Текст книги "Новая философская энциклопедия. Том второй Е—M"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 114 (всего у книги 132 страниц)

547

«МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ» На этой основе, утвержденной в безосновности бездны, я могу теперь, отталкиваясь от нее и полагаясь на мое (мыслящей вещи) продолжающееся сохранение, оно же сотворение из ничего, разобраться с протяженной субстанцией, которая остается в пределах измеримого пространства, не выходит на край бездны и потому вся обозрима для мыслящей вещи. Из бездны меня вывело творение-сохранение, продолжающееся, т. е. нуждающееся в «ничто» бездны для своей безусловности. Мы продолжаем быть причастны творению в нашем «да – нет», в свете которого судим вещи. В отличие от прорывного, неподрасчетного и непредсказуемого, не заложенного в потенциях материи творения из ничего, вещные закономерности располагаются в обозримом континууме. Конечно, он подчинен творению и привязан к нему. Решаясь мыслить, т. е. судить и выбирать, я решаюсь на поступок существования, т. е. присоединяюсь к тому, что сам от себя обеспечить не могу. Только из этого акта происходит уверенное познание, от безусловной истины Бога происходит всякая другая. Сама себя сохраняя, безусловная достоверная истина не теряет своей силы и в том случае, если все сон (V). Поэтому достаточно иметь, напр., в математическом познании природы, ясную и отчетливую идею. Что я в силах помыслить, то Бог в силах, конечно, и создать. Можно сказать, т. о., что мое постижение вещей создает их; что я могу ясно и связно вообразить, то и есть. В моих чувствах, в моем опыте тела рано и незаметно для меня уже произошло все то, что понемногу в меру моих сил начнет развертывать мой разум. Я поздно и плохо подготовленным прихожу на место собственного тела, собственной натуры, плохо понимая себя, но, впрочем, и без обязанности проследить, как именно все во мне и вокруг меня устроено. Тело само без меня как автомат (механизм) умеет управиться собою. Я, мыслящая вещь, участвую в этом автомате именно тем, что отделен от него, «могу существовать без него», и если он несет меня своим механизмом, то я несу его на себе своей причастностью к сохранению (творению из ничего). Автомат природы не всеведущ; так, тело может тянуться к сладкому, не догадываясь, что это яд. Ошибок природы много, и они не обязательно происходят из-за ее порочности. Автомат природы работал бы и без сознательной мысли и все равно делал бы сбои, обманываясь; следовательно, он будет обязательно обманывать и нас, независимо от степени нашей здравости. Неизбежная рассеянность протяженной природы полярно противоположна собранности ума. Природа не может не ошибаться не потому, что она несовершенна, а потому, что не может создавать и хранить себя. С другой стороны, шанс познать весь механизм природы у мыслящей вещи невелик. Перед науками открыто, т. о., необозримое, неисчерпаемое поле исследования. От питающей первоинтуиции брошенности в абсолютную бездну Декарт возвращается на шестой день Медитаций к оптимизму. Наши «преувеличенные сомнения предыдущих дней следует отвергнуть как смехотворные». Первоначально терявшийся между сном и явью, он находит теперь огромную разницу между ними, заключающуюся в том, что «наша память никогда не сопрягает сонные видения со всей остальной нашей жизнедеятельностью... в самом деле, если бы предо мною наяву неожиданно кто-то возник и столь же внезапно исчез, как это бывает во сне... я с полным правом счел бы его привидением пли призраком, возникшим в моем мозгу, а не реальным человеком» (там же, с. 71). Признание общей немощи нашей природы остается, но уже как призыв к научному исканию истины (VI). Опубликованные Декартом, нередко очень резкие, возражения его противников с ответами на них служат уточнению того, что мыслящая вещь, Я – не природа, а сознание, т. е. то, что на каждом шагу имеет дело с ничто и творением из ничего. Сознание неизменно и необходимо отнесено к Богу как причине самого себя. Только отсюда задаются параметры успеха автомата природы. Вечно то, что всякий раз заново себя создает, сохраняя. Бог в этом смысле парадоксально Сам предшествует себе самому. Опыт утраты основы в первой медитации исключал всякое менее абсолютное начало. Ум, способный к поступку опоры на Бога как самосоздающего, по определению, или не существует, или не может погибнуть; но его несуществованию противоречит его опыт опоры, пусть проблематичный. Декарт уже предвидит и сам намечает возможность изложения своих тезисов more geometrico (позднее у Спинозы и др.), однако считает более существенным поступок понимающего участия в своем начинании, или, что для него равносильно, в своем возвращении к древним истинам. Так или иначе, он затеял «игру с огнем и острым железом, опасную для малолетних и неразумных», но вместе с тем необходимую, потому что иначе «в философии никогда не может быть установлено ничего основательного и прочного». Не вполне понятая, всех по-разному задевающая мысль Декарта до сих пор остается ключом к пониманию новоевропейской эпохи. Русские переводы 3. М. Невежиной под ред. А. И. Введенского (1901), С. Я. Шейнман-Топштейн (1994). Лит.: Мамардашвили М. Картезианские размышления. М., 1993; Marion J. L. Sur la theologie blanche de Descartes. P., 1981; Alquie F. La decouverte metaphysique de l'homme chez Descartes. P., 1987; GouhierH. La pensee metaphysique de Descartes. P., 1987. В. В. Бибихин «МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ» («Traite de metaphysique») – работа Вампира, первое систематическое изложение его философских взглядов. Трактат написан в начале 30-х гг. 18 в., но первая его публикация стала возможной лишь в 80-е гг. в посмертном 70-томном Собрании сочинений Вольтера. Работа относится к раннему периоду творчества Вольтера, отмеченного сильным влиянием английского деизма и эмпиризма 17 в., особенно сенсуализма Дж, Локка. (Бог как первопричина и творец, абсолютно трансцендентный миру и принципиально не познаваемый; чувства как источник познания; отрицание бессмертия души, природа которой полностью зависит от тела и т. д.) Возникновение и развитие общества объясняется «естественными» причинами, побудительными мотивами человека являются страсти, и прежде всего себялюбие. Моральные нормы соответствуют принятым в обществе законам, благо общества – показатель добра и зла. Лит. см. к ст. Вольтер. Р. А. Счастливцев

МЕТАФОРА(греч. цгтскрора—перенос)—использование не буквального (прямого), а переносного значения слов. Идущее от Аристотеля учение о метафоре трактует ее как чисто риторическую фигуру. В своей «Поэтике» Аристотель определял метафору как перенос имени с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии. Позднее Дж. Вико видел в ней «перенесение выражений на вещи неодушевленные с человеческого тела» {Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. Л., 1940, с. 146). В литературоведении под метафорой понимают разновидность тропа, в ко-

548

МЕТАЭТИКА тором слова соединяются на основе сходства некоторых признаков у предметов, обозначаемых этими словами (напр., «серп месяца» или «пожар зари»). В европейской философии Нового времени сложилось сугубо отрицательное отношение к использованию метафор, поскольку включавшие их утверждения не могли быть оценены с точки зрения их истинности или ложности. Представление тогдашних мыслителей о философии и науке как средствах получения и выражения абсолютно истинного знания об окружающей действительности обусловило восприятие метафор в качестве ненужного украшательства речи, порождающего лишь ошибки и недоразумения. Активный интерес философов к этой теме начинается с середины 20 в., в связи с необходимостью более глубоко проанализировать роль естественных языков в интеллектуальных процессах. В частности, попытки создать эффективные технические системы, моделирующие процессы человеческого мышления, привели к осознанию существенного значения метафоры в познавательных, коммуникативных и др. актах человеческой жизнедеятельности. Начиная с 1960-х гг. от трактовки метафор в качестве хотя и важного, интересного, но достаточно специфического элемента языка исследователи переходят к пониманию их фундаментальности и универсальности. Одна из первых работ, непосредственно посвященная связи метафоры с интеллект уально-познавательной деятельностью людей, – книга американского философа М. Блэка «Модели и метафоры». В ней последовательно и отчетливо обосновывалась позиция, противопоставленная концепции метафоры как «сокращенного сравнения» (в соответствии с которой, убрав из выражения «А подобно В» или «А похоже на В» слова «подобно» и «похоже», можно получить метафору «А есть В»). Блэк справедливо отмечал, что в таком случае метафорическое выражение всегда можно буквально «перевести» на обычный язык, в результате чего оно становится ненужным. Но поскольку такой перевод чаще всего невозможен, постольку концепция скрытого (или сокращенного) сравнения не может быть удовлетворительной. С его точки зрения, разделяемой и другими авторами, природа метафоры обусловлена отношениями между обычным и переносным значением слов, соединяемых в метафорическом выражении особым контекстом так, что входящие в него элементы воспринимаются как одновременно различающиеся и отождествляемые. В результате происходит столкновение различных идей, выражаемых используемыми словами и предложениями, порождающее новое видение соединяемых объектов, новое понимание отношений между ними. Поэтому Блэк выделяет в метафоре слова, употребляемые обычным образом (он характеризует эту часть как «раму»), и те, которые имеют переносный смысл («фокус). «Фокус» определяет метафорический контекст используемых выражений, соединяя некоторые признаки сопоставляемых объектов, на основе сходства ассоциаций, порождаемых ими. Такое соединение вызывает «семантический сдвиг», приводящий к новому пониманию объектов сопоставления. Так, воспринимая некоего человека в качестве носителя чрезмерной жестокости, мы можем назвать его «зверь», обнаруживая тем самым не только черты сходства человека с животным, но и животному приписывая некоторые характеристики людей (напр., осознанное намерение или что-то еще). В самом общем виде метафора разделяется на два вида: эпифоры и диафоры. Первый из них представляет собой перенесение характеристик с объектов или явлений уже знакомых человеку на объекты и явления неизвестной природы. В этом случае известное выступает в роли образца описания того, что еще не обнаружило достаточно ясно свою сущность, а метафорический контекст служит основанием выдвижения гипотез. Диафоры же сопоставляют объекты, в стандартных условиях не связываемые между собой, задавая тем самым возможность выбирать из набора присущих им признаков такие, которые позволят обосновать сходство между ними. Эпифоры выдвигают на первый план уже устоявшиеся, привычные способы восприятия и описания действительности, тогда как диафоры ориентирует на выявление новых, непривычных, неожиданных. Сегодня более отчетливо представлена тенденция, связанная с преимущественной ориентацией на использование диафор. Об этом свидетельствует и постоянно растущий интерес к различным аспектам принципа дополнительности Н. Бора, имеющего явственный метафорический оттенок. В истории изучения метафор можно выделить три основных этапа: 1) понимание метафоры как особого вида сравнения; 2) интеракционистская концепция; ее представители считают, что столкновение различных уровней значения, которыми обладают используемые языковые средства, порождает особый контекст, позволяющий по-новому взглянуть на все объекты, включенные в него; 3) концепция «семантического сдвига», развитие новых способов видения мира, возникающих в результате столкновения различных языковых значений. В целом метафора рассматривается как средство, позволяющее производить семантический сдвиг в значениях языковых выражений, с помощью чего осуществляются различные интеллектуальные процессы, связанные с выявлением и описанием новых характеристик объектов, которые интересуют человека, а также новых связей между ними. Лит.: Метафора в языке и тексте. М., 1988; Теория метафоры. М., 1990. С. С. Гусев

МЕТАЭТИКА– область исследований, сложившаяся в начале 20 в. в русле аналитической традиции западной (в основном англоязычной) философии морали; специализированная ветвь аналитической философии. Методологическая установка метаэтических исследований – перевод этических проблем в область языка и последующий анализ соответствующих языковых выражений с целью придания этим проблемам адекватной формы и элиминации псевдопроблем, возникающих из-за неправильного употребления слов и нарушения правил логики. Первой собственно метаэтической работой принято считать «Принципы этики» (1903) Дж. Э. Мура* видевшего свою задачу не в попытке дать определенный ответ на традиционные этические вопросы (что такое добро, в чем состоит долг и т. д.), а в прояснении самих этих вопросов и имеющихся ответов. Такой подход позволил ему обнаружить свойственную всей прежней этике логическую ошибку в определениях добра, названную им натуралистической ошибкой. Если доминирующей темой аналитической философии вооб ще (в особенности на ее неопозитивистском этапе) был вопрос о соотношении науки и метафизики как альтернативных форм познания, то в метаэтике на первый план вышла проблема знаний и ценностей. Эта проблема имеет два относительно самостоятельных аспекта: 1) может ли знание вообще

549

МЕТАЯЗЫК (а в особенности знание о ценностях – моральных и иных) быть ценностно нейтральным и 2) каков когнитивный статус моральных (и вообще ценностных) суждений, являются ли они «знаниями», подлежащими поверке на истинность и ложность. Обсуждение первого аспекта было отделено от социально-практической проблематики и почти неизменно вело к выводам в пользу признания ценностной нейтральности метаэтического анализа. Метаэтика осознает себя научной философией морали, или теоретической этикой, в отличие от традиционной философской моралистики, которую во избежание терминологической путаницы аналитики именуют нормативной этикой. При решении вопроса о когнитивном статусе моральных суждений (и, значит, о признании нормативной этики особой областью познания) мнения метаэтиков разошлись. Большинство исследователей (включая Дж. Мура) не подвергали сомнению познавательную природу моралистики и видели задачу логико-лингвистического анализа в том, чтобы способствовать превращению нормативной этики в достаточно строгую (возможно, даже дедуктивную) науку путем формализации ее языка и структуры. Хотя эта программа не была реализована в сколько-нибудь последовательном виде, когнитивизм (т. е. трактовка морали как «знания»), представленный двумя разновидностями – натурализмом (Р. Бойд, Н. Стеджен и др.) и интуитивизмом (Мур, У. Росс и др.), продолжает доминировать в метаэтике. Натурализм (как метаэтичес– кая концепция) – это трактовка моральных слов и суждений как дескриптивных единиц языка, предметное значение которых составляют те или иные «естественные» реалии (человеческие интересы, социальные и природные отношения и закономерности и пр.). Согласно интуитивизму, моральным понятиям соответствуют некоторые «неестественные» объекты (добро как таковое и т. п.), недоступные для обычного познания и постигаемые лишь с помощью интуиции. Противоположная точка зрения – тезис о некогнитивнос– ти этических (моральных) слов и предложений – впервые достаточно ясно была сформулирована Л. Витгенштейном в «Логико-философском трактате» (6.41 – 6.43). Если термины метафизики неверифицируемы и, значит, не являются ни истинными, ни ложными в силу своей неопределенности и умозрительности, то этические оценки и предписания (вне-истинностные и нереферентные по самой своей природе), по Витгенштейну, вообще не принадлежат к корпусу знания. Согласно эмотивизму, который на протяжении нескольких десятилетий (1920 – 50-е гг.) был главным носителем этой «нонкогнитивистской» идеи, моральные слова и предложения имеют не истинностное, а экспрессивное значение, т. е. выражают человеческие эмоции (А. Айер). Эмотивизм в своей «умеренной» версии (Ч. Стивенсон) допускает возможность логического выведения частных моральных суждений из более общих, однако предельно общие суждения (принципы морали) считает не подлежащими ни логическому, ни (в силу неустранимой их эмотив– ности) эмпирическому или теоретическому обоснованию. В самой метаэтике (и тем более в этическом сообществе в целом) нонкогнитивизм не пользуется популярностью; резкой критике это течение (зачастую ошибочно отождествляемое с метаэтикой вообще) подвергалось в отечественной специальной литературе 1960—80-х гг. Основные аргументы против нонкогнитивизма носят не теоретический, а ценностный характер: предполагается, что изъятие из этики истинностного критерия открывает путь моральному релятивизму. Вместе с тем предпринимаются попытки соединить базовую идею нонкогнитивизма (относительно нереферентности языка морали) с признанием возможности для моральных суждений быть объективно истинными. Наиболее известной концепцией такого рода является пре– скриптивизм, активно пропагандируемый Р. Хэаром. Соглашаясь с эмотивистами в том, что моральные суждения не описывают никаких «фактов», Хэар вместе с тем отвергает их «иррационалистическук», субъективистскую трактовку морали. Специфически моральные слова (хорошее – плохое, правильное – неправильное и др.), по его мнению, имеют не эмотивное, а прескриптивное (предписательное, «долженствовательное») значение, которое является логическим (а не психологическим, как эмоции) свойством этих слов. Следуя Канту, Хэар отождествляет моральное долженствование с логической необходимостью, из чего вытекает также универсальность моральных максим. Благодаря разуму люди могут формулировать общеобязательные, логически принудительные моральные истины. Эта теория, по мнению Хэара, позволяет преодолеть субъективизм и релятивизм в этике. В целом метаэтика, несмотря на наличие в ней разных и даже непримиримых подходов и концепций, сыграла позитивную роль в развитии моральной философии 20 в., способствовала повышению теоретической культуры этики, совершенствованию ее языка, более точной постановке и систематизации этических проблем. Лкг.: Мур Дж. Э. Природа моральной философии. М., 1999; Savre– McCord G. The Metaethical Problem. – Ethics., 1997. V. 108. N 1. P. 55-83; Hare R. M. Sorting out Ethics. Oxf., 1997. См. также лит. к ст.: Аналитическая этика. Л. В. Максимов

МЕТАЯЗЫК(от греч. та (хета – «после», «за» и язык; букв. – «некоторый язык о данном языке») – одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки, семиотики и теоретической лингвистики. В самом общем смысле метаязык – любой естественный или искусственный язык (язык «второго уровня»), на котором описывается другой язык (язык «первого уровня»), служащий для описания предметов, свойств и ситуации окружающего мира либо тех или иных его областей или сфер. Так, при изучении английского языка в качестве метаязыка может выступать русский язык, как, впрочем, и любой другой естественный или некоторые искусственные языки. Роль метаязыка по отношению к любому естественному языку выполняют правила его словообразования, синтаксиса и т. п., в общем случае – любые его фрагменты, которые используются для описания данного, анализируемого или изучаемого языка. Язык, который описывается в метаязыке, называется предметным языком, или языком-объектом. Различение языков-объектов и соответствующих метаязыков является от– носительным:любойизметаязыковвсвоюочередьможет стать объектомописания вметаязыкеболее высокогоуровня, однако практически для решения задач исследования языков не требуется выхода за пределы метаязыка второго уровня. Смешение терминов (слов) и высказываний (осмысленных утверждений) метаязыка и соответствующего языка-объекта порождает трудности в понимании и использовании языков человеческого общения и нередко приводит к серьезным парадоксам. Так, нельзя сказать, что «Лошадь – это существительное», так как в этом предложении «лошадь» – это термин языка-объекта, а «существительное» – метаязыковой термин. Эта ситуация относительно простая, и трудность ис-

550

МЕТОД чезает после небольшого исправления приведенного предложения: «Слово «лошадь» – это существительное». Значительно большие трудности возникают с известными еще из Античности парадоксами (позднее их назовут семантическими), напр. с парадоксом «Лжец» (4 в. до н. э.): «Один критянин сказал, что все критяне – всегда лгут. Что он сказал – истину или ложь?», в котором наряду с предметными терминами используется метаязыковое понятие «истина», причем не только для оценки соответствующего предметного высказывания, но и по отношению ко всему этому утверждению в целом. Подобные парадоксы представляют проблему и ныне. Т. о., с иерархией человеческих дескриптивных (описательных) языков и трудностями использования языков разных уровней человечество неявно стало сталкиваться, начиная с античности (Ксенофан, Платон, Аристотель), во всяком случае со времени более или менее ясного понимания содержания мета– языковых терминов типа «истина». Впервые различение языка-объекта и метаязыка проведено Д. Гильбертом, однако без использования соответствующей терминологии, а применительно к различению «математики» и «метаматематики». Термины «язык-объект» и «метаязык» были введены А. Тарским и Р. Карнапом в сер. 1930-х гг. Это различение стало активно использоваться в исследованиях проблем математической логики и оснований математики. Несколько позже его стали применять в лингвистике, семиотике, в философии и методологии науки. В каждой из этих дисциплин применение термина «метаязык» при сохранении его общего значения приобретает некоторые специфические черты. Так, в логике и математике метаязык обычно понимается как средство изучения формализованных языков—логических и математических исчислений, или (в несколько иной формулировке) как формализованный или неформализованный язык, на котором формулируются утверждения метаматематики; в лингвистике метаязык рассматривается как средство построения металингвистики и т. д. При всем различии таких трактовок общепризнано, что метаязык должен быть богаче соответствующего языка-объекта, так как он должен содержать не только обозначения для всех имен и выражений последнего, но и фиксировать с помощью своих специфических средств их свойства и устанавливать различного рода отношения и связи между ними. Только в этом случае удается избежать различного рода парадоксов и антиномий при использовании иерархии используемых человеком языков. Богатые выразительные средства метаязыков логики, математики, лингвистики и других дисциплин позволяют формулировать на них метатеории соответствующих предметных об ластей научного знания. Лит.: Клини С. К. Введение в метаматематику. М, 1957; ЧерчА. Введение в математическую логику. М., 1960; ГастевЮ. А. Гомоморфизмы и модели. М, 1975; Драгалин А. Г. Математический интуиционизм. Введение в теорию доказательств. М, 1979; Гвишиани Н. Б. Язык научного общения (вопросы методологии). М., 1986; Смирнова ЕД. Логическая семантика и философские основания логики. М., 1986; Тарский А. Семантическая концепция истины и основания семантики. – В кн.: Аналитическая философия. Становление и развитие. М., 1998; Carnap R. Der logische Syntax der Sprache. W, 1934; Tarski A. Logic, Semantic, Metamathematic. Oxf, 1956. В. Н. Садовский

МЕТЕМПСИХОЗ(греч. ц?тец|Л)хо)ок;, от цгта– пере– и ешуйдохис – одушевление, оживление, собственно – переодушевление) —один из поздних греческихтерминов для обозначения переселения душ. Впервые встречается у Диодора Сицилийского (1 в. до н. э.; 10, 6); затем у Галена (4, 763 Kuehn), у Александра Афродисийского (De an., 27,18); особенно характерен для неоплатонической традиции: Порфи– рий (De abst. 4, 16), Гермий у Стобея (1 49, 69) и др.; конкурировал с терминами «метэнсоматосис» (лат. калька reincar– natio—«реинкарнация», «перевоплощение» – начиная с Ипполита Римского (Ref. 1,3,2) и Плотина (И 9,6; IV3,9)), у не– оплатониковтакже палингенесия. В ранних греческих свидетельствах о метемпсихозе обычно говорится об «облачении» (одевании) души в тело (Аристотель. О душе, 407Ь20; Геродот 2,123). Религиозно-мифологическое учение о переселении душ умерших в тела других людей (новорожденного ребенка), животных, растений и минералов или – в порядке повышения – демонов, божеств – засвидетельствовано для многих независимых фольклорных традиций Старого и Нового Света (см. богатый этнографический материал у Э. Тэйлора. – В кн.: «Первобытная культура». М., 1939, с. 301 слл.; Фрейзер Дж. Дж. Золотая ветвь, т. 8, гл. 16; т. 13, гл. 59). При этом следует различать учения, согласно которым метемпсихоз происходит в «первое попавшееся» тело, и этизированные религиозно-философские варианты, в которых восхождение и нисхождениедушипоиерархическойлестницеживых существ определенонравственнымидостоинствамиличностиумерше– го, т. е. осмысляется как посмертное воздаяние. Классическая страна разработанного религиозно-философского метемпсихоза – Индия (см. Сансара, Карма). В Древней Греции учения о метемпсихозе получили определенное распространение с 6 в. до н. э. благодаря орфизму и пифагореизму (см. Пиндар, 2-я Олимпийская ода, ст. 56 слл.; Эмпедокл. Очищения; Геродот 2, 123). Своеобразную форму (с элиминацией зооморфизма) метемпсихоз принимает в учении Гераклита о роковом восхождении и нисхождении душ, вовлеченных в круговорот космических элементов. Платон воспринял учение о метемпсихозе (скорее как философский миф) из пифагорейской традиции, сохранив идею нравственного воздаяния (см. «видение Эра» в 10-й кн. «Государства» 614Ь—62 Id), но особенно подчеркивая эпистемологический момент – пренатальное знание идей (см. Анамнесис). Практическим следствием учения о метемпсихозе было вегетарианство и юздержание от кровопролития, в культовой сфере – отказ от кровавых жертвоприношений. Лит.: Hopf С. Antike Seelenwanderungsvorstellungen. Lpz., 1934 (Diss.); Stettner W. Die Seelenwanderung bei Griechen und Romern. Stuttg., 1934; Long H. S. Study of the doctrine of Metempsychosis in Greece from Pythagoras to Plato. Princeton, 1948; Burkert W. Lore and science in ancient Pythagoreanism. Cambr. (Mass.), 1972, p. 120sq.; CulianuJ. P. Psychano– dia 1. Leiden, 1983. См. также лит. к ст. Орфизм, Пифагореизм. А. В. Лебедев

МЕТОД(от греч. цеЭооос – путь исследования, познания, теория, учение – в широком смысле сознательный способ достижения какого-либо результата, осуществления определенной деятельности, решения некоторых задач. Метод предполагает известную последовательность действий на основе четко осознаваемого артикулируемого и контролируемого идеального плана в самых различных видах познавательной и практической деятельности в обществе и культуре. Степень этой осознанности и контроля идеального плана деятельности может быть различной, но так или иначе осуществление деятельности на основе того или иного метода в принципе предполагает сознательное соотнесение способов действия

551

МЕТОДИКА субъектов данной деятельности с реальной ситуацией, оценку их эффективности, критический анализ и выбор различных альтернатив действия и пр. Т. о., разработка и применение метода связаны с рационализацией деятельности, с рефлексией над ее предпосылками. Тем самым идея метода противостоит различным формам нерефлексивного поведения, всякого рода неконтролируемым автоматизмам, инстинктообразным реакциям. Вместе с тем применение уже достаточно отработанных методов, формирование которых всегда, предполагая работу рационально-рефлексивного сознания в стандартных непроблемных ситуациях, как правило, оказывается связанным со стремлением к их автоматизации, алгоритмизации, формализации, редукции метода к чистой технике в духе т. н. формальной рациональности (М. Вебер). Однако такая автоматизация и формализация метода в принципе отлична от автоматизма дорациональных или внерациональных форм нерефлексивного поведения. Во-первых, формальную рациональность чистой техники метода всегда можно «распредме– тить», выявив его генезис на содержательном уровне (напр., формализмы логических и математических методов предполагают возможность возвращения на уровень содержательной интерпретации, от которого они были абстрагированы). Во-вторых, применение формализованных алгоритмизированных методов в отличие от автоматизмов нерефлексивного поведения предполагает способность рефлексивной оценки ситуации в случаях «сбоя» автоматизма метода и соответствующей коррекции деятельности. Разработка и применение методов не всегда связано с научной рациональностью в собственном смысле этого термина. Так, можно говорить уже о существовании методов в древних цивилизациях, в которых не было еще теоретической науки в современном смысле, а существовало донаучное рецептурно -технологическое мышление, т. н. преднаука (напр., арифметические методы вычисления, методы расчета строительных конструкций, методы практического землемерия и пр.). Но и в современном обществе в различных формах практической деятельности разрабатываются и применяются методы, отнюдь не всегда получающие строгое научно-теоретическое обоснование. Однако, во-первых, и такие методы выступают как формы рационализации деятельности, во-вторых, несомненно магистральной линией современной цивилизации является разработка методов в самых различных сферах человеческой деятельности на основе научных знаний о тех типах реальности, с которыми имеет дело соответствующая деятельность. Исторически формирование понятия метода, его идеала в качестве руководства к правильному познанию и способу жизнедеятельности, представление о методе как ценности культуры связано с возникновением философии как ра ционально-теоретическоготипа мировоззрения. Идея метода становится важнейшим регулятивом научного познания, начиная с нового времени формулируются классические методы научного исследования – индукция и дедукция, наблюдение и эксперимент и др. Рост авторитета научного познания, связанный с возникновением и утверждением парадигмы точного математизированного естествознания (прежде всего механики и физики), приводит к идее о необходимости разработки строго научно обоснованных методов во всех сферах человеческой деятельности, которая находит свое подтверждение в действительно выдающихся успехах науки и органически связанной с ней техногенной цивилизации. Крупнейшим своего рода «инкубатором» и поставщиком методов для различных областей науки и практики выступила математика. Процесс воздействия науки на практику особенно усиливается в 20 в., что позволяет подтвердить известный тезис о превращении науки в непосредственную производительную силу. Однако этот процесс, предполагающий разработку' на основе науки методов активно-преобразовательной деятельности, требует глубоких изменений статуса и структуры науки, перехода от классического типа научной рациональности, связанного с описанием и объяснением существующего положения дел, к постклассическому типу рациональности, органически включающему проектно-конструктивные функции научного знания. Методы могут очень сильно варьироваться в зависимости от типов деятельности, в которых они применяются, и от сферы их применимости. Следует выделять частные методы исследования и деятельности в конкретных областях (иногда их называют методиками) – методы, находящие свое применение в различных областях науки и практики (статистический метод, метод моделирования). Среди собственно методов научно-познавательной деятельности можно различать методы исследования в отдельных дисциплинах, междисциплинарные методы (напр., системно-структурный метод), общенаучные методы (наблюдение, эксперимент, метод идеализации, метод гипотезы и т. д.). Философия также вырабатывает свои методы (напр., трансцендентальный метод, диалектический метод, феноменологический метод) для решения своих специфических задач. Учитывая эту специфику, было бы неправильно универсализировать эти методы и непосредственно проецировать их на частные сферы деятельности, как это пытались, в частности, делать в официозном марксизме с методом материалистической диалектики. Разработка методов необходима в любой форме деятельности, где так или иначе возможна рационализация ее идеального плана. Вместе с тем было неправильно абсолютизировать возможность такой рационализации на основе идеи метода, игнорируя моменты спонтанности в отношении человека к миру, необъективируемости некоторых предпосылок и установок этого отношения. См. статью Методология и литературу к этой статье. В. С Швырев МЕТОДИКА, фиксированная совокупность приемов практической деятельности, приводящей к заранее определенному результату. В научном познании методика играет важную роль в эмпирическом исследовании (наблюдении и эксперименте). В отличие от метода в задачи методики не входит теоретическое обоснование полученного результата, она концентрируется на технической стороне эксперимента и на регламентации действий исследователя. Методическая корректность исследования обеспечивает воспроизводимость результата исследования, возможность его контроля и проверки любым коллегой. В современных условиях, когда оборудование и техника эксперимента неизмеримо усложнились, практическая реализация этих требований часто невозможна или связана с огромными затратами, тем большее значение приобретает скрупулезное описание методической стороны исследования. Расширениеинструментальнойирасчетнойбазыестественньгх и социальных наук резко обострило внимание к методике как обеспечивающей сфере научного познания. Это проявилось прежде всего в стандартизации методик и появлении методических справочниковкакспециальногожанранаучнойлитера– туры. Практически все рутинные исследования должны прово-