Текст книги "Время проснуться дракону"
Автор книги: Анна Ганькова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 60 страниц)
«Уф! Удалось!» – радовалась она, барахтаясь в огромной глубокой луже на карнизе, которая и смягчила удар от падения. А рядом уже сплошной стеной лилась вода, срывающаяся с купола.
Выбравшись из лужи, Эль переползла раму и двинулась по подоконнику, а капли расходящегося дождя нагоняли ее и здесь. Так что, по трезвому размышлению, следовало скоренько убираться и отсюда.
Шмякнувшись с подоконника на балкон, благо уже было понятно, что для пчелиного тельца это невесть какая катастрофа, Эль потащилась к краю и, просочившись сквозь кружевную прорезь балюстрады, посмотрела вокруг и вниз.
Уже с великим трудом призвав на помощь магию, она окинула особым взором круговой балкон и огромнейшую пропасть зала внизу, и с облегчением на сложенных руках статуи Светлого увидела то, что и хотела – маленькое светящиеся теплом пятнышко.
«Рива здесь! Она жива! – возликовала юная волшебница, наблюдая, как светлячок взвился с мраморной руки и понесся к ней. – Раз так лихо летает, то значит, не сильно ударилась и, скорее всего, не намокла!» – порадовалась Эль за подругу, которая по спирали поднималась все выше. А долетев до ее уровня, исполнила торжествующий танец перед ней. При этом тон звука жужжания крыльев менялся – то выше, то ниже.
«Вот когда уже пчелиное тельце начало потихоньку выдавливать из себя человеческое сознание! Это ж так пчелы общаются. А они в тот момент обрадованные, что обе живы, ничего не заметили!» – подумала девушка – ну, так ведь задним числом…
А тогда, где ползком по узорчатым стенам, где небольшими перелетами, Эль спускалась вниз. Рива же, не переставая приплясывать и «петь», кружила вокруг.
Так добрались они до статуи Светлого, которую еще раньше облюбовали, как самое удобное место для обзора храма. Тем более что улететь девушки все равно не могли – дождь за окнами лил, как из ведра.
Устроившись в складке мраморного рукава, они стали рассматривать зал.
А в храме произошли кое-какие изменения.
Во-первых, они поняли, что тот одинокий служитель, которого они видели склонившемся в молитве, оказался Святым Старцем. В тот-то раз головы он не поднимал, а магическая аура, по которой они могли бы его распознать, была укрыта от взгляда. И они, не особо рассматривая коленопреклоненную фигуру, посчитали его за простого Брата, вышедшего на поклон к изваянию Светлого.
Старец, в принципе, был им неплохо знаком. Они не раз видели его у себя в Долине в гостях и у их бабушки, и у других Глав Семи Родов. Сами-то девушки с ним почти не общались, просто знали, что он очень могущественный волшебник, да и, вообще, неплохой так, дедок.
Но это было – во-первых. Но вот, во-вторых, было куда как интересней!
Начавшаяся гроза не только их вернула обратно в храм, но и загнала в него троих путников. И до того эта троица была интересной, что даже если будешь таковую выискивать специально где-нибудь по городам и просторам, то ведь и не найдешь! А тут пришли сами и стоят напоказ! Девушки не удержались, прикрыли свой Дар и бочком так, повыше, стали подбираться к вновь вошедшим.
Первым привлекал внимание высоченный и здоровенный оборотень.
«Кто он, интересно?» – подумала Эль, разглядывая его. Обычно по внешнему виду человеческой личины оборотня всегда не трудно было догадаться о его звере.
Для волка, этот конкретный человек, был слишком высок и широк в плечах. Но, в тоже время, не достаточно тяжел для медведя или кабана. Да и гладкая пластичность его движений говорила о том же.
Эти-то три народа жили сравнительно недалеко от людских королевств – практически на границе с Ламарисом, и часто нанимались к человеческой знати в охранники. А молодежь из кабанов и медведей, что норовили побыстрее из под родительской опеки вырваться, пристраивались в человеческих портах в гребцы на галеи или грузчиками при складах. Так что, увидеть их на улицах городов и дорогах королевств было не такой уж и редкостью.
Да, были еще и лисы, но те вообще не подходили в данном случае – в человеческом обличье они имели средний рост и ярко рыжие волосы. Да и крепостью сложения лисы-оборотни не славились, а в людских землях предпочитали заниматься торговлей и ростовщичеством, деля этот хлеб, и не всегда мирно, с гномами.
А вот других перевертышей Эль и не видела никогда. Хотя знала, что где-то в дальних землях живут и они.
Рядом с неизвестным оборотнем стоял светлый эльф. Парень был очень молод и, видимо, не добрал еще положенных ему по природе ни роста, ни веса, и теперь, переминаясь с ноги на ногу возле Зверя и еле-еле дотягивая макушкой до его плеча, выглядел как осинка подле дуба.
Эль облетела эту парочку и зависла над третьим путником.
Молодой мужчина, чуть ниже оборотня и не столь мощный, показался ей очень знакомым. Она вгляделась в него, стараясь распознать, где она могла его видеть.
«Может в Лидсе, год назад? Или в Акселле, два?» – но внутренний голос нашептывал ей, что не там она ищет. А, между тем, синие глаза мужчины притягивали и завораживали, и она точно знала, что увидев их однажды – никогда бы не забыла.
«Да что за наваждение?!» – начинала она уже злиться, когда влетевший в незакрытую дверь порыв ветра всколыхнул волосы незнакомца и открыл черно-серебряную татуировку на виске. Эль залетела с той стороны, что бы получше ее разглядеть. И сразу поняла, что эта татуировка ей прекрасно знакома. И она даже может ее прочитать.
Вернее, она знала, как ее читать, потому что древние руны, на рисунке нанизанные на тонкий меч, были из давно утраченного языка, чуть ли не драконьих времен и в точности их прочтения давно уж никто не был уверен. За долгие годы их интерпретировали по-разному. В одном варианте эта знаменитая надпись читалась, как « Первый всадник». В другом же, как « Тот, кто следует впереди». И даже было такое предположение – « Летящий во главе».
Но, помимо нескольких вариантов прочтения этой надписи, она так же знала, что носили эту татуировку исключительно мужчины Эльмерской Семьи, притом, только представители «прямой линии». А с этим знанием пришло и понимание, что они с этим мужчиной приходятся друг другу очень дальними родственниками, потому что происходят от Первой Странницы. Так же, сразу стало ясно, что она его никогда не видела, так как любое знакомство с кем-то из королевской Семьи она бы, всяко, запомнила. И последнее, что Эль пришло в голову, так это то, что этот мужчина, привлекший ее внимание, может быть и самим королем – а значит, чужим женихом. А вот это знание, почему-то было очень болезненным…
Но в тот самый момент, когда ее голову посетила тоскливая мысль, с небес грянул гром. Да такой, что потряс все ее маленькое тельце и вышиб дух из всей ее нынешней пчелиной души. Он загрохотал – многоступенчато, наслаиваясь в многоголосие, заставляя все ее многочисленные ножки дрожать и мощной вибрацией сбивая трепет крыльев. От этого всепоглощающего ритма она потеряла ориентацию и повалилась жалким комочком – прямо под ноги стоящим людям.
Когда грохот прекратился, и бешенный нестройный ритм его перестал вибрировать, она поняла, что уцелела только чудом! Трое мужчин, несоразмерно огромных по сравнению с ней, тоже упали на пол и теперь стояли вокруг на коленях. Как не раздавили – неизвестно…
И уже не думая ни о короле, ни об оборотне, ни тем более о маленьком эльфе, она выбралась из ущелья огромных тел и полетела к двери.
А гроза, очень кстати, к этому времени выдав последний аккорд, стала выдыхаться и должна была скоро закончиться совсем.
Когда на улице летели последние капли дождя, уже подсвеченные лучами прорвавшегося сквозь тучи солнца, в дверь вошли еще один оборотень и эльфенок полукровка. Но Эль они уже не заинтересовали – толи, пережитые страхи сказались, толи, пчелиные инстинкты все более забирали свое. Последнее, что девушка помнила достаточно ясно – это как она с нетерпением кружилась возле двери, поджидая Риву.
Вот, в общем-то, и все…
Эль открыла глаза. Солнце к этому моменту уже перешло свой полуденный придел и полностью выжарило послегрозовую влагу в воздухе. Носившийся над вырубкой ветерок был сух и горяч и давно высушил ее кофту и юбку, а заодно и травные заросли вокруг. Надо было подниматься, искать Риву и продвигаться к дому.
«О-ох, наверно не удастся скрыть сегодняшнее происшествие от бабушки и мамы…» – пришла не очень приятная мысль в голову девушке. Она стала примеряться к ней, убеждая себя, что надо быть готовой ко всему.
Вдруг, откуда-то справа, в ногах, сначала послышалась возня в траве, а потом оттуда же прилетел родной, но хриплый и слабый голос:
– Э-э-эль!
– Рива! Я здесь! – отозвалась радостно девушка.
«Значит подруга жива, в человеческом обличие и главное – рядом!»
Звук шуршащей травы приблизился, и между лохматых ближних стеблей кипрея нарисовалось любимое личико. Правда, под знакомыми и обычно ясными глазами залегли тени, губы запеклись, а нежная белая кожа нездорово посерела. Расшитая же рубаха на Риве была сильно измята и вся в травяных и земляных пятнах, а рыже-красные волосы всклочены.
Но когда в глазах сестры, уставившихся на нее, появились испуг и удивление, а рот издал звук: «О!», Эль поняла, что и сама выглядит не лучше.
А так как Рива передвигалась сквозь траву на четвереньках, то, когда она добралась до Эль, ей не пришлось присаживаться – она просто завалилась на бок рядом, чтоб обнять ее… и зареветь в голос:
– Я так испугалась, что тебя ря-ядом не-ет! А ты тут оказывае-ется! Как хорошо-о-то!
– Чего ревешь-то тогда, раз хорошо? – спросила ее Эль, пытаясь пошутить, но сама еле сдерживая слезы облегченья.
– Ты думаешь, бабульки все узнают? – наревевшись, спросила Рива.
– Думаю – да, сестра. Скорее всего, они уже знают. Если б мы, как и хотели, управились за час, то конечно – все могло пройти и по-тихому. А теперь, наверное, нас уже хватились и давно в тарелке высматривают, – не стала скрывать от нее Эль реалии сложившейся ситуации.
После этой небольшой речи, неприятной, но весьма бодрящей по смыслу, девушки разомкнули объятия, и, кряхтя, как старые бабки, стали подниматься на ноги. А утвердившись вертикально, немножко потоптались на месте, разминаясь, и принялись оглядываться, ища обратную дорогу к дому.
Когда их глаза нашли наверху приметный уступ, Рива указала на него:
– Вон он… далеко…
И действительно, голый скальный выступ выделялся над кронами деревьев высоко-о вверху, а с поляны был похож на нос великана, нависающий над густой бородой.
Девушки направились к нему.
Заросший деревьями склон, по которому они поднимались, был крутым и каменистым, а земля под ногами осыпалась мелким крошевом, при каждом шаге утекая из-под ступни и утягивая ее вниз за собой. Поэтому, то и дело приходилось цепляться руками за выступающие камни или клочья травы, чтоб помогать себе при подъеме. А то и вставать на четвереньки, в надежде, что четыре конечности не будут соскальзывать так же неуклюже, как две.
– Фу! Давай передохнем! – минут через десять такого пути, сказала Рива. И в изнеможении плюхнулась на кочку прямо там, где и шла.
Эль нагнала ее и уселась рядом, утирая рукавом блузки вспотевшее лицо. Ей, блузе то есть, было уже ничего не страшно – от ее кипенной белизны и крахмальной хрусткости после валянья по сырой траве ничегошеньки не осталось.
– А ты разглядела в храме половинчиков? Вот же, ведь, хорошенькие! – начала разговор отдышавшаяся Рива.
– А разве тот, что был с грозным оборотнем не чистокровный? – удивилась Эль.
– Что ты! У него глаза чернющие, как угольки!
Нет, не разглядела этого Эль.
– А большой оборотень, я думаю, совсем не грозный, а очень даже милый. А к своим, наверное, и добрый. Просто он крупный и Зверь сильно в нем чувствуется, – продолжала делиться своими впечатлениями Рива об увиденных путниках.
Но Эль поймала себя на мысли, что милости и доброты в громадном оборотне тоже не приметила.
– А второй оборотень, который после грозы пришел в храм – просто красавчик! И есть у меня подозрение на его счет, что он из тех самых, редких воронов! – не унималась Рива.
Ну, а этого товарища, Эль и не разглядывала. Девушка опять начала злиться на себя – она, похоже, кроме эльмерца с татуировкой, вообще, ничегошеньки не заметила!
– Слушай сестра, а ты человека, который был с ними, разглядела хорошо? – спросила она у Ривы.
– Так… не очень. Он же самый неприметный из них – человек и человек себе! – ответила та.
– У него на лице была татуировка эльмерской династии. Может это сам король Ричард? – задала Эль тот самый, почему-то сильно волнующий ее, вопрос.
– Сестра! Ты меня удивляешь! Совсем уже в пчелке себя плохо чувствовала? Ты что, не видела, как они все просто одеты? Да и путешествовали, похоже, всего впятером. Короли, знаешь ли, так не ездят! Да и потом вспомни – молодой Эльмерский король рыжеволосый, – при этих словах, Рива потрясла перед Эль свой растрепанной красно-сияющей косой. – Не такой, конечно, как мы, но все-таки. А этот парень темненький. Так что это, скорее всего, младший брат короля – вперед кортежа утрепал. Средний-то у них служитель Светлого и так запросто по горам шляться тоже не мог.
От этих простых и понятных доказательств, что виденный ими парень королем точно не является, Эль, прям даже, как-то воспряла. А на душе у нее при этом стало легко и спокойно. Вот только почему?
Отдохнув, девушки двинулись дальше.
Пока они, пыхтя, сопя и призывая в помощь Темного, преодолевают крутой подъем, думается, надо дать, кое какие пояснения – кем эти молодые волшебницы друг другу приходятся.
Сестрами, в прямом смысле этого понятия, они не были. И хотя себя они так и называли, но на самом деле Рива приходилась Эль племянницей и была дочерью ее старшей сестры. Родились они около двадцати зим назад с разницей в несколько дней, одна в Зачарованной Долине, а другая в маленьком приморском городке недалеко от Старого Эльмера. Они даже имя получили одно на двоих – Эльмерива. И имя то было славным, семейным и носила его когда-то их прародительница – Первая Странница Заступница.
Но по стечению обстоятельств, предписанной им Судьбы, росли и воспитывались они вместе, в Долине. И пусть сестрами в прямом понимании этого значения не являлись, но вот лучшими подругами были точно.
Наконец, выбиваясь из последних сил, девушки подобрались к «носатому» уступу. Теперь надо было забрать чуть-чуть вправо – и вот она, маленькая затененная полянка. А в глубине ее, невидимый для простого человеческого глаза, вход в пещеру.
Проход, скрытый магией и зарослями девичьего винограда, провел их вглубь горы – в небольшую полость. А там, на одной из стен, окруженная с двух сторон выбитыми рунами, темнела чуть колышущаяся поверхность. Коснувшись положенных рун и взявшись за руки, так как с силой магии у них после пчелиных эксцессов были проблемы, девушки стали произносить заклинание. Текучая поверхность нехотя задрожала и всколыхнулась, как гладь большой лужи, в которую бросили малюсенький камешек. Девушки не раздумывая, шагнули в нее. С их-то нынешними силенками долго тянуть нельзя – кто ж его знает, когда Око захлопнется.
Ступили они с одной стороны колышущегося марева, а вышли с другой, в почти такую же пещеру, только без глубокого лаза – напротив Ока виднелся выход сразу на улицу. Подобравшись к его краю, девушки осторожно выглянули.
Готовы-то они, конечно, были, что про их проделки узнают. Но, вот что бы их поджидали прямо здесь – возле выхода из пещеры Ока… к этому, оказывается, они были – ну, совсем не готовы!
– Мама! Бабушка Руит! – в один голос воскликнули они и отшатнулись назад.
Поляна перед выходом из пещеры была почти полностью укрыта от солнца раскидистыми ветвями огромного древнего дуба. У ствола его на каменной скамье сидела молодая женщина и спокойно вязала. Рядом с ней, свернувшись клубком, лежал здоровенный рыжий кот. А в траве у ног, развалившись на бочинах, еще двое – один полосатый с белой грудью, а второй трехцветный – и эти размерами со среднюю дворняжку.
Стоило девушкам выглянуть, как котищи подхватились и с громкими мявками понеслись к ним. Вот тебе и аккуратненько посмотрели!
Пришлось выходить…
Молодую женщину, что после кошачьих воплей тоже поднялась со скамьи и направилась к ним, вряд ли кто в здравом уме мог посчитать за маму и тем более за бабушку столь взрослых девиц. Но вот то, что они близкие родственницы – было бы понятно каждому.
У нее, так же как и у девушек, были приметные своей яркостью рыже-красные волосы. Правда убраны они были не в расхристанные косички, а в вполне аккуратный и женственный пучок на затылке. Невысоким ростом и хрупкостью сложения эта женщина тоже напоминала сестер. И лицом, белым, нежным и тонким. А еще более губами – нижней полной и мягкой и верхней, более узкой и резной.
Вот только выражения столь похожих лиц были совершенно разные. У женщины – строгое, суровое, но с явной затаившейся смешинкой. А у девиц, конечно же, испуганное и покаянное.
– Ма-ам! Бабу-уль! – в один слившийся блеющий голосок обратились девушки к ней.
Та, не слушая их, просто взялась за подбородок одной и посмотрела ей пристально в лицо. А потом проделала то же самое и со второй мордахой:
– Хороши! Ничего не скажешь! Ума-то что, нет совсем?! Хоть одного на двоих! Разве ж можно в вашем-то возрасте пчелами перекидываться? Не каждый умудренный опытом маг себе это позволяет! Я уж думала вы и Око-то сами не откроете!
Тем временем, не смотря на собственный строгий выговор, она заботливо подхватила девушек под руки и повела к скамье. А усадив, достала из-под нее оплетенную бутыль с холодной водой, вручила каждой по стакану и налила.
– Надеюсь, ты стихию свою не призывала? Хоть на это умишка-то хватило? – спросила она у Ривы.
Та только согласно промычала в стакан, взахлеб глотая воду.
Когда девушки напились, Руит им еще и капелек каких-то накапала. А потом велела подниматься и топать в деревню, на расправу к бабушке Норе. Девушки испуганно переглянулись, но делать-то нечего – обреченно повесив головы, направились, куда было велено. А ведь бабушка Нора это совсем не то, что бабушка Руит – тут дело одним выговором не обойдется.
Коты, полосатый и трехцветный, между тем терлись об ноги и зазывно заглядывали в глаза, просясь на руки.
– Кыш, парни! Они вас, таких кабанчиков, сейчас и от земли-то не оторвут. Неужели не чувствуете, что они совсем без сил? Тогда – медяшка вам цена, таким помощничкам! – пристыдила их Руит.
Коты все поняли и с понурым видом засеменили вперед по тропе.
Дорога до деревни была недлинной – только и пройти-то вдоль лысой скалы, которая содержала в себе и пещеру с Оком, и жилище Темного. Которое теперь, спустя тысячи зим от того времени что он жил в нем, почиталось обитателями Зачарованной Долины, как храм.
Обогнув скалу, тропа вывела маленькую процессию на край деревенской площади. Теперь, по правую руку от них располагалась все таже скала, которую они обходили, но здесь, выдаваясь уступом на площадь, она была облагорожена и резными колоннами обозначала вход в жилище Темного. А по левую руку – дом Главы Первого Рода, то есть бабушки Норы. Далее, по краю площади располагались такие же, как и их, еще шесть домов – круг этот и замыкающие.
Строились сии жилища когда-то для легендарных Странниц, почитающимися теперь в шести королевствах за Святых. Вернее, когда эти женщины еще и Странницами-то не стали, а были всего лишь семью простыми человеческими девушками взятыми Темным в жены, чтоб обучить их магии и породить с ними первых человеческих волшебников.
Так что дома эти и по сей день, построенные божественной волей, возвышались крепкими уверенными стенами. Вот только камень, чуть-чуть потемнел… Но спустя тысячезимия эти хоромы, рассчитанные на большую семью, стояли все больше полупустыми. Потому что обитали в них, как правило, только Главы Рода с незамужними и неженатыми родственниками. А все остальные, кто не ушел в Мир, а остался в Долине, давно уж предпочитали жить своими домами, растянув деревню вширь аж на четыре улицы, расходящиеся лучами от той самой площади, что теперь была ее центром.
Вот и у них в родовом жилище, кроме бабушки Норы, жила Рива да еще сама Эль, в последние два года переселившаяся сюда от родителей.
А бабушка их уже ожидала. Она сидела в кресле возле незажженного по летнему времени камина и выжидательно смотрела на смущенно топчущихся в дверях девушек. А возле нее на приставном столике стояло блюдо с водой, так что было понятно – она в курсе всех их пчелиных перипетий и неудач с магией.
Вот! И что они могли ей сказать, зная это? Только стоять с покаянно опущенной головой и молча ждать неминуемого приговора.
– Значит так, – начала свою грозную отповедь бабушка, – я так понимаю – сказать вам в свое оправдание нечего. Вот и хорошо – похоже, не все мозги растеряли, ютясь по пчелам. А раз так, наказание ваше будет не столь жестким. Во-первых, хлев вы вручную все-таки вычистите. И не далее, как завтра. Во-вторых, магией вам запрещаю пользоваться две десятницы. Только если под моим или материным надзором – чтоб уроков не прерывать. И не хитрить мне – узнаю, строже накажу! А то, что я все равно проведаю, вы прекрасно и так знаете.
– А если… – не выдержала, более эмоциональная Рива, попытавшись вклиниться в бабушкин выговор.
Но та прервала ее на полуслове, и так поняв, в чем причина возражений:
– А если свадебный кортеж прибудет раньше этого срока, то значит и венчание пройдет своим чередом, без вашего присутствия. Вот и посмотрим – судьба вам на нем побывать или нет. А теперь кушать и в постель до самого утра. Живо! – прикрикнула она на них.
В общем-то, при последнем высказывании в глазах ее появилась затаенная улыбка, как давеча и у ее дочери, когда та ругала девушек под сенью древнего дуба, но подружки ее не заметили, расстроено переживая сказанное. Вот уж наказала бабушка, так наказала – тут и коровник рядом не стоял!
А на утро, надев на себя самые старые рубахи и юбки, а ножки вдев в крестьянские башмаки на деревянной подошве, девушки отправились в хлев.
В общем-то, им немного повезло, если, конечно, в таком деле вообще везти может – на дворе стояло жаркое лето. А это значило, что большинство животных целый день находилось на выгоне, а то, что успевало накопиться за ночь, быстро высыхало. Только одна свинка с поздними поросятами портила им эту менее вонючую и более легкую задачу, возясь вместе со своим выводком в углу хлева.
Девушки оглядели предстоящее поле деятельности, вернее большой сарай, и приуныли.
Как было бы хорошо, чтоб вилы сами подцепляли навоз и нагружали корзину! А потом, когда корзины уже наполнены, то они – корзины эти, опять же сами, рядочком, поплыли бы к яме, что выкопана на конце огорода! А ты только стоишь где-нибудь в теньке на ветерочке, чтоб не сильно навозным духом несло, и слегка так это все дело направляешь. Главное-то, что для такой работы и магии-то много не надо – так, самую чуточку.
Но даже если бы на сегодня у девушек эта самая «чуточка» и насобиралась, то воспользоваться они бы ею не смогли. И пришлось им подтыкать юбки, покрепче ухватывать вилы и, как самым, что ни на есть простым селянкам, браться за дело вручную.
Эль направилась в овечий загон.
Через какое-то время она поняла, что процесс перекладывания содержимого загона в корзину не идет – круглые какахи сыплются меж зубьев вил, как сухой горох, и складироваться упорно не желают. Так что пришлось ей идти и брать лопату.
А когда она вернулась, посреди хлева стоял отец и с веселой улыбкой обозревал не вполне заметные результаты их труда.
– Что, девоньки мои, трудно вам без магии-то? Но иногда для разнообразия надо попробовать и без нее пожить. Большинство людей как то же справляется? А чтоб нескучно было, я пришел вам помочь, – и после этих слов, подхватив оставленные Эль вилы, направился к загону с маткой и поросятами.
– Альен, а тебя потом бабульки не заругают?!! – воскликнула Рива.
– А когда меня твои бабульки ругали?! – задорно ответил он, и подмигнул девушкам.
«Конечно, кто ж отца ругать будет? Мама, чей поди, пожурит слегка, что пожалел их – дурех, не дал прочувствовать всю тяжесть безмагической жизни. А бабушка, так та как обычно, вообще, рукой махнет на доброту зятеву».
А отец тем временем аккуратно перенес похрюкивающих поросяток в соседний загон и переманил туда же и маму-свинку. А взявшись за дело, запел.
Сколько Эль себя помнила, он всегда себя так вел – делал то, что считал нужным, не оглядываясь на других, и всегда с веселой песней.
Нудных баллад про старые времена, битвы разные и героев с их подвигами он не любил. А пел все больше задорные и легкие песенки. Про веселого башмачника, который умел делать такие башмаки, которые кто ни оденет, так в пляс в них и пускается. Про жадного стражника, что стоя на городских воротах, брал лишнюю деньгу со всех. А потом, не признав собственного графа, взял и с него, конечно же, поплатившись сразу за свою жадность. И как погнали того по улицам города по указу графа, а горожане, у кого он лишнюю монетку взял, норовили кинуть в него – кто гнилым помидором, кто тухлым яйцом, а кто и камнем.
Вот и сегодня отец затянул песенку про глупую, но добрую цветочницу:
Милая дева продавала цветы
На площади у фонтана
« – Купите! Купите!» – просила она:
« – Я утром их собирала!»
Предложила служке пару,
А он и говорит – дай мне даром,
Я спалю его на огонечке и вымолю тебе дружочка!
Ля-ля-ля, глупа она была и цветочки отдала!
Милая дева продавала цветы
На площади у фонтана
« – Купите! Купите!» – просила она:
« – Я утром их собирала!»
Предложила тетке пару,
А она и говорит – дай мне даром,
Я схожу на могилку к сыну, помяну его красиво!
Ля-ля-ля, добра она была и цветочки отдала!
Милая дева продавала цветы
На площади у фонтана
« – Купите! Купите!» – просила она:
« – Я утром их собирала!»
Предложила торговцу пару,
А он и говорит – дай мне даром,
Я посля приду и ленту тебе подарю!
Ля-ля-ля, глупа она была и цветочки отдала!
Милая дева продавала цветы
На площади у фонтана
« – Купите! Купите!» – просила она:
« – Я утром их собирала!»
Предложила парню пару,
А он и говорит – дай мне даром,
У меня подружка есть, ухажеров у ней не счесть!
Ля-ля-ля, добра она была и цветочки отдала!
Уже на втором куплете Эль и Рива подхватили легкий мотивчик и стали подпевать. А как отец и говорил – с песней дело и легче и быстрее делается.
А незамысловатая песенка была длинной и в каждой местности ее пели по-разному. Теперь же они вспоминали все когда-то слышанные куплеты да еще парочку придумали сами – по ходу. Собственно, с такими песенками всегда так и случается – кто-то что-то вспоминает, а подзабыв, придумывает свое.
Главное это запев про то, что цветочница отдает разным людям цветы даром, то по доброте своей, то по глупости. И всегда одинаковое окончание, что за ней в это время наблюдает бравый солдат, который сначала хочет взять пригожую девицу замуж, но увидев, как она все раздает, решает, что расточительная жена ему не нужна.
На последнем куплете они все дружно смеялись, не замечая усталости, а вот дело было сделано!
«С папой так всегда – легко и весело!» – думала Эль, наблюдая как он, возвращая поросяток в родной загон, приговаривает что-то добрым голосом и чешет каждому между ушек.
Она очень любила отца. И если послушать тихий голосок, маленьким «жучком» живущий в ее душе, который она, конечно же, не слушала, то любила она его покрепче матери.
Мама была для нее – ясным солнышком, к которому стремишься и о котором мечтаешь. Но, к сожалению, в жизни Эль был период в котором, как и настоящее солнце, мама была далека и недоступна.
После, когда подросла, взрослым разумом девушка приняла и поняла причины заставившие мать покинуть их с отцом, но тот маленький и гадкий жучок в ее душе, который поселился там в день материного ухода, помимо воли самой Эль, норовил периодически вылезти и напомнить о себе тихим голоском.
А тот день, перевернувший все с ног на голову в ее жизни, Эль не забудет никогда.
Они – мама, папа и она, их маленькая дочь, жили в тихом приморском городке, в часе неспешной езды от Старого Эльмера. Да, еще с ними жил тогда кот. Обычный такой, рыжий – летом облезлый, зимой пушистый и толстый, в общем, какой в каждом доме на их улице имелся. И звали его Барс.
Их маленький городок когда-то образовался рядом с древним еще эльфийским поместьем, и даже свое название взял от нее – Литас, что на староэльфийском языке значило – взморье.
И состоял тот городишка из небольшой площади, где кроме храма Светлого, пожарной вышки и почтовой станции, высились еще с десяток вполне городских особнячков, а вот все остальные дома, вдоль разбегающихся в разные стороны улиц, как только обычными деревенскими коттеджами назвать было и нельзя.
Вот и их домик, в котором они тогда жили, был таким же – небольшим и скромным. Всего-то кухня и общая комната внизу да под самой крышей две спальни – ее и родительская. Но зато вокруг него был чудесный садик с самыми красивыми цветами в округе!
Само древнее поместье легкими воздушными строениями раскинулось чуть в стороне от городка на высоком обрывистом берегу и давно уж принадлежало кому-то из человеческой знати. Кому? Эль, в ее четыре зимы, было совершенно не интересно. А вот то, что недалеко от него располагалась вытесанная прямо в камне обрыва лестница, спускающаяся к самой кромке прибоя – очень даже! Они с мамой часто ходили туда гулять.
Их жизнь в этом тихом сонном городишке была спокойна и упорядочена. Но сказать или подумать так мог только взрослый человек, а для ребенка, которой другой и не знал, она была просто привычной – текущей изо дня в день по накатанной дорожке.
Отец обычно сразу после утренней трапезы уезжал в Эльмер, где, как знала Эль, у него была своя лавка. А они с мамой оставались хозяйничать дома.
Сразу после еды отец шел седлать лошадку, а они с мамочкой выходили на крыльцо его провожать. Папа никогда не уезжал без того чтоб не одарить своих любимых девочек, как он их называл, прощальными поцелуями. Маме доставался поцелуй в губы, а ей, Эльмери, целых два – в обе щечки.
А потом они стояли и махали ему рукой, пока он не скрывался за поворотом, и возвращались в дом к своим «женским» делам. Мама, спросив маленькую Эль какой танец она сегодня предпочитает – сарабанду или павану, отправляла по дому веник «танцевать» в предложенном ритме, а сама бралась за приготовление вечерней трапезы. Малышка же, по мере сил и умений ей помогала. Ну, а Бася, к тому времени напившись молочка, уходил заниматься уже своими делами – кошачьими.
Мамочка у Эльмери была волшебницей, и малышка очень этим гордилась. Но ей почему-то строго-настрого запрещалось об этом говорить с друзьями и подружками. Девочка очень сожалела, но наказ родителей выполняла.
