Текст книги "Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5"

Автор книги: Деанна Рэйборн

Соавторы: Деанна Рэйборн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 100 страниц)

Глава двадцать девятая

Я рухнула в постель, не вымывшись, от волос пахло дымом, на руках до сих пор была сажа. Я устала так, как не уставала еще ни разу в жизни. Открытия последних дней наконец обрушились на меня во всей полноте; проснувшись, я поняла, что за окном уже позднее утро: солнечные лучи оставляли яркие полосы на полу Бельведера. Стокер протянул мне чашку чая, горького и темного.

– Ужасно выглядишь, – тихо сказал он. Он сам был вымыт и одет так аккуратно, как никогда прежде. Я потягивала чай, с благодарностью ощущая, как его тепло разливается по моим внутренностям. Я не могла разгадать выражения его лица.

– Я видел леди К. И сказал ей, что мы вернулись.

– Временно, – с досадой добавила я. Впервые в жизни мысль, что у меня нет постоянного дома, показалась мне тяжелой и неприятной, но ничто не могло сравниться с чувством вины, которое я испытывала, сознавая, что сыграла свою роль в уничтожении его дома.

Стокер ничего не ответил, только внимательно посмотрел на меня.

– Допивай чай и иди мыться. Нам пора.

Я подняла глаза от чашки.

– Монтгомери?

Он кивнул, и мы замолчали. Я вымылась, оделась и допила чай, и мы со Стокером явились в штаб-квартиру полиции на встречу с сэром Хьюго. Я ожидала увидеть бесконечные коридоры и толпы служащих, но один из его людей встретил нас у ничем не примечательной двери и по отдельной лестнице провел прямо в кабинет к сэру Хьюго – самый скромный способ попасть в Скотланд-Ярд из всех возможных.

Сэр Хьюго сидел за письменным столом, и я, к своему удивлению, заметила, что стол этот – изящный, эпохи Регентства, а не более традиционный и ожидаемый массивный из красного дерева. Это создавало эффект близости. Даже сидя напротив него, мы находились достаточно близко, чтобы я могла рассмотреть морщинки в уголках его глаз. Он выглядел немного усталым, но не совсем уж изможденным, учитывая вчерашний трудный вечер. Борода была аккуратно пострижена, вся одежда сшита на заказ и со вкусом. Мне подумалось, что у сэра Хьюго, должно быть, есть какой-то частный доход помимо жалованья главы Скотланд-Ярда, а может быть, просто его хозяин, скрывающийся в тени, щедро платит ему за труды, – подумала я с долей цинизма.

Морнадей тихо стоял в углу, в его позе чувствовалось напряжение. Интересно, насколько сурово его отчитали за то, что он был к нам хорошо расположен. Стокер спокойно сел на слишком изящный для него стул (тот заскрипел под его весом), а я примостилась на краешке соседнего стула, вопросительно глядя на сэра Хьюго.

К моему изумлению, он улыбнулся – у него оказалась красивая улыбка, а когда он заговорил, в его голосе звучала даже некоторая искренность.

– Мисс Спидвелл, может быть, вас это удивит, но я рад, что вы целы и невредимы после занятий предыдущей ночи.

– Да, это удивительно, – признала я.

– Я вам не враг, – сказал он с большей теплотой в голосе, чем прежде. – Честно говоря, у нас есть даже что-то общее. Например, я тоже коллекционирую бабочек. Инспектор Морнадей сказал мне, что у вас прекрасный кольцевой сачок, но должен признаться, что сам я сторонник задергивающейся сети.

Я улыбнулась ему в ответ.

– Сэр Хьюго, я прекрасно понимаю, когда человеку что-то от меня нужно. Необязательно для этого упражняться в обаянии, особенно в данном случае: подозреваю, что вы не лишили меня вчера жизни только потому, что я уничтожила эти бумаги.

Он с удивлением взглянул на меня.

– Моя дорогая мисс Спидвелл…

– Вы это отрицаете? Неужели и правда не существовало плана убить меня, а всю вину переложить на мистера Стокера? Прошу прощения, на мистера Темплтон-Вейна, вам он известен под этим именем, – уточнила я.

Сэр Хьюго по-прежнему смотрел на меня широко раскрытыми глазами, а я продолжила.

– Мне кажется, такой план был. Более того, думаю, что только мое неожиданное поведение прошлой ночью остановило вас в его воплощении.

– Я джентльмен, – холодно возразил он. – Я никогда бы не пошел на.

Но было поздно, он понял, что признал существование заговора. Я боялась поднять глаза на Стокера.

Сэр Хьюго откашлялся и начал с другой стороны.

– Мисс Спидвелл, я не отрицаю, некоторые стороны конфликта утверждали, что спокойствие нации и всей империи обеспечит только полное ваше устранение. Я очень активно с ними не соглашался, – продолжал он, сделав особый акцент на этой фразе. – Я и сам никогда не пошел бы на подобные действия, и своим подчиненным не позволил бы.

Он замолчал, я ничего не ответила, и его слова явственно повисли в воздухе между нами. В конце концов я неохотно кивнула.

– Инстинкты редко меня подводят, сэр Хьюго, и я верю, что вы человек чести, не готовый на убийство женщины, единственное преступление которой – обстоятельства ее рождения.

Он немного расслабился, но я подалась вперед и пригвоздила его суровым взглядом.

– А еще мне кажется, вы очень рады, что я уничтожила эти доказательства, и вам не пришлось проверять, насколько сильно в вас благородство.

Он не успел ничего ответить, я откинулась на спинку стула и сложила руки на коленях.

– Теперь, когда мы избавились от притворства, почему бы вам не рассказать, чего вы от нас хотите?

Он вздохнул.

– Прекрасно. Буду говорить прямо, как вы желаете, мисс Спидвелл.

Из папки на письменном столе он достал листок бумаги, сложенный вдвое, и протянул мне его через стол.

Я развернула листок и обнаружила, что он почти чистый. За исключением числа, написанного аккуратными, четкими цифрами.

– Что это?

– Ваше содержание. Я говорил с вышестоящим лицом, – сказал он, немного запнувшись на последних словах. Он явно запомнил мои вчерашние насмешки на этот счет и обиделся. – Уничтожение доказательств ваших возможных притязаний на власть было сочтено жестом доброй воли. – Он сделал особое ударение на слове «возможных». – И это вы должны счесть ответным проявлением благосклонности.

Я отодвинула листок обратно и встала.

– Спасибо, сэр Хьюго. Но можете передать своему вышестоящему лицу, что я не требую денег за молчание. Я сожгла документы в доказательство того, что не имею намерения ни на что претендовать. Моего слова вам должно быть достаточно.

Он вскочил на ноги, за ним – Стокер.

– Мисс Спидвелл, я не из тех людей, кому нравится пересматривать свое мнение о людях. Я составляю его быстро и всегда совершенно безошибочно. И инспектор Морнадей очень красноречиво отзывался на ваш счет. Хотя у меня есть вопросы относительно компании, которую вы для себя избрали, – добавил он, покосившись на Стокера, – но я легко могу поверить в то, что вы не собираетесь причинять вреда семье.

– Ну так поверьте.

Он коснулся листка.

– Если вы примете выражение их благодарности, это, несомненно, поспособствует моему полному доверию.

– Нет, сэр Хьюго. Это, несомненно, поспособствует тому, что я окажусь у них в долгу, а меня совершенно не привлекает такое положение дел.

Он умоляюще взглянул на Стокера.

– А вы не можете оказать на нее некоторое влияние?

Стокер пожал плечами.

– Я скорее смогу заставить солнце сесть на востоке, сэр Хьюго. Она абсолютно независимая женщина.

У меня даже голова закружилась от благодарности Стокеру за такое чуткое понимание моего характера. Никогда прежде я не встречалась с мужчиной, готовым с такой легкостью отказаться от своих якобы Богом данных прав на господство над лучшим полом.

Сэр Хьюго вновь обратился ко мне, повелительно подняв бровь.

– Если вы не готовы к сотрудничеству в этом деле, не знаю, как долго я смогу вам гарантировать благосклонность вышестоящего лица.

Я вздернула подбородок и наградила его одним из самых высокомерных своих взглядов.

– Я готова рискнуть, но знайте, сэр Хьюго: если и впредь будут возникать какие-то проявления враждебности, можете быть уверены, что не я буду их инициатором.

Я развернулась на каблуках и вышла из комнаты, бросив через плечо:

– Прощайте, сэр Хьюго.

Морнадей поспешил за нами, чтобы проводить, спустился по лестнице и открыл дверь, ведущую прямо на улицу.

– Это было неожиданно, – сказал он мне с ухмылкой. – Но я уже привык ожидать от вас неожиданное, мисс Спидвелл.

Я протянула ему руку.

– Спасибо, инспектор Морнадей, за все ваши старания помочь нам.

Он взял мою руку и медленно пожал. Потом перевел непроницаемый взгляд на Стокера.

– Не знаю, к чему это все может привести. Думаю, что сейчас вы в безопасности. Просто ведите себя тихо, хорошо? Чем меньше внимания будете привлекать к себе, тем быстрее они почувствуют себя спокойно и тем скорее решат, что вы не желаете им зла.

Стокер испытующе посмотрел на него.

– Я все еще должен вам хорошую взбучку, Морнадей. Но готов поступиться этим удовольствием в обмен на кое-какую информацию.

Глаза Морнадея слегка расширились, когда он взглянул на плечи Стокера, широкие и явно отвечающие воинственному настрою своего хозяина.

– Слушаю, – быстро сказал он.

– Я бы хотел знать, кто скрывается в тени и наблюдает за нами всеми. Скажите нам имя человека, который дает распоряжения сэру Хьюго. Может быть, нам было бы интересно что-то о нем разузнать.

Морнадей оглянулся по сторонам и покачал головой.

– Это может стоить мне не только работы, приятель. Тут даже жизнью не расплатишься. Одно могу сказать: вы ошибаетесь. Это не «он», а «она».

С этими словами он скрылся в здании, захлопнув за собой дверь.

* * *

Мы почти не говорили со Стокером на обратном пути до Бишопс-Фолли, и, когда добрались до поместья, на нас обоих навалилась какая-то тяжесть. Я почувствовала, что невероятно устала, и проспи я сейчас хоть сто лет, кажется, не смогла бы проснуться отдохнувшей. Со все нарастающим ужасом я поняла, что ощущаю такую опустошенность не только потому, что наше приключение подошло к концу, но и потому, что многое в нем закончилось далеко не идеально. Не будет суда над убийцей барона, по крайней мере, пока. Сколь бы скромным ни было присутствие отца в моей жизни до настоящего момента, теперь мне стало ясно, что он никогда не захочет со мной встречаться. Сейчас я поняла, что именно его имел в виду Макс, когда говорил, что не может открыть мне чужие секреты. Он собирался с кем-то посоветоваться, а к кому, кроме самого принца, мог Макс проявлять столько уважения и преданности? Может быть, барон даже собирался организовать нам встречу. Такое стремление к сближению людей было вполне в его духе. Если кто-то и был способен убедить принца лично познакомиться с дочерью, которую он бросил в детстве, то только барон. С уходом этого единственного посредника, который напоминал ему о его бурной юности, принц мог с радостью вообще обо всем этом забыть, перепоручив неприятные знания о моем существовании Особому отделу; может быть, теперь он ограничится только чтением ежегодных отчетов, которые нужно отложить подальше перед прекрасным ужином с ростбифом и партией в вист.

Но важнее всего этого было осознание того факта, что мое время со Стокером подошло к концу, и это перекрывало любую радость. Сейчас у меня оставалось множество нерешенных загадок, и сам Стокер был не самой маленькой из них. Я все еще не определила природу их дружбы с леди Корделией или его вражды с собственной семьей. Я так и не узнала судьбу его жены и не слышала истории о человеке, которого он убил. Я была уверена, что он хранит в себе сотни тайн, а я попыталась проникнуть лишь в несколько. Мне хотелось узнать о нем все, но я чувствовала себя как Шлиман[32], стоящий над погребенными в земле стенами Трои. Истина находилась где-то рядом, ее можно было откопать. Если бы только у меня было время… Но теперь мы были вольны отправляться каждый своим путем, нас больше не связывали ни расследование, ни общее любопытство, ни та странная симпатия, что держала нас вместе. Мы были свободны, но эта свобода ощущалась как самое горькое из заключений. Страшно подумать, что всю оставшуюся жизнь мне придется жить без его вспыльчивого характера, который мне так нравится проверять на прочность, без его романтических стихотворений, которые всегда могут поднять мой дух, без этих карманов, набитых сладостями, и этого цепкого ума, полного секретов и сожалений… Мне становилось еще хуже, как только я начинала припоминать все это в подробностях.

В таком настроении я пришла к ужину и вела вежливые беседы с Боклерками. Мы со Стокером обменялись взглядами, прекрасно понимая, что наше пребывание в Бишопс-Фолли подошло к концу. Я ждала, что он объяснит, что расследование смерти барона приостановлено (здесь следовало как-то уклониться от прямых ответов) и мы больше не будем злоупотреблять их гостеприимством. Но он ничего не сказал, и у меня в горле тоже застряли подходящие слова. Его светлость только что получил мумию, о которой давно мечтал, и он с радостью вел разговор в приятном для себя направлении, но Стокеру сейчас компания была невыносима. Он попросил позволения уйти сразу, как подали десерт, и леди Корделия тоже встала.

– Нужно проверить детей, – сказала она неопределенно, поднялась наверх и оставила меня один на один с его светлостью.

Он пододвинул ко мне графин с портвейном.

– Может быть, я и не очень хорошо умею общаться с людьми, мисс Спидвелл, но даже я чувствую, какая атмосфера царит здесь сегодня. Расскажите мне о ваших заботах, если хотите.

Я не успела заметить, как слова сами полились из меня, сначала ручейком, а потом мощным потоком, подкрепленные дружественным слушателем и несколькими порциями отменного портвейна. Естественно, я опустила самые опасные моменты нашего приключения, но рассказала достаточно, чтобы он понял: наши жизни были в опасности, но сейчас, хотя бы на время, кажется, что опасность отступила. Я рассказала ему о том, чего лишился Стокер, и о собственном омертвении чувств сейчас, когда все наконец закончилось, о том, как я пала духом, и о страхе, что я, имея столь широкие интересы, совершенно не имею на них финансовых средств.

К моему удивлению, его светлость оказался прекрасным слушателем, а когда я наконец закончила рассказ, он распорядился подать нам обоим крепкого чая. Было уже очень поздно (или рано, вдруг поняла я, потому что утренний свет начал уже заполнять небо). В июне утро наступает очень рано – оказывается, мы проговорили всю ночь. Но я чувствовала себя освеженной, сбросившей все заботы, легкой, как прежде.

– Как благородно было с вашей стороны не выдавать нас полиции, – сказала я ему. – Вы оказались настоящим другом Стокеру.

Он сразу почувствовал себя неловко, как любой англичанин, выслушивающий комплименты в свой адрес.

– Он всегда был мне хорошим другом или, скорее, моей сестре. Я не очень понимаю истинную природу их отношений, но Корделия сообщила мне, что Стокер предложил ей дружбу и помощь в тот момент, когда она особенно в них нуждалась, что бы это ни означало, – добавил он с печальной улыбкой.

Если я и надеялась найти какое-то объяснение их отношениям, то и здесь меня ждало разочарование. Его светлость был не из тех людей, что пытаются все разнюхать, как я только что убедилась на собственном опыте и к собственной радости. Он был надежным товарищем, хорошим и добрым слушателем.

Как бы предваряя мой вопрос о том, почему в тех обстоятельствах леди Корделия не доверилась ему, он покачал головой:

– От меня нет никакого толка в женских проблемах.

– Со мной сейчас вы вели себя удивительно верно, – заметила я.

Он слегка покраснел, и его кожа приобрела тот же бледно-розовый оттенок, что появлялся у его сестры, когда что-то ее волновало.

– Мне было очень интересно вас выслушать. Знаете, у меня не очень много опыта в общении с дамами, только с сестрой, конечно, с теткой и с женой. Но они все спокойные, невозмутимые и очень сильные. Ни одна из них никогда не просила меня о помощи в решении своих проблем, а потому я совсем этому не обучен. Надеюсь только, что смогу чему-то научиться до того, как понадоблюсь детям, – сказал он, нахмурившись.

Тогда я поняла, что судила о нем чересчур поспешно. Он не намеревался специально нагружать сестру заботой о своих детях, как и не намеренно предоставлял детей самим себе. У него не было навыков общения с ними, а если есть желание, все можно сделать правильно.

– Не сомневаюсь, вы сумеете превзойти собственные ожидания, – заверила я его, ощутив неожиданный прилив сочувствия к этому доброму человеку. – У вас прекрасная интуиция. Вы доказали это, поверив Стокеру и мне и не выдав нас полиции.

– Я могу лишь процитировать Ксенократа, дорогая леди. «Я часто сожалел о том, что сказал, и никогда – о том, о чем промолчал».

– Очень важное изречение, милорд. Давайте выпьем за Ксенократа.

Мы подняли чашки с чаем за Ксенократа, и в этот момент я почувствовала, что мне на ухо что-то нашептывает вдохновение. План пришел ко мне в полностью готовом виде, как Афина, вышедшая из головы Зевса, и я изложила его графу во всех подробностях. Мне некогда было задуматься о том, насколько прилично просить о таком. Я просто сказала себе, что нужно бросить кости и посмотреть, что выпадет. Я не обдумала все хорошенько, но, сколько бы вопросов ни задал мне лорд Розморран, у меня на все был готов ответ, и, когда я наконец замолчала, предоставив ему обдумать мое предложение, он смотрел на меня со смесью благоговения и недоверия.

– Дорогая мисс Спидвелл, – начал он, – даже не знаю, что на это ответить.

– Скажите «да», – велела я. И, к его чести, он рассмеялся.

– Прекрасно. Невозможно сказать «нет» силам природы. Принимаю ваше предложение.

И мы подняли чашки и за это тоже.

* * *

После еще одной живительной чашки чая я привела себя в порядок и вышла из Бишопс-Фолли, не столкнувшись ни со Стокером, ни с Гексли, ни с кем из Боклерков. Даже Бетани, казалось, нашла себе сегодня утром какое-то новое занятие. Сегодня я хорошо потрудилась над своим внешним видом: на мне было черное шелковое платье, на голове – широкая черная шляпа с сочными алыми розами. Я собрала множество восхищенных взглядов, пробираясь в самое сердце бурлящего Лондона. Это был день Золотого юбилея, и над головами зрителей были натянуты гирлянды – нитки цветов и синие, белые и красные флажки, а также красный плакат: «Виктория – наша королева». Улицы были запружены зрителями и торговцами, рекламирующими свои товары, продающими еду, лимонад и юбилейные сувениры. Ржание лошадей, запах горячего жира и болтовня в толпе – все это вместе создавало впечатление всеобщего пиршества, будто весь Лондон разом вышел на улицы, чтобы поздравить королеву с годовщиной ее вступления на трон.

Я приглядела себе тумбу фонарного столба и с помощью двухпенсовой монетки убедила паренька, обосновавшегося там, уступить мне место. Я стояла на тумбе, одной рукой крепко держась за столб, и смотрела, как мимо нас движется процессия. Сначала прошли солдаты в торжественных алых мундирах с бронзовыми пуговицами, марширующие под музыку оркестра, который играл с удивительной точностью. За ними следовали солидные вельможи в своих экипажах, главы иностранных государств (начиная от европейских зятьев, породнившихся с королевским семейством, заканчивая махараджами, признавшими господство империи над их королевствами). Европейцы сидели с ровными спинами, одетые в утренние костюмы или кавалерийские мундиры, но индийцы были просто прекрасны: струящиеся шелка и драгоценности, переливающиеся в солнечном свете. Затем следовал двор: всевозможные придворные и фрейлины, все в лучших нарядах, графини сверкали драгоценными камнями, на шляпах покачивались перья, джентльмены были увешаны всевозможными орденами. Они махали, кивали и улыбались толпе, приводя ее в восторженное неистовство. Я увидела сэра Хьюго: он осторожно ехал верхом в строгом черном костюме и тем внимательнее всматривался в толпу, чем громче становились приветственные возгласы.

А потом появились они – семья. Экипажи один за другим провозили их мимо нас, ее детей и внуков, семейную историю, волею случая получившую статус государственной. Там были дети принца Уэльского, мои сводные братья и сестры, объединенные своим особым статусом; я ожидала, что мне станет больно от мысли, что мы никогда с ними не познакомимся. Но в сердце у меня была абсолютная тишина.

Затем появился сам принц Уэльский, добродушный, в прекрасно сшитом костюме; он милостиво махал толпе ухоженной рукой и улыбался. Этого человека Лили Эшборн любила, потеряла и из-за него умерла с разбитым сердцем. Интересно, что она о нем думала. Узнала бы она того мальчика, с которым когда-то была так близка, в этом седеющем мужчине, которым он теперь стал? Еще меня интересовало, думает ли он о ней хоть иногда. Была ли она мимолетным увлечением, горячечной фантазией или сожаление о ней он пронесет в сердце до конца своих дней? Я не могла найти ни одного ответа на его спокойном, удовлетворенном лице, а через минуту он уже исчез, под патриотические возгласы его унес вперед прекрасный золотой экипаж.

И вот появилась она, в самом торжественном экипаже. Его тянула шестерка белых, идеально подобранных лошадей. Она оказалась меньше, чем я ожидала, и круглой, как шарик, как осенний голубь, распушивший перышки в ожидании приближающейся зимы. На ней был непростительно уродливый черный капор, а в руке – букет роз. Прежде я видела ее только в профиль, на монетах и марках, и очень удивилась, заметив, что она улыбается. Зубы у нее были маленькие и не очень хорошие, но она явно была счастлива таким восторженным излияниям, утопала в любви и поддержке своих подданных. Проезжая мимо меня, она не повернула головы в мою сторону. Между нами не произошло момента узнавания. И я знала, что его никогда и не будет. Какие бы неприятности ни доставляли ей ее дети, это были их заботы. Она была выше этого.

Экипаж быстро ехал мимо нас, копыта лошадей звонко стучали по мостовой, когда они несли ее по направлению к собору святого Павла на благодарственную службу в честь ее долголетнего правления. Толпа двинулась вслед за ней, стремясь взглянуть на королеву еще хоть одним глазком. Я не пошла за ними. Одного раза было достаточно.

* * *

Я медленно возвращалась обратно в Бишопс-Фолли и была уже где-то посреди Грин-парка, когда увидела его. Мне не стоило удивляться. Он ведь сказал мне однажды, что может сорок миль следовать за ягуаром в джунглях и ни разу не потерять его след. Ему явно ничего не стоило выследить мою огромную шляпу с цветами.

– Ходила повидаться с бабулей? – вежливо спросил Стокер.

Я слегка ему улыбнулась, но он не улыбнулся в ответ.

– Не то чтобы она это заметила. Но да. Мне нужно было увидеть ее, всего раз. Теперь с этим покончено. Я могу двигаться вперед, оставить все это позади.

– Правда можешь? Ведь ты еще не нашла ответов на все вопросы, – заметил он.

Он опять создал между нами дистанцию, которую я никак не могла преодолеть, вернул себе прежнюю холодность, как только опасность миновала. Снова спрятался под маской чужака. Я не понимала, зачем он меня разыскал. Вероятно, просто хотел напоследок сплести воедино как можно больше оставшихся свободных нитей. Уж в этом я должна ему помочь, уныло подумала я.

Я вздохнула.

– Очень много вопросов без ответов. Кто этот хозяин-кукловод, а точнее, хозяйка, дергающая за нити сэра Хьюго? Что стало с Эдмундом де Клэром и можем ли мы с ним распрощаться? Говорил ли он правду, утверждая, что смерть барона была лишь несчастным случаем?

Стокер пошел со мной в ногу, почти касаясь меня, но все же не касаясь.

– Макс верил в рыцарство, храбрость и все прочие старомодные вещи. Он умер, защищая дочь женщины, которую любил. Он бы и сам выбрал такую смерть. Думаю, он ее и выбрал.

– О чем ты?

– У него был шанс раскрыть все карты в этом деле, когда он вез тебя в Лондон. Вы провели вместе в экипаже несколько часов. Он мог бы сказать тебе, кто ты такая, и прямо спросить, известно ли тебе что-то о документах. Но он сохранил все это в тайне, думаю, потому, что хотел встретиться с ними один на один. Но, к несчастью, он недооценил степень отчаяния Эдмунда де Клэра.

– Наверное, все так, – задумчиво проговорила я. – Если бы только он мне все рассказал!

Он посмотрел на меня суровым взглядом.

– И ты бы ему поверила? Если бы незнакомец, с которым ты никогда до этого не встречалась, рассказал тебе, что ты законная дочь принца Уэльского? Да ты бы выскочила из этого экипажа при первой возможности. И он потерял бы тебя навсегда.

Я медленно кивнула.

– Пожалуй, ты прав. Мне приятно думать, что я была бы слишком заинтригована его рассказом, чтобы испугаться и сбежать, но все мы не настолько храбры, как нам кажется.

– Я в этом не уверен, – сказал он; слова яростно вырывались из его уст, будто он говорил против воли. – Мне кажется, ты храбрее любого мужчины из тех, что я знаю.

Его глаза слишком блестели и не внушали спокойствия. В нем вспыхнуло какое-то новое чувство, борющееся с его холодностью, и это привело меня в замешательство. Я не знала, что на это сказать, и, как обычно в моменты смущения, обратилась за помощью к бабочкам: они всегда порхают в недосягаемости, их запутанные движения – это и защита, и способ двигаться вперед. Я сунула руку в карман и сменила тему.

– Кстати, о деньгах, вот твой выигрыш в нашем споре. Я не забыла. Ты был совершенно прав. Конечно, там была связь, просто я не смогла ее увидеть. Знаешь, это один из критериев хорошего сотрудничества – когда один из партнеров находит лес, а остальные изучают деревья. В любом случае вот, возьми. Новая, яркая, блестящая гинея для твоей цепочки от часов.

Я протянула ему монету, и он взял.

– Буду носить ее с гордостью. А если когда-нибудь сяду на мель, у меня в запасе всегда будут деньги на бутылку джина, – сказал он мне с намеком на свою прежнюю грубость. – Ну что ж, думаю, пора двигаться дальше, – энергично продолжил он.

– Конечно, – ответила я. – Это наше маленькое приключение дорого нам стоило. У нас почти нет денег, ты потерял свою коллекцию и дом, и нас чуть не убили. Ты оказался бы самым неразумным человеком в мире, если бы не хотел обо всем этом забыть. Но, говоря это, я думаю о том, осталось ли в тебе хоть что-то от дерзкого авантюриста.

Он вдруг замер.

– О чем это ты?

– Я сделала предложение лорду Розморрану прошлой ночью.

Я изложила ему все в подробностях, описала план, который мы составили с его светлостью, и все это время Стокер напряженно слушал, прервав меня только однажды, чтобы задать вопрос.

– На этот раз он говорит серьезно?

– Конечно. Он хочет сделать из Бельведера в Бишопс-Фолли настоящий музей. Но он не сможет сделать этого до тех пор, пока все коллекции не будут каталогизированы, а экземпляры – профессионально подготовлены к экспонированию. Когда с этим будет покончено, нужно будет снарядить несколько экспедиций, чтобы добыть в коллекции недостающие образцы. Этого плана достаточно для того, чтобы мы были завалены работой в ближайшие двадцать, нет, тридцать лет, если захотим. Мы будем жить здесь, в Лондоне, и ездить в экспедиции всегда, когда нам потребуется полевое исследование; спонсированные экспедиции, – поправила я себя. – Его светлость собирается открыть подписку для своих самых богатых друзей, чтобы окупить затраты. Между экспедициями каждый из нас будет получать приличное жалование, а Бельведер его светлость предоставит нам для работы. Он также готов предложить нам жилье. Он упоминал небольшие строения в поместье, те маленькие живописные домики, на которые в наш первый приезд указывала нам леди Корделия. Его светлость говорит, что не составит большого труда обустроить их для нас, чтобы у каждого был свой небольшой домик. Я уже выбрала себе готическую часовню, – предупредила я, – так что даже не пытайся положить на нее глаз.

Он размышлял над моими словами, а я затаила дыхание. Мне показалось, что за эту минуту его молчания прошла вечность. Империи создались и рухнули, прошли войны, дети родились, выросли, постарели и умерли, а я все ждала, и самое ужасное было то, что я ни словом, ни жестом не могла показать ему, как много значит для меня его ответ. Мы были стойкими товарищами по оружию, партнерами в приключении. Я не просила у него ничего, кроме этого.

Он смотрел на меня с непроницаемым лицом.

– Я чувствую себя так, будто меня закрутил смерч.

– Ты не ответил, – заметила я.

– Только дурак стал бы отказываться от такого предложения, – просто сказал он. – А я не дурак.

Тяжесть в моей груди исчезла, и я снова смогла дышать. Значит, это не конец. Какая бы странная связь ни была между нами, она пока не закончена.

Он потряс головой, будто желая прояснить свои мысли.

– Я рад, что это не конец, – сказал он, будто прочитав мои мысли; потом я почувствовала в нем какую-то борьбу: взгляд был напряжен, руки сжаты в кулаки, словно он боялся протянуть их ко мне.

Но этот момент прошел, и, когда он заговорил, меня не покидало странное чувство, что он совсем не то хотел сказать. Его голос был спокойным, он держался расслабленно.

– Ну, Вероника, могу совершенно искренне сказать, что никогда не встречал никого, похожего на тебя. Ты подумала обо всем.

– Я старалась, – скромно ответила я.

– Пожалуй, людям сложно тебя удивить, – проговорил он, глядя поверх зеленого моря листьев.

– Это бывает нечасто, – признала я.

– Ну что ж, значит, я буду очень этим гордиться, – сказал он, вынимая из кармана связку бумаг. Он протянул ее мне.

– Что это?

– Считай это подарком ко дню рождения. Я запомнил дату в документах. Тебе сегодня двадцать пять. С днем рождения, Вероника.

Я все еще смотрела на бумаги у себя в руках и совершенно не могла понять, что же он сделал.

– Это подлинные документы, доказывающие твое происхождение, – ласково сказал он мне. – И те, что твоя мать отдала Максу, и те, что сестры Харботтл хранили для тебя в банке.

Я долго не могла произнести ни слова, а когда смогла, воскликнула с удивлением:

– Но я же их сожгла! И ты сам это видел.

– Ты сожгла ту связку, что я тебе дал. Вот чем я занимался, когда ты думала, что я делаю заметки о монтировке слона. Я готовил поддельные документы, чтобы ты их уничтожила. Я согласился, что уничтожение бумаг – единственный способ добыть тебе свободу, – уверил он меня, – но подумал, что мы достигнем того же эффекта, даже если только сделаем вид, что уничтожаем их.

– Но зачем…

Он посмотрел вдаль, обратив взгляд на что-то не видимое мне.

– Каждый человек заслуживает правды, Вероника. Что ты будешь с ними делать – это твое решение. Но нельзя допускать, чтобы кто-то делал этот выбор за тебя только потому, что людей пугают истинные факты.

Сжечь ли их, опубликовать или выбросить в Темзу – только ты должна это решить, а не кто-то другой.

Я покрутила связку в руке, пробежала пальцем по ленте. Подумала о жизнях, которые были покалечены или уничтожены из-за того, что здесь содержалось. Моя мать умерла от разбитого сердца. Принц Альберт, мой отец и барон – всех затронула истина, сокрытая в этих строчках. Дорогая цена заплачена за поведение мальчишки, которому не было еще и двадцати, и девушки, которую он любил.