Текст книги "Последний ключ (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

– Почему? – разлепил губы Горностай. У него был потрясенный взгляд человека, поутру обнаружившего в своей постели змею.

– Потому что она – Дуэрн, тупица! Она – хранитель Холхары. Она здесь на страже Врат, понимаешь? Кого хочу – пускаю, кого не хочу... Убьешь ее – сам станешь Хранителем Врат.

– Так она может тебя не пустить? – неожиданно осклабился Эльяс, сидя на полу.

– Дай мне руку, – свирепо затребовал Найсал, – я не могу без помощи извне переступить черту.

– А как ты там оказался? – подозрительно спросил Эльяс, ни на палец не сдвинувшись с места.

– Как, как... Прошел и все, – Найсал топтался в круге света и начинал прилично нервничать.

– Расскажи, – улыбнулась я, – может, тогда я и впущу тебя.

Забавно, я и понятия не имела, что это значило – впущу, не впущу. Я стояла, прижавшись спиной к Палладу, его руки защищающе обвивали меня. Мне было спокойно и безопасно. И я была жива. Этого пока было вполне достаточно для человека, еще несколько минут назад приговоренного к смерти.

– Э-э...

– Начни с Дуэрна.

– Дуэрн? – слегка удивился Найсал и пожал плечами, – Лет пятьсот назад, когда кийф Рубейт Се'заан нашел эти Врата и впервые попал в наш мир... Это ведь и мой мир, не забывайте... Так вот, Рубейт Се'заан тогда много начудил здесь. Империй насоздавал, родичей пригласил, в общем, веселился вовсю. Наши легенды описывают, что это был Век Тьмы, и думаю, они не врут. За глупым разгульным кийфом посылали стражей Вамона, да без толку. Тогда вызвался сам Дуэрн Вад'Кюн, легендарный страж, которого в Вамоне весьма почитают... почитали... Э-э-э, Дуэрн притащил Рубейта в Вамон, как нашкодившего мальчишку, но никто не ожидал, что он сам решит вернуться. Там до сих пор никто не знает, почему Дуэрн остался здесь, в нашем мире. Он говорил, что останется охранять Врата от таких, как разгильдяй Рубейт, но я полагаю, из-за женщины. Они поселились здесь, у Врат, которые потом назвали Холхарой, что означает по-вамонски "путь домой", а их дети унаследовали дар Дуэрна и его обязанность охранять Врата. Вот и все.

Найсал сложил сухонькие ручки в замок и послушно замер на месте. Вот только глаза цепко оглядывали каждого из нас.

– А что было четыреста лет назад, когда ты оставил свое послание?

– Четыреста? – непритворно ахнул старик, – Я же был великим, куда делась моя могучая порода? Мозги куриные, четыреста лет ждать!..

– Так что тогда случилось, Найсал? – бесцеремонно перебила я Найсала, краем глаза заметив, как мрачнеет и каменеет Эльяс.

– Да ничего особенного, – продолжая гневно пыхтеть, ответил старик, – Тайком от Инаса с его дурацкой кровью и даром Дуэрна я пытался пройти через Врата. Хотел я попасть в Вамон, понимаете? На другой мир посмотреть! А Рубейт, этот бык недорезанный, с той стороны поджидал. Не успел я оглянуться, как он уже тут как тут. Инас узнал, разозлился, меня чуть не убил, но поколотил сильно. Пришлось покаяние изобразить, Рубейта по всей Ла-Китте ловить и к Холкаре тащить, пока он бед опять не натворил. Инас – малый незлобивый, хочешь, говорит, пройти через Врата – иди, только возврата не будет. Не впущу, говорит, назад. А я же не собирался там надолго оставаться, зачем мне это? Посмотрю и вернусь. Пришлось придумывать способ, как бы мне вернуться.

Найсал обвел нас хитрым взглядом.

– Неужели не понятно? – неожиданно рявкнул он, теряя терпение, – Я предложил Инасу не возвращать Рубейта в Вамон, а оставить его здесь, чтобы отвадить всяких глупцов от Врат! Заодно и слух распустить, что Холхара опасна, а то в последнее время зачастили к Вратам дураки, думающие, будто это какой-то источник магической силы!

Эльяс неожиданно дернулся, его лицо перекроила ярость. Он встал, с недоумением посмотрел на свое роскошное белоснежное одеяние, измятое, испачканное пылью и кровью, одним резким движением сорвал застежку, отчего белая ткань легко стекла с его плеч, сделал два шага вперед, оказавшись перед столбом света на расстоянии вытянутой руки.

– Так что же было дальше, старик? – неожиданно спокойно и бесцветно спросил Эльяс. Найсал опасливо покосился на нож, которым рассеянно поигрывали пальцы молодого мужчины, и пожал плечами:

– Я написал послание, так, мол, и так, дурак, ошибся, молю о прощении. А втихомолку от Инаса оставил и все остальное: карту, описание ключей, мест, ловушек. Потом вместе с Инасом, используя его кровь и дар, поставил границу вокруг Ла-Китты. А потом Инас разрешил мне пройти через Врата. Я надеялся, что когда-нибудь мой доблестный, умный и сильный потомок поймет то, что я ему оставил, и освободит меня.

– Доблестный, сильный и умный..., – пренебрежительно покачал головой Эльяс, – Ты понял, что Инас не даст тебе шанс вернуться, поэтому решил подождать пару поколений. Инас умрет, а там, глядишь, и забудется все, что случилось в его времена...

Найсал повел плечами, не сводя настороженного взгляда с Эльяса.

– Ну, примерно.

– Но тебе нужно было, чтобы кто-то освободил Рубейт Се'заана. Чтобы справиться с ним, потомку Инаса придется открыть Врата и тогда ты войдешь.

– Ты умный мальчик, раз в тебе течет моя кровь, ...а теперь убей ту женщину... Ее воля не дает мне пройти.

– Я мечтал о силе, которую даст мне Холхара, – медленно сказал Эльяс, – Я мечтал стать великим магом, каким был когда-то мой легендарный предок, Найсал Белоголовый. Я мечтал о славе и величии, которая была у него, и я был достоин этого как никто другой... Ты отнял у меня все это, никчемный старик. Ты сделал из меня глупого щенка, который приносит хозяину брошенную палку и виляет хвостом. Ты...

– Эй, мальчик мой, не шути так! Дитя Дуэрна, да освободи же меня! – испуганно закричал Найсал, но было поздно. Эльяс молниеносным стремительным движением пересек границу света и лезвие его ножа мигом нашло свою цель. В то же мгновение столб света исчез – не знаю, как у меня это получилось. Только Найсалу это не помогло. Да и не собиралась я его спасать, если честно.

Эльяс еще глубже вонзил клинок под грудь старика, насаживая того словно на вертел, затем небрежно отбросил тело со стекленеющими глазами прочь.

– Я покончил с прошлым, – медленно сказал Горностай, медленно поворачиваясь, – Прошлое больше не властно надо мной. Я освободился.

Он шумно вздохнул и расправил плечи, словно сбрасывая с них неимоверную тяжесть.

– Я сам себе хозяин и сам себе Закон. Вам придется жить по этому закону. Мои желания – вот ваш закон. Никто не посмеет указывать мне, что нужно делать. Никто больше не посмеет использовать меня.

Я почувствовала, как Паллад медленно разжал руки, осторожно перехватил меня за запястье и заставил отойти в сторону, прикрывая собственным телом.

– Отойди от нее, человек.

В мгновение ока из руки Эльяса вылетел нож, серебристой рыбкой метнулся к нам... Палладу пришлось отпустить меня. Нож еще только летел, роняя серебристо-кровавые блики, а он уже вскидывал руки в защитном магическом жесте. Видимо, на это и рассчитывал Эльяс. Нож упал, звонко забренчав на камне, а Паллад, охнув и согнувшись, подался на шаг назад словно под резким ураганным порывом ветра. Второй удар Эльяса откинул Паллада еще дальше назад, на стену, расплющив на шершавом камне. Когда сила, удерживавшая Паллада, ослабла, мужчина бессильно сполз вниз, мертвенно побледнев и закатывая глаза.

Эльяс равнодушно окинул взглядом свалившееся под стеной неподвижное тело мага, молча сделал шаг назад и нагнулся, чтобы поднять нож.

...Я думала, как это будет? Что я ему скажу? А оказалось все просто и молча. Светлые глаза Эльяса распахнулись в безмерном удивлении. Рот раскрылся в молчаливом протесте, пальцы вяло шевельнулись. Магия отказывалась ему помогать, пока я держала его за руку.

Я медленно повернула кинжал в сторону и рывком – вверх. Руки Эльяса лихорадочно схватились за рукоять, стремительно заливаемую кровью. Его глаза опустились вниз, неверяще остановившись на кинжале, торчавшем в его чреве.

А потом Эльяс рухнул. И ненавистные глаза стеклянно и удивленно уставились в потолок, словно силясь рассмотреть там нечто, недоступное моему пониманию...

Мы долго сидели рядом, опустошенные и обессилевшие, наслаждаясь покоем. Моя рука покоилась в руке Паллада, голова расслабленно лежала на его груди. Он осторожно гладил мои волосы.

Произошедшее было слишком невероятным, чтобы пытаться его осмыслить, а потому мысли наши бесцельно бродили вокруг да около...

– Как ты понял? – неожиданно встрепенулась я, чуть приподнимая голову.

– Как? – словно очнувшись от грез, вздрогнул мужчина, – У меня было достаточно времени, чтобы изучить записи Найсала, и я нашел в них несколько противоречий. А потом увидел предупреждение рядом с картой в Летописной башне, но тогда еще не все понял. Я догадался о Вратах, лишь когда пришел сюда.

– Какое предупреждение? – заинтересованно приподнялась я.

Паллад рассеянно пожал плечами и скривился от неожиданной боли.

– О том, что дверь лучше не открывать, даже если причины покажутся вескими. О том, что из-за простоты и легкости, с которой кровь Дуэрна открывает дверь, можно забыть о главном – ради чего Дуэрн вообще стал Стражем. Ведь если случится худшее, вреда крови Дуэрна это не принесет, зато изменит известный нам мир до неузнаваемости.

– Это было в Летописной башне?

– Да, – сухо кивнул Паллад, – когда твоя кровь, оставленная Орфику, попала на линии, нарисованные на полу, высветилась не только карта-путь к Холхаре. Высветились также и эти слова. Тогда я еще не понял, о какой двери шла речь. Предупреждение вполне годилось и для той Холхары, которую знали мы все: средоточие мощных магических сил. Если бы такой Холхарой завладел кто-то один, мир тоже бы изменился. И очень сильно.

– Тебе жаль, что Холхара оказалась всего лишь дверью в другой мир?

– Я не искал могущества, если ты об этом, – сожалеюще покачал головой Паллад, – И... да, мне жаль. Хотя и не настолько, как был раздосадован Эльяс.

Мы замолчали, без особой приязни глядя на то, что совсем недавно было могучим и властным Горностаем. Его тело лежало в нескольких шагах от нас, чуть дальше валялось его одеяние: мятое, грязное и окровавленное, оно больше не казалось роскошной мантией и символом власти.

– Вот почему он дрогнул, – неожиданно догадалась я, – Он видел предупреждение в башне, он ведь был там после того, как ты ушел, – о том, что Эльяс сделал с Орфиком, сейчас я старалась не думать, – Наверное, он тоже догадался о Вратах. Мне было непонятно, почему Эльяс медлит. Почему не убил меня сразу...

Я зябко передернула плечами, Паллад поспешил прижать меня к себе, защищая, и покачал головой:

– Нет, он слишком хотел верить в свою великую Холхару, потому ничего другого не замечал. Эльяс не мог убить тебя до тех пор, пока камни в твоих руках не сложатся воедино, потому что никому другому сложить камни не дано – я пробовал, я знаю. Но он был убежден, что должен убить тебя – не раньше и не позже того, как ты положишь ключ на место. Я ждал этого и боялся опоздать. Мне нужно было одновременно вытолкнуть Существо и сковать Эльяса магическими путами. Я слишком ослабел, удерживать долго Эльяса не мог, но и пары секунд хватило, чтобы выхватить тебя из-под ножа. Неужели я позволил бы ему тебя убить?

– Я думала, моя смерть – единственный способ остановить Существо. Тогда у меня не было сомнений.

– Когда я вошел сюда и увидел это, – рука Паллада обвела круг, – то понял, как все мы заблуждались. Здесь нет и намека на могучие потоки магической силы, здесь нет привычных охранных заклятий, ограждающих любое другое из известных мне мест силы и предупреждающих об опасности. Здесь нет даже ритуального алтаря, вбирающего в себя кровь жертвы. Это так не похоже, на все виденное мною раньше, что я подумал: а если дверь – это и в самом деле только дверь? Дверь бы все объяснила, особенно если понять, куда она ведет. Там, на полу, кое-что написано, но прочесть я не успел. Я подумал о другом. В послании Найсала говорилось: открыть Холхару можно каплей крови потомка Инаса для скрепления ключей и его волей. Но предупреждение в башне было немного другим: дверь откроется легко и просто кровью Дуэрна, только речь шла не о крови как таковой, а о носителе этой крови, потомке. Если ты способна без труда открыть и закрыть дверь, для чего тогда требуется твоя жизнь? Вывод был прост: твоя смерть нужна для чего-то другого. Кто-то подстроил так, чтобы убить тебя, того, кто может удерживать дверь закрытой. А совсем не ради избавления от Существа.

– Если на той стороне живут твари, подобные Рубейт Се'заану, лучше бы Вратам оставаться закрытыми всегда.

Паллад молча кивнул.

– А что с Лионом? Он жив?

– С Лионом? Пока жив, но очнется нескоро. Если очнется. Я сделал все, что смог.

Мы не сговариваясь посмотрели туда, где без движений лежал лорд Лиэтта. Хвала Создателю, мой сон не стал реальностью!

– Да, я знаю. Ты его спас.

Паллад чуть отодвинулся и наклонил голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Леди не шутит? – заломив бровь, спросил он, – Ты наконец признала, что я могу кого-то спасать?

Я с укоризненной улыбкой покачала головой.

И тогда он меня поцеловал. Неожиданно. Поначалу едва касаясь губами, обхватив мою голову ладонью, он целовал, целовал, целовал... нежно, потом жадно и ненасытно, пьянея и пьяня до безрассудства, и в этой лихорадочной трепетности, в этом восхитительном огне и закипающей силе его страсти я растворилась, перестала существовать отдельно от него, мужчины, которого любила. Я была его частью, как и он – моей...моей...

А потом вдруг послышался топот и в подземный зал, освещаемый почти затухшими факелами, ворвались Блистательные. Ворвались с мечами наголо и несмело остановились, едва вывалившись из прохода.

– Эльяс мертв! – послышалось удивленное, мгновенно переросшее в радостное и ликующее, – Проклятый Горностай сдох!

Перед нами метнулась тень – Тирдал стремительно присел на колено, склоняя передо мной голову.

– Надорра, – едва сдерживая радость, рявкнул он, а наглые глаза его между прочим вперились в Паллада в немом вопросе.

– Нет, – с ироничной улыбкой покачал головой маг, расцепляя руки, кольцом которых он оберегал меня, – Это она сама.

Мужчины!

Дозорная башня была разрушена наполовину. В стенах Лазурного дворца появились трещины, обвалился купол Малого Державного зала. Раскололся один из фонтанов в Оленьем дворике и вода выливалась из него жизнерадостными клокочущими ручьями на узорной каменной плитке. В Летописной башне треснули витражи, но лишь один из них осколками упал вниз и... не думаю, что когда-либо мне захочется восстановить это стеклянное изображение Найсала. Обвалился один из ажурных резных мостиков, ведущих из Малого дворца в сад. Таков был итог магической битвы, разыгравшейся под Шелом.

Потом мне расскажут о том, как тряслась земля, вздыбливая камень, как бушевали ураганные ветры, как рассекали воздух ветвистые молнии. Это еще счастье, что разрушений оказалось так мало, говорили мне.

Да, удивлялась я, это счастье. Ибо все могло произойти совсем по-другому. Лакиту еще предстоит учиться жить бок о бок с магией и магами.

Но это будет позже, а пока нам предстояло разобраться с тем, что есть. Когда Блистательные, окружив плотным кольцом и ощетинившись мечами, вывели нас из подземелий, в Шеле шли бои. Весть о смерти Эльяса заставила ренейдов дрогнуть, но не сдаться. Они дрались за каждый покой, за каждую галерею, за каждый двор. Прошедшие через Западный узел Блистательные, разбив направлявшихся к ним Бешеных Эльяса, вошли в Шел точно так же, как почти год назад сделали сами ренейды. Они взрезали внешнюю защиту древнего замка изнутри. И на самом деле понадобилось не так уж и много времени, чтобы размазать кровь врага по резным плитам Шела. А потом бои перекинулись на улицы Шелвахары, и я с радостью расслышала звонкие чистые звуки множества воинских рожков, сигналящих о начале осады – за стенами города выстроились боевые порядки лакитских войск.

Стены дрожали от сыплющихся на них ударов, в воздух взлетали молнии, камни, пыль и ошметки человеческой плоти, но удар был столь мощен, а ренейды столь растеряны, что сопротивление пало едва ли не после первой же атаки...

Паллад, едва оправившись, умчался к городским воротам, и я тоже рвалась туда, где метались человеческие волны, бьющиеся как прибой о городские стены, рвалась, останавливаемая Блистательными, и сердилась, не слушая ничьих увещеваний и доводов, пока мудрый Тирдал не бросил к моим ногам с видом довольного кота, приволокшего на обозрение хозяина пойманую крысу, человеческое тело. Это был Кайн Нехша. Тот самый Кайн Нехша, чьими усилиями Эльяс заполучил карты подземелий под Шелом. Тот самый предатель, которого я так долго искала. И вот ведь странно, желал Кайн того или нет, а именно он привел в Шел Блистательных: когда отряды надоррских гвардейцев и Бешеных столкнулись, предатель был убит и карта попала в руки Тирдала... Вскоре объяснилось и то, каким образом гвардейцы попали в зал Холхары: к немалому моему удивлению, Ледяная Лиран выжила после удара кинжалом в живот, ее, истекающую кровью, нашли гвардейцы и в обмен на карту сохранили жизнь и нашли лекаря. Однако когда я пожелала ее увидеть – ее и след простыл. Лиран не пожелала делить ответственность с Эльясом и улизнула, прихватив и всех своих людей. Что ж, от этого я не горевала.

Война с ренейдами продолжалась и она не закончилась одним взмахом чьей-то властной руки. Ренейды не желали уходить, они яростно дрались за свою добычу, честь... жизнь, наконец. Голова была мертва, а значит, и туловищу рано или поздно пришел бы конец, пусть ренейдские вожди рангом поменьше Эльяса и пытались возродить былую силу, единство и напор. Лакит словно очнулся ото сна, взбодрился, расхохотался и взашей выгнал со своей земли ненавистного врага-ренейда. Словно искра упала в стог хорошенько высушенного летним солнцем сена – таково было это пробуждение. Привыкшие к нашей покорности и растерянности ренейды с ужасом для себя обнаружили вызревшую до решительной ярости ненависть киттов. И откуда только взялась, удивлялись они. Да мы и сами удивлялись.

В те дни с Палладом мы виделись мало. Он как-то быстро сдружился с Тирдалом и вскоре уже воевал против магов ренейдов, пропадая в вылазках день и ночь. Как-то само собой получилось, что и Ипарт, и пришедшие с ним Писцы остались близ Шелвахары, поначалу вовсе и не встревая в чужую войну... а после став прекрасным кордоном на подступах к столице – недобитков, жаждущих мести, еще хватало. Ледяная Лиран увела за собой своих людей, однако ведь и у Эльяса магов хватало и именно их стараниями война еще продолжалась.

Я тоже в Шеле не сидела. И ничьи уговоры остановить меня не могли. Я разъезжала в окружении отряда Блистательных, вселяя в людей надежду на скорое возвращение домой. Субейя, Тутарла, Мерон, Донея... Не все было гладко, не скрою, но то время и вправду было временем надежд и радостного ожидания.

А потом наступил мир. То есть, воевать больше стало не с кем – тех ренейдов, кто не успел сбежать, попросту перебили, на границах выставили усиленные кордоны и принялись зализывать раны.

Да, боли было много. Дорого далась нам эта война, многому научила. Но в конце концов пришло время мира, пришло время возвращаться к долгожданному покою и процветанию. Шел и Шелвахару очистили от обломков и от присутствия ренейдов, намереваясь отстроить разрушенное после, не спеша и со вкусом. А пока довольно было и малого.

Примерно месяца через полтора после памятного поединка в Холхаре ко мне вернулись и имя, и родовая корона. Война еще продолжалась, на северных границах шли бои, на юге, в Лонеле еще добивали остатки войск ненасытной Ламы, под шумок ренейдского завоевания решившей оттяпать кусочек Лакита и себе... Но в исходе войны уже никто не сомневался и в Шелвахару потянулась лакитская знать.

Дорры и илары, кто со своими наследниками, а кто и всем семейством спешили засвидетельствовать свое почтение древней надоррской короне и собраться на Большой королевский совет. Кто с высоко поднятой головой, кто вжав эту самую голову в плечи, знать прибывала ко двору за милостью и немилостью, как делала это раньше не единожды. Вот только в этот раз их судьбы собирался вершить не Надорр. Именно этот факт вкупе с многочисленными слухами, самыми невероятными и разнообразными, о том, как и кем был убит Ренейдский Горностай и что происходило в Шеле в те дни, заставлял лакитскую знать поспешить в Шелвахару: пропустить коронацию женщины на Рысий трон, а значит, нарушение всяческих лакитских традиций, никто не желал.

Но к разочарованию самых ярых моих недоброжелателей, "глумления над лакитским троном" не свершилось. Я не взяла Рысью корону, не стала полноправным Надорром, хотя у меня были на это все основания и, захоти я этого, никто не посмел бы меня остановить. Меня не испугали бы чьи-то упреки или обвинения. Все дело было во мне самой.

Церемония была долгой, чинной и торжественной. Под придирчивым взглядом архонта Седрика Маравского, облаченного по такому случаю поверх привычного серого балахона в нарядную, расшитую серебром тунику, юные служки медленно и церемонно, словно в некоем танце с тайным смыслом, носили высокие, горящие синим пламенем свечи и тонкой резьбы серебрянные кадильницы, окуривая присутствующим дивным ароматом лорта и панила; хор безликих, ибо лица их были скрыты под тонким вуалями, жрецов в многоголосой гармонии пели молитвы и напутствия...Когда же архонт на вытянутых руках предподнес мне изящную женскую корону лакитских Надорр, рядом с ним по правую руку встал володарь Верхней и Нижней Наксен дорр Арнист Юстиан-ард – засвидетельствовать от имени всех дорров Лакита мое возвращение. После того, как я вернула дядюшке его сына Ардаста, закованного в цепи, но живого и невредимого, с пожеланием поступить с ним так, как повелит совесть и честь, разговаривать нам не доводилось и я, признаться, не знала, чего от него ожидать. А грузный, медведеобразный Арнист Юстиан-ард, заметно постаревший за последнее время, дождавшись, когда корона наконец будет водружена на мою голову, неожиданно для всех опустился на одно колено, нагнулся и поцеловал край моего платья. И как-то совсем не по этикету блестели слезы на его глазах...

Потом был Большой королевский совет, где я уверенно уселась во главу стола с полным правом и стойко снесла все горящие праведным гневом взоры. Простите, любезные, этим меня не возьмешь. Теперь уже не возьмешь.

Но к собственному удивлению, я услышала на совете не только жалобы и стенания из-за последствий войны, увидела не только поднятые в недоумении по поводу моего председательства брови. Лакит желал жить, желал возрождаться. Знать спорила о том, сколько мы выручим от плененных ренейдов – продажи ли в рабство тех, кто победнее, выкупа за тех, кто побогаче; сколько следует затребовать от Ламы, как чинить дороги, на что содержать армию... И не я первой спросила, не пришла ли пора разобраться с предателями, воздать им по "заслугам" за кровь Надорра и прочих...

И скоро никому уже не было дела, женской ли рукой подхвачены вожжи, если колесница правится куда надо...

А потом был пир. Фактически это было пиром по случаю окончания войны, но пока Лонель еще сражался, никто не рисковал говорить об этом вслух – приметы дурные, видите ли.

И я просила Паллада быть моим гостем на этом пиру. Он согласился не сразу, предупредив, что уедет тотчас после пира. Не по нутру мне все эти церемонии, тихо ворчал он под мои долгие уговоры.

Мы рука об руку вошли в пиршественный зал – черноволосые, стройные, красивые, в сине-серебрянных цветах Рыси, не идя, но словно танцуя неведомый танец, известный только нам двоим, – и ошеломленный шепоток сопровождал каждое наше движение. Кто он? Откуда? Чужак? Маг? МАГ?

О том, что Эльяс был убит мной, знали все, о Палладе слышали единицы. Смуглый, хищный, неулыбчивый, он внушал страх... Околдовал? Да, посмотрите, она же околдована... Нет же, говорят, ее нельзя околдовать...

Паллад мрачно поводил темными пронзительными глазами, сидя рядом со мной за роскошнейшим столом в мире. Даже война оказалась не помехой богатому убранству, изобилию яств и великолепных вин. А изящная рука моего гостя сжимала кубок так, словно хотела его раздавить... Птица вольная, разве можно тебя в клетку, пусть и золоченую? Я старалась не замечать тени, что с каждой минутой все больше накрывала его и без того резкие черты, и сердце мое разрывалось на части...

Он что, станет Надорром? Ужас... ужас... ужас...

Я привычно принимала слова приветствия, улыбалась, хвалила, журила, поднимала бокал за честь и славу... А лицо Паллада каменело, взгляд уходил в себя, далекий, отстраненный, чужой... Иногда я легко касалась пальцами его руки, жестом прося остаться, не уходить прямо сейчас, и он подчинялся, едва ли не скрипя зубами...

Легкая, как ночная тень от облаков, я шла по узким темным тоннелям. Свет был ни к чему, я и без него знала, куда идти. Пальцы, пышущие жаром от волнения, касались холодного равнодушного камня и мгновенно впитывали его безразличное спокойствие. О, спокойствие мне сейчас пригодилось бы, ибо то, что я собиралась сделать, полыхало пожаром на моих щеках. Подол длинного, расшитого серебром и жемчугом тяжелого одеяния волочился по пыльному полу, я рассеянно приподнимала его, чтобы тут же забыть о нем. Все, пришла. Здесь. Пальцы осторожно нащупали деревянную рамку, медленно отодвинули заслонку...

Он был там. Мрачной тучей взирая на копошащихся слуг, споро, и все же церемонно раскладывающих богато расшитую шелком одежду, сносящих в угол его собственные скудные пожитки и даже пытающихся их распаковать... Это оказалось последней каплей. Я-то к такому привыкла, а вот он...

– Достаточно, – с досадой рявкнул он и обреченно махнул рукой в сторону выхода. Слуги на мгновение замерли, закопошились вдвое быстрее прежнего и, беспрестанно кланяясь, улыбаясь и пятясь назад, вышли вон, осторожно прикрыв за собой дверь. Он подошел к захлопнувшимся створкам, постоял секунду-другую, пристально вслушиваясь, положил брус засова и облегченно вздохнул.

В этот момент мне бы уйти. Я и так сгорала от стыда, подглядывая за ничего не подозревающим мужчиной. Но я не ушла.

Паллад расстегнул пояс – богато украшенные ножны с ритуальным кинжалом, тихо прошелестев, упали на ковер, но длинный ворс заглушил звук падения. Рывком стянул с себя тунику, отшвырнул на пол, но после подошел, поднял, расстелил ее на постели и застыл на несколько секунд, пристально вглядываясь в искусно вышитый серебром на груди знак Рыси: кошка яростно рычала, прижав длинные уши к голове. Паллад пальцами осторожно коснулся рысьих ушей, провел по ним, словно лаская, покачал головой, тихо пробормотал себе что-то под нос и стремительно отошел прочь, подхватывая свои дорожные сумки. На свет показался видавший виды плащ и непритязательная шерстяная туника. Мужчина критично осмотрел их и принялся распускать на груди шнуровку. Сейчас на нем была тончайшая белая рубаха с широкими рукавами и высокими, со шнуровкой, расшитыми серебряными лианами манжетами, обнимающими руку от запястья почти до середины предплечья, темно-синие узкие штаны и высокие мягкие сапоги, делающие его еще выше и стройнее. Паллад задумчиво склонил голову, уронив на щеку прядь темных волос, его тонкие длинные пальцы рассеянно потянули за тесемки шнуровки, шелковая ткань с легкостью разошлась на груди... Я с коротким вздохом отвела взгляд. Что ж, пора за дело браться, пока у меня еще хватает смелости.

Я закрыла глаза, сделала несколько глубоких вздохов и решительно потянула на себя крохотный рычажок.

Едва слышный шорох открывающейся двери... Полоска света, становящаяся шире и шире... Шаг, другой... В оцепенении застыть, обнаружив того, кто только что был на другом конце большого покоя, рядом с собой, и не просто рядом...

– Оливия?! – у моего носа судорожно плясал кончик лезвия кинжала, а рука человека, державшего его, заметно дрожала. Приободрившись небывалым зрелищем совершенно растерявшегося Паллада, я небрежно отодвинула клинок в сторону, приподняла тяжелые бархатные юбки и переступила через небольшой порожек. Дверь потайного хода за моей спиной бесшумно затворилась.

– Надорра, – Паллад церемонно поклонился, с изумительной точностью копируя придворные поклоны, которых сегодня он насмотрелся немало, а когда выпрямился, на его лице не было и следа от растерянности: он был невозмутим, холоден и далек, как вечерняя звезда.

– Уже уходишь? – мой взгляд выразительно уперся в распотрошенные дорожные сумки.

– Да, – он ответил не сразу, рассеянно глядя на собственные вещи.

– А как же твоя награда?

– Все, что надо, я уже получил, – Паллад мягко развернулся и оказался рядом со мной нос в нос.

– У тебя есть право требовать большее. Ты можешь стать Надорром, – небрежно бросила я, улыбнулась и отвернулась. Слова дались мне с трудом. Просить и с замиранием сердца ждать ответа? Это, оказывается, не так-то легко.

– Надорр? – умудренно-невесело рассмеялся Паллад и сожалеюще покачал головой, – Эльяса убил не я.

– Что ж, – нарочито бодро заключила я, когда молчание стало нестерпимым. Подробными объяснениями отказа Паллад меня не побаловал, а просить у меня язык не поворачивался, – Тогда мне больше нечего тебе предложить. А Лакит обязан тебе многим и может быть благодарным...

– Лакит мне ничего не должен.

– Чего же ты хочешь? – голос мой дрогнул. Неужели он просто так уйдет?

– Я же сказал, что получил все, что мне надо, – он склонил голову, изучающе оглядывая меня с головы до ног, и с горькой тоской спросил:

– Прекрасная Надорра, ты ведь никогда не перестанешь быть Надоррой?

– Не быть Надоррой? Даже если бы я этого захотела, моя кровь никогда не даст мне забыть об этом, – я грустно покачала головой, отступила на шаг назад, другой, третий... а мои унизанные кольцами пальцы рассеянно нащупали на голове сложное плетение бесчисленных серебрянных нитей короны. Легкая, как перышко, изящная, с вкраплениями не слишком больших, зато чистейших драгоценных камней, корона была сделана специально для небольшой женской головки, но сейчас она казалась мне тяжелее мельничного жернова, она клонила мою голову долу и не давала мне дышать. Долг давил на меня, долг и честь, и у меня не было права от них отказаться. Не будь я Надоррой... Но я ею была. И неволить Паллада, заставляя его забыть о том, кто я есть, бесчеловечно. И просить ни о чем не стану – у меня еще есть гордость.

Я подавила тяжелый вздох, убирая руку... но кольцом зацепилась за завернутый спиралью завиток, ...нахмурилась, дернула, пытаясь отцепиться, потом рванула посильнее...