Текст книги "Последний ключ (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

– Если они не поняли сразу, значит, и не поймут, Элевдар. Слишком многое пришлось бы объяснять. Достаточно и того, что было сказано.

– Вы их напугали.

– Этого мало.

– И все-таки, повелитель, мы отступаем, – голоса постепенно стихали вдали, – Не лучше ли...

– Ты разыскал толасков? – перебил король.

– В Тутарле сейчас слишком жарко, мой господин.

– Тебе ли привыкать? – хохотнул Каскор, но тут же резко оборвал смех, – Юстиан-ард что-нибудь ответил?

– Увы, мой господин...

Голоса затихли за резной дверью.

Это случилось за два дня до того, как мы узнали, что армия Короны почти полностью разбита Эльясом. Но даже тогда многие продолжали считать, что это всего лишь досадное недоразумение... А еще через несколько дней город опустел. Надорр объявил тем, кто не хочет сражаться, свое разрешение уходить, зато оставшиеся готовились к осаде. Разгром армии Короны многих поверг в уныние, зато другие многие горели желанием отомстить и выгнать наглого врага взашей, не взирая на неравенство сил. Слухи же о том, сколько на самом деле ренейдов, каковы их силы и что же на самом деле происходило у стен Тутарлы и в Баате, продолжали множиться и расцвечиваться небывалыми подробностями.

Шел превратился в мятущийся муравейник: кто-то из живших в Нижних дворах слуг спешно собирал пожитки и покидал замок, другие, наоборот, тащили и перетаскивали припасы, готовясь к долгой осаде, в которой никто не сомневался. Дворцовая стража усилила караулы, оттого синие с белым мундиры так и мелькали среди клунок, котомок, мешков, бочек, утихомиривая постоянно возникающие споры и скандалы... В Шеле стало горячо. То и дело мимо пробегал очередной посыльный – то ли от короля, то ли к королю. Мрачно вышагивали гвардейцы, унося вести и поручения, которые обычным посыльным доверить нельзя.

Только я ни о чем не знала, а узнавать оказалось не у кого – гвардейцы отмалчивались, военные извинялись и мчались дальше, слуги разводили руками или горестно причитали по всякому поводу, вываливая на меня гору слухов, не имеющих ни малейшего отношения к правде, а Нор-Аднон вежливо улыбался и столь же вежливо адресовал меня к Надорру, мол, не в моей власти... В чьей власти, я и сама прекрасно знала, но к отцу, окруженному Блистательными, невозможно было подступиться, да и не желал он меня видеть. Не время. Я понимала и старалась не отвлекать. Но и оставаться в неведении не могла.

– Говорят, Эльяс неженат, – меланхолично произнесла Лэйна Нор-Чинта, дочь хозяина Сопренты, залихватски воткнула иглу в ухо вышиваемого ею Инаса-воителя и подняла на меня огромные невинные глаза. Лэйна была на редкость красивой девушкой – карие глаза, каштановые с проблеском меди пышные волосы, гибкий тонкий стан, высокая грудь, белая, очень чистая кожа лица, розовые пухлые губки, даже мысли о которых вводили мужчин в ступор, маленькие ручки и полные грации неспешные движения... Лэйна казалась изящной статуэткой – почти нереальной и хрупкой, которую так и боишься уронить... Ей нравилось разыгрывать наивность, а мне нравилось смотреть, как она играет. Она очень хорошо знала себе цену и в ней было что-то от кошки.

– Ну конечно, именно это сейчас и самое важное, – укоризненно покачала головой с безупречно уложенными темными волосами Маттия Нор-Нуавва. Рука аккуратно отложила в сторону книгу, – А может, в твою глупую головку взбрела мысль занять пустующее рядом с ним место?

Лэйна хмыкнула и чуть прикрыла длинными ресницами глаза.

– Люблю укрощать диких зверей, – она сладостно потянулась и улыбнулась. Если бы кто-нибудь из тех, кто знал недотрогу Лэйну по светским приемам, сейчас ее увидел, он был бы очччень удивлен. В сощуренных глазах и едкой, язвительной улыбочке было очень мало наивности и простодушия.

– Ты любишь побеждать, моя милая, а не укрощать. Любишь показать женскую силу и очарование, а вовсе не ум и выдержку. Так ведь? Приятно рассуждать об укрощении грациозного тигра, – Маттия была старше Лэйны лет на двадцать и любила поучить молодежь уму-разуму. Меня это, разумеется, тоже касалось. Никаких скидок на происхождение, – И даже красавца-горностая, особенно по зиме и особенно в клетке. Тебе нравится думать о том, как большая красивая кошка с длинными клыками и спрятанной мощью ластится у твоих ног и ест с твоей руки. Девочка, но зверь зверю рознь. Предположи, что Эльяс – это какой-нибудь падальщик-урран, и все изменится.

– Большая вонючая ящерица? – с отвращением скривилась Лэйна, – Я о таком не думала.

– Конечно, не думала. Ты явно наслушалась баллад о благородных разбойниках и забываешь о разбойниках настоящих. Эльяс может быть стар, горбат и уродлив, – снисходительно бросила Маттия, решив, что разговор на эту тему закончен, и торжественно раскрыла книгу. Госпожа Нор-Нуавва, мужу которой принадлежал изрядный кусок Кэйкитского хребта, была женщиной здравомыслящей, умной, тактичной и сдержанной. В ее темных волосах уже пробивались серебряные нити седины, а фигура обрела приятные округлости зрелого возраста, но годы не изменили Маттию – рассудительной и благоразумной она была чуть ли не с детских лет. На ее здравый смысл и положился когда-то Риардон Каскор, выбирая наперстниц дочери: юной Надорре требовалась не просто легкомысленная подружка-ровесница, но умудренная жизнью особа, способная и совет дать, и гордячку на место безболезненно поставить. Бездетной Маттии не в тягость были заботы при дворе, а теперь она и вовсе уезжать не собиралась.

Лэйна подумала.

– Пусть будет урран, – торжественно сказала она, – И его укрощение оправдывает только одна причина.

– Какая же? – рассеянно спросила Маттия, уткнувшись в книгу.

– Если только так можно купить мир.

– Лэйна, опомнись, о чем ты говоришь? – Маттия искренне возмутилась, – Какой мир можно заключать с падальщиком?

– История знает немало подобных примеров, – пафосно ответила Лэйна, широко жестикулируя иглой и продетой в нее нитью, – когда руками и умом женщины прекращались войны. В балладе о Дойне и Рукне, например, дочери короля пришлось выйти замуж за тирана, захватившего трон ее отца... ой! – огромные глаза с ужасом остановились на мне.

– Следила бы ты за своими словами, – вздохнула Маттия, бросая на девушку укоризненный взгляд.

Но я даже не улыбнулась. Доблестная баллада о хитроумной красавице Рукне, сумевшей покорить сердце вождя дикарей, вторгнувшихся в земли ее отца, а после заманить его в ловушку и убить, никогда не вызывала у меня восхищения. Наверное потому, что в себе таких способностей к обману я не обнаруживала. Но, возможно, мне придется в себе их найти? Враг на пороге, против него сгодится любое оружие, а у женщины выбор не велик... Всерьез об этом думать пока не приходилось.

Я рассеянно слушала незлые препирательства Маттии и Лэйны, которые в последнее время находили в этом зубоскальстве особое удовольствие. Оно и понятно, страх лучше скрывать бравадой.

После того, как несколько дней назад я рявкнула на Каронин Пунар, в слезах и панике верещавшей о скором поражении Лакита, о войне говорили очень сдержано и мало, будто ее и вовсе нет. А со вчерашнего дня и говорить почти никому не осталось. Как только Надорр объявил приказ распустить двор, в Шеле остались лишь те, кто был в действительности предан Каскорам. Из двух дюжин полагавшихся мне по этикету дам знатного происхождения при дворе осталась треть, но и из них я сама отослала прочь половину. Не скажу, чтобы это обстоятельство меня особо угнетало. Признаться, впервые за долгие годы я наслаждалась почти одиночеством – что значат всего три дамы, к которым я питала искреннюю приязнь, по сравнению со шлейфом галдящих куриц, от которых ни скрыться, ни сбежать невозможно?

За окном было серо и тоскливо – низкое клубящееся небо, муть мелкого осеннего дождя, голые желтеющие холмы, в этом году слишком рано вступающие в осень... Сквозь витражи в верхней части окна в покой падали разноцветные блики, но даже они не могли скрасить уныния надвигающейся осени. С высоты башен Шела открывался отличный вид на город и его окрестности, но мой взгляд неудержимо соскальзывал дальше, на северо-запад, к долине Баат, где по слухам еще шли бои.

– Эльяс до сих пор не проиграл ни одного сражения, – жаркий шепот в ухо оказался столь неожиданным, что мне едва удалось не вздрогнуть и не отшатнуться, – потому что у него есть какое-то тайное оружие. Но об этом вслух не говорят. Никто.

– Тогда откуда же ты знаешь об оружии, если о нем не говорят, Синта? – спросила я, оборачиваясь.

Дочь наместника военного магистра Севера Антония Нэстры обычно была девушкой спокойной и уравновешенной. Из-за мягкости и женственности крупные черты ее лица не казались чрезмерными, высокий рост и крепкая фигура добавили Синте стеснения и привычки держаться в тени, но отнюдь не агрессивности. А ведь ловкости и силы девушке было не занимать. Это в королевских палатах, среди изящных и утонченных девиц и дам света она казалась неуклюжей, робкой и неловкой, но сидя в седле да еще и с луком в руках, она преображалась. Синта была бесхитростной и открытой, и ее прямодушие привлекало меня больше всего.

Но война ее изменила. Тайным желанием Синты было сражаться, а девушке путь в войска заказан – времена великих воительниц давно прошли. Да и никогда не позволил бы наместник военного магистра Севера Антоний Нэстра своей единственной дочери встать наряду с мужчинами под стрелы и вражеский меч. А Синта всеми своими мыслями жила там, где сейчас шли сражения. Откуда она все узнавала – мне было неизвестно, но на ее сведения можно было положиться. Вот только из разрозненных обрывков и рассказов воинов, которые обычно пересказывала мне Синта, трудно было составить общую картину того, что происходило между армией Короны, частью армии Севера и ренейдским Эльясом. К тому же девушка никогда не отличалась особой болтливостью, а после возвращения отца из ставки Эльяса, когда будучи посланником короля Риардона он был задержан ренейдами почти на целый день, но все-таки благополучно отпущен назад, и вовсе закрылась в себе. Мне стоило немалых усилий удерживать ее в замке и не давать наделать глупостей. Она рвалась в бой, она сходила с ума от бездействия, от того, что где-то ее отец в волоске от смерти, а она мается, перекладывая с места на место книги...

– Всем рты-то не заткнешь, – Синта выпрямилась, сурово глядя через стекло на тусклые мрачные поля и холмы вдали, – Знаю, воины приврать любят, без этого никак. Только вот что я скажу, госпожа моя, – девушка была чуть ли не на голову выше меня, оттого ее взгляд всегда выглядел чуть снисходительным, именно за это Синту обычно и не любили. Те, кто ее не знал, как я, – Три вояки сговориться могут, даже пятеро. А вот десятку трудно. Я говорила с последними живыми мечниками из Ледяной сотни Второй нумерии армии Короны, той нумерии, что полностью полегла у Полуденных врат Тутарлы. В городских лечебных палатах они все и отошли..., – девушка с мысленной молитвой подняла глаза к небу, потом встрепенулась, – Говорили, поначалу ренейды вели себя как обычно: под стрелы не бросались, как вышли из врат, вывели пленников, что в Тутарле взяли, прикрывались ими как щитом. Наши-то подвоха сразу не заметили – знай себе бей, а ренейды вдруг огнем бросили. Живым огнем, вроде того, что толаски умеют. Только толаскам ходу в Тутарлу нет, они только на внешней границе, у Полуночных врат, а внутрь им ходу нет. А тем более не у Полуденных. Странно, правда?

– Толаски? Да кто это такие эти толаски?

– Это боевые маги, моя госпожа. Обученные границы защищать и воевать. Из огня шары могут делать, камень взрывать...

– Ты хочешь сказать, у ренейдов тоже есть свои толаски?

– Не знаю, госпожа, – с сомнением покачала головой Синта, – я слыхала, где-то на востоке за Ламой есть особый порошок, что взрывается огнем. И магии в нем никакой. Может, и нет у ренейдов никаких магов, только одной трусостью наши поражения не объяснишь...

– И быть не может, – довольно твердо, но мягко встряла Маттия, слышавшая наш разговор, – У нас, в Лаките, магии быть не может. И тебе, и Надорре ведь известно, что Лакит запечатан от волшбы. Забавы разные, иллюзии – это дозволительно, но большее – нет.

Надорре о том, когда и как Лакит огражден от магии, известно было очень смутно. И она промолчала.

– Но почему? – вдруг подалась вперед Лэйна, – Вот у нас в Сопренте все иначе. В долине есть свой маг. Не ахти, конечно, старый и дряхлый, но как лекарь неплохой, иногда погоду может... да и предсказывать умеет неплохо...

– Лакит еще в древности от магии закрыт. А может, здесь и вообще никогда сильной магии не было, кто знает? – ответила Маттия, – Только во Внутренний Лакит магов что-то не пускает, это мне точно известно.

– Если это не магия, – задумчиво покачала головой Синта, – тогда на стороне ренейдов играют сами боги. Кони просто так на ровном месте не спотыкаются, а реки не выходят из берегов, если дождя с неделю не было...

– О чем ты говоришь? – нахмурилась я.

– Может, мы и вправду прогневали Создателя, как говорят архонты. Но если это люди, то мы должны бороться.

Слушая рассказ о том, как бывалые воины шарахались в сторону от выползающих из-под земли огромных змей, обвивающих ноги лошадям и людям, как падали с небес гиганские орлы, способные унести в когтях взрослого человека, как наползал невесть откуда едкий туман, раздирающий горло надсадным кашлем, я только удивлялась. Тогда еще объяснений сказанному я не находила, а чужие объяснения меня не устраивали. Иллюзия иллюзии рознь, а чего только не увидишь в пылу сражения? И нелепые рассказы раненых воинов, потерпевших поражение в бою, тогда были всего лишь одной из моих бед и, признаюсь, едва ли не самой мелкой...

Зато теперь, столкнувшись с колдунами Шолха и собственными руками уничтожив Жилу, сотни лет хранившую нас, я знала, что такое магия и сколь разрушительной она может стать. Теперь я знала и о том, каким сильным может быть заблуждение. И о том, как пагубно неведение и опасна самоуверенность.

И больше оставаться в неведении и бездействии не имела права.

Пройдя весь этот путь из Харвизы, столкнувшись с магией и магами, я с горечью вспоминала собственную наивность и неосведомленность. А ведь я считала себя вполне разумной, знающей и понимающей... Создатель, каким тяжким порой бывает наше прозрение! Мой отец знал или догадывался о многом, связанном с магией и Эльясом, теперь я не сомневалась в этом. Надорр прекрасно знал, что у Эльяса в услужении есть колдуны, знал о том, что каким-то непостижимым способом они прошли через Жилу в Тутарле, знал, что армия Лакита, достаточно опытная против обычного оружия, бессильна в открытом столкновении с магией, ведь собственных магов, кроме кучки толасков, у нее нет... Знал, но изменить уже ничего не мог, ибо упустил время. Против меча глупо выступать с мальчишечьей рогаткой.

А вот теперь об этом знаю и я. И вряд ли этих знаний достаточно, чтобы противостоять Эльясу. Лакиту нужны маги, боевые маги, преданные и честные. Ну, пусть хотя бы честные. Но разве это возможно? Откуда они возьмутся на земле, долгие годы выкорчевывавшей из своей жизни память о магии? В лучшем случае Лакит может купить услуги магов со стороны, если цена устроит обе стороны... И если такие маги вообще найдутся. Ах, отец, ты слишком оберегал меня, а надо было просто доверять...

Когда Паллад вдруг перехватил поводья моей лошади и поднес палец к губам в жесте молчания, погруженная в собственные нерадостные раздумья, я не сразу сообразила, что нужно делать. Но он бесшумно спешился, мягко скользнул мимо лошадиного бока и в несколько легких шагов исчез за скалой. Вернулся спустя несколько минут, когда от нетерпения я с трудом могла устоять на месте. Вернулся спокойным и расслабленным.

– Мы нашли их, леди, – это были первые слова, сказанные им с того момента, как мы покинули водопад. Тон сказанного был сух, холоден и нейтрален. Только в слове "леди" мне послышалась нотка издевки. Возможно, только послышалась?

– Лион? – спросила я, но он не ответил, ведя лошадей в поводу. Скалы расступились, явив небольшую закрытую ложбинку с глубоким каменным козырьком. Навстречу нам поднялся улыбающийся Лион, приветственно помахал рукой. Он прошел немного вперед, и только тогда я заметила второго человека, скрывавшегося в тени скалы. Это была Шема.

– Ты не торопился меня искать, Паллад, – весело заявил Лион, – мы ждем вас здесь полдня... О Создатель, леди! Что с Вами случилось?

Надеюсь, он увидел только кровь на одежде – мою и чужую, поцарапанную щеку, прокушенные губы, истерзанное тело. Надеюсь, никто не заметил истерзанной души.

– Я познакомилась с Хранителями и Дрезом, – хмуро улыбнулась я.

– Дрез? – всполошилась Шема.

– Мертв, – мрачно припечатал Паллад, – А вот ты, я смотрю, жива.

– И Ипарт наверняка тоже жив, я так и не нашла его тела, – Шема вдруг нервно облизнула губы и вздернула подбородок с отчаянной решимостью, – Я... Паллад, я была не права, прости. Я втянула тебя...

– Забудем, – резко оборвал он, обходя женщину и ведя лошадей в укрытие.

– Что произошло, когда вы столкнулись с Хранителями? – спросила я.

Шема оторвала болезненный взгляд от спины Паллада и повернулась ко мне, недоуменно-растерянно переспросив:

– Что?

– Как вы перешли через границу?

– Границы уже нет, Вы знаете об этом, леди? – быстро приходя в себя и обретая привычный насмешливый тон, ответила Шема, – Мы знали, что поблизости от границы будут Хранители, и послали ренейдов следить за ними. Только они опоздали, Хранители начали какой-то ритуал. Я знала, что ренейды – дети шакалов, а эти оказались еще и ублюдками глупых овец, правда! Хранителей нужно убивать сразу! А эти тупые овцы дождались, пока те войдут в силу, – женщина говорила громко, усиленно вовлекая в разговор и Паллада, – Я не раз бывала на границе и знаю, как обычно действует сила Хранителей, но это было другое. Они обрушили на братьев скалу, просто взорвали ее и завалили нас камнями. И я до сих пор не пойму – как им это удалось? Раз граница исчезла, то Хранители стали простыми магами? Ты что-нибудь знаешь об этом, Паллад?

Тот не ответил, сосредоточенно расседлывая лошадей.

"Наша сила только отбирает, но ничего не создает", вспомнились мне слова Нуна. Хранители не могли обрушить скалу, они не умеют этого. Я медленно опустила взгляд, чтобы Шема не прочла в нем внезапное понимание, что произошло, но даже сквозь опущенные ресницы я чувствовала присутствие Паллада. Выходит, вот чем он занимался все то время, что я была с Хранителями? Выходит, он может вот так спокойно спланировать смерть трех десятков человек?

Меня передернуло от отвращения.

– Я удивлена, что Вы еще живы, леди, – Шема с удивлением вглядывалась в меня.

– Я тоже, – бесцеремонно бросила я, стремительно обходя ее.

Паллад снимал седло с Халцедона. Движения резкие, злые.

– Это Вы обрушили скалу на Писцов? – звеняще-тихо спросила я. Он обернулся, непонимающе глядя, потом грубо отрезал:

– А я должен был просто ждать и смотреть, как Вас убивают?

– Х-ха! Удобное оправдание!

– Какое есть, – процедил сквозь зубы.

– Убивали-то меня Хранители, причем здесь Писцы?

– А с чего бы это Вам, леди, так беспокоиться о Писцах? – серые глаза чуть ли не искрились от едва сдерживаемого гнева, крылья носа трепетали, руки сжались в кулаки. Казалось, сделай я еще хоть одно движение, он набросится на меня и разорвет, вопьется зубами, как дикий зверь, кровожадный, страшный, неуправляемый...

– Это... жестоко!

А он вдруг расхохотался – зло, едко, нарочито, запрокинув красивую голову назад. Потом так же резко остановился.

– Жестоко? – переспросил он с мрачной издевкой и наклонился ко мне, растянув губы в ледяной усмешке. Его сузившиеся глаза на побледневшем лице оказались так близко, что мне стоило немалых усилий устоять на месте и не отшатнуться в ужасе, – А по другому и не бывает, благородная леди. Как бы Вы ни жалели бедную овечку, волк без колебаний задерет ее, если захочет кушать. Что жестокость для овечки, то милосердие для волка. Это закон жизни. То, что Вы называете жестокостью, для меня – необходимость выживания. Это правит миром, а не Ваше мифическое, бессильное сострадание. И от того, что Вы пригрозите кому-то пальчиком, люди не исправятся и не перестанут душить и резать друг друга. Вы все прекрасно понимаете, леди, но наивно думаете, что сможете и дальше жить в своих уютных мирных иллюзиях. Вы хотите убить врага, но не желаете знать, как это будет. Вам противен вид крови и страданий, а потому Вы стыдливо отворачиваетесь, когда кто-то другой перерезает горло Вашему врагу. Играйте в благородство и дальше, если Вам так удобнее, только знайте, что когда-нибудь Вам придется прозреть, и это будет очень больно.

Я оторопело молчала, не в силах пошевелиться, а потом пролепетала совсем не то, о чем вопил Хаос в моей душе:

– Вы ведь могли убить Лиона.

Брови Паллада взметнулись в удивлении и неверии. Сквозь стремительно уходящую ярость промелькнула разочарованность.

– Его уже не было под скалой, – опустошенно ответил Паллад, отворачиваясь. Его плечи как-то сразу опустились, будто с порывом гнева ушло и то, что заставляло его бросать мне вызов.

– О чем это вы? – недоуменно спросил Лион, подходя ближе, – Леди, это Вам я обязан спасением? Славный юноша, Аррэй, кажется, отвел меня в пещеру и велел дожидаться Вас... Эй, а что я сказал?

Должно быть, я сильно переменилась в лице.

– Голова закружилась, – натянуто-вежливо улыбнулась я, чувствуя, как впиваются ногти в ладонь, до боли сжатую в кулак, – На нее плохо действует битье. Надо бы потренироваться.

Вечер оказался долгим и невеселым. Слишком многое произошло с тех пор, как мы сидели так же вчетвером перед костром. Слишком многое требовало объяснений, компромиссов и уступок, чтобы мы могли без стыда смотреть друг другу в глаза. Каждому было что скрывать. И каждый хотел оправдаться так, чтобы всей правды так и не открыть. Это был вечер жонглирования словами, жестами и намеками. Манипулирования правдой. Игрой в гляделки: я видела жадный, почти осязаемый взор Шемы, с каким она смотрела на Паллада, потом переводила его на меня и обратно. Я замечала холодный изучающий взгляд Лиона, прикидывающий, приценивающий – он меня откровенно пугал. Внешне беспечный и спокойный, лорд Лиэтта таил в себе бездну непонятного. Но мне не хотелось сейчас разгадывать загадки. Время игр и вправду закончилось.

И взгляд Паллада, тщательно от меня отводимый, а если не отводимый – то пустой и непроницаемый.

Я устала. Вполуха слушая сбивчивые оправдания Шемы, умело направляемые нелицеприятными вопросами Паллада, или странные объяснения Лиона о том, почему он подыграл Шеме в замке, я думала о том, что смертельно устала от лжи. От полуправды, от умелого прикрывания правдой, от явной и тонкой лжи. Устала от необходимости всегда быть начеку, всегда сомневаться. Устала подозревать. Устала видеть в каждом лжеца. А поскольку правды я не слышала ни от кого, значит, устала от всех.

Нет, неверно, правду я услышала, но это не та правда, которую я хотела бы знать. От Паллада. И его слова, до сих пор звучавшие в моей душе, выворачивали меня наизнанку. Никто и никогда не был со мной так пугающе откровенен. Мне льстили, меня задабривали, меня мягко увещевали, но никто мне не грубил. А грубость оказалась хорошей отрезвляющей пощечиной – вроде и унизительно, зато превосходно приводит в чувство.

Паллад был прав, тысячу раз прав. Я всегда прикрывалась кем-то – отцом, дядей, слугами, стражей, да и самим Палладом. Я умело заставляла других решать мои проблемы, и не только решать, но и брать на себя ответственность за это. А что делала я? Лицемерила? Почему я так на него взъелась? Уж не потому ли, что в какой-то момент решила, что Писцы мне полезнее живыми, а не мертвыми? Ведь по сути следовавшие за нами колдуны Шолха имели претензии к самому Палладу, но не ко мне лично: врагами мы пока не были. Они собирались мною заключить сделку с ренейдами, однако что мешало им заключить подобную сделку со мной против ренейдов, если я сумею предложить лучшую цену? С того момента, как полностью осознала, что Эльяс пользует колдунов, я поняла, что без подобного оружия Лакиту никак не обойтись, тем более, что с исчезновением Жилы мои смутные намерения стали единственным шансом на борьбу. Да и предложение Дреза, пусть и не осуществленное, оказалось очень заманчивым. Мне нужен союзник против Эльяса. Только вот кому теперь я могу предложить эту сделку? Не ошибусь ли, обратившись к Ипарту, о котором наслушалась слишком много противоречивого? Нет, мне нужен был кто-то более благоразумный. Возможно, я сделала бы ставку на Паллада, но при всем его умении и могуществе, он был один, а мне нужен был тот, кто представляет многих. Разве не сам он сказал, что возглавлять Совет Братства не намерен? Погубив магов, он лишил меня надежды полюбовно договориться с Шолхом – теперь им не нужно будет искать причину идти против Лакита, достаточно только провозгласить слова мести: мол, кровь многих Братьев, погребенных под скалой, вопиет... И вопиять  с их точки зрения – она вполне могла не к Палладу, а ко мне, леди Лакита. Кто ж потом разбираться будет?

Да, я должна бы думать о том, как спасти Лакит, а о цене буду думать позже. Да, договор с Писцами – это даже звучит грязно, но сегодня это лучшее оружие, которое может найти обреченная страна! Казалось, само провидение столкнуло меня с Дрезом... Однако теперь шансов слишком мало. Или цена, которую запросит Шолх, будет в два раза выше...

Но результатом моих не слишком чистых намерений оказалась откровенная неприязнь Паллада. И это пугало меня больше всего остального. Мне стоило придержать язык, только теперь это значения не имело. Поздно.

В какой-то момент нетерпимость и разочарование стали столь велики, что я не выдержала. Было уже довольно поздно, костер догорел, а разговоры стали менее острыми, зато более приправленными полунамеками и насмешками. Паллад не просто меня игнорировал. Его взгляд, даже случайно касавшийся меня, был пугающе пуст и равнодушен. Этот человек был мне незнаком и сомневаюсь, что мне хотелось с ним знакомиться.

Я встала и вышла. День давно угас, да и вечер прошел, было темно и тихо. Взобравшись на скалу, обойдя ее по узкому тонкому карнизу, на который-то я и днем не рискнула бы встать, я уселась на каменном уступе, защищенном скалой с трех сторон. Почти королевский трон, невесело подумала я, свесив ноги и глянув вниз. До земли было локтей десять, уж если падать, расшибусь знатно.

Будто в ответ на мои мысли разболелись мои синяки и ушибы, разбередились раны. Я усмехнулась, запрокинув голову вверх и рассматривая звезды. Холодные и далекие ледышки, какое мне до вас дело? Какое вам дело до меня, одинокой крохотной песчинки-души? Невидимая туча, будто удушливое одеяло, сползла с половинки луны, ее серебристый свет лег на землю, делая светлое еще светлее, а черное – еще темнее. Свет и тьма. Луна не любит полутонов. Луна не прощает полутонов. Пора и мне этому научиться.

Долго ли я так сидела, бездумно пялясь в небеса, не знаю, но от тихого шороха внизу я насторожилась, подогнула под себя ноги и осторожно нагнулась посмотреть, что там.

Прямо подо мной остановились две фигуры.

– Ты ведь не ее пошел искать, правда? – в голосе Шемы была злость и надежда. Я чуть было не рассмеялась: история повторяется!

– А ты чего хотела? – нарочито грубо и резко. Глаза Паллада методично обшарили окрестные скалы, но я предусмотрительно вжалась в спасительную тень, прикрыв ресницами глаза и задержав дыхание. Почему-то мне очень не хотелось обнаруживать свое присутствие. Сейчас они уйдут, и я вернусь к костру.

Но они не уходили.

– А ты не понимаешь?

Молчание.

– Это ведь не ради Ипарта все было, разве ты не понимаешь?

Молчание.

– С каких это пор я не устраиваю тебя, Паллад? Когда ты научился брезговать мной? С тех пор, как встретил эту холодную высокородную стерву? И как тебе ее ласки? Не напоминают собачьи зубы?

От этого тихого язвительного голоса даже мне кровь бросилась в голову, а Паллад с коротким гневным рыком вдруг резко развернул женщину перед собой и с силой впечатал ее спиной в скалу. Но Шема лишь рассмеялась низким, будоражащим смехом, запрокинула руки вверх и изогнулась под его руками.

– Ну, – чувственно прошептала она, – и что же ты будешь делать?

И добавила еще проникновеннее:

– Может, спустишься, наконец, с небес на землю?

– На землю? – рассмеялся Паллад, но смех его прозвучал зловеще и горько, – Палачам да убийцам место только под землей...

И вдруг резко подался вперед, впиваясь ей в губы и грубо прижимая к скале. Шема обвила его голову руками с протяжным, животно-утробным стоном и изогнулась, приникая к нему всем телом.

Я не хотела на это смотреть, я не могла на это смотреть, но вынуждена была, поскольку выйти из моего убежища могла только по освещенному луной карнизу, проходящему почти над головами Шемы и Паллада. Впрочем, они так были заняты друг другом, что вряд ли обратили бы внимание на что иное. Я пробиралась маленькими осторожными шажками, отворачиваясь и прижавшись к скале, но даже холодный камень не мог остудить жар моих щек. Каждый сладостный стон снизу, каждый вскрик страсти подгонял меня, будто гнались за мной ренейды. Я отводила взгляд, но он как приклееный возвращался в темный полумрак под скалу, где в змеином переплетении угадывались два тела, а воображение дорисовывало то, о чем знать я не могла, и оттого меня бросало в еще больший жар, смущение и... отвращение.

Лион спал, и я быстренько улеглась рядом. Уснуть я не могла очень долго даже после того, как они вернулись. Шема с довольным низким смешком шепнула что-то насчет моего возвращения и легла спать. Паллад бодрствовал еще не один час, то помешивая угли костра, то выходя наружу и просто так стоя под звездами. Однажды подошел проверить Лиона, нагнулся, почти касаясь меня, постоял, вслушиваясь в его ровное дыхание. Я лежала так тихо и естественно, как только могла – пусть думает, что и я сплю. Нам ведь не о чем говорить, не так ли?

Вопреки ожиданию, утро выдалось хмурым и дождливым. Паллад исчез с рассветом, а когда вернулся, был немногословен и мрачен. «Идем к Лассайскому перевалу», отрезал он таким тоном, что задавать всякие вопросы расхотелось. Впрочем, я и не собиралась. У меня не было желания не то, чтобы о чем-то спрашивать, а и вообще его видеть. А поскольку взгляд мой то и дело натыкался на мага, взъерошенного и злого, с прилипшими ко лбу мокрыми прядями, поразительно похожего на огрызающегося волка, я постаралась поглубже спрятаться в капюшон и посильнее завернуться в плащ, чтобы ненароком не вызвать еще большего раздражения мужчины. Я его не боялась и при необходимости молчать не стала бы, но нарочитое желание ругаться и перечить, так донимавшее меня вчера, бесследно исчезло, уступив место непонятной апатии и странной мучительной тоске.