Текст книги "Последний ключ (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

Он несомненно понял то, о чем я не спросила вслух. Если есть способ освободить Лиона от его омерзительной ноши, то зачем искать какую-то там Холхару? Разве не проще сделать это здесь и сейчас? Но я не торопила с ответом. У меня не было намерения упрекать Паллада в небрежении или помыкании Лионом, я просто хотела понять. И насколько правдивым будет его ответ, я смогу понять степень его доверия.

– Айш силен, очень силен, леди. Неопытный колдун, который попытается провести обряд, но не сможет его удержать, сам может оказаться жертвой духа. Поэтому обычно обрядом занимаются двое, трое, а то и четверо магов. Я могу это сделать и один, но риск слишком велик. Потому я должен или обратиться за помощью, или искать место, наделяющее нечеловеческим могуществом. Я предпочел второе.

– Зачем Вашим Братьям по Шолху иффиш? Они ведь не собирались избавлять Лиона от него?

Паллад бросил на меня острый взгляд.

– Я и сам теряюсь в догадках, леди, – негромко ответил он.

– Может, потому, что это не обычный иффиш?

Паллад чуть подался вперед, к огню, цепляя дужку корчаги на палку и вытаскивая остро пахнущее варево из углей. Он был привычно спокоен, но черты лица неуловимо затвердели.

– Почему Вы так решили, леди? – да и вопрос был лениво-спокойным, небрежным. Слишком небрежным. Слишком спокойным.

– Судя по Вашему рассказу, иффиш – существо инстинктивное, почти неразумное. Как зверь. Страшный, опасный, по-своему умный, но зверь, оказавшийся в западне. А тот, кто управляет Лионом, не таков. Он слишком умен, хитер и изворотлив. Он любит забавляться, любит ощущать свою власть над людьми. И еще он терпелив и расчетлив. Не так как те иффиши, о которых Вы говорили, – Паллад отбросил в сторону корчагу, перестав притворяться, что мои выводы его тревожат, – Вы думаете, что держите его под контролем, но это не так.

– Да? – губы Паллада чуть изогнулись, насмешливо-подзадоривающе, не иначе.

Тогда я и рассказала о том, что видела во дворе замка, где Шема намеревалась устроить теплую встречу братьям-Писцам, вчерашним соратникам и нынешним врагам. У меня не оказалось достаточно слов, чтобы описать то воинствующее торжество, мелькнувшее на лице Лиона, пока его распинали взмокшие от усилий маги. Мне не хватало выражений, чтобы объяснить Палладу тот парализующий ужас, охвативший меня, когда Лион приковал меня к себе взглядом. Но он понял. И прекратил насмешничать.

– Что Вы будете делать дальше? – спросила я, когда пауза затянулась.

– Не знаю, – неуверенно пожал плечами Паллад, – Может, все дело в Лионе? Я ошибался в нем? Не знаю, что и сказать...

Лион... Он был то грубым, то мягким, то презрительно кривящим губы, а то спокойно-мечтательным. Ни один человек на моей памяти не нес в себе столько противоречивых черт характера. Только мне казалось, что я поняла, наконец, кто есть этот лорд Лион Лиэтта, именно он сам, а не тварь, использующая его, как очередной жест, слово, действие меняли мое мнение. Я сталкивалась с поразительной глубиной восприятия, тонкостью его чувств, или почти детской наивностью, что тут же снисходило до равнодушия и цинизма. Я утверждалась в представлении, что Лион легкомыслен и поверхностен, и слушала мрачную отповедь о бессмысленности бытия и скоротечности времени. Он казался безжалостным и злым, а через минуту мог беззаботно хохотать. Я не могла его понять. Я не знала, чего от него ожидать. Так дело в Лионе? Или дело в том дурацком сне, где я его убиваю? Где окунаю руки в его кровь и дожидаюсь его медленной и мучительной смерти, глядя в его искренне непонимающие глаза? Не я ли сама ищу оправдание тому, что напророчил один-единственный эфемерный сон, непонятный и пугающий? Не я ли сама причина непонимания?

Паллад молча передал мне кружку с отваром, а сам придвинулся ближе к скале, откинул голову на камень и прикрыл глаза.

Разговор сам собой утих и у нас обоих почему-то не было желания его продолжать.

На второй день к вечеру нам повезло примкнуть к обозу купца, спешащего, как и мы, к Кэйкитам. В эти неспокойные времена никто не мог рассчитывать на безопасность дорог, а потому несколько крытых повозок были окружены вооруженной до зубов охраной так, как если бы на них лежали сундуки королевского сборщика налогов. Поначалу и нас встретили обнаженными клинками, но Паллад сумел убедить начальника охраны, малоразговорчивого мрачного детину с кривым носом, что он и сам наемник без щита, ищет, где бы подзаработать, да вот... гм... жену пока деть некуда. Отвезу, мол, к родственникам, а там... Молодчик хмуро оглядел нас и наши скудные пожитки, а потом кивнул одному из своих подручных.

Едва я успела отскочить в сторону, как прямо перед моим носом просвистел меч. И еще до того, как я успела удивленно хлопнуть ресницами, клинок звонко звякнул о другой клинок, обернулся вокруг своей оси и нелепо шмякнулся о землю. Запредельная скорость, с которой Паллад отбил удар, удивила не только меня.

– У нас как раз пары человек не хватает. Зови меня капитаном, – хмуро прокомментировал детина, теряя к нам всякий интерес, – разрешаю вам остаться, но будешь работать как все. Никаких поблажек.

Задержал на мне слегка озабоченный взгляд и вразвалочку пошел к голове обоза.

Поначалу мы держались особняком, ни с кем не знаясь, никого не трогая, особого добродушия не излучая, да никто и не спешил поцеловать острие палладова меча, наткнувшись на его мрачно-предупреждающий взгляд. Недружелюбность Паллада заставила уважать и бояться его: вечером, у костра, зубоскалившие обо всем на свете и не сдерживающиеся в выражениях охранники так и не рискнули ни словом, ни делом задеть его или меня, обоснованно опасаясь за свою жизнь. Через день нас вполне приняли. Но опасность нашла нас с другой стороны.

Два дня прошли сравнительно спокойно. Обоз – четыре крепко сбитые крытые повозки – ехал на удивление споро, однако на мои вполне невинные вопросы о товаре охрана то ли пожимала плечами, ибо понятия не имела о грузе, то ли подозрительно косилась и замолкала, не желая в пылу разговора случайно выдать тайну. Но разве кто будет смущаться из-за того, что везет рулоны ткани, или медные котлы, или воск? Вряд ли. Значит, в повозках было либо нечто очень дорогостоящее, вроде драгоценного масла лорта, либо нечто очень опасное. За четыре повозки лортового масла можно было купить небольшой город со всеми его постройками, богатствами и жителями впридачу, оттого было понятно, почему груз столь тщательно охранялся. Возможно, я сумела бы догадаться, что скрывается за деревянными, обитыми железными полосками стенками повозок, увидь я человека, которому принадлежал весь этот товар, но он ехал в голове обоза, в первой повозке, а на ночлеге располагался отдельно от остальных. Впрочем, к знакомству я не спешила, а попытка разузнать про груз была только порывом отвлечься от моих собственных тревог.

По вечерам, когда мы с Палладом оставались одни, располагаясь чуть поодаль от костров остальных охранников, мы разговаривали мало. Роль жены, которую мне приходилось играть, смущала меня, но маг, казалось, ничего не замечал. Он укладывался спать на другой стороне костра, совершенно не волнуясь о том, кто и когда заметит эти наши совсем не брачные отношения. И я была ему благодарна за понимание.

Зато теперь если мы и разговаривали, то по существу.

– Почему нас не преследуют? – как-то раз тихо спросила я.

Отсутствие погони настораживало, но не настолько, чтобы заставить нас изменить свои планы. Обоз ехал довольно быстро, купец очевидно спешил, на отдых оставляя лишь самую малость времени, а нам это было только на руку. Впереди был горный хребет, известный своей коварностью, и пройти горный перевал раньше следующей за нами погони означало выиграть не только время.

– Меня не так-то просто увидеть магическим зрением, – уголками губ улыбнулся маг, – А Вас тем более ни один маг обнаружить не может. Пока с нами был Лион, погоня шла по его магическому следу, как на свет огня в ночи. Теперь мы для них невидимы и неслышимы. Ну, а те, кто рискнул бы прочесть наши следы на земле, вряд ли сможет различить их среди следов всего обоза. Надеюсь, Дрез посчитает, что мы не рискнем ехать в открытую по тракту и пошлет погоню окольными путями. И пока он заблуждается – мы в безопасности...

Что ж, в этом мне приходилось полностью положиться на Паллада – умение скрываться и уходить от погони я еще только постигала и не была уверена, что смогла бы справиться одна: чем больше я узнавала, тем более понимала, какой самонадеянной и глупой была, отправляясь в это путешествие. И тем больше я проникалась доверием к Палладу, раз за разом спасающему меня, несмотря на причины, по которым он это делал. Увы, о причинах я не могла забыть никак.

– ...но с другой стороны, Писцы знают, куда мы направляемся – если не сам Лион, то Шема расскажет все, что знает. А потому расслабляться не стоит.

Мы были не дальше, чем в дне пути от Кэйкитов, вожделенный перевал приближался с каждым часом и с каждым же часом нетерпение мое возрастало.

Горные вершины, будто нарисованные мягкой кисточкой в небе, протянулись слева направо сплошной изломанной линией без конца и без начала. У их подножия, до которого, казалось, рукой подать, лежал городок, отсюда, из долины, выглядевший скопищем прямоугольных серых коробчонок, прислонившихся друг к другу. В городок, непритязательно называемый Густом, упирался тракт, из него светлой лентой уходила вверх единственная дорога на перевал.

А кругом была весна. За заботами и тревогами я почти не заметила, когда это случилось. И склон соседнего холма, оказывается, сплошь покрыт изумительным ковром остролистного огнецвета, кроваво-красного, точеного, с яркой желтой пушистой сердцевиной. Под порывами ветра головки цветов резко наклонялись вниз, являя внешнюю, темно-пурпурную, почти черную сторону лепестков, и эта мешанина красного, черного и желтого заставляла ощущать смутную тревогу...

– Красиво, – с легкой ленцой произнес голос рядом. Тон сказанного совсем не вязался с любованием окрестностями.

Испуганно спохватилась – я не заметила, когда незнакомец подъехал, а это очень плохо. Это был мужчина лет тридцати, довольно богато одетый, с холодными надменными глазами и привычкой хвататься за нож. Даже сейчас его пальцы привычно поглаживали рукоять прекрасно обработанного кинжала, а посадка в седле говорила о его военной выправке.

Жду. Раз заговорил первым – значит, что-то нужно. Значит, сейчас сам скажет. Зачем же строить догадки?

Легкое неудовольствие пробегает по лицу незнакомца. Недоумение.

– Кто ты?

– То же могу спросить и у тебя.

Грубость на грубость. Не лучший способ говорить с незнакомым вооруженным мужчиной, стоя в одиночестве на гребне холма. И что меня дернуло оторваться от обоза и сделать маленький крючок, пока Паллад уехал в разведку с одним из охранников, время от времени делая круг в пару миль вокруг обоза? Но я устала плестись без дела. А с холма так хорошо виден перевал...

– Дерзкая? Это хорошо, – неожиданно замечает незнакомец и похабно-высокомерно ухмыляется, – Дерзких я люблю.

Ах, да, только теперь понимаю, каким странным должно выглядеть мое поведение. Девушка в простой и непритязательной одежде не может смотреть прямо в глаза мужчине, тем более занимающему куда более высокое положение. Девушка должна быть молчаливой, робкой и смущенной тем, что на нее обратил внимание знатный господин, но отнюдь не раздраженной тем, что ее размышления прервали, и тем более не строптивой. Кому интересно знать, что его маленькие хитрости разгадали?

Но в глазах мужчины уже загорелся опасный огонек. Сама не желая того, я бросила ему вызов – он на него ответил.

Сзади послышался шум – я резко обернулась. На холм неторопливо взбирался капитан. Мои догадки переросли в уверенность.

– Господин Кемер, – почтительно склонил голову с перебитым носом начальник стражи.

– Отведи ее ко мне, – нехорошо улыбаясь, махнул рукой мужчина, – Хочу... поговорить.

Незнакомец так же мало был похож на купца, как я – на обычную крестьянку, но в его обозе мы успели счастливо и без приключений проехать три дня и хотелось бы продолжить путешествие в том же духе. Ан нет.

– Э-э... ее муж..., – почти робко попытался отговорить "купца" от безрассудного поступка капитан, – это тот, которого я нанял третьего дня, так он...

Мужчина раздраженно и поспешно отмахнулся и развернул лошадь, намереваясь скакать вниз, к тракту. Что ж, если я поеду с ними, дальнейшее предугадать было несложно.

В намерениях Кемера сомневаться не приходилось, однако приватная беседа могла бы помочь мне узнать, что же такое важное вез фальшивый купец. А то, что здесь что-то нечисто, даже лошади понятно. Как ни странно, обращаться с такими, как Кемер, мне было привычно и нетрудно, куда легче, чем с непонятными и пугающими Писцами. Кемер был высокомерен, презрителен, скорее всего, жесток, возможно, слегка умен, но вполне предсказуем и управляем. Умелое запугивание, заигрывание и лесть обязательно сделали бы свое дело... Вот только вряд ли это понимает Паллад. Если он, вернувшись, обнаружит меня запертой в повозке у "купца", особенно если кто-нибудь попытается его остановить, результаты его удивления привлекут к нам внимание Писцов быстрее, чем появление кометы на ночном небе. Мне страшно даже представить, что случится с теми, кто станет у него на пути. Но что будет потом? Нам удавалось уйти от погони лишь благодаря нашей скрытности, а что произойдет, когда Паллад громогласно заявит о себе? Впрочем, загодя обвинять Паллада в безрассудстве было бы нечестно. Он и сам хорошо умеет просчитывать свои и чужие шаги и на напрасный риск не пойдет. Вот только зачем давать ему повод поступить иначе?

Я обернулась к капитану. Надеюсь, Паллад поймет, зачем я так поступаю.

– Не делай этого, человек, – угрожающе-тихо сказала я, краем глаза наблюдая, как за холмом стремительно исчезает фигура Кемера, – Ты об этом пожалеешь. Ты сам знаешь, что пожалеешь.

– Мне уже жаль, красавица, – ответил начальник охраны, подъезжая ближе и наклоняясь, чтобы перехватить поводья моей лошади, – но против господина Кемера не пойду и тебе не советую. Лучше пусть твой муж смирится с его интересом к тебе, иначе вам двоим не сдобровать. Поверь, я дорожу своими людьми, но как бы искусен ни был твой муженек, всех нас положить не сможет. Своим отказом ты убьешь его. Ты этого хочешь?

– Кто он такой, твой Кемер?

– Лучше тебе не знать.

Что ж, не знать так не знать. Я задумчиво покачала головой, горестно вздохнула, согнулась, не в силах держаться прямо под ударами судьбы... молниеносным движением выхватила нож и кольнула в грудь лошади капитана. Не сильно, только чтобы испугать.

Как и ожидалось, животное резко отпрянуло назад, потом взвилось, молотя воздух копытами, мужчина в седле не удержался и с емким ругательством брякнулся оземь.

Но я этого не видела. Я уже вовсю мчалась через кроваво-черное поле огнецветов, подминая копытами лошади зловещие цветы, перепрыгивая через скалы и рвы. Вперед, вперед! Ветер свистит в ушах, волосы развеваются вороновым крылом. Вперед! Кровь стучит в висках, жар цветет на щеках и ветер не в силах его остудить. Азарт и возбуждение передались лошади, она летит, она не чует под собой ног, и я чувствую пульсацию ее бешеной крови всем своим существом. Мы едины, мы рвемся вперед...

Лишь спустившись к свежо зеленеющему перелеску и начинающемуся за ним нагромождению скал, мы приостанавливаемся. Теперь, пожалуй, настало время подумать, куда же нам направиться дальше. Нет сомнений, бегства ни капитан, ни тем более Кемер мне не простят. Однако мнимый купец очень спешит, а потому вряд ли позволит себе тратить время на длительные поиски. Мне нужно продержаться недолго, и все-таки даже это время нужно продержаться.

Я спешилась, провела лошадь по узкой тропе между скалами, миновала низенький перелесок, такой низенький, что пришлось нагнуть голову лошади, чтобы нас не было видно сверху, с холма. А оттуда уже доносились крики...

Потом мы осторожно спустились в непролазный густой овраг, соскальзывая на размякшей от весенней распутицы земле, переступая через корявые стволы упавших вниз деревьев. Овраг был достаточно глубоким, по дну его тек ручей, сейчас превратившийся в чавкающее грязное месиво, но он вывел к гряде холмов, среди которых так просто затеряться...

У меня был единственный ориентир – горы Кэйкиты, и я мчалась к ним, сколько хватало сил.

Не знаю, сколько времени прошло. Солнце давно село, небо потемнело, в воздухе ощутимо сгустилась прохлада. Лошадь давно перешла на необременительный шаг, уставшая и понурая, но я никак не решалась остановиться, пока не нашла достаточно удобную расщелину в скалах, неглубокую пещерку, скорее каменный навес, трудноразличимый со стороны – сказался опыт общения с Палладом. Меня хватило лишь на то, чтобы расседлать и почистить лошадь, и лечь спать, зябко кутаясь лишь в собственное достоинство. Я провалилась в сон, едва голова коснулась жесткой седельной сумки.

С рассветом я уже была на ногах. До перевала было рукой подать, пусть я и направлялась к нему кружным путем. Однако сейчас торопиться не стоило – Кемер со своим драгоценным грузом мог еще оставаться в Густе, откуда начиналась дорога к перевалу, и встречаться с ним у меня не было никакого желания.

Небольшой кусочек вяленого мяса немного утолил голод, но кроме мяса у меня с собой больше еды не было. Придется идти в село, которое как раз виднелось по пути к городку, поскольку способностей Паллада находить себе пропитание практически везде у меня не было.

Мысли о Палладе не выходили у меня из головы. Я искала укрытие на ночь и думала о том, как бы поступил он. Я смотрела на горы и думала, добрался ли он до перевала – у него ведь было преимущество во времени, он должен был им воспользоваться. Я перебирала скудные запасы собственной сумки и корила себя за то, что надеясь на Паллада, перестала рассчитывать на саму себя. Паллад, Паллад, Паллад... А ведь дальше так продолжаться не могло. Слишком много места в моих мыслях занимал этот человек и меня это беспокоило. Признает он это или нет, но я уже в Лаките, и значит, наш уговор исполнен. Если он и вправду собирался меня отпустить, как сказал мне об этом в подземелье, то может сделать это прямо сейчас. А плата от него не уйдет. Я ведь обещала. Но мне нужно от него избавиться, хотя бы для того, чтобы оставаться самой собой.

Лошадь неторопливо поднялась по каменистому склону и спустилась в покрытую лесом ложбинку между холмами. Раннее солнце уже встало и балансировало на пике одной из горных вершин. Щебетали птицы, порхая с ветку на ветку невысоких деревьев, росших по обе стороны тропинки. Весна. Листья распускались прямо на глазах, благоухая чистотой и свежестью. Лесок скоро закончился, открывая прекрасный вид на утопающую в тумане низину, в которой подобно спинам диковинных морских чудищ плавали верхушки холмов в тени резкой границы гор.

Моя лошадь вдруг радостно заржала, ей вторило ржание откуда-то неподалеку. Я резко обернулась, испуганно натягивая поводья.

На вершине ближайшего холма застывшей статуей древнего героя стоял Паллад.

– Как Вы меня нашли?

Я была рада, да, не скрою, но... В чем была моя ошибка?

– Леди, – в спокойном голосе пробивалась тень иронии, – Я просто подумал, а куда бы пошел я сам? И оказался здесь.

Неужели я настолько предсказуема?

– Так просто? – недоверчиво спросила я.

Он молча кивнул, спешился и принялся осторожно спускаться вниз.

Низкое утреннее солнце освещало его с головы до ног, оттого я видела каждую складку на его одежде, каждый ремешок, каждое пятнышко грязи от многодневной дороги. Рукава закатаны до локтей, плащ откинут назад, сверкая серебряной застежкой у горла, меч переброшен за спину. Паллад то плавно скользил между невысокими колючими кустами, огибая их, то мягко, с грацией большой хищной кошки, перепрыгивал с камня на камень, одной рукой крепко удерживая поводья осторожно следующего за ним жеребца. Я видела, как он отбрасывает нетерпеливым жестом прядь волос, падающую на лицо, как щурится, поглядывая на солнце, как перекатываются тугие мышцы под смуглой от рождения кожей предплечья...

А потом почувствовала, что непроизвольно краснею, и отвернулась. Я ведь просто рада его видеть, ничего больше.

– Почему Вы не пошли на перевал? – сурово спросила я, резкостью тона избавляясь от несвоевременного смущения.

– Леди, – рассмеялся Паллад, и от этого легкого беспечного смешка я замерла в удивлении: уж больно не похоже это было на привычного мрачного мага, – Неужели Вы и вправду думали, что я оставлю Вас здесь одну?

Думала. Примерно долю секунды. А потом искренне постаралась себя убедить, что это наилучшее решение и для меня, и для него.

– Вы считаете меня настолько беспомощной? – о холод, спасительный холод, расскажи этому зазнавшемуся человеку, что на самом деле я о нем думаю!

– О нет, леди, Вы далеко не беспомощны, – сразу стал серьезным Паллад, подошел очень близко и почему-то опустил взгляд, будто то, что он собирался сказать, говорить не так-то просто, – Вы умны и предусмотрительны и наверняка со всем справитесь сами, но думали ли Вы когда-нибудь, что это мне нужна Ваша помощь?

Такой неожиданный поворот застал меня врасплох. Помощь? Ему? Его величество господин Всемогущество с чем-то не может справится сам?

Я недоверчиво хмыкнула, явственно ощущая некий подвох, подняла глаза на стоящего совсем рядом мага. И встретила его прямой взгляд.

– Да, леди Оливия, Вы были правы, не доверяя мне. Я совсем не бескорыстен и не по доброте душевной сопровождал Вас. Когда Вы обещали любую награду всего за то, чтобы провести Вас в Лакит, я не собирался требовать плату, но...

– Вы решили, что это блажь взбалмошной знатной девицы, не знающей цену своего первородства, – горько усмехнулась я, – И были правы. Тогда я еще не подозревала, чем рискую.

Паллад долго молчал, не отрывая от меня болезненно-изучающего взгляда.

– Так чем я рискую? – с нажимом повторила я.

– Поиски Холхары ведут в Лакит, а Лакит закрыт для таких, как я, – после долгой паузы медленно произнес Паллад, – Смею ли я надеяться, что леди Лакита проведет меня через границу?

Теперь долго молчать пришлось мне. Не потому, что я не находила ответ, не потому, что поняла, наконец, о какой границе шла речь. Слово, когда-то поспешно данное мною, я сдержу, чего бы это ни стоило. И ответственность за то, что последует дальше, приму. Но не в этом было дело. Человек, стоящий передо мной, – вот что приводило в хаос все мои мысли и чувства. Он говорил "не верь мне", "не доверяйся", но за сказанным я слышала неуверенность и боязнь, что я поступлю именно так, губы произносили "я не был честен с тобой", а в голосе тихим эхом звучало раскаяние и готовность быть обманутым взамен. Я слышала то, что не было сказано, и оно меня откровенно пугало.

– Да, – пробормотала я, потеряно кивая головой, – Я проведу Вас в Лакит, раз обещала. Надеюсь, Вы знаете, что делаете.

Я думала, он обрадуется. Или хотя бы вздохнет с облегчением. А он как-то криво улыбнулся, отвернулся, посмотрел, сильно прищурившись, на солнце, перевел взгляд на горы и расстилающуюся впереди низину. Когда он обернулся, на лице была привычная маска вежливой отстраненности.

– Тогда не будем терять времени, – его руки привычно сложились в замок, без особых усилий подбросили мою согнутую в колене ногу вверх, я взлетела в седло. Пару секунд спустя мы уже мчались вниз, лавируя между деревьями и следуя едва заметной тропинке.

Как обычно, молча. Как обычно, понимая друг друга с полуслова.

Он ни слова не спросил про Кемера, я ни слова не рассказала про Кемера. Сей мелкий эпизод нашего путешествия, равно как и сам господин Кемер, значил для нас обоих слишком мало, чтобы стоило о нем вспоминать.

Два всадника в простой одежде, пусть и спешащие, не привлекают слишком пристального внимания, но мы не хотели давать даже малейший повод нас запомнить. Опасность нежелательных встреч в стране, полной иноземных войск, беженцев и летучих отрядов ее защитников, всегда велика, а потому мы ехали настороже, наготове, обходя всякие поселения и забирая севернее Густа, городка, ведущего к перевалу. Еще до вечера мы стороной миновали дотла сгоревшие два хутора и когда-то зажиточную ферму. Иногда нам приходилось замирать, стоя за скалами в нескольких шагах от нимало не скрывающихся ренейдов, иногда мы замечали, как среди юной листвы мелькают чьи-то лица, слишком испуганные, чтобы мы решились спросить дорогу.

Да, в этих местах было людно, и здесь впервые с тех времен, как потеряла отца, я опять почувствовала войну. Страх. Безысходность. Бессилие. И ненависть, их неизбежное уродливое дитя.

Ночлег мы устроили под деревьями, у странного каменного монолита – ровного и гладкого, будто созданного для руки художника. Скалы были с двух сторон, с третьей подступали корявые стволы невысоких сосен, и только с четвертой виднелся узкий проход – вниз, очень круто, на дно ущелья. Пока окончательно не стемнело, Паллад взобрался на скалу, ловко подтягиваясь на кончиках пальцев, но вернулся еще более озабоченным, чем прежде.

– Я думал обойти те скалы с востока и попасть на перевал с другой стороны, но с лошадьми нам здесь не пройти. По крайней мере, не зная здешних троп. Придется возвращаться в Густ.

Что это значит – знали мы оба, и говорить об этом не имело смысла. Пусть городок и был приграничным, привычным к толпам снующих через перевал чужаков, и все равно он был слишком мал, чтобы мы могли разминуться там с Кемером. Но если у нас нет другого пути – рискнуть придется. Авось Кемер спешил не в Густ, а дальше, и уже миновал перевал.

Но время уже было упущено. В городок уже вполне могли прибыть Писцы и ренейды – то ли следуя за нами, то ли самостоятельно пытаясь прорваться к Панкару.

Я молча кивнула. Говорили мы мало, привычно обустроили ночлег, немного поели и легли спать. Как обычно.

...Я бежала по темному мрачному тоннелю без конца и без начала, сбивая босые ноги и обдирая в кровь ногти о камень. Мне так хотелось верить, что это подземный ход под замком, откуда совсем недавно мы так счастливо выбрались, но я знала, что это не так, и это знание ужасом сжимало мне сердце... Воздух здесь был сухим и горячим, он до хрипоты драл горло и со свистом вырывался из моего рта. Поворот, ступеньки...

Ну что, милая, поиграем?

От этого вкрадчивого насмешливого голоска внутренности мои скрутило в баранку. Только не страх, шептала я сама себе, только не показывать ему страх. Поворот, сосредоточиться на том, куда ступает моя нога... Я помню этот путь и это меня страшит. Развилка. В прошлый раз я пошла налево, теперь пойду направо. Я не стану играть в его игры!

...Чужой издевательский смех, пробирающий до костей...

Бесконечный коридор, давящий, душащий, угнетающий. Бесконечные шаги в бесконечном подземелье...

Поворот. Свет. Небольшой округлый зал, где еще жарче, чем в тоннеле... Как ни пыталась я идти в другую сторону, но это все тот же зал, я здесь уже была, здесь лежал Лион! Я в ужасе пытаюсь отпрянуть назад, но замираю.

Оливия, шепчет до боли знакомый голос, искаженный страданием, Оливия, дитя мое, ты должна это сделать... Отец лежит, руками вцепившись в торчащий в его груди кинжал, и кровь неудержимыми струйками течет сквозь его пальцы на пыльный пол, заполняя трещинки и впадинки в камне. Его рот искажен в болезненной гримасе, глаза закрыты, длинные посеребренные сединой волосы разметались облаком вокруг головы.

– Отец, – рыдаю я, приподнимая его голову и укладывая себе на колени, – Не оставляй меня.

– Оливия, это долг нашей крови – хранить... Ты должна..., – силится сказать он, но голос становится все тише и глуше.

– Что, отец? – раненой чайкой вырывается крик-стон, – Я все сделаю, скажи!

– Скажу, – вдруг внятно говорит он, отрывает руку от кинжала и в ней оказывается камень – округлый, как большое яйцо, гладкий, горящий внутренним пламенем, красный от напитавшей его крови.

Отец протягивает мне камень – с пальцев капает кровь – и открывает глаза.

Мертвые, пустые, страшные.

Бежать! Прочь! Подальше от ужаса, хватающего меня за пятки. Подальше от тисков, не позволяющих мне дышать и душащих, душащих, душащих...

А потом вдруг обнаруживаю, что это вовсе не тиски, а крепкие мужские руки, прижимающие меня к себе, ибо я бьюсь в конвульсиях и норовлю расцарапать Палладу лицо...

Перепуганной птицей мечусь в чужих объятиях, потом успокоено затихаю, слыша над ухом тихий низкий голос, шепчущий что-то нежно-утешающее на незнакомом мне языке, из которого понятно только одно слово – Оливия, и звучит это слово как-то особенно мягко. Оберегающее кольцо рук будто оторвало меня от реальности, отгородило от ужаса, и я плыву в бездумной неге, качаясь на волнах подаренного мне покоя, слушая легкую хрипотцу голоса и мечтая лишь о том, чтобы это никогда не закончилось. Безопасность и покой. Покой. Безмятежность. Моя голова расслабленно лежит на чужом плече, таком надежном, таком уютном...

Гул крови в ушах становится ровнее и тише, мое тело перестает нервно колотиться и расслабляется, а пальцы постепенно разжимаются, оставляя ровные сине-красные, набухающие кровью полукружья от моих ногтей на чужой смуглой коже. А ведь это, наверное, больно? Наверное, надо выразить сожаление, но... мне так спокойно, так хорошо. Вдыхать запах чужого присутствия, слышать восхитительно-успокоительное "тиш-ш-ше... тише", чарующей музыкой отзывающиеся где-то внутри меня, а не только в ушах, растворяться в чужой силе, такой всеобъемлющей, такой безопасной, такой близкой...

А потом вдруг начинаю ощущать напряжение чужого тела, рельеф мышц чужой груди и обнимающих меня сильных мужских рук. И оглушительный стук чужого сердца, совсем рядом, так близко, что непонятно, моя ли кровь бьется в моих жилах. И легкое прикосновение чужих волос, и сбившееся чужое дыхание, щекочущее мне шею, и обжигающий чужой жар... От внезапной волны острого до безумия желания, содрогнувшего мое тело, резко спохватываюсь.

Кольцо рук, чуть помедлив, нехотя разжимается.

Сажусь к костру, протягивая к огню горящие жаром и до сих пор дрожащие руки. Сердце колотится отчаянно и бешено. Несколько минут пытаюсь справиться с голосом, с пожаром на лице, а когда наконец говорю, речь моя спокойна и невозмутима.

– Спасибо.

Не оборачиваюсь, он ведь и так все слышит. Я смущена и не хочу показывать это.

– Я видела сон...

– Леди Оливия, Вы не обязаны..., – ух, как официально! Как вежливо-холодно! Словно соревнуемся в выдержке.

– Нет, – яростно вскакиваю я, перебивая его на полуслове, – Я хочу сказать.