Текст книги " В.А. Жуковский в воспоминаниях современников "

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

Место на небе готовится!

  7 января 1813

14. ИЗ «ДОМА СУМАСШЕДШИХ»

Вот Ж<уковск>ий! – В саван длинный

Скутан, лапочки крестом,

Ноги вытянувши чинно,

Черта дразнит языком.

Видеть ведьму вображает:

То глазком ей подмигнет,

То кадит и отпевает,

И трезвонит и ревет1.

1814-1830

А. С. ПУШКИН

15. К ЖУКОВСКОМУ

Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени

Я с трепетом склонил пред музами колени.

Опасною тропой с надеждой полетел,

Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.

Страшусь, неопытный, бесславного паденья,

Но пылкого смирить не в силах я влеченья,

Не грозный приговор на гибель внемлю я:

Сокрытого в веках священный судия (*)

Страж верный прошлых лет, наперсник муз любимый

И бледной зависти предмет неколебимый

Приветливым меня вниманьем ободрил;

И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил;

И славный старец наш, царей певец избранный (**)

Крылатым гением и грацией венчанный,

В слезах обнял меня дрожащею рукой

И счастье мне предрек, незнаемое мной.

И ты, природою на песни обреченный!

Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?

Могу ль забыть я час, когда перед тобой

Безмолвный я стоял, и молнийной струей

Душа к возвышенной душе твоей летела

И, тайно съединясь, в восторгах пламенела1, –

Нет, нет! решился я – без страха в трудный путь,

Отважной верою исполнилася грудь.

Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!..

Вы цель мне кажете в туманах отдаленья,

Лечу к безвестному2 отважною мечтой,

И, мнится, гений ваш промчался надо мной!

Но что? Под грозною парнасскою скалою

Какое зрелище открылось предо мною?

В ужасной темноте пещерной глубины

Вражды и зависти угрюмые сыны,

Возвышенных творцов зоилы записные

Сидят – бессмыслицы дружины боевые.

Далеко диких лир несется резкий вой,

Варяжские стихи визжит варягов строй.

Смех общий им ответ; над мрачными толпами

Во мгле два призрака склонилися главами3.

Один на груды сел и прозы и стихов –

Тяжелые плоды полунощных трудов,

Усопших од, поэм забвенные могилы!

С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый:

Пред ним растерзанный стенает Тилемах;

Железное перо скрыпит в его перстах

И тянет за собой гекзаметры сухие,

Спондеи жесткие и дактилы тугие.

Ретивой музою прославленный певец,

Гордись – ты Мевия4 надутый образец!

Но кто другой, в дыму безумного куренья,

Стоит среди толпы друзей непросвещенья?

Торжественной хвалы к нему несется шум:

Он – он под рифмою попрал и вкус и ум;

Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,

Завистливый гордец, холодный Сумароков,

Без силы, без огня, с посредственным умом,

Предрассуждениям обязанный венцом

И с Пинда сброшенный, и проклятый Расином?

Ему ли, карлику, тягаться с исполином?

Ему ль оспоривать тот лавровый венец,

В котором возблистал бессмертный наш певец,

Веселье россиян, полунощное диво (***)?..

Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо,

Уж на челе его забвения печать,

Предбудущим векам что мог он передать?

Страшилась грация цинической свирели,

И персты грубые на лире костенели.

Пусть будет Мевием в речах превознесен –

Явится Депрео, исчезнет Шапелен5.

И что ж? всегда смешным останется смешное;

Невежду пестует невежество слепое.

Оно сокрыло их во мрачный свой приют;

Там прозу и стихи отважно все куют,

Там все враги наук, все глухи – лишь не немы,

Те слогом Никона печатают поэмы,

Одни славянских од громады громоздят,

Другие в бешеных трагедиях хрипят,

Тот, верный своему мятежному союзу6,

На сцену возведя зевающую музу,

Бессмертных гениев сорвать с Парнаса мнит.

Рука содрогнулась, удар его скользит,

Вотще бросается с завистливым кинжалом,

Куплетом ранен он, низвержен в прах журналом,–

При свистах критики к собратьям он бежит...

И маковый венец Феспису ими свит.

Все, руку положив на том "Тилемахиды",

Клянутся отомстить сотрудников обиды,

Волнуясь, восстают неистовой толпой.

Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой!

Кто тайно мог пленить красавиц нежной лирой,

Кто смело просвистал шутливою сатирой,

Кто выражается правдивым языком

И русской глупости не хочет бить челом!..

Он враг отечества, он сеятель разврата!

И речи сыплются дождем на супостата.

И вы восстаньте же, парнасские жрецы,

Природой и трудом воспитанны певцы

В счастливой ереси и вкуса и ученья,

Разите дерзостных друзей непросвещенья.

Отмститель гения, друг истины, поэт!

Лиющая с небес и жизнь и вечный свет,

Стрелою гибели десница Аполлона

Сражает наконец ужасного Пифона.

Смотрите: поражен враждебными стрелами,

С потухшим факелом, с недвижными крылами

К вам Озерова дух взывает: други! месть!..

Вам оскорбленный вкус, вам знанья дали весть –

Летите на врагов: и Феб и музы с вами!

Разите варваров кровавыми стихами;

Невежество, смирясь, потупит хладный взор,

Спесивых риторов безграмотный собор...

Но вижу: возвещать нам истины опасно,

Уж Мевий на меня нахмурился ужасно,

И смертный приговор талантам возгремел.

Гонения терпеть ужель и мой удел?

Что нужды? смело в даль, дорогою прямою,

Ученью руку дав, поддержанный тобою,

Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин,

Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин?

Пускай беседуют отверженные Феба;

Им прозы, ни стихов не послан дар от неба.

Их слава – им же стыд; творенья – смех уму;

И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.

  1816

(* Карамзин, ** Державин, *** Ломоносов.)

16. ЖУКОВСКОМУ

Когда, к мечтательному миру

Стремясь возвышенной душой,

Ты держишь на коленах лиру

Нетерпеливою рукой;

Когда сменяются виденья

Перед тобой в волшебной мгле

И быстрый холод вдохновенья

Власы подъемлет на челе, –

Ты прав, творишь ты для немногих1,

Не для завистливых судей,

Не для сбирателей убогих

Чужих суждений и вестей,

Но для друзей таланта строгих,

Священной истины друзей2.

Не всякого полюбит счастье,

Не все родились для венцов.

Блажен, кто знает сладострастье

Высоких мыслей и стихов!

Кто наслаждение прекрасным

В прекрасный получил удел

И твой восторг уразумел

Восторгом пламенным и ясным.

  1818

17. К ПОРТРЕТУ ЖУКОВСКОГО

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль,

И, внемля им, вздохнет о славе младость,

Утешится безмолвная печаль

И резвая задумается радость.

  1818

М. В. МИЛОНОВ

18. К В. А. ЖУКОВСКОМУ

(На получение экземпляра его стихотворений1)

Желанный дар из рук любимого поэта,

Стань в ряд с Державиным в почетный уголок;

Пусть ищет кто другой забав ничтожных света:

В вас сердца моего утеха и урок!

При вашем имени о свете забываю

И, силою благой фантазии влеком,

В мир лучший, в мир другой мечтой перелетаю,

Который лишь душам возвышенным знаком,

Где все, что на земле возможет быть прелестно

И радости небес для сердца прорицать,

Рукою собрано поэзии чудесной –

Олимп, где жрец ее дерзает обитать!

Туда меня, поэт, твой гений увлекает...

О, если бы его имел я силу крил!

Венец его в лучах бессмертия сияет:

Он лиру лишь добру и славе посвятил.

Пускай достоинства свет видит равнодушно, –

Поэту ль от него отличия искать?

Пусть будет он сокрыт от знатности бездушной,

Пусть будет злость его и зависть помрачать –

Не знает низких средств души высокой сила,

Он будет лишь одно прекрасное любить,

Судьба его сама от смертных отличила,

И чувств его ничто не может изменить!

Завиден для меня путь, избранный тобою,

Стезя, ведущая так близко до сердец.

Скажи, исполненный когда самим собою,

Страсть к славе и добру, поэзии мудрец,

С волшебной силою ты передать желаешь

И чувства упоить сей страстию благой, –

Скажи мне, не в себе ль награду обретаешь?

И высший смертных долг исполнен уж тобой!

Ты любишь и поешь в восторге добродетель.

Круг мирных дел певца пускай судьба стеснит,

Но дух его парит, величия свидетель,

И с гордостью венок достоинству дарит.

Как живы для меня, поэт, твои картины,

Наставник в коих твой, натура, вся видна:

Сей вечер сумрачный, сходящий на долины,

И обаяния владычица, луна,

Что, медленно взойдя в среду небес обширных,

Сребристою струей рассекла мрачный ток,

Близ коего один, в мечтах, при звуках лирных,

Ты внемлешь быстрых лет катящийся поток,

И время отдает тебе минувши годы,

Надеяся тобой украсить в мире след,

О, нежных сердца чувств, поэт любви, природы!

Минуты сей восторг дороже многих лет!

С какою прелестью своей неизъяснимой

Ты благ утраченных нам кажешь скорбный вид!

Он скрылся, призрак сей, вовек невозвратимый,

Но живо моему он сердцу говорит!

И к праху самому, дух нежный, пламенея,

Мечтание пред ним слиялось с бытием –

Я зрю: горит лучом столб бледный мавзолея,

И гений внемлет глас при камне гробовом!

Верь: лучший наш удел – сия страна мечтаний,

Где мысль, свободна уз, полет свой соверша,

Бросает свет на путь тернистый испытаний –

И чувствует свое величие душа.

; 1818

19

* * *

Жуковский, не забудь Милонова ты вечно,

Который говорит тебе чистосердечно,

Что начал чепуху ты врать уж не путем.

Итак, останемся мы каждый при своем –

С галиматьею1 ты, а я с парнасским жалом,

Зовись ты Шиллером, зовусь я Ювеналом;

Потомство судит нас, а не твои друзья,

А Блудов, кажется, меж нами не судья2.

  М. Милонов,

обнимающий с почтением Жуковского

  3 сентября 1818

И. И. КОЗЛОВ

20. К ДРУГУ В<АСИЛИЮ> А<НДРЕЕВИЧУ> Ж<УКОВСКОМУ>

ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ЕГО ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ1

Опять ты здесь! опять судьбою

Дано мне вместе быть с тобою!

И взор хотя потухший мой

Уж взоров друга не встречает,

Но сердцу внятный голос твой

Глубоко в душу проникает.

О, долго в дальней стороне

Ты зажился, наш путник милый!2

И сей разлуки год унылый,

Мой друг, был черным годом мне!

Но я любить не разучился,

Друзей моих не забывал,

От них нигде не отставал

И часто мысленно носился

С тобою выше облаков,

В стране, где посреди снегов3

Весна роскошно зеленеет,

Где виноград душистый рдеет,

Дубровы мирные шумят,

Луга красуются цветами

И вековые льды горят

Небесной радуги огнями.

И часто, часто я с тобой

Альпийских ветров слушал вой,

И мрачных сосн суровый ропот,

И тайный их полночный шепот;

Смотрел, как с гор поток там бьет

И грохот в рощах раздается;

Здесь, рухнув, лавина падет,

Чрез села страшный путь берет

И лавой снежною несется.

Но вид угрюмой красоты

От сердца гонит прочь мечты –

И нас в священный трепет вводит.

Бывало, чаще в мысль приходит,

Когда уж месяц над рекой,

Что друг вечернею порой

В раздумье по долинам бродит,

Плывет по тихим озерам

И, к синим их склонен струям,

В часы сердечного мечтанья

Чужим передает волнам

Родимых волн воспоминанья

И дальних милых тех полей,

Где он в беспечности своей

Жизнь встретил, счастью доверяясь,

Когда надежда, улыбаясь,

Тропинкой призраков вела:

Там он лелеял грусть и радость,

И в вдохновеньях там цвела

Его задумчивая младость.

И кто ж весну свою забыл?

Кто не живет воспоминаньем?

И я его очарованьем

Бываю менее уныл,

Улыбку иногда встречаю

И, весь в минувшем, забываю,

Как в непреклонности своей

Судьба карать меня умеет,–

И память прежних светлых дней

Тоской отрадною мне веет.

И я, мой друг, и я мечтал!

Я видел сон любви и счастья,

Я свято сердцем уповал,

Что нет под небом им ненастья;

С зарей, ты знаешь, юных дней,

Пленен любимою мечтою,

Стремился я за ней одною,

И без нее мне белый свет

Казался степью лишь пустою;

С душой, наполненной огнем,

Я волн и бурь не устрашился

И в легком челноке моем

Отважно по морю пустился.

Меня манил надежды луч,

И, как гроза ни бунтовала,

Мне из-за гневных, черных туч

Звезда приветная сияла, –

Что сердцу снилось, все сбылось!

Ах, для чего же, молодое,

Мое ты счастье золотое,

Так быстро, быстро пронеслось!

Иль видно, друг, сказать с тобою:

Не у меня ему гостить!

Так мы слыхали, что порою

Случайно птичка залетит

От южных островов прекрасных

В страну дней мрачных и ненастных,

Где дикий дол и темный лес

Не зрели голубых небес,

И там эфирною красою

И пенья нежностью простою

Угрюмый бор развеселит,

Минутной негой подарит!

Но край, где буря обитает,

Ей не родная сторона,

И, лишь залетная, она

Мелькнет, прельстит и улетает.

Пять раз зеленые поля

Весна цветами обновляла,

С тех пор как, друг, она меня

В тенистых рощах не видала.

Пять целых лет, в борьбе страстей,

В страданьях, горем я томился,

Окован злой судьбой моей,

Во цвете лет уж я лишился

Всего, что в мире нас манит,

Всего, что радость нам сулит.

Могу ли усыпать цветами

Жизнь той, кем жизнь моя цвела,

Которая в груди зажгла

Пыл страстный райскими мечтами

И в даль туманную со мной

Шла радостно рука с рукой!..

Мой друг, простясь с очарованьем,

Душою быть семьи своей,

Щитом, отрадой, упованьем

Подруги милой и детей,

Уже дружился я с тоскою,

Забыл себя, стал ими жить,

Умел их окружить собою,

В одно мои все чувства слить,

Любовью счастье заменить...

Но что ж!.. и божий свет скрываться

Вдруг начал от моих очей!

И я... я должен был расстаться

С последней радостью моей.

Напрасно для меня, напрасно

И солнце мир животворит,

И негой дышит месяц ясный

И зыбь потоков серебрит!

Не буду зреть полей зеленых,

Лазури светлой чистых вод,

Ни дня торжественных красот,

Ни звезд, во тьме ночной зажженных.

Но, друг, тогда, как надо мной

Рок свирепел и вечной мглой

И безотрадными годами

Мою он душу ужаснул,

Я, день и ночь встречав слезами,

На поле, рощи не взглянул,

Забыл проститься с небесами:

Ах, на жену и на детей

Хотело сердце насмотреться!..

Хотел я, чтоб в душе моей

Уже вовек не мог стереться

Очам незримый образ их!..

"О! – думал я, – в бедах твоих

Одно лишь счастье оставалось,

Чтоб тех, кто сердцу милы, зреть,

И сердце ими любовалось,

И мог ты радости иметь.

Смотри на них! уж наступает

Тот грозный мрак, в котором ты

Не узришь их!.. Детей черты,

Ты знаешь, время изменяет,

С годами новый вид дает;

Страшись же: вид сей изменится,

И будет образ их не тот,

Который в сердце сохранится!"

И я с отчаянной тоской

На них стремил взор тусклый мой,

На миг покинуть их боялся,

К моей груди их прижимал,

От горя думать забывал,

Смотрел на них... но уж скрывался

Мне милый вид в какой-то тьме:

Он исчезал, сливался с мглою,

И то, что есть, казалось мне

Давно минувшею мечтою.

Угас, угас луч светлый дня,

И сердце кровью обливалось,

И все в грядущем для меня

Как бездна гибели являлось.

Навеки окружен я тьмой!

Любовь, жизнь, счастье, все – за мной!

К чему же мне души волненье?

К чему мне чувства жар святой?

О радость! ты не жребий мой!

Мне нет сердечных упоений;

Я буду тлеть без услаждений!..

Так догорает, одинок,

Забытый в поле огонек;

Он никого не согревает,

Ничьих не радует он глаз;

Его в полночный путник час

С каким-то страхом убегает.

О друг! поверь, единый Бог,

В судьбах своих непостижимый,

Лишь Он, всесильный, мне помог

Стерпеть удар сей нестерпимый!

Уже я духом упадал,

Уже в отчаянье томился;

Хотя роптать и не дерзал,

Но, ах, и уповать страшился!

Уже в печали дикой сей

Мои все мысли затмевались:

И жизнь и смерть в судьбе моей

Равно ужасными казались.

Но вдруг... хвала тебе, Творец!

Ты не забыл Свое творенье!

Ты видишь глубину сердец,

Ты слышишь тайное моленье.

Хвала тебе, мой страх исчез!

Как ангел мирный, благодатный,

Как вестник милости небес,

Незримый, тайный, но понятный,

Носилось что-то надо мной,

Душа отрадный глас ловила –

И вера огненной струей

Страдальцу сердце оживила.

Мне мниться стало, что и я

Еще дышать любовью смею,

Что тяжкой участью моею

Он – мой Отец, не Судия –

Дает мне способ с умиленьем

Его о детях умолять

И им купить моим терпеньем

Его святую благодать!

И с сей надеждою бесценной

Мне сила крест нести дана;

И с ней в душе моей смятенной

Опять родилась тишина.

Но как навек всего лишиться?

Как мир прелестный позабыть?

Как не желать, как не тужить?

Живому с жизнью как проститься?..

Когда в священной красоте

Внезапно дружба мне предстала:

Она так радостно сияла!

В ее нашел я чистоте

Утеху, нежность, сожаленье,

И ею жизнь озарена.

Ты правду нам сказал: она

Второе наше провиденье!

Светлана добрая твоя4

Мою судьбу переменила,

Как ангел Божий низлетя,

Обитель горя посетила –

И безутешного меня

Отрадой первой подарила.

Случалось ли когда, что вдруг,

Невольной угнетен тоскою,

Я слезы лил, – тогда, мой друг,

Светлана плакала со мною;

В надеждах веры устремлять

Все чувства на детей искала,

И чем мне сердце услаждать,

Своим то сердцем отгадала;

И вслед за ней явились мне

Те добродетели святые,

Всегда, везде ко всем благие

И лишь могущие одне

Печаль и горести земные

В блаженный превращать удел.

А там с улыбкой прилетел

И новый ангел-утешитель5,

И сердца милый ободритель,

Прекрасный друг тоски моей:

Небесной кротостью своей

И силой нежных увещаний

Она мне сладость в душу льет,

Ласкает, радует, поет, –

И рой моих воспоминаний,

С цветами жизни молодой,

Как в блеске радужных сияний,

Летает снова надо мной.

Еще, мой друг, два утешенья

Остались мне: то легких снов

И призраков ночных явленья

И вас, возвышенных певцов,

Божественные песнопенья.

Так, снов пленительный обман

В замену истины мне дан;

Он жизни памятью остался;

О том, с чем я навек расстался,

Правдивую дает мне весть;

Опять мне кажет мир приветный,

Разнообразный, разноцветный,

Почти таким, каков он есть;

Он мне любимое являет

Мечтой отрадною своей

И завесу с моих очей

Волшебной силою снимает.

Ах! удается часто мне

Смотреть на Божий свет во сне,

Пленять мой жадный взор лесами,

Рекою, нивами, полями

И всей знакомой красотой

Тех мест, где прежнею порой

Я часто ею любовался!

Как ты, мой друг, я не скитался

В чужих далеких сторонах:

Все родина в моих мечтах.

Однажды как-то я забылся

Обманчивым, но сладким сном:

И вдруг далеко очутился

Один на берегу крутом,

Там, у родной Москвы (*). День знойный,

Мне снилось, ярко догорал,

И вечер пламенно-спокойный

Во всей красе своей блистал;

Внизу Москва-река сверкала,

Игриво рощу обтекала;

В дали гористой под селом

Был виден лес, желтели нивы,

А близ Дербента (**), над прудом

Тенистые дремали ивы,

И зеленело за рекой

Девичье поле пред глазами,

И монастырь белел святой

С горящими, как жар, крестами;

От стен к приманчивым струям

Долинка ясная пестрела;

Тут домик сельский; в липах там

Часовня спрятаться хотела;

На всех соседственных холмах

Сады и дачи красовались

И в ярких вечера огнях

Струей багряной освещались;

И зелень рощей и полян

Сливалась с твердью голубою,

И стлался золотой туман

Над белокаменной Москвою.

Не знаю, друг, но вряд ли где

Подобный вид тебе являлся!

Опять однажды, все во сне,

Я ночью по Неве катался,

Между роскошных островов

Летел прозрачною рекою;

И вид красивых берегов,

Дач, рощей, просек и садов,

Осеребряемых луною,

И озаренный Божий храм,

И царский дом, и мост чрез волны,

Легко так брошенный, – все там

Пленяет взор. Но вздох невольный

От сердца тяжко вылетал.

Ты часто, милый край, видал

Меня близ вод твоих струистых,

На изумрудных берегах,

И в цветниках твоих душистых,

И в темных рощах, и в садах:

До поздней ночи там с тоскою

Сижу, бывало, над Невою;

И часто ранняя заря

Меня в раздумье заставала.

Но, ах, уж радость для меня

Давно с зарей не расцветала!

Еще ж случается, что я

Сны боле по сердцу видаю:

Я вижу вас, мои друзья,

Мою жену, детей ласкаю.

О, для чего ж в столь сладком сне

Нельзя мне вечно позабыться!

И для чего же должно мне

Опять на горе пробудиться!

Когда же я в себе самом,

Как в бездне мрачной, погружаюсь, –

Каким волшебным я щитом

От черных дум обороняюсь!

Я слышу дивный арфы звон,

Любимцев муз внимаю пенье,

Огнем небесным оживлен;

Мне льется в душу вдохновенье,

И сердце бьется, дух кипит,

И новый мир мне предстоит;

Я в нем живу, я в нем мечтаю,

Почти блаженство в нем встречаю;

Уж без страданья роковой

Досуг в занятьях протекает;

Беседа мудрых укрепляет

Колеблемый рассудок мой;

Дивит в писателях великих

Рассказ деяний знаменитых;

Иль нежной звучностью своей

Лелеют арфы золотые

Мятежный жар души моей

И сердца тайны дорогие.

О, счастлив тот, кто обнимать

Душ возвышенных, чувства, мненья

Стремится с тем, чтоб поверять

Свои сердечные движенья!

Мы с ними чувствуем живей,

Добрее, пламенней бываем, –

Так Русь святая нам святей,

Когда Карамзина читаем6;

Так пыл встревоженных страстей

Твой гений услаждать умеет,

И нам любовь небесным веет,

Когда над Ниною твоей7

Невольно слезы наши льются, –

И весело часы несутся!

О друг, поэзия для всех

Источник силы, ободренья,

Животворительных утех

И сладкого самозабвенья!

Но для меня лишь в ней одной

Цветет прекрасная природа!

В ней мир разнообразный мой!

В ней и веселье и свобода!

Она лишь может разгонять

Души угрюмое ненастье

И сердцу сладко напевать

Его утраченное счастье.

Теперь ты зришь судьбу мою,

Ты знаешь, что со мной сбылося;

О, верь, отрадно в грудь твою

Мое все сердце излилося!

Несносный страх душой остыть

Всего ужасней мне казался, –

И я стал пламенней любить,

Чем боле чувствами стеснялся.

Изведал я, что убивать

Не могут грозные страданья,

Пока мы будем сохранять

Любви чистейшей упованья.

И здесь ли, друг, всему конец?

Взгляни... над нашими главами

Есть небо с вечными звездами,

А над звездами их Творец!

1822

(* Здесь описывается Васильевское, загородный дом князя Юсупова, близ

Воробьевых гор. ** Сад графини Пушкиной.)

21. К ЖУКОВСКОМУ

Уже бьет полночь. Новый год, –

И я тревожною душою

Молю Подателя щедрот,

Чтоб Он хранил меня с женою,

С детьми моими – и с тобою,

Чтоб мне в тиши мой век прожить,

Все тех же, так же все любить.

Молю Творца, чтоб дал мне вновь

В печали твердость с умиленьем,

Чтобы молитва, чтоб любовь

Всегда мне были утешеньем,

Чтоб я встречался с вдохновеньем,

Чтоб сердцем я не остывал,

Чтоб думал, чувствовал, мечтал.

Молю, чтоб светлый гений твой,

Певец, всегда тебя лелеял

И чтоб ты сад прекрасный свой

Цветами новыми усеял,

Чтоб аромат от них мне веял,

Как летом свежий ветерок,

Отраду в темный уголок.

О друг! Прелестен Божий свет

С любовью, дружбою, мечтами;

При теплой вере горя нет;

Она дружит нас с небесами.

В страданьях, в радости Он с нами,

Во всем печать Его щедрот:

Благословим же Новый год!

1 января 1832

В. И. ТУМАНСКИЙ

22. К СЕСТРЕ

(При посылке ей сочинений Жуковского)

Тому, кто с ранних лет душою

Святую правду возлюбил

И первых мыслей чистотою

Себя от черни оградил;

Кто смелым, огненным желаньем

Законы неба одолел

И в горний мир перелетел

Восторгом, чувством и мечтаньем, –

Тому, шум зависти презрев,

Ценить, в порывах благородных,

Балладника прекрасных дев

И летописца битв народных.

Тому любить и понимать

Высоких чувствований сладость,

И тихих дум живую радость,

И беспокойных дум печать,

И голос сердца потаенный

О благах дальних, но святых...

Блажен, кто, свыше вдохновенный,

Поэта чистый огнь постиг!

Но славен и блажен стократно

Питомец избранный судьбы –

От колыбели непонятный,

И вождь и властелин толпы,

Приявший жизнь с бессмертным правом

На лире воспевать богов

И лиры сладостным уставом

Богам, в гармонии стихов,

Передавать мольбы сынов.

Ему не страшно мира мненье!

Хвалу людей отвергнув сам,

Он, бросив мир, в уединенье

Хранит в душе одно презренье

К его тиранам и рабам,

Одну веселость и беспечность

И равнодушье простоты,

С надеждой тайною, что вечность

Его наследует мечты.

1822

В. К. КЮХЕЛЬБЕКЕР

23. ИЗ ПОЭМЫ «КАССАНДРА»

В. А. Жуковскому

В уединенье сладком возрастая,

В твой голос вслушалась душа моя;

И се! вдруг оперилась молодая: –

Тобой впервые стал Поэтом я!1

С того часа, меня не покидая,

Небесных муз прелестная семья

Мне подала восторженную лиру,

Мне показала путь к иному миру!

Певец! прими певца родного дар!

Внемли, чему был первый ты виновник,

И, если мой тебя подвигнет жар, –

О верь! – мне лавром будет тот терновник2,

Который растерзал мое чело, –

И гордый презрю я земное зло!

  1822-1823

П. А. ПЛЕТНЕВ

24. ЖУКОВСКИЙ ИЗ БЕРЛИНА

Свершились думы прежних лет

И давние желанья:

Уже приветствовал поэт

Края очарованья,

Певцов возвышенных страну,

Тевтонские дубравы,

Поля, где Клейст свою весну,

Питомец Муз и славы,

Счастливой кистью рисовал.

Простясь с страной родною,

На берег чуждый я вступал

С знакомою мечтою.

Полей необозримый вид,

Потоков водопады –

Все здесь для сердца говорит

И обольщает взгляды.

Смотрю ли на лазурь небес,

На льющияся воды,

Вхожу ль в дубовый древний лес

Под вековые своды –

Мне тайный слышится привет

Поэтов, мной любимых;

Мне видится их свежий след

В окрестностях, мной зримых...

Душа горит огнем живым

Святого вдохновенья,

И я спешу к струнам своим

В восторге наслажденья.

Но первый звук страны родной

Опять меня уносит

В поля отчизны дорогой,

И сердце снова просит

Веселья юношеских дней,

Поры уединенной,

Вас, незабвенных мне друзей

Под кровлей незабвенной!

И скоро ли увижу я,

Чужбины посетитель,

Тебя, бесценная семья,

И тихую обитель,

Где я так счастлив с Музой был,

Где дружбы верной гений

И хлад тоски со мной делил,

И пламень наслаждений.

Быть может, странствия предел

Мой рок еще отдвинул;

Быть может, тайно он велел,

Чтоб я друзей покинул

На долгий срок; но сердце вас

Нигде не позабудет –

И невнимаемый мой глас

Везде просить вас будет.

  1821

25. ПОСЛАНИЕ К Ж<УКОВСКОМУ>

Внушитель помыслов прекрасных и высоких,

О ты, чей дивный дар пленяет ум и вкус,

Наперсник счастливый не баснословных муз,

Но истины святой и тайн ее глубоких!

К тебе я наконец в сомненье прихожу.

Давно я с грустию на жребий наш гляжу, –

Но сил недостает решительным ответом

Всю правду высказать перед неправым светом.

В младенческие дни, когда ни взор, ни слух

За тесный наш предел с заботой не стремятся,

Когда нам резвые забавы только снятся

И пламени страстей не знает кроткий дух,

Зачем уроками возвышенных деяний

С душой роднить толпу чарующих мечтаний?

Смотри на юношу, как жадно ловит он

Движенье, взгляд иль звук, где чувство промелькнуло!

Счастливец молодой, он видит милый сон:

Еще его надежд ничто не обмануло.

Душа напоена и тем, что свято есть,

Что за предел земной все мысли увлекает,

И тем, что изрекла в законах вечных честь,

И тем, что нежный вкус, что строгий ум питает;

Свобода, слава, долг на поприще зовут;

И выбран жизни путь: пришла пора желаний;

Там дружба и любовь в объятия нас ждут

С богатством пылких чувств, сих милых нам стяжаний.

Мечты прелестные, чистейший огнь души,

Не исходите вы из стен, где освящали

Утехи кроткие и кроткие печали!

Останьтеся навек в неведомой тиши!

На жизненном пиру, в веселых сонмах света,

Не ждите вы себе ни места, ни привета!

Бездушные рабы смешных уму забав

Не знают нужды в вас: они свой сан презрели

И, посмеянием все лучшее поправ,

Идут своим путем без мыслей и без цели.

Какое чувство там удастся разделить,

Где встретится с тобой иль шут, или невежда,

Где жребий твой решит поклон или одежда

И где позволено лишь глупость говорить?

Отрадно ли душе, желаньем увлеченной

Возвышенной любви и милых сердцу уз,

Любовию сгорать к красавице надменной,

Для коей твой наряд есть разум твой и вкус?

Я с горем оценил сей пышный цвет природы,

Сих похитительниц веселья, сна, свободы.

Их сладость голоса, искусство ног и рук;

Наружностью одной глаза они пленяют:

Так вазы чистые пред зеркалом сияют –

Но загляни, что в них, – огарок иль паук.

Один несчастный был: он, гладом изнуренный,

В ужасной нищете добыча мрачных дум,

Не призренный никем и дружбою забвенный,

Судьбы не победил и свой утратил ум.

Но в памяти его осталося желанье

От глада лютого себя предохранять:

Он камни счел за хлеб и стал их сберегать;

И с благодарностью он брал их в подаянье,

Когда без умысла игривою толпой

С сим даром вкруг него детей сбирался рой.

И что же наконец? Он, бременем томимый,

Упал и подавлен был ношею любимой.

Вот страшный жребий наш! Ослеплены мечтой,

Мы с наслаждением спешим в свой век младой

Обогатить себя высоким и прекрасным;

Но, может быть, как он, с сокровищем опасным

Погибель только мы найдем в пути своем

И преждевременно для счастья с ним умрем:

Оно к земным бедам свои беды прибавит,

Рассудок омрачит и сердце в нас раздавит.

  1824

Ф. Н. ГЛИНКА

26. В. А. ЖУКОВСКОМУ

С прелестною душой, Поэт у нас известный!

Ты в храм бессмертия поставил целый ряд

Красами чудными блистающих баллад: Т

вои стихи легки и полновесны!

  <1825>

27. ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПРИЕЗД

В. А. ЖУКОВСКОГО В МОСКВУ

Собирайтеся, поэты!

Стройте лиры и сердца,

Сыпьте розы и куплеты

На любимого Певца:

На Певца, что в шуме битвы

Год великий наш воспел,

Год страданий, год молитвы,

Год заветных русских дел.

Наш Певец был в грозных драках,

Был бойцом в войне святой

И коптился на биваках

С лирой звонко-золотой.

И усатые гусары,

И железный кирасир,

И посадские, и бэры,

Весь крещеный русский мир,

Гимн Певца в устах носили

И читали и твердили

Барда Руси звонкий стих!..

Одинокий, в дворском шуме

Тихой он звездой сиял

И чего-то в тайной думе,

В думе сердца пожелал...

Нет блаженства в наших славах,

В буревой игре страстей,

В раззолоченных забавах,

Под полудою честей!

У широкой, у далекой

Европейския реки

Ты найдешь, Певец высокой,

То пожатие руки

И ту прелесть поцелуя,

От которого, тоскуя,

Загораются сердца!

Собирайтесь же, поэты!

Сыпьте розы и куплеты

На любимого Певца!..

; 1841

28. РЕЙН И МОСКВА

Я унесен прекрасною мечтой,

И в воздухе душисто-тиховейном,

В стране, где грозд янтарно-золотой,

Я узнаю себя над Рейном.

В его стекле так тихи небеса!

Его брега – расписанные рамки.

Бегут по нем рядами паруса,

Глядят в него береговые замки,

И эхо гор разносит голоса!

Старинные мне слышатся напевы,

У пристаней кипит народ;

По виноградникам порхает хоровод;

И слышу я, поют про старый Рейн девы.

"Наш Рейн, наш Рейн красив и богат!

Над Рейном блестят города!

И с башнями замки, и много палат,

И сладкая в Рейне вода!..

И пурпуром блещут на Рейне брега:

То наш дорогой виноград;

И шелком одеты при Рейне луга:

Наш рейнский берег – Германии сад!

И славится дева на Рейне красой,

И юноша смотрит бодрей!

О, мчись же, наш Рейн, серебрясь полосой,

До синих, до синих морей!.."

Но чье чело средь праздничного шума,

Когда та песня пронеслась,

Подернула пролетной тенью дума

И в ком тоска по родине зажглась?..

Он счастлив, он блажен с невестой молодою,

Он празднует прекрасный в жизни миг;

Но вспомнил что-то он над рейнской водою...

"Прекрасен Рейн твой и тих

(Невесте говорит жених),

Прекрасен он – и счастлив я тобою,

Когда в моей дрожит твоя рука;

Но от тебя, мой юный друг, не скрою,

Что мне, на севере, милей одна река:

Там родина моя, там жил я, бывши молод;

Над бедной той рекой стоит богатый город;

По нем подчас во мне тоска!

В том городе есть башни-исполины!

Как я люблю его картины,

В которых с роскошью ковров

Одеты склоны всех семи холмов –

Садами, замками и лесом из домов!..

Таков он, город наш стохрамый, стопалатный!

Чего там нет, в Москве, для взора необъятной?..

Базары, площади и целые поля

Пестреются кругом высокого Кремля!

А этот Кремль, весь золотом одетый,

Весь звук, когда его поют колокола,

Поэтом для тебя не чуждым Кремль воспетый

Есть колыбель Орла

Из царственной семьи великой!

Не верь, что говорит в чужих устах молва,

Что будто север наш такой пустынный, дикой!..

Увидишь, какова Москва,

Москва – святой Руси и сердце и глава! –