Текст книги "Последний ключ (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)

– Сердце, отдай мне свое сердце, – шепчет Лион и глаза его становятся пугающе-бездонными. Да, сердце... Только сейчас я замечаю, что его грудь в крови, что кости разломаны и ужасающе торчат наружу ребра, что в кровавом месиве... ничего нет. Да, да, конечно, суетливо спохватываюсь я, он ведь не может жить без сердца, никто не способен на такое... Ему нужно дать сердце... В моей руке шевелится и бьется нечто пульсирующее и гладкое, оно тяжелит мне ладонь и ласкает приятным теплом, оно медленно скользит между пальцами и падает вниз, в отвратительную мешанину рваной плоти. И я вижу, что это. Огромный камень, похожий на рубин. Он касается тела Лиона и со смаком начинает втягивать в себя кровь, будто жадное живое существо, зарываясь все глубже и глубже. Не-ет!!! Что я наделала?

– Оливия, как ты могла...? – голос-стон Лиона становится все тише и бессильнее, захлебывается в крови, – Оливия... Оливия... Оливия...

– Оливия, проснитесь же! – мое плечо сжимала рука Паллада, но я с криком резко отпрянула, глядя на него с непередаваемым ужасом.

– Это был всего лишь сон, – недоуменно всматриваясь, то ли сказал, то ли спросил маг.

– Да, сон, – пробормотала я, отодвигаясь, – Я в порядке.

– Не хотите рассказать? – Паллад был обеспокоен, но по обыкновению скрывал это за маской вежливого равнодушия. Не скрою, я была очень напугана и хотела бы разделить свой страх хоть с кем-нибудь. Кошмары редко посещали меня, а этот был поразительно реален, четок и до безумия правдоподобен. Но холодного внимания Паллада я бы не выдержала. Только не это.

– Нет, – я отвернулась и принялась собираться. Поспешно скатывая плащ, служивший мне одеялом, доставая запасное белье из дорожной сумки, я спиной ощущала, как он ждет объяснений, но у меня не было слов, которые я хотела бы ему сказать, а еще раз врать о том, что я в порядке, было противно. Он ушел лишь тогда, когда я демонстративно принялась расстегивать одежду – кошмар прошиб меня до пота, мне срочно нужно было переодеться, пока холод не заледенил мою мокрую сорочку.

Что ж, надо было признать – я была не в порядке. В том, что я видела во сне, был какой-то смысл, было какое-то предупреждение, но к чему оно? О чем оно?

Паллад не дал мне слишком много времени на раздумья и на сборы. Мы выехали, как только достаточно рассвело.

– Нам нужно решить, что делать дальше, – не считая односложных «да» и «нет», сказанных за весь день, это была первая многословная фраза, произнесенная Палладом. Надо сказать, что и мы с Лионом разговорчивостью не отличались. Иногда я ловила на себе задумчивый взгляд лорда, замечала чуть горьковатую мимолетную улыбку на его лице и спокойствие в его жестах – теперь он куда больше напоминал того Лиона, которого я встретила в Харвизе. Он радовался тому, что я услышала его предостережение, каким бы горьким ни было это предостережение для него самого.

Но истинных причин моего молчания и задумчивости не знал ни он, ни Паллад.

Я не очень-то верила во всякие предвидения и пророчества, что особенно смешно это звучало в применении ко мне самой, не восприимчивой к магии, но увиденный мною сон был из ряда тех, что предвещают беду. Прошел не один час, прежде чем за ужасом пережитого я смогла увидеть вполне логично построенные картины. По-своему логично. Логика сна отличается от той логики, которой мы следуем наяву. Во сне причины не обязательно ведут к следствиям, во сне крона может предшествовать корням, а младенчество и старость – быть одновременно в одном человеке. Быть может то, что я увидела во сне, никогда не случится. Быть может, это только загадка, которую следует разгадать. Быть может то, что я разглядела за обстоятельностью неизбежного, всего лишь угроза, которая никогда не сбудется. Но если в одном из тысяч вариантов мне суждено исполнить то, что мне привиделось, я не буду слепым орудием Судьбы. Если делать – то с открытыми глазами.

– ...нас легко нагонят, да и ренейдов хорошо бы поостеречься, но если идти на юг в обход Думхерга, мы не попадем в Лакит еще несколько дней, – бесстрастный голос Паллада с трудом пробивался сквозь хаос моих мыслей. Я попыталась сосредоточиться на том, что говорит маг, огляделась кругом. Мы стояли в нешироком проходе посреди скал. Серовато-желтый камень почти отвесной стеной уходил вверх справа и слева, оставляя узкую полоску пустой земли, на которой росли разве что неприхотливые колючие кусты с гроздьями засохших коричневых ягод. Впереди внизу сколько видел глаз расстилалась голая равнина – бурая высохшая трава по колено, камни и камешки, едва различимая лента дороги, выныривавшая откуда-то слева и уходившая на восток. Позади в растворе скал виднелись голые кроны деревьев, но когда мы проехали мимо них – я не заметила. Я вообще мало на что обращала внимание весь день. Изредка обнаруживала, как осторожно ступает мой конь, а заметив легкую укоризну во взгляде Паллада, спешивалась: дорога, оказывается, шла по узкому каменному карнизу, за лошадью и поклажей следовало бы присмотреть. Мы ныряли в ущелья и брели по низкому колючему перелеску, прячась между высоких бурых камней-пальцев, чтобы те, кто мог следить за нами, не заметил нас, мы прыгали через быстрые горные ручьи и цеплялись за край ненадежной узкой тропинки над скалистым обрывом. Я не задумывалась, как в этом бездорожье Паллад отыскивает путь и куда нас ведет. А теперь он спрашивает, куда идти дальше. Разве не шутка?

– Леди Оливия...?

– Где мы? – поинтересовалась я.

Губы Паллада иронично скривились, а глаза сощурились:

– Насколько подробно Вам описать наш путь?

– Достаточно простого указания, где мы, – сухо отчеканила я.

– Внизу – долина Думхерг, последняя перед Лакитом, – также сухо и холодно ответил Паллад и отвернулся, – Если идти прямо на восток, мы пересечем ее за три-четыре дня. При благоприятных обстоятельствах.

– Мне послышалось, или Вы говорили, что спускаться в Думхерг опасно, что там Писцам легче будет нас найти?

– Зато так Вы быстрее попадете в Лакит.

– Вы так хотите поскорее от меня избавиться? – вспылила я. Надменность и несговорчивость Паллада уже сидела у меня в печенках.

– Эй, а мы не можем отложить принятие решения до утра? – вдруг вклинился Лион, – Уже поздно, нам так или иначе нужно отдохнуть.

Паллад подумал и медленно кивнул. Подходящая для ночлега пещерка нашлась довольно быстро.

Но разнуздав и почистив лошадь, умывшись сама и присев у маленького костерка, умело разложенного Палладом, взяв в руки кружку с восхитительно пахнущим горячим питьем и сделав пару обжигающих глотков, глянув на усталые, измученные лица моих спутников, я задумалась.

Почему я так цепляюсь за них, за моих случайных спутников? Что заставляет меня вновь и вновь изучать их лица и привычки, докапываться до их тайн, узнавать о их жизни? Может, чтобы немного забыться о том, что ждет меня саму? Разве у меня самой тайн меньше? Разве не раздирают меня сомнения и страхи, когда я думаю о собственной жизни, о прошлом и о будущем?

Паллад ведь прав – чем скорее мы расстанемся, тем лучше. И ни к чему ждать так долго. Да, без его умений в пути мне будет непросто. Но я многому научилась и в населенном Думхерге дорогу и сама найти сумею. Это в горах заплутать легко, а в долине найдется у кого спросить.

Да, мне пора уходить. У них своя война. Своя ноша. Но ведь и у меня – своя.

Сначала я не думала об этом. Сначала все мои мысли сосредоточились лишь на том, чтобы выбраться из Харвизы и сбежать от дяди. Но день шел за днем, и я все чаще думала о том, что ждет меня впереди. А вернее, о том, что я оставила в покоренном Лаките. О чем обещала себе не вспоминать, что безуспешно старалась забыть, ибо память опять и опять услужливо напоминала о прошедшем. Этого обещания я не сдержала, как не сдержала данного отцу слова не возвращаться в Лакит. Я знаю, он просто беспокоился о моей безопасности, оттого и взял с меня слово не возвращаться. Но ведь есть вещи куда более важные, чем чья-то безопасность?

Пусть Паллад и Лион думают, что в Лакит меня зовет жажда власти, пусть считают меня тщеславной девицей, спешащей занять пустующий королевский трон... но я-то знаю, что это не так. Женщины в Лаките не правят, но даже будь иначе, домой меня звала жажда иная.

Какая? Зачем же я спешу в Лакит вопреки обещанию? Ренейды? Да, ренейды были врагами – явными, несомненными, очевидными. Ненависть к ним была столь же естественна, как яростное стремление очистить эту землю от наглого, чуждого завоевателя. Однако если в Лаките еще оставались здоровые силы, мужчины и женщины, способные держать в руках оружие, они будут бороться, теперь я знала это точно, но я, слабая, неопытная и неумелая, немногим могла им помочь – я не была ни полководцем, ни мало-мальски обученным воином, с трудом вникала в премудрости военной науки и не обладала умением вести за собой армию. От меня это никогда и не требовалось: тяжелую ношу понесет сильный, а слабому только и остается на него надеяться да посильно помогать, если потребуется. От меня теперь требовалось одно – передать власть, перешедшую ко мне после смерти отца, в руки другого мужчины. Пусть меня это страшило, как не страшили даже Писцы, я обязана была это сделать и советчики вроде Эмиса Ноа больше были мне не нужны. Я должна найти Алесса Но-арда и если он жив, если наша договоренность все еще в силе, предложить ему стать моим мужем и занять трон Лакита. Признаюсь, в последнее время мысль видеть Алесса своим мужем почему-то казалась мне не особо привлекательной. Но мой выбор сделан, выбор не сердца, а ума, логики и рассудка, и для Лакита это куда лучше. Я не отступлю.

Было у меня и другое желание в возвращении домой, желание, в котором я редко признавалась сама себе, но которое в последнее время все больше и больше донимало меня – я должна найти и покарать предателя. Того человека или людей, открывших ворота Эльясу, в тот самый памятный день, когда он захватил Шел. Того человека или людей, продавших Лакит ренейдам. И не будет мне покоя, пока месть не свершится...

Я как сейчас помнила тот день, мой последний день в Шеле, и не раз вспоминала о нем за прошедшие полгода. И особенно в эти последние дни, всколыхнувшие в моей памяти горечь потерь, многих-многих потерь...

Я помню. Небо тогда было хмурым и ненастным, ветер гонял по нему тяжелые сизые тучи, похожие на неповоротливых, злых и грязных овец... Я стояла на верхней открытой площадке Дозорной башни, кутаясь в вырывающийся под порывами ветра плащ и глядя вниз, на клином уходящую на северо-восток долину, носящую не слишком звучное название Козьей.

Шел расположен на возвышении среди скал, на правом берегу реки в окружении богатых городских кварталов, его многочисленные башни уходят ввысь лесом ощетинившихся боевых пик, но выше всех всегда была Дозорная, мощная и грозная. Она позволяла увидеть не только то, что у тебя под ногами, она помогала заглянуть дальше собственного носа и я подозревала, что владельцы Шела взбирались вверх по полуторатысячам ступеней, изнемогая, но не сдаваясь, именно ради этого – увидеть с высоты птичьего полета окружающие земли и спросить самого себя: а как смотрится сверху моя собственная жизнь? Не следует ли починить дороги Чести и не пора ли вспахать поля Совести? Ведь не ради же обзора окрестностей, о чем может в мельчайших подробностях порассказать любой стражник, или любованием милым пейзажем, вид которого куда более приятен из окон других башен, поднимаются к небу?

Взбираясь наверх, я чувствовала тяжелый тысячелетний груз родовой крови в своих жилах, груз, который не сбросить и от которого невозможно отказаться. Можно подпортить эту кровь, можно смешать ее с подлостью и бесчестием (увы, закрытые хроники Каскоров свидетельствовали о некоторых черных днях и мерзких деяниях моих предков), но тем обременительнее наваливалась тяжесть ответственности и долга на тех, кто продолжал жить. Я не кичилась своим происхождением – я его боялась. Просто боялась всего того, что оно с собой несет, ибо не была уверена в собственных способностях, уме и выдержке. Что ж, покорно следовала я тогда чужим внушениям, от меня никто и не ждет великого ума и стойкости, ведь я женщина, мой долг не править, но дать этой земле достойное продолжение рода... Как порой смешны наши заблуждения! Мой ум понадобился мне куда раньше, чем я ожидала, а выдержке и упорству пришлось учиться на ходу, и наука сия оказалась далеко не простой.

По ту сторону Дестры, реки у Шелвахары, столицы Лакита, еще не столь полноводной и грозной, полукругом располагались более бедные пригороды, давно вышедшие за крепостные стены Старого и Нижнего города и жившие мирной, доселе непотревоженной жизнью. Китты не боялись войны, потому что о войнах в этих краях забыли еще лет двести назад, они жили, любили, рожали детей, торговали, занимались ремеслом, веселились и печалились... А теперь многие из них спешно покидали Нижний город или пытались перебраться в Старый, дворянский, под защиту его мощных крепостных стен, столичного гарнизона и сотен городских стражников. Сверху я видела сплошную череду спешащих людей – кто пешим ходом, кто верхом, кто на повозках... На пристанях Дестры было не протолкнуться, крики людей и рев скота доносились даже сюда.

За городом расстилались убранные поля, пожелтевшие к осени леса, яркими лентами петляли между холмами дороги, вдали виднелись темно-серые зубья Туманных гор. А на краю долины, в неширокой чаше обступающих с двух сторон холмов шел бой. Даже с высот Дозорной башни почти неразличимый, он выглядел лишь мельтешащим скоплением тел – человеческих, лошадиных, но то, что не видится глазами, домысливается воображением. Сине-серебристые волны рядов лакитских воинов то опрокидывались красными языками небольших плотных отрядов ренейдов, то перемешивались с ними, ломая строй, то терялись в них, растворяя синь в кровавом хаосе... Как же быстро забывается вчерашний покой, когда сегодняшняя тревога гложет сердце! Ты даже не можешь вспомнить, как выглядит беззаботность, если на душе лежит камень страха и сомнений. И вдруг ты понимаешь, что просто вчера закончилась одна жизнь, а сегодня началась другая. Долгая ли? Короткая? Только уже совсем другая...

– Почему? – бросила я через плечо, но не обернулась, даже когда худощавая высокая фигура беззвучно застыла рядом. Мне не нужно было смотреть, чтобы знать, кто там и зачем пришел. Так тихо могли двигаться только Блистательные, личная гвардия Каскоров, и только Блистательные, кроме самих Каскоров, имели право подниматься на верх Дозорной башни. Тот, кто стоял за моей спиной, совсем не таился, он даже позволил ветру затрепетать полами короткого плаща – негласное извинение за свое бесшумное появление.

– Это они слишком сильны или мы слишком слабы? – упрямо требуя ответа, я предпочитала не замечать выжидательного молчания гвардейца.

– Враг как враг, госпожа, – очень уклончиво ответил Найру Такат. Его голос был совершенно бесстрастен, но я знала, что человеку не все равно. Непроницаемая маска на немолодом, гладковыбритом лице привыкшего скрывать свои эмоции воина могла обмануть кого угодно, но не меня. Чувства выдавали чуть суженные в гневе и презрении глаза, – Его следовало получше держать в Тутарле.

– Полагаешь, мы могли его удержать?

Холодные зеленоватые глаза безотрывно следили за боем, разворачивающемся впереди, в узкой ложбинке между холмами, и с каждой секундой их взгляд становился все жестче.

– Оседлайте кролика, Надорра, но от этого он не станет лошадью, – губы Найру презрительно скривились, – Телами трусов, что бежали от врага, можно было завалить Полуденные Врата. Даже это задержало бы ренейдов.

Блистательные были лучшими. Они были не "лучшими из лучших", отобранными из других родов войск, они были особыми, теми, кого гвардия воспитала, взрастила сама с детских лет – путем тщательного, придирчивого и весьма сурового отбора из пяти десятков мальчишек становились Блистательными в лучшем случае трое. Но эти трое готовы были ко всему: лечь костьми за своего господина, сразиться с врагом, превосходящим численностью, силой и уменьем, сделать невозможное. Гвардейцы без преувеличения были лучшими бойцами Лакита и прекрасно осознавали это. Однако надевая на себя бляху Блистательного и принимая перевязь с мечом и ножнами, украшенными серебрянной рысью, гвардейцы будто получали вдобавок и веками взращенное высокомерие. Высокомерие, позволяющее относиться к другим войскам с явным пренебрежением и надменностью. Что ж, у них, похоже, были на то веские причины. И неприязнь Найру к пехотинцам, выжившим, но бросившим стратегически важный перевал на растерзание врагу, была понятна. Но в словах Блистательного мне как будто почудилось и кое-что еще.

– Нам не следовало отступать? – чуть помедлив, нейтрально спросила я.

Зрачки гвардейца на мгновение оторвались от мешанины красно-синих тел, но в мои глаза мужчина не посмотрел. И чего я ожидала? Блистательный никогда не станет осуждать приказы своего господина, он может только исполнять их. А ведь именно Риардон Каскор приказал покинуть Полуденные Врата и отходить в долину Баат. И мне, и Найру это было хорошо известно.

Однако гвардеец неожиданно ответил. И тихо сказал совсем не то, что я ожидала услышать.

– Кто-то ведь открыл ворота Тутарлы, моя госпожа, а ведь это сделать совсем не просто, – Найру по-прежнему вглядывался в перипетии боя, но по его лицу пробежала тень сдерживаемого гнева, – Что бы там ни говорили свидетели, одному человеку такое не под силу, если Вы видели те Врата – что Полуденные, что Полуночные. Кто-то отправил три нумерии армии Севера подальше от Тутарлы, где их ждали, в глубь Туманных гор и никто не может понять, по чьему приказу они туда отправились. Почему-то армия Короны осталась без тяжелой конницы именно тогда, когда она больше всего была нужна.

– Предательство? – как-то спокойно и буднично спросила я, но руки сами собой сжались в кулаки.

– И кого-то очень близкого к повелителю, – также спокойно закончил Найру.

Мы замолчали. Из-под моих пальцев раздался сухой трест неосторожно разорванной тонкой ткани шарфа.

– Что там происходит? – я подалась вперед, отбрасывая шарф и прижимаясь к холодному серому камню высокого парапета. В бой между холмами влились новые силы – красная конница, неожиданно появившаяся откуда-то с севера и врезавшаяся в воюющих как коршун в выводок цыплят. Красная – значит, Бешеные, теперь это даже я знала. А Бешеные – воинская элита Эльяса Ренейдского, устоять перед ними не мог никто. Все происходило очень быстро.

– Бегут, – мрачно выплюнул Найру, – Сссукины дети. Почему они дали себя обойти?

Красный клин вырвался из мясорубки еще сражающихся насмерть, но уже не способных его остановить людей. Сначала понемногу, один за одним, как по капле кровь из раны, ренейды покидали поле боя, оставляя его тем, кто идет следом. Миновав узкий проход в скалах, тонкая струйка кровавых всадников росла и ширилась, собирая в свои ряды отставших и выстраиваясь в некое подобие боевого порядка... Планы Эльяса, на первый взгляд удивительно походившие на самоубийство, теперь, после стольких побед, безумными не казались. То, на что классическая военная наука отводила месяцы и даже годы, ренейды совершили в невероятно короткий срок – не прошло и месяца. Они не брали крепостей по пути, они их просто обходили, огромная чужая армия не останавливалась добивать противника, она просто взрезала его защиту, как нож режет пирог, и оставляла его останки своим стервятникам, идущим следом – войскам северных союзников. Ничто не мешало их продвижению по Лакиту, и усилия его защитников – в первую очередь. Перехватив контроль над Тутарлой, разбив лакитскую армию Короны, всего на один дневной переход не дойдя до столицы, поглощая в своей ненасытной пасти один за другим военные гарнизоны, кольцом окружавшие Шелвахару, Эльяс остановился лагерем в Эйнтархской долине, длинным клином уходящей на север к подножью Туманных гор. Стяги на его шатрах были видны даже отсюда.

Город готовился к долгой и страшной осаде. И пусть он был укреплен как ни один другой город в мире, грядущее пугало.

...Увидев, как конный отряд эльясовских гвардейцев в приметных красных мундирах Бешеных свернул к северу, Найру встрепенулся. Еще на один день враги ближе к городу. Еще на один день меньше надежды.

– Повелитель ждет Вас, госпожа, – странная нерешительность в голосе Блистательного заставила меня задержаться и внимательно посмотреть на него.

– Надорр скажет Вам о том, что Вы должны покинуть Шел и как можно скорее, – чуть помедлив, сказал Найру, не отводя пристального взгляда, – Шел неприступен, его никто и никогда еще не взял силой, но Ваш отец предпочел, чтобы Вы были в безопасности как можно дальше отсюда.

– Я знаю об этом, – вздохнула я, внутренне протестуя.

В эти дни отца я видела очень редко. Если он оставался в замке, то его окружали советники, посланцы, карты..., но чаще всего он срывался с места и носился по пыльным дорогам, окруженный сине-серебристой охраной Блистательных, то объезжая окрестности Шелвахары, чтобы воочию убедиться в том, как спешно строятся защитные сооружения и убежища, то появляясь в гарнизонах, готовых встретить врага, а то и на высотах у вовсю идущего боя. Вмешиваться в командование, а тем более бросаться в битву он не спешил – этого король не мог себе позволить, только наблюдал, но от этого только мрачнело окаймленное черной бородой лицо...

– Вы должны убедить его уйти с Вами, – тихо добавил гвардеец.

– Убедить?

– А если это не поможет, помочь нам его увезти.

– Неужели все так плохо? – дрогнула я.

– Да, моя госпожа, – Найру придержал тяжелую дверь, ведущую к длинной винтовой лестнице, кивнул вытянувшемуся с усердием стражнику и тихо добавил:

– Вы же знаете, добровольно Шел он никогда не оставит. И будет защищать его, пока сможет держать в руках оружие...

– Оливия, – увидев меня, отец нетерпеливым резким жестом отослал советников и взял мои руки в свои. Темные круги под глазами, осунувшееся лицо, жесткая складка у губ...

– Оливия, – повторил он, явно пытаясь найти слова для чего-то важного, – У нас очень мало времени. Выслушай меня. Ты единственная моя наследница и должна знать...

– Мой Надорр! – в королевский покой стремительным шагом вошел Кайн Нехша, Магистр дворцовой стражи, резко остановился и склонил голову, дожидаясь соизволения говорить. Какими бы дурными не были новости, это не повод нарушать этикет. А то, что новости дурные, сомнений не вызывало.

– Говори, – резко и глухо, будто вдох от удара в солнечное сплетение.

– Мой Надорр! Враг в Шеле. Ренейды захватили подземный ярус Лазурного дворца, прорвались к Галерее Слез и террасам Птичьего сада. Вам нужно уходить, – сказал, как пролаял.

В дверях внушительной серой тенью вырос тибата Дамьер Камень, командир Блистательных.

– Подземелья? – только и спросил внезапно охрипший король, качнувшись и схватившись за край стола.

– Да, повелитель, – кивнул Дамьер, мощью своей фигуры подтверждая данное ему прозвище, – Ренейды, похоже, прошли по Северному узлу катакомб, а мы уйдем по Западному. Вам и вправду лучше поспешить.

– Я не уйду, – буднично бросил король, стремительным шагом покидая богатые покои древнего дворца, – Как?

Его не интересовало, спасется ли он сам, он хотел знать, как ренейды узнали о катакомбах. Но на этот вопрос ему никто не ответил.

Не многие обитатели Шела знали катакомбы достаточно хорошо, чтобы рискнуть спуститься туда и выйти оттуда живыми. Считанные единицы знали, где король Риардон хранит свитки с планами разветвленной и обширной сети подземных тоннелей, подобно ходам энергичного зверя пронизывающих толщу скал под городом. Но, как правило, не отсутствие знаний останавливало любопытных от изучения подземелий под городом, а кое-что похуже.

Катакомбы считались Проклятым местом. Лишь совершенно отчаявшийся человек мог рискнуть туда спуститься и надеяться остаться при своем уме. Что происходило под городом, какие силы охраняли корни Шела – об этом никто доподлинно не знал, однако во всех легендах и многочисленных байках про находчивых умельцев, пытающихся отыскать в каменных недрах и пустотах сокровища, присутствовало одно – проклятье. Проклятая магия, которую в огражденном от сильных колдунов Лаките считали чем-то сродни деланию красочных фокусов и иллюзий, забавой на пиршествах и торжествах, здесь была далеко небезопасной и пугающей. Человек, спустившийся в подземелья и потерявшийся в лабиринтах, не возвращался, а если и возвращался, то совершеннейшим безумцем.

И все-таки проходы в катакомбах были. Среди сотен глубоких и извилистых тоннелей было несколько, точнее, четыре, ходить по которым было безопасно. Проходы назывались "узлами". То были обычные серые тоннели, недлинные и внешне неотличимые друг от друга, ведущие от одного небольшого подземного зала к другому такому же залу, из которого, в свою очередь, уходило еще несколько столь же похожих друг на друга тоннелей. И только один из них был безопасным. Только по "узлу" можно было пройти, не рискуя лишиться разума. И знания о том, где проходят эти безопасные пути, хранились в Шеле столь же тщательно, как ключи от коронной сокровищницы. Даже тибата, которому короли Лакита доверяли собственную жизнь без колебаний, знал дорогу только одного узла – Западного, ведущего к горам Субейи. Об остальных узлах ему было известно немного – два-три прохода (тоннель-зал), не больше, ведь для того, чтобы увести правителя из осажденного города или при случае расставить караулы в ближайших залах узлов, этого было достаточно.

Но тот, кто продал секрет ренейдам, знал больше. Гораздо больше. У него явно была карта.

В окружении дюжины гвардейцев с мечами наголо (остальных Блистательных Риардон Каскор отправил на поиски врага. Чем меньше сопровождающих, тем незаметнее наше продвижение, решил он) мы прошли по нижней анфиладе покоев Лазурного дворца, спустились в Олений дворик с его тихими фонтанами, поднялись по изогнутой змеей галерее Сонных Дураков к подножью Летописной башни, самой западной из всех внутренних башен Шела.

Враг тоже не дремал. То здесь, то там слышался звон стали и крики боя – ренейдам противостояли быстро пришедшие в себя дворцовая стража и Блистательные. Спасались бегством придворные, до последнего остававшиеся в замке, собрав в охапку скудные вещички, улепетывали слуги, прячась за щитами дворцовой стражи...

Мы шли быстро, однако не таились. За моей спиной неожиданно вырос Найру Такат, он подошел к Дамьеру и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул.

Риардон Каскор страха не выказывал, впрочем, вид его страха испугал бы меня больше ренейдов. Тогда мне и в голову не могла придти такая мысль. Ведь отец не способен бояться, отец не способен растеряться и не знать, что делать, Надорр – это глыба уверенности... Он шел, широко и твердо шагая, нахмурив брови и не глядя по сторонам. Король был настолько погружен в собственные думы, что не остановился, даже когда рука насторожившегося Дамьера преградила ему путь. Он был настолько отрешен от происходящего, что тибате пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем король его услышал. Мы стояли у входа в Летописную башню, ее двери были призывно распахнуты.

Вместо ответа Риардон рассеянно погладил рукоять меча и нахмурился. Его взгляд остановился на мне – вдумчивый, острый.

– Возьми это, – отец снял с шеи какой-то талисман на тонком кожаном шнурке. Талисман он держал в руке так, что его было не разглядеть – не только окружавшим нас мужчинам, но и мне самой. А вот видавший виды потертый кожаный шнурок меня удивил: не ожидала увидеть на груди отца столь обыденное и неизящное, как простая, потемневшая от пота полоска кожи.

– Что это? – уголками губ улыбнулась я, пряча вещицу на груди.

– Тебе придется узнать это самой, дитя мое, если придет его время. Но надеюсь, это время не придет никогда, – коротко сказал он мне и резко развернулся к Дамьеру:

– Ее жизнь и честь – на твоей совести, тибата. Уведи ее из Лакита. Она не должна попасть к Эльясу. В ней последняя наша надежда.

– Отец! – возмущенно вцепилась я в его рукав, – Я не уйду без тебя.

– Тибата, – голос короля угрожающе понизился, на меня он даже не смотрел, – Эльясу достаточно и меня. Она должна жить. Ты один знаешь дорогу Западного узла, тебе и идти. Если пойдем все вместе, нас настигнут быстрее, чем успеем выбраться на поверхность.

– Мой повелитель, – каменная маска на лице Дамьера, казалось, стала еще тверже, но в глазах блеснула печаль.

– К тому же, мне есть чем ответить Эльясу, – Риардон нехорошо улыбнулся и чуть отступил назад, рассеянно проверяя, хорошо ли выходит из ножен меч.

Я переглянулась с Найру и подошла к отцу.

– Прости меня, – сказала я, хватая его за руки и отвлекая на себя внимание. Недоумение на лице, короткий резкий удар из-за спины – и безвольное тело мешком осело вниз. Найру, отчаянно скрипнув зубами, подхватил потерявшего сознание короля и взвалил себе на плечи.

– Простите, повелитель, – Дамьер махнул рукой и двое Блистательных юркнули в раскрытую пасть Летописной башни, – На мне вина неповиновения и я готов ответить за свое преступление. Но сейчас нам лучше поспешить.

Уйти незаметно нам не дали. Неожиданный звон стали и предупреждающие крики послышались из-за ворот, ведущих в закрытый дворик перед башней. Когда-то эти ворота были крепкими, мощными, обитыми полосками железа, но лет сто назад их сменили кованые ажурные решетки – красивые и бесполезные. Чтобы их снести, потребовалось не много времени. На десяток Блистательных, остававшихся прикрывать наше бегство, навалилась сотня ренейдов – или мне это от страха так показалось? Дворик мгновенно заполонили сражающиеся. Замелькали мечи, засвистели стрелы..., крики, вопли, мерзкие звуки перерубливаемой плоти и костей... Люди падали, разукрашивая строгие серые плиты мощеного двора приторно-красным. Врагов было слишком много. Да откуда же их так много? Создатель, что здесь творится? Дамьер рывком выдернул меня из оцепенения и поволок за собой, в подвалы Летописной башни, откуда начинался Западный узел подземелий.

Тибата шел первым. Он шагал уверенно и быстро, однако в том, как крепко Дамьер сжимал в руках меч, мне привиделся страх. Неужели Дамьер боится? Нет, этот человек просто не умел бояться. Ни людей, ни зверей. А вот эти подземелья заставляли чувствовать себя неуютно. Беззащитно и потеряно. Всех нас.

Отзвуки торопливых шагов дружно грохотали под сводами унылых серых тоннелей. Четверо Блистательных, один из которых волок на себе короля Лакита, и я. Мы шли молча и быстро, но Риардон Каскор очнулся быстрее, чем надеялись его гвардейцы.