго думать о нем. Так ребенок учится не держать руку близко к пламени.

Летом, когда поздноцветущая жакаранда рассыпала по острову медовый мускус аромата, появилась необходимость (по многим причинам, не буду их подробно описывать) вызвать доктора для нас обеих. К тому времени, когда мы восстановили силы, прошло полгода. Наши мысли снова обратились к Англии.

Долгими днями мы отдыхали на веранде арендованной виллы, как греющиеся на солнце ящерицы. Мы обе стали стройнее, чем когда отправились в путь. Бледно-молочная кожа леди Корделии, несмотря на ее вуали и широкие поля, покрылась коричной пудрой веснушек, но я откидывала шляпу, поворачивая лицо к к солнцу.

– Вы кажетесь воплощением здоровья, – сказала она мне, когда мы сели на корабль в порту Фуншала. – Кто бы подумал, что вы находились под наблюдением врача.

Я стащила свободный жилет моего дорожного костюма.

– Вы так думаете? Я – кожа и кости, и вы ненамного лучше. Но славные девонширские сливки и тарелка английского ростбифа будут лучшим лекарством.

Рассеянно глядя вдаль, она взяла меня за руку.

– Как вы думаете, они скучали по нам?

Частота писем подсказывала, что так и есть. «Частота» было не совсем подходящим словом. Каждый почтовый корабль привозил свежую почту. Граф и его дети регулярно писали леди Корделии, я тоже получила свою долю писем. Коллегам-лепидоптерологам всегда есть что сказать, и еженедельно приходили письма от лорда Темплтона-Вейна. Виконт писал в непринужденной разговорной манере о текущих делах и общих интересах, и по прошествии нескольких месяцев переписки мы подружились.

И от Стокера? Ни одного слова. Ни одной строчки, набросанной на грязной открытке. Ни одного постскриптума, добавленного к письмам брата. Ничего, кроме молчания, красноречивого и обличающего. Я испытывала глубокое и совершенно иррациональное чувство обиды. Я дала ему понять, что не собираюсь писать и не ожидаю писем от него. И все же. Каждая доставка почты без вестей от Стокера была насмешкой, выражавшей гнев так же красноречиво, как и любые слова.

Пришлось строго напомнить себе, что сама посеяла семена этой ссоры. Теперь нечего жаловаться, что не нравятся плоды, которые они принесли.

Стоя рука об руку с леди Корделией на палубе корабля, несущего нас домой, я думала, какой прием могу ожидать.

* * *

– Что, во имя семи кругов ада, ты имеешь в виду? Что значит, ты хочешь «одолжить» мисс Спидвелл? Ради бога, она не зонт, – пробурчал Стокер в ответ старшему брату, когда виконт вошел в нашу мастерскую.

Такие вопросы часто составляли основную часть речи Стокера; я научилась их игнорировать.

– Кроме того, она вернулась домой всего два дня назад. Сомневаюсь, что успела распаковать свои вещи.

Лорд Темплтон-Вейн оскалил зубы в том, что глупый человек мог принять за улыбку. Он перевел взгляд с трухлявого чучела буйвола на кучу гнилых опилок, которые Стокер деловито из него вынимал.

– Стокер, как приятно тебя видеть! Я не заметил тебя за этим буйволом. Бесспорно, совершенствуешь свое ремесло.

Стокер был историком-натуралистом, и ему довольно часто выпадала участь восстанавливать грязные образцы таксидермического искусства. Задница буйвола была далеко не худшим местом, где я видела голову Стокера.

Его светлость цокнул языком, пренебрежительно взглянув на младшего брата.

– Кроме того, думаю, мисс Спидвелл вряд ли нуждается в помощи в организации своих дел.

Он задержался на последнем слове на одно биение пульса дольше, чем следовало. У виконта был дар к вкрадчивым предположениям, и я подавила вздох раздражения: он только что им воспользовался.

Мы со Стокером практически не разговаривали после моего возвращения, обмениваясь прохладными приветствиями и бессмысленной болтовней о работе. Но у меня были надежды на оттепель – при условии, что виконт не воспрепятствует этой возможности.

Я подняла глаза от лотка Nymphalidae, который сортировала, и перевела на них карательный взгляд.

– Я не ваша няня, но если потребуется, перекину одного из вас через колено.

Стокер, который был выше меня на полфута и на сорок фунтов тяжелее, скорчил гримасу. Ответ его брата был намекающе похотливым.

– Соблазнительная перспектива, – пробормотал его светлость, приподняв изысканные брови и вздыхая.

Я проигнорировала это замечание и отряхнула руки, отложив бабочек в сторону.

– Мой лорд, прежде чем вы объясните свой комментарий, возможно, мы могли бы немного освежиться.

Его светлость казался обиженным.

– Ненавижу чаепития, – возразил он.

Пришла моя очередь фыркать.

– Не такой чай.

С неохотного согласия Стокера я достала бутылку его лучшего односолодового виски и налила каждому. Мы расселись, и я изучала своих спутников. В некоторых отношениях они не могли бы быть более разными, но в в то же время были поразительно похожи. Оба унаследовали тонкокостность матери, те же высокие скулы, решительные подбородки и изящные руки. Цвет и мускулатура различались. Его светлость был гладким, как выдра. Мускулы Стокера, отточенные годами исследовательской работы, были крепче и в целом более впечатляющими. Он успешно пускал их в ход, работая с горами трофеев коллекции Розморрана.

Пока мы сортировали сокровища семьи, добытые кланом Розморранов в многовековых путешествиях, граф позволил нам использовать в своих целях Бельведер (отдельно расположенный большой бальный зал в его поместье Мэрилебон). Он также выделил нам жилые помещения, скромную зарплату и другие удобства. Например, принимать посетителей, когда мы желали.

Стокер, как обычно, был откровенно недоволен нынешним визитером. Его отношения со старшим братом были трудными даже в лучшие времена. Выражению кошачьего нетерпения на лице его светлости свидетельствовало, что сегодня он не склонен терпеть плохой характер Стокера. Стокер, со своей стороны, был полон решимости изображать ежа, рыча и выставляя колючки.

Виконт указал широким жестом на образец, который Стокер сшивал, когда гость прибыл.

– Почему бы тебе не поиграть со своим буйволом? У меня дело к мисс Спидвелл.

Стокер сжал губы. Я поспешила вмешаться, пока не началось кровопролитие.

– Плохо сыграно, мой лорд. Вы знаете, что мы со Стокером коллеги и друзья. Все, что вы мне скажете, можно свободно говорить при нем.

Я надеялась, что небольшая демонстрация верности успокоит Стокера, но его настроение не изменилось. Выражение лица виконта стало мягко-насмешливым. Он сделал глубокий глоток виски, пока Стокер и я старательно избегали смотреть друг на друга.

– Коллеги и друзья! Как прохладно.

Неизменно опасные и увлекательные расследования свели нас вместе, породив доверие, которое ни один из нас не приветствовал полностью. Стокер и я были одинокими существами, но обнаружили между собой исключительное взаимопонимание. Что будет с этим дальше, я не могла сказать. Несмотря на шесть месяцев, проведенных на расстоянии друг от друга, меня не покидали мысли о той последней знаменательной встрече. Невысказанные, но ясные слова висели в воздухе, загоняя меня в опасную близость к признаниям, которые невозможно отменить; к обещаниям, которые пришлось бы нарушить. Я поочередно то проклинала, то поздравляла себя с тем, что мне удалось избежать скучной семейной жизни – судьба, которую я считала хуже бубонной чумы. Как-то в момент уязвимости я поклялась себе никогда не быть низведенной к роли жены и матери. Стокер был единственным, кто мог ослабить мою решимость; и я сумела убедить себя, что это было бы ошибкой. Я не была создана для обычной жизни, и потребовался бы необыкновенный человек, чтобы жить со мной на моих условиях.

Способность охотиться на мужчин с той же ловкостью и умением, что и на бабочек, была предметом моей гордости. Только один вид постоянного трофея интересовал меня, и у него были крылья. Мужчины дарили мне миг наслаждения, но постоянный компаньон стал бы осложнением. По крайней мере, это то, что я говорила себе. Возможно, именно эта неуловимость делала меня привлекательной для противоположного пола.

Его светлость признал поражение. Виконт был щедро похотлив в своих комплиментах. Его манера разговаривать обычно изобиловала восхитительно возмутительными комментариями.

Я никогда не воспринимала Тибериуса всерьез. Зато Стокер относился к нему слишком серьезно, что объясняло их отсутствие симпатии друг к другу. Как и в бытность мальчишками, они часто упирались рогами. И хотя ни один из них никогда не признался бы, я подозревала, что они наслаждались этими битвами гораздо больше, чем цивилизованными отношениями с другими братьями.

Стокер сердито посмотрел на виконта. Тот поднял ладони верх, на левой руке блестело кольцо с гербом Темплтон-Вейнсов.

– Мир, брат мой. Я чувствую, ты проклинаешь меня.

– И тем не менее ты все еще дышишь, – меланхолично отметил Стокер. – должно быть я неправильно это делаю.

Я закатила глаза к небу.

– Стокер, прошу тебя, веди себя прилично или убирайся. Я до сих пор не знаю цели визита его светлости.

– Единственная причина – мое восхищение! – польстил его светлость с отточенной практичностью.

Стокер издал тихий рычащий звук. Его брат продолжал, притворяясь, что не слышит:

– Я скучал по вам во время вашего пребывания за границей, моя дорогая. И, как это бывает, у меня есть дело. Точнее, дело для вас, дорогая леди, но удовольствие для меня.

– Продолжайте, – призвала я.

– Скажите мне, мисс Спидвелл, в ваших путешествиях по нашей прекрасной голубой планете, вы когда-нибудь сталкивались с бабочкой Romilly Glasswing?

– Oleria romillia? Конечно, нет. Неуловимая как Rajah Brooke Birdwing и вдвойне ценная. Увы, к сожалению, вымерла. Я видела только один сохранившийся экземпляр в частной коллекции, да и тот в ужасном состоянии.

Виконт поднял руку.

– Не совсем вымерла, как это порой случается.

Мое сердце сильнее забилось в груди, кровь горячо прилила к щекам.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что в природе еще остались экземпляры. Вы знаете происхождение названия?

Я пересказала факты быстро и точно, как школьница на любимом уроке:

– Oleria romillia была названа в честь Евфросинии Ромилли, одной из величайших лепидоптерологов в истории нашей страны. Основала Аурелианское Общество Западного Графства – передовое сообщество охотников на бабочек в Британии, пока не слилось с Королевским Обществом Аурелианских Исследований в 1852 году. Она обнаружила Glasswing на побережье Корнуолла.

– За побережьем Корнуолла, – поправил виконт. – Так получилось, что Ромилли владеют островом Сан-Маддерн, недалеко от маленького портового городка Пенкаррон.

– Приливный остров? Как Мон-Сен-Мишель?

Этот остров был одной из самых знаменитых достопримечательностей Корнуолла. Он поднимался из моря стрелой из серого камня и тянулся высоко вверх. В солнечные дни его заполняли любители пикников, туристы и прочие нежелательные гости.

Виконт покачал головой.

– Не совсем. До Сен-Мишеля можно дойти пешком по дамбе, а Сан-Маддерн находится немного дальше от моря и значительно больше. Там есть обширные сады, деревня, фермы, несколько магазинов, карьер, даже гостиница для случайных путешественников, ищущих уединения и покоя. Это уникальное место со всевозможными легендами и сказками. Ни одна из них не интересует меня ни в малейшей степени, поэтому я не могу их вспомнить. Помню только, что Romilly Glasswings живут на этом острове и больше нигде в мире. И это был отличный год для них! Мне сказали, что Glasswings появились в рекордных количествах и усеивают остров, как мириады цветов.