Текст книги "Последний ключ (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 41 страниц)

Старик Мардос, судя по всему, просто устал от одиночества и рад был поговорить. Его неспешная болтовня о том, о сем, горячее питье и неожиданное ощущение безопасности и покоя скоро вернули мне решительность и здравый смысл, и я стала куда внимательнее вслушиваться в слова старого горшечника. А рассказать он мог многое, например, о житье-бытье в завоеванном проклятыми ренейдами некогда сказочном городе.

Мардос рассказывал о порядках, которые завел Эльяс, о местной и пришлой человеческой мрази, что выползла из темных закоулков и теперь держит в страхе тех, кого не сумел сломить ренейд. Да, жизнь под лапой Белого Горностая горька, но жить все равно как-то надо. А ты, милая, не знаешь про все, что ли?

– Я здесь давно не была, – печально закачала я головой, – Все переменилось...

– Да, переменилось, – тяжко вздохнул старик, зажигая лампу, – А будет и того хуже.

– Отчего ж хуже? И так плохо.

– Худо-то оно да, – с сомнением пошамкал губами Мардос, – Но Горностаю власти мало. Хочет он себе в жены Надорру взять, что б, значит, самому Надорром стать. Ежели, говорит ее ко мне не приведут, завтра повешу одного, послезавтра – двух, а потом трех. Весь Лакит, говорит, перевешаю, и то на совести вашей Надорры, мол, будет. Вот стервец, – в сердцах сплюнул горшечник.

– И когда он так сказал? – просипела я внезапно охрипшим горлом и быстро глотнула остывшее питье.

– Когда? Да третьего дня будет, как ихний глашатай тут кричал. Я-то старик, свое пожил, так они ведь стариков не берут, а все молодых... Кого ни попадя на улице схватят и тащат на виселицу. Шестерых уже вздернули. Вот это худо, девонька. Нельзя Надорре к этому зверю, только как же нам быть? Ох, лихо... Эй, куда это ты засобиралась на ночь глядя, совсем страх потеряла? На улице лиходеев полно! Что чужих, что... своих.

Я все же осталась на ночь в лавке. Мардос бросил на пол старый потертый плащ, который вовсе не сделал холодный глиняный пол теплее и мягче, принес еще горячего отвара, кусок ржаной лепешки и немного сухих фруктов и пожелал спокойной ночи. Но мне не спалось. За всю ночь я так и не сомкнула глаз, а утром, едва рассвело, я ушла.

Мой путь лежал в Старый город, а оттуда – на Замковую гору.

Меня привели в Узорные палаты, личные покои лакитских Надорров.

Решение Эльяса расположиться именно здесь сказало мне о многом, ибо Узорные палаты были не самыми роскошными в Шеле.

Дворец лакитских правителей поражал воображение самых взыскательных ценителей красоты. Не одно поколение Надорров украшало Шел, используя только самое лучшее, самое драгоценное, самое диковинное. Резьбой Соколиной башни приезжали любоваться со всех концов света, мозаики Посольского зала безуспешно пытались копировать не в одном королевском доме мира, о Нефритовой палате, искусно отделанной десятками оттенков редкостного нефрита – от светло-светло-зеленого до почти черного, ходили легенды. Самыми изысканными в Шеле были покои, предназначенные для Надорры: редко кому из посторонних доводилось видеть такую изящную роскошь, но лакитские короли никогда не жалели сил и средств для своих жен и дочерей.

Роскошными, но строгими, были чертоги, где проходили приемы – Тронный зал, Посольский, Малый зал приемов. Впечатлял мрачной красотой Судный чертог, выдержанный в тонах черных и красных. Пришедшие на судилище люди только одним взором на безупречно строгие линии колонн, ступеней, граней свода необычайно высокого сводчатого потолка, на дивные краски длинных, теряющихся в полутемной выси гобеленов, утверждались в мысли о непредвзятом и справедливом суде.

Вызывающе красивыми, подчас даже крикливыми были гостевые покои – специально для того, чтобы поразить гостей, сделать их более сговорчивыми, польстить их самолюбию, либо наоборот, подавить их вопиющим великолепием: Пурпурные покои, отделанные драгоценным темно-красным мрамором и тканью, выкрашенной редким пурпуром, добываемым в далеких и опасных южных морях, были достойны королей из королей, а Белые, украшенные инкрустацией из перламутра и шкурами снежных барсов, удовлетворяли вкусу самого взыскательного гостя.

Как это ни показалось бы странным, но личные покои Надорров, так называемые Узорные палаты, на фоне великолепия иных покоев выглядели более чем сдержанно. Простые светлые стены, украшенные только полосой с локоть шириной каменной резьбы, затейливого узора из переплетающихся стеблей и листьев и рысиных морд, несколькими гобеленами да коллекцией ножей и мечей, добротная деревянная мебель, простые медные светильники, на полу шкуры вместо роскошных ковров – это и были Узорные палаты. Да, покои Надорров были скромными, но свидетельствовало это лишь об одном: мужчинам, занимающим Рысий трон, некогда предаваться неге и лености. Они ценили красоту, но для себя самих не ставили ее во главу угла.

А Эльяс предпочел Узорные палаты всем остальным, и хотелось бы мне понять почему. Он презирает роскошь или уничтожает память присутствия в этих комнатах потомков Инаса? И сам хочет утвердиться в этом качестве? Как волк метит свою территорию?

Когда меня привели в спальню моего отца, Горностай был там, у дальней стены. Перед ним стояло огромное овальное зеркало в деревянной раме, принесенное из женских палат, рядом застыли слуги, стоя на коленях и держа на вытянутых руках подносы с кувшинами и стопками дымящихся полотенец. Эльяс был обнажен до пояса – один слуга осторожно поддерживал его длинные волосы, двое других споро, но умело обтирали его торс горячими полотенцами, от которых исходил горячий, горьковато-терпкий аромат благовоний. Еще трое слуг в трех шагах поодаль за ворот и полы держали великолепное длинное одеяние белого цвета.

О нет, роскошь он не презирает, отнюдь.

Горностай оказался роста невысокого, худощавым и гибким, но первое впечатление некоей тщедушности вдребезги разбивалось, стоило только обратить внимание на его обнаженный торс: мускулы на груди, животе и руках Эльяса перекатывались стальными канатами. Мужчина был строен и подтянут, хотя ноги его полностью скрывали широкие складчатые штаны белого цвета, а талию многажды перетягивал темно-красный шелковый пояс, концы которого болтались у колен. Удивили меня волосы Горностая: длинные, прямые, до середины спины, ухоженные – волосок к волоску, они были того редкого белого цвета, который соперничает чистотой с благородной сединой. Да и кожа у Эльяса была светлой, чистой, покрасневшей лишь от горячего пара, растираний или, возможно, недавно закончившихся упражнений – когда мы вошли, один из слуг все еще водружал длинные черные ножны с мечом на стоявшую в стороне подставку.

Горностай был молод, чего я совсем не ожидала, и даже красив. Высокие скулы подчеркивали тонкую, скульптурную лепку худого лица, две маленькие родинки на левой щеке добавляли пикантности, вот только светло-голубые глаза пронзали холодом как две острые колючие ледышки, да изогнутые тонкие губы были готовы разомкнуться в любой момент, чтобы выплюнуть порцию ядовитого презрения.

– Лахта кнесе, – пролаял мой конвоир, стремительно упал на одно колено и опустил голову. Движение уверенное, отточенное, но легкая хрипотца в его голосе заставила меня бросить пристальный взгляд на ренейда. О, да, тот боялся. И теперь я понимала кого.

Эльяс оторвался от созерцания собственного отражения в зеркале и чуть скосил глаза в сторону, ловя наше отражение. Большим вниманием появление непрошенных гостей он не удостоил.

– Эта женщина утверждает, что она – Оливия Каскор, – выпучив глаза, пролаял стражник. Голос его осип еще больше и стал весьма неуверенным.

Светлые глаза Горностая опять неторопливо передвинулись в сторону. Тень неудовольствия пробежала по его лицу. Всего лишь тень, но стражник видимо побледнел, его губы мелко затряслись. Не стой он на колене, удержаться на ногах ему было бы трудно.

Но Эльяс неожиданно нахмурился и подался вперед, выскальзывая из влажных обьятий полотенец. Слуги поспешно отступили назад, падая на колени.

– Говорит, она Каскор? – с ноткой холодного удивления переспросил по-киттски Эльяс и повернулся, небрежно шевельнув пальцами. Трое слуг, державших одеяние, тотчас подскочили к нему, умело укрывая его плечи струящейся белой тканью, подбитой коротким белоснежным мехом. Руки легко скользнули в широченные рукава с каймой, расшитой жемчугом, шею обнял высокий воротник-стойка с вышитыми серебром бегущими горностаями. Что ж, хорошо хоть то, что одежду лакитских Надорров Эльяс не пользует – увидь на нем мантию отца, вряд ли я смогла бы и дальше выглядеть такой спокойной.

Горностай стремительно пересек большую комнату, сопровождаемый острым ароматом южных благовоний, и остановился прямо передо мной, холодно и невозмутимо разглядывая меня с головы до пят.

Он не сказал ни слова. Несколько секунд он смотрел на мое лицо, чуть склонив голову и сощурив ледяные очи, потом резко протянул руку, намереваясь хватить меня за подбородок. Неожиданно для самой себя я зашипела, как кошка, и отпрянула назад. В холодных глазах мужчины промелькнул огонек мрачного веселья, но руку Горностай не убрал.

Отойти назад я не успела – спина уперлась в мощную грудь моего сопровождающего, мигом сообразившего, что надо делать, а чужие руки схватили меня за плечи и толкнули вперед.

Эльяс подождал, пока меня пододвинут к нему, и только тогда коснулся моего лица. Неожиданно горячие пальцы клещами впились мне в подбородок, но тут же разжались. Брови Эльяса изумленно приподнялись вверх – первое открытое проявление чувств, которое можно было заметить, но тут же его лицо обрело прежнюю невозмутимость и холодность.

– Ты действительно Оливия Каскор.

Он чуть отступил назад, сложив руки на груди и чуть склонив голову набок. Лицо ничего не выражало, но поза говорила о том, что он озадачен. Задумчиво-оценивающий взгляд, замедленность движений, сжатые губы – о да, он был озадачен. Сейчас он думает о том, кто я есть – наивная дурочка, самостоятельно кладущая голову на плаху, или хитроумная интриганка, пытающаяся обвести его вокруг пальца. А я должна была срочно решить, кем в его глазах мне выгоднее стать.

Я тоже молча изучала Горностая, ни жестом, ни словом не помогая ему понять, кто я есть. Еще чего.

– Что привело тебя сюда?

Итак, Эльяс не выдержал первым, однако отдавать дань вежливости не спешил.

– Разве не ты так хотел меня видеть, что разослал послания во все концы Лакита? Ты даже развесил их по всей Шелвахаре.

Пауза. Задумчиво-оценивающий взгляд на мгновение стал веселым.

– Я рад, что тебе понравилось.

Мимолетная улыбка, коснувшаяся лишь уголков губ, но никак не холодных глаз, выразительный взгляд, брошенный на застывшего в ожидании бледного стражника, короткий жест рукой слугам... Не сказав больше ни слова, Эльяс стремительно развернулся и ушел. Я провожала взглядом его спину и ритмично колышующуся белую ткань его одеяния, едва не разинув рот от изумления.

Вот и поговорили.

Впрочем, одну вещь я все-таки успела понять: дурочкой лучше себя не выставлять – Горностай ненавидит слабость. Эльяс оказался далеко не таким, каким я его представляла. Что я еще неправильно представляла, так это то, что теперь буду делать. С того самого момента, как я узнала о повешенных, покоя мне не было... Но теперь я здесь. Так что же дальше?

Мне нужно было найти послание Найсала, но у кого и где оно хранится? И я была дома, среди до слез знакомых родных стен и вещей, и я была свободна идти туда, куда пожелаю... Впрочем, насчет последнего я тоже ошибалась. Едва я сдвинулась с места, как меня с двух сторон обступили двое крепких мужчин, мало похожих на безропотных слуг, уж скорее на моих Блистательных не в духе, а еще через минуту передо мной склонились три молчаливые женщины в одинаковых светло-серых одеяниях.

Эскорт следовал за мной по пятам как дурной запах за тележкой с навозом.

Я лежала в горячей ванне с ароматами и лепестками цветов так долго, что моя кожа, казалось, превратилась в желе. Остывать вода не успевала – предусмотрительные служанки молча подливали горячей и также молча отходили к стене, замирая в неусыпном внимании любого моего жеста. Затем мое тело бесконечно долго растирали благовонными маслами, от экзотического запаха которых у меня кружилась голова, и промакивали его тончайшими полотнами.

Я долго выбирала, что одеть, заставляя приносить все новые и новые наряды, но так и не останавливаясь ни на одном из них. Битый час служанки расчесывали и укладывали мои волосы, порядком спутавшиеся и потускневшие за последнее время. Я медленно перебирала украшения, не решившись одеть ни одно из них.

Почему? Я ведь не любительница ванн, растираний, припарок и неусыпного внимания слуг... Я не настолько привередлива, чтобы без нужды гонять людей за тем, что вполне могу взять сама. За последнее время я вообще привыкла обходиться без слуг и нисколько этим не тяготилась. Мне и сейчас вовсе не нужна была их помощь. Да и то, на что у меня ушло несколько часов, вполне можно было сделать за считанные минуты.

Но я не торопилась по одной причине – мне нужно было подумать. Горячая вода и растирания принесли мне ощущение покоя и устойчивости, созерцание драгоценностей, которые по какой-то причине никем не были разграблены после падения Шела, драгоценностей, в которых была запечатлена вся история моего рода, ибо эти украшения передавались от женщины к женщине сотни лет, дало мне уверенность, что я поступаю правильно. Я придирчиво выбирала наряд не из желания выглядеть красивее и желаннее. Как раз наоборот. Я пришла к Эльясу добровольно и понимала, что из этого последует. Но я не собиралась становиться доступной жертвой. Я безоружна, но не беззащитна, и воспользуюсь любым оружием, да которого смогу дотянуться, пусть это будет лишь внешний вид.

Когда я вышла из своих личных покоев – вернее, тех, которые были моими ранее, а Эльяс не стал запрещать мне вернуться туда – в зеркале отразилась стройная молодая женщина, черноглазая и очень бледная, в облегающем темно-синем платье, отороченном по высокому вороту-стойке и обшлагам расширяющихся книзу рукавов блестящим черным мехом. Лишь тонкая вязь широкого серебристого узора в виде шипастых ветвей шиповника, идущего сверху вниз от ворота до подола была украшением этого наряда, да еще серебрянная диадема с бриллиантом-каплей, лежащая на безупречно гладко убранных вверх и назад черных волосах.

Сцепив пальцы рук за спиной, Эльяс стоял на Южной галерее Лазурного дворца и рассеянно смотрел на игру фонтанов в Оленьем дворике. Долго он так стоял или только что пришел, понять было трудно: в его позе не было ни намека на нетерпение или беспокойство. Но из женских покоев только один путь вел в Лазурный, главный дворец Шела, – через Южную галерею, а значит, он ждал меня. На мои легкие шаги он не обернулся и даже не пошевелился. Мои сопровождающие (конвоиры? стражи? палачи?) остановились у дверей, как только увидели своего господина, опустились на одно колено и замерли на месте, склонив головы.

Эльяс обернулся – и то не сразу – лишь когда я остановилась в трех шагах от него.

Непроницаемый взгляд с бесстыдством хозяина, оценивающего новую дорогую покупку, оглядел меня сверху донизу.

– Теперь мне не пришло бы в голову сомневаться, – улыбка тронула уголки его тонких губ, в холодных серо-голубых глазах промелькнула тень удовлетворения. По-киттски он говорил без малейшего акцента, – Твой портрет не передал и сотой части твоей красоты.

– Мой портрет? – признаться, умеет он удивлять.

– Три года назад я заказал твой портрет, но художнику не хватило мастерства. Он видел тебя всего несколько минут, – Горностай протянул руку ладонью кверху, на ней лежал медальон. Тонко сработанная миниатюра изображала улыбающуюся черноволосую девушку в серебрянно-синем платье. Неужели когда-то я могла быть такой счастливой?

– Почему именно три года назад?

– Тогда я решил, что моей женой станешь ты.

– Как это мило. Выходит, нападение на Лакит и убийство Надорра это способ сделать мне предложение? Разве нельзя было просто посвататься?

Мужчина улыбнулся чуть шире, а вот глаза его сузились и мрачно блеснули.

– Я сам решаю, что и как мне делать.

Эльяс спрятал медальон в один из потайных карманов своего широкого одеяния и изогнул пальцы в приглашающем жесте. На меня он не смотрел. На бесстрастном лице Горностая ничего не отражалось, лишь некая тень скуки, однако хозяйский жест говорил сам за себя. Он не сомневался в том, что я сделаю все, что он ни прикажет. Я тоже это понимала, и власть надо мной, пожалуй, доставляла ему немалое удовольствие.

Меня окатило волной страха, ненависти и отвращения: это белесое создание смеет распоряжаться в моем доме как хозяин? Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но... Не сметь! Гнев – плохой советчик, как говаривал мой отец. Гневом я не достигну своих целей. К тому же Эльяс и вправду нынче хозяин Шела. Проиграла – так сумей это с достоинством принять. Я попыталась выдавить из себя улыбку и спрятала прущие наружу когти в мягких подушечках лап.

В лесу будь лисой...

– У нас будут красивые дети, – сказал Эльяс, поднося к губам изящный кубок, вырезанный из цельного куска розового горного хрусталя. Налитое в него вино напоминало парящий в воздухе сгусток крови, окруженный розовым ореолом.

Я с трудом заставила себя отпить глоток – от слов Горностая по пути ко рту моя рука вдруг дрогнула, а зубы клацнули о край драгоценного кубка. Страх и отвращение узлом перетянули мои внутренности. Эльяс едва заметно усмехнулся, но больше никаких эмоций не отразилось на его бесстрастном лице.

До сего момента обед проходил в гнетущем молчании. Только сейчас я начинала понимать, каким безумием было заявиться в Шел с надеждой выведать у Эльяса или Ледяной Лиран, где хранится послание Найсала, и выкрасть его. Эльяс далеко не прост и совершенно не похож на тех ренейдов, что выкрали меня из Дернойского храма и в чьем обществе я провела немало часов; чтобы понять, как подобраться к нему, потребуется время, которого у меня нет. Да, нынешний король Ла-ренейды не ренейд, я не могла даже понять, из каких краев он родом, должно быть, самых северных. Горностай ничем не напоминал варваров, чей кодекс чести строился на силе и воинском превосходстве. Он наверняка умен, хитер и предусмотрителен; если раньше я думала, что его воинские победы – результат цепи счастливых случайностей, то теперь сомневалась в этом: Эльяс прекрасно владеет собой, а значит, не станет действовать под властью эмоций. Если я хочу узнать о послании Найсала, то должна быть очень осторожна.

Но как при всем этом забыть, чем я должна заплатить за свою попытку?

– Интересно, они унаследуют твой дар или мой? Если детей будет много...

– Разве у тебя есть дар? – резко, ох, слишком резко. Эльяс намеренно выводил меня из себя. Он не сомневался в моей покорности, точнее, в том, что я покорно признаю его власть над собой, но в каждом его жесте сквозило желание видеть мое сопротивление. Играть с покорной жертвой ему было не интересно. Ему нужна была борьба.

– Я ведь маг, – Эльяс отставил кубок и поднял на меня глаза.

– Ах, да. Именно поэтому ты не мог попасть в Лакит. От таких, как ты, нас хранила граница.

Моя язвительность не пробила брешь в невозмутимости Эльяса. Скорее наоборот.

– Мы сыграем свадьбу через два дня, – хищно улыбнулся он, не отрывая от меня победного взгляда.

Я медленно опустила руку с кубком, тщательно следя, чтобы жидкость в нем не шелохнулась. Это было очень трудно, но мне это удалось – рука в этот раз не дрогнула.

– Нет, – спокойно ответила я и подняла глаза на внимательно наблюдавшего за мной Эльяса, – Через месяц. Это ведь и моя свадьба тоже. Я хочу видеть на ней моих подданных, мою знать. Им не добраться в Шелвахару раньше. Если ты хочешь править этой страной, будь любезен уважать ее законы.

Глаза Эльяса стали ледяными, лицо неуловимо затвердело.

– Я напишу новые законы.

Я презрительно хмыкнула и отвернулась. Смотреть через окно на яркое весеннее небо было приятно и больно: там – свобода, туда бы улететь и забыть о том, как тяжело порой сражаться за свою честь...

– Неделя, – неожиданно уступил Горностай, – Я дам им неделю.

– Они не успеют, – крохотные облачка образовали изящное пуховое ожерелье. Красиво. Лучше смотреть на красивое, когда слышишь жестокие слова, пахнущие насилием.

– Когда твои дорры и илары получат мои приглашения, они оседлают ветер, чтобы не опоздать, – ровно ответил Эльяс и встал, – для них же лучше будет приехать вовремя.

Неделя, у меня осталась всего неделя. Большее я вряд ли смогу выиграть.

Спать я не ложилась. Ввечеру, оставшись одна, не без труда выдворив из спальни тускло-серых служанок, я задвинула засов на двери и бросилась к заветному тайнику. Да, в моей комнате, как и во многих других покоях Шела, был потайной выход. Ходы опоясывали стены дворца подобно кровеносным сосудам, но кроме самих Каскоров знали об их расположении лишь очень немногие из слуг да старшие по чину Блистательные.

Я схватила лампу, пальцами нащупала три незаметные выемки за каминной доской, с силой нажала на них и... И ничего не произошло. Не будь этот жест таким привычным, я бы усомнилась, правильно ли все сделала. Но щелчка не было и дверь не открылась. В ровной каменной кладке невозможно было даже рассмотреть разломы, в которых скрывалась дверь, что же говорить о том, чтобы ее открыть?

Итак, Эльяс знал о потайном ходе и запер его с другой стороны. Не потому ли он позволил мне здесь остаться? Или это все же случайность, а дверь просто заклинило?

С недавних пор в случайности верить я перестала.

Поэтому спать я не ложилась. Я сидела в кресле, смотрела на порхающе-легкий огонь лампы и ждала. Ничего не происходило и в конце концов к утру сон все же сморил меня.

Я опять бежала по темным каменным тоннелям, знакомым мне по прежним снам. Я опять слышала шепчущий голос. Я бежала от него прочь, сбивая ноги и задыхаясь, но он все равно настиг меня. "Оливия", сказал голос мне на ухо, а руки Лиона обвили меня сзади и накрепко прижали к себе, "тебе никуда от меня не скрыться". Я кричала и вырывалась из тисков его рук и била наобум назад в чужое тело кинжалом, неожиданно оказавшимся у меня в пальцах... Кровь, запах смерти...

Мой крик всполошил стоявших с другой стороны дверей спальни охранников. Выбить крепкую дверь они не успели – распахнув створки, я рявкнула, что со мной все в порядке.

Но в порядке ничего не было – ни мои непокорные мысли, ни мое уставшее тело, ни даже мои сны...

С утра я окончательно убедилась в том, что эскорт приставлен ко мне не только для исполнения моих прихотей. Двери моих покоев оказались заперты снаружи, мой громкий стук результатов не принес, две из трех служанок с ужасающим ренейдским акцентом заявили, что не понимают, чего я хочу. Ругалась я, само собой разумеется, по-киттски, ни разу не показав, что рейне большей частью понимаю. Облегчать кому-то жизнь я не собиралась.

Третья служанка, киттка, мучительно потупившись, торопливо объяснила, что им велено меня не выпускать. Если я покину покои без разрешения на то Горностая, они все – три служанки и два стража – попадут на плаху.

К середине дня я с горем пополам выторговала себе право почитать книгу, но в библиотеку меня тоже не пустили. Книгу принесли стражи.

Уныло уставившись в ровные рукописные строчки, я даже и не пыталась разобрать, что там написано. Я лихорадочно соображала, что делать дальше. Я пленница, но это было тем условием, которое я принимала во внимание еще до того, как явилась пред очи Эльяса. Поэтому чуть большее, чем я рассчитывала, ограничение моей свободы не должно было помешать мне достичь своих целей. Задача лишь немного усложняется, и только. Правда, думать об этом было куда легче, чем выполнять. На деле я ведь и шагу не могла ступить без провожатых. Так что же делать? Где искать проклятый свиток Найсала? Где хотя бы найти Ледяную Лиран? Я ведь даже не знала, в Шеле ли она.

Но Лиран сама нашла меня. Мне даже не пришлось догадываться, она ли это, когда дверь распахнулась и лишенный каких-либо эмоций женский голос ровно произнес:

– Вон отсюда.

Служанки неуверенно переглянулись между собой, бросили встревоженный взгляд на застывших в дверях двух стражей и поспешно вышли.

Женщина прошла на середину покоя, придирчиво огляделась по сторонам и только после этого повернулась ко мне. Ледяная Лиран была маленькой и худощавой, под просторным балахоном угадывалось тело угловатого подростка, а не взрослой женщины, однако ее лицо заставляло напрочь забыть о юношеской неуверенности и наивности. Черты мелкие и как-то по-птичьи хищные. Пронзительные ледышки ярко-голубых глаз. Бледная, истонченная до изможденности кожа. Острый нос и тонкие бледные губы, глядя на которые трудно поверить, что они умеют улыбаться. Высокие острые скулы, туго обтянутые кожей. Женщина не казалась старой, на лице не было явных морщин, однако я вряд ли смогла бы определить, сколько ей лет. Длинные распущенные волосы были седы, о том, что когда-то они были черными, напоминали лишь отдельные прядки да россыпь черных нитей в седине.

– Я Лиран, – коротко сказала вошедшая. На ней был довольно широкий белый балахон, не того искристого белоснежного оттенка, что предпочитал Эльяс, нет, просто белый, из тщательно выбеленного обычного полотна. А на груди женщины болтались несколько ниток ожерелий с поразительно знакомыми костяными "бусами".

– Ктобу? – вслух удивилась я, – У него такое же ожерелье.

Лиран чуть нахмурилась.

– Я рада, что Ктобу выполнил свой долг. Не ожидала от него.

– Долг?

– Ты совершенно безрассудно и глупо поступила, что пришла сюда, прямо в руки Эльясу, – проигнорировав мой вопрос, напористо сказала Лиран, хмуро оглядывая меня сверху вниз, хотя была немного ниже меня, – Разве Ктобу не сказал тебе, что идти надо в "Серебрянную лапу"?

– Я... как-то забыла, – от удивления поперхнулась я.

– Идиотка, – без злобы, по-будничному бросила Лиран, – Разве ты не понимаешь, какое оружие даешь в руки Эльясу?

– Нет, – честно ответила я. Кажется, я не понимала не только это, а и много чего другого. И уж точно не понимала, кто друг, а кто враг. Предполагалось, что Ктобу противник Лиран, а выходит, что и наоборот. Но Лиран моей растерянности не заметила, – Ктобу сказал, ты сама мне все объяснишь. Про послание Найсала, про то, зачем я нужна Эльясу...

Колдунья недовольно скривилась, но затем кивнула.

– Вулесса хранила послание Найсала четыреста лет. Мы знали о Существе. Мы знали, что будет, если оно возродится. Мы хранили предостережение о нем и знали, что когда-нибудь случится худшее, и готовились противостоять Существу. Последние из верных слуг Найсала отнесли его послание так далеко, как это было возможно – на край северных земель, к самому морю, и упрятали тайное знание в толще камней, в одном из самых неприступных храмов Севера – в Вулессе. Верные слуги понимали опасность послания Найсала, а потому тренировали свои тела, волю и магический талант, чтобы противостоять тем, кто пожелает силой отнять знания о том, где спрятано Существо и как его возродить. Мы построили храмы там, где лежали ключи к Холхаре, за исключением Ла-Китты, разумеется – она сама себя защищала и туда нам входа не было, туда отправились лишь те, у кого не было магического дара. Маги-воины из Ордена Верных слуг, как мы стали себя называть, встали на страже всего, что могло привести к возрождению Существа.

– Где же ваши маги-воины сейчас? – я не сдержалась от сарказма, а Лиран дернулась, скривившись словно от приступа зубной боли.

– Шли годы, десятилетия, потом и столетия. Об опасности стали забывать. Орден был вынужден драться за свое существование. Времена изменились, женщина, – ведьма неожиданно выпрямилась и с вызовом уставилась на меня, – Нас, Верных, осталось слишком мало. Храмы-обереги опустели, магические ловушки, ведущие к ключам, утратили свою силу. Многие в Ордене перестали верить в наше предназначение и стали вольнодумствовать. Падение стало неизбежным, как думают многие. Но я этого не допущу. Орден станет тем, чем ему было предначертано...

Маленькая женщина стояла передо мной, вытянувшись тетивой – тонкой, предельно натянутой, смертоносной, если положить на нее острогранную стрелу... Да, теперь я понимала, почему даже имя ее у Ктобу вызывало страх. Она была одним сгустком воли – твердой, непреклонной, целеустремленной воли, которой не ведомы преграды. И намерения ее были для меня ясны – власть, только не для себя лично, а для своего Ордена. Одного я никак не могла решить: лгал ли Ктобу, заявив, что это именно Ледяная Лиран собирается воскресить Существо? Он лгал мне слишком о многом, но в намерениях Лиран, возможно, просто ошибался? Разве не желает она уничтожения Существа? И как ко всему этому относится Эльяс?

– Однажды мне довелось прочесть послание Найсала, – между тем продолжила Лиран, – это случилось сорок лет назад, когда я только стала жрицей-охранительницей в сокровищнице Вулесского храма. Написанное до сих пор стоит у меня перед глазами. Но...

И здесь женщина неожиданно запнулась и резко вздернула нос кверху.

– Но за годы кое-что ускользнуло из моей памяти. Я... не могу вспомнить в точности всю последовательность ритуала рассечения. А это очень важно.

– А если ритуала вообще не будет, Существо не возродится? Если уничтожить послание, Существо не войдет в полную силу и останется человеком...

– Вздор, – отрезала Лиран, – Когда Существо доберется до Холхары, подсказки ему будут не нужны. Если ты умираешь от жажды и склонилась над родником, тебя же не надо учить, как зачерпнуть воду и напиться? Поэтому мы должны попасть в Холхару первыми и встретить Существо во всеоружии.

Я кивнула – именно такого исхода событий я и боялась. А Лиран развеяла мои последние сомнения.

– А тебе самой зачем ритуал? Разве ты собираешься возродить Существо? – невинно спросила я, на что Лиран буквально прошипела мне в лицо:

– Ты меня вообще не слушала? Я собираюсь уничтожить Существо! Навечно!

– Кто и зачем возрождает Существо?

– Колдуны Шолха! Слуги-предатели! Те, которых Найсал изгнал как Вечных предателей! Они давно готовились к этому!

– Писцы?

– Как бы ты не назвала, их суть остается прежней. Они не зря крутятся около Эльяса. Но я не позволю им уничтожить мир. А ты поможешь мне!

– Я? Но почему я должна тебе помогать?

Несколько долгих секунд она изумленно смотрела на меня.

– Потому что у тебя нет выбора. Ты пришла ко мне, потому что знаешь, что никто, кроме меня, не сможет остановить Существо и колдунов Шолха.

– Ну, Ктобу мне говорил немного иначе, – хмыкнула я.