В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:32

Текст книги " В.А. Жуковский в воспоминаниях современников "

Автор книги: авторов Коллектив

Жанры:

Культурология

Литературоведение

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 55 страниц)

Назад к карточке книги

И не покинешь ты ее из доброй воли:

Там и в мороз тебя пригреют, угостят;

И ты полюбишь наш старинный русский град,

Откушав русской хлеба-соли!.."

1841

В. Г. БЕНЕДИКТОВ

29. ВОСПОМИНАНИЕ

Посвящено памяти Жуковского

и Пушкина

И Жуковский отлетел от мира,

Кончена молитва этой жизни,

Пережит он нами – чудный старец,

Вечно юный. Он был представитель

Чистого стремления души

К неземной, божественной отчизне,

Взор его сиял тем кротким светом,

При котором так просторно мыслям,

Так отрадно сердцу, так тепло;

На челе задумчивость святая

Тихо почивала, райской гостьей

Прилетела на уста поэта

Мирная улыбка, чтоб на них

Отдохнуть под свежей тенью грусти –

Вестницы другого назначенья,

На лице его напечатленной.

Речь его таинственно текла

Из душевной глубины, подъемлясь

Легким паром мощного вулкана,

В думу погруженного, который

Скрыл свой пламень в потаенных недрах,

Чтоб, земли напрасно не колебля,

Лишь слегка дымящимся дыханьем

Возвещать ей о великой силе,

Самовластно сжавшей свой порыв, –

Тихим звуком намекать о громе,

Нам не слышном. Помню я собранья

Под его гостеприимным кровом –

Вечера субботние1,– рекою

Наплывали гости, и являлся

Он – чернокудрявый, огнеокий,

Пламенный Онегина создатель,

И его веселый, громкий хохот

Часто был шагов его предтечей;

Меткий ум сверкал в его рассказе;

Быстродвижные черты лица

Изменялись непрерывно; губы

И в молчанье жизненным движеньем

Обличали вечную кипучесть

Зоркой мысли. Часто едкой злостью

Острие играющего слова

Оправлял он; но и этой злости

Было прямодушие основой –

Благородство творческой души,

Мучимой, тревожимой, язвимой

Низкими явленьями сей жизни.

Как теперь гляжу на них обоих –

На того и этого. Один,

Весь проникнут таинством мечтанья,

Не легко мог ладить с этой жизнью,

С этою существенностью, где

Иногда вменяют в преступленье

И мечту святую. Оторваться

Трудно было жертвоносцу музы

От заветной думы, от приманки

Тайной мысли – даже и тогда,

Как бывал он в чинной раме света,

Где поэту надо спрятать душу,

Чтоб спастись порою от насмешки

Жалкой и тупой, но ядовитой.

В мире, где и добродетель даже

Не всегда терпима и уместна,

В этом мире, где она должна

Время знать и появляться кстати,

Неизбежны тяжкие боренья

Для души, прекрасным увлеченной.

Но певец Ундины мог зато

Ладить сам с собою в глубине

Теплой веры, с глазу на глаз с сердцем,

Будучи земли сей милым гостем,

Он умел и здесь, в гостях, быть дома, –

И сгущенный мрак земной невзгоды

В мощной ширине души поэта

Должен был редеть и уясняться,

Разрешался в туман прозрачный,

Озаренный радугой фантазий.

Страсть его в молитву обращалась,

В фимиам и жертву Божеству.

А другой – стать властелином жизни

Был способен, силой крепкой воли

Отрешиться от мечты порою

И взглянуть на вещи метким взором,

Проницающим и самый камень,

Светом называемый; зато

Совладать с собою было трудно

Этому гиганту, – с бурным чувством –

С этим африканским ураганом –

Он себя не мог преодолеть.

Но земное резкое несходство

Двух поэтов – их не удаляло

Друг от друга, – общий признак Бога –

Вдохновенье – ставило их рядом

Под одно Божественное знамя,

Братской дружбой руки их смыкая. –

Отчего ж, я думаю порой,

Меж людьми горят вражда и злоба?

Ратники несходных вер и мнений,

Разных сил, в вооруженьях разных –

Разве не должны они как братья

Узнавать друг друга по призванью,

Ясному в значенье человека?

Не одно ль над ними веет знамя –

Божье знамя? Не к одной ли битве

Против зла – единого врага –

Ополчил их вечный Вождь Небесный?

Помню: уезжая в край далекий,

Где ждала невеста молодая

Нашего Жуковского, он молвил:

"Вот – нашел я музу на земле.

Еду к ней под золотое небо.

Там я кончу поприще земное.

Вспоминайте обо мне! Простите!"

Он уехал. Много дней промчалось.

Там – в Германии – полуродной

Нашему мечтателю, в отчизне

Шиллера, которого нам, русским,

Воссоздал он, чью живую душу

Из своей всеемлющей души

Перелил в доступное нам слово,–

Там – в беседе с мудрецом Гомером

Жил он и, божественного старца

Восприемля вещие рассказы,

Отражал их нам в волшебных звуках

Русского гекзаметра и веял

В сердце наше греческою жизнью.

Так себя он продолжал и кончил.

Тот – кипучий, прежде отлетевший

В лучший мир, безвременною смертью

Сорван был, когда поэта гений

Лишь вполне развил свою могучесть.

Он широким, львиным перескоком

В вечность перенесся, до конца

Верный быстроте своих движений.

Вдруг сказал он: "Кончено",– и, бросив

Нам свой прах, душой воспрянул к небу.

Этот – от своих единоземцев

В удаленье – долго испарялся,

Чистым воздымаясь фимиамом.

Он, вдали, как призрак светоносный,

Более и более терялся

В глубине безоблачного неба,

И, как звук, эоловою арфой

Изнесенный, замирая сладко,

Утихал он,– и – конца не слышно,–

Он и исчезая продолжился.

Тот хотел как будто б самой смертью

Вдруг расторгнуть вечную преграду,

Что живых от мертвых отделяет,–

Распахнуть нам настежь эти двери ,

И открыть нам миром в полном блеске

Неба светозарного пучину.

Этот, мнится, возносясь, хотел лишь

Отодвинуть только край завесы,

Между небом и землей простертой,

Чтоб не вдруг сиянием безмерным

Поразить нам немощные очи,

К сумраку привыкшие земному.

И его не стало... Нет обоих!

Их не стало, но святые звуки

Лир их сладкострунных вечно живы.

Тот нам в душу пламенные ямбы

Мечет и, упругой сталью слова

Проводя глубокие бразды

По сердцам, оледенеть готовым,

Вспахивает почву, обжигая

Корни закоснелые, и зерна

Вбрасывает мысли плодотворной

И живого, трепетного чувства

В этот прах, побеги вызывая

Чудной жизни из юдольной грязи.

Этот – льется звучными слезами,

Жаркими, истекшими из сердца,

Где горит огонь неугасимый,

Но, в земной прохладной атмосфере

Освежаясь, падают оне,

Как роса, на грудь земли несчастной,

Чтоб ее, иссохшую, увлажить,

Умягчить и утолить ей жажду,

А потом они восходят снова

Легким паром, смешанным с дыханьем

Ими орошенных злаков дольних

И цветов, в свое родное небо –

К вечному истоку своему.

1852

Ф. И. ТЮТЧЕВ

30. ПАМЯТИ В. А. ЖУКОВСКОГО

Я видел вечер твой. Он был прекрасен!

В последний раз прощаяся с тобой,

Я любовался им: и тих, и ясен,

И весь насквозь проникнут теплотой...

О, как они и грели и сияли –

Твои, поэт, прощальные лучи...

А между тем заметно выступали

Уж звезды первые в его ночи...

В нем не было ни лжи, ни раздвоенья –

Он все в себе мирил и совмещал,

С каким радушием благоволенья

Он были мне Омировы читал...1

Цветущие и радужные были

Младенческих, первоначальных лет...

А звезды между тем на них сводили

Таинственный и сумрачный свой свет...

Поистине, как голубь, чист и цел

Он духом был; хоть мудрости змииной

Не презирал, понять ее умел,

Но веял в нем дух чисто голубиный.

И этою духовной чистотою

Он возмужал, окреп и просветлел.

Душа его возвысилась до строю:

Он стройно жил, он стройно пел...

И этот-то души высокий строй,

Создавший жизнь его, проникший лиру,

Как лучший плод, как лучший подвиг свой,

Он завещал взволнованному миру...

Поймет ли мир, оценит ли его?

Достойны ль мы священного залога?

Иль не про нас сказало Божество:

"Лишь сердцем чистые, те узрят Бога!"2

Конец июня 1852

* * *

Прекрасный день его на Западе исчез1,

Полнеба обхватив бессмертною зарею,

А он из глубины полуночных небес –

Он сам глядит на нас пророческой звездою.

11 апреля 1857

32. 17-е АПРЕЛЯ 1818

На первой дней моих заре,

То было рано поутру в Кремле,

То было в Чудовом монастыре,

Я в келье был, и тихой и смиренной,

Там жил тогда Жуковский незабвенный.

Я ждал его, и в ожиданье

Кремлевских колколов я слушал завыванье.

Следил за медной бурей,

Поднявшейся в безоблачном лазуре

И вдруг смененной пушечной пальбой, –

Все вздрогнули, понявши этот вой.

Хоругвью светозарно-голубой

Весенний первый день лазурно-золотой

Так и пылал над праздничной Москвой.

Тут первая меня достигла весть,

Что в мире новый житель есть

И, новый царский гость в Кремле1,

Ты в этот час дарован был земле.

С тех пор воспоминанье это

В душе моей согрето

Так благодатно и так мило –

В теченье стольких лет не измен<яло>,

Меня всю жизнь так верно провожало, –

И ныне, в ранний утра час,

Оно, все так же дорого и мило,

Мой одр печальный посетило

И благодатный праздник возвестило.

Мнилось мне всегда,

Что этот раннего событья самый час

Мне будет на всю жизнь благим

предзнаменованьем,

И не ошибся я: вся жизнь моя прошла

Под этим кротким, благостным влияньем.

И милосердою судьбою

Мне было счастье суждено,

Что весь мой век я <над собою>

Созвездье видел все одно –

Его созвездие, – и будь же до конца оно

Моей единственной звездою

И много-много раз

Порадуй этот день, и этот мир, и нас...

17 апреля 1873

А. Н. МАЙКОВ

33. ЖУКОВСКИЙ

В младенческих годах моих далеко

Мне видится его чудесный образ...

Как будто бы меня, еще ребенка,

При факелах, в готическом соборе,

Средь рыцарей, он, величавый старец,

В таинственный союз их посвящает...

И рыцарства высокие обеты

Я говорю за ним – и чую в страхе,

Что прозреваю в мир, тогда впервые

Открывшийся очам моим духовным...

Он говорит о Вере, о Надежде,

И о Любви, и о загробной жизни

И сам как бы на рубеже земного

Стоит, вперяя взор открытый в Вечность...

И у меня в восторге бьется сердце,

И отдаюсь я весь святому старцу,

И странствовать иду за ним по свету...

По манию жезла его повсюду

Из глубины времен миры выходят...1

Таинственный Восток разоблачился –

Та даль веков, когда между людьми,

Прияв их образ, странствовали боги,

Их посвящая в тайны искупленья, –

Та даль веков, когда богатыри,

Как первые избранники из смертных,

Вступали в бой со злобной силой мрака

И обществам в основу полагали

Служенье духу и предвечной правде...

От Индии и от пустынь Турана,

От вечного Голгофского креста,

Сквозь темный мир Европы феодальной –

К горящему меня привел он граду2...

Я увидал средь пламени и дыма,

Порою разрывавшихся от вихря,

Кремлевские белеющие стены.

"Вот,– он сказал,– вот жертва искупленья,

Пред коей выше – только крест Голгофский!

Мы принесли ту жертву всем народом,

Да тленные сокровища искупят

Сокровища, которые прияли

С Евангельем в свой дух мы с дня крещенья

И множили веками бед великих, –

Сокровища, которыми в народах

Отличена и создалась Россия!

Пади ж пред ней, пылающей Москвой!

Ее святынь уразумей глаголы!

Пади пред ней, благодаря Творца,

Что жребий дан тебе ее быть сыном!

Моли Творца, чтоб и свою крупицу

Ты в общее принес бы достоянье,

Для высшего приготовляясь мира!

Здесь свято долг свой на земле исполни, –

Да общим всех трудом на благо ближних,

Проникновеньем сердца благодатью

И просветленьем разума любовью

Рассеется господство лжи – и будет

Мир на земле, благоволенье в людях

И прославленье здесь и в вышних Бога!"

Великий старец! Он свою «крупицу»

Принес и, светлый, в мир переселился,

В который здесь, как бы сквозь тонкий завес,

Уж прозревал душою детски чистой...

И на Руси недаром прозвучали

Его слова... Нет!.. Падали, как зерна,

Они в сердца, уготовляя их

К великому... И между посвященных

Им отроков и тот был – кроткий сердцем, –

Кого Господь благословил на деле

Осуществить во благо миллионов

Учителя высокие заветы...

1883

Я. П. ПОЛОНСКИЙ

34. ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ ЯНВАРЯ

Две Музы на пути его сопровождали:

Одна – как бы ночным туманом повита,

С слезою для любви, с усладой для печали,

Была верна, как смерть, прекрасна – как мечта;

Другая – светлая, – покровы обличали

В ней девы стройный стан; на мраморе чела

Темнел пахучий лавр; ее глаза сияли

Земным бессмертием – она с Олимпа шла.

Одна – склонила путь, певца сопровождая

В предел, куда ведет гробниц глухая дверь,

И, райский голос свой из вечности роняя,

Поет родной душе: "Благоговей и верь!"

Другая – дочь богов, восторгом пламенея,

К Олимпу вознеслась и будет к нам слетать,

Чтоб лавр Жуковского задумчиво вплетать

В венок певца скорбей бессмертных Одиссея.

1883

В. С. СОЛОВЬЕВ

35. РОДИНА РУССКОЙ ПОЭЗИИ

По поводу элегии "Сельское кладбище" (*)

Посвящается П. В.

Жуковскому1

Не там, где заковал недвижною бронею

Широкую. Неву береговой гранит

Иль где высокий Кремль над пестрою Москвою,

Свидетель старых бурь, умолкнувший, стоит,

А там, среди берез и сосен неизменных,

Что в сумраке земном на небеса глядят,

Где праотцы села в гробах уединенных (**),

Крестами венчаны, сном утомленных спят, –

Там на закате дня, осеннею порою,

Она, волшебница, явилася на свет,

И принял лес ее опавшею листвою

И тихо шелестел печальный свой привет.

И песни строгие к укромной колыбели

Неслись из-за моря2, с туманных островов,

Но, прилетевши к ней, они так нежно пели

Над вещей тишиной родительских гробов.

На сельском кладбище явилась ты недаром,

О гений сладостный земли моей родной!

Хоть радугой мечты, хоть юной страсти жаром

Пленяла после ты,– но первым лучшим даром

Останется та грусть, что на кладбище старом

Тебе навеял Бог осеннею порой.

; 12 октября 1897

(* Эта известная элегия (вольный перевод с английского) была написана

В. А. Жуковским осенью 1802 г. в селе Мишенском, близ Белева, и напечатана в

"Вестнике Европы" Карамзина (ч. 6, No 24, с. 319). Несмотря на иностранное

происхождение и на излишество сентиментальности в некоторых местах,

"Сельское кладбище" может считаться началом истинно человеческой поэзии в

России после условного риторического творчества державинской эпохи. ** Стих

Жуковского.)

КОММЕНТАРИИ

ПРИЛОЖЕНИЕ

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ ЖУКОВСКОМУ

Поэтический и человеческий облик Жуковского вряд ли раскроется во

всей своей полноте без обращения к многочисленным стихотворениям, ему

посвященным. Дружеские послания современников, поэтические некрологи,

юбилейные стихотворения – все это своеобразная поэтическая летопись

бытования Жуковского в русской духовной жизни и литературе.

В предлагаемую подборку включены далеко не все стихотворения,

обращенные к "Коломбу русского романтизма", ибо количество их безбрежно, а

собранные вместе (с учетом посланий европейских поэтов), они могли бы

составить специальную книгу. Цель наша другая – выделить в "поэтической

жуковиане" то, что на протяжении почти века (с 1803 по 1897 г.) несло в себе

отзвуки поэтической традиции Жуковского, формировало в сознании людей XIX

в. представления о нравственном и поэтическом значении первого русского

романтика. Можно без преувеличения сказать, что авторы всех 35 произведений –

единомышленники Жуковского, наследники его романтизма. Вместе с тем они

хранители памяти о нем. Поэтому большинство отобранных стихотворений –

характерные образцы поэтической мемуаристики. Слова "помню я", "мне

видится", "то было", "я видел" и т. д. естественны в тексте этих произведений: их

авторы воссоздают средствами поэзии хрупкий мир воспоминаний.

Условно все эти стихотворения-воспоминания можно разделить на две

хронологические группы: написанные до 1852 г., до смерти Жуковского, и после

его смерти. Первая группа стихотворений хранит тепло живого Жуковского,

встреч и расставаний с ним, размышлений о его поэзии, обращений за советом. К

нему обращаются его друзья-арзамасцы, его ученики и поклонники. Вторая

группа стихотворений уже отделена дистанцией времени: в ней отчетливее

попытка дать обобщенный образ поэта, определить его в беге времени. Если

современники поэта пытались дать надписи к его портрету, уловить еще не

устоявшееся и не определившееся до конца, то потомки стараются написать

портрет, выявить поэтическую традицию Жуковского как живую, плодотворную.

Различны масштабы дарований поэтов, жанры, к которым они обращаются, но

объединяет их "память сердца". В этом смысле поэтическая мемуаристика –

органичная часть воспоминаний о Жуковском, ибо к фактическим сведениям

добавляет определенное настроение, чувство, а главное – поэты поэтическим

языком говорят о поэте.

Комментарий к "Приложению" структурно не отличается от примечаний к

материалу общего корпуса книги. Для удобства все отобранные стихотворения

имеют сплошную нумерацию. Биографические сведения об авторах даны в том

случае, если они отсутствуют в общем корпусе издания. В примечаниях

указывается первая публикация стихотворения, а также проясняются

необходимые биографические реалии и факты литературного быта.

А. И. ТУРГЕНЕВ

Андрей Иванович Тургенев (1781–1803) – старший из четырех братьев

Тургеневых, с которыми Жуковского связывали тесные дружеские отношения. Но

дружба с Андреем имела для него особое значение, о чем свидетельствует их

переписка (см.: Письма Андрея Тургенева, с. 350–431). Талантливый поэт,

переводчик Шиллера, Шекспира, Франклина, один из организаторов Дружеского

литературного общества, он был поистине идейным учителем и поэтическим

вдохновителем Жуковского. Не случайно ему Жуковский посвятил свой первый

перевод "Сельского кладбища" (1802). Его ранняя смерть была пережита

Жуковским как огромная личная драма. Памяти друга он посвятил стихотворение

"На смерть Андрея Тургенева" и повесть "Вадим Новогородский" (1803).

1. Автограф – ИРЛИ (фонд Тургеневых). Ф. 309. No 4759. Стихотворение

в виде извлечения из письма к Жуковскому из Вены от 12 января 1803 г. как

самостоятельное произведение впервые опубликовано в кн.: Веселовский, с. 55. В

письме оно было сопровождено следующими словами: "Прости, брат, эти дурные

стихи, в которых я не мог выразить чувств своих, бесконечных, разнообразных"

(Письма Андрея Тургенева, с. 418).

К. Н. БАТЮШКОВ

Три стихотворения Батюшкова, обращенные к другу-сопернику, отражают

различные этапы творческого развития самого Батюшкова, выявляют характер

взаимоотношений поэтов в различные годы. От послания 1812 г., пронизанного

предарзамасским озорством, лежит путь к стих. 1821 г., предвещающему

трагическую историю сумасшествия поэта. Но и в нем "память сердца",

воспоминание о дружбе поэтов звучат сильнее, чем тяжелые предчувствия.

2. Пантеон русской поэзии. СПб., 1814. Ч. 2; с ошибкой в датировке

(1811). Написано в июне 1812 г. и послано при письме к Жуковскому от июня

1812 г. из Петербурга. Послание получило хвалебную оценку Пушкина в его

заметках на полях "Опытов..." Батюшкова: "Прекрасно, достойно блестящих и

небрежных шалостей фр<анцузского> остроумия – и везде язык поэзии"

(Пушкин, т. 12, с. 276).

1 Белева мирный житель. – Жуковский в это время жил в имении

Буниных около Белева, Тульской губернии. Позднее этот стих использовал

применительно к Жуковскому П. А. Вяземский в послании "К Батюшкову" (1816).

2 Амальтеи рог – рог изобилия, происхождение которого связано с

греческим мифом о нимфе Амалфее.

3 ...как древле Громобою... – Имеется в виду эпизод из баллады

Жуковского "Громобой" (первая часть поэмы "Двенадцать спящих дев").

4 Свистов – прозвище Д. И. Хвостова; позднее им активно пользовались

арзамасцы.

5 Его покорный бес... – намек на басню А. Е. Измайлова "Стихотворец и

черт", где черт выступает единственным слушателем Хвостова.

3. ВЕ. 1817. Ч. 91, No 3. С. 183. Подпись: К. Б. Было сопровождено

следующим редакторским (М. Т. Каченовского) примечанием: "Предлагая сию

надпись, уведомляем наших читателей, что постараемся и самой портрет

приложить к одной из книжек "Вестника Европы" текущего года. По желанию

многих почитателей г-на Жуковского, готовится еще другого формата портрет его

для известного собрания Переводов в прозе. Не угодно ли будет нашим господам

стихотворцам (разумеется, общим приятелям В–я А–а) прислать к нам надпись

для другого портрета?" В ответ на это предложение в шестом номере появились

"Надписи к портрету В. А. Жуковского" В. Л. Пушкина (см. наст. изд.) и Н.

Иванчина-Писарева. В No 20 появился портрет Жуковского работы П. Соколова,

гравированный А. Флоровым, с той же надписью Иванчина-Писарева:

Красавицы! Он вас Людмилами дарил,

Героев гимнами, друзей дарил собою;

Дарил несчастных он – чем только мог – слезою.

От Славы сам венец в подарок получил.

Надпись Батюшкова была помещена под этим же портретом Жуковского в

изданных Каченовским "Переводах в прозе" Жуковского (ч. 5. М., 1817).

1 Тиртей – греческий поэт 2-й пол. VII в. до н. э, призывавший к военной

и гражданской доблести. Впервые этим именем Жуковского назвал Вяземский в

послании "Тиртею славян" (см. наст. изд.). Уподобление Жуковского Тиртею

связано с его участием в Отечественной войне 1812 г. и созданием стих. "Певец

во стане русских воинов".

2 ...новый Грей... – Жуковский был автором перевода элегии английского

поэта Т. Грея "Сельское кладбище".

4. PC. 1887. Т. 54, No 4. С. 240. Стихотворение было вписано Батюшковым

4 ноября 1821 г. в альбом Жуковского, с которым он встретился в Дрездене,

точнее, в местечке Плаун под Дрезденом, где находился на лечении.

1 Первое двустишие восходит к предсмертному стих. Р. Державина "Река

времен в своем стремленье..." (1816).

2 Плетаев – иронически переиначенная фамилия П. А. Плетнева, на

которого Батюшков был обижен в связи с публикацией его стих. "Б<атюшко>в из

Рима" (см.: Батюшков. К. Н. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1964. С. 320–

321).

В. Л. ПУШКИН

Василий Львович Пушкин (1770–1830) – поэт, дядя А. С. Пушкина,

активный участник борьбы карамзинистов с беседчиками. Позднее – арзамасец.

Именно к этому времени относится сближение Жуковского и В. Л. Пушкина. В

трех посланиях Жуковского "К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину" (1814), образцах

критики "школы гармонической точности" (Л. Я. Гинзбург), отчетливо

обозначается отношение Жуковского к адресату. Стих, послания В. Л. Пушкина,

обращенные к Жуковскому, его надпись к портрету поэта – свидетельство

духовной близости поэтов и яркий образец литературного быта 1810-х годов.

5. Цветник. 1810. No 12. С. 357; без эпиграфа. Печатается по изд.:

Сочинения В. Пушкина. СПб., 1822. Об отношении к этому посланию и причинах

его неопубликования в ВЕ Жуковский подробно говорит в письме к А. И.

Тургеневу от 12 сентября 1810 г.: "А стихов его я не поместил для того, что они

слабы, заключают в себе одну только брань, которая есть бесполезная вещь в

литературе; впрочем, поместить их более не хотел Каченовский, не желая

заводить ссоры, в чем и я согласен" (ПЖкТ, с. 63).

1 Намек на злоупотребление А. С. Шишковым церковнославянизмами.

2 Кто русской грамоте... писать трагедии пустился... – намек на А. А.

Шаховского, трагедия которого "Дебора, или Торжество веры" была поставлена в

Петербурге 24 января 1810 г.

3 Поэма громкая, в которой плана нет... – Речь идет о поэме С. А.

Ширинского-Шихматова "Петр Великий".

4 Синопсис – сокращенное изложение Священного писания.

5 Степенная книга – выборка из летописей и хронографов, составленная в

XVI в. для систематизации летописных известий.

6 И Пиндар наших стран... – намек на статью С. Н. Глинки о поэме С. А.

Шихматова "Петр Великий" (см.: Поэты 1790–1810-х годов / Б-ка поэта. Б. серия.

Л., 1971. С. 864).

7 Балдус – прозвище А. С. Шишкова.

8 Любимец Аонид... – Имеется в виду И. Ф. Богданович.

9 Дмитрев-Лафонтен. – Речь идет об И. И. Дмитриеве, которого

современники сравнивали с Лафонтеном за его любовь к басне и стихотворной

сказке.

10 Арист – А. С. Шишков.

11 Лагарпов курс. – Имеется в виду "Лицей, или Курс древней и новой

литературы" французского критика и историка литературы Ж.-Ф. Лагарпа. В 1809

г. А. С. Шишков издал "Перевод двух статей из Лагарпа".

12 Нам нужны не слова, нам нужно просвещенье. – Этот стих пародийно

использован А. А. Шаховским в его поэме "Расхищенные шубы" (1811), где В. Л.

Пушкин высмеян под именем Спондея.

6. ВЕ. 1817. Ч. 92, No 6. С. 100. См. примеч. к No 3.

7. Лит. газета. 1830. Т. 1, No 19. С. 150.

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

8. Труды Общества любителей российской словесности. М., 1816. Ч. 6. С.

35. Сохранился автограф с поправками Жуковского, учтенными позднее

Вяземским. Он датирован 1813 г., что точнее даты в подзаголовке, так как

Вяземский вернулся в Москву из Вологды лишь в начале 1813 г.

1 Летит теперь, отмщеньем вдохновенный... – Вероятно, речь идет о К. Н.

Батюшкове, который в июле 1813 г. отправился в Германию, чтобы догнать

русскую армию.

9. Вяземский, т. 3, с. 39–40. Автограф имеет заглавие "Тиртею

Андреевичу". Датируется 1813 г. по содержанию: стихотворение явилось

откликом на смерть М. И. Кутузова.

1 О происхождении названия см. примеч. 1 к No 3.

2 Победу пел перед вождем побед? – Жуковский посвятил Кутузову стих.

"Вождю победителей" (ВЕ. 1812. No 21–22), вышедшее отдельной брошюрой под

заглавием "Князю Смоленскому" (СПб., 1813).

3 О, сколь тебе прекрасен перед строем... – парафраз посвященных

Кутузову стихов Жуковского из "Певца во стане русских воинов": "О, сколь с

израненным челом // Пред строем он прекрасен!"

4 Внезапно смерть простерла ночи тень... – Кутузов, возглавивший в 1813

г. заграничный поход русской армии, внезапно умер в силезском городе Бунцлау

16 апреля 1813 г.

10. СО. 1821. No 10; с цензурными купюрами. Датируется августом 1819 г.

1 Подражание сатире Н. Депрео. – Речь идет о второй сатире

французского поэта Никола Буало-Депрео, посвященной проблеме рифмы. Об

этом сам Вяземский писал А. И. Тургеневу 7 августа 1819 г.: "Этот обер-черт

Жуковский! Письмо твое со стихами пришло в то самое время, когда я кончал

подражание сатире Депрео к Мольеру о трудности рифмы, и мои стихи так мне

огадились, что я не в силах продолжать" (ОА, т. 1, с. 284). В подзаголовке первой

публикации в СО было неточное указание на третью сатиру, которое нередко

сохраняется в современных публикациях.

2 В боренье с трудностью силач необычайный... – Эти слова поистине

стали крылатыми. Их использовал для характеристики таланта Жуковского А. С.

Пушкин в письмах Н. И. Гнедичу от 27 сентября 1822 г. и Вяземскому от 15 мая –

июня 1825 г.

3 В послании "К кн. Вяземскому" (1815), разбирая его стих. "Вечер на

Волге", Жуковский писал: "<...> Но рифма вздорная косится и брюзжит! // Как

быть? Она деспот, и гнев ея ужасен! // Нельзя ли рифму нам другую приискать, //

Не опасался, чтоб вздорщицу смутили...". Вопрос о трудностях в поиске рифм

возникал и в других посланиях Жуковского к Вяземскому.

4 ...а вздорщица свое... – Выражение принадлежит Жуковскому (см.

предшествующее примеч.).

5 Державин рвется в стих, а втащится Херасков. – По указанию самого

Вяземского (Вяземский, т. 1, с. XLII), эти слова – переложение стиха Буало "La

raison dit Virgile et la rime Quinault" ("Разум говорит – Вергилий, а рифма –

Кино"). В письме от 9 марта 1821 г. А. И. Тургенев сообщал автору, что "цензура

не пропустила" выражения "втащится Херасков" (ОА, т. 2, с. 175).

6 Я в пляску здесь пустить и горы и леса... – Любопытный парафраз стиха

из басни И. А. Крылова "Квартет": "У нас запляшут лес и горы!"

11. Русский инвалид. 1849. No 25. Написано к 50-летию литературной

деятельности Жуковского и оглашено Блудовым во время юбилея на квартире

Вяземского (см. воспоминания Вяземского, М. Глинки в наст. изд.).

1 Баден-Баден – курортный город в Германии, где провел последние годы

своей жизни Жуковский.

В. Ф. РАЕВСКИЙ

Владимир Федосеевич Раевский (1795–1872) – поэт, «первый декабрист».

Участник Отечественной войны 1812 г., в составе артиллерийской бригады

сражался под Бородином. В 1819–1820 гг. становится членом Союза

благоденствия, принимает активное участие в организации ланкастерской школы

взаимного обучения для солдат, где одновременно с обучением занимается

революционной пропагандой, используя с этой целью, в частности, стихи о

смерти героя, павшего "во искупление свободы" из поэмы "Пери и ангел", переведенной Жуковским из Т. Мура (ЛН. М., 1982. Т. 91. С. 678–679).

12. Литературный Ульяновск. 1947. No 1. Время написания определяется

реалиями, имеющимися в стихотворении: после появления "Певца во стане

русских воинов" Жуковского (декабрь 1812 г.) и до смерти М. И. Кутузова (16

апреля 1813 г.).

А. Ф. ВОЕЙКОВ

Александр Федорович Воейков (1778 или 1779–1839) – поэт, журналист и

критик. Активный член Дружеского литературного общества, позднее арзамасец.

Находился в дружеских отношениях с Жуковским; в 1814 г. женился на младшей

из сестер Протасовых – Александре Андреевне, племяннице Жуковского,

воспетой им под именем Светланы. О сложности личных отношений двух поэтов

впоследствии см.: Соловьев Н. В. История одной жизни. А. А. Воейкова //

Светлана. Пг., 1915–1916. Т. 1–2. Между тем постоянная помощь Жуковского

семейству Воейковых, благодарные отзывы Воейкова о Жуковском, обмен

посланиями свидетельствуют о неоднозначности их творческих контактов и

эволюции их отношений.

13. ВЕ. 1813. No 5–6. С. 26. Послание Воейкова – изложение

представлений литературных кругов, близких к "Арзамасу", о той поэтической

задаче, которую на Жуковского возлагали: от него ожидали народной поэмы в

"русском духе" на историческом материале. В ответном послании "К Воейкову"

("Добро пожаловать, певец..." – ВЕ. 1814. No 6. С. 97), имевшем огромный успех, Жуковский воссоздал мир русской мифологии, создал удивительные по описанию

картины Кавказа, оказавшие воздействие на последующую русскую поэзию.

1 ...учитель мой в описательной поэзии! – Воейков был автором целого

ряда описательных поэм, в том числе перевода "Садов" Делиля, пользовавшегося

большой популярностью в 1810-е годы (см.: Лотман Ю. М. "Сады" Делиля в

переводе Воейкова // Жак Делиль. Сады / Сер. "Лит. памятники". Л., 1988. С. 191–

209). Отрывки из этих поэм первоначально публиковались в ВЕ, редактором

которого был Жуковский. Как образец для описательной поэзии, Воейков высоко

ценил элегии Жуковского.

2 О друзья мои! – Далее Воейков воссоздает поэтическую речь

Жуковского, сотканную из мотивов и образов его лирики, в частности элегий

"Сельское кладбище" и "Вечер", посланий "К Филалету", "К Делию", "Песни в

веселый час".