Текст книги "Аритмия (СИ)"

Автор книги: Анна Джолос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

– Дашкет… А ты где это? Погоди, только не говори, что ты…

– Что я до сих пор не дома? – насмешливо фыркаю.

– Даш. Но ты же…

– Козел ты, Рома… – разочарованно вздыхаю и сбрасываю, потому что к остановке подъезжает моя машина.

– Доброй ночи, – здоровается со мной водитель, пока я усаживаюсь сзади.

– Добрый…

На всякий случай еще раз называю домашний адрес и двигаюсь ближе к окошку. Оттуда на протяжении всей поездки разглядываю ночную Москву… Яркую, огромную и такую неприветливую…

У подъезда своего дома оказываюсь уже минут через пятнадцать. Благодарю водителя и с колотящимся сердцем выхожу из такси, еще из автомобиля заприметив отца, сидящего на лавочке.

– Пап… – робко зову его, оказавшись рядом.

Он не говорит ни слова. Только осматривает мрачным взглядом с ног до головы и кивает в сторону подъезда.

Ну все… Не видать мне Питера как своих ушей.

И да, на этот раз домашним арестом мое наказание точно не ограничится…

Глава 14. Запрещенный прием

Дарина

Ночь выдается та еще… От родителей получаю, что называется, по полной программе. Выслушиваю полуторачасовую лекцию на тему своего девиантного поведения, а также… Во-первых, лишаюсь телефона и своего старенького ноутбука. Во-вторых, литературы, взятой из библиотеки, и в-третьих, разумеется, билета в Санкт-Петербург.

Эту несостоявшуюся поездку я горько оплакиваю до самого рассвета. Знала, конечно, что так будет, но, как говорится, надежда умирает последней. Что в итоге и случилось…

Расстроенная, разбитая и совершенно не выспавшаяся отказываюсь от завтрака и собираюсь в гимназию. Форма, портфель, сменка, быстрый равнодушный взгляд в зеркало.

– Время, Дарина, – отец недовольно показывает на часы.

– Иду уже.

Надеваю куртку, обуваюсь и снимаю с крючка связку своих ключей. Выхожу из квартиры вслед за отцом. С тоской замечаю, что мама не идет провожать нас и не желает мне хорошего дня, как бывало обычно.

После вчерашнего она со мной не разговаривает. Объявила самый настоящий бойкот, упрекнув в том, что я, цитирую: «капитально подорвала ее доверие».

Ох, и видели бы вы ее взгляд! Внимательный, острый, выражающий недоумение и вместе с тем самое настоящее осуждение. Сколько нового я о себе узнала! Мама в этот раз не поскупилась на обидные слова, задержавшись в моей комнате еще на добрых полчаса.

Я смиренно слушала, а она роняла слезы, сетуя и на новый город, и на новую школу, и на мальчика, с которым я (якобы) имела неосторожность связаться.

«Дожили! Шляешься по чужим квартирам! Без белья домой приходишь в ночь! Я не узнаю тебя!»

И все в таком духе.

Обидно. Но заслужила. Я прекрасно понимаю ее реакцию, ведь со стороны мое поведение и правда выглядит отвратительно.

– Давай чуть быстрее, – торопит меня папа, пока я уныло спускаюсь по ступенькам.

– Успею, еще целый час до начала занятий, – бормочу себе под нос.

– Я не успею, – недовольно бросает через плечо.

– Не поняла… – гипнотизирую взглядом его спину.

– Прибавь шагу, Дарина!

Все становится ясно уже совсем скоро, а если точнее, к тому моменту, как мы оказываемся на одной остановке и в одном автобусе. Это притом, что отцу на работу надо бы в другую сторону. Понимаете, да?

– Ты меня до школы провожать собираешься? – все-таки имею наглость спросить.

– Теперь туда и обратно либо со мной, либо с матерью. Это ясно? – отвечает, не отрывая хмурого взгляда от газеты, купленной в киоске.

– Ясно.

Да уж… В десятом классе приходить под родительским конвоем в школу – это самый настоящий позор.

Сникаю еще больше и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу.

А может надо было рассказать родителям правду? О том, что один садист закрыл меня в шкафу, а второй – решил не выпускать оттуда до утра?

Вот только вряд ли родители поверили бы. Особенно если взять во внимание постыдную историю, которую поведал отец. Про телефонный звонок, нетрудно догадаться, кем совершенный…

И снова злость накатывает со страшной силой. Мне, вообще-то, не свойственны приступы гнева и ярости, но, клянусь, за вот эти грязные небылицы хочется выдрать Яну язык. Он ведь намеренно сделал это, в очередной раз продемонстрировав гнилую сторону своей души.

Ну что за человек такой!

Вспоминаю наш диалог и раздражаюсь лишь сильнее. Потому что понимаю: мои попытки раскопать в нем что-то хорошее и стоящее лишь усложняют мне жизнь. Честно, за тот месяц, что мы игнорировали друг друга, можно было бы, наверное, справиться с собой и своими неоднозначными чувствами, но… К несчастью, за этот период я обнаружила ряд веских и неопровержимых доказательств. Доказательств того, что мрачный Ян не честен со мной. И с собой, похоже, тоже…

– Идем, – голос отца выдергивает меня из плена неспокойных мыслей.

Поднимаюсь со своего места и тяжко вздыхаю. Надеюсь, он не собирается провожать меня прямо до КПП.

– Сколько у тебя сегодня уроков? – холодно интересуется, пока мы идем по аллее, усыпанной мокрыми листьями.

– Восемь, если считать с факультативом по английскому. В четыре тридцать волейбол.

– В шесть за тобой придет мать, – сообщает, бросив очередной взгляд на часы.

– Пап… пожалуйста, давайте без этого. Обещаю, я буду приходить вовремя, – предпринимаю попытку смягчить наказание.

– Это не обсуждается, – бескомпромиссно отрезает он. – Доверия к тебе больше нет.

До пункта КПП доходим в полном молчании. Уже собираюсь в очередной раз извиниться и попрощаться, но, к моему ужасу, отец отдает охраннику в окошко свой паспорт, а это может означать только одно – он идет в школу со мной.

– Ты к Элеоноре Андреевне? – догадываюсь я.

Игнорирует мой вопрос. Забирает документ и проходит через турникет.

Думаю, хочет сообщить моему классному руководителю весть о том, что я не еду в Питер.

Двор пересекаем быстро, но меня не покидает ощущение того, что все происходит очень медленно.

– Пап, в раздевалке куртку оставлю и покажу, куда идти, – расстроенно говорю я.

Можно делать вид, что я не замечаю насмешливые взгляды своих одноклассников, но черт… я же вижу, как они перешептываются, глядя на нас.

– Нам на второй этаж, – киваю в сторону лестницы, наблюдая за тем, как отец справляется с бахилами.

– Пельш сказала, что спустится меня встретить. Иди на занятия.

– Дашкет!

Вот только его мне сейчас для полного счастья не хватало!

Резко оборачиваюсь.

Беркутов неминуемо направляется прямо ко мне.

Черт.

– Надо поговорить.

– Не хочу я с тобой разговаривать. Уходи, – прошу, когда он останавливается напротив.

– Даш…

– Уходи, Рома.

С нажимом. Еще и глазами «красноречиво» стреляю.

Слепой, что ли? Не понимает, что наш диалог ну совсем ни к месту?!

– Даш, да послушай… – касается моей руки, но я спешу отстраниться, опасаясь того, что может подумать родитель.

– Не хочу разговаривать, – повторяю жестче. Практически по слогам. – Ни сейчас, ни потом.

– Я хочу, – слышу за спиной голос отца.

– Пааап…

– Значит так, – сгребает кулаком свитер парня и рывком тянет на себя. – Чтобы я тебя рядом со своей дочерью не видел!

– Пааап, пожалуйста, отпусти его! – пытаюсь влезть между ними.

– Вообще не отсвечивай рядом с ней!

Беркутов хмурится, но молчит.

– Ты понял меня, Рома? – нависает над одноклассником грозовой тучей.

– Я виноват, признаю, – парень примирительно поднимает ладони вверх. – Простите, как вас по имени-отчеству?

Рома, замолчи…

Неизвестно ведь, что выдаст.

– Мое имя и отчество тебе знать ни к чему, – взгляд отца темнеет. – Познакомиться ты можешь только с моими ботинками.

– Пааап, перестань, прошу. На нас же все смотрят!

Сердце колотится в груди как сумасшедшее, и я начинаю паниковать, ведь никогда не попадала в ситуацию, подобную этой.

– Немедленно отпустите ребенка! Вы слышите?! – громко требует появившаяся из ниоткуда Венера Львовна, наш методист по учебной части.

– Ребенка! – фыркает отец, разжимая кулак. – Я предупредил. Не приближайся к ней.

Замечаю столпившихся на первом этаже зевак и чувствую, как от стыда начинают рдеть щеки.

– Я понял, – мрачно отзывается мальчишка.

– Надеюсь.

– Элеонора Андреевна, ваш родитель? Немедленно успокойте и разберитесь в ситуации, – инструктирует моего перепуганного классного руководителя Венера.

– Да, конечно. Давайте пройдем в мой кабинет. Дарина, а ты на урок, – строго командует она, окинув меня обеспокоенным взором.

Спешу покинуть «сцену», оставляя позади всех участников конфликта. Ситуация вышла очень неприятная. Даже не ожидала, что папа может устроить такое на глазах у всех.

Присаживаюсь на свободный пуфик, один из тех, что стоят в рекреации. Закрываю лицо ладонями. Хочется разрыдаться, но я себе этого не позволяю. Так и сижу какое-то время, до тех пор, пока более-менее не успокаиваюсь.

Хорошо хоть у Беркутова хватило выдержки и интеллекта все это молча проглотить! Еще драки не хватало!

Встаю, расправляю юбку, делаю глубокий вдох. Поднимаюсь по лестнице на третий этаж, пересекаю стеклянный переход и сворачиваю направо. Там в дальней части коридора ожидают звонка мои «дружелюбные» одноклассники.

– Ну твой батя дает! – при виде меня смеется верзила Пилюгин.

– Чума, – комментирует Бондаренко, уставившись в телефон.

Неужели и заснять кто-то успел?

– А я и думаю, зачем папаша ее за ручку в школу привел. На разборки, оказывается, пришел, – хмыкает Марина Сивова, лениво пожевывая при этом жвачку.

Ну точно… Ее, на пару с Грановской, я видела на КПП.

– Беркута заложила? – спрашивает кто-то.

– Да небось нажаловалась предкам про ночное рандеву.

Уже даже об этом знают… Откуда?

– За своих мы и накостылять не против, – снова, чавкая, отзывается Сивова.

– Вообще ее папаша за рукоприкладство присесть на нары может.

Их язвительные комментарии летят в меня заточенными стрелами, но я стараюсь не обращать на них внимания.

– Заткнитесь уже. Даш, привет, ты как?

Камиль, пожалуй, единственный человек, которого я рада видеть этим утром. Но сейчас, увы, даже с ним я не в состоянии поддерживать непринужденный диалог.

Вкладываю телефон ему в ладонь. Иду дальше. Мне нужно найти исчадье ада, которое я смело могу винить во всех свалившихся на меня бедах.

Цыбин испуганно дергается в сторону. Видимо, взгляд у меня тот еще.

А вот и он… Буквоед проклятый!

Сидит на подоконнике, по привычке уставившись в книгу, и поднимает на меня глаза лишь тогда, когда я подхожу совсем близко.

– Арсеньева… Не задохнулась, значит? – насмешливо произносит он.

– Весело? – интересуюсь, прищуриваясь. – Весело тебе, да?

Равнодушно пожимает плечом и вот тут я не выдерживаю. Потому что внутри все кипит…

Совсем недавно Рома, занимающийся в секции по рукопашному бою, научил меня правильно наносить удар по лицу.

«Дашкет, бей не костяшками, а плоской поверхностью, сжав кулак как можно плотнее прямо перед самим ударом. Воот так, чтобы пальцы образовали эту самую плоскость. И еще… постарайся вложить в хук весь свой вес. Нужно задействовать одновременно руку, плечо, бедро. Наноси удар практически всем телом…»

Что я, собственно, и делаю.

Чей-то возглас. И гробовая тишина, которую нарушает звонок, разрывающий перепонки.

Вот знаете… всего пару секунд, а сколько удовольствия, наряду с болью, ты испытываешь! Восторг и гордость не передать никакими словами. У меня ведь недурно получилось. О чем свидетельствует нецензурная брань за спиной и в край ошеломленное лицо того, кому прилетело.

Ха! Синяк точно будет!

Абрамов явно не ожидал от меня чего-то подобного. Однако, надо отдать ему должное, он, вопреки всему, остается крайне спокойным. Пожалуй, его негодование выдают только излишне напряженные скулы.

Отталкивается от подоконника. Резким движением хватает меня за локоть и тащит в сторону туалета. Я и пикнуть не успеваю, не то, что воспротивиться.

«Бить будет, наверное…» – проносится в голове тревожная мысль.

– Вон пошли, – командует одиннадцатиклассницам, прихорашивающимся у зеркала.

Те, растерянно хлопая накрашенными ресницами, спешат исполнить его «просьбу».

Ладно, признаю, вот теперь становится страшно. Потому что мы с ним остаемся наедине. Еще и второй звонок звенит, оповещая о том, что сюда однозначно никто не войдет, ведь опаздывать на уроки нельзя. Жесткая система штрафов от учителей работает на отлично. Единожды рискнувший задержаться больше никогда не захочет этого повторить.

– Значит… руки распустить решила? – мрачно ухмыляется, прижимая меня к холодной зеркальной стене. – Я ведь себе тоже подобное могу позволить.

Сгребает пальцами ворот моей блузки и дергает на себя. Да так резко, что ткань жалобно трещит.

– Только попробуй, – отчаянно цепляюсь за его руку.

– Попробую, обязательно, – обещает он, опасно сверкнув глазами, на дне которых пляшут самые настоящие бесы.

Даже думать не хочу на тему того, что конкретно он имеет ввиду.

– Дрожишь. Краснеешь… – откровенно забавляясь, принимается комментировать вслух мое состояние. – Понимаешь да, о чем речь?

Излишне внимательно рассматривает мое пылающее лицо.

Ничегошеньки я не понимаю. Расстояние между нами не позволяет. Мозги мои не соображают от слова совсем. Слишком я напугана и взволнована одновременно. Он ведь не просто смотрит.

Его пальцы с нажимом скользят вдоль горла и вверх. Властным жестом зарываются в волосы, причиняя боль.

Вот он опускает голову, и мы теперь еще ближе друг к другу.

Это, черт возьми, так будоражит…

Его странный, обжигающий кожу взгляд задерживается на моих полуоткрытых губах. Всего на пару секунд, но это так переживательно, что я даже дышать перестаю.

Во рту мгновенно пересыхает, сердце отчего-то сбивается с ритма, а мелкие волоски на теле встают дыбом.

Все это сейчас так не вовремя! Отвлекает и сбивает с толку!

– Я устрою тебе персональный ад, уж больно настойчиво просишь… – угрожая, зло цедит он.

– Буду ждать с нетерпением, – нахожу в себе смелость ответить. – Тебе одному в своем котле вариться скучно, вот ты и пытаешься затащить туда всех вокруг.

– Превращу твою жизнь в кошмар, – игнорируя мои слова, обещает он.

– Охотно верю. Только вряд ли тебе станет от этого легче.

– Ты так считаешь?

– Хочешь знать почему? – демонстративно вскидываю подбородок.

Молчит. Ждет от меня ответа. И больше чем уверена, он ему не понравится.

– Думаю, правда в том, что Великий и Ужасный Ян Абрамов – самый настоящий трус.

Прищуривается.

– Он боится девчонки. Точнее, того, что к ней испытывает…

– Очень громкое заявление, Арсеньева, – произносит насмешливо.

– Да ну? – тоже прищуриваюсь.

Ловким движением извлекаю из рюкзака предмет, который самым наглым образом присвоила себе.

– Пару недель назад ты забыл свои творения в кабинете химии.

И да! Все-таки меняется в лице. Даже бледнеет от нахлынувшей ярости.

Ну еще бы! Это же, судя по всему, святая святых! И не дай Бог, кому-нибудь прикоснуться к этой вещи.

– Кто разрешал брать? – спрашивает колючим, ледяным тоном.

В его скетчбуке много зарисовок, выполненных карандашом, но вот незадача… крайние страниц двадцать посвящены лишь моей скромной персоне. Профиль, анфас. Портрет. Изображения до пояса и в полный рост. Пугающая детализация и сходство. И да, разумеется, я забрала один из рисунков себе. Настолько он мне понравился.

Это было после одного из уроков физкультуры. (Тогда еще погода позволяла проводить занятия на стадионе). Я сидела прямо на мягкой траве, слегка запрокинув голову назад. В наушниках играла музыка, рядом трещал Ромка, а я просто наслаждалась теплыми лучами осеннего солнышка, отчего-то решившего побаловать москвичей.

Если честно, я не встречала художника, который мог бы настолько талантливо перенести на бумагу то, что видит. Он даже мои волосы, развевающиеся на ветру, будто в движении изобразил…

Да, стоит признать, Ян, безусловно, очень талантлив.

– Знаешь, ты так отчаянно стремился убить мой интерес к тебе, что в итоге, именно это и случилось, – разочарованно качаю головой.

Я очень на него обижена. В особенности после вчерашнего.

– Про шары и подарок нарочно солгал. Ты ведь все забрал себе! – храбро выдаю я, грустно улыбнувшись. – К несчастью, у нашего общего друга слишком длинный язык.

Испепеляет меня гневным взглядом. Глаза светятся недобрым огоньком. Как и предполагала, он не в восторге от услышанного.

– Не хочу больше разгадывать ребус по имени Ян Абрамов. А получил ты за дело, так что не смей мне угрожать!

Отцепляю его руку от себя.

– Отойди.

Скетчбук впечатываю ему прямо в грудь и, получив свободу, отталкиваюсь от зеркала.

– Твою книжку, оставленную на подоконнике, я конфискую в качестве морального ущерба, – сообщаю, пока иду в сторону двери. – По твоей милости родители лишили меня даже этого.

Он не говорит мне ни слова в ответ, но я и не ожидаю что-либо от него услышать.

Уже в холле жадно вдыхаю носом воздух и на секунду зажмуриваюсь. Все еще ощущаю кожей его подавляющую энергетику и будто бы чувствую требовательное прикосновение холодных пальцев на своей шее.

Мурашки от него ползут по коже. И это не от страха, нет…

Забираю «Пролетая над гнездом кукушки» с подоконника. Иду в класс. Тихонечко стучу, заглядываю в кабинет.

– Простите за опоздание, Светлана Алексеевна. Могу я войти?

Женщина поджимает губы и раздраженно кивает. Дескать, так и быть, заходи.

Одноклассники пялятся на меня с нескрываемым любопытством.

– А Ян-то где? Жив? – хохотнув, на весь класс интересуется Бондаренко.

– Ян принимал извинения, – раздается за моей спиной.

Я фыркаю и качаю головой.

Размечтался…

– Сели оба! – громогласно приказывает учитель. – В наказание на каникулах будете работать в старой лаборантской. Каждый день.

– У меня другие планы, я еду в Питер, – мне назло издевательски отвечает этот ирод. – Арсеньева отработает за нас обоих. У нее отлично получается отрабатывать.

По классу прокатывается волна смешков, и я, вздохнув, занимаю свое место.

Сволочь.

Глава 15. Володенька

Дарина

Конец четверти выдается непростым. И это несмотря на то, что гранит науки я грызу с нездоровым энтузиазмом. Настолько нездоровым что, к собственному изумлению, я становлюсь-таки отличницей, исправив все свои четверки. Вот где неожиданность! Хотя подозреваю, что Элеонора Андреевна тоже приложила к этому руку. Недаром учитель химии в последний учебный день муштровал меня до самого вечера. Клянусь, весь учебник пересказала… А какое количество задач решила – не сосчитать.

– Дочка, ты как, все успела?

Мама ставит на стул тяжелый пакет с продуктами и стягивает с шеи толстый, вязаный шарф.

– Салаты готовы, курица с картофелем в духовке, нарезка под пленкой, – отчитываюсь я, вытаскивая наушники.

– Хорошо. Щас я разденусь и займусь горячим, а ты накрывать на стол пойдешь.

– Я уже накрыла.

Мама внимательно на меня смотрит и в нерешительности тянется, чтобы поцеловать холодными губами в щеку.

– Умница моя.

Неужели оттаяла и наконец теперь все будет по-прежнему?

Если откровенно, ее игнор дался мне тяжело. Между нами ведь раньше всегда была гармония и взаимопонимание. И да, доверие тоже было…

– Мамочка, – обнимаю ее, едва сдерживая слезы. – Прости меня.

– Ну все. Не плачь, Дарин, – поглаживает ладонью по спине. – Что я в твоем возрасте не была, что ли? Понимаю. Пубертат, мальчики…

– Я уже говорила вам, что не была у Романа дома, – оправдываюсь в очередной раз. – Глупая шутка моих одноклассников, только и всего…

Да. Пришлось рассказать родителям частичную правду. А все потому что пару дней назад к нам домой заявился Беркутов. Представьте себе, фактически с повинной. Спасать меня пришел. Устал каждое утро наблюдать мое кислое выражение лица. Меня ж ведь, как и было обещано, в школу и из школы провожали…

Когда я увидела Рому на пороге, подумала, что отец незамедлительно спустит его с лестницы, но нет, папа, пребывая в хорошем расположении духа, делать этого не стал. (Подозреваю только потому, что с Ромой пришла Пельш).

Он великодушно дал Роману две минуты на объяснение причины его появления в нашей квартире, и тот на радостях поведал моим родителям какую-то глупую небылицу про посвящение. Мол каждый новичок нашей школы должен его пройти, и именно поэтому они с ребятами закрыли меня в шкафу. В связи с чем я в тот вечер вынужденно задержалась.

Ух, видели бы вы лицо моего папы… Мне кажется, эта версия разозлила его даже больше предыдущей. Впрочем, как и Элеонору Андреевну, пришедшую от рассказа своего воспитанника в полнейший ужас.

Однако она, молодец, не растерялась… Быстро совладав с эмоциями, отчитала Рому по полной программе и пообещала во всем разобраться, дабы не допустить повтора подобного инцидента.

Папа хотел идти к директору, но каким-то чудом моему классному руководителю удалось отговорить его этой идеи.

Вообще, она долго разговаривала с родителями после того как Рому (с которым мне все еще было запрещено общаться) отправили восвояси. Не знаю, о чем они беседовали, но с того вечера мама и папа по отношению ко мне немного смягчились. Отругали за то, что не сказала правду, но, как мне кажется, вздохнули с некоторым облегчением. Потому что в своем воображении они зашли уж очень далеко.

– Бокалы проверь еще раз, на всякий случай! – просит мама, бросая взволнованный взгляд на часы.

Знаю, что с посудой, как и с остальным, все в порядке, но для ее успокоения проверяю.

– Ой!

Вздрагивает, когда слышит, как открывается входная дверь.

– Дарин, картошку сними с плиты! Я сейчас вернусь, только гостей встречу и за стол посажу, – спешно снимает фартук и взбивает пальцами волосы.

Сегодня мама позволила себе укладку в парикмахерской. В честь праздника и приезда гостей.

В квартире становится довольно шумно. Друзья отца прикатили из Новосибирска, чтобы поздравить его с днем рождения.

Мама появляется в кухне минут через десять. Я к тому времени уже успеваю справиться с пюре. Оно, кстати, получается воздушным как никогда.

– Все, беги переодевайся и за стол. Мясо я сама дожарю, – улыбается она. – И Дарин, давай понаряднее как-нибудь. Платьице может, волосы распусти.

Вскидываю бровь.

Чего это с ней?

– Ма, – внезапная догадка бухает по голове будто кирпичом. – Только не говори мне, что Мышинский-младший тоже там!

– Конечно Володенька там, а что с лицом? – интересуется, принимаясь хлопотать у плиты.

– Я не выношу его, ты же знаешь.

– Перестань, Дарина! Так нельзя! – ругается, помешивая мясо на сковороде. – Иди, переоденься. Тебя все ждут.

* * *

Не люблю я посиделки с Мышинскими, но приходится терпеть. Отец дружит с дядей Геной уже лет пятнадцать. Вместе на одном заводе работали, до тех пор пока мы не переехали в Москву.

Жена дяди Гены, тетя Галя, шеф-повар по профессии. И каждый раз, когда эта тучная женщина с каре, занимая два стула, восседает за нашим столом, начинается примерно одно и то же. Она принимается давать матери свои бесценные кулинарные советы, всячески намекая на то, что готовим мы «не ахти».

– Алексей, убери телефон! – снова обращается к брату отец.

– Минуту… – недовольно отзывается тот, не отрывая взгляда от экрана.

Опять что-то монтирует, и семейный праздник явно доставляет ему ряд неудобств.

– А наш Володенька к гаджетам равнодушен, – сообщает тетя Галя, любовно поглаживая сына по макушке. – Наука привлекает его куда больше. Верно, сынок?

– Верно, мама, – Мышинский-младший поправляет очки с тонкой золотистой оправой.

– Где-то читала, что дети от них тупеют.

– Ну и бред.

– Леша! – мама посылает ему красноречивый взгляд.

– Что? Да наша жизнь невозможна без гаджетов, – фыркает брат. – Очнитесь, они повсюду.

– Я бы поспорил, но не буду, – подает голос Мышинский. – Большинство представителей нашего потерянного поколения мыслят весьма ограниченно и плоско.

– Сам ты ограниченный! – злится Лешка.

К слову, брат, как и я, терпеть не может это семейство.

– Алексей! – отец стучит кулаком по столу. – Следи за языком.

– Пусть этот рафинированный гений тоже за своим следит!

– Оо, – тетя Галя кривит губы.

– Володя, как твои успехи в учебе? – мама тем временем пытается сгладить углы.

– У Володеньки все прекрасно, – по традиции принимается отвечать за сына Галина. – Идем на золотую медаль, планируем сдать ЕГЭ на сто баллов и поступить в МГУ. Наташ, а что так дует? Балкон открыт? Нам нельзя простывать, у Володеньки конференция на носу.

– Все закрыто. Что за конференция?

– Для молодых, перспективных и продвинутых, – горделиво поясняет она. – Ах да, забыла рассказать вам о самом важном! Володенька работает над разработкой лекарства нового поколения. Будем патент оформлять.

– Надо же….

– Пока детали озвучить не могу, сами понимаете, тайна, – многозначительно улыбается. – Но это будет настоящий прорыв в медицине!

Как всегда, преувеличивают…

– Потрясающе, – восхищается отец. – Молодец!

– Надеюсь, это действенные таблетки от диареи? – хохочет Лешка. – А то вечно туалет занят, когда вы, Мышинские, приезжаете.

Галина Ивановна возмущенно вздергивает нос и, заливаясь краской, таращится на мать.

– Иди к себе, Алексей! – разносится по квартире громогласный рев отца.

– Да с удовольствием, – брат резко поднимается из-за стола.

Думаю, этого он и добивался. Хитрец, со мной этот номер не прокатит…

– Телефон оставить здесь! – командует глава семьи.

Алешка раздраженно вздыхает, но кладет смартфон на стол.

– Задолбали со своими пещерными методами воспитания. Скорей бы уже восемнадцать и свалить отсюда, – уходя, ворчит себе под нос.

– Очень проблемный ребенок, – хмыкает тетя Галя, глядя ему вслед. – Много воли даете, вот он себе и позволяет абы что, приструнить надо.

– Разберемся, – мрачно обещает отец.

– У него период сложный. Издержки подросткового возраста, – тихонечко встает на защиту сына мать.

– Ой не думаю, Наташ, – тетя Галя цокает языком. – Он у вас всегда такой был. Не совсем благополучный. Вот Даринка – совсем другое дело! Что же ты молчишь, дорогуша, весь вечер?

Так потому что у вас рот не закрывается, Галина Ивановна!

– Вас слушаю, – отзываюсь я.

– Расскажи нам о жизни в столице. Тебе здесь нравится? – активно мне улыбается, пытаясь продемонстрировать свое расположение.

– Да.

– Такая скромница… – умиляется она.

– Дарина учится в престижной гимназии. Играет в сборной по волейболу, была недавно на соревнованиях. Тренер и учителя очень хорошо о ней отзываются, – хвалит меня мама.

– Здесь, как и в Новосибирске, у нас одни пятерки, – вторит ей папа, и я отчего-то начинаю чувствовать себя некомфортно.

Я же не вещь какая-нибудь… Чтобы рекламировать меня вот так.

– И на конференцию в Санкт-Петербург нас тоже пригласили! – улыбается мама.

А толку…

Мы с отцом смотрим друг на друга.

– Могли бы и не упоминать то, что мне не светит…

– Папа решил, что ты заслужила эту поездку, – торжественно объявляет мама.

Что?

– Отпустишь?

Бегу к отцу и принимаюсь его расцеловывать.

– Ну все хорош, – хмурится, смутившись.

– Спасибо, пап! Спасибо!

Меня переполняет радость.

Поверить не могу, что все-таки поеду в Питер!

– Присядь, Дарин, – просит отец.

Не любит объятия, а мне сейчас в знак благодарности так хочется обнять его покрепче!

– Правильно, что отпускаете. Такие мероприятия очень важны, если планируете поступление в хороший вуз.

– За наших деток! – мама поднимает бокал, и все следуют ее примеру.

– Как мне нравится ваша Дарина! Спортсменка! Умница! Красавица! Такая невеста моему Володеньке достанется! – всплескивает руками гостья.

Я в этот момент пью вишневый сок. Потому и закашливаюсь до слез.

Невеста.

– Галь, ну что ты в самом деле, – мама осторожно похлопывает меня по спине.

– А чего? – невозмутимо лупится на нас она. – Я ж не говорю, что прямо сейчас поженятся. Потом, разумеется, когда отучатся. С детства друг друга знают, сам бог велел. Правда, Володенька?

– Мам… – Мышинский краснеет и становится похож на редиску.

– А че мам?! Ты ж сам сказал, что Дарина тебе очень нравится.

– Одобряю, – благословляет дядя Гена, впервые за полчаса открыв рот не по команде жены.

– Ой совсем засмущали молодежь, – смеется папа.

И, знаете, меня вводит в ступор его реакция.

Нет бы возмутился!

– Пусть до магазина пройдутся, торт купят. А мы пока о своем поговорим.

Встаю из-за стола. Уныло плетусь в прихожую. Обуваюсь, одеваюсь и жду, когда Мышинский сделает тоже самое.

Пока он сражается с молнией на своем пуховике, внимательно его рассматриваю.

Щуплый белобрысый Володька – ну совсем не мое.

– Сыночка, шапку не забудь! – кричит его матушка.

– Да, мама.

Возводит глаза к потолку и в знак протеста убирает шапку в карман.

Смело! Прямо-таки бунтарь!

– Че куда собрались? – Лешка выглядывает из-за угла, как раз в тот момент, когда Мышинский укладывает у зеркала свою челку.

– Торт надо купить, – открываю дверь.

– За этим страннобельным приглядывай, Дарин. Мало ли, – хохочет он, исчезая в недрах своей комнаты.

Мы с Мышинским спускаемся по лестнице и выходим на улицу.

– Я буду вынужден нанести телесные повреждения твоему брату, если он продолжит отпускать нелестные комментарии в мой адрес.

Как же меня раздражает его манера речи!

– Попробуй, – усмехаюсь в ответ.

Володя ведь ни за что этого не сделает. Где он и где физическая расправа. Параллельные вселенные.

– Я рад, что у тебя тут все сложилось. Москва – город возможностей. Кладезь перспектив!

– Угу.

– Дарин… не обижайся на мою мать. Порой она чересчур прямолинейна, но…

– Это называется отсутствие чувства такта.

– Не соглашусь.

Иду впереди, а он догоняет. И к счастью, по пути в магазин, рот его закрыт. Я не хочу поддерживать разговор. Мне гораздо интереснее представлять свою поездку в Питер.

Вот и магазин. Прохожу вдоль рядов, забираю последний панчо и быстренько возвращаюсь на кассу. Мне хочется сократить время пребывания с Мышинским до минимума. Его общество меня, мягко говоря, напрягает.

Возвращаемся к нашему дому минут за пять.

– Почему не отвечала на мои сообщения? – уже в подъезде спрашивает обиженно.

Думала итак все ясно.

– Я же тебе говорил, что испытываю к тебе чувства.

Останавливаюсь на лестничной клетке.

– Володь, давай не будем, а? – умоляюще на него смотрю.

Старые песни о главном. Сколько можно…

– Здорово да, что мы увидимся в Питере на конференции? – улыбается.

– Не увидимся, там будут сотни учащихся со всей страны.

– А вдруг…

– Нет.

– Это ты из-за того случая со мной вот так, да? – заявляет мне этот дурачок.

– Боже.

Даже вспоминать не хочу. Летом на даче Мышинский, будучи под воздействием бабушкиного виноградного напитка, полез ко мне с поцелуями. Еле отбилась.

– Так я научился! И не только этому! – хвалится он, выпячивая тощую грудь вперед.

– Поздравляю тебя, Вова!

– Давай покажу! – хватает меня за руку. – Ты должна убедиться!

– Спятил? – отпрянув, смотрю на него во все глаза. – Не подходи ко мне даже.

– Да подожди, тебе понравится, Дарин! Опытным путем проверено. Шести девочкам из десяти понравилось. Это весьма неплохие статистические данные.